Не беспокойтесь, - говорю, - ставайте, дамочка, вперёд, если Вам быстрота приспичила. А она, сердешная, не унимается. Так и пышет у окошка: «Не могу, - говорит, - терпеть это хамство и очереди в бюро инвентаризации. Союз, - говорит, - развлился из-за того, что очереди всем не нравились. А тут опять да ещё хлеще».
И то сказать, полдня уже прошло, а народ только прибывает, да толчётся между окошек, видать всем тоже страсть надо полторушки свои приватизировать. А дамочка в расстройство впала, власть костерит уже не на шутку. И в ГАИ очередь, и в энергосбыте на подключение дачи – очередь, и на въезд и на выезд. Короче, обобщения старается делать, агитация пошла. Гомон всё громче.
Ей уже худенький дедуля и место сидячее уступает, чтоб не навыстойку, а та всё не унимается. Села на стул дыхание переводить, потому, - жарко в зале, вроде потише стало, но временно. Дядька из хвоста тут вступил, очередь пивным животом раздвинул:
- Точно, - говорит, - надо революцию устраивать. До того надоела уже эта со всех сторон обжимка, что мочи никакой нету. Везде, - говорит, - обжали. Вроде всё разрешено, что ни пожелай, но для того, чтобы это всё поиметь, такие надо танцы сплясать, да подвиги совершить, - что мама не горюй! Правил таких насочиняла наша власть, что в двух словах и не расскажешь! И в трёх тоже.
Горячится, в общем, всех долой требует. А народ ему подзуживает, страдает тоже, особенно в хвосте. Те, кто в голове стоит, слушать слушают, но, вроде, без лишнего энтузиазму Уже к нашей дискуссии, вижу, и от других окошек стали прислушиваться. Масса сопереживает, нервничает! Ощущаю, в общем, что ситуация вырывается: «Спокойно, - говорю, - граждане! Не надо обострять, поскольку лишнее это, не к месту».
- Да как не к месту? А где к месту?- снова пивной заартачился, - я, можеть, всю жизнь на шахте вкалывал, всё надеялся что мы государству нужны! А оно нам вон какую козу раскорячило, - бегай от окошка к окошку, да ещё в разных местах, торчи перед ними по два дня, да суй туда половину своей пенсии! То новые штрафы изобретут, то законы такие отчебучат, - хоть стой, хоть падай! Долой всех, да и всё тут!
А очередь моя подходит уже почти: всего одиннадцать человек передо мной осталось. «Всё, - думаю, - пивной под эту бузу по головам к окошку лезть собирается, надо чего – то делать, а то факт без справки останусь. И так дамочку, по мягкости, вперёд пустил».
- Знаем мы, - говорю, - ваши революции, тоже не в Африке живём, видали! Опять половину прохожих в распыл пустят, кто слинять не успели, да начнут ихние деньги делить, на этом и всё.
Тут дамочка с лавки за меня вступилась.
- Верно, - говорит, - я этих революционных ситуаций очень даже против. У меня свекровь всё по демонстрациям да по стачкам ходила, - думала, что и ей как активному демократу чего отвалится. А революция как закончилась, её не то, что к кормушке поближе, а наоборот, - работа закрылась, а её на улицу. Да и ещё много кого, кто кастрюлями на улице стучал. Так они с этими кастрюлями и остались.
И замолчала. Только в пустую. Пивной не унимается, агитацию проводит! И старушка-одуванчик тоже к нему как-то привербовалась из хвоста. Видать, за одно с ним - всё на народ работают, да потихоньку к окошку поближе, вроде между прочим лезут.
- Я, - вопит старушка, - двадцать два года по лагерям отсидела за вашу свободу, а её у нас снова враги отобрали, чтоб им пусто было! Почему, - кричит, - я должна выкладывать свои кровные, чтоб быдло выдало мне бумагу что признаёт мою собственность на мою квартиру?! В ней ещё мои деды жили, и лично я в ней персонально родилась!
А гомон то громче, весь хвост вокруг бабульки скучковался, поддерживают: «Верно, - кричат, - совсем эта быдла достала, невмоготу уже!». И теснят, сволочи!
- Извиняюсь, - тихонько у девочки в толстых очках спрашиваю, - что это за «Быдла» такая, на которую старушка кивает? Небось, плохое чего?
- Это, - отвечает, - просто на просто скотина. Старое название.
«А, - думаю, - «скотина» - это ещё ничего обидного. Меня тёща сперваначАла так звала, как не в духе. Тем более, название старое». И не обиделся.
Гляжу, - а пивной живот уже за угол стойки держится своей красной лапой. Раз!, - и фешенебельную даму отжал. Та вопить!
- По какому праву!!! Я уже четыре часа здесь стою, а Вас видом не видывала!! Пустите! Я сейчас мужу звонить буду! И милицию позову!
Да какое там! У бунта ни смысла нету, ни пощады.
- Смотри ты, - сзади горланят, - фифа какая!! Мужа она позовёт, - олигарха. Ишь, - цацку за сто тыщ вытащила! У вас квартир полно, дайте народу единственную зарегистрировать!
- Погодите, - говорю, - граждане! Какому народу? Я тоже народ! Мне уже пятеро впереди осталось, и если, опять же, лапы свои незнамо кто тянуть будет к означенному окошку, - к пивному пузу поворачиваюсь, - откушу, как есть! И зубами, - клац!
И, видать, переборщил немного, так сильно народишко отшатнулся. Правда тут же в себя пришёл, особенно пивнушник:
- Смотрите, - орёт, - граждане, как трудовой народ опять сатрапы жмут! Мало их, подлецов, наши деды к стенке ставили! Ничего, раз вам одного разу мало, мы и повторить можем!
И рукава давай закатывать. А лапищи то, - во! Думаю: «Всё, не иначе, плакала моя полуторка, и надолго. Пока из больницы не выпишут». Да, спасибо, - фешенебельная дамочка вовремя завизжала и толстопузому прямо в самое что ни на есть мясо на руке зубами впилась.
Вижу, - дело налаживается, надо только инициативу не упускать.
- Так его, - кричу, - катай провокатора! Используют вас, граждане, не поддавайтесь!
А сам гляжу, уже одна женщина только передо мной, - та, которую на лавку пускали посидеть. Я её одной рукой в окошко поплотней трамбую, да пытаюсь полу пиджака от напирающих вырвать!
- Не в Африке живём, повидали мы уже таких революционеров! Всё бы на чужое! А если я сам рабочий класс!! Если я сам слесарь-инструментальщик!!! Мне что, всякую шваль вперёд себя пускать?!
Зазевались они, тут я бумажки свои в окошко кинул, да в подоконник как следует вцепился.
- Поздно, - говорю, - умойтесь.
И голову в проём засунул.
А за спиной – то бунт настоящий!! Чего ни орут только! И «долой» и «быдло», и «даёшь революцию»!
Выдали, наконец, справочку мне, что не возражают, мол, что я собственник. Теперь всё! Ещё в четыре инстанции, и моя квартира, - МОЯ!
Повернулся я к толпе, внутри-то радостно! Засовываю бумажки свои исключительно в карман, да говорю:
- Ну, раз вам так нужна революция, - делайте революцию. Хрен с вами!
И пошёл дальше, - счастливый.