Александр Блок
Очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
Впервые я увидел Блока в конце девятнадцатого столетия в Петербургском университете, куда он поступил по окончании Введенской гимназии.
Вспоминаю этого юношу среднего роста, стройного, с белокурыми волосами, вьющимися около лба, с выпуклыми глазами.
Держался он сдержанно, не проявляя инициативы к общению, и самый вид его не располагал к общению с ним.
В отлично сшитом сюртуке со светлосиним воротником, всегда веяло духами. Чувствовалось, что это «мамин сынок», выросший в замкнутом кругу, зараженном дворянскими традициями, что он обособлен от всего, что лежит вне узкого семейного круга.
Среди наших однокурсников, преимущественно выходцев из демократических слоев, он резко отличался от нас..
При нашей экспансивности и яркого восприятия всего окружающего — Блок всегда был чрезмерно спокоен, прост, но простота эта не переходила в упрощенное общение.
Уравновешенный, верный дворянским традициям, которые укрепились в нем с детских и отроческих лет, он был пропитан некоторым консерватизмом.
Мы для него были люди, которые думают о низинах, а не о высотах бытия...
Сходки, кружки, конспирации не вызывали у него сочувствия. Все это побуждало нас не высказывать Блоку симпатии. Из-за его аполитичности, дворянского консерватизма мы, его студенческие товарищи, были несколько в стороне от него.
Облик Блока стал быстро меняться по мере того, как шло время, но что-то оставалось в нем неизменное, какая-то «сердцевина», не поддающаяся ни внутренним, ни внешним воздействиям.
Нужна была особенная наблюдательность, чтобы подметить эту «сердцевину», что была в нем, хотя и затемненная молодой беспечностью и юным легкомыслием.
С Блоком я часто встречался и в аудиториях, и на лекциях, а затем стал встречаться в кружке проф. Никольского.
Никольский был профессором гражданского и римского права, но при этом был тонким знатоком русской поэзии. Любил Пушкина, Лермонтова, Некрасова, и вокруг него организовался университетский литературный кружок, где Блок читал свои стихи.
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалека
Звучные песни твои.
Или
Отзвуки, песня далекая.
Но различить не могу.
Плачет душа одинокая
Там, на другом берегу.
Затем стала появляться любовная лирика Блока.
Твое лицо мне так знакомо,
Как будто ты жила со мной.
В гостях, на улице и дома
Я вижу тонкий профиль твой.
Твои шаги звенят за мною.
Куда я ни войду — ты там.
За мною ходишь по пьятам.
….......................................
….......................................
И каждый вечер в час назначенный
(Иль это только снится мне)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами
Она садится у окна.
Скоро я начал встречать стихи Блока в «Журнале для всех», в сборнике «Северные цветы».
Появились его «Стихи о прекрасной даме».
С символистами я был мало связан в это время, но с одним из них, Георгием Чулковым, который старался убедить меня, что между социализмом и символизмом нет разницы, я был тесно связан.
Чулков на протяжении ряда лет был близок с Блоком и все пытался сблизить меня с ним. Ничего из этого не выходило. Блок принадлежал к тому типу натур, для котрых не существовали иначе существующие, чем он сам. Для него было органически неприемлемо то, что лежало в основе наших материалистических понятий. Я же не снисходил к его туманностям, к его «завываниям в пустоту». Но, что Блок был, несомненно, одной из содержательных и интересующих натур символизма, я ясно чувствовал и ценил его более, чем Брюсова, Белого и Кузьмина.
С конца 1906 года художественным отделом журнала «Образование» стал заведовать М.Арцыбашев, автор нашумевшего тогда романа «Санин» . Он стал убеждать издателя журнала А.Я.Острогорского, что пора привлекать к журналу символистов, которые уже печатаются в журналах «Вопросы жизни», «Мир Божий», «Русская мысль». В журнал «Образование» стали присылать свои произведения Бальмонт, Брюсов, Сологуб и другие.
Блок не заходил в редакцию и не отвечал на приглашения. Зная, что я встречаюсь время от времени с Блоком, Арцыбашев говорил мне:
-Слушайте, напомните Блоку, такому-сякому! Что его надо без конца приглашать? - Я позвонил Георгию Чулкову, и мы с ним пошли к Блоку. Он был, как видно, после опьянения, в особом пессимистическом настроении, какая-то «бездонная тоска» чувствовалась в его речи.
Он долго молчал, слушал и вдруг прочел:
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все равно.
Пускай умру я под забором, как пес.
Пусть жизнь меня в землю втоптает...
Через несколько дней я стал встречать Блока в редакции «Образование», куда он уже стал давать не только стихи, но и статьи. Издатель «Образования» А.Я.Острогорский часто устраивал многолюдные вечера в своей просторной квартире, где, в основном, бывали писатели, поэты, журналисты, но Блока он почему-то не звал на них.
-Отчего Вы не зовете Блока на наши вечера? - Спросил я Острогорского.
-Будет ли ему по себе среди наших позитивистов и марксистов, -усмехнулся он.
-Все равно, простая вежливость требует это.
-Не возражаю, приглашайте.
Об этом я сказал Блоку, и на один из вечеров он пришел с Федором Сологубом. Но вечера эти, как видно, были не по вкусу ему. Больше на них он не появлялся.
В 1908 году в одной из очередных книжек журнала «Образование» появился рассказ Георгия Чулкова «Парадиз». Я как-то пропустил этот рассказ, но через короткое время Блок спросил меня:
-Прочитали «Парадиза» Чулкова?
-Нет, - сказал я.
-Прочтите, прошу Вас.
-А что? - Спросил я.
-Потом поговорим.
Я прочел рассказ. В нем Чулков изображал Блока в общении с проституткой в загородном кафешантане «Парадиз». Вслед за рассказом Блок писал:
Я долго был тебе покорным,
Тебя я страстно звал всю ночь,
Но взором светлым, но взором черным
Я говорю отныне: «прочь».
Прошли года. Я потерял из виду Блока. Слышал, что он бродит по Германии, по Франции, Бельгии, по Голландии, по всей Европе.
Увидел я его снова в конце 1918 года в доме Федора Сологуба, где Блок читал свои «Двенадцать» и «Скифы».
С каким-то особым пафосом, особой драматичностью читал он свои поэмы.
Миллионы вас, нас — тьма , и тьма, и тьма.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы. Да азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Он весь охвачен текущими событиями и, как писала о нем Бекетова в своих воспоминаниях в 1922 году. «Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами и прислушивался к той «музыке революции», к тому шуму от падения старого мира, который непрестанно раздавался у него в ушах»
Нелегкую и короткую жизнь прожил Блок, но обозревая свой жизненный путь он писал:
Благословляю все, что было.
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!