А. Одиноков – краевед, Великий Новгород
Святое крещение
По мотивам книги: Рявкин Г.Е. Тайная история Новгорода Великого. Великий Новгород, 2012.
Быть может, покажется странным, что в год 1150-летия Российской государственности появляются коммерческие проекты вовсе не направленные на подчёркивание праздника, а наоборот, создающие турбулентные вихри масс. Только стоит ли говорить о том, в отдельных частностях, что было предметом пристального внимания и исследования уже целых поколений учёных. Выходит, что их выводы мы, к сожалению, не можем не только уяснить, но и по достоинству оценить. Кстати, среди таких учёных были и коренные новгородцы. Я обращаю Ваше внимание на Александра Ивановича Никитского (1842–1886) – выдающегося историка, профессора кафедры новой русской истории Варшавского университета, заслуженно пользовавшегося уважением и авторитетом среди известнейших историков России середины XIX столетия.
«Александр Иванович и двое старших его братьев воспитывались в новгородской гимназии, которую он, в 1860 г., и окончил первым, награждённым золотой медалью при выпуске…» «Уже на школьной скамье А. Никитский обнаруживал непреодолимое влечение к истории отечественной: в то время, когда другие его товарищи находили себе удовольствия другого рода, обыкновенно вне всяких занятий, Никитский свободное время предавался чтению исторических книг, доставлявшие ему большое удовольствие. Чем он и выработал себе как некоторую самостоятельность взглядов, так и обширную начитанность…». С самых ранних занятий юным Никитским изучением истории, рядом оказался опытного наставник, учитель в лице известного педагога, краеведа и археолога Ивана Куприяновича Куприянова.
«…Благодаря его, несомненно, руководящему влиянию, молодой Никитский, обратившийся к изучению новгородской старины, в своих статьях, написанных им ещё в бытность в гимназии и напечатанных в “Новгородских губернских ведомостях”, мог уже высказать некоторую самостоятельность взглядов». Без сомнения и другое, что именно И.К. Куприянов способствовал пристальному изучению Никитским летописного материала, как главного источника исторических исследований, так как сам Куприянов строго придерживался этого принципа.
«Окончив блистательно курс в 1860 г., в новгородской гимназии, Никитский поступил на историко-филологический факультет С.-Петербургского университета». Однако университет переживал не лучшие времена: «увлечённая гибельными идеями Запада, молодёжь волновалась и производила беспорядки…< >…тем не менее, Александр Иванович сумел ревностно продолжать свои любимые занятия по отечественной истории…». После закрытия, в 1861 г. университета Никитскому пришлось самостоятельно готовиться к кандидатскому диплому и защищаться в 1866 г., в университете св. Владимира. «В таких молодых летах Никитский уже поражает своею замечательною силою воли и твёрдостью духа, которые он обнаружил так явно, несмотря на окружавшую его суматоху».
Направленностью исследовательской деятельности Никитский избрал историю Новгорода и Пскова. Начиная с 1870 г. в столичных журналах «Вестник Европы», «Русская Старина», «Журнал Министерства народного просвещения» публикуются очерки и статьи, исторические исследования А.И. Никитского по темам: «Теория родового быта в древней Руси», «Очерки из жизни Великого Новгорода», «Военный быт в Великом Новгороде», «Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде», Очерк внутренней истории церкви в Пскове», «Очерк внутренней истории Пскова».
В 1873 году отдельной книжкой выходит: «Очерк внутренней истории Пскова». «Труд этот восполнил пробел в русской исторической науке, который издавна уже ощущался, причём как по самостоятельности взглядов, так и по оценке материала и источников является образцовым. Благодаря этому труду, С.-Петербургский университет признал Никитского магистром русской истории, Императорская академия наук удостоила его Уваровской премии. Вскоре после этого предложил Никитскому вакантную кафедру по русской истории Варшавский университет».
Подвергая рецензированию исследование Александра Ивановича «Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде», видный русский историк Е. Замысловский констатировал: «Новый труд его раскрывает перед нами ту многообъемлющую и исполненную живого интереса сферу деятельности Великого Новгорода, в которой так заметно выражались его самобытные стремления, близко знакомит с главными моментами развития тех отношений, которые держались религиозно-нравственным авторитетом, рождались и видоизменялись под влиянием более постоянных, лучших стремлений, а не под влиянием случайных интересов, мелких, корыстных расчётов, увлечений толпы, так часто колебавших весь строй новгородской жизни. Это высоко поучительная, религиозно-нравственная сторона жизни Великого Новгорода, давшая ему известную устойчивость и спокойствие, столь необходимое ему, по достоинству оценена г. Никитским и в сочинении его выступает в ярких образах. Талантливый и много потрудившийся автор его один из лучших в настоящее время учёных знатоков новгородской и псковской старины, нередко вполне овладевает вниманием читателя и переносит его в ту эпоху независимого существования Великого Новгорода, когда окрепла его самобытность и определилась власть владыки. Всё его многосложные отношения и к вечу, и к князю, и ко всему населению Новгородской земли, и к соседним государствам, вообще значение его обширной власти ни в одном сочинении по истории Новгорода не были так верно определены, так живо и с такою полнотой обрисованы, как в новом труде г. Никитского».
«Этот труд доставил Никитскому диплом доктора русской истории от Санкт-Петербургского университета». Это выдержки из «Некролога» А.И. Никитского и критической статьи Е. Замысловского.
Всё это мы привели для восполнения нашей памяти об этом Учёном с большой буквы.
В 1879 году в Санкт-Петербурге была опубликована книга А.И. Никитского «Очерк христианской истории церкви в Великом Новгороде». Раздел первый посвящён «Утверждению христианской церкви в Великом Новгороде (X–XII в.)». Нет необходимости приводить полный текст доводов и выводов Александра Ивановича в части реакции новгородцев на «водворение христианства». Существовали особенности на каждой территории: и в Киеве, и в Великом Новгороде. Говоря о них, Александр Иванович упоминает, что «господствовавшее в древней Руси язычество далеко не отличалось таким сильным развитием, какое замечается у многих других исторических народов. Оно только ещё вступило в период антропоморфизма и выражало это вступление размещением человекообразных идолов в важнейших религиозных центрах. А при слабом развитии антропоморфизма не могло быть ни храмов, которые служили бы покровом для языческой святыни, ни – что ещё важнее, – самостоятельного жреческого звания, не могло быть, следовательно, класса лиц, в прямом смысле, наследованный от предков порядок вещей. Самое большое, что можно было тогда встретить, это – волхвов, которые, конечно, то же должны быть отнесены к числу представителей старой религии, но только совершенно в ином, нежели жрецы, смысле». И далее: «В виду этих обстоятельств, было бы странно ожидать, чтоб язычество явило собою на Руси пример деятельного сопротивления при встрече с христианством. И действительно, наблюдая процесс начального водворения христианства на Руси, мы нигде не видим язычества в деятельной борьбе с новым вероучением. Напротив того, как бы сознавая свою слабость, язычество везде без боя очищало для христианства поле действия. Не только в Киеве и ближайших к нему древнерусских землях, но и в более отдалённых северо-восточных краях христианство получало господство без всяких столкновений с народной массой. Это общее замечание применяется вполне и к Великому Новгороду».
Обращаясь к источнику, вводящему в заблуждение не только простых граждан, но и таких учёных, как «гг. Соловьёв и Костомаров», повторяющих миф «о противодействии новгородского язычества водворению христианства», Александр Иванович констатирует: «Однако данные, на которых они основывают свои заключения, являются слишком шаткими и неубедительными, и не могут заставить нас усомниться в мирном распространении христианства и в Новгороде. Якимовская летопись [следует читать «Иоакимовская летопись». «Иоакимовская летопись» сохранилась только в пересказе Татищева. Летопись была составлена в 17 веке, при этом составитель опирался на более ранние источники, см. Шахматов А.А. Общерусские летописные своды 14–15 вв. // ЖМНП. 1900. № 1. С. 183, 185; Янин В.Л. День десятого века // Знание-сила. 1983. С. 17. – А.О.»], откуда почерпаются сведения о сопротивлении язычества в Новгороде, отличаются таким мутным характером, что было бы уже давно пора, совсем исключить её из числа источников по новгородской истории».
Чтобы окончательно снять вопрос о Якимовской летописи А.И. Никитский предложил «Разбор сказания Якимовской [Иоакимовской. – А.О.] летописи о крещении Новгорода», который мы приводим полностью.
«Касаясь Якимовской летописи, Карамзин («История государства Российского». Т. I. Прим. 463) заметил, что «из всех сказаний мнимого Иоакима самое любопытнейшее есть о введении христианской веры в Новгороде». Вот это любопытнейшее сказание, как оно напечатано у Татищева, «Российская история», Т. I. С. 38 — 40: «М». В Новгороде людие уведавше, еже Добрыня идет креститися, учиниша вече и закляшася все не пустити во град, и не дати идолы опровергнути и егда приходом, они розметавше мост великии, вздоша со оружием, и аще Добрыня прельщением и лагодными словы, увещевая их, обаче они ни слышати хотяху, и вывесше два порока великие со множеством камения поставиша на мосту, яко на сущие враги своя, вышший же над жрецы Словян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой строне, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди елико можахом; но гиблющим в нечестии слово крестное, яко апостол рекл, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни неколико сот крестя. Тогда тысяцкий Новгородский Угоняй, езди всюду вопил: лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание. Народ же оныя строны разсвирепев, дом Добрынин роззориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша. Тысяцкий же Владимиров Путята, яко муж смысленый и храбрый, уготовав лодия, избрав от Ростовцев пять сот мужей, нощию перевезеся выше града на ону сторону, и вшед во град никому же пострегшу; вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняшу, оного и других предних мужей ят, и абие посла к Добрыне за реку Людие же строны оныя услышавше сие, собрашася до пяти тысящ, оступиша Путяту и бысть между ими сеча зла. Некие шедше церковь Преображения Господня разметаша, и домы христиан грабляху. На разсветании Добрыня со всеми сущими при нем приспе и повеле у брега некие домы зажещи, чим люди паче устрашены бывше, бежаху огнь тушити и абие преста сечь. Тогда предние мужи пришедше к Добрыне просиша мира. «N». Добрыня же собра вои, запрети грабление, и абие идолы сокруши, древяннии сожгоша, а камении изломав в реку ввергоша, и бысть нечестивым печаль велика. Мужие и жены видевше тое с воплем великим и слезами просяще за ны, яко за сущие их боги. Добрыня же насмехаяся им веща: что безумнии сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут: кую пользу вы от них чаять можете! И посла всюду объявляя чтобы шли ко крещению. Воробей же посадник сын Стоянов, иже при Владимире воспитан, и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжище, и паче всех увеща. Идоша мгнози, а не хотящих креститися воини влачаху и крещаху мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некрещении поведаху о себе крещенными быти, того ради повелехом всем крещенным кресты на шее, ово деревянны, ово медяны и каперовы (сие видится греческое оловянны испорчено) ни выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестити, и абие розметанную церковь паки сооружихом, и тако крести Путята, иде ко Кыеву. Село деля людие поносят Новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем».
Но указав на интерес, представляемый сказанием Якимовской летописи, знаменитый историограф счёл нужным прибавить: «Жаль, что оно выдумка, единственно основанная на старинной пословице: «Путята крести мечём, а Добрыня огнём».
Действительно, разбирая сказание Якимовской летописи, мы не можем не признать, что оно даёт одинаково ложное понятие как о характере древнейшего быта Великого Новгорода вообще, так и о самом событии крещения его в частности. Картина состояния древнего Новгорода, получаемая из сказания, является не чем иным, как продуктом частью фантазии, частью же невежественного перенесения фактов позднейшего времени в седую древность. Так из Якимовской летописи мы узнаём, что независимо от княжеских чинов, какими нужно считать посадника Добрыню и временно бывшего в Новгороде тысяцкого Путяту, там были уже в X столетии и свои местные, отличные от княжеских чины, свои посадники и тысяцкие. К числу их нужно отнести тысяцкого Угоняя и посадника Воробья. Последний, правда, не назван прямо Новгородским, но это ясно видно из того обстоятельства, что в Новгороде присутствовал княжеский посадник Добрыня, и что мнимый Иоаким считал нужным объяснять расположение Воробья к христианству предварительным воспитанием его при дворе Владимира. Но кто привык относиться сколько-нибудь непредубеждённо к Новгородской старине, тот сейчас же, заметит, что, ни каких подобных народных чинов в Новгороде при Владимире святом быть не могло, что все они образовались значительно позже и притом не иначе, как из княжеских.
Ещё резче и нагляднее ложность Якимовского отрывка сказывается в представлении некоторых частных черт Новгородского быта. Отрывок рассказывает, например, что язычники для вящей обороны вывезли на мост два больших порока и начали бросать из них каменья на просветителей, как на своих заклятых врагов. Но при поверке оказывается, что ничего подобного быть не могло, так как употребления пороков Новгородцы, в то время, ещё не знали и начали, как показывают свидетельства иноземцев, учиться искусству строить метательные машины и обращаться с ними только в XIII столетии (Seript. Rer. Liv. I. 104. 1206 г.).
Далее. Говоря о сторонах, на которые Новгород разделялся рекою Волховом, отрывок называет одну из них Торговою, а другую, Софийскою, «оною строною». Но такие наименования мы вряд ли услышали бы, если бы писавший сказание был действительно знаком с топографией древнего Новгорода. «Оною строной» Софийская сторона в Новгороде никогда не называлась; напротив это была для Новгородцев «си сторона». «Он пол» было собственно первоначальное название для Торговой стороны, которое сохранялось ещё долго в названии жителей последней, или половцами (ПСРЛ. III. 3. 1093 г.; 4. 1113 г.).
Не менее ложным является и представление самого обращения Новгородцев в христианство. Сказание сообщает нам, что в Новгороде было не только жреческое звание, но и что жрецы имели своего рода организацию, что на челе новгородского жречества стоял Богомил, прозванный за сладкоречие Соловьём. Но достаточно самого беглого знакомства с новгородской историей, чтобы видеть, что в этих сообщениях мы имеем пред собою не действительные исторические факты, а только цепь умозаключений учёного автора, а именно: если были жрецы, то они, должны же были иметь и какое-либо начальство. В самом деле, еслиб отрывок передавал действительность, а не вымысел, то между лицами, от которых шло противодействие, мы увидели бы не жрецов, а волхвов, как это и случалось на Руси не раз при столкновениях язычества с христианством.
Затем, из сказания мы узнаём, что рядом с таким развитым язычеством в Новгороде существовало уже и христианство, и что последователи его не только наслаждались благами новой религии в тиши, но и публично отправляли богослужение, соорудив себе для этой цели храм Спаса Преображения. Теоретически, конечно, было бы довольно трудно отрицать возможность присутствия в Новгороде христиан. Но в истории идёт дело не о возможности, а о действительности. А в этом отношении сказание представляет самую явную несообразность. Оно упоминает о церкви Спаса Преображения, говорит даже, что после разрушения язычниками она была вновь восстановлена. Но странное дело: по Якимовской летописи церковь Спаса Преображения, является первою в ряду новгородских христианских храмов, а между тем другие новгородские памятники не только не сохранили о ней никаких воспоминаний, но даже не представляют никаких указаний на то. Чтобы в Новгороде на Софийской стороне вплоть до XV столетия вообще существовала хоть какая-либо церковь во имя Спаса Преображения. Нет основания, объяснять это исчезновение церкви Спаса Преображения и в памяти, и в жизни небрежением Новгородцев, так как известно, что они всегда усердно поддерживали свой исторически первый христианский храм, церковь св. Иоакима и Анны. Остаётся, следовательно, предположить одно, то именно, что церкви Спаса Преображения, о которой говорит Якимовская летопись, никогда и не существовало.
К этим соображениям, могущим дать понятие, с какого рода памятником мы имеем дело в Якимовской летописи, присоединим ещё одно. Якимовская летопись рассказывает, что рассвирепевший вследствие религиозной пропаганды народ разрушил дом Добрыни и избил его жену и некоторых из сродников. Со стороны язычников это совершенно понятно; но не понятно, каким образом Добрыня, взяв на себя трудное дело, обращение Новгородцев в христианство, не принял никаких мер к тому, чтоб обезопасить, по крайней мере, свою собственную семью от возможных насилий».
Итак, мы приходим к тому, что надо больше обращать внимание на труды историков, дающих фундаментальность науке, именуемой: «История» нашего города, с уже проверенными временем и научными диспутами выводами.