Все, что было потом, когда они переступили порог квартиры, получилось так естественно, словно их знакомство давно уже переросло в дружбу. Иннокентий не осматривал квартиру, а перемещался по ее пространству свободно. Как свой. И в кухне помогал, точно это Мария Денисовна пришла к нему в гости, а не наоборот. И обедали они прямо здесь, в кухне, как супруги, которым не надо чиниться.
– Борщ – объедение. И в меру холодный. У вас вообще все в меру. А я или недосаливаю, или пересолю так, что хоть выливай. Задумаюсь о чем-то над кастрюлей и – результат. Плачевный. А котлетки у вас – вообще чудо. Свинина?
– Говядина со свининой. Соседка работает на мясокомбинате. Говорит, что им выдают натурой зарплату. Мало, конечно, верится…
– Врет соседка. Воруют там по-черному. Завтра – ко мне обедать. У вас соседка, от которой перепадает, у меня – мясник на первом этаже живет. Ходим к нему в подвал магазинный всем домом.
Это была болтовня под рюмочку вина, оставшегося после поминок. Почему-то мелкотемье не раздражало Марию Денисовну, любительницу совсем других разговоров. И гость не казался ей глуповатым. Может, потому, что его интеллигентный облик никак не вязался с глупостью.
Перешли в большую комнату, уселись в кресла – друг против друга и доверчиво улыбнулись, уже не опуская глаз. Первым заговорил Иннокентий Валерьевич:
– Ну, рассказывайте о себе! Как и чем живете?
– И с чего начать? С даты рождения?
– Машенька, Маша, у меня такое чувство, точно мы выросли вместе, в одном дворе, потом разъехались. И так хочется узнать, как же сложилась ваша… твоя жизнь. Мне интересно все-все!
Быстренько отчитавшись друг перед другом о прожитых по отдельности главных событиях, они незаметно и с удовольствием перешли на родную больницу с ее проблемами. Даже конкретная картина под названием « третья, онкологическая палата» нарисовалась.
– Вы же операционная сестра, а не палатная, – удивлялся Иннокентий Валерьевич, – а все обо всех знаете! Когда успеваете? Я своих хроников хуже знаю, чем вы – чужих. Восхищен!
– А Дину это сердит. Хотя и сама не из равнодушных.
– Она вас жалеет, и правильно делает. В зеркало посмотрите: вы же красавица!
Мария Денисовна, давно отвыкшая от комплиментов, даже поморщилась от досады.
– Вас это обижает? Я же искренне говорю! Обычно женщины мгновенно выделяют из своего окружения тех, кому нравятся! И это естественно – радоваться, что ты кому-то не безразличен. А вас… словно передернуло от… правды!
Мария Денисовна молчала, и столько растерянности было на ее лице, что ее гость, волнуясь, встал и заходил по комнате – мимо ее кресла.
– Сейчас, в этом платье, без халата и колпака, вы для меня не коллега, а…
Мария Денисовна вжалась в кресло.
– Ну, вставайте! – он протянул руки, Мария Денисовна послушно дала свои. – Вы теперь отдыхайте, без меня. Но сначала проводите до угла улицы, идет? А на Комсомольский остров сходим непременно, отдельно. В ближайший выходной. Подозреваю, что на природе вы не были давно.
С каким облегчением она расставалась с ним! Слава Богу – не полез целоваться! Не засиделся. Она устала действительно. Дал время подумать, что же происходит. Понял главное: она не из тех, кого надо атаковать, не разобравшись, что будет дальше.
И на «ты» они не перешли, как ни старались. Все это так понравилось Марии Денисовне, что она даже выбросила из головы мелькнувшую вчера мысль, что Иннокентий больше подходит Дине. Она что – забыла, как ее подруга два месяца назад сказала ей о своем многолетнем ухажере:
– Кажется, я определилась. Он прошел испытание временем. Лучшего я уже не найду. Главное – не противен. Меня уже доця затерзала: « Так кого прикажешь папочкой называть, мамуля? Моего или этого, Артема-терпеливца?» Знаешь, Маруся, надоело жалеть своего. Сколько можно в няньках ходить?
Мария Денисовна знала, как Дина не любит эту тему – о двух своих мужиках. Оба нуждались в сострадании, но один оставался разлюбленным мужем, которого бывшая жена опекала и навещала во время болезни в его коммуналке, а второй на ролях любовника уже начал приедаться.
«Получается – моя Диночка не такая уж и решительная особа? Не танк, под чьими гусеницами мог оказаться любой из этих двоих, а обычная жалостливая женщина?»- подумала Мария Денисовна, и ей стало почему-то легче.
Неясное чувство вины перед подругой покинуло ее. Осталось еще преодолеть это чувство по отношению к сыну. Захочет ли тот вернуться? Не по-человечески это – жить одной в трехкомнатной квартире, когда Петенька обитает в двухкомнатной. Но сын почему-то не торопится переезжать. Отвык от матери? Или его жене не нравится свекровь? Так они вроде бы не ссорились никогда, да и виделись нечасто. Даже после похорон Лары забегали к Марии Денисовне всего пару раз. Без Василька, по которому ей раньше некогда было скучать.
– А где Василек? – спрашивала, чтобы услышать в ответ одно и то же: с бабушкой.
Словно у мальчика была только одна бабушка, не она.
« Надо всех вернуть сюда, – думала Мария Денисовна сейчас, расхаживая по опустевшим комнатам – И тогда все встанет на свои места. Я – бабушка, а не какая-то…невеста пенсионного возраста. Рядом будет Василек, он славный мальчик, такой говорливый, шустрый… Я буду читать ему сказки на ночь…»
Но странно: все, что она говорила себе в мыслях, не отзывалось в сердце. Она боялась себе признаться, что не хочет возвращения сына. Не потому, что к голубоглазому Васильку не успела привязаться по-настоящему, а невестка Лида казалась слишком вялой, вроде ее Пети…
– Я просто эгоистка! – сказала она вслух, вдруг поймав эту некрасивую мысль и останавливаясь на ней.
Вспомнилось, как охватило ее сразу после смерти сестры чувство освобождения, и Мария Денисовна уже готова была обвинять только себя, не понимая, что это был не эгоизм, а физическая и душевная усталость. И прошло слишком мало времени, чтобы приспособиться к новым условиям существования и по-новому взглянуть на мир вообще.
Иннокентий Валерьевич был лишь первой ступенькой на той лестнице ее оставшейся жизни, которую еще предстояло одолеть. Карьерную лестницу проходят молодыми, когда есть силы, энтузиазм и здоровье. А карабкаться с болячками, без поддержки со стороны, куда труднее…
Она решила сегодня же позвонить сыну, хотя было около десяти вечера.
Петя, выслушав мать, сказал неожиданное:
– А мы с Лидой думаем так: надо разменивать квартиру. На двушку и однокомнатную.
– Зачем, сынок? Вы снова окажетесь в двух комнатах, а я… в коммуналке, что ли? Эта квартира – в центре, она удобная, я буду жить в бывшей детской, мешать не стану, а потом…Я же не вечная. Вам останется вся квартира!
– Ты у нас вечная, мамочка. Выдюжишь что угодно.
Прозвучало нехорошо, требовалось продолжение – вроде «долго ждать придется».
– Я подумаю, – сухо ответила Мария Денисовна и положила трубку.
И тут же позвонила Дине. Впервые возникло желание кому-то пожаловаться, с кем-то посоветоваться.
– Вот теперь я вижу – ты оживаешь, Марусечка, – почему-то обрадовалась Дина Семеновна. – Ты начинаешь защищаться. Вырастила эгоиста. А он хоть сказал тебе, что Лида получила наследство от какой-то помершей тетки в виде кооперативной квартиры? И теперь у них, ха-ха-ха, две квартиры! Вот пусть и химичат с ними, а эту не тронь. У тебя еще может жизнь наладиться. Невеста с квартирой, даже если она не первой свежести, – это лакомый кусок.
– Ты опять за свое? Ну, ладно. Спасибо, что немного настроение подняла, а то я опять самоедством стала заниматься.
– А про Кешу ничего сказать не хочешь?
– Кеша – молодец.
– То есть, не лапал? В койку не тащил? – засмеялась Дина Семеновна.
– Пошла к черту!
– Замечательно. Даже черта вспомнила. Выздоравливаем, значит. Но будет обидно, если я тебя похороню девственницей! – расхохоталась подруга.
– Ди-ина!
Она даже не рассердилась. Было ощущение, что только что хлебнула чего-то крепкого, хмельного, после чего сразу тянет в сон.
продолжение
http://www.proza.ru/2012/06/27/868