Мера

   
                Мера
   Ах, какое чудесное было платье у Татьяны! И не то, чтобы чудесное. Она в нём была какая-то воздушная, неземная. Красное, в крупный горошек, оно прекрасно облегало её стройную фигуру. Пышные воланы на рукавах делали её руки тонкими и изящными. А как она танцевала в нём! «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней…» И всё кружилось в мягком море музыки. Именно, после этого танца и познакомилась она с Димой. Он приехал в Городок после длительной командировки, навестить мать. Сверкали звёзды бриллиантами на тёмно синем бархате неба, так волнующе пел соловей в саду, а они не могли расцепить рук, будто боялись, что в одночасье исчезнет всё это, как в сказке о Золушке. Неделя счастья – это один миг, это взгляд, это шёпот, это горячая волна чего-то не понятного и волнующего.
Он уезжал на незнакомую и далёкую войну. Уезжал надолго. Сказал об этом в последний день и всё.. Но оба поняли – всё у них будет хорошо!. Проводила Татьяна Диму, пришла домой и повесила платье в шкаф. И за пять лет ни разу не надевала. Надела на свадьбу. На второй день. А потом были города и городки, лес и тундра. Он служил, она работала. Экономисты везде нужны.
   Он звал её Татой. Из сочетании этих двух слогов лилась на неё нежность и забота.  Даже, семимесячный Мишенька первое в жизни слово пролепетал не «мама», а «Тата».
Какой мерой измеряется человеческое счастье. В кусках? В минутах? В годах? В людях? Если счастье женщины измеряется в мужчинах, то у Татьяны было два полноценных счастья. Два её любящих мальчика. Она жила своим маленьким уютным мирком, купаясь в восхищённых взглядах своих мужчин.
   Вскоре Дима вышел на военную пенсию и устроился в какой-то ЧОП обучать охранников. Мишенька как-то неожиданно вырос и поступил в институт. И по прежнему свистел чайник на кухне, и блестели бриллиантами глаза Большой Медведицы на темно-синем небе. Как-то зашли они с Димой в модный бутик выбрать костюм Мише на защиту диплома и обалдели…Оно висело на самом видном месте. Её платье. Нет, конечно, не совсем её. Воланов не было, да и само платье было удлинённым и элегантным. Но, когда Татьяна его надела, Дима разинул рот. « Тата! Мне хочется опять тебе сделать предложение!» Стоило оно… Много стоило. Очень много. «Всё! После Мишиной защиты – покупаем!» - рубанул рукой воздух Дима. «Может,после Мишиной свадьбы?» «А, вдруг, продадут?» За такую-то цену?!» «Ну, разные люди бывают…»
   Поздно стал приходить из института Миша. Под вечер. А, как придёт, сразу в свою комнату. «Влюбился наш Мишаня!. Может сразу и свадьбу?...» - обнимал жену Дима. А у неё, как в сердце укол. «Дим, ты денег из шкатулки не брал?...» Позвонили им через неделю, под вечер. У Миши передозировка наркотиками. Из больницы молча шли, только Дима всё шептал «Всё будет хорошо, Таточка! Верь!» А, когда пришли они домой, лег на диван и больше не встал. «Скорая» приехала через сорок минут. Врач закрыл Диме глаза и молча вышел. А, медсестра, напоследок шепнула: «Труповозку вызывайте. Вот телефон».
И, вроде бы ничего не случилось. Бренчали гитары во дворе, ругались соседи за стенкой, по телевизору показывали шоу. Только грянул где-то далеко гром. Раскатисто, так грянул. И звёзды потускнели. И всё как будто за пеленой. Проводила она Диму. Как тогда, на войну. После похорон пошла к врачу, а он ей -  бац! –инвалидность. Вторую группу. «С таким давлением цифры считать нельзя!» Многое узнала Татьяна за последнее время. И, как пособие оформляется, и кто такие малоимущие, и как на картошке и хлебе дотянуть до пенсии. А ещё –что она не Тата вовсе, и даже не Татьяна Ивановна, а «тётка, «бабка», «старуха». А сын вообще никак не называл. Брал деньги и уходил молча. И, даже когда прятала, находил, и… всё молча. Только однажды, как будто очнувшись, долго смотрел на её седые волосы, а потом бросился в ноги. Долго плакал. До истерики. И всё повторял «Прости, мамочка». А потом ушёл на целую неделю. Она подрядилась мыть полы в подъезде. Всё какая-то копеечка! Нашла, там, укромное место за мусоропроводом. Стала туда деньги складывать. А, тут, осенью, компания ребят с гитарами весь вечер в подъезде орала. И всё…
Стала Татьяна в соседний сквер ходить по утрам. Бутылки и банки собирать. Да и приёмный пункт недалеко, в соседнем квартале. Каждую бутылку в газету заворачивала. Чтоб не гремели. Приёмщице виновато объясняла, то «Сын защитился, гуляли всем курсом, а, куда ж девать», то «день рождения был…» Приёмщица сначала понимающе кивала, а потом рявкнула: «Слушай, тётка, мне твои заморочки до фени! Ты посуду не битую неси!» А, тут, пришла как-то утром в сквер, а там мужики. Бомжи. Били не больно. Так, пинали больше. Самое странное, что страха у неё не было! Стала она в сквер ходить затемно. И бутылки домой носит, а потом уж в «пункт». Половину бутылочных денег она тратила на лотереи. Всякие. Купит и ложится на диван. Мечтает. Вот, выиграет она 30 миллионов. Кучу этих радужных бумажек, что решают в жизни все проблемы. Вылечит Мишеньку. Говорят, за большие деньги и наркомания лечится. Женит его. А там внуки… И ещё – купит то платье. Из бутика. Наденет и придёт на могилу к Диме. Пусть порадуется!
   И в церковь стала захаживать. На службу стеснялась. А, так, днём. Придёт, поставит свечки за упокой, да за здравие. И долго стоит, вглядываясь в глаза Божьей матери, будто ответа какого-то ждёт.
   По каким критериям меряется человеческое горе и унижение?. Литрами слёз? Инфарктами? Длиной петли? А, может, расстоянием до счастья?
   Они лежали в жёлтом пакете в сквере, возле лавки. Ровно пятнадцать пачек пятитысячных купюр. Она сразу подсчитала – семь с половиной миллионов. Всё таки экономист! А рядом была разбросана дюжина пустых бутылок. Не вскрикнула Татьяна, не всплеснула руками. Долго смотрела она на эти радужные бумажки. Потом аккуратно выложила их из пакета в кучку возле лавки, сверху письма положила. Диме. На ту, неизвестную войну. С собой  носила. И…подожгла. Ярко вспыхнул в холодном осеннем сквере маленький костерок. И вдруг, в этом беспокойном жёлтом пламени увидела Тата красивую танцующую пару. Она в красном платье, Дима в форме капитана. И музыка «Эти глаза напротив…» А над ними мерцало и переливалось бриллиантовое небо.
   Утром дворники обнаружили на лавочке мёртвую улыбающуюся старуху, а рядом серо-бурую кучку пепла.