Я проснулась среди ночи в холодном поту. Натянув одеяло до подбородка и крепко вцепившись в него, остекленевшими глазами я долго смотрела в потолок. Внезапно очнувшись, я усиленно заморгала, смахивая засохшие дорожки слёз со слипшихся ресниц. Мне стало слишком жарко и я с силой швырнула тяжёлое одеяло на пол. С мягким шуршанием, показавшимся мне в тот момент шипением змеи, оно опустилось на ковёр.
Быстрым движением руки я откинула со лба прилипшие к коже волосы и, развернувшись, уткнулась носом в подушку, подобрав под себя ноги. Я отчётливо слышала громкий стук собственного сердца и чувствовала бешеный ток крови, струящейся по венам, словно бурная горная река. Пульс на шее подпрыгивал так же неистово, как и на запястьях. Я глубоко вздохнула и, закрыв глаза, попыталась усмирить бешеное возбуждение. В памяти промелькнул приснившийся кошмар. Я крепко зажмурилась, как в детстве, прогоняя страшные сны.
Не открывая глаз, я медленно приподняла ночную рубашку и, затаив дыхание, ощупала гладкий живот. Никаких ножевых ранений. Я облегченно выдохнула и опустила рубашку.
Действительно, чего я так перепугалась. Это всего лишь дурной сон, не более. Я облизнула сухие губы и постаралась трезво мыслить. Почему все шесть дней мне снились странные сны, в конце концов слившиеся воедино. Словно сюжет фантасмагорической книги. А сегодня была развязка истории или возможно только завязка…
Нет, ни в коем разе я больше не желала снова видеть персонажей этого сна. Самое главное, я совершенно не понимала, что могло вызвать такой бурный отклик в сознании, чтобы создать этих существ.Безликий, кукла и все остальные - порождения взбунтовавшегося разума напоминали персонажей кэролловской Алисы.
Я устало смежила веки и с лёгкой улыбкой на губах безмятежно уснула, отложив тревожные мысли на утро.
***
Солнечные лучи упрямо пробивались сквозь полупрозрачную тюль. Свежий ветерок надувал синие шторы, словно паруса. Кончик мягкой ткани с бахромой на концах ласково коснулся протянутой к свету руки. Тело оставалось в тени, но по коже веяло прохладой.
Как можно глубже вдохнув свежий воздух, пробирающийся из приоткрытого окна, я свела руки над головой и сладко потянулась. Великолепно. Ни следа того липкого ночного страха, опутывающего тело словно паучья сеть. Вставать совершенно не хотелось, и я с удовольствием нежилась в тёплой постели.
Рассеянно блуждающий взгляд наткнулся на календарь. Двадцать четвёртое августа. Разочарованный вздох невольно вырвался из груди. Через неделю начнётся новый учебный год. Школьники, лицеисты, студенты начнут заполнять улицы Лиона. Вновь будут мучить себя ежедневными потугами подняться как можно раньше и не опоздать.
Они, но не я. Домашнее обучение. Кому-то оно может показаться привилегией. Для меня же, вкупе с проживанием в загородном особняке - золотая клетка. Запертая во владениях семьи Блануар, я не могла выйти за пределы нашей земли одна, хотя до города всего лишь пятнадцать минут езды. Меня сопровождал один из слуг везде, куда бы я ни пошла: в кино, в театр, на выставки, в кафе. Создавалась иллюзия свободы. Вроде ходи куда хочешь, но только под неусыпным наблюдением.
Я не могла нормально общаться со сверстниками. Обыкновенные подростки, с которыми я случайно знакомилась в общественных местах, начинали меня сторониться, как только рядом со мной появлялись телохранители и гувернантка. В конце концов я окончательно убедилась в безуспешности попыток завязать крепкие дружеские отношения с другими людьми. Нет, я не винила их. Между нами всегда была прозрачная устойчивая стена. Я делала попытки разбить её, но с другой стороны она не встречала сопротивления и поэтому устояла.
Временами, меня снедало почти отчаянное сожаление о самом большом промахе, случившимся в прошлом.
С чего началась жизнь в золотой клетке? С болевых приступов галлюцинаций. Мои первые детские воспоминания связаны не с покупкой новой куклы или даже первым походом в зоопарк. В памяти остался отчётливый отпечаток боли. Отвратительной боли, пожирающей реальность. Время приступов было невозможно предугадать. Когда же они случались, я совершенно отключалась от внешнего мира. Могла стоять на мосту и не заметить собственного падения. Боль сопровождалась размазанными галлюцинациями. Множество голосов отчаянно выкрикивающих моё имя, фразы на неизвестных языках, плачь женщины, рёв раненого зверя. Я чувствовала жадные руки, тянущиеся ко мне со всех сторон. Склизкие, костлявые они ощущались везде: лицо, руки, ноги, одежда. Всё сплеталось в жуткий калейдоскоп эмоций, голосов, запахов.
«Отвратительно». - небрежно брошенное отцом слово охладило юное сердце. Доверие к взрослым истаяло в одно мгновение. Я вылила душу перед ними: рассказала о приступах ставших совершенно невыносимыми за год молчания. В ответ же получила испуганный взгляд матери и холодное презрение отца. Меня отвели сначала к психологу, потом к психотерапевту. После «лечения», я соврала, что перестала слышать голоса. Вначале, мама была настороже, но потом успокоилась, а я терпела. В одиночестве переживала все те ужасы, повторяющиеся словно заевшая пластинка.
После того, как от болей я чуть не попала под колёса машины, меня ждала открытая дверца клетки. Захлопнувшаяся за спиной сразу же, как я вступила на её территорию.
До сих пор я не могу найти ключ, чтобы отпереть замок и выпорхнуть на свободу.
Раздался робкий стук в дверь. От неожиданности я вздрогнула.
- Входи, Анна… - хриплым ото сна голосом произнесла я. Служанка аккуратно приоткрыла дверь и вежливо поинтересовалась:
- Мадемуазель, вы уже проснулись?
От такого глупого вопроса губы невольно растянулись в усмешке.
-Анна, я тебе ответила, следует сделать вывод, что я проснулась. Понимаю, ты всего две недели как начала работать, но умоляю, давай обойдёмся без лишних вопросов.
После моего откровенного высказывания, пухлые щёчки служанки залил смущенный румянец. Совсем ещё молодая девушка скромно опустила глаза и пробормотала что-то вроде извинения. Я лишь устало махнула рукой, давая разрешение на дальнейшие утренние процедуры. Анна резво бросилась раскладывать передо мной одежду. Привстав на кровати, я отстраненно наблюдала за полноватой девушкой немного неуклюже передвигающейся по комнате. Наверно, я была слишком резка.
Две недели Анна прислуживала маме. Но из-за рассеянности и неуклюжести девушки, она хотела уволить её. Только старая экономка, мадам Мими, как её с детства называла я, упросила не делать этого. Мадам Мими была жутко похожа на тех строгих экономок из книг. Один сплошной стереотип. Впрочем, она мне всегда нравилась и я даже не воспротивилась, когда Анну приставили ко мне. Честно говоря, я вообще не нуждалась ни в няньке, ни в служанке, но отец как всегда был абсолютно противоположного мнения. Даже одеваться мне должна помогать прислуга. Вскоре, конечно же, мне надоел весь этот фарс, и я взорвалась:
« Может, им ещё мне зубы чистить? Или будет лучше, последовать примеру короля-солнце и открыть вакансию на «держателя королевского носового платка?».
На яд, так и сочившийся из каждой фразы, отец не отреагировал. Утерев салфеткой губы, с обезоруживающим спокойствием он сказал:
« Мне всё равно. Если ты хочешь, то эти услуги можно включить в контракт».
Естественно, бой я проиграла. Отец никогда не позволял сдвинуть его с позиции победителя. Даже в собственной семье.
-Мадемуазель…
Тихий голос Анны заставил очнуться от размышлений.
- Ты о чём-то меня спрашивала?
- Да… Что бы вы хотели надеть?
Я перевела взгляд на кучу одежды, разложенную передо мной. Мне было всё равно. Зачем наряжаться? Сегодня ещё один обыкновенный день из череды наиболее скучных.
Я ткнула пальцем в первое попавшееся платье голубовато-изумрудного цвета.
- Пожалуй, надену его…
Как только Анна кинулась помогать мне, я протестующее воскликнула:
-Нет! Я сама. Лучше принеси расчёску и заколки.
Девушка покорно кивнула и направилась в ванну.
Я всегда чувствовала себя одиноко, находясь в огромных покоях одна, и поэтому просила Анну составить мне компанию. Беседы протекали очень легко и непринужденно. Служанка, не смотря на свою гипертрофированную скромность, была очень общительна.
Как и всякая прислуга, Анна любила посплетничать о соседях. После нескольких таких информативных бесед, я узнала обо всех возможных и невозможных связях ближайших тринадцати семей в округе. Самое главное, что я всё запомнила. Оставалось только сетовать на хорошую память. Даже ненужные вещи я впитывала как губка.
Очередной усталый вздох сорвался с губ. Я чувствовала себя восьмидесятилетней старухой у которой выросли все внуки, а правнуки были слишком далеко, чтобы развеять многолетнюю скуку.
Анна неторопливо расчесывала мои длинные волосы. Слишком длинные. Они спадали волнистым каскадом до бёдер. Это было непрактично, но я могла себе позволить отрастить их.
Как Рапунцель. Она тоже была затворницей, как и я, только мне, наверное, повезло чуточку больше.
Уголки губ дрогнули в слабой улыбке. Я хмыкнула себе под нос. Собственные мысли звучали забавно. Интересно, через сколько лет я сойду с ума и буду находиться в уверенности, что являюсь Бонапартом?
Наверное, последнюю фразу я произнесла вслух, так как сзади послышался изумлённый возглас Анны:
-Мадемуазель, что за ужасные мысли? С чего вам сходить с ума? Вы ведь ещё такая молоденькая. Вся жизнь впереди…
Я даже не стала утруждать себя ответом, лишь неопределённо пожала плечами и усмехнулась. Пусть думает, что хочет. Наверняка она ещё не знает обратной стороны моего положения. Всего через пару недель она начнёт сочувствовать мне. А через день её наверняка снимут с должности, так как я ненавижу жалость чужих людей. И без них самобичевания хватает.
Анна закончила с прической, и я смогла отправиться на завтрак. Одёрнув платье, быстрым шагом я направилась к выходу. На полпути неожиданно закружилась голова. Оседая на пол, я успела схватиться за угол тумбочки. Она покачнулась, и фарфоровая кукла, стоявшая на ней, чуть не упала на пол. Боль прошла, и я смогла встать, не без помощи побледневшей Анны.
- Госпожа, что случилось? Вам плохо? – взволнованно залепетала девушка. Снова глупые вопросы… мне не хватило сил для упреков, и я только нервно хихикнула. Анна засуетилась ещё больше. Её добрые - карие глаза испуганно взирали на меня с беспокойством. Конечно, со стороны я выглядела не иначе, как слегка сумасшедшая и болезненная дочь богатых родителей, которую прячут от общества.
Среди слуг действительно ходили весьма разношерстные слухи: якобы я умалишённая дочь хозяина. Или ещё лучше, что меня, с отклонением в психике, удочерило сердобольное семейство Блануар. Я откровенно насмехалась над ними, при этом никого не спеша разубеждать.
Под верандой, на которой я любила отдыхать по вечерам, располагался небольшой садик, огороженный от большого сада высокими кустами. Там любили собираться все слуги без исключения.
Пожилые дамы жаловались друг другу на многочисленные недуги, мужчины обсуждали рыбалку, спорт и ещё много чего, молодые девушки кокетничали с юношами. Горничные, садовники, дворецкий, повара, их помощники. Много людей - много информации.
Меня они попросту не замечали, так как веранду прикрывала решётка с плющом. Через разговоры слуг я могла узнать обо всём. Я могла почувствовать, что меня окружают живые люди, а не бесчувственные машины, которыми они прикидывались при отце.
Было забавно наблюдать, как какая-нибудь горничная, захватив с собой парочку вилок из столового серебра, лихорадочно рыскала глазами, не заметил ли кто. А на обеде изрядно нервничала : разоблачат или нет?
Когда она натыкалась на мой пристальный взгляд, то моментально бледнела, до такого состояния, что могла соперничать со мной в белизне лица. Я удостаивала её лишь презрительной усмешкой, но не рассказывала отцу о случившемся. Так, она испытывала гораздо большее мучение, и иногда вилки возвращались на место. Изредка. В большинстве случаях жадность одерживала над совестью победу.
Не обращая внимания на причитающую Анну, я аккуратно подняла куклу. Мягкие кудри приятно щекотали запястья. Эта кукла - жемчужина моей коллекции. Бабушка говорила, что это подарок деда, которого я, к сожалению, никогда не видела.
Тёмно-зелёное платье с серебристой вязью на рукавах и юбке сидело как влитое на хрупкой фигурке. Кринолин придавал юбке пышную колоколообразную форму. На тяжёлых тёмно-медных кудрях до пояса лежала кокетливо сдвинутая набок широкополая шляпка с гусиным пером. За серебристой атласной лентой на шляпе, выглядывала головка старинной шляпной булавки, которую добавила бабуля.
Я до сих пор изнываю от любопытства, где её отыскала бабушка. На мои вопросы она только загадочно улыбалась и вспоминала о какой-то подруге детства. Довольно-таки эксцентричной особе, судя по тому, что обладая огромным состоянием, она выделила внушительных размеров особняк под коллекцию шляп и аксессуаров к ним.
Эта дамочка, как-то похвасталась перед бабулей ( тогда ещё бывшей молоденькой девушкой), что выкупила на аукционе шляпную булавку принадлежавшую герцогине какой-то там. Совсем раздобрившись, эксцентричная леди соблаговолила подарить её своей лучшей и единственной подруге, то есть бабушке. Естественно, что она приняла подарок, дабы не оскорбить благородный порыв.
Теперь булавочка герцогини находилась у меня. Несомненно, она достойна украшать головной убор хоть самой королевы. Головка из белого золота в виде лилии. Обвившая её изумрудная змея сверкала глазами-рубинами. На блестящую голову змейки был надета небольшая золотая корона. Изысканная шляпная булавка дополняла образ куклы, с ней он выглядел законченным.
Я легонько провела рукой по локонам цвета меди. Уголки губ дрогнули в улыбке. Моя копия: те же волосы, та же светлая, бледная кожа. Небольшие яркие губы, изящно изогнутые луком херувима, небольшой прямой носик, надменный изгиб тонких тёмных бровей, нежный овал лица. И большие глаза, словно покрытые тонкой коркой льда изумруды, в обрамлении чёрного кружева ресниц.
Кукла – моё зеркальное отражение. Единственное наше различие - если мне уже исполнилось семнадцать, то она выглядела как двенадцатилетняя я, когда фигура ещё не приобрела женственные формы.
Её образ создавал видимость живого человека, но глаза были мертвы. Из-под густых ресниц они взирали на мир с холодным безразличием. У меня была коллекция фарфоровых кукол и все они, хоть как-то, походили на людей. Даже глаза блестели. А она… слишком холодна, слишком безжизненна. Я не знала почему дед перед смертью сделал мне такой подарок и передал его бабушке. Хотя, я видела, что она знает причину, или хотя бы догадывается.
Когда бабушка приезжала в гости и заходила в мою комнату, зелёные глаза, так похожие на мои, скользили по обстановке и если в поле зрения оказывалась кукла, бабушка просто равнодушно переводила взгляд на что-то другое. Я больше не осмеливалась расспрашивать её о причине такого странного поведения.Как только разговор сворачивал в это русло, бабушка сразу замыкалась в себе. Естественно, меня так и распирало любопытство, что же такое она скрывает. Но со временем интерес угас, и я стала просто любоваться куклой.
Сейчас, как и в первую нашу встречу, я стояла и не отрывала взгляда от своей неживой копии. Стоило только ей поймать мой взгляд, как я сразу запутывалась в сетях и останавливалась, словно загипнотизированная. Иногда, мне даже становилось страшно от такого сильного влияния куклы на моё сознание.
Отослав Анну, я направилась в обеденный зал. Впервые за несколько недель я спустилась туда по главной лестнице. До этого торжественного момента, еду мне приносили наверх, в комнату, где я в одиночестве трапезничала на веранде.
Перила большой лестницы непривычно холодили ладонь. Я остановилась и задумчиво провела подушечкой указательного пальца по гладкой поверхности.
Что ж, нужно отдать должное слугам, на перилах не было ни пылинки.
Резко отдёрнув руку, я стремительно слетела вниз, перепрыгнув несколько ступеней. Дерзко усмехнувшись ошеломлённой служанке, я прошествовала прямиком к дверям. И моментально остановилась, как только услышала голоса.
На цыпочках подкравшись к двустворчатой двери, я осторожно прильнула к маленькой щели рядом с позолоченными ручками.
-…вы абсолютно в этом уверены, месье Блануар?
Собеседник отца был счастливым обладателем приятного слуху баритона.
- Никогда ни в чём нельзя быть абсолютно уверенным. Всегда существует хотя бы минимальная возможность разрушить даже самый тщательно продуманный план, – ледяной тон отца говорил сам за себя. Видно собеседник ему уже знатно наскучил. Впрочем, мне и самой надоело топтаться за дверью и подслушивать. Кто я, в конце - концов? Служанка или госпожа?
Смахнув несуществующие пылинки с платья, гордо вздёрнув голову, я ухватилась за дверные ручки и, не обращая внимания на спешившего ко мне дворецкого, потянула их на себя.
Как только дворецкий закрыл за мной дверь, рассерженно бурча себе что-то под нос, на меня обратились две пары глаз. Хотя в зале находились три человека.
Я быстро опустила глаза в пол. Мне стало обидно, что отец, с которым мы так редко видимся, не удостоил меня даже взглядом. Он стоял и с совершенно отсутствующим видом поигрывал бокалом вина. Будто темная жидкость представляла для него больший интерес, чем родная дочь.
Сверля тяжёлым взглядом отца, я совсем забыла об элементарных правилах вежливости, что для меня было категорически непозволительно. Поспешно извинившись, я перевела взгляд на гостей.
Дружелюбная улыбка, силой наклеенная на лицо, тотчас спала, когда я увидела одного из гостей. Кошмар преследующий меня уже полгода стоял напротив и кривил губы в усмешке. От злости и разочарования я чуть не заскрипела зубами. Но мне не хотелось проигрывать и я взяла себя в руки. Обворожительно улыбнувшись, я изящно протянула руку для приветствия. Гость не спешил повторять жест. Я вопросительно изогнула бровь. Юноша с нервной улыбкой на холёном лице, грубовато взял мою руку и поцеловал. Я еле удержалась, чтобы не поморщиться от отвращения. Когда он наконец отлепился от руки и поднял голову, я не слишком вежливо выдернула ладонь и как можно незаметнее вытерла её о платье. Ощущать на коже чужие слюни не самое приятное чувство.
Жюль Ферран. Премерзкий молодой человек. В своё оправдание могу сказать, что вначале нашего знакомства я пыталась судить о нём непредвзято. Не опираясь на слухи и сплетни (не очень приличные, между прочим). Но после того, как они полностью оправдались, я всеми силами пыталась избегать наших встреч. Увы, отец, как всегда, сводил все мои попытки на нет. Он с невиданной настойчивостью приглашал Жюля и его отца к нам. Под предлогом деловых отношений конечно. Можно сказать, что они были почти единственными гостями, не считая бабушки, с которыми мне можно было встречаться.
Молодой Ферран с завидным постоянством находил меня в огромном особняке. Если я отдыхала в саду, он неизменно появлялся там, оповещая своё прибытие противным голосом. В гостиной, на веранде, даже в кладовке, в которую я забралась совсем уж отчаявшись. В итоге, у меня образовалась стойкая уверенность, что кто-то рассказывает ему о моём местонахождении.
Подведя итоги, могу сказать, что даже его чересчур смазливое личико не могло скрасить отвратительный характер и испорченность. Впрочем, именно этим личиком он и пользовался, чтобы ввести людей в заблуждение. Белокурые волосы, чересчур пухлые для парня губы, чуть выпуклые большие водянистые светло-голубые глаза. По-моему, они делали его ещё глупее, слабохарактернее и похожим на рыбу, но служанки все как одна твердили: « Как безоблачное летнее небо! Глаза ангела!». Наивные дурочки…
Но что раздражало меня больше всего - его чрезмерная инфантильность. Он капризно надувал губы, когда я просила его уйти из комнаты. И недовольно причитал, когда я совершала обход особняка, в надежде, что он устанет и больше не будет ходить за мной хвостом. Но нет, Ферран с неким мазохистским наслаждением плёлся за мной, куда бы я ни пошла. В общем, раздражал меня он неимоверно. И самое худшее, что отец, скорее всего, планировал протянуть между нами цепи брака. Насильно! И это притом, что на дворе двадцать первый век, а не девятнадцатый, в котором я, кажется, всё ещё находилась.
Жюль зябко поёжился под моим пронзительным взглядом. Он неуверенно произнёс:
- Мадемуазель…Валери, я искренне счастлив вновь видеть вас
Ну да, «искренности» в словах у него хватало. Я лишь величественно кивнула. Осмелев, Жюль продолжил более напыщенно:
- Мы с отцом проделали столь долгий путь, дабы известить вас о…
Невежливо перебив его - да что со мной сегодня такое? – я обратилась к его отцу:
- Месье Ферран, как поживает ваша жена?
Ошеломлённый неожиданным вопросом месье удивлённо вскинул кустистые брови. В отличие от женоподобного сына, глава семьи был воплощением мужественности. Смущённо кашлянув в огромный кулак, он кратко ответил:
- Всё хорошо, спасибо Валери. Сюзанн передавала привет и просила, чтобы я отдал тебе какую-то книгу. Она лежит в гостиной.
Эти слова пролили бальзам на мою душу и я расплылась в счастливой улыбке. Сюзанн была милой женщиной, которая, благодаря своим многочисленным связям, могла достать почти любую книгу. Чем я и пользовалась. Компенсация за моральный ущерб, так сказать. Ведь Сюзанн слёзно просила особо не издеваться над её сыном. Что сказать… добрейшей души человек.
Как можно незаметнее я покосилась на отца, надеясь, что он все же обратит на меня внимание. Но нет. Месье Блануар внимательно, даже слишком, рассматривал этикетку на бутылке коллекционного вина, которое он ранее дегустировал.
Радость от подарка Сюзанн мгновенно истаяла и растеклась грязной лужицей.
- Что ж, рада была с вами встретиться, месье Ферран. Вы давно не посещали нашу…крепость, - я едва успела прикусить язык, что бы не выпалить «темницу».
- Зато Жюль здесь частый гость. Он почти все время рядом,- поспешно добавила я. И тут же пожалела об этом. На лице Жюля, после моих слов, заиграла самодовольная улыбочка. Я почувствовала, что выбрала неверный тон. Выжидающий взгляд обоих Ферранов однозначно сулил мне неприятности. Я лихорадочно стала перебирать варианты развития событий. Отец подтвердил мои наихудшие опасения.
Бутылка вина мягко опустилась на стол. Длинным узловатым пальцем он задумчиво постучал по стеклу.
- Неплохой цвет, как думаешь? – не отрывая взгляда от бутылки, проговорил отец. Так как Ферраны молчали, я отнесла этот вопрос к себе.
-Возможно, но мне больше нравится Lambrusco.
Отец недовольно дёрнул плечом и поморщился.
-Что ты, что мать. Обе не разбираетесь в напитках. Никакого вкуса. Знаете множество названий, но не можете выделить действительно стоящее. Отец пренебрежительно фыркнул. Уже который раз мне пришлось сдерживать себя от необдуманных поступков. В данном случае, от того, чтобы не нагрубить отцу перед посторонними. Я мягко возразила:
- Мне оно как раз и нравится своей практичностью. Можно не опасаться, что вкус вина будет доминировать над вкусом блюд. По-моему, даже простое вино может быть ничем не хуже коллекционного, если оно идеально дополняет блюдо, - под конец, мой тон из нейтрального стал вызывающим. Соболиные брови отца взлетели вверх, а уголки губ зазмеились в усмешке. Сложив руки на груди, он небрежно изрёк:
- Что ж, действительно, практичности тебе не занимать. Но откровенно говоря, я разочарован. Моя дочь, которой прививали с детства безупречный вкус, не может по достоинству оценить всю прелесть подлинного вина. Жаль…очень жаль.
На несколько мгновений отец умолк. Я же усиленно подыскивала повод, чтобы как можно быстрее уйти отсюда. Но видно это было бесполезно, отец не собирался отпускать меня в ближайшее время. Властным жестом он подозвал меня к себе. Я неохотно подошла ближе. Отец скользнул по мне взглядом и взял со стола наполненный бокал вина. Очертив большим пальцем гладкие стенки бокала, он произнёс:
- У меня есть к тебе довольно заманчивое предложение. Давай заключим маленькое пари?
Я насторожилась. Чтобы отец, который не приемлет азартные игры, предложил заключить пари?! Не обращая внимания на подозрительные взгляды, которые я хмуро кидала в его сторону, отец продолжил:
- Всё просто до безобразия. Если ты правильно называешь марку вина, налитого в этот бокал, то ты никуда не едешь. Надеюсь, ты помнишь наш вчерашний разговор? К тому же, ты освобождаешься от каких-либо обязательств к семье Ферран. Если выиграешь, конечно. Так что? Надеюсь, твой ответ положительный?
Я нахмурилась ещё больше и слегка закусила губу. Я помнила состоявшийся вчера разговор. Отец хотел отправить меня в частный лицей-пансионат, для «более фундаментального обучения», как он выразился. Естественно, в сопровождении Жюля Феррана. Мнимая, иллюзорная, расплывчатая свобода. Вроде то, чего я так долго жаждала. Меня даже особо не беспокоила та жалкая проблема в виде Жюля. Но всё же, я не хотела никуда ехать. Так как отчётливо понимала, что всё будет также как дома, только в незнакомой среде. Я уже не могла понять, чего я действительно хочу. Мнимую, но всё же свободу, или же золотую, но привычную и родную клетку. «Обязательства»? Так он назвал принудительную женитьбу? Что ж, если в нём проснулся азарт, почему бы и мне не принять игру. Я мысленно усмехнулась. С каких пор я стала так легкомысленно относиться к будущему? Наверно с того момента, когда жизнь стала казаться дешёвой иллюзией неудачливого фокусника. Хотя, возможно, я слишком драматизирую в попытке казаться трагическим персонажем с трудной судьбой?
Я лучезарно улыбнулась отцу и молча приняла бокал из его рук, означая этим жестом безмолвное согласие. Тонкий хрусталь приятно холодил кожу. Я отсалютовала бокалом. Изысканный букет вина достиг ноздрей. Густой запах зрелых чёрных и красных ягод переплетался с воздушным и нежным ароматом фиалок. Я поднесла бокал к губам и, тонко улыбнувшись, глотнула маняще переливающуюся жидкость гранатового цвета. Посмаковав во рту вино, я ощутила вкус вишни, лесных ягод и полевых трав, с лёгким оттенком шоколада и смолы. Вкус вина мне был незнаком. С непроницаемым выражением лица, под внимательными взглядами отца и Ферранов, я аккуратно поставила бокал на стол, смягчив звук мизинцем. Внутри вспыхнуло и тотчас угасло пламя негодования. Он знал. Знал, что я не смогу узнать этот вкус. Ведь он никогда не давал мне пробовать это вино. Я помнила вкус всех вин из его обширной коллекции. И того, которое я попробовала сейчас, в ней не было. Он предугадал это. Даже если я возрожу, что нечестно давать вино, которое я никогда не пробовала, он невозмутимо ответит, что я ни словом не обмолвилась об этом в уговоре. Расчётлив до омерзения.
- Barbaresco Masseria тысяча девятьсот девяносто девятого года, - назвала я первую пришедшую в голову марку вина.
- Неверно, Валери. Это Barolo Ornato, - отец позволил себе лёгкую улыбку. Я взглянула на него и заметила, что по тонким бледным губам бродит кривая усмешка, а поза излучает торжество превосходства. Меня захлестнула волна гнева. Но я не позволила эмоциям отразиться на лице, только не в момент поражения. Пари лишь предлог. Он с самого начала не собирался ослаблять золотую цепь. Он лишь хотел затянуть её туже. Я не могла понять его мотивов. Если он хотел защитить меня, то опека перешла допустимые пределы. Я задавала себе много вопросов, на которые тщетно искала ответы.
Я улыбнулась. Тепло, приторно, фальшиво. У меня закружилась голова, в ушах звенело. Я чувствовала себя испитой досуха. Мне отчаянно хотелось разрыдаться и убежать к себе в комнату. Отец снисходительно мне улыбнулся. Я закусила губу до крови. Он кивнул Ферранам, и те поспешили удалиться. Уходя, мерзкий Жюль бросил на меня почти собственнический взгляд. На большее ему не хватило бы смелости. Но для меня это была последняя капля.
Я ничего не могла с собой поделать. Ледяная маска, застывавшая годами, дала глубокую трещину. Я собрала весь хаос чувств, которые мог разбудить только отец: гнев, боль, бессилие, разочарование и выплеснула их на человека, стоявшего передо мной:
- Отец. Дорогой папочка. Когда ты прекратишь играть в мойр? Я понимаю, что роль Лахесис пришлась тебе по вкусу, но может, пришло время остановиться? Всё-таки я не послушная безвольная ниточка, готовая прогнуться и порваться, только услышав твой приказ. О! Не делай такое удивлённое лицо. Выглядит слишком фальшиво, потому что ты прекрасно знаешь, о чём я. Возможно, то, что я сейчас сказала, отдаёт дешёвым фарсом и криком отчаяния типичного подростка , но всё же…
- Выговорилась?- перебил меня он. Даже в сумбуре чувств я заметила, что на его лице бродит тень изумления. Впрочем, я и сама от себя не ожидала такой искренности в словах, которые я подбирала на протяжении нескольких лет. Хотя теперь, сравнения с мойрами не казались мне такими остроумными.
- Выговорилась? - переспросил отец. На этот раз от удивления не осталось и следа. Он попытался нацепить на себя каменную маску, но гневно трепещущие ноздри и чуть прищуренные глаза выдавали его. Отец был зол. Очень зол. Да, мне следовало безропотно подчиниться, а не бунтовать. Отец не терпел возражений.
- Научись проигрывать, Валери. И только потом говори глупости, – сказал он уже абсолютно успокоившись. Я заскрипела зубами. Он так ничего и не понял. Или понял, но предпочёл не показывать это.
- Да, ваше величество. Я безоговорочно вам подчиняюсь, - ядовито и горько произнесла я, поклонившись в лучших рабских традициях. Глаза отца сверкнули от неприкрытого гнева.
- Валери…- угрожающе начал он. Но я уже развернулась на каблуках и быстро направилась к выходу. И не услышала последние слова отца.
Я выбежала из обеденной залы. Вначале хотела демонстративно хлопнуть дверьми, но передумала, когда дотронулась до гладкой поверхности из морёного дуба. Благородное дерево не заслужило такое пренебрежительное отношение со стороны капризной девицы.
Я поднялась на третий этаж и направилась в белую гостиную, которая находилась рядом со спальней брата. Белой гостиной мы называли довольно обширную комнату по самой, что ни есть, банальной причине: все предметы интерьера внутри комнаты были окрашены в белый цвет. Из этой комнаты, прямиком в сад, вела небольшая винтовая лесенка, которая скрывалась за белой дверью и сливалась с общим фоном так, что несведущий гость вряд ли смог бы её отыскать. По-видимому, архитектор поместья претендовал на таинственный антураж. Потайные ходы, скрытые лестницы, тайные комнаты, паутина за раковиной и всё в таком духе. Могу сказать, что ему не удалось. В доме имелось всего две секретные лестницы: в Белой гостиной и кабинете отца. Я жалела, что одна из этих комнат не является моей спальней. Возможно, тогда у меня был бы шанс сбежать. И пройти два шага за ворота, пока не схватят сторожевые псы. Несколько минут свободы. Стоило признать, что мне этого мало.
Я нажала на встроенную панель и прислушалась. Щелкнул замок, и я распахнула узкую белую дверь. На меня дохнул прохладный ветер и в комнату неторопливо вплыл сладкий аромат лилий, которые росли прямо у основания лестницы. Я практически слетела вниз по винтовой лесенке. В конусовидном помещении, где практически была замурована лестница, темно, а свет и воздух поступали из расположенного почти под потолком узенького окошечка рядом с дверью в сад. Я дернула за ручку, дверь распахнулась, но недостаточно. Я протянула руку в щель и отвела в сторону виноградную лозу, которая препятствовала открытию. Дверь окончательно распахнулась. Я вышла на улицу и глубоко вдохнула свежий воздух. Яркий запах лилий, возле которых я стояла, переплетался с ароматами роз, орхидей, ирисов и множества других цветов. К ним примешивался терпкий запах плодов померанца и яблони, создавая неповторимый калейдоскоп запахов.
Я аккуратно прикрыла дверь, перевязав лозой внутреннюю ручку двери, так, чтобы она не захлопнулась. Панель со стороны улицы сломалась и если бы не мой отличный ход с виноградной лозой, которая придерживала дверь во время моего отсутствия, то я не могла бы возвращаться домой так же тайно, как выходила.
Я направилась прямиком к беседке на дальнем краю сада. К ней вела узенькая тропинка, выложенная гладким цветным камнем. На нескольких плитках даже были расплывчатые изображения девы с единорогом.
Три минуты и я уже на месте. Небольшая беседка, поддерживаемая изящными столбами кремового цвета, располагалась возле искусственного пруда, огороженного низким витиеватым заборчиком. Беседка была скрыта от посторонних глаз высокими кустами. Я обожала сидеть там в одиночестве, неторопливо размышляя о самых разнообразных вещах. Легкий ветерок, играющий с волосами, тонкий запах цветов, прохлада, тянущаяся к ногам из-за близости пруда, стрекот насекомых. Я испытывала глубокое умиротворение, отдыхая там. Можно было спокойно предаться мечтам. Обстановка придавала вдохновение и я придумывала сказки, рассказы и миниатюры. В уме. Ни одна из моих фантазий не была выложена на бумагу. Я приходила в ужас, когда представляла, что кто-нибудь прочтёт мои произведения и станет потешаться над автором и его задумкой. Особенно чересчур любопытная горничная. Я предпочитала, чтобы слуги опасались меня и по возможности обходили стороной, а не насмехались.
Я удобно расположилась в беседке и уже приготовилась к отдыху, как слух уловил шаги. Я напряглась. Сюда редко приходили люди, так как все знали, что беседка моё любимое место и я ненавижу, когда мне мешают отдыхать. Лёгкие, словно кошачьи, шаги раздавались уже близко. Я сделала как можно более недовольный вид. Как только человек показался в поле зрения, я уже хотела сказать, что-то обвиняющее, но не издала и звука. Передо мной стоял молодой мужчина. На вид ему можно было дать двадцать два-двадцать три года. Статен, элегантен, прекрасно сложен и чрезвычайно хорош собой. Густые, вьющиеся иссиня-чёрные волосы ложились чуть ли не на плечи. На высокий гладкий лоб упали несколько прядей, которые он откинул небрежным движением головы. Высокие скулы, прямой греческий нос, чувственные губы, твёрдый подбородок, золотистая кожа придавали его образу какое-то дикое очарование. А миндалевидные тёмно-янтарного цвета глаза в ореоле густых ресниц делали черты лица более хищными. Молодой мужчина излучал тёплую ауру уверенности. Гильберто Серра. Человек, который всегда находился рядом со мной, сколько я себя помню. Телохранитель, нянька, гувернёр, шофёр в одном лице. Тот, кто был ближе ко мне, чем вся семья. Он единственный с кем я могла говорить без утайки. Он всегда молча и внимательно слушал, не давал советов, лишь высказывал свой взгляд на ситуацию и говорил, как он бы поступил на моём месте. И я всегда делала так же. В детстве, я думала, что он добрый волшебник из сказки. Он не отрицал и не соглашался, предоставляя меня моему же воображению. Сейчас же, для меня он как мудрый наставник, хотя ему было всего-то двадцать восемь лет, а выглядел и вовсе младше. Но я ценила его тонкий ум, саркастичность, циничность, дружелюбие, чувство юмора, чуткость и внимание к моим желаниям и прихотям. Я жалела, что не он мой отец. Когда я сообщила ему об этом, он сильно удивился, но ласково погладил меня по голове, нежно улыбнулся и по-отечески поцеловал в лоб. Я была искренне благодарна ему за этот жест. Я любила своих родных, но мне так не хватало человеческого тепла. Брат появлялся дома слишком редко. Он всё время пропадал то в университете, то у друзей. Мать проводила своё время на модных показах, среди моделей и дизайнеров. Что поделать, это её работа. Отца никогда не было рядом, даже если мы находились в одном помещении. Поэтому, молодой итальянец стал мне другом, отцом, матерью и братом. С того самого момента, как его, восемнадцатилетнего, привели ко мне, мы практически не расставались. Только благодаря ему я наверно ещё не сошла окончательно с ума и не превратилась в замкнутое, асоциальное существо. Хотя я была очень близка к этому состоянию. Мне иногда очень хотелось положить перед носом родителей книги по психологии личности. Но что-то всегда останавливало. Скорее всего- трусость или боязнь провала.
Гильберто понимающе улыбнулся. Он всегда все понимал без слов. Я расслабилась и направила на него выжидающий взгляд. Гильберто не спеша приблизился ко мне и сел рядом.
- Ваш отец обеспокоен, мадемуазель,- неторопливо произнёс он с лёгким, почти незаметным акцентом. Я открыто усмехнулась.
-Это он сам тебе сказал?
Янтарные глаза смотрели укоризненно. Уголки губ Гильберто опустились.
-Нет, ma cherie. Но я вижу его терзания.
- Ты видишь лишь то, что хочешь видеть, - отрезала я,-он просто зол, Гильберто. Не более. Завтра он позовёт меня и выложит весь план моей дальнейшей жизни. Я лишь инструмент, мой милый друг. Ты ведь знаешь, кем являются Ферраны? - дождавшись согласного кивка, я продолжила,- получается как в женских романах. Брак по расчёту.
- Мадемуазель, простите за дерзость, но вам не кажется, что стоит сократить время чтения этих романов? – лукаво улыбнувшись, сказал Гильберто. Я недовольно поджала губы.
- Я редко трачу время на такие глупости.
- Но всё же тратите. Какая была последняя книга? «Хрустальные слёзы» или «Дьявольская возлюбленная»?– насмешливо протянул Гильберто. Я залилась краской от стыда. Только у Гильберто была неприятная способность смущать меня до алеющих щёк и ушей.
- Не то и не другое...- буркнула я, нахохлившись. Гильберто широко улыбнулся и громко рассмеялся. Мои губы задрожали от еле сдерживаемого смеха. Не удержавшись, я засмеялась вместе с Гильберто. В порыве неконтролируемого смеха он обнял меня и потрепал по волосам. Я зажмурилась от удовольствия. Так приятно находиться в сильных объятиях, слушать искренний смех и вторить ему. Жаль, что мы с отцом никогда спокойно не могли вместе посидеть в парке. При воспоминании об отце, улыбка моментально сползла с моего лица. Гильберто заметил это и сам перестал смеяться. Он крепче прижал меня к себе и, нежно коснувшись большой сухой ладонью моего лица, обеспокоенно спросил:
-Мадемуазель, вы вновь погрустнели. Не хотите ли вернуться домой и отдохнуть?
Я отрицательно кивнула головой. И тут мне пришла идея. Я вцепилась пальцами в безукоризненно выглаженную рубашку Гильберто и решительно выпалила:
- Гильберто, бери машину. Мы едем в город!
На лице мужчины не отразилось удивление. Он ждал от меня чего-то подобного.
- Но госпожа, вам разве не нужно спросить разрешение у отца? – ради приличия возразил Гильберто.
- Он всё равно сейчас слишком занят. И вряд ли захочет со мной разговаривать, – торопливо ответила я. Итальянец хотел ещё что-то сказать, но я его перебила:
- Гильберто! Не возражай мне. Иди за машиной.
Гильберто покорно кивнул и неторопливо вышел из беседки. Я вскочила со скамейки и пошла за ним.
- Госпожа...
Гильберто неожиданно остановился, и я врезалась в его спину. Отпрянув, я недовольно посмотрела на него.
- Вы уверены, что хотите нарушить запрет? Ведь последствия могут быть…
- Катастрофическими. Настолько, что я больше никогда не выйду за пределы поместья. Я знаю Гильберто. Но сейчас у меня появился шанс свободно вздохнуть и я им воспользуюсь. И, друг мой, не смей рассказывать об этом отцу.
- Обижаете, ma cherie, -грустно улыбнулся Гильберто. Я ответила ему подбадривающей улыбкой. Но в душе заколыхалось плохое предчувствие. Какая жалость, что тогда я к нему не прислушалась.