Предисловие: Все герои и события этого рассказа вымышлены. Любое совпадение с реальными людьми или событиями, всего лишь совпадение.
Желаю Вам приятного чтения!
Глава 1.
Я перебирала тетради. Старые институтские тетради – давно пора было этим заняться. Через неделю – защита диплома, а там не за горами и новая жизнь – работа и, возможно, отдельная собственная квартира. Всё это ни за горами…
И тут из одной тетради что-то выпало. Я наклонилась и подняла с пола несколько высохших берёзовых и кленовых листьев…
Взяла их за черешки и, сложив вместе, снова вложила в тетрадь, … Они были такими хрупкими, что при малейшем неосторожном движении рассыпались в пыль…
Я отложила тетрадь – не могу… не смогу … выбросить то, что было когда-то…
Через неделю – защита диплома, а там … нет! Не будет никакой новой жизни. Будет всё та же боль и чувство вины… Будет всё то же: всё те же слёзы и такое же безысходное одиночество, заполняющее мои вечера и холод – постель …
Я даже не смогла сберечь то, что было мне столь дорого…
Не смогла сберечь то последнее, что ещё связывало нас…
Слёзы брызнули у меня из глаз. Я опустилась на пол, около стола и, обхватив колени руками, подтянула ноги к животу. Так я и сидела, сжавшись в комок и тихо всхлипывая в пустоте, темноте, холоде и глухом, безжалостном одиночестве окружающей квартиры…
В моём мозгу разворачивались картины прошлого…
Нашего прошлого, которым я жила последние несколько лет, … последние несколько лет после того, как … нет-нет, лучше обо всём по порядку … и пусть мне будет больно, но …
Я помню каждую секунду НАШЕЙ жизни и каждую микродолю ТОГО дня …
Глава 2.
Школу я окончила с золотой медалью и поехала в город, поступать в институт. Будучи из не очень богатой семьи я уповала лишь на свои знания и удачу. А «замахнулась» я ни много, ни мало на столичный ВУЗ. Уехала «покорять Москву». Страшно нервничая и переживая, я, тем не менее, успешно выдержала вступительные экзамены и стала студенткой МГУ. После поступления я вернулась домой на короткий отдых. Родители были просто шокированы моим поступлением. В конце августа я уехала в Москву. Учиться. Отчётливо помню тот день, как будто это было только вчера, а ведь с тех пор прошло уже почти пять лет!
Конец августа. Листва ещё зелёная, но уже чувствуется дыхание осени. Птицы ещё не улетают на юг, но уже готовятся к этому. Ещё не дуют холодные северо-западные ветры, но уже чувствуется холодок с юго-запада. Кажется, вся природа застыла в ожидании, словно бегуны, в ожидании выстрела из пистолета, означающего старт… Вот-вот раздастся этот выстрел в воздух и сорвётся буйство красок золотой, алой, пурпурной листвы, а потом налетят западные ветры, сорвут с деревьев их лёгкий наряд и порвут его на мелкие клочки – листья, … а потом … не хотелось думать.
Осень – самое грустное и тоскливое время года…
Не хотелось думать о том, что будет, не хотелось загадывать наперёд…
Ведь ещё только конец августа и я уезжаю в Москву. Уезжаю учиться…
Здорово, моя мечта начинает сбываться…
Уже из окна вагона я вижу грустные глаза мамы, в которых застыла грусть и тоска. Она уже скучает. Вижу крохотные алмазы слезинок, чуть подрагивающих и уже готовых сорваться с её ресниц. И сама не могу сдержать слёз. Они катятся по моим щекам, а я оттираю их ладонью и мысленно стыжу себя за слабость …
Тронулся поезд, медленно поползли мимо дома родного городка … Прощайте, родные места, прощай, мама…
«Чем скорее уеду, тем скорее вернусь!» - подумала я.
Глава 3.
Сентябрь пролетел быстро. Всё было новым и незнакомым. Совсем другая жизнь, совсем другие люди. Порой в мою голову закрадывалась мысль, что напрасно оставила я родной городок; напрасно уехала в столицу…
И каждый раз я настойчиво гнала эту мысль прочь! Постепенно она стёрлась и как-то ушла в небытие. Конечно, нельзя сказать, что я ни скучала по дому, конечно, скучала, да ещё как, … на всему, рано или поздно, приходит конец…
Пришёл конец и моему одиночеству и моей тоске и, главным образом потому, что моя жизнь наполнилась новым смыслом.
Глава 4.
Октябрь. Золото и пурпур радуют глаз своим великолепием и разнообразием. Я сидела в парке на Воробьёвых горах и перечитывала несколько последних лекций. Нужно было подготовиться к зачёту, который мне позволили сдать досрочно…
И тут подошёл он. Присел на краешек моей скамейки и тихо спросил: «Девушка, позволите задать Вам один вопрос?»
Я подняла на него глаза. Высокий, крепкого телосложения. Тёмно-русые волосы, глубокие синие глаза (именно синие, а не голубые или зелёные – таких глаз я больше никогда не видела – ни до, ни после), правильные черты лица и смущённая улыбка, застывшая на губах…
Он был красив, даже нет, симпатичен, но он него исходила некая сила – природное обаяние, так мне казалось.
«Конечно, спрашивайте», - улыбнувшись, ответила я.
- Что Вы читаете?
- Молодой человек, Вы хотите познакомиться или ищите, у кого бы списать пропущенные Вами лекции?
- А Вы проницательны. Как Ваше имя?
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Простите, но … мне кажется, что… - он потупился, а затем, протянув мне, букет из осенних листьев, смело добавил, - Вы правы, я хочу с Вами познакомиться.
- Прекрасный букет. Спасибо, - сказала я, принимая из его рук яркие берёзовые и кленовые листья.
- Так как Ваше имя?
- Светлана.
- Прекрасное имя. Нежное и певучее. Оно Вам очень идёт.
- Спасибо. А как Ваше имя?
- Давайте перейдём на «ты», если Вы не против.
- Хорошо. Как ТВОЁ имя?
- Павел. Можно просто Паша. Как тебе больше нравится…
- Павел… очень приятно.
- И мне. Так что же всё – таки ты читаешь?
- Ах, это. Лекции по информатике. Досрочный зачёт.
- Как странно.
- Что в этом такого странного?
- У меня сегодня тоже досрочный зачёт.
- И тоже по информатике?
- Да.
- С какой ты группы?
- 115.
- Я тоже. Но я раньше тебя не видела на лекциях.
- Я приехал только вчера. По делам фирмы я уезжал из города.
- Вот значит как.
- … вообще-то фирма принадлежит отцу, но он не смог поехать. И мне пришлось его заменить…
- Ясно. Но нам пора.
- Да-да, идём.
И мы быстрым шагом направились к одному из корпусов МГУ.
Глава 5.
Не скрою, с того вечера мы начали встречаться. И совсем не потому, … ни из-за его влиятельного отца, а из-за Него… Я птицей летела к Павлу на свидания. Летела из-за Него самого. А он не сводил с меня взгляд даже во время лекций – я это чувствовала…
Верите ли, в любовь с первого взгляда? Между нами разгорелся, стреляя вверх многочисленными искрами, костёр именно такой любви…
Боже, как же я обожала эти наши встречи. Мы шли сквозь ночной город, любуясь огнями, и болтали, болтали, болтали…
Могли часами разговаривать ни о чём, просто наслаждались голосами друг друга и тем, что мы вместе…
Мы бродили по городу, взявшись за руки, а на некотором расстоянии от нас медленно, тихо урча, полз серебристо-стальной «Мерседес» - личная машина Павла. Он всегда отвозил меня к общежитию во время – всего за каких-то пять минут до закрытия; всегда целовал на прощание и всегда дарил букеты осенних листьев клёна и берёз…
А для меня он был дороже всех на свете лишь потому, что я любила его…
Любила его глубокие синие глаза; тонкие губы; чуть вздёрнутый нос; любила его оптимизм и чуткость; упорство и настойчивость; любила его за то, что он понимал, ценил и уважал меня как личность и не торопил события…
Глава 6.
На зимние каникулы, после сдачи первой сессии я поехала домой, как и обещала маме. И, хотя больно и тоскливо было расставаться с Ним, я всё равно была верна данному мною слову. Он отговаривал меня, как мог. Умолял, чуть ли ни на коленях, но … я была непреклонна.
Провожая меня на вокзале, он нежно обнял меня, поцеловал и, глядя в глаза, сказал: «Светлана, ты – молодец». Я вскинула на него недоумённый взгляд. Он пояснил: «Теперь я знаю, что на тебя можно положиться. Твоё слово крепко. Отступи ты и останься со мной и … у меня был бы повод … усомниться».
Отстранившись, я высвободила его руки из его и тихо сказала: «Да. Я такая, какая я есть. А ты…» Осеклась. Быстро нырнула в вагон, оставив его одного на перроне. Скользнула на свою полку, отвернувшись от окна. Хотелось заплакать.
«Что ж получается? Он меня просто проверял?! Подбирал верную? Чтоб не изменяла данного однажды слова?! Как на рынке, проверял качество?» - накручивала я себя.
Лёгкий стук в окно. Инстинктивно оборачиваюсь, ругаю себя и уже хочу отвернуться. Но не могу. Вижу его жалобный взгляд провинившегося школяра и глубоко запрятанную тоску. Он уже скучает, … Боится потерять…
Под канонаду брани и недовольных возгласов пассажиров, открываю окно.
«Я люблю тебя!» - слышу его голос.
Хочу ответить, но он обрывает: «Прости…».
Поезд трогается и мимо медленно ползут дома мегаполиса. Он делает несколько шагов вперёд, но уже вскоре отстаёт и лишь ветер доносит до меня его слова: «Возвращайся…»
Пожалуй, ещё никогда я так сильно не спешила уехать из дома…
Он звонил каждый вечер, говорил, что любит, скучает, просил скорее возвращаться.
А я вычёркивала дни в календаре…
Смешно? Да, подружка и хихикала тихонько, а мама, вздыхая, качала головой и просила не забывать об учёбе…
Лето я провела в Москве, лишь ни надолго съездив домой. Помню, как сидели с мамой на кухне и она всё твердила: «Ох, обманет он тебя, дочка, этот столичный хлыщ, ох, обманет!»
Но я ни слушала. Мне-то было хорошо – я ему верила. Все каникулы я была с ним. Жили мы у его бабушки в маленькой деревушке под Москвой. Он сказал ей, что я – его жена. Даже кольцо подарил и попросил не снимать. А мне не тягость – хотелось, чтобы иллюзия стала реальностью.
Хорошо было в деревне – тихо и от Москвы близко… Вставали за полдень, потому как за полночь на крылечке сидели и соловья слушали, молча. Благодать-то, какая. А иной раз поутру, ещё до света, как радостно и легко было вставать, бежать на речку, что «в двух шагах» от дома, прямо за огородами, и плавать до зари, а потом сидеть на песчаном берегу и встречать рассвет…
Парное молоко, яйца, овощи – всё свежее, натуральное, как любила приговаривать его бабушка – бодрая старушка, размотавшая уже восьмой десяток лет…
Дни летели, как сны и были один лучше другого.
Так и ни заметила я, как иллюзия стала правдой…
Глава 7.
Ночь душная. Воздух, казалось, застыл – можно руками его потрогать и отломить кусочек, как от горячего каравая, что пекла бабушка в печи, по-старинке.
Тяжело дыша, отбрасываю тонкое одеяло и опускаю босые ноги на пол – не могу спать. На часах – 02:30 – ночь ещё, а сна «ни в одном глазу»! В горнице, где мы с Павлом ночевали (я – на кровати, а он – на старом диванчике), пусто. На диване – смятая постель. Значит, ложился он спать, да тоже, видно, не уснул, а, может быть, я помешала – ворочаюсь…
Стараясь не разбудить бабку, спавшую на койке, за печкой, в кухне, тихонько выскальзываю в сени, а оттуда – на крыльцо.
Крыльцо высокое, добротное, под навесом. Он сидел на самой верхней ступеньке. В джинсах и не застёгнутой рубашке. В тонких пальцах – сигарета. Я тихонько остановилась в дверях, вдыхая ночной воздух, чуть более свежий, чем в горнице. Переступила с ноги на ногу. Хотела уйти, чтобы не мешать ему, но скрипнула половица. Тихо скрипнула – не услышал бы, … другой не услышал бы, но только ни он. Резко обернулся, одновременно выстреливая в траву окурок.
«Не спиться?» - спросил.
«Тебе тоже?» - отвечаю.
- Чего бежишь – то?
- Не хочу мешать…
- Да ты и не мешаешь. Присядь рядом, … если хочешь.
- Спасибо, - я улыбнулась.
Присела рядом с ним на ступеньку. Недалеко, но и не близко. Так, чтобы границу было заметно, что ли… Глупость, конечно, но мне это тогда казалось разумным…
Хотя, … что могло быть разумным в манящей тишине ночи; в манящей глубине его бездонных синих глаз; в силе его рук; в обаянии его улыбки; в сладости его губ…
Не помню как, но вдруг оказалась рядом с ним, а он нежно обнимал меня за плечи…
И его губы вдруг коснулись моих. Он поцеловал меня … не жадно, но … как-то по-особенному, сладко… И я не устояла – растворилась в нём, … в его поцелуях…
Он целовал и целовал меня и не был для меня тогда в целом мире ничего, кроме него, да и самого мира не было. Были лишь мы двое и эти поцелуи…
А потом я вдруг резко отстранилась от него. Вывернулась из его рук, шепча: «Прости. Прости» и убежала в дом. Он догнал меня уже в горнице. Обнял, покрыл поцелуями мои влажные от слёз глаза, пылающие щёки, губы.
«Нет. Нет, - шептала я. – Если пойдёшь дальше, то уже не сможешь остановиться!»
«А я и не хочу останавливаться. Я хочу, чтобы иллюзия стала реальностью. Свята, я люблю тебя, … Ты нужна мне!» - шептал он, целуя меня в шею…
И я не устояла. Не смогла устоять. Я пропала, утонула в синеве его глаз…
Глава 8.
А потом я поняла, что беременна…
Боль, страх, чувство безысходности накрыли меня и я, не придумав ничего лучше, позвонила Павлу. Услышав в трубке мой голос, хлюпающий от рыданий, он спросил: «Что случилось?» Я добрых 15 минут хныкала и что-то бессвязно бормотала, пока он не прикрикнул на меня: «Успокойся, живо! Что произошло?»
«Я беременна! – выпалила я на одном дыхании и замерла, ожидая чего угодно: брани, сдержанного замечания, укора, но … только ни того, что услышала. Просто я не учла того факта, что Павел был настоящим мужчиной и он любил меня…
«Это чудесно! – благоговейно прошептал он и тут же добавил. – Я сейчас приеду». Из трубки понеслись короткие гудки. А я не знала, плакать мне или смеяться …
Потом наступила реакция и я разрыдалась «в три ручья», уткнувшись носом в подушку. В таком состоянии меня и застала трель сотового. Звонил Он.
«Скорее спускайся вниз, рёва!» - весело выкрикнул он, едва услышав в трубке моё хлюпанье.
Я стрелой понеслась вниз.
Глава 9.
Помню, как вылетела из общаги, размазывая по щекам тушь и слёзы. У подъезда стоял всё тот же, знакомый мне, серебристо-стальной «Мерседес». Задняя дверца распахнулась при моём появлении.
Я ласточкой нырнула в салон. Паша обнял меня, одновременно захлопывая свободной рукой дверцу за моей спиной.
Машина тронулась с места и плавно покатила по улицам мегаполиса.
«Ну, что ты плачешь, скажи?!» - ласково спрашивал он, снова, как и тогда, покрывая моё лицо, губы, шею поцелуями.
Мы долго мотались по Москве в тот вечер, а потом я оказалась в квартире Павла. Пропуская меня вперёд, он нежно сказал: «Скоро это будет и твой дом тоже».
На следующий день я переехала к нему жить, а через неделю мы подали заявление в ЗАГС. После зимней сессии я собиралась взять академический отпуск и отложить учёбу до следующего сентября, а то и декабря.
Я была счастлива. Мы были счастливы. До свадьбы оставалось всего 10-ь дней, когда Павел явился домой уже ночью, и на лице у него было написано хитрое выражение…
Юркнув в спальню, он застал меня читающей при свете торшера. Нырнув под одеяло, он прижался ко мне, обдав меня запахами только что выкуренной сигареты и ментолового «Орбит».
«Куришь на кухне и стараешься «замести следы»?» - строго полу спросила я.
«Ну, прости, киска», - извинился он, чмокнув меня в щёку.
- Где был?
- У отца. Свадьбу устраивает наша фирма, а я – старший менеджер. Пытаюсь работать.
- Что такая хитрая улыбочка? Нелегко устраивать собственную свадьбу? Или?..
- Ну…
- Говори-говори.
- Сегодня мне звонили из журнала, предложили работу.
- Поздравляю! Ты становишься востребованным журналистом уже на втором курсе! Это радует, - я чмокнула его в нос.
Он рассмеялся.
- Что за работа? Могу я знать?
- Тебе это вряд ли понравится…
- Не темни. Это мне не нравится ещё больше.
- В общем, в одной деревеньке, под Москвой, происходят странные вещи…
- И? – я заинтересованно посмотрела на него.
- Нужно съездить туда, проверить и написать об этом статью. Для этого самого журнала…
- Надеюсь, никакого криминала.
- Нет. Конечно же, нет. Так статейка из ряда – «третьесортный триллер»!
- Тогда, я с тобой, - мои глаза загорелись любопытством.
- В твоём положении, это…
- И ни слова о моём положении. Я и так во многом себе отказываю! Хочешь сказать, что тревога за любимого и хандра в моём положении более полезны!?
- Нет! Конечно же, нет.
- Если это опасно …
- Ни в коем случае. Всего лишь утомительная дорога и ходьба по пересечённой местности.
- Этого я ни боюсь, поверь!
- Я знаю… и, если ты мне угрожаешь хандрой и тревогой, которые для тебя столь губительны, лады! Ты едешь со мной, но …
- Ура!
- … только пообещай мне, что никуда не станешь лезть и будешь меня слушаться.
- Обещаю.
- Хорошо.
- Когда едим?
- Послезавтра. Утром. Задержимся там, на пару дней. С ночевкой. Соберём материал для статьи и назад.
- Отлично.
- А теперь спать.
Он чмокнул меня в щёку и, погасив торшер, улегся, обнимая меня за плечи…
Если бы я только знала, что за ужасную ошибку совершила я в тот вечер, то ни за что не позволила бы ей свершиться. Ведь у меня ещё было время всё исправить…
Тогда у меня ещё было время, … время, которого сейчас уже нет…
Жаль, что мы столь поздно понимаем весь ужас и глубину своих просчётов.
Просчётов, которые, порой, стоят неоправданно дорого… слишком неоправданно … и слишком дорого…
Глава 10.
В деревню мы прибыли уже за полдень и сразу же направились к местному представителю власти – к участковому. Это был немолодой, но энергичный и, что немаловажно, совсем непьющий мужчина. У него были большие, грубые руки; крупные черты лица; медно-рыжие волосы и борода и жёлтые глаза, как у объевшегося сметаны хозяйского кота. Такие же осоловелые и чуть прищуренные.
Увидев нас, он выскочил из-за стола. Суетно пожал протянутую ему Павлом руку.
«Здравствуйте, здравствуйте! Значитца, уфологи. Из Москвы», - забормотал он, предлагая нам присесть.
«Да, - нагло соврал Павел. – Уфологи. Так сказать, на разведку к вам. Первое впечатление получить!»
Я хотела что-то возразить, но будущий муж сильно сжал мне руку под столом, не забывая при этом, нагло улыбаясь, с интересом рассматривать собеседника. Поняв, что объясняться с Павлом мы будем ни здесь и ни сейчас, я тоже сделала глубокомысленную мину.
«Итак, - Павел незамедлительно включил диктофон. – Рассказывайте по порядку. Что у вас здесь приключилось?!»
«А ничего такого, что обычным назвать можно было бы», - начал свой рассказ, страж порядка.
Я слушала его и своим ушам не верила. Неужели ТАКОЕ могло произойти в наш прогрессивный и индустриальный век всего в нескольких сот километров от Москвы.
Когда мы в гордом одиночестве вернулись к машине, я заметила: «Это всё сильно смахивает на сказку – выдумку!»
«Плевать!» - отмахнулся Павел.
- Неужели ты веришь в то, что под носом у учёных, в пяти часах езды от Москвы, в какой-то, далеко не забытой Богом, деревушке, на старом кладбище, кто-то вылезает из могил, разрушает памятники и ворует людей?! – пристала я к нему.
- Не ворует, а наводит на них порчу или сглаз и они мрут, как мухи, - поправил он.
- Ага! Сглаз, блин! Это на алкоголика, который помер от «белочки» или на того комбайнёра, который заснул за рулём, приняв слишком много на грудь, и свалился в речку!? По-моему, тут этот сглаз в каждой второй хате гонят и продают за десятку со стакана!
- Да плевать, кто, что и где гонит. Это же СЕНСАЦИЯ!!! Ты только представь! Кладбище, ночь, тишина и…
- … покойнички с косами стоят.
- Нет, ну ни какой в тебе романтики. Кто-то же ведь шастает ночами по кладбищу, могилы вскрывает…
- Ага. Уж скорее я поверю в то, что здесь проводит каникулы шайка юных сатанистов – неформалов, чем в нечистую силу!
- Нет! Ну, никакой романтики, - сплюнув в открытую дверь, он принялся распаковывать оборудование – пару штативов, камеры.
- Ты что собираешься делать? – поинтересовалась я, выбираясь из «Газели».
- Заснять шайку сатанистов – неформалов на деревенском кладбище в полнолуние.
- Нафига это всё тебе?
- Для сенсации, - прошипел он мне на ухо. – Надо же писать статью.
- А-а, - глубокомысленно протянула я, замечая периферическим зрением, приближающегося участкового.
Мы установили на сельском кладбище камеры, скрыв их в листве деревьев, проверили аккумуляторы. Участковый охотно нам помогал – что подать, принести, поддержать – и без устали болтал. А когда с работой было покончено, пригласил: «Ну, ребята, прошу ко мне. Поужинаем, да и спать заляжем, а уж завтра поглядим, что там ваши окуляры заснимут».
«Благодарим покорно, - вежливо ответил Павел. – Мы тут побудем. Приглядим за нашими «окулярами»».
«Нужно ауру прозондировать», - поддержала я мужа … будущего.
«А-а, - протянул милиционер. – А, может быть, всё же ко мне? С кладбища-то ещё никто не возвращался, ну те, кто, это … зондировали».
«А кто зондировал?» - вдруг убийственно спокойно поинтересовался Павел.
- А, ну так это, комбайнёр, тот, что в реку, опосля, свалился и Костик – рыбак наш. Да ещё и бабка с ними ходила. Повитуха и знахарка местная. Чудная такая эта бабка была. Цивилизации не признавала – свечами пользовалась; печку дровами топила; а в магазине только муку и молоко покупала. Ведьмой её считали, да только те, что старухи уже. А по мне так, сумасшедшая, но смирная. Жила вон в том домике, на отшибе. Ну, прямо около кладбищенской ограды.
- И что?
- С бабкой-то?
- Ну.
- Так это, померла она. В ту ночь и померла. С кладбища возвратилась и померла. А на лице испуг, прямо ужас застыл.
- Что врач сказал?
- С сердцем что-то.
- Инфаркт?
- Да не, но, похоже.
- Инсульт?
- Не. Этот, как его?.. Удар … Ну, паралич, в общем, да не то парализовал – сердце встало. Ну, и померла.
- Апоплексический удар, - задумчиво протянул Паша. – Это интересно. А лет – то ей сколько было?
- Да, почитай, уж за сотню перевалило, а то и больше. Кто ж знает – то? Ну, ладно – я пошёл, темнеет. А вы, если хотите – приглашаю.
- Нет-нет, спасибо! – хором отказались мы.
Сгорбившись, он быстро скрылся в надвигающихся сумерках. От реки потянуло сыростью. Я надела куртку – похолодало. Павел, сидя на подножке «Газели», курил одну сигарету за другой. Он всегда так делал, если напряжённо думал. Я не стала ему мешать. Пока до полуночи ещё было время, я забралась в кабину и прикорнула там.
Глава 11.
«Свет. Светка, ты спишь?» - лёгкий стук по корпусу машины.
«Нет», - отвечаю.
- Прости. Разбудил, - догадался по моему сонному голосу.
- Сколько время?
- Да мало ещё… Иди ко мне сюда.
Я послушно перебралась на подножку, присев рядом с ним.
- Ну? – спрашиваю. – Чего надумал?
- Интересная картинка ведь получается …
- Поделись, - я едва не поперхнулась колой.
- Ни пей из горла!.. Так вот, значит. Некто распускает по деревне слухи, что на кладбище орудуют нечистые духи, а любопытных они, мол, к себе прибирают. И это подтверждается. Все «ходоки» погибли очень быстро. В течение каких-то двух-трёх дней… но … я тут походил по округе, посмотрел. Могилы разорённые – не бедняков. Кое о чём умолчал наш друг – участковый.
- Ну?
- Оградки, памятники, кресты – куда-то же всё это делось! Упёрли! Не думаю, что нечистым к чему-то нужно лямзить лом,… Видишь ли – всё это попахивает воровством и …
- … криминалом … Паша, может быть, свалим отсюда, а? Мы же не частные детективы, в конце – концов. Давай смотаемся прямо сейчас, а утром вернёмся за …
- Ага! Утром уже ничего не будет. Слямзят, как пить дать, слямзят. Нужно, пока ещё никто не явился, с ситуацией справиться. Мент говорил, дом старухин у ограды. Помнится, там мы оборудовали одну из камер, в ветвях…
- И?
- Пошли туда. На чердаке до утра отсидимся. Оттуда всё кладбище, как на ладони. Может быть, заметим что, заснимем ворюг.
- Лучше ничего не придумал?
- А ты что предлагаешь?
- Хорошо. Идём. Времени и так мало осталось, - ответила я, бросив взгляд на часы.
Мы отправились в тот старый дом. Шли быстро, стараясь не шуметь. Вошли. Дверь была не заперта, противно скрипнула, отворяясь…
Свет фонарика Павла заметался по стенам. Он осторожно прикрыл свет рукой. Я стояла в дверях, держа в руках камеру с окуляром ночной съёмки, пока он искал лестницу на чердак. Павел вынырнул из ниоткуда. От неожиданности, я вздрогнула. Он жестом приказал молчать и поманил за собой. Мы нырнули в чулан и стали быстро подниматься наверх. Ступени были старыми и прогнившими, как и весь дом. Приходилось осторожно прощупывать каждую ступеньку ногой прежде, чем перенести на неё весь свой вес.
Отбросив крышку люка, я первой пролезла наверх. Пашка последовал за мной. Закрыв люк поплотнее, он сбросил с плеча сумку с камерой, которую забрал у меня ещё внизу, и присел у оконца. Поманил меня к себе.
Приблизившись и бросив взгляд вниз, я едва ни вскрикнула – по кладбищу бродила одинокая фигура в белом балахоне. Она плавно двигалась от надгробия к надгробию, то воздевая руки к небу, то протяжно воя.
Я сглотнула. «Не подходи близко к стеклу!» - предупредил меня Павел, настраивая камеру из глубины чердака. Я присела за его плечом.
«Видишь? Ну, что я говорил?» - торжествовал будущий успешный журналист. Я взглянула на дисплей камеры и тут же всё поняла. У ближайшей к ограде, могилы трудились двое бугаёв в чёрных спецовках. Они ловко разбирали на части оградку. В темноте эти двое были совершенно незаметны со стороны деревни, да и «белое приведение» отвлекало на себя изрядную порцию внимания.
Мы делали видеосъёмку довольно долго. Поставив камеру на перевёрнутый ящик, Павел несколько отвлёкся от неё и прошептал: «Вандалы!»
Но, видимо, удача в ту ночь отвернулась от нас…
Не знаю как, но «вандалы» заметили мигающий глазок камеры в окне (тоже не дураки) и это их явно обеспокоило. Они решили выяснить, кто и с какой целью посетил чердак, откуда открывается «столь прекрасный вид на окрестности»…
Это была наша роковая ошибка – мы не подумали о красном «глазке» камеры. Или это было их везение? Нет, всё же наша ошибка - в ту ночь мы сделали их немало, пожалуй, даже слишком много…
Чертыхнувшись, Павел захлопнул дисплей и торопливо зачехлил камеру. Перекинув ремень через плечо, прошептал: «Скорее. Сюда».
Он бросился в противоположный угол чердака, откинув там ещё один люк, сказал мне: «Давай. Лезь на крышу. Спустишься вниз и беги в деревню за помощью. Я их задержу».
«Нет! Я не пойду без тебя!» - воспротивилась я.
- Дурочка. Это ни кино и ни роман, а реальная жизнь. Давай-ка живо исполняй приказ, пока нас обеих ни пришили на месте! – прошипел он, и я не смогла воспротивиться его воле.
Конечно, я отчётливо осознавала, что, скорее всего, ему не продержаться. Они убьют его раньше, но … я всё ещё надеялась на лучшее. И вправду – дура! Какая же дура, что позволила ему притащиться сюда! Или же это было предначертано судьбой и нельзя, просто невозможно было что-либо изменить?..
Крепко прижавшись губами к его губам, я поцеловала его. «Я люблю тебя!» - прошептал он, помогая мне выбраться на крышу. И тут я услышала шаги. Гулкие в ночной тишине и зловещие. Кто-то поднимался на чердак. Я торопливо отползла от люка, ища способ спуститься вниз…
Через минуту я услышала, как кто-то набросился на Павла. Там внутри, на чердаке, за тонкой перегородкой из толи и стропил, отделявшей меня от них…
Кто-то рванул люк и выбрался за мной на крышу – здоровенный верзила, весом в полтонны – этакая гора мышц. Взревев, он двинулся ко мне. С ужасом в глазах, я ласточкой метнулась к краю и спрыгнула вниз… в заросли крапивы. Больно ударилась коленом, до крови рассекла руку. И тут моих ушей достиг треск – старая, прогнившая крыша не выдержала натиска и проломилась, похоронив среди груды стропил, шифера и толи всех троих…
… верзилу, гнавшегося за мной, второго рабочего, бывшего на чердаке и … Павла … о, Боже …
Стремглав вылетев из кустов, я бросилась в дом, призывно крича, окликая любимого. Тишина. Я с силой рванула дверь, вбегая внутрь…
Кто-то подставил мне подножку – я упала на четвереньки. Фигура в белом налетела на меня. О, это был далеко ни призрак…
Бил он, молча, профессионально…
Я инстинктивно согнулась, защищая живот…
Носком кирзового сапога он ударил меня по голове, целясь в висок, но попал по носу. Громко хрустнула переломленная кость…
Сквозь розовое марево – кровавый туман – я слышала какой-то шум, крики, но мне всё это казалось одним большим фантомом, … я снова провалилась в темноту … резко и надолго …
Глава 12.
Я подняла голову, вслушалась в окружающую тишину…
Слёзы всё ещё градом катились по моим щекам – что толку?..
Мне было больно … мне и сейчас больно и даже слёзы ни уменьшают этой боли …
Ну почему я не могу просто выплакаться? Нет, мне этого не дано …
Что ещё можно вспомнить? Я помню всё … но мне от этого не легче …
Заключение:
Четыре месяца спустя …
Я шла по дорожке. Вокруг было тихо … очень тихо, так тихо, что было слышно малейшее дуновение ветра, малейший шорох листвы. Я несла в руках огромный букет из листьев клёна и берёзы…
Я шла по кладбищу между могилами…
Я помню, как ровно четыре года назад вот так же шла по этой дорожке. Шла пешком от самого дома, … шла за гробом …
Друзья пронесли твой гроб на руках от порога твоей квартиры, куда тебя привезли всего на пару минут, попрощаться, до самой могилы …
Несли, сменяя друг друга, и в их глазах, как и в глазах всех провожавших тебя в последний путь людей, я видела слёзы … море слёз …
Я положила листья к подножию памятника и, ухватившись руками за прутья оградки, разрыдалась, медленно сползая на влажную после дождя глину …
Вновь разрыдалась, как и в день похорон, только сейчас я была одна и некому было оттащить меня от могилы и сказать: «Мёртвым тяжело, когда мы плачем о них…»
Некому … я была одна, … совсем одна …
И тут вдруг что-то заставило меня поднять голову. Сквозь слёзы, я увидела на верхушке памятника голубя. Он сидел и смотрел на меня своим чёрным, как бусинка, немигающим глазом. И я смотрела на него.
«Прости, Паша. Пожалуйста, прости за всё. Я люблю тебя!» - прошептали мои губы.
Голубь склонил голову на другой бок, моргнул и вдруг с громким клёкотом вспорхнул вверх, навстречу неожиданно вышедшему из-за туч солнцу.
Я посмотрела ему вслед, но луч солнца ослепил меня и я зажмурилась.
Поднявшись с земли, я медленно пошла домой, а на душе было так светло и спокойно…
Впервые за столько лет …
Нет, боль не ушла – я знала, что на это понадобится много времени, если ни вся жизнь, но впервые эта боль не тяготила меня чувством вины и непоправимости, впервые я почувствовала надежду, … надежду на прощение …
У каждого из нас есть своё предназначение – мы не просто так приходим в этот мир. И не умираем до тех пор, пока не исполним своей судьбы …
Видно, так уж было предначертано тебе – погибнуть, едва переступив порог 20-летия,
Но увести за собой одного и подвести под тюремное заключение ещё двоих …
Им дали пожизненное. Это были известные рецидивисты, решившиеся, во время «лёжки на дне» заняться мелочёвкой. Арестовали их благодаря тебе и тому случаю на кладбище, а до того они скрывались почти три года …