«Кто говорит, что боль не убивает, тот ни черта не знает о боли.
Она начинается в пояснице, жжёт, прошивает, ломает и рвёт всё тело, ломая и разрывая на части сознание. Это продолжается вторую неделю после ранения, без перспектив на избавление, и порой закрадывается мысль о суициде, но…
Но, для начала, как?
Я кокон, перемотанный с ног да головы: перелом, контузия, осколки, ожоги, и ещё какая-то железяка в позвоночнике, которая и даёт ту адскую боль. По сравнению с ней всё остальное укус крапивы.
Так что, во-первых, для самоубийства нет физических возможностей.
Во-вторых: когда новая волна электрическим разрядом прокатывается по телу, рванув поясницу раскалёнными щипцами, какие-либо мысли исчезают вообще. Способность мыслить парализуется на долго, пребывая в некоей мыслительной коме, что исключает возможность возникновения любых желаний в принципе.
В третьих… В третьих – у меня дурной характер. После наплыва суицидального отчаяния, вдруг, из ниоткуда, со злым оскалом стиснутых от боли зубов, возникает непреодолимая тяга выжить. Выжить вопреки, ломая боль на части, и заставляя её отступить. А может это во-первых…
Вот так мы и живём – я и боль, в ожидании доктора, который должен вынуть дрянь застрявшую в позвонках, ибо сейчас это ключ в дверь «быть—не быть» -- или я окончательно зайду «туда», или останусь здесь.
Как я сюда попал?
Да, всё банально – не успел покинуть броню.
Собственно, после первого попадания меня сдуло, словно осенний лист, но придя в себя, вдруг, резанула мысль «КуКлусКлан!» -- наш механик. Он на половину вылез, и орал благущим матом, придавленный люком горящей машины.
Почему «КуКлусКлан»? – Потому что Кузнецов Клаус Константинович. Странное сочетание, правда?
Мы сразу тоже не поверили, но всё было как было, и кличка родилась сама собой.
Судя по всему он был ранен, и у него уже не хватало сил оттолкнуть люк полностью. Из люка изрядно дымило, и изнутри могли рвануть боеприпасы.
Не знаю, что меня толкнуло вперёд, как я оказался на верху, но отбросив люк, ухватив его за разгрузку, изо всех сил пытался его вытащить. Что было весьма не просто, ибо освободившись от тяжести, тело, вдруг, стало сползать вниз. Моих сил явно не хватало, ибо «КуКлусКлан» был значительно тяжелее, и полностью обмяк.
О чём я тогда думал? – Да, ни о чём. Все лозунги порядка «Сам погибай, а товарища выручай» мне даже в голову не пришли. Я действовал инстинктивно. Хоть, где же тогда инстинкт самосохраниения? Почему он был отключён? Собственно, какая разница? Фактом было то, что не взирая на едкий дым, который мешал дышать, и выедал глаза, я упорно тянул наверх безвольное тело, не отдавая себе отчёта в тщетности моих усилий.
Последнее что помню, так это истошный крик: «Дед! Бросай!!!». Потом меня оторвало невидимой рукой, и мир утонул в темноте.
Очнулся уже здесь от нечеловеческой боли, упакованный словно мумия фараона.
Где- же этот хренов «светила»?
Мне уже нельзя колоть обезбаливающие – сердце может не выдержать, да и не берёт уже ничего. Но силы на исходе, и если ситуация не изменится в ближайшее время, то или рухнет психика, или опять же не выдержит сердце.
Чёрт! Если конец один, то что я здесь делаю?
Заткнись! Гвардия не сдаётся – гвардия побеждает!
Ах, вот оно что – фантомные боли героического прошлого. Ну-ну. Прорвёмся, говоришь?..
Ну, вот, снова адский бур выворачивает и рвёт тело! Одна надежда на потерю сознания. Это спасает. Не на долго. Хоть и чревато, ибо тело так ослабло, что уже не реагирует на боль. А по началу выворачивало на изнанку, ты мечешься на койке, сжимаешь кулаки и зубы, лишь добавляя боли. Со временем мышцы прекращают реагировать на сигналы мозга, и боль устремляется к голове, где взорвавшись радужными огнями тушит сознание. Иногда. Но порой она так и кочует по телу, а тебе остаётся только крик… Собственно, это не крик, а слабое шипение вырывающегося из лёгких воздуха.
Может это агония?
Напрасные надежды – это бессилие.
По началу, ещё преследовал спёртый запах немытого тела, перемешанный с запахом спирта и прочего медицинского эфира, но теперь нос не воспринимает запахи, остались живы только глаза. Частью живы. И сознание.
Ну, вот, снова консилиум. Что-то много их сегодня. Хоть какая разница?»
…………………………………………………………………………………………………
-- Ну, что, боец? Злой ты до жизни. Выкарабкался. Живи, коли так…
-- Вам спасибо.
-- Да не скажи. Как выдержал то? Я знаю что делает такая боль с человеком. Ты же стоишь, да ещё на своих двоих. Как ся чувствуешь?
-- Отлично.
-- Ну, вот и славненько. Получишь бумаги и на гражданку. Списан ты в резерв. С сохранением всего, что было, но… Но, воевать, уволь… Тебе тяжелей стакана… с чаем, и ложки, поднимать ничего нельзя. Да, я тут всё написал.
-- Читал. Запрещено жить ввиду возможного от этого летального исхода. Только…
-- Ты меня не уговаривай, никаких «только»
«Хрен ты угадал, старый чёрт. То же мне «светила». Хреново ты меня знаешь. Поздно мне что-то менять. А боль как и смерть – обязательное условие жизни. Бумажку твою я на память оставлю, и к пацанам».
-- В часть я сообщил, так что без самодеятельности. Всё. Свободен.
………………………………………………………………………………………………..
-- Братцы! Гляньте кто к нам приехал!
-- Девки что ли?
-- Дурак! Дед вернулся! Вот ужас! Мы ведь тебя похоронили!
-- Значит поживу ещё… До смерти.
-- Ну, здоров, чёрт!
-- Здоров, брат!
Мы обнялись, и тут глядя на спешащих, радостных пацанов на глаза навернулись слёзы. Боже! Тебя здесь ждали. Тебе здесь рады. Ты здесь свой, и все они твоя родня.
-- Дед, тебя ж списали, я слышал. Ты как здесь оказался?
-- Да, пошли они…
-- Ну молодец! «Печенег» отвянь от человека. Как да как… Как надо. По этому случаю не послать ли нам гонца? В прочем обойдёмся – есть запасы.
-- Да и я не пустой. Пацаны… -- больше я ничего сказать не смог.
-- «Валет»! Бегом на камбуз! Бегом, я сказал!
Так встречают обманувших смерть только на войне, ибо это победа. Общая победа. Потом, походя решив формальности, быстро организовали шумное застолье. Собрались хоть и не все – кто был на службе в расположении, кто на боевом, но человек пятнадцать в тесной палатке составляли довольно шумную компанию. Пришла «Лиса», любившая потрепаться с мужиками за жизнь, и привела с собой «Рыжую», которая больше молчала, лишь хлопала своими выразительными глазищами, но обе они добавляли в атмосферу встречи домашнего уюта. Присутствие женщины всегда приносит ощущение домашнего очага, даже если она довольно стервозна. Отчего так? Бог его знает. Но на войне это ощущается наиболее ярко.
Поначалу звучало много тостов: за меня, за победу, третий молча и стоя, за пацанов, за Батю, за погоду, и чёрт знает за что вообще, потом разговор распался на отдельные темы – говорили все и обо всём, под занавес наконец то обозвав меня идиотом, за тот, возможно действительно, идиотский порыв.
Потом… Потом я их потерял. Всех. Одного за одним.
Осталась только боль в спине… И изрезанная в клочья душа.