В конце 19 века на территорию Северного Казахстана начали прибывать первые переселенцы с России. Скученное проживания в землянках, незнание климатических условий, скудное питание способствовало тому, что из шести семей выживала одна. Но переселенцы выжили и приспособились. Сохранились воспоминания второй волны переселенцев (1898-1912г.г.), неточности возможны.
Казах не имели над собою власти, считал себя вольным степняком, поэтому власти запрещали появляться им в селах, потому что свобода и данный властью надел не имели ничего общего. Иногда к весне вымирали переселенческие села, а рядом тебеневали - отары и табуны.
Крестьянин.
Мой дед Аристарх Ефимыч Анашкин уроженец Тульской губернии Алексинского уезда деревня Щеболова, как сирота и безземельный крестьянин по переселенческому билету прибыл в Кустанай. В июле 1902 года переселенческая власть сформировали группу из 60 семей переселенцев, ведомые землемером и чиновником тронулись в путь.
Вокруг нескончаемая ковыльная степь и на ней островками отары и табуны казахов. В тот год моему деду было 28 полных лет, он впервые заимел собственную землицу, нарезали три участка отдельно под усадьбу, под покос у речки в 6 километрах от усадьбы и под пашню в 5 километрах. Село было отмечено на бумаге чиновника под номером 12 и редкими колышками, заросшими плотным травостоем. В нескольких местах уже были воткнуты в землю вешки, так отмечались места будущих крестьянских усадеб. Мой дед прожил три дня у забитых в землю колышков, совершая ежедневные путешествия от усадьбы к покосу и пашне, кумекая как подступиться к земле, но средств на обзаведение не было и ему пришлось пойти в наем к аксакалу Талдыбаю.
Аксакал Талдыбай старался жить по-русски, с дедовой помощью надеялся обзавестись крепким крестьянским хозяйством, окончательно осесть на одном месте. Жил он в длинной саманной землянке с тремя взрослыми женатыми сыновьями, младший Еркин немного говорил по-русски. За два года мой дед выучился казахскому, изучил травы, природу, погоду, обычаи народа, уклад жизни. Работодателей выучил: балакать и работать по-русски, ремонтировать телеги и упряжь, запрягать и править тройкой, выучил плотницкому делу и крестьянскому делу.
На третий год дед женился на сироте Анушке,к тому времени мой дед был уже завидным женихом, имел новый саманный дом, домашнюю утварь, рабочий инвентарь, три лошади, корову. Только на восьмой год дед стал хозяйствовать самостоятельно и полностью отделился от деда Талдыбая. Результатом этой дружбы стало то, что в достатке оказались обе семьи.
Фамилия деда упоминается в переселенческом указе Троицка. В 1904 году в селе провели перепись населения, насчитали чуть более ста душ, отмечен мой отец - двух лет отроду. Это было тяжелое время из пяти-шести переселенцев выживал только один, но мой дед сдюжил. К 1919 году Аристарх Ефимыч держал до восьми работников, торговал зерном в Троицке и Кустанае.
В 1909 году селу дали название, о наименовании села узнали случайно в 1910 году. Я родился в 1924 году, у меня другая судьба, сытнее и покойнее жизнь, но я никому не обязан в том, знайте это! Так сказал мне дед, потому что у каждого своя судьба.
Своего деда я помню хорошо, он был худощав, высок, ходил разболтанной (в следствии болезни) походкой, но всегда зорко глядел под ноги, поэтому приносил в дом много находок.
Всякий раз проходя мимо дед озлобленно пинал плуг, забравший лучшие годы его жизни. На выпавшую судьбу дед был обижен, выпив плакал о иссякшем роднике жизни, примириться с неизбежностью смерти не смог. Глядя на моего отца удящего рыбу с лодки, завистливо вздыхал.
Дед застав меня отдыхающим обязательно заводил разговор, я мало что понимал жизни и слушал рассеянно. Однажды, дед попросил выслушать его рассказ просто закрыв глаза, чтобы увидеть и понять происходящее, представить наяву человека о котором идет речь и сразу многое станет ясно.
Мой неграмотный дедушка Аристарх Ефимыч шел по селу, жизнь его стояла усадьбами по обеим сторонам дороги, с ним уважительно здоровалась, но он ее не узнал, потому что так и не смог согласиться, что все вокруг такое простое было смыслом его существования.
Рыдван.
Талдыбай по весне отправил моего деда с сыновьями в Троицк. Пригнанных лошадей продали поштучно по сорок рублей, а купцы давали по тридцати рублей за голову. Заметил, что купцы побаиваются продавца, всегда скрывают это, но вот что их заставляет бояться я не знаю. Купец не имея ремесла не может найти места в мире, пытается зацепиться за что-нибудь, но кругом его считают пройдохой.
Были куплены четыре телеги для перевозки тяжелых грузов стройматериалов и зерна, здесь требовалась надежность и крепость, поэтому мы предпочли татарский длинный рыдван.
Вначале купили тележное железо: тележные оси, тяжи, гребенки, шкворни, поворотное. В магазине предлагалось железо шведское, демидовское, рельсовое, мы выбрали самое качественное из рельсовой стали. Оси покупали по 17 рублей, поворотное со шкворнем по 31 рублю.
В следующем магазине предлагались саратовские, русские, сибирские, киргизские колеса. Мы выбрали самые крепкие киргизские по 23 рубля за штуку.
Колеса сразу снесли в кузню для сборки.
Прочее дерево на телегу было предложено Кузнецовское, Ширяевское и Гондольфа. Мы выбрали сибирское- купца Гондольфа из крепкой лиственницы. Во дворе магазина сами собрали телеги, каждая встала по 214 рублей.
Рассказываю это для того чтоб знали, что в Троицке телегу можно было купить в сборе или по-частям. К телеге придавался инструмент: деревянный молоток, долото, ключ и жбан деревянный для смазки осей. Всякий раз выбирая материал для телег, я, как толмач, натурально объяснял своим работодателям причины моего выбора.
В обратный путь тронулись с обозом в 50 телег, не спешили, на телеги не садились, часто останавливались проверяли телеги, поливали колеса, подтягивали, смазывали. В Кустанай прибыли на третий день.
Российская лошадь могла легко тащить телегу с десятью мешками зерна, казахская была слабосильна, поэтому приходилось запрягать сразу двух. Но казахская лошадка была отлично приспособлена паслась круглый год овса не требовала. Российские часто болели и дохли.
Телега для крестьянина была огромным богатством, ее не оставляли под дождем, в жару накрывали кошмой, зимой хранили в амбаре. Одна из них досталась мне в счет оплаты и служила мне больше двадцати лет, дерево подгнивало, а железу- сносу нет.
Инвентарь.
Хороший крестьянский инвентарь можно было купить в Кустанае, Троицке, в Орске он был всегда дороже.
Вилы предлагались тройчатки и двойчатки, цельнокованные или сварные, заводские или кузнечные. Для степных тяжелых трав лучше тройчатки, цельнокованные, заводские, выбирается по тонкости малинового звука издаваемому сталью и весу (клепанная сталь крепче и тяжелее). Перекаленные встречаются, но они отличаются глухим звуком. Вилы тройчатки стоили от 4 до 6 рублей, при большом желании, если хорошо поискать, можно было найти и за 10 рублей.
Трава в степи тяжелая, в пойме густая, а потому с длинной косой надорвётесь. Жадничать не след, косу лучше брать семёрку(длина семь кулаков). Коса в магазине продается за 5-8 рублей, в Орске по 10-11 рублей, но можно найти и подороже американскую никчемную "экстру" по 13-15 рублей.
Выражу простую мысль, от которой станет многое понятным в нашем крестьянском деле, не нужно быть умным человеком чтобы понять, что мое завтра может будет лучше или хуже, но оно будет если не буду хватать работу через край. Мой сосед решил заготовить больше сена и взял участок за рекой, когда с груженной телегой переправлялся подорвал лошадь, а впереди была уборка! Как без лошади?
Коса продается отдельно от стойки, стойка стоит от 20 до 30 копеек, жадничать не надо пару штук следует купить. Косы хватает на пять- семь лет. К косе нужно купить брусок, для отбивки наковаленку с молоточком. Отбивать плохую "мягкую"косу приходится часто, примерно пару раз в день.
Купите чай из стеблей малины - это сильное потогонное средство помогающее чувствовать себя бодрым.
С плугом все сложнее. Я видел, как подымали Степь, вот именно что на горбу подымали! Падали лошади и работники. Лошадь выдерживала не более часа, в плуг запрягали по две лошади и те падали. На тяжелом суглинке в Туле мы работали сохой-сабан или татаркой с железным наконечником, на казахской земле она не выдержала часа.
Мы купили два железных плуга с колесом и с лемехом с горизонтальным отвалом, стоил такой плуг 250-300 рублей, к нему прилагался инструмент и брусок точильный. Продавались плуги в четырех дворах. Продавали плуги богатые горожане, прикупившие парочку плугов на продажу в Челябе или Орске, чтобы оправдать дорожные расходы. За покупку каждого плуга в Банке получили премию по 30 рублей! Вот как крестьянина уважали! Хозяин магазина оказался честным человеком, подсказал нам о полагающейся премии и сходил в Банк с нами. Зимой обучали лошадей к упряжке, приучали к тяжелогруженным саням.
Весной начали пахать. Запрягали в плуг по четыре лошади, часто меняли, часто отдыхали сами. Сыны Талдыбая научились добро пахать на пятый день.
Пахали поле на три раза, бороной проходили разов по шесть, чтобы разбить комки. В упряжке работают два человека, пахарь и погонщик, пахарь по натяжению гужей, давлению рукояток на руки, определяет какая лошадь ленится, какая перенапрягается и подает команды погонщику. Погонщик ведет упряжку по борозде, подбадривает лошадей, задает темп работы. Во время переупряжки тягла следует вытереть сухой тряпкой конскую упряжь и подсушить ее. С отдохнувшими лошадьми поступают так, чтобы они не сразу впрягались в работу на всю силу, поэтому первый круг захват борозды делают малым и постепенно прибавляют его, но глубиной не регулируют, это ошибка распространенная у ленивых работников.
У плуга есть три регулировки: первая важнейшая тягловая, которая регулирует тягу правых и левых лошадей на середину сошника(правильная регулировка, если рукояти плуга не дергаются в стороны), вторая регулирует глубину вспашки (важно правильно выбирать глубину вспашки, в противном случае или лошади будут лентяйничать или будут перегружены), третья регулировка это правильное положение ножа резки пласта (нож должен располагаться под углом нижним концом вперед, это положение облегчает лошадям пахоту, бережет силы пахаря). Пашущий человек приобретает опыт постепенно меняя регулировки находит те из них, которые более всего подходят для его почвы и состояния лошадей.
После окончания вспашки, дух мой был сильно угнетен, поднятые десятины выглядели какой то непостижимой сказкой, будто их не было вовсе.
Наш сосед в первый год поднял и засеял зерном 9 десятин, на второй 12 десятин, в 1906 году сумел одолеть 4 десятины. Больше не смог. Четырех лошадей вымучил, так что остались от них кожа да кости и двух дорезал. Вот такие были казахские десятины! На четырех десятинах погубил лошадей, разорил свое хозяйство, семья пошла в работники.
К осени на пашне опять поднялась сорная трава, я предложил ее запахать. В этот раз ни мы ни лошади не устали. Осенью прикупили семена, на заимке сделали ток, построили амбар.
В начале мая поле вспахали, пробороновали и посеяли. Хлеба поднялись добрые. Бабы вязали снопы, мужики свозили на ток, снопы молотили лошадьми, домолачивали цепами.
Долгое время мололи зерно в муку на домашней терке, но хлеб выходил неважный, на зубы попадали камешки. Своего хлеба, мяса, молока хватало с избытком. Когда в Денисовке поставили мельницу, дед Талдыбай первым смолол зерно и мне посоветовал не скупиться. Наконец стали есть вкусный хлеб из муки двойного помола, дважды просеянного. Сдаем 10 мешков зерна по весу, получаем семь, из них четыре первого сорта, три мешка крупитчатки и три мешка отходов. Платили за помол с мешка 25-30 копеек.
Еще семь лет совместно с дедом Талдыбаем сеяли хлеб, а потом я отделился. Дед обязательно предупреждал о грядущей смене погоды, дожде, буране. К 1915 году мою землю пахали семь плугов, излишек зерна я отвозил в Троицк, закупался инвентарем и хозяйственным товаром. Дружба, хороший плуг, достаток в добрых лошадках, крестьянский опыт, трудолюбие позволили нам с дедом Талдыбаем хорошо жить.
Работников в доме я не держал, деньгами никогда не платил, но всегда помогал людям огородик вспахать, пашню, давал семена, упряжь, сани, телегу и прочим выручал, поэтому сельчане в помощи не отказывали. Если человек на меня работает хорошо, похвалить его прилюдно первое дело, обязательно надо дать в руки подарок и будет он тебе не работник, а дружок. Тяжело измерить работу деньгами обид от этого много, а так я им помог- выручил, они у меня поработали-закусили-выпили и обид нет. В кулаки меня не записали, потому что в селе у меня врагов не нашлось, восемь семей победнее меня записали в кулаки угнали неведомо куда. Так получилось, что я был спасен небесными ангелами и богами.
Я никогда не стоял над людьми, а, наоборот, старался вровную работать рядом с ними. Я кормил и поил их вволю, старался поддержать, интересовался душевным состоянием, более слушал внимательно и помалкивал. Научил меня этой премудрости Талдыбай, ведь он не заплатил мне за работу ни копейки, но купил мне инвентарь, скот, дал лошадей, помог построить дом, это все было мне подарено, вот поэтому он мой друг, а не хозяин. Сельчане подымались вместе со мной и видели во мне такого же бедолагу, в тяжких заботах проживающего свой христианский день.
В лавке.
В Кустанае за Банком находилась лавка торговавшая домовыми комплектами. Наряду с доской продавались готовые столярные изделия: окна, двери, ставни, пол, потолки и прочее.
Простое окно некрашеное с двумя стеклами стоило вместе с рамой и прокладочной бумагой помазанной дегтем 6-7 рублей, окно некрашеное с четырьмя стеклами с рамой и бумагой 8-9 рублей, окно большое с четырьмя стеклами крашеное с рамой с бумагой 16-19 рублей, со ставнями на 3-4 рубля дороже.
Дверь цельная с коробом крашеная с навесами 13-15 рублей, хозяйственная для сараев, клети, амбаров 7-8 рублей.
Доски на пол продавались штучно.
По размеру комнаты можно было купить готовый пол. На среднюю комнату пол с лагами и гвоздями стоил около 40 рублей, большую (20 кв. метров) около 50 рублей.
Потолок с балками стоил дороже полового материала,на среднюю комнату потолок стоил до 46 рублей, на большую комнату до 60 рублей.
Дом должен иметь двери и окна, от этого он становится теплее, домашние меньше болеют, дров и кизяка расходуется меньше, вот за эту мечту мы мантулили аж-ж спина трещала.
Народ в лавке толпился постоянно глазел и вздыхал, готовые домовые комплекты можно было купить только в этой лавке. Цены были очень высокие, но заказные стоили еще дороже. В соседнем Троицке все это было два раза дешевле, но близок локоток да не укусишь, на дорогу больше потратишь.
Крестовый деревянный дом под железной крышей мог поставить только очень богатый крестьянин, в нашей округе таких домов не было. Переселенцы на первых порах обычно строили землянки, освоившись - саманные дома. Время показало, что правильно выстроенный саманный дом теплее деревянного.
В погоне за несбыточной мечтой-полноценным домом люди часто рисковали засевая больше, чем могли собрать, обмолотить, сохранить, продать, от непосильной работы надрывались и умирали.
Мы были непрерывно счастливы настолько, что голова гудела от счастья, потому что имели собственный клочок земли, на котором могли работать и прокормить себя, мы верили в себя, верили в свои неисчерпаемые силы, а окружающий мир стал необыкновенно ясен и понятен нам.
Омск.
На второй год после женитьбы, батька послал меня в Омск продать восемнадцать лошадок, купить двуколку, полок одноконный, два пустых конных хода, двуконную повозку обычную широкую с большим ходом (длинную), три кавалерийских седла на подушками с кривыми стременами, восемь-девять лошадей в гуж и плуг и прочий хозяйственный товар по мелочи.
В дорогу дал большого знатока лошадей Карима и работника Архипа хорошо знающий обозный товар. Каждый всадник имел на перемену две лошади и еще три тянул на закрутке. С нашего поселка за нами увязались Камынин Федор и Евсей Катальник, но не имея лошадей на перемену скоро отстали.
В Кустанае присоединился сват урядник Пилипенко А.Н., бывший при полной форме и оружии, поэтому от притиснений и грабежа бог миловал. А всем известно, что после Пресновки на дорогах баловали казаки, почищеные ими проезжие встречались часто, но жаловаться на грабеж боялись.
В первые дни перегоны делали по 30 верст, в последующие по 40 в сутки. Перегон начинали с середины ночи до полудня, затем становились на отдых.
Дорогу держал Карим, наш маршрут проходил от одного озера к другому, по команде меняли лошадей, держали темп езды. После перегона лошадей остужали, поили водой в несколько приемов( никто не купит лошадь с жадным(большим) животом, затем загоняли в воду и мыли жесткой щеткой, после натирали жамкой сока трав против оводов, стреножив отпускали в пастьбу. Наши лошади низкорослы, смело ходят в мороз и буран, на дороге стоят крепко, привычны передвигаться в темноте, избегают ям, оврагов и сурчиных нор, способны переносить большие перегоны. По уверению свата таких лошадей в Омске обязательно купят и дадут две цены против Кустаная.
На седьмой день въехали в Омск. Остановились в заезжей на Озерной по 60 копеек в сутки, у ворот которой день и ночь толкались гулящие девки по два рубля за штуку.
Лошадей продавали три дня на бойком рынке у Семипалатинского тракта. Сват торговал своих на рынке у Ильинской церкви. Были на форштадском казачьем рынке, на Козьем, у Всесвятской церкви, но там продавались верховые лошади. На казачьем рынке видел орловского рысака за две тысячи, диковинный конь. От ходьбы по городу, от шума и толкотни уже к обеду болит голова. В центре города улицы чистые, прохожие из богатых, много казаков, офицеров,городовых, а на окраинах улицы в грязи, жители валят домашний мусор и навоз на дорогу.
На рынке у Цыганской за кладбищем купили восемь воронежских лошадей, на проверке в плугу оказались хороши, в телеге идут, но не ходко. Воронежских лошадей торговали крепкие зажиточные мужички живущие под городом, лошадей они специально растят на продажу.
Хороший обозный товар нашли на Будочной, но прежде в поисках сбили все ноги. Все купили в нем, но двуколку сторговали дешевле в магазине на Атаманской.
Со сватом ходили в шанинский магазин, на второй этаж городовой не пустил дружески сказав, что товар там дорогой парижский и московский для чистой публики, а глазеть нечего, время всегда дорого. В конце Никольской нашли хорошую мануфактурную лавку, где отоварились.
В дороге останавливались у сродственника Федора на хуторе Медвежка. Очень богатый мужик! И несмотря на зажиточность и болезни мужик продолжает работать вровень с работниками по 14-16 часов в день и будет работать до тех пор пока сможет по утрам вставать с кровати. Он всеми силами стремится к обогащению, для достижения своей цели у его есть только одно средство работать.
Сильно удивило меня, что у такого умного человека отсутствовал интерес ко всему происходящему за воротами усадьбы, работая он как бы ждал заслуженной похвалы от сыновей. Федор имеет пятерых неотделенных женатых сыновей, четырнадцать дойных коров, триста овец, тридцать голов лошадей, пасеку, молотилку. Однова сена косит по 300 возов. Работников держит четверых, умело запрягает их в работу, а сыновья на подхвате и отдыхе. Зачем им отделяться! В нашем хозяйстве наоборот работники ходят пузатые, как приставы, а домашние в мыле.
Обратно добирались не спеша, в дороге часто останавливались, смазывали колеса, отливали водой, ремонтировали поломки. Колеса к осям ещё не приработались поэтому шли в основном пешком с вожжами в руках. Овса давали по ведру вечером. Двигались с восхода до заката с тремя большими остановками. К Кустанаю ход телег стал легче. Обратная дорога заняла 12-13 дней.
Сенокос.
Село в 1898году состояло из двух усадеб, нашей и, в четверти версты, Андрия Козярука. Наш сенокос состоял из нижнего заливного луга и верхней деляны со степной травой. Перед покосом верхнего степного участка приходилось вручную собирать ядовитые травы, вывозить и сжигать на берегу речки.
С женой в две косы мы укладывали за день три воза сена.
На следующий день под вечер все скошенное за предыдущий день собирали граблями в валки. Это следует делать вовремя, иначе заготовите не сено, а стебли, потому что листья у степных трав легко осыпаются при ворошении и перевозке.
В Твери мы косили в исподнем и босыми, в степи этого делать нельзя, потому что к вечеру тело будет гореть и спать не сможете.
Косить следует по ветру, иначе можете до одури надышаться соком скошенных трав. От косьбы сильно уставал, стоило хоть на минуту прилечь, как сразу клонило в сон от испаряющегося сока растений. Тело укрывал влажным льняным полотном, это способствовало быстрому заживлению ран и укусов. На четвертый день сухое сено грузилось на воз в три человеческих роста, плотно укладывалось и перетягивалось веревками.В пятидесяти метрах от дома с наветренной снегом стороны на пригорке укладывали на землю ветки кустарника и грубой травы, а сверху стоговали сено трёх возов - доброй корове на зиму.
Стожок делали круглой чашечкой в три оглобли (диаметр около 7-8 метров) в высоту в три человеческих роста, крышу творили из грубых трав. Обметали стог вилами и граблями, связывали в два ряда веревкой к колышкам, чтобы сено не разнесло ветром. Без этого никак нельзя, ветра в степи резкие, если зацепит стог с краю, то разнесёт вмиг. По мере высыхания сена веревки подтягиваем неединожды. Сено в степи дорого, взять негде, поэтому стога огораживали забором, устраивали плетени, чтобы даже зверь не пролез.
У нас в Твери сено не сытное, корове четыре раза подкладываешь,а ей все мало! Степное сено сытное, поест навильник и сразу ложится. Это видно потому как казахи пасут, выгнали попасли чуток, закружат и ложат отдыхать. Некоторые дни вообще не пасут, а гоняют по степи, жир сгоняют, если по весне животина сразу зажиреет, то пастись не будет и мясо на костях не вырастет.
В первые два года наша корова оставалась яловой, так зажирела, что до быка не просилась. Пасти скотину в степи мы учились у казахов. Степные травы были высокие, поэтому вымя коров укрывали тряпкой, чтобы не порезала его. До обеда пасли с часок и загоняли под навес, корову обязательно накрывали полотном, иначе муха и овод заест. Доили два раза, молоко было густым и жирным, как тверское майское. После обеда пасли немного в пойме, на ночь на степной траве.
Казахи мне откармливали коров на мясо с жиром под шкурой в три пальца, а лошадей в пять пальцев без подкорму и овса. Вот такое сено росло в степи! Добавлю, что мясо в Тургае было сытнее нашего. В двадцатых годах наши сельчане ездили в Тургай за лошадьми, шесть здоровых мужиков не могли съесть барана, а в сенокос моя баба варила барана на четверых работников и съедали.
Нам, переселенцам, не хватало взгляда на себя со стороны, мы приехали на новые земли с дедовским взглядом на крестьянскую жизнь, думали что небольшой лишек на столе, прибыльное хозяйство дадут нам счастье, но лишек одних стал нехваткой у других. Мы приехали в Казахстан потому что в России без земли голодали, а разжившись в забыли о самом важном - о мере.
Мне понадобилось почти вся жизнь, чтобы передумать в отдельности о каждом своем односельчанине, а затем о всех нас. Они все были самоотверженными людьми, потому что в течении десятилетий жили в ужасающих условиях, однообразной рабской заботой о хлебе.
Обоз.
В зимнее время работы по хозяйству всегда хватало. В снежные зимы усадьбу могло занести снегом так, что скирд сена не было видно! Обычно, приходилось выгонять всю живность и гонять ее кругами вокруг усадьбы, чтобы образовалось для снегозадержания хотя бы три ряда траншей. Зимой домашней скотине необходимы ежедневные неспешные прогулки, это лучше, чем буравить стену парой глаз. Еще большую опасность для переселенца представляют волки,
хорошо помню несколько случаев, когда проникнув в дом или сарай с неправильно построенным потолком оставляли после себя только кости.
Вместе с казахами мы частенько устраивали охоты на волков, после этого они долго не балуют.
Каждую зиму мои односельчане артельно рыбачили, кушая рыбу хорошо растут ребятишки, есть экономия на убоине. На зиму каждая семья заготавливает сурчиный жир, на котором жарим рыбу, печем пироги и оладьи. Последнее молоко храним в холодной кладовой мерзлыми кусками, собираем на зиму масло и нутряной топленный жир, заготавливаем дикий лук и чеснок. Зима строго спросит, чем летом занимался.
Имея две пары добрых лошадок, теплую одежу и крепкие сани можно хорошо заработать на извозе. Мужики соседних сел сбиваются в артель в 20-30 возов, чтобы возить грузы. Вначале выбирается старшой, который ведет переговоры с купцами, распоряжается жизнью артели, распределяет работу и деньги. Первый наш груз это бревна на деревянные дома. Бревна возим на двух санях, связанных крепкой веревкой, груз этот тяжелый, поэтому часто меняем лошадей. Брёвна ошкурены и высушены, в длину до 9-10 метров. На двоих берём по 6-7 бревен, больше брать нельзя, лошадям трудно будет. На сани садимся только на спусках и хорошо укатанной дороге, чаще идем пешком, через каждые 12-15 километров делаем остановки, меняем лошадок, даем овса.
Если повезет, то возим товары купцам. Здесь лошадям полегче, заработок больше, но ехать приходится в Троицк, Омск, Орск, Челябу, такие поездки занимают 2-3 недели. В дальнюю дорогу купцы обычно нанимают вооружённого городового, чтоб доглядывали обоз от лихих людей. Такие поездки лучше переносят местные лошади, они неприхотливы, кормятся из под снега, хорошо держат дорогу, поэтому обычно мужики всегда брали рабочую пару и пару киргизок.
В артели не поживешь отдельно, всякую минуту от тебя требуется умом, характером, словом и кулаком не дать себя в обиду. Пожив так 3-4 месяца начинаешь больше ценить домашних и бога. Вчерашний артелец и односельчанин предстает во весь рост реально существующим человеком, приобретая черты скрытого хищника, былая человеческая нежность к исчезает до следующего сезона.
Когда санный путь подтаивает наступает конец извозу, тогда срочно закупаем нужный в хозяйстве товар и мчимся без остановок домой. А дома, если живы, то ждут, а живы ли трудно наперед сказать.
Колодец.
На восьмой год мой старший сын Ванятка пошёл за водой и угодил в полынью, болел недолго и помер. После этого решили, что будем строить на усадьбе колодец. С Михайлом Седых передали в Орск Пантелею Родькину задаточек известили о своём желании и готовности строить колодец.
Прибыл Пантелей с сыновьями Николаем и Александром посуху на четырёх телегах с инструментом и материалом, привезли ворот, спайку, сруб. Уговор был простой 7 рублей работа и 3,5 рубля за колодезный материал, при нашей кормежке. Если они найдут пресную питьевую воду, то за каждый метр глубины приплачиваю еще десять рублей. За усадьбой они установили шалаш и навес для отдыха.
Место для колодца выбирал Пантелей срамным местом. До восхода солнца садился голым срамным местом на землю в разных местах моего двора и неведомым мне образом определял место будущего колодца.
Затем установили крепкий ворот и дощатую площадку. Братья по переменке копали внизу, сам Пантелей распоряжался всей работой сверху.
Топором похожим на стрелецкую секиру работали только в плотном и каменистом грунте. Желобковой лопатой резали грунт на дне колодца. Обычной штыковой лопатой загружали грунт в кожаное ведро. Узкой лопатой выравнивали стенки колодца при опускании сруба. Для подъёма грунта со дна у них была только одна лошадь очень послушная и спокойного нрава. Пантелей оглядел моих лошадей, но нужной не нашел.
На срубе стоит деревянная перемычка под которой прячется копатель, когда подымается тяжелогруженное грунтом ведро. Сруб опускали вниз вставая на него ногами, а копатель в колодце подрывал стенки. По мере опускания сруба под своей тяжестью его наращивали сверху.
За десять дней они дошли до воды, ещё четыре дня чистили дно, засыпали простенок между грунтом и срубом, выкачивали воду. По уговору установили спайку с воротом и оголовок, зёв колодца накрыли полотном, от попадания песка и грязи.
Напоследок я спросил у Пантелея:
- А чтобы ты Пантелей делал если бы твоё срамное место дало бы осечку? Бывает такое?
Ответил за отца Николай:
- Осечки случаются, поэтому, накануне, пить батьке не даем иначе обязательно осечка! В случае, если вода солёная или воды нет, то под сруб ложим крестом два бревна и поднимаем воротом наверх. Яму засыпаем. Это и есть осечка, за ее никто не заплатит. Вот к примеру под Жетыгарой колодец копали. Выкопали солёная, три дня качали все одно солёная. Закопали. В другом месте копаем - опять солёная! Батя вконец расстроился! А вечером сидим пригорюнившись, глядь, а в одном месте роса на травинке блеснула! Вот то и было место под колодец и вода оказалась росяной!
В степи Пантелей чувствовал, как рыба в воде, не страдал от зноя и болезней, считал себя особым человеком назначенным судьбой делать важную работу вдали от дома, а не сидеть на печи подобно сказочному Иванушке. Я думаю это не простой человек, раз всегда дает людям больше, чем требуется, сразу осознав размеры моей отцовской утраты взялся не в очередь копать колодец, поэтому пусть его жизнь легко катится средь красивых полей и лесов.
Зимовка.
Место для зимовки выбирают на южном или восточном склоне холма с тяжелой глинистой почвой. Подобный выбор связан с тем, что зимой холм будет защищать зимовку от холодных ветров и снежных заносов. Расположение дома выбирают таким образом, чтобы окна и двери открывались на восход солнца, при этом двери во все помещения должны открываться вовнутрь.
Теперь самое время для поиска глины. Замоченный в воде кусок глины при разминании руками не должен рассыпаться и иметь трещины. Глины потребуется много, поэтому место изготовления саманных кирпичей лучше расположить поближе к глине.
На дно углуления диаметром 5-6 метров и глубиной в две лопаты накладываем слой глины, сверху столько же соломенной или сенной сечки, смеси овечьего и конского навоза, немного полыни и кровохлебки-для отпугивания мышей. Сверху наливаем воды и начинаем месить, лошадь хорошо справляется с этой тяжелой работой. По мере перемешивания постоянно добавляем сечку и навоз, до тех пор пока сечка и навоз не составят по объему примерно половину замеса.
В деревянную форму накладываем раствор и уплотняем сверху ударами трамбовки. Саманы сушат лежа 5 дней, затем ставят на попа и сушат еще 5-7 дней, далее укладывают в штабели для окончательной просушки. Саманный кирпич считается готовым, если при падении плашмя с высоты человеческого роста не ломается.
Фундамент копают на глубину два штыка кидая верхний слой внутрь дома, нижний наружу. В траншею засыпают речной песок, поливают его водой и усердно трамбуют. На уровне земли укладывают сверху глину и трамбуют пока толщина слоя не достигнет штыка лопаты. Этот слой предохраняет стены от влаги, препятствует проникновению в дом дождевых и талых вод.
Кладку саманных кирпичей выполняют с помощью глиняного раствора, который должен заполнить без пустот все швы, особое внимание уделяют хорошей промазке углов. В метровой толщине стен врезаются окна и двери, для дополнительного утепления окна и двери занавешивались кошмой. Пол застилали сеном и кошмой.
Крыша дома определяет его долговечность и способность удерживать тепло. На стены накатывают ошкуренные бревна, сверху устилают кошмой, промазанной глиной и закладывают ее четырьмя слоями дерна травой внутрь дома, нарезанного плугом и хорошо подсушенного. Сверху вся крыша обмазывается толстым слоем глины, по мере размывания слой глины восстанавливают. Крышу укрывают толстым слоем соломы, раскладывают на ней шкуры, хранят ненужную домашнюю утварь и инструмент.
Отапливалась зимовка нарезанными кирпичиками овечьим навозом и кизяком, высушенными на солнце, а растапливались печь заготовленным камышом. Большое внимание уделяли постройке печи, для этого требовалось приобрести печные приборы и кирпич. Печь делали обычную из 400-420 кирпичей с плитой и духовкой для хлеба, вьюшку ставили обязательно, а каналы делали горизонтальные длинные на три хода, при малых затратах такая печь давала много тепла, на ней можно было сушить одежду и готовить пищу. Для изготовления русской печи требовалось 1500 кирпичей и хороший печник.
Каждый год зимовье обретало новые помещения, пристраивались чуланы, амбары, кладовые, сараи, заборы. Наконец наступило время, когда вся живность обрела на зиму теплую крышу, охрану несли собаки. С появлением заборов исчезало радушие и гостеприимство. Большая и богатая зимовка тешила самолюбие ее владельца, на картах области до сих пор отмечены некоторые из них.
На дороге в Орск в излучине реки Сасык и слиянии ее с Кокпек находилась большая зимовка бая Хайдара, под ее крышей жили 30 домочадцев и работников, 100 верховых лошадей, 500 овец, 50 верблюдов и коров, 40 собак. Тысячные табуны и отары на зиму угоняли на юг. Хайдар успешно торговал лошадьми, верблюдами, овцами на рынках Оренбурга, Саратова, Нижнего Новгорода.
Чубарый.
Аксакал Талдыбай приобрел в Оренбурге жеребца-двулетку Чубарого, на высоких тонких ногах, с широкой грудью, с мягкой иноходью. Как с драгоценности, день и ночь с его не спускали глаз сыновья и племянники. Никто не смел садиться на лошадь или подходить близко.
Аксакал самолично кормил и чистил его, зимою держали в конюшне.
На четвертый год Чубарого пустили в табун с десятью кобылицами, все они были куплены Талдыбаем за большие деньги на рынках Омска, Челябы, Оренбурга.
Однажды, Чубарого просто угнали выбив из седла конюха. Талдыбай погоревал, но бодрости духа не утерял и отправлялся на поиски. На два дня пути в четыре стороны известил людей о Чубаром.
Это самый испытанный способ поиска украденного в Степи. Через год люди донесли до его ушей весть, что за Актюбой у одного очень богатого и уважаемого человека имеется лошадь подобная Чубарому.
Талдыбай выехал на место, осторожно повел речь о своих поисках и узнал своего Чубарого. Теперь нужно было доказать, кто хозяин лошади принародно, а это очень серьезно уважаемый и очень богатый человек теперешний его хозяин. Вывели
Чубарого вывели на круг, аксакал Талдыбай задал такой вопрос нынешнему хозяину:
- На какой ноге Чубарого находятся три белых волоска, образующих треугольник?
Чубарого и откупные отдали безоговорочно. Вот так знали приметы каждой лошади казахи. Табун аксакала Талдыбая реквизировали во время революции для нужд фронта.
Виновная в воровстве сторона изгонялась из рода и подвергалась презрению, общение с вором считалось для степняка позором. Поэтому сказки о широком распространении барымты приберегите для незнающих. В Степи спрятать ворованное животное было невозможно.
Бедолага.
Софрон - в нашем селе самый работящий хозяин, крестьянский и человеческий опыт его был направлен на вхождение в сословие крепких хозяев, в сущности никчемных людей, повсеместно насаждающих свою дурную мораль.
Однажды, на сенокосе у него сломалась коса, пришлось отдалживаться, затем лопнул черезседельник, вновь пришлось просить у запасливого Афанасия. А в уборку опять несчастье, хлеба подошли, а небо в тучах! Софрон не жалея себя, жену Палашку, детей Алексашку и Настю начал снопить хлеб, наведался Афанасий и стал слезно просить помощи, через великое сопротивление хлеборобской души отработал обещанные два дня. А на своём поле, зерно посыпалось с колоса, зарядили дожди и пропал урожай.
Зимой Софрону пришлось просить муки, весной семена под сев, все дал Афанасий под уговор отработать пять дней на уборке. Софрон отработал пять дней, а свое зерно осыпалось. Саратовская пшеница хороша в России, но в Казахстане быстро осыпается с колоса.
На следующий год Софрон с Палашкой и детьми пошли в работники. Афанасий их не обижал, платил исправно, но поднять свое хозяйство Софрону препятствовал.
Подрос Алексашка и забрали его на воинскую службу, затем пошла смута, в деревне хозяйничали то белые, то красные. Алексашку с двумя Георгиями в коже и маузером на боку видали наши сельчане. В больших начальниках ходил при новой власти! Пришло время и пожаловал Алексашка в родную деревню, бросил косой взгляд на Афанасия и потерял мужик покой. Афанасия с семьей, как кулаков, отправили в дальние края, а Алексашку потом расстреляли, но его фотографии и биографию в книжках пропечатывают, в школах, клубах и музеях висят Алексашкины портреты, на собраниях поминают пламенным революционером, но мы его односельчане знаем, что он ещё тот варнак. А Софрон продолжал усердно работать на Афанасия, потом на колхоз, помер на телеге, возвращаясь с сенокоса.
Палашку приглашали на торжественные собрания, просили рассказать о сыне - герое, участнике становления Советской власти на Кустанайщине. Забитая Софроном баба, одетая райисполкомом во всё городское, "читала" доклад по бумажке и пускала слезу.
А Настя все хлопочет по хозяйству и верит что изменится жизнь на селе, но боится таких, как Софрон, которые в погоне за положением крепкого хозяина, положат на плаху свою семью.
Староста.
Мой дед был бессменным старостой села, после его смерти занимать бездоходную должность охотников не сыскалось. На сходе порешили, что каждый двор отработает за старосту десять дней. Сегодня напротив наших ворот вкопали оглоблю с красными лентами, значит, настала наша очередь. Все собираются на сенокос. Мне поручено следить за пастухом общественного стада, беречь посевы от потравы, не пускать детей купаться, совершать подворные обходы, не допускать возникновения пожара. В тот год мне было двенадцать.
Ни тебе, ни мне!
Сейдахмет со своим сватом Куль-Мухамедом из Орска, закупили в Саратове у немцев два десятка вятских лошадей. Такие лошади в хозяйстве нужны и объявленная цена была разумной, поэтому с соседом Сеней отправились торговаться в Орск. Я как то сразу купил, а вот у Сеньки что то не пошло - может денег стало жалко. Торговался Сенька истово, исчерпав уговоры устало сказал: "На базаре два дурака: один много хочет, другой мало имеет, может уступишь друг?". Куль-Мухамедом не уступил, Сенька, в сердцах, обиделся и отказался покупать, а после нашего отъезда эту лошадь зарезали на мясо! Плохо мы знаем казахские обычаи! После сева Сенькина лошадь пала, купить рядом было негде, кинулся туда-сюда, время потерял, сено не заготовил, урожай пропал и подался в работники!
Чужаки.
Колкута Яков прибился к нашему селу в середине 1907 года, при пятерых взрослых сыновьях и трех девках быстро подняли хозяйство. Жилы на руках рвались от работы, спины гнулись колесом, но выдюжили Колкуты и на четвертую зиму построили во дворе два крестовых дома, большой амбар и сарай. Народ потянулся к ним с просьбами, Яков в помощи не отказывал, но и о себе не забывал. Скоро почти вся деревня значилась в долговой книге. Правда недолго, потому что весной 1914 года от поджога выгорел дотла магазин с книгой и усадьба. Колкуты погрузив спасенное добро на телегу двинулось в дорогу, за околицей семья выстроившись в ряд поклонилась. А в июльскую сушь 1915 года наше село полностью выгорело.
Попомним тебе Николаюшка!
Мой батюшка услышав весть об убийстве самодержца молча сплюнул и дело с концом! Народ не простил ему расстрела своей Надежды на Дворцовой площади. То, что царь плохо кончит стало ясно с января 1905 года. Вот так то стрелять в свой народ!
Хвор К. С. Кустанай. 1953год.
Степан.
Наш Степан самый мозговитый мужик в селе и обо всем имеет собственное рассуждение. Как то высказался, что большинство наших мужиков впрягают в плуг кобыл, хотя мерин был бы в работе лучше. Степан прав, наш брат желает и пашню сработать, и жеребеночка получить.
Октябрьские огурцы.
В конце октября 1909 году, возвращаясь из Омска останавливались за Явленкой в селе Ильинка. На постой встали у мужика Никодима с Черниговщины. Вечером угостили крепкой самогонкой, салом и зелеными огурцами. Огурцы зеленые-зеленые, будто с грядки малость солоноватые. Секрет продукта прост: в кадушке с огурцами, под гнетом плавали восемь круто сваренных яиц!
Купец.
Купец-татарин по степи передвигался на четырех телегах: с семьей и товаром. На остановках, ставил две юрты - одну для себя, другую для товара. В продажу шло все, не продавались только деньги. Антонюку продал платье прямо с жены!
К осени татарин возвращался домой на десяти-двадцати телегах груженных шкурами, шерстью и начиналась зимняя торговля.
Семья свата.
Мой сват Петро возвращался с мельницы. Волки загнали лошадь с санями в луговину, снег глубоко пропитался кровью, кожа была разбросана обрывками, то, что осталось от Петра лежало у дороги. Полверсты не доехал до дому, где ждали. Детей его усыновил брат, с Варварой жил долго и дружно, но совместных не завели, видать ушла ее пора, все ж на одинадцать лет старше! А может ещё что?
Кондрат.
Наше село маленькое 80 дворов, все люди перед глазами, как на ладошке, народ жил справно и дружно.
Кондрат появился весной 1928 года, поселился в хате у бабы Проськи. Сеять не сеял, жать не жал, но за хату платил исправно, харчами и деньгами был обеспечен. Кто его снабжал всем нам не ведомо. Кондрат по дворам не ходил, в гости не напрашивался, но если встречал, то как волк в вымя вцеплялся. Беседовать с ним было занятно, потому что крестьянское дело знал, грамоте был обучен и в прочих делах был толков. Разговор начинал издалека, расспрашивал невзначай, всему удивлялся и пучил глаза, ударяя при этом ладошкой по щекам.
Накануне Рождества 1928 года после Рождества в село зачастили власти, вначале приезжал нерусский чернявый с усиками, потом русский, маленький, толстенький в рыжих валенках и тулупе до пят с лисьим казахским малахаем. Приезжие ходили по дворам, беседовали с мужиками, звали на собрание заходили к Кондрату вели с ним тайные разговоры.
Собрание провели в старом амбаре. Вопрос об организации колхоза был главным. Мы не понимали зачем власть желала переустроить налаженую жизнь, ибо всякая обнова для мужика - хренова.
Сначала выступил Кондрат, затем на помощь ему пришел маленький - толстенький и обнаружился у него не росту зычный голос, да такой,что мужики вставали с места и не садились пока речь не кончит. Потом он перешел на щипящий шепот, в голосе послышалась змеиная угроза, мужики струхнули и снова попытались понять, что такое колхоз. Совершенно запутавшись в словах "Ленин", "Коммуна", "Артель", "Колхоз" мужики изрядно подустав и поглупев написали заявления о вступлении в колхоз. Председателем выбрали Кондрата, сладко поцарствовал он над мужиками 28 лет, получил персональный пенсион и уехал жить в Крым.
Борьба за справедливость.
Вечером в наше село заехали красные. После захода солнца они заиграли в две гармошки и три балалайки необычную музыку, я впервые услышал вальсы: «Амурские волны», «Осенний сон», «На сопках Манчжурии», «Березка». Тот который с маузером доходчиво растолковал собравшимся, что в стране идет война не между её гражданами, а идет борьба за власть, за владение землей и заводами, за то чтобы не повторилось Кровавого воскресения. Большевики ставят перед собой сложную задачу - отдать в руки простого народа землю, фабрики и заводы, но прежде прольётся много крови. После выступления танцы продолжились. Красные поутру отбыли, но петух в деревню был вброшен. На сходе мужики порешили после уборки урожая поделить землю по справедливости, по едокам. В конце сентября этого же года в село зашли казаки, по доносу богатеев 12 зачинщиков расстреляли.
Александр Михайлович.
Моя родня дарила мне на свадьбу годовалую телочку, а Натальина - ярочку.
Вышел спор, дело дошло до драки, нашу с Натальей жизнь они захотели порушить. В 1905 году подпоясались и тронулись в Кустанай. Пожили на квартирах, хорошо погоняли нас квартирантов хозяева! На восьмой год купили участок земли, вырыли колодец, посадили огород, а к осени поставили землянку. В 1913 году родился Виктор, больше родить не могли. Сильно подорвались на работах! Наталья хорошая женщина, есть недостатки,но я ее люблю. Жизнью доволен.
Колхозное поле.
Всегда с изумлением смотрю на огромные колхозные поля по 150-200гектаров. Понять подобное объединение невозможно! Каждое такое поле следует разделить на множество маленьких. Каждый клочок это отдельный живой организм, поэтому обрабатывать их следует по особому, ведь даже дети в одной семье и то разные, а мы всех под одну гребенку! Такое отношение к земле по-людски бесплодно, а земля от этого будет лишена благодати.
Старость.
Односельчане так о старости говорили. Если в ясный день глаз с темноты долго к свету привыкает, значит света уже не хотят. Человек, как трава, с весны цветет - к осени отцветает. Летний день по три дня у жизни забирает.
Батюшка.
Батей зовет меня младший сын, ему 34, считает, что уже можно, а я своего отца до сих пор зову батюшкой!
После неурожая и голода 1891-1892 года в Фатежском уезде Курской губернии наша семья тронулась в дорогу за Урал. Разговоры о тамошней сытной жизни шли широкими кругами по всей России. После долгих скитаний по Оренбуржью Переселенческий комитет наделил нас землей в Кустанайском уезде на Бексултановой заимке у небольшого озера недалеко от будущих немецких поселков. Викентьевка и Нелюбинка издали напоминали украинские хутора, но жили в них херсонские немцы, которые разговаривали по своему, иногда, вворачивая украинские слова, к нам не подходили, потому что боялись заразы.
Косить разрешили везде, но не ближе трех верст от заимки, а сеять на строго отведенных властью участках. В первые годы занимались разведением овец, лошадей и верблюдов. Сеяли немного, потому что на три хозяйства имелся всего один плуг и две бороны, хлеба хватало до сева, но семена приходилось закупать. Косили сколько могли, сено стоговали на заимке. Весной 1905года родился я.
1907 год был неурожайный год. Солнцем спалило траву, земля растрескалась, посевы погибли, озера пересохли оставшуюся живность погнали к реке Тобол, напоить местные разрешали, но пасти не давали. Окрестные мужики сбивались в ватаги и заготавливали на зиму камыш, Тобол напоминал ручеек с оголенными берегами. До глубокой осени казахские джигиты палили заготовленный мужиками камыш. В Уральском, Гурьевском, Эмбенском уездах прошли обильные дожди, казахи потеряв здесь треть поголовья откочевали. Овцы, лошади и верблюды умирали на глазах от бескормицы, зерна в хозяйстве осталось до заморозков и батюшка отправился на заработки в Темир. Ежемесячно привозил домой продукты, а перед Рождеством пригнал на забой лошадь. Конину мы сложили в кладовой, но ее съели волки, Варвара в спешке и в темноте не закрыла кладовую на замок. Мы слышали как волки ели мясо, дрались меж собой, несколько суток они выли и визжали за стеной. У нас осталось совсем немного крупы, муки, масла, жира, мяса. Мама уложила нас в постель и кормила по немногу, сначала сама ела, потом кормила меня, а оставшимся оставшееся. Варвара(14лет) еще была в росте, ей надо было много еды, она умерла первой. Катя(10 лет) и Марина(7 лет) померли в марте или начале апреля. Батюшка приехал с продуктами в середине апреля, застал в живых меня, Анютку(5 лет) и маму.
Гусаченковы померли в январе, Сомовых пожрали волки, которые проникли в землянку через крышу. Андрияновы умерли к пасхе.
Больше мы не голодали, научены были. Батюшка мой помер в 1920 году. После работ в Темире начали выпадать зубы и волосы, временами он терял сознание, но из крестьянского ярма не выпрягался, очень дорожил нами. В 1917 году ему было всего 44 года, но внешне походил на старика. Наказ отца хорошо помню - у купца и волка зуб остёр, а лапа жадная. Неурожаи случались, народ вымирал, а купец наживался набивая съестному цену.
Мама умерла в 1927 году 50 лет от роду. Бывало спрячется укромном месте и втихомолку плачет о доставшемся судьбе - своей волей решать кто будет из детей жить, а кто нет.
Иногда вспомню батюшку и хочется рассказывать о нем, но слушают меня нехотя.
Дробышев А. Челябинск. 1952 год.
Шелапутный.
В 1913 году мой 68 летний отец поехал в проведать деревню Коротаи Оханского уезда, первой встретил свою тетю Марию Анорину.
Тетя усадила подле себя, расспросила о семье, о степном житье, рассказала о сродственниках, а под конец выложила:
- Соскучился Степан! А как думаешь мы о тебе не вспоминали? Всегда помнили! Скажи, зачем оставил Ерзовку? Намаялся на чужбине шелапутный! Мы тож трудно жили, но пережили, веру не забыли, духом окрепли. Мама твоя, когда помирала, просила передать, если свижу, чтоб непременно возвращался в Ерзовку.
Анорин Андрей. 1947 год. Пласты.
Василий Евсеевич.
Я родился в 1887году и прожил на земле полных 74. Стал ли я духовнее и умнее? Безусловно! Однако, в столь почтенном возрасте
это не нужно! Дети совершая ошибки радуются, а у меня вызывают чувство глубокого сожаления.
Джетыгара. 1962 год.
Старая дорога.
По этой еле видимой сейчас дороге в 1901 году ваш отец вез меня в Владимировку. Было ему в тот год двадцать лет. Между бородой и головой стриженной в кружок горели счастливые глаза. Выглядел он модником. На голове черный картуз с козырьком, с донышком овальной формы, высоким околышком и шелковым подбородочным ремешком. Белая косоворотка на пяти пуговицах с воротником была пошита из крашенины. Штаны прямого кроя заправлялись в кожаные сапоги с голенищами. Таким я впервые увидела вашего отца.
Свадьбу не гуляли, была вечерка, родители решили не кормить задарма народ, а справить молодым лошадку и телегу. Владимирские мужики наезжавшие в Боровское и рассказывали родителям, что жених обладает на редкость смирным и ровным характером, поэтому мне было покойно на душе. Так оно и оказалось, только еще очень смешливым был. Ладно пожили вместе сорок пять годов, вырастили пятерых, всем в руки дали дело.
Всякий раз когда еду по старой дороге с удовольствием вспоминаю тот далекий день нашего первого душевного единения.
Бегун Н. 1952 год.
Павел.
С Павлом встретилась в 1901 году, он провожал меня до дому, подолгу сидели обнявшись на лавочке под липами и мечтали о будущем! В тот год необыкновенно долго продолжалось цветение липы, воздух пропитался запахом липы. По вечерам ходили в парк на танцы, в жизни больше ни с кем не танцевала, потому что он парный, для тех кто любит.
В двадцать пять лет я стала вдовою, дети выросли без отца. По божьему - мы верные, но обделённые люди.
Архипова В.П. 1954 год.
Русский.
Я русский, моя родина село Лопатки Пензенской области. В 1879 году прадед тронулся в далекий путь, за лучшей долей, дом построил в селе Константиновка Кустанайского уезда, дед обосновался в Денисовке. Я получил письмо от племянника, что собираются ломать дедов дом, но сердце не забилось чаще. Здесь моя Родина.
Пенза.2002 год.
Прасковея.
Родители мои умели жить необыкновенно дружно и весело. Детство свое по-хорошему помню. Отец держал трех работников, поэтому мы в поле не работали, больше по дому.
Замуж вышла за Афанасия Макарёва, родила четверых. Афанасий мужик был справный, смирный за то моему батюшке - поклон. На девятый год замужества Афанасий помер. Приехал с сенокосу и помер. Больше замуж не выходила.
Сижу в тенёчке и вспоминаю. Сегодня припомнила свою свадьбу! Радостно вспомнить от того, что много счастья своим торжеством принесла родителям. Четверых выносила, много радостей испытал Афанасий и родители.
Дети оженились, уже пошли внуки, при всякой радости веду на родные могилки, пусть порадуются! Я счастлива от того, что дарю свою радость близким.
Жить хочется еще, может потому что нутря и члены не болят.
Макарёва П.Конст. Челябинск.