7 февраля исполнилось бы 95 лет Николаю Васильевичу Вырубову. Русскому человеку, прожившему почти всю свою жизнь за границей. Человеку, которого Путин, будучи президентом, назвал единственным русским, награжденным всеми высшими воинскими орденами Франции: орденом Почетного легиона, двумя Военными крестами и Крестом Освобождения. Человеку, который десятилетним мальчиком провожал в последний путь князя Георгия Евгеньевича Львова, и благодаря которому были изданы в России его воспоминания. Меценату и дарителю, который передал Смоленскому храму в Поповке старинную «львовскую» икону, как только до него дошли первые вести о восстановлении этого храма.
К сожалению, сам Николай Васильевич совсем немного не дожил до этого юбилея – он умер в Париже в августе прошлого года. Памяти этого замечательного человека, с которым мне лично посчастливилось встретиться, посвящается этот очерк.
В Париже я побывал 4 года назад и всё благодаря Львовскому проекту. Но поехал я туда не первым: сначала во Франции побывал алексинский глава Александр Федорович Ермошин, затем - Дарья Полуэктова из Авангарда, победившая в районной викторине по князю Львову, и вот, наконец, дошла очередь и до меня. Приглашала французская сторона в лице председателя Земгора Юрия Александровича Трубникова. Земгор, или Российский земско-городской комитет помощи русским беженцам во Франции – это самая крупная русская эмигрантская организация в Европе на сегодняшний день. Основал ее в 1915 году «наш» князь Львов, затем он же воссоздал ее в эмиграции. И вот спустя 95 лет Земгор до сей поры живет и, по-прежнему, помогает людям, «творит благо». Земгор оказывает содействие нескольким русским организациям во Франции - детскому лагерю “Витязь”, Русскому студенческому христианскому движению (РСХД), церковно-приходским школам в Париже и в его пригородах. Но главное его детище – это старческий дом в местечке Кормей-ан-Паризи, что неподалеку от Парижа. Кстати, сам Николай Васильевич долгое время, вплоть до 1990 года, возглавлял эту благотворительную организацию.
Одним из самых важных пунктов моей программы, наряду с посещением могилы князя Львова на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, была встреча с Николаем Васильевичем. На третий день парижской жизни за мной заехал Юрий Александрович Трубников, и мы отправились на авеню Йена. Дом Николая Васильевича находится в самом центре Парижа, всего в десяти минутах ходьбы от Триумфальной арки. Фешенебельный, престижный и страшно дорогой район. Судя по всему, Николай Васильевич был весьма состоятельным человеком.
Родился Николай Васильевич в 1915 году, в Орле, в том самом доме, где сейчас находится музей И.С. Тургенева. Вскоре после его рождения грянула революция, все смешалось в России, и для Вырубовых, как для тысяч других дворянских семей, настали тяжелые времена. Отец, Василий Васильевич Вырубов, к тому времени был уже в эмиграции, а вот всю оставшуюся в Орле семью – бабушку, дедушку, тетю, мать с тремя детьми – местная власть под предлогом создания музея просто-напросто выкинула на улицу. Имущество в доме «де факто» стало музейными экспонатами, и вывезти его, разумеется, не разрешили. Стали жить в деревне, но спустя некоторое время достали и там. В 1921 году арестовали мать. В тюрьме Ольга Николаевна Вырубова заболела тифом и умерла. Троих осиротевших детей забрала тетя Кира и увезла в Петербург. В целях безопасности пришлось даже поменять свою фамилию на девичью матери – Галаховы. Уж очень фамилия Вырубовы резала пролетарский слух, во многом из-за фрейлины императрицы Анны Вырубовой. В холодном и голодном Питере надо было как-то выживать. Коля был самым младшим в семье, и в его обязанности входила заготовка дров. Вечерами будущий командор тайком отдирал доски от деревянных петербургских мостовых, которыми затем топили печь. В 1923 году жена дяди Галахова, состоятельная немка, выкупила семью у Советского государства за 50 000 марок. Так Вырубовы-Галаховы без каких-либо средств к существованию оказались в эмиграции.
Выехали мы с Юрием Александровичем несколько раньше назначенного часа. В Париже, как и во всяком мегаполисе, жуткие проблемы с парковкой, особенно в центре. Но нам здорово повезло, буквально перед нами отъехала машина, и Юрий Александрович тут же ловко втиснул в освободившееся местечко свой новенький «Ситроен». Встреча была назначена на час дня, а это значит, что мы должны были позвонить в дверь ровно в час дня, ни раньше, ни позже. Такая пунктуальность для западных людей совершенно естественна, как для нас, например, придти в гости совсем без звонка. Время у нас было, и мы его не спеша, выгуливали, разговаривая о Николае Васильевиче.
Конечно, меня в большей степени интересовало то обстоятельство, что Николай Васильевич остался, пожалуй, единственным человеком, который хорошо помнит князя Георгия Евгеньевича Львова еще при его жизни. Отец Николая Васильевича доводился племянником князю, кроме этого он долгое время был преданным соратником князя Львова на земском поприще, занимая ответственные посты в Земско-городском союзе. В первом составе Временного правительства Василий Васильевич Вырубов занимал пост товарища министра внутренних дел, т.е. фактически был заместителем князя Г.Е. Львова. В эмиграции он продолжал активную работу в Земгоре и опять рядом с князем. Когда в 1925 году Георгий Евгеньевич умер, то его похоронили на Сен-Женевьев-де-Буа в семейной могиле Вырубовых. Николай Васильевич как раз в этот момент жил у князя Львова, и он был единственным человеком, кто присутствовал при его смерти. Видимо, по наследству к нему перешли бумаги князя, в том числе рукопись неоконченных воспоминаний. Они дождались своего часа в конце 90-х годов. Благодаря личному участию Николая Васильевича они были изданы, а затем и переизданы в издательстве «Русский путь». И во многом благодаря этой книге состоялся в Алексине Львовский проект.
Наконец, время подошло. Юрий Александрович жмет на звонок на высокой массивной двери старинного особняка. Короткий разговор по домофону по-французски, щелчок, и дверь распахнулась. Входим в огромный вестибюль, выложенный большой напольной каменной плиткой. Скорее даже, это был не вестибюль, а крытый дворик, украшенный мраморными бюстами на высоких колоннах. Все очень солидно и даже роскошно. И вот навстречу быстро выходит сам хозяин. Высокий, худощавый, стремительный. При виде него откуда-то в памяти всплывает чисто французское «мой генерал». И, правда, военная выправка чувствуется за версту. Поздоровались, проходим в холл. Стены сплошь увешаны картинами, гравюрами, фотографиями; такое впечатление, что от пола до потолка. Выкладываю свои подарки: тульский пряник (куда же без него родного), альбом фотографий с видами Поповки и книгу «Егнышевка» (это по просьбе автора Александра Сергеевича Попова). Николай Васильевич лишь мельком глянул на мои скромные дары и принялся расспрашивать: как фамилия, кто родители, сколько лет и так далее. Я, было, начал сворачивать разговор на князя Львова, что, дескать, помним и чтим, в Поповке мемориальный знак стоит и прочее. Но Николай Васильевич отмахнулся от моей сентиментальщины, и тут на меня обрушился такой напор, что я, честно говоря, растерялся. Суть разговора была примерно такова: почему вы в России не боретесь за свои права, почему не идете в муниципалитет, когда видите яму на дороге, «как делают все люди в Европе» и т.д. и т.п. Причем все это с такой горячностью, с такой энергией! Я сначала вежливо отмалчивался, но постепенно меня это стало задевать. Дело в том, что я за границей был первый раз, и уже на третий день началась некая ностальгия, да и вообще за державу стало обидно. И тут между нами начался спор, что называется за жизнь. Каким-то образом вырулили на Сталина. Николай Васильевич схватил лежавшую рядом газету. Оказалась, что это какая-то свежая орловская газета, со статьей, что в Орле местные коммунисты собираются поставить памятник Сталину. Николай Васильевич в запале повернулся к Юрию Александровичу Трубникову, который во время нашего бурного диалога стойко держал нейтралитет: «Юра, ничего там нельзя сделать?». Поразительно! Человеку за 90, богач, кавалер всевозможных орденов, казалось бы, живи в свое удовольствие, в почете и достатке, а он читает в Париже орловские газеты и пытается еще как-то влиять на жизнь в России. Энергетика у человека просто потрясающая! Между тем, наш спор достиг своего апогея, и после какого-то моего ответа все дружно рассмеялись, и напряжение резко спало. Стало легко и комфортно, и мы начали просто разговаривать, уже без политики. Исчезла скованность, стали больше шутить, и я почувствовал расположение к себе Николая Васильевича. Он снял со стены икону: «Вот смотрите, это мой предок, святой князь Федор Ярославский». Стал показывать другие портреты. Коснулись в разговоре войны. «А я ведь встречался с вашим Жуковым, когда служил переводчиком в ООН. Я считаю, что зря после войны большую часть русских пленных передали обратно в Советский Союз, где их ждали репрессии».
Николай Васильевич – настоящий фронтовик. Когда началась война, он жил в Англии. Немцы напали на Францию, и он решил добровольцем пойти на фронт, чтобы честно послужить стране, давшей приют ему и его семье. В 1940 году он записался в войска де Голля и прошел вместе с ним всю войну. Участвовал в серьезных боях, был не раз ранен. Подавал рапорт с просьбой отправить его воевать в Россию, но не сложилось. Отсюда и характер: ни малейшего следа сентиментальности, внутренний титановый стрежень, несгибаемая воля, трезвый, охлажденный ум и высокая самооценка. Тем времен аудиенция подошла к концу. Напоследок Николай Васильевич попросил меня передать в дар Алексинскому художественно-краеведческому музею большую серебряную памятную медаль с изображением трех российских императоров. Еще долго после этой встречи я мысленно спорил с Николаем Васильевичем по поводу его видения России, находя все более убедительные аргументы в свою пользу. Хотя, надо отдать должное, он был во многом прав. Не хватает нам личного гражданского мужества, чего уж там греха таить.
На следующий день, в гостях теперь уже у Юрия Александровича, раздался телефонный звонок. Меня пригласили к телефону: звонил Николай Васильевич. Первое, что он сказал, что еще вчера прочитал книгу «Егнышевка» и в чем-то там не согласен с автором в определении декабризма. И все это с неподдельным интересом и даже азартом. Очень тепло поговорили и очень тепло попрощались. Как теперь выяснилось навсегда. В августе прошлого года Николай Васильевич умер и был похоронен в фамильной могиле Вырубовых на Сен-Женевьев-де-Буа, рядом с отцом и князем Львовым.
Уже дома, рассматривая фотографию нашей встречи на компьютере, вдруг увидел, что за окном комнаты, где мы разговаривали, посажены несколько березок. Тонкие, изящные и такие русские березки. Видимо, Николай Васильевич до конца своих дней смотрел на Париж сквозь эти русские березки. Нет, что ни говори, странный мы народ, русские…