Мария Денисовна впервые слукавила, сказав в третьей палате, что у нее к Богу много вопросов. Теперь, освободившись от всех обязательств, никаких вопросов она Богу не задавала.
– Бог дает испытание человеку по силе его, – говорила Анастасия Федоровна до своей болезни, намекая: раз она выдержала все испытания, значит – те не были избыточными!
А когда сама слегла, спрашивала глазами свою любимую доченьку, как она – потянет этот воз: ее, неподвижную, малого ребенка, слабого духом отца Петеньки, бедность?
– Потяну, мама. Лежи спокойно, не думай о нас, мы справимся, – успокаивала Маша.
Справилась она – не только с мамой. Лара оказалась испытанием посильнее. Значит, и ей дано много от природы. Только ответа на вопрос – «за что?!» – ни от кого не ждала. Такая жизнь. У нее, Маши, такая жизнь получилась: все надо начинать сначала. Или не начинать, а трезво оценить невозможность этого начала в конце пути и – успокоиться. В конце концов у нее есть сын и внук, их надо вернуть, оставив себе небольшое пространство в квартире, где она будет делать что захочет.
Дина бы ужаснулась такому зигзагу в мыслях подруги. Пока же она с удовольствием перекраивала внешность подруги и уже замахнулась на революционный переворот в образе ее жизни, а потому прозевала это пораженческое настроение. Тем более что Марусечка ничем не выдавала себя: была веселой, стала подкрашивать губы, выбросила из гардероба «старье» и купила себе новое платье. В «Доме быта» на улице Короленко. Такое зелененькое, как весенняя травка, в разводах – потемнее. Из японского шелка. Грохнула половину зарплаты, но Дина Семеновна видела: нравится Маше это изделие местного производства. Не Париж, конечно, и даже не Москва, откуда шмотки возили раньше, но … ничего, вполне прилично смотрится.
– Теперь можно и в театр нагрянуть, – сказала Дина Семеновна, радуясь за обновленную Марусечку.
А в уме добавила: с Иннокентием Валерьевичем, например.
В женской дружбе редко случается равноправие. Есть лидер и есть ведомый. Многолетняя опека Дины Семеновны вполне устраивала вроде бы послушную старшую подругу, так что особого сопротивления опекунша не ожидала.
Еще один рабочий день подошел к концу, но Мария Денисовна уходить не торопилась. Сердце болело за Анюту из третьей палаты. Сегодня после перевязки Дина Семеновна показывала девочке, как приспособиться к протезу. Довольно симпатичную «грудь» вставили в лифчик, изо всех сил изображая спокойную деловитость. Нужно так нужно.
– Не кривись, девочка. Скажи еще спасибо своему Толику, доставшему это чудо последней конструкции, – тугое, не обвисающее, если его хорошенько запаковать.
Анюта вернулась в палату с двумя грудями, но одна из них упрямо сползала вниз. Вроде бы и не очень заметно, но… кому надо – увидит. А надо всем посвященным в тайну болезни Анечки. И она сама виновата в том, что не охваченных этой тайной почти не осталось. Знали одноклассницы, учителя, соседи, родственники. Все, конечно, жалели, близкие – оплакивали потихоньку от девочки, но все равно просто любопытных было больше. Так что, подозревала Мария Денисовна, еще долго собеседники Анечки будут не в лицо ей смотреть, а на грудь пялиться.
И только небольшой умишко девочки спасал ее от отчаянья. Мария Денисовна как раз проходила мимо открытой двери палаты, когда вернулась Анечка и со смехом спросила, выпячивая грудь:
– Ну как, девочки?
– То, что надо! – громко восхитилась Лена, тут же брякнув: – Лучше настоящей. Молодец твой Толик!
– А вы говорили!
Мария Денисовна подошла к окну ординаторской и глянула вниз, сама не зная, почему это делает. А увидела парочку заговорщиков, которые явно ее поджидали.
«Дудки, – весело подумала она, – черным ходом уйду. Поздно мне уже любовь крутить с малолетками».
На всякий случай она перед зеркалом причесала свои короткие волосы так, как ей посоветовала Раечка: челочку – слегка скосить, над ушами приподнять расческой волосы. «Все-таки прихорашиваюсь, – поймала себя на этой мысли Мария Денисовна. – Ничего, я для себя!»
Сюрприз ожидал Марию Денисовну на выходе с черной лестницы: парочка заговорщиков поджидала ее именно здесь, хотя пять минут назад стояла на противоположной стороне здания.
– А вот и мы! – весело крикнула Дина Семеновна. – Иннокентий Валерьевич приглашает нас в кафе! Мороженого поедим!
Иннокентий Валерьевич с улыбкой окинул Марию Денисовну быстрым взглядом, но промолчал. Больше всего опасалась та комплиментов, которых сегодня опять наслушалась в отделении.
– Ой, Мария Денисовна, где вы такую красивую помаду достали?! – на все отделение крикнула сестричка из реанимации.
Они пошли вниз по улице Короленко. Дина – в центре, взяв под руки своих спутников. Она и задавала тон этому легкому разговору на ходу – ни о чем, лишь бы не молчать. Уже сообразила, что Иннокентий – не из болтунов, так что придется играть роль светской дамы, которую жутко интересуют погода и состояние тротуаров в родном городе.
– Черт, каблуки можно сломать!
– И зачем вы носите такие высокие после трудового дня? – откликнулся Иннокентий Валерьевич.
– Вам, мужчинам, этого не понять.
– Я как врач говорю.
Они как раз спустились на проспект Карла Маркса и теперь думали, куда двинуть дальше. Свернуть направо, где за центральным книжным магазином было уютное кафе-мороженое, или сесть на трамвай и проехать до кинотеатра «Родина», против которого располагалась пельменная. Там же можно было получить на закуску и мороженое, политое вареньем. Всем хотелось есть, но они почему-то вели себя как дети, которым стыдно в этом признаться.
На минуту притормозили, обдумывая.
– Зачем нам вообще кафе, если можно пойти… ко мне и нормально поужинать? – предложил Иннокентий Валерьевич. – У меня все есть! Даже вино! Так идем?
Дина Семеновна широко улыбнулась:
– Маруся, идем? Если холостяк говорит, что у него все есть, то надо ему помочь в поедании этого всего! Я сейчас готова лошадь проглотить!
Иннокентий Валерьевич рассмеялся:
– Почему – лошадь? Почему не корову? Она все-таки … говядина! Сворачиваем! Я живу вот за этим углом. Близко.
– Хитрец, – сказала Дина Семеновна, разгадав его план. – А на вид такой…. простодушный!
«Хитрец» ухмыльнулся, подхватывая женщин под руки. Станет он водить их по кафешкам да пельменным, если накануне они с дочкой отметили одну календарную дату… Но если сейчас сказать, какую, сразу все засуетятся, заахают…
– Вперед! Вино у меня классное. Сам делал. По всем правилам.
17
Старый трехэтаэжный, еще дореволюционной постройки дом, прятался в глубине двора, заставленного детскими качелями и турниками. Под окнами росли высоченные вязы, оккупированные стаей воробьев. Птички оглушительно ссорились, порхая с ветки на ветку.
– Люблю этих хулиганов, – улыбнулся Иннокентий Валерьевич. – Утром они вместо будильника.
Несколько бабулек уже заняли свой пост возле единственного подъезда и троицу проводили любопытными взглядами и дружным хором:
– Здравствуйте, Иннокентий Валерьевич!
– Здравствуйте, милые дамы, – ответил тот весело.
Кто-то из них внятно сказал в спину:
– Опять гости. Вчера гости, и опять…
– Какие гости? – спросила Дина Семеновна, когда они стали подниматься по гулким металлическим ступеням старинной лестницы.
– Вот моя дверь, – уклонился от ответа Иннокентий Валерьевич и стал открывать дверь ключом. – Осторожнее, тут соседи понаставили…
Коммунальная квартира с высоченными потолками и длиннющим коридором, действительно была заставлена старыми вещами и пахла таким сложным ароматом чужой жизни, какой и присущ только коммуналкам.
– А я думала, что коммуналки давно расселили, – удивилась Дина Семеновна.
– Только обещают.
Комната Иннокентия Валерьевича была в самом тупике и оказалась просторной, чистой, даже аскетичной в своем убранстве. Это была комната неженатого мужчины, легко расстающегося со старыми и ненужными вещами. Обеденного стола здесь не было, зато возле окна красовался довольно громоздкий письменный стол, крытый зеленым сукном. На нем стопками лежали книги, журналы и две пачки белой бумаги. Одна была распечатана. Несколько ручек разного вида торчало из пластмассового стаканчика. Это был стол работающего за ним человека, и Мария Денисовна почему-то обрадовалась этому.
– Ну, располагайтесь, а я через минуту вернусь.
Хозяин вышел, и Дина Семеновна стала расхаживать вдоль и поперек, комментируя обстановку:
– Марусь, смотри, он журнальчики на английском языке читает. Наши, медицинские. Умный мужик. А вот… глянь, карта мира. Он что, политикой интересуется? Ничего себе! У одних ковры на стенах, а у Кеши – карта мира.
– Ш-ш-ш! Дина, надо было купить в магазине хоть что-то, – шепнула Мария Денисовна.
– И что ты там думала найти в конце рабочего дня? Бычки в томате? Сказал же – все есть. Не дергайся.
Вернулся Иннокентий Валерьевич и тут же нырнул за маленькую ширму с пейзажем японского сада, где цвела вечная сакура и расхаживали под зонтиками фигурки в кимоно. Хозяин появился уже с раскладным столом и тут же быстро раздвинул его. Женщины кинулись ему помогать, но только мешали ему.
– Так, сидим и ждем! Я все сам сделаю. Если желаете руки вымыть – в ванную. Она у нас приличная. Мне на соседей повезло.
Пока гостьи мыли руки в просторной ванной комнате с разноцветными полотенцами на крючках, Иннокентий Валерьевич выставил на красивую скатерть сервизные тарелочки с закусками.
– Ничего себе! – темпераментно воскликнула Дина Семеновна, разглядывая этот натюрморт. – И где же все это…достают?
– Дочка принесла, Лера, – с нежностью в голосе ответил хозяин комнаты. – Я вчера был… именинником.
– Ах! – дуэтом сказали женщины. – Поздравляем!
Все, что было потом, Мария Денисовна по минутам перебирала в памяти, лежа в своей одинокой постели. И улыбалась. Потому что давно ей не было так комфортно в чужой квартире – с двумя симпатичными людьми, что изо всех сил пытались сделать ее, Машу, центром нежного внимания. Как раз она больше походила на именинницу, чем Иннокентий. После третьей рюмки действительно вкусного вина они отбросили отчества. Правда, на «ты» перейти не отважились.
«Что же в этом Кеше такого особенного? – пыталась понять Мария Денисовна причину его обаяния еще там, за столом. – Ну, ямочка на подбородке симпатичная, улыбка добрая…Ему бы детским врачом быть… Рост удобный – чуть выше среднего… Спортивная фигура. Стрижка хорошая – все в меру»…
Вот это – « в меру» и было, пожалуй секретом обаяния. Когда он говорил, Марии Денисовне хотелось смотреть на мелькающую ямочку на подбородке, слушать слегка глуховатый, какой-то домашний, голос.
Поднимать глаза выше его носа с легкой горбинкой она не осмеливалась. Но когда Дина отвлекала внимание Иннокентия Валерьевича на себя, Мария Денисовна смотрела на его высокий лоб, свободный от русых волос, зачесанных назад, и на глаза – вроде бы обыкновенные, серые с прозеленью, – таких много. Славянские глаза, да и весь облик именно славянский, думала она, мягкий, даже горбинка на носу не вносит диссонанса, потому что заметна только в профиль.
«Да, улыбается хорошо. Но… не для меня он, – уже погружаясь в сон, подумала Мария Денисовна, и тут же проснулась от четкой мысли, словно подсказанной кем-то со стороны: Дине он больше подходит».
Она даже села, поморгала, окончательно трезвея от своей догадки: «Дине он тоже нравится! Она хлопочет обо мне, а сама… Бедная Дина! Меня украшает, меня пристраивает… Но ведь они даже внешне смотрятся рядом лучше! Как я, старая дура, сразу не поняла?!»
Теперь она стала вспоминать каждый жест и слово своей подруги уже после всего – когда вышли на улицу, запретив Иннокентию их провожать. Тот даже обиделся, пока Дина не успокоила его:
– Нам надо еще посплетничать. Вы плохо знаете женщин!
Он отпустил, махнув рукой.
– Какой гармоничный мужик – этот Кеша! – сразу же сказала Дина Семеновна, метко обобщив то неясное ощущение, которое Мария Денисовна пока еще не могла назвать словами.
– Вот-вот, гармоничный, но «мужик» – не о нем!
– Не мужик он – джентльмен, ты права.
Нет, ничего подозрительного в поведении подруги Мария Денисовна сейчас не припомнила, но решение было принято, и она уснула с приятным чувством, что исправит положение, расставит по своим местам шахматные фигурки. Она, правда, играть в шахматы совершенно не умела, по-детски представляя себе такую картину: пешки лишь охраняют короля с королевой, но не перебегают ему дорогу. И она, жалкая пешка, не должна этого делать…
Иннокентий Валерьевич тоже не спал, пытаясь разобраться в своих впечатлениях. Он вышел на свой небольшой балкончик, постоял, глядя в нарядное небо с тихо мерцающими звездами, усмехнулся, когда память прочла ему с детства знакомые строчки: « и звезда с звездою говорит»…
«А ведь верно», – удивился он, вдруг осознав, что звезды не просто мерцают – они действительно говорят друг с другом! Они общаются! Это человек сделал их звездной картой, а они просто живут в тесном единстве общего пространства! И подают сигналы, подмигивая, улыбаясь от радости или замирая от вселенского горя.
Это был миг отрешенности от того, что стояло за плечами. Миг странного единения с целой Вселенной и одновременно – осознания своей отдельности, пусть и слишком крошечной, чтобы Некто, все это великолепие создавший, мог его заметить.
«Что это со мной?»– подумал Иннокентий Валерьевич, опуская глаза на собственные руки, вцепившиеся в перила.
Очень бы расстроилась Дина Семеновна и удивилась бы Мария Денисовна, узнав, что последней мыслью его была – лишенная всякой романтики: « Поздно что-то менять. Дина стену прошибет, задумав что-то, такие мне никогда не нравились. Хотя внешне – интересная баба. Маша –милый человечек. И женственна, хотя об этом не догадывается. Но за нею такой хвост несчастий тянется, что отогреть ее … силенок моих не хватит. Напрасно Дина это сватовство затеяла».
продолжение
http://www.proza.ru/2012/06/25/580