У него было несколько имен. В просторечии его называли ящерицей, кто поначитанней – гекконом, в энциклопедии его имя вообще звучало так мудрено, что и не выговоришь: Туркменский эублефар. Но сам он называл себя просто и красиво – Маленький Земзен. Такое звучное имя он выбрал себе потому, что был немного похож на Большого Земзена, которого, в свою очередь, тоже звали и Вараном, и Песчаным Крокодилом, и даже Драконом, в зависимости от обстоятельств и степени уважения.
Но Большой Земзен – это Большой Земзен и Маленькому Земзену тягаться с ним было не с руки, да и не собирался он тягаться, но вот быть похожим – в жизни и по имени – кто же запретит?
Большой Земзен может бы и запретил, но он об этом не догадывался.
Быть похожим на Большого Земзена не просто, и Маленькому Земзену приходилось прилагать много усилий, чтобы достойно оправдывать выбранное имя. Временами даже рисковать жизнью. Но зато как приятно, когда кто-то, вольно или невольно, вскрикивал: Ой, смотрите, Земзен! И тогда можно было спокойно удалиться (не сбежать, а именно удалиться), небрежно вильнув хвостом в сторону ошарашенного двуногого.
О, честолюбие! Что же ты с нами делаешь!?
…Жил Земзен, будем так иногда называть его для краткости, у подножья горного массива Койтендаг между маленьким селением Койтендаг и большим селением, почти городом, с тем же названием – Койтендаг, поэтому, если искать его по адресу, то наверняка запутаешься. Но Земзен выбрал именно это место и тут уж ничего не поделаешь.
Вообще, понятие «жил» в смысле «дом» для него мало подходило, поскольку домом была любая расщелина в камнях или свободная сусликовая норка. Скорее – обитал, так будет правильнее и по-научному.
Так вот: обитал Земзен в местности, где долина плавно переходит в горы, соленая безжизненная почва сменяется густой сочной травой, а та, в свою очередь, уступает место острым каменным россыпям в узких, опасно изменчивых ущельях.
Страну же Маленького Земзена люди называли Туркмения или Солнечный Туркменистан. Правда, когда-то, в незапамятные времена, она тоже меняла названия. Огузское ханство, Сельджукское государство, Парфянское царство и еще множество имен, которые помнят разве что историки да пращуры Маленького Земзена, определившие эту территорию своим домом задолго до появления на ней Homo Sapiens.
Но мы не будем ворошить века и тысячелетия, а проникнем взглядом сквозь маленькое волшебное стеклышко в один только день нашего героя и удовлетворим любопытство его радостями, приключениями – всем тем, что составляет великолепную картину бытия под названием Жизнь.
Все началось с того, что Земзену чуть не отдавил хвост большой камень, сбитый со своего места огромным винторогим козлом, спустившимся с гор в поисках зеленого сочного корма и питья в устье ущелья. Камень свалился в тот момент, когда Земзен обследовал расщелину на предмет возможного места жительства на сегодняшний день, и если бы не врожденная реакция – быть бы хвосту битым, ибо только он торчал наружу в то время, как Земзен осматривал помещение.
- Ко-озел! – прошипел Земзен вслед убегавшему козлу, ничего не ведавшему о незаслуженной обиде, нанесенной по нечаянности не кому-нибудь, а Туркменскому Эублефару, занесенному людьми в Красную Книгу.
Помещение, которое Земзен присмотрел для сегодняшней жизни, было глубоким, сухим и просторным. Узкий вход между двумя круглыми валунами легко пропускал узкое тело Земзена, но препятствовал проникновению в жилище более крупного врага, например, грифа или шакала. Длинный коридор и уютная прохладная спальня располагали к беззаботному отдыху на время дневной жары, а толстая подстилка из сухой травы наполняла жилище тонким ароматом; была мягка и упруга: спи да спи. В общем, надо бы лучше, да некуда!
Земзен несколько раз обежал территорию вокруг норки, заглянул в ближайшие трещины и скрытые в траве ямки, согнал с низкого куста саксаула недовольно заверещавшую сойку и, наконец, успокоился. Апрельский день уже набирал силу. Солнце калило галечную россыпь. Скользнула опасная крылатая тень. Пора было на отдых.
Пока Маленький Земзен спит в своем подземном убежище, попробуем кратко описать его внешний облик, привычки и предпочтения.
Как вы уже поняли, это ящерица. Не сказать, что большая, но и не маленькая – где-то размером с мою самую любимую курительную трубку. Ну, если вы не знаете размеров моей трубки, то скажем иначе: длина Туркменского Эублефара от носа до кончика хвоста примерно двадцать шесть сантиметров, а для пущей убедительности положите его на обычный писчий листок и останется место для пары крупных кузнечиков, так любимых Маленьким Земзеном на завтрак.
Ну, конечно, он из семейства гекконов, только особенный, иначе зачем же ему присваивать имя Большого Земзена (Варана), хотя и с оговоркой – Маленький. Так же, как Варан, он гордо носил совершенно гладкую, хищно вытянутую вперед голову на крепкой короткой шее. В широкую редкую поперечную полоску туловище опиралось на четыре достаточно длинных ноги; передних прямых, имеющих по четыре когтистых пальца и полусогнутых задних с пятью пальцами на каждой. Но самое главное его отличие от своих сородичей – гекконов – это хвост. Короткий и широкий, похожий на спартанский меч, он, видимо, достался ему от своих предков, промышлявших охотой в водной стихии и служивший веслом и кормилом одновременно. Эволюция сохранила этот родовой признак, чем поставила в ряду прочих гекконов (да и не только их) наособицу.
В общем, внешность Маленького Земзена была весьма своеобразной и, если представить его величиной с крокодила, то – ого! – очень даже, знаете ли, впечатляет.
Вот и характер нашего героя, вероятно, определился, исходя из его собственных представлений о том, кем и каким он был когда-то и чему должен соответствовать в настоящей жизни.
Поэтому, должно быть, характер Маленького Земзена был скверный, обидчивый, самолюбивый, задиристый и вообще – лучше не связываться.
То же касалось и его привычек. Нет, чтобы питаться травкой, ягодами или, на крайний случай, грибами! На завтрак ему подавай кузнечиков, на обед – мышку, или, того хуже – гнездо птичье разорит, а на ужин – так вообще! Такое иногда сожрет – хоть слезами обливайся.
Думаете, жилье он себе так нашел, по случаю? Дудки! Выгнал бедного суслика на улицу и – гуляй, Вася! А тот, может быть, неделю яму копал…
Маленький Земзен проснулся, когда выход из норки закрыла вечерняя тень от горы Койтендаг. Для большинства обитателей надземного мира наступала пора сна и бездействия, но Земзен жил по другому графику. Первое, что он сделал, открыв глаза, - прислушался. В норке, как в резонаторе, собирались внешние звуки, и не надо было вертеть головой, чтобы определить их принадлежность. Звуки сами делились на низкие и высокие, опасные и просто так, съедобные и шум ветра и воды.
Земзен быстро разобрался в звуковой картинке, почесал лапкой опавшее за время сна брюшко и выбрался наружу.
Сумерки еще не наступили, но тень от горы накрыла выход из ущелья и камни, остыв, не жгли лапки. Чистый ручей, петлявший меж отвесных стен, здесь разливался широко и вольготно, обласкивал тихим журчаньем галечную россыпь и, сбегая на глинистую почву, замутнялся, вбирал в себя мелкие притоки, становился рекой, бурливой и жизненосной.
Ладно, подумал Земзен, с жильем разобрались, на очереди завтрак.
Поскольку завтракал Земзен вечером, обедал ночью, а ужинал, естественно, перед сном, то есть утром, сейчас было как раз то самое время, когда большие зеленые кузнечики теряли бдительность, заливаясь на всю округу пронзительным стрекотом.
Завтрак – самая простая из охот. Этот глупый голенастый народ, бестолково прыгая с места на место, совершенно не обращал внимания на неподвижно застывшую ящерицу. Чуть-чуть терпения, молниеносный прыжок и, аппетитно похрустывая, Земзен уже обдумывал планы на предстоящий день, то есть ночь.
Еще вчера, прогуливаясь в нижнем течении ручья, он приметил мышиные норки, но самих хозяев искать не стал: был сыт, да и занят другими делами. А вот сегодня, когда заботы по жилью отпали, возник спортивный азарт.
Мышь или, если правильно, пегая землеройка, зверь, конечно, небольшой, пять (без хвоста) сантиметров длиной, но смелый и ловкий хищник. Земзену, даже с его размерами, справиться с ней нелегко. Но в том-то весь интерес: выследить, догнать, сразиться и…, что, конечно же, немаловажно, сытно пообедать.
Земзен, не торопясь, дожевал положенную порцию (второго кузнечика) и, прежде чем отправиться в дорогу, прилег вздувшимся брюшком на остывающий, но еще теплый от дневного солнца камень; завтрак в тепле усваивается быстрее.
* * *
Без намерения испортить рассказ, отвлечемся на полстранички и скажем несколько слов о народе, живущем в той местности, которую облюбовал для своего обитания наш герой.
В этой части страны Туркмении, то есть на ее юго-восточной окраине жили, естественно, туркмены. Но, как и любой народ, внутри себя они делились на множество племен и родов, называвшихся по-разному. На равнине, между гор, в пойме реки Амударьи (раньше ее именовали – Джейхун) с незапамятных времен жило племя эрсари или, как сейчас принято называть, эрсаринцы. Это одно из древнейших туркменских племен. Занимались они скотоводством, промышляли охотой и рыбалкой, выращивали на скудной просоленной земле то, что она могла родить, и жизнь свою и достаток всегда определяли количеством воды и труда.
Маленькому Земзему люди не мешали, как, впрочем, и он старался не досаждать им своим сложным характером. Пищу для сказок и легенд о страшных драконах они черпали от встреч с Большим Земземом, а его младший родственник лишь иногда тешил свое тщеславие, пугая своим видом маленьких детей и чужестранцев.
История человеческого племени мало тревожила Земзена. Люди рождались, строили, воевали, объединялись в государства, вновь проводили границы на бумажных картах и по земле, но для Земзена речка текла, кузнечики прыгали, летом было жарко, зимой – наоборот…
Чтобы добраться до мышиных норок, нужно было спуститься с горы, пересечь топкий разлив ручья, быстрым скоком пробежать голый потрескавшийся солончак и, что самое опасное, перепрыгнуть человеческую дорогу, отделявшую предгорье от мелких песчаных барханов, поросших клочковатой растительностью. В этих барханчиках пегая землеройка устроила свой подземный город.
Солнце стрельнуло последним лучом в снежную вершину Койтендага и провалилось куда-то вниз, оставив на небе один большой осколок и россыпь маленьких, ярко блестевших.
Земзен перестал щуриться; глаза его распахнулись и мир окружающий стал понятным и простым.
Запахи трав, камней, опасности и еды совместились с принадлежавшими им звуками, обрели соответствующие формы и размеры – в общем наступило время, в котором Земзен был хозяином.
Путь в мышиный город предстоял не короткий, но торопиться некуда – вся ночь впереди.
Земзен начал свой поход по стране Туркмении, когда все дневные звери крепко уснули и ночной люд занял их место. Спустившись к ручью, он длинным языком облизал мокрый камень, купнулся в холодной чистой воде, потерся брюшком о песок и бодрым, но степенным шагом направился в долину.
* * *
Мой рассказ о жизни ящерицы почему-то никак не хочет складываться без участия в нем человека. Может быть, потому, что характер Маленького Земзена уж больно похож на характер одного моего знакомого. Он тоже родом из этих мест, и возраст его такой же, и в своем человеческом обществе он тоже не как все. Только в Красную Книгу людей его имя еще не вписано.
Но имя его – Санжар – звучит не менее гордо и значительно, чем имя нашего героя. "Санжар" на местном диалекте – это гарпун, копье, дротик – в общем, острый, стремительный, разящий; лучше не связываться.
А от роду этому человеку одиннадцать лет. Ровно столько же, сколько прожил на земле Маленький Земзен. Оба они понимали жизнь по-разному, но схожесть характеров так или иначе сводила их тропы, и где-то в неведомой точке встреча была неминуема.
Санжар, сын Бахтияра, внук Шахмердана, правнук старого Розы бакши – народного певца и мудрого сказителя, в полной мере унаследовал непохожесть своих предков и особенно родовую непоседливость. Его вечно тянуло за пределы видимого мира: за край селения, за гребень ближней горы, за тонкую, размазанную диким жаром пустыни линию горизонта, за те границы, какими взрослые окружают среду своего обитания, степень желаний, возможность помыслов и фантазий. Он был темен глазами и светел в намерениях, гибок телом и тверд в решениях, резок в суждениях и нежен к матери, бешен в драке и непомерен в прощении. Гадалка в Киркичи, увидев его, сказала: «Умножит вoкруг себя и счастья, и тревоги, но главное – не спутал бы дороги!» Санжар сверкнул глазами и дерзко ответил: «У меня по арифметике – отлично!» За что и получил от отца легкий подзатыльник.
Было ему тогда девять лет, и он вовсе не хотел обидеть старую женщину. Просто жить казалось легко и понятно, а путь исчислялся не мерой длины, а чередой интересных событий. Отцовский шлепок ничего не объяснил, а спросить недосуг, торопился.
Однако Санжар не соврал: учился он действительно хорошо и считал это делом чести. А как же иначе? Его бабушка – учительница географии, отец тоже преподает в школе и, волей – неволей, стыдить свой род было никак невозможно. Да еще тетя, приезжая в гости из далекой России, не упускала случая, чтобы вскользь, так, между прочим, заметить: «В нашу кровь пошел, писателем будет, - и, лукаво улыбаясь, переспрашивала. – А, Санжар, будешь писателем?» Санжар согласно кивал, чтобы только отвязались, и норовил сбежать на улицу.
На самом деле его мечты разбегались, как горные тропы. Только вчера, видя как старый Ишбёри ага чистит свою такую же старую двустволку после удачной охоты, он вдруг представил себя всадником на тонконогом горячем ахалтекинце, а неделю назад, закончив читать «Остров сокровищ», умирал от тоски по бескрайнему, как пустыня, морю и мучил бабушку вопросами о тайных кладах, устройстве корабля и – почему море соленое? Бабушка, смеясь, отсылала его к отцу, подальше от тамдыра – исконно женской вотчины, где на жарких глиняных сводах пеклись пышные, в мелких крапинах вилочных уколов, лепешки.
Отец Санжара, грузный спокойный мужчина, сам испытавший в жизни, как говорят, огни, воды и медные трубы, терпеливо втолковывал сыну разницу между жаждой знаний и праздным любопытством, однако удовлетворял обстоятельно и то, и другое. И только когда приставучий отрок терял чувство меры, выстукивал потухшую трубку о колено, давая понять, что беседа закончена.
Санжар знал этот жест и дальше приставать не решался. Знал он и то, что на следующий день отец снова закурит трубку и кивнет: спрашивай.
В тот самый час, когда Маленький Земзен вышел на охоту, Санжар захлопнул книгу и улегся спать на веранде под открытым небом, укрывшись старым отцовским халатом. Серп луны висел на ветвях только что облиствевшего граната, слабо покачивался, словно лодка в желтых волнах древней реки Джейхун.
* * *
До мышиного города Земзен добрался быстро. Пока кем-то покусанное ночное светило выкарабкивалось из угрюмого ущелья, он ходко миновал опасную часть пути и уже при свете луны, крадучись, обошел чужие владения, выбирая удобное место для засады.
Поросший верблюжьей колючкой барханчик как нельзя лучше подходил для скрытного наблюдения. Земзен, уворачиваясь от острых ядовитых шипов, взобрался на макушку, повозился, устраиваясь поудобнее, и затих. Луна запуталась в гуще листвы стоящего поодаль дерева, и Земзен не увидел, как на толстой, отдельно торчащей ветке зловеще мигнули два круглых желтых фонарика.
Ждать долго не пришлось.
В ближайшей норке тихо зашуршало, на мгновение высунулся и исчез длинный, чуть загнутый к земле нос, затем показался весь зверек. Даже при малом свете луны бока и хвост пегой землеройки ярко белели, выделяясь на фоне бурой земли. Привстав на задние лапки, она крутнула ушастой головой, замерла, прислушиваясь, и, не почуяв опасности, призывно пискнула. В соседних норках началось движение.
Земзен лежал, вжавшись брюшком в песок, напружинив задние толчковые ноги, и ждал.
Мышь метнулась куда-то в сторону, что-то схрупала, вернулась к норке и, почистив передними лапками мордочку, вдруг направилась прямо к барханчику, где укрылся Земзен.
Сглотнув набежавшую слюну, он изготовился к прыжку.
От дерева неслышно отделилась крылатая тень, описала в воздухе плавную дугу и стремительно рухнула вниз.
Земзен резко толкнулся задними ногами, острым дротиком вылетел из кустов и вонзил мелкие зубки в загривок не успевшей отскочить землеройки. Та задавленно пискнула, катнулась по земле, но Земзен держал крепко, сдавливая сильными челюстями мышиное горло.
Победа была обеспечена, и Маленький Земзен уже предвкушал знатный пир. Теплая кровь из прокушенной шеи мутила сознание, понуждая сильнее и сильнее придавливать уже слабеющую добычу к земле.
Вдруг резкая боль в боку заставила ящерицу разжать челюсти и, еще ничего не поняв, Земзен увидел, что какая-то сила отрывает его вместе с мышью от земли, возносит вверх, где нет опоры для ног и спасительных кустов и расщелин. Острый крючковатый коготь впился в подбрюшье, и Земзен висел на нем, как на рыболовном крючке, а рядом, зажатая в страшной лапе, пищала только что пойманная им добыча.
Извернувшись всем телом, Земзен сдернулся с когтя и полетел вниз, судорожно растопырив лапки. Перевернувшись несколько раз в воздухе, он влетел в колючий кустарник, смягчивший падение, ударился о землю и потерял сознание.
Сова глянула из-под крыла на пропажу, но возвращаться не стала; обед был крепко зажат в другой лапе.
Сколько времени прошло с момента падения, Маленький Земзен не помнил. Раненный бок привел его в чувство, когда небо уже посветлело и снег на вершине горы посверкивал отраженными солнечными лучами. Пошевелив лапками, геккон понял, что жив.
Солнце быстро разогревало землю, роса высохла, и лежать здесь, на горячем песке, означало скорую смерть. Нужно было выбираться.
Шатаясь и подволакивая задние ноги, Земзен шел, не выбирая пути, в сторону гор, к чистому прохладному ручью, в спасительную тень родного ущелья. Солнце раскалило песок и, чтобы не обжечь брюшко, ящерице приходилось идти на прямых ногах, что делало ее заметной издалека. Мучимый жаждой, болью, ослабевший от потери крови, Маленький Земзен выбрался на человеческую дорогу, и тут силы покинули его. Он сполз в совсем не глубокую колею, где еще сохранились остатки ночной сырости и прохлады, но выбраться из нее уже не смог. Глаза заволокло розовым туманом, хвост судорожно дернулся, и Маленький Земзен затих.
Вдали, со стороны поселка Койтендаг заклубилось легкое облачко пыли. Оно тонкой вьющейся струйкой выбивалось из-под заднего колеса велосипеда, и ветер, стекающий с гор, относил его в заросли саксаула. Колесо катилось по той самой колее, в которой лежал Земзен. Но он этого уже не видел.
- Мама,- попросил Санжар бабушку, - разбудите меня завтра пораньше; я на рыбалку поеду.
- Якши, якши, разбужу, спи спокойно, - бабушка улыбнулась и подоткнула под внука отцовский халат.
Рано утром, когда сладкий сон не хочет выпускать из своего прекрасного мира детскую душу, бабушка потрепала Санжара по плечу:
- Ну, рыбак, отлежишь бока, а рыбу другие выловят.
Санжар вскочил, скоро поплескался под умывальником и, кинув на плечо отцовскую полевую сумку с ломтем лепешки и куском вареной баранины, вскочил на велосипед.
- Удочки не забыл? – крикнула ему вдогонку бабушка, но он только махнул рукой. Вчера весь вечер готовил снасти и приторачивал их к раме велосипеда, чтобы утром не терять времени.
Проскочив поселок, он выехал на дорогу, ведущую к дальнему каналу, где хорошо берет змееголовка, да и сом с сазаном чаще попадаются.
Солнце уже прижигало затылок, когда Санжар свернул от гор к барханам. Доехать бы до жары, подумал он, и приналег на педали.
Впереди, поперек колеи лежал то ли сучок, то ли еще что-то, и Санжар притормозил, чтобы объехать.
Сучок шевельнулся.
Мальчик тормознул, но не очень удачно: велосипед скакнул из колеи и переднее колесо встало поперек движения. От резкого толчка Санжар перелетел через руль и растянулся в пыли, почти уткнувшись носом в эту неожиданную преграду.
Протерев глаза и тихонько ругнувшись, Санжар протянул руку, чтобы выкинуть с дороги повинную в падении палку, но испуганно вскрикнул и отдернул ладонь.
На него мутными, полными смертельной тоски глазами смотрела крупная ящерица.
Санжар отполз немного назад.
- Вот те на! Ты чего тут делаешь в такую жару? Ах, вон оно что… Ты ранен, - понял Санжар, увидев рваный бок ящерицы.
Поскольку зверь явно был не опасен, мальчик приблизился к нему и присел на корточки.
Геккон открыл розовую пасть и угрожающе зашипел.
- Ну-ну, не бойся, не трону, - Санжар почесал пыльную шевелюру. – Что же мне с тобой делать? Подохнешь ведь на жаре… А я на рыбалку еду, - сказал он просящим голосом.
Геккон закрыл глаза и ткнулся носом в песок.
Санжар встал, отряхнулся, подошел к велосипеду.
- Ну, привет, только этого мне сейчас и не хватало! – по взрослому всплеснул руками. – и как же я теперь… А? – он поднял с земли сломанные пополам удилища.
- И все из-за тебя! – раздраженно крикнул он и замахнулся на ящерицу обломком удочки.
Земзен приоткрыл один глаз, но не шелохнулся.
- Что разлегся, не мог другого места найти? – продолжал ворчать Санжар. – Как мне теперь рыбачить?!.
Земзен слабо вильнул хвостом, заскреб передними лапками, пытаясь уползти из колеи, но у него ничего не получалось.
- Да ладно, ладно, - смягчился Санжар, - не трепыхайся, вижу, что не можешь.
Он наклонился к ящерице, аккуратно взял ее пальцами у основания головы и, перекинув на живот сумку, осторожно положил в нее обвисшего, как вареная сосиска, Земзена.
В сумке было прохладно и пахло едой. Земзем забился на самое дно и всю дорогу, пока Санжар ехал до поселка, провел в забытьи, где-то между тем миром, куда уползают души умерших ящериц, и этим, где от тряски сильно болит бок и хочется пить.
- Мама, я привез Маленького Земзена! – крикнул Санжар, въезжая во двор бабушкиного дома. – Он совсем раненый, дайте йоду и бинтов!
Бабушка сажала в тамдыр лепешки и не расслышала:
- Как ты быстро! Положи рыбу на стол, я на обед пожарю.
- Да не рыбу я привез! Ящерицу! Такого маленького варанчика. Он детеныш, наверное, и весь покусанный.
Бабушка , так ничего и не поняв, закрыла крышкой тамдыр, приткнула отдушины, чтобы жар не сходил, присела на топчан.
- Какую ящерицу? А рыба где? Да тебя будто джины в пыли валяли! Иди, умойся, потом расскажешь..
Но Санжар уже открыл сумку и осторожно вытряхнул из нее чуть живого геккона.
- Вай! Тоба, тоба! – всплеснула руками бабушка и поплевала себе за ворот. – Это еще что такое? Где ты его поймал?
- Я ехал, ехал, а он лежит! Я шлепнулся с велосипеда, а он… он еще живой, его лечить надо! – тараторил Санжар, дергая бабушку за рукав. – Мама, ему йодом рану смазать надо и забинтовать.
Бабушка покачала головой, зашла в дом, вышла в очках и с полоской чистой тряпицы.
Санжар положил ящерицу на стол, и бабушка, склонившись, стала колдовать над раной.
- Сорви атгулак, - кивнула она внуку. – Вон у забора растет.
Санжар принес горсть зеленых листочков. Бабушка ополоснула их водой, помяла в пальцах и, приложив к ране, осторожно забинтовала.
- Ну вот, теперь заживет, рана не глубокая, быстро затянется. Ты хоть знаешь, кого принес?
- Маленького Земзена, - ответил Санжар, - детеныша.
- Не совсем, - сказала бабушка. – Вот когда я еще работала, географию в школе вела, до пенсии, я рассказывала ученикам о Красной Книге. В нее люди записывали редких животных и растения, которых на Земле осталось очень мало. Их надо беречь и охранять, иначе совсем исчезнут. Так вот: зверь, которого ты принес, записан в этой Книге и называется он Туркменский Эублефар. Это исчезающий вид ящериц – гекконов, и водится, то есть обитает, он только здесь, в предгорьях Койтендага.
- А почему он раненый?
- Не знаю. Может быть, орел или сова клюнули. Мог и человек по незнанию или с испуга обидеть… Давай-ка сбрызнем его водой, видишь, как дышит, жарко ему, и положим в коробку. А когда немного отлежится, дай ему мелко нарезанного мяса; он ведь хищник… Ну, я пойду дела делать, обед скоро.
И бабушка ушла. А Санжар устелил дно коробки листьями, положил на них ящерицу и, закрыв крышкой, поставил под навес, в тень.
- И все-таки я буду звать тебя Маленький Земзен, - упрямо пробормотал он, - и жить будешь у нас в доме; вдруг ты последний эуб… эуб-ле-фар, - с трудом повторил он услышанное название.
Маленький Земзен спал на мягкой подстилке и ему снилось, что все-таки он дошел до своей норки и с вечерней прохладой снова ему предстоит охота и жизнь.
* * *
Уже год прошел с того злополучного дня, когда Маленький Земзен угодил в лапы совы и с той счастливой минуты, когда Санжар привез его домой, вылечил и накормил.
Геккон привык жить в тепле и уюте. Сперва он шипел и кусался, если мальчик неосторожно приближал к нему руку, но скоро понял, что это не опасно. Наоборот, в пальцах Санжара всегда была зажата еда: или кусочек мяса, или пойманный кузнечик, или такое, чего он раньше никогда не пробовал, но очень вкусное. Когда Земзен окреп и освоился, он стал сам добывать себе пищу. В огороде у дома водились мыши. Правда, хватило их ненадолго, и Земзен повадился к соседям очищать сады от грызунов, но к утру всегда возвращался в свою коробку.
Единственное, к чему он никак не мог привыкнуть – это собаки. Они гуляли где попало и при виде крупной ящерицы всегда бросались следом. Но и эту напасть Земзен научился избегать: собаки не прыгали через забор, а он всегда находил в нем щелку.
Вольная жизнь в ущелье стала забываться, а новая, среди людей, была спокойной и сытной.
Кто сказал, что ящерицы не умеют любить и ценить дружбу? Маленький Земзен помнил запах Санжара и, когда тот приближался, вылезал из коробки, растягивался во всю длину на теплой доске у крыльца и, закрыв глаза, слушал спокойный ласковый голос, чувствуя шершавой спиной легкое поглаживание знакомых пальцев. Он даже иногда ночью залезал Санжару под халат и грелся у него подмышкой, если на улице было прохладно. Санжар во сне хихикал от щекотки и не прогонял: только старался не двигаться, чтобы не спугнуть осмелевшего приятеля.
Так прошло два года.
Но однажды Санжар пропал.
Маленький Земзен не знал, что люди иногда уезжают в гости к родственникам. Не знал он и того, что Санжар просил бабушку присмотреть за Земзеном, на время его отсутствия.
Несколько дней Земзен ждал. Потом начал искать, беспокойно обшаривая все углы и закоулки двора и дома. Но знакомый запах исчез.
- Ну что ты не ешь? – причитала бабушка. – Приедет скоро твой ненаглядный. Кушай, кушай, беда с тобой!
Но Земзена не трогали ни свежие кузнечики, ни ароматные кусочки мяса – он тосковал.
И когда он понял, что друга больше не будет, он ушел.
Ушел он под вечер, проскользнув через щель в заборе. Пересек много садов и огородов, быстро перебегая поселковые дороги. Долго стоял перед мостиком через арык, прислушиваясь – нет ли собак. Перескочил одним махом мостик и пропал в барханах, оставив после себя на песке следы маленьких когтистых лапок.
Он шел вдоль той самой дороги, на которой два года назад его подобрал Санжар. Шел в сторону гор, к родному ущелью, с обидой и злостью поедая на пути зазевавшихся насекомых.
- Я не Маленький, я Большой Земзен, - шипел он на рыжих сусликов, хрумкающих колоски у обочины дороги. – И мне никто не нужен. Я сам по себе!
Уже давно кончилась ночь, и солнце накалило песок, а Земзен все шел к своему дому, обжигая лапки и брюшко, и укрыться ему от жгучих лучей было негде.
Потеряв последнюю влагу, а с ней и силы, он лег в дорожной пыли и приготовился умирать.
Уже сквозь смертную дрему он услышал приближающийся стук велосипедных педалей и шелест колес.
- Земзен! – крикнул Санжар. – Вот ты где! А я еду, еду, ищу, ищу, а он вот где, бродяга.
Земзен слабо шевельнулся в руках Санжара, открыл пересохшую пасть и прошипел:
- Ш-ж-дал…