Мой отец умер 21 июля 1980 года. Високосный год…
19-го открылись Московские Олимпийские игры. Мы вместе сидели у телевизора, и отец даже записывал проходящие по стадиону команды. Мы с женой тогда жили в офицерском общежитии, Иринке было уже 5 лет. На открытие олимпиады я пришел к родителям.
20-го нас послали «в колхоз». Я вернулся раньше обычного, может быть часа в 4 вечера. С удивлением обнаружил, что дома никого нет. Такого никогда не было, всегда кто-нибудь был дома.
Какие-то соседи сказали, что отца увезли в больницу, и все уже там. Я побежал за переезд, отца позвали, он сам вышел во двор больницы, мы разговаривали. «Эх сын, вот поправлюсь, мы еще наделаем дел» - говорил отец что-то в таком духе. Совершенно седой, в больничной пижаме, он стоял посередине двора напротив входных ворот. Я, немного успокоенный, пошел домой, повидал маму, сестру. С женой весь вечер играли в подкидного дурака, что со мной случается крайне редко, практически никогда, а с тех пор и вообще никогда.
Рано утром разбудили: «С отцом плохо. Умер».
Он умер поздно вечером 20-го. Весь персонал сидел у телевизора и непрерывно смотрел репортажи с олимпиады. Отцу стало плохо. Таблетки остались в одежде, которую отобрали при госпитализации. Помочь оказалось некому. Сосед по палате слышал, как отец захрипел, стал звать на помощь, но было уже поздно. Обширный инфаркт…
Мгинские медики долго потом говорили: «Упустили Василия Семеновича».
Отец никогда не болел, а тем более не лежал в больнице. Это было первое попадание.
Последнее время перед больницей отец плохо себя чувствовал, это все видели. Очень компанейский человек, отец последнее время стал отказываться от застолий. Я несколько раз видел его лежащим на диване днем, чего никогда не бывало раньше.
Хоронили отца с воинскими почестями. Караул солдат салютовал стрельбой из карабинов. Офицеры говорили прощальные слова. Приезжали сестры, Болдышевы, Николай Семенович. Народу было очень много. Есть фотографии. Сутки отец лежал дома в гробу. Из морга, из того же самого, что и маму потом, отца забирал я. В день перед похоронами у Игоря Побегайло была свадьба. Я ходил к нему просить, чтобы играли хоть немного тише. К картам я с тех пор не прикасаюсь.
Я помню его, копающим огород за речкой – в берете, брезентовой куртке, с лопатой. Посидит - покурит, дальше. Помню, как он «мотал удочки» на кухне в углу - подрабатывал дома за мать, которая брала дополнительную работу в цехе стеклопластики, а делал ее отец. 80-й год – разгар застоя, отцу было очень трудно, я это чувствовал.
Иногда, довольно редко, отец с мужиками ездил на рыбалку на Ладогу, на залив. Там он отдыхал, и возвращался посвежевшим. Но хватало этого ненадолго. У отца была трудная жизнь, труднее моей.