Я шел по ночному парку, под падающими хлопьями снега, в облаке обрывков смеха - веселого, беззаботного, поминутно встряхивая волосами, избавляясь от налипающих снежинок. Я - легкие джинсы, зимние высокие ботинки и черный свитер - одет не по погоде, но не мне жаловаться на холод. В тонких наушниках стучали барабаны, пела скрипка, тонко звучала флейта, соединяясь в веселом хороводе радосных образов и мыслей. Виляющий след - итог танцующей походки тянулся далеко, снег будто не смел заметать его сразу, когда я рядом, покорно ложился вокруг рельефных следов, терпеливо дожидаясь молчаливого согласия, и только потом проваливаясь между застывших стенок оставшихся после протектора подошвы.
Не один я был этой ночью в темном парке - все люди-статуи, марионетки-пешеходы, собачники-программы давно разошлись по домам, не рискуя выходить зимней ночью н улицы, но я был не один - ведь были те, кого опасаются эти люди.
Другие люди. Собственно чего еще бояться современному человеку? Болезни излечимы, грехи стали пустяком, ибо святость для нас ныне недостижима, война далеко, за прочным куполом обыденностей, голод... а что такое голод? Большинство и забыло что это такое - делить батон хлеба на четверых и растягивать его едва ли не на неделю. Все очень толсто, мирно и спокойно, единственная опасность - это сами же люди.
Кто-то боится жить, им необходимо самоутверждаться ежесекундно, пока они ожидают затрещины от мира, другие озлобились, обиделись на одного, но мстят всем, третьи просто пресылись скудными радостями, что отвела им судьба и хотят прибавить остроты своему существованию.
И первые, и вторые, и третьи - те же люди. У каждого из них есть причина и есть право делать то, что они делают. Глупо их ненавидеть за то, что они выполняют свою программу. Это их потребность, их стимул, возможно есдинственное, что заставляет их чувствовать себя живыми.
И когда около полудюжины вышли навстречу, задав ненужные вопросы - просто для проформы, потому что так положенно, я не стал отвечать - разведя руки я пошел навстречу им, негромко посмеиваясь и не сбиваясь со своего внутреннего ритма.
Удар, удар, удар... довольно банально, но что поделаешь - повалить и запинать, вероятно, единственный весомый аргумент в таких стычках. Что-то вроде инстинкта, замешанного пополам на страхе и ненависти. Плеер пропал из кармана, наушники сломаны, лицо было разбито, свитер изодран и запачкан, несколько костей пошли трещинами - исход короткой встречи с людьми.
Люди.... все же странные создания. Страстно желая защиты и помощи они начинают полагаться только на себя - их души начинают рваться от нерешаемых задач, безответных вопросов, а они все больше замыкаются в своем панцире, не желаю знать ничего кроме себя и своего мирка.
Я встал, негромко посмеиваясь, на левом запястье блеснула полоса серебра - змеи и листья оплетали тонкую руку. Синяки рассосались, потрескавшиеся кости срослись, рваная плоть сошлась обратно. Отряхнув целый свитер, я достал из кармана плеер и воткнул в него наушники. Этническая музыка. Обожаю этническую музыку.
Я шел, смеясь и танцуя под снегопадом, по ночному парку.
. . .
Жизнь. Она несется мимо нас, игриво проводя по лицу пушистым хвостом неуловимой удачи, ласково трепля за успехи, а порой и жестоко опрокидывая зарвавшихся гордецов. Разве можно говорить *Ах, за что мне выпала такая доля? Почему жизнь ко мне несправедлива?*? Никогда! Все получают то, что заслужили, ни больше, ни меньше. Веришь в судьбу? Брось, возми дела в свои руки, не будь фаталистом. Заслужи, заработай, выгрызи причитающееся, но не проси - никто не даст, да и нет никого. Есть ты, люди вокруг, и этот небольшой мир.
Но и сам ты - целый мир в себе. Все твои мечты, тревоги, страхи, сиюминутные желанья и прихоти - это тоже целый мир, целая Вселенная. Задумайся о своих чувствах - чувствуешь их звучание? Разве не переливаются в тебе цветные ручьи, светящие ярко, цветно, живо, прямо в твое сознание? А твои страхи? Разве не заставляют они тебя двигаться быстрее, прижигая каленым льдом, хлеща ржавыми цепями твою беззащитную душу, разве не спасают они тебя от бед? Разве не предупреждают об опасностях, таящихся за поворотом? Подумай о себе со стороны. Загляни в свои глаза, пройдись по городам своего сознания, чтобы постучаться в дверь и пообщаться за кружкой чая со своей душой, если хватит сил выслушать правду, увидеть её своими глазами, если хватит мужества не спрятаться в раковину.
Так, как ты делаешь это каждую ночь, во снах. Тебе же говорили что ты кричишь во сне, что ты беспокоен, но проснувшись ты ничего не помнишь. Сетуешь на плохую экологию, стрессы, зашлакованость организма,и прочее, прочее, прочее... А ответ прост - когда бренная оболочка не гнятет твой разум, он поистине свободен, волен видеть, слышать, знать, ощущать правду. Не в твоих, однако, силах принять её. Ты забываешь все, продолжаешь жить, светя тускло, словно лампочка, что питала тебя, почти разрядилась. Вот-вот, кончится драгоценный заряд, последние протоны пробегут по проводам твоей души, и ты потушнешь, растворишься в беспроглядной тьме, как всякая тень пополуночи. Печально будет плакать о тебе твоя душа, роняя в сладкий чай горькие слезы, но никто её не утешит. Время пройдет, ты исчезнешь.
Не слушай лозунги всех прочих. Все эти *Будь молод душой!*, *Живи во имя идеи!*, *Труд - твое все!*, *Поступай с другими так, как хочешь чтобы они поступали с тобой!*. Все эти лицемерные и чуждые тебе правила и призывы ничто. Свою правду, свою цель сможешь увидеть только сам. В этом сражении ты один - и полководец и армия, а твой враг - твоя нерешимость.
. . .
Все мы спим и видим сны. Грезы, кошмары, пророчества, рассуждения *вслух*, абстрактные абстракности, и тому подобный соматический бред. Для каждого и в каждый раз - свое. Что-то новое и неповторимое, что с оттенком легкой иронии дарт нам наше воображение.
Но иногда наши сны куда более реальны чем окружающая действительность.
То что мы видим, влияет на нас, и даже меняет нас. *Брат, ты изменился. Не знаю что, но ты какой-то другой.* - скажут другие. Ты изменился? Нет, ты все тот же, но одно из звеньев твоих пут-цепей лопнуло золотистыми искрами, дало немножко больше воли твоим суждениям, твоей жизни.
И вот я сплю. В эту ночь я необычайно тих. Я больше не буду кричать от ужаса осознания, нет. Моя прежняя жизнь кончена, мне надоело жить так, как я жил раньше - в вечном страхе и унижении, и сейчас я взгляну в глаза той правде, что доступна для всех даром, но которую не все смогут принять.
Я шел по разрушенному городку. Окна дез стекол слепо таращились в полотно серой мешковатой ткани, что заменяло небосвод в этом странном месте, распахнутые двежи беззвучно кричали, зияя чернеющими проемами.
Я мог идти только вперед, только к Цели, без сомнений и сожаления. Реальность за моей спиной сминалось, сворачивалось в абсолютное бесцветное Ничто. Какого цвета бесцветие? Черного? Нет, черный - это искры всех цветов, перемешавшихся в безумной смеси на палитре сумасшедшего художника. Белого? Нет. Белый - цвет чистоты и совершенства, цвет чистого холста, пустой страницы, цвет безудержного вдохновения, абсолютной власти сознания, безграничной идеи. Бесцветие не описать словами, доступными человеку, это вне его понимания. Можно лишь принять как факт.
И вот я иду, не сбавляя шага. Одна остановка, секундное замешательство, и волна пустоты поглотит мою сущность, я исчезну как улица, как дома, как серое мешковатое небо, как полоса асфальта. И я иду вперед.
- Ты пришел. - раздался глас. Он шел отовсюду - из неба, из зияющих провалов на стенах домов, из асфальта под ногами, из моей головы. - Но готов ли ты? Сколько раз ты пытался, и ни разу не смог дойти до конца.
- Но я ничего не помню. - тихо возразил я, и изумился, услышав собственный голос - сейчас, рядом со вселенской пустотой и вселенчкой силой он не казался слабым, ничтожным. Он был преисполнен неуверенной, робкой, зарождающейся, но силы, и это было прекрасно.
- Конечно не помнишь, да. Ведь ты слаб, чтобы запомнить ту долю унижения и боль, того позора, который ты испытывал каждый раз, отвергая свой Путь. Вновь я спрошу тебя - на этот раз ты дойдешь до конца? Найдешь свою Цель?
- Да.
- И ты не боишься потерять все? - голос усмехнулся. - Свою прежнюю жизнь ты забудешь, всех родных и близких потеряешь, а новых не заведешь, ибо никто не примет тебя, обновленного.
- Я.. знаю.
- И ты все равно пойдешь?
- Да.
- Тогда ты умрешь. Ты будешь измучен, твой дух будет страдать целую вечность, но некому будет услышать твои слова, ни с кем не сможешь ты поделиться своими мыслями, никому не сможешь раскрыть правды. Те, кого ты знал раньше забудут про тебя, они будут помнить только легкую тень - был человечек, и не стало его. Ты пойдешь?
- Да.
- И ты не дрогнешь, когда увидишь себя изнутри? Все свои слабости, всю свою грязь, все свои страхи? Ты не святой, ты не безгрешен, твои страхи есть Легион, ибо много их, твоей грязью можно было бы затопить весь мир - ты не отвернешься от себя?
- Нет. Я пойду.
- Как знать, как знать. Возможно ты ошибешься в мелочи, отвернешься от главного, потеряешь нить - и тогда ты вечность будешь гореть среди гнили и тьмы, кроящейся в самых сокровенных уголках твоей души, между складками одежды, в уголках глаз, под ногтями. Тебя не пугает это?
- Я пойду. - упрямо повторил я.
- Чтож. Это твой выбор. Иди.
И город кончился. Я вышел с асфальта на паркетный пол, серое небо сменилось натяжным потолком с ярко горящими лампами. Стены враз окружили меня, я оглянулся, и нащупал взглядом прочный бетон, покрытый светлыми обоями.
Посреди комнаты без окон и дверей стояло кресло, а в кресле, укутанный пледом, спал иссохшийся старик. Редкие волосы, морщинистая кожа, прерывистое сиплое дыхание, темные мешки под глазами, костлявая ладось, выпавшая из под покрывала и нервно вздрагивающая.
- Это твой друг. - шепнул голос. - Ты забыл про него, а он помнил. Что ты скажешь ему теперь? Ты не чувствуешь своей вины?
Я поник. Присев рядом с креслом, я взял совсем невесомую, словно пустую, ладонь в руки. С нежной заботой взглянув в судорожно сжатые губы я начал говорить.
- Я виновен. Я виновен во многом и перед многими, но перед тобой - особенно, мой старый друг. Ты сильно изменился, да и я тоже. Ты стал сухим снаружи, а я внутри, и это все - моя вина. Ты мог бы отпустить мучительную память, прекратить муки совести и гонения беспокойства, но ты помнил обо мне все эти годы. Возможно только твоя забота и помогала мне держаться, незримо придерживая меня за плечи каждый раз, когда я был готов отступить. Я виновен перед тобой, и перед собой. Каждый прожитый день должен стать кирпичем, положеным в повозку моей души, и стал им. Теперь, когда ты готов умереть, но не сдаться, твой дух будет последним, завершающим кирпичиком моей ноши, которую я буду нести за собой вечность, отведенную мне. Спи спокойно, мой друг, я не забыл о тебе, и никогда не забуду.
Я почуствовал. Груз, прежде неощутимый, стал больше тысячекратно.Теперь я с трудом мог встать. Но я встал, положил руку на грудь старика и поцеловал иссохшийся, худой лоб. И все рассыпалось в одночасье.
Голос смеялся.
И я пошел дальше, привыкая к своей новой ноше. С кждым шагом я шел все четче, моя решимость только прибавлялась, и спустя вечность мгновения я пришел к следующей комнате.
На этот раз света не было. Сумрачная зала каменных стен, столбов, выгнутого сводчатого потолка, плитчатого пола и единственной хозяйки.
Она тояла спиной ко мне, и приглушенные рыдания ядом терзали меня, раздирали как когти зверя, оглушали как грохот тантамов.
Я подошел ближе. Хрупкое тело, завернутое в черные ткани, светлые волосы, забраные черными лентами, и горестное лицо, закрытое руками в черных перчатках.
- Это твоя подруга. Ты подчинил себе её сердце, привязал к себе все её мысли, стал её мечтой, и бросил. Она умерла разом - и стала другой. Жестче, вульгарнее, она умерла, а её место заменил дух её горя, ненависти и отчаяния. Что ты можешь сказать ей?
Я молчал. Стоя смотрел на неё, на ту, кто был когда-то смыслом моей жизни, а потом, после глупой ошибки разачоровала меня в себе. Я - виновен.
- Тысячу раз виновен... Ты - кровь на моих руках, мои оковы, мое клеймо. Я не могу оставаться прежним, зная что погубил тебя. Я не могу жить, зная что ты была убита мной. Я не могу, но я далжен пройти этот путь до конца. Так пусть же твои страдания, твои бессонные ночи, твоя горечь и ненависть станут моими, и я пронесу их с собой, чтобы они разрывали меня вплоть до моего перерождения. Тебе же, я желаю жить. Просто жить, в свое удовольствие - забыв меня как страшный сон. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
И я запылал. К моему грузу прибавились постоянные муки самоистязания. Вопросы без ответов, отчаяные крики *Что я зделал не так?*, начали плавить мой разум адским пламенем.
- Я.. должен.. идти.. - прошептал я, только чтобы убедиться что я еще жив, чтобы услышать свой голос, чтобы получить хоть немного уверенности.
И я пошел дальше. Голос смеялся.
Я должен идти до конца, тогда все зло, вся боль что исходили от меня исчезнут вместе со мной. Я растворюсь, чтобы занять свое место обновленным, свободным от оков и освободившим от себя остальных. И я дойду. Я постараюсь дойти. Я дойду, или умру по пути. Таков мой выбор.
- Ты прошел дальше чем раьше. - признал голос, насмешливо и иронично. - Ты действительно хочешь дойти до конца?
- Да.
- Но готов ли ты оказаться изгоем? Ты будешь один на всем свете, ты не сможешь повлиять ни на кого, и никто не сможет повлиять на тебя. Ты будешь вечным скитальцем, вечной тенью, незаметным даже в яркий день.
- Я готов.
- Тогда иди. Впереди - твои страхи. Сможешь ли ты принять их - зависит только от тебя.
И я пошел. Пошел мимо боли и страданий, мимо ярости и уныния, принимая и неся за собой все, что я совершил за свою недолгую жизнь, в шаге от отчаяния, в шаге от поражения. Только укоряющие образы заставляли меня с трудом волочить кровоточащие ноги, с трудом ворочать кровоточащими мыслями, Цель оправдывала все.
Боль длилась вечность. Пламя жгло, ледяными клинками кромсало разум, пузырящийся яд проникал в поры, кислота текла вместо слез, черви изгрызали мою плоть изнутри, но я шел. Во имя всех кого я знал, во имя той ноши, что я нес за собой, вопреки всем мукам.
И вот впереди, из густого тумана выплыла простая деревянная дверь. В беспамятсве, крича от терзаний, с трудом я нашел ручку и повернул её.
Не в силах что-либо видеть или слышать, я вошел внутрь, ибо там была моя Цель.
- Выпей чаю. - тихо предложил человек, сидящий за столом напротив меня.
И я потянулся за чашкой с рабской готовностью, желая хоть чем-то отвлечся от какофонии боль, играющей во мне.
Глоток.
Я горю. В ослепительном сиянии совершенства иллюзорной боли, я взлетел вверх, крича без звука, живя без жизни, чувствуя без тела. Сияние лилось из всех пор, сочилось из волос, рвалось из глазниц и беззубого рта, оно разрывало, жгло, резало...
. . .
Через столетия тьмы и бессзнательности я очнулся. Я сидел на скамейке, откинув голову и жадно вдыхая воздух, напоеный смогом и запахами гниения, но свободного от пылающих серных испарений - этот воздух сейчас казался удивительно вкусным.
- Ну вот и ты. - одобрительно сказал человек с чашкой чая, сидящий рядом.
Я оглянулся - в белой пустоте были только мы и эта скамейка. И воздух.
- Да. Я дошел?
- Удивительно, не правда ли? У этого чая потрясающий вкус... - пробормотал человек. - Да, ты прошел. Но вот зачем?
Он посмотрел прямо на меня, и я увидел себя. Те же черты, тот же взгляд, та же сутулость, но что-то было не то. Он был мной и не был мной одновременно. Словно бог, решивгий воспользоваться моим телом навел порядок, исправил мелкую деталь, стал поистине... совершенством.
- Ради других. - честно ответил я. Лгать я и не мог - вся ложь испарилась, вышла как болезнь. - Я хотел освободить их от себя.
- И ты прошел этот путь, только чтобы тебя забыли твои близкие?
- Чтобы они были счастливы. Я.. я чувствовал что так будет лучше.
- И что же ты хочешь получить? - другой я вновь отхлебнул из чашки.
- Ничего. Разве что возможность видеть их... иногда. Знать что с ними все хорошо, возможно... помочь чем-нибудь.
- И ничего для себя. - уточнил другой я.
- Да. Мне незачем. Я отказался от права жить, оставлять следы, грешить.
- Да. Мне это исвестно. - другой я прикрыл веки и откинулся на спинку скамейки. Долго он сидел так и пил чай, а я просто наслаждался ставшей уже непривыйной легкостью.
Другой я хмыкнул и тихо проговорил, роясь в кармане джинсов.
- Ты получишь право видеть. Ты получишь право жить так, как захочешь. Ты получишь чистую, безгрешную и неизменную душу. Так же как и прочие. - и он вынул из кармана сверкающий браслет - змеи и листья искусно переплетающиеся на обруче серебра.
- Прочие?
Он улыбнулся и вложил мне в руку браслет.
- Ты поймешь...
Я проснулся.
Camerdiner