Не было в детстве лучшего лакомства, чем ломоть простого чёрного хлеба с солью. Впрочем, всё вкусно, пока не уйдёшь слишком далеко от первых трёх букв азбуки, потом от первых трёх строчек, потом... и всё дальше, всё тоньше, всё тяжелей с каждым годом.
А тогда, помню, запросто колол зубами орехи. По молодой дурости. Пока молодой, чтобы заинтересовать женщину, достаточно молодости. Дальше уже требуется мифология.
Человек существует в пределах своей мифологии. Это не что иное, как весь тот хлам, который поднимает на жизненном пути вторая сигнальная, будь она неладна: обломки и фрагменты первоначал, до неузнаваемости искажённых нарастающими в канале передачи данных посторонними шумами. Эти осколки наш мозг перерабатывает и возвращает в степень большей или меньшей близости к исходникам, на самом же деле – извращает на свой лад и манер, сообразно индивидуальным особенностям, обеспечить приоритет которых над всеобщим и есть задача второй сигнальной системы.
Жизнь за пределами мифологии в принципе невозможна. Воспринятое как своё, общее становится личным и получает эмоциональное, если не интеллектуальное, оправдание. В дальнейшем это "своё-чужое" будет выполнять функции универсального кода общения с себе подобными, защитного поля, резервного источника, а более всего – той энергетической ауры, посредством которой мы являемся другому человеку, и которую многие ошибочно полагают собственно личностью. Всякие попытки отыскать в жизни некую "правду" с неизбежностью приводят к проблемам психосоматического характера. Не покидай мифологию, воин! Твоя мифология – твой кокон, который взрастит тебя и позволит пройти свою часть пути, она закончится камнем под деревом.
Предлагаемая история должна целиком и полностью рассматриваться в рамках специфической мифологии, которая наверняка знакома всем читателям, в том или ином приближении. А отнюдь не как свидетельство извращённого воображения, или злого умысла, или ещё какой-то из тех, существующих исключительно в оценочно-эмоциональной сфере, негласных поправок к "морали", которые многие вольны принимать за самую "мораль", не более и не менее.
Это была присказка. А вот и сказка.
Воспитание не дозволяет бить медолапого по морде. Только по лапам.
- Тимофеева, брось валять дурочку.
"Это вы, Николай Сергеевич, вообще и в настоящий момент валяете дурочку, а точнее, пытаетесь, а дурочка-то...".
- Ай!
- Я ж тебя завтра завалю, завтра завалю, ты понимаешь это?!
Математик на шкале цинизма – это где-то сразу после патологоанатома и немного недоезжая журналиста.
- Не сдашь профильный экзамен, и можешь ехать обратно домой, - ассистент кафедры Николай Сергеевич, Николаша, как звали его девчонки, был прав на все сто. - Забирай свои документы, Тимофеева, и фию-у-у, нах хаус...
Николаша не противный, он даже симпатичный, надо признать, но это ещё не повод... На самой первой консультации сделал ей конкретное предложение - написал слова на бумажке, подошёл и дал прочесть. От неожиданности и от конкретики этой самой Дашу бросило в краску (после было ужасно неудобно: получилось, что он смутил её, этот...). Она, впрочем, даже и не раздумывая ни секунды, "на автомате" замотала головой: ы-а! "Пожалеешь", - шёпотком еле слышным посулил преподаватель и отошёл, а бумажку с конкретикой в карман положил, смяв предварительно.
Впрочем, теперь уже можно рассказать, что там было. А было вот что: "Останься после конс., не пожалеш. У меня 28 см". Писал второпях, отсюда и ошибка в слове. Как видим, ничего оскорбительного, ничего лишнего. Взрослый, по-мужски состоятельный джентльмен делает взрослое предложение понравившейся леди... Проза нашей жизни.
Первая консультация была и последней, на которой побывала обворожительная Тимофеева. Все остальные, их было ещё три, Даша благополучно проигнорировала. Девчонки рассказали ей, что преподаватель настоятельно рекомендовал всем тем, кто действительно намерен сдать, посещать его консультации. "А тех, кто не ходит, на экзамене завалю", - да, прямо так и сказал. Даша стала готовиться самостоятельно, причём очень серьёзно: как сообщили ей соседки по комнате в общежитии, угроза Николаши отнюдь не была пустым звуком. Обе девы на первом курсе имели дело с обладателем "28 см", реальных или вымышленных, и обе в один голос заявили, что "Николаша говно человек". Впрочем, в подробности и объяснения вдаваться не пожелали, а она и не настаивала.
Николай Сергеевич был в целом человек не такой плохой. "Говном", как многих, Николашу сделала та среда, в которой он варился на факультете пять дней в неделю. Это была преимущественно женская, преимущественно молодая и в основном иногородняя среда, пахучее пряное варево на скорую руку, кипящее гормонами, реализуемое порционно, в общежитии и на вынос, двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году. Понимала мужа, истомлённого ежедневным созерцанием ничейных, то есть абсолютно свободных от каких бы то ни было обязательств и забот, местами совершеннейших красавиц, и супруга Николая Сергеевича.
Впрочем, она сама работала в университете, правда, на другом факультете – филологическом, и всю эту кисло-сладкую изнуряющую прелесть и специфику видела и знала. Женщина интеллигентная никогда не поднимет скандал из-за позднего возвращения козлёночка с блуждающим взглядом идиота, – к чему? Как будто чистосердечное признание в том, о чём она догадывалась и без помощи козлиного блеяния, способно сделать семейное ложе мягче, а утреннюю кашу спасти от пересола! Нет, утром образцовый муж ел эту кашу без единого слова, без звука, хотя соли в ней (со зла) было столько, что она слезами исходила из его блудливых глазок цвета васильков. Сократ убежал бы от такой каши и запросил цикуты – запить...
Если же ассистент кафедры возвращался к очагу рано, бодро стучал копытами, от ужина отказывался, а сразу тянул мягкую и отзывчивую супругу в семейную спальню, то это означало, что в табуне появилась новенькая, с числителем и знаменателем, и что неутомимый Николаша открывает очередной сезон охоты.
Ещё в старших классах школы обнаружилось: в определённых жизненных ситуациях женщина всегда остаётся один на один с проблемой, если эта проблема называется мужчина. А в ультрасвободной среде огромного универовского общежития, где по преимуществу действуют законы джунглей во всём, что касается взаимоотношений полов, это школьное открытие моментально обросло таким огромным количеством разнообразнейших доказательств, что уже не нуждалось больше ни в каких доказательствах, а само превратилось в доказательство доказательств, то есть – истину. Осуждавшие на словах Николашу и его превратные манеры, на деле все её собеседницы и добровольные советчицы немедленно отступали в тень, как только на арене появлялся сам Николай Сергеевич, не шутя алкая Дашиного мясца и, возможно, крови, из этой безопасной тени готовые сколь угодно долго и с пристрастием наблюдать все подробности злодеяния.
С тяжёлым сердцем, но в необдуманно лёгком платье (стояла жара, кучевые облака блестели в небе, возвещая скорую грозу), она явилась на последнюю, итоговую консультацию к Николаше, потому что на итоговую нельзя же не прийти. Естественно, была принята иронически, а поскольку вдобавок ещё и опоздала, то добрых сорок минут пришлось жариться, в буквальном и в переносном смыслах, за первым столом, на самом солнцепёке. Зелёная краска вот-вот готова была потрескаться на поверхности нового, как видно, недавно купленного стола, и лёгкие тени тополей за открытым настежь окном змеились по этой зелени, не принося ни прохлады, ни облегчения. Под мышками уже можно было печь картошку в мундире, а, извините за подробность, в трусы запускать мальков каких-нибудь полезных рыб.
Чудовищный преподаватель тем временем расхаживал по аудитории вдоль и поперёк, не упуская случая пройтись мимо инсургентки Тимофеевой и запустить глаз в платье спереди, где паслись на солнышке две милейшие гладкие свинки, или сбоку, где под столом были видны тимофеевские ноги. А мятежная попа, та говорила сама за себя, не нуждаясь в определениях, а уж тем более в комплиментах. "Интересно, грудь у неё своя?", - внешне безо всякой связи с предыдущим объектом своих наблюдений, подумало чудовище, вслух же сказало долгожданное:
- На этом закончим, завтра всем удачного экзамена, все свободны, Тимофеева, останьтесь!
Переглядываясь, два десятка разнообразно раздетых, дородных Европ и чужеродно смотревшиеся в этом стаде, в своих чёрных брюках и белых рубашках, два худосочных Зевеса явно южных кровей, цокая копытами, ускакали за дверь, бросив восставшую Жанну со всей её предполагаемой девственностью на произвол Судьбы.
Всё было в ней идеально, и числитель, и знаменатель. Всё так, как должно быть у женщины, так, как это нравится мне, в отчаянии подумал и. о. Судьбы, возвращаясь от двери, которую он ходил прикрыть. Николай Сергеевич вдруг с ясностью необычайной, кристальной, режущей понял, что если она сейчас не..., то он не переживёт неудачи. Он... он ещё не знает, как всё будет и что он сделает, что-то ужасное, отвратительное, преступное, если она не... Выбежит на улицу и... бросится под автомобиль, да! Или нет, набросится на первую попавшуюся женщину, девушку, ребёнка... Вот! Ребёнка. Он убьёт ребёнка! Если она не...
- Даша, - сказал Николай Сергеевич дрожащим и необыкновенным голосом, - Дарья!
Она в удивлении, в испуге подняла гладко причёсанную, узел на затылке, горящую медью данайцев и кровью троянцев, голову, – туда, в свет, в это сияние, откуда надвигалось на неё, всё ближе с каждым дыханием, вытянутое лицо похотливого козла древних пастухов. Она прижалась спиной к сзади стоящему столу, сводя лопатки вместе, двумя маленькими топориками, но козёл уже влезал на стол, закидывая мохнатые ноги с копытами. Он вытянул руки, убрал бретельки никудышного летнего платья с поднятых и дрожащих в ужасе и омерзении, худеньких плеч.
Платье упало ей на ноги. "Какие у тебя", - причмокнул губами... Убью ребёнка, посулили жёлтые козлиные глаза. Маленькому смерть, если сейчас ты не дашь мне, грозили глаза. Скотный двор, всеми своими запахами сена, навоза, сваленных шкур и разбитых колёс, мыча и блея, вошёл сюда и лёг, хвостами перепутав колени, снизу вверх бинтуя ноги скатками в ожидании чёрной подземной крови растения, пастью припал к одной из двух кормилиц и сосал неродившееся молоко.
Как на грех, грохнуло распахнутое порывом окно. Змеистая линия сахарным надрывом изобразила неправильный параллелограмм, он выпал из рамы и лёг на пол. Рваные школьные шпаргалки разлетелись по комнате околками... Тучами, сыростью, электрическими искрами ветер ввалился и заскакал по столам, по стенам, толкаясь боками, тугим резиновым мячом отлетая вверх, вниз, обратно. Мяч налетел и едва не сбил её с ног, когда она выскочила из-за стола, вернув на место преступное платье. Гроза начиналась над городом, придётся бежать под дождём, а она не взяла зонта... мама...
- Ку-да? - строго вопросила голова козла.
По рассеянному стеклу шла, будто вбивала себя ногами в этот пол. Узел развязался, волосы упали на одно голое плечико, модно, асимметрично. В угол, к подоконнику. Под защиту классной доски. Ах, кушать тебе завтра пересоленную кашу, Николаша.
В углу пахнет конюшней. Самое слабое место – это интегралы, говорит козёл, в школе толком не учат интегралам, это уже потом, у нас... А с такими интегралами... Она едва различает слова, они вроде бы произносятся, покидают рот, но сразу теряют смысл, а слово без смысла не имеет существования, делается элементом фона, расслаивается на первичные и непонятные теперь уже никому компоненты. Бывает так, что голова человека улетела мячиком, и летает и прыгает неизвестно где, а сам человек склонен воспринимать мир как правильную данность, букет как целостную сущность, а отнюдь не набор цветов, а ощущение как закономерный результат действия, причём неважно, какого...
...какого хрена?!
Последний вопрос мог бы прозвучать из уст некстати возникшего здесь создания природы с ведром и шваброй, в строгом синем халате. Уборщица... Нашла время. Без удивления, но и не без явно брезгливой складки в миловидном лице, женщина рассматривает незнакомку, впрочем, кто эта дура, совершенно ясно с первого взгляда, их таких много...
- Не сейчас, Верочка, давай чуть позже, ага? Через полчасика примерно!
Ну, этого-то кобеля кто не знает. Он и на неё пытался залезть спервоначалу, но хорошенько получил мокрой тряпкой. И ведь мужик-то, не сказать, что молодой. А не угомонится никак, не успокоится. Конечно, нынешние девки так ходят, а особенно сейчас, когда жарко, что тут и мёртвый... Это не в оправдание им, кобелям проклятым. Девка усажена на широкий (строителям – спасибо) подоконник, гудит, словно большая муха на стекле. Вторая муха отсюда напирает, гудя тоном пониже. Мушиная любовь: встретились, слепились на стекле, пожужжали – и разлетелись опять, навсегда.
Сравнение людей и животных, а тем паче насекомых, – пожалуй, чемпион среди некорректных приёмов, которые составляют обширный, хотя и несколько однообразный арсенал авторов порнографической поэзии и прозы. Использование подобных метафор запрещается организаторами всех более-менее серьёзных (понимаю, звучит странно) конкурсов произведений на эти темы. Но всё-таки приём этот возник не на пустом месте, а некоторые действия некоторых представителей рода людского порой на удивление похожи на... вот здесь и не завершим политкорректную до отвращения фразу: многоточие так сексуально выглядит, разве нет?
Мы отвлеклись. Всё мухи проклятые! Они и Александра Сергеевича отвлекали, мешая поэту любить "лето красное" в полную силу, мухи и ещё комары. Ну да бог с ним, Пушкиным, его и без нас всякую минуту поминают, вызывают магической силой Google из небытия, и в большинстве оказий совершенно-таки всуе, а тут мы ещё...
Гроза на дворе закончилась, недолго и погромыхало в медный таз, и пошёл нормальный такой, тёплый летний дождичек, под которым так хорошо и покойно гуляется с человеком где-нибудь на бульварах, в обнимку под большим "двуспальным" зонтом. Неплохо и дома, в сухости и с женой. Занавесившись летним дождём, воссела на широком подоконнике. Ногами уже не дёргает и руками не отталкивает. И даже аппетитная попа, прижатая точно по вертикальной разделительной линии к оконной раме, больше не ёрзает беспорядочно, а мягко, спокойно, с достоинством колышется, встряхивая пышными половинками: левая там, правая здесь. Порядок. Когда спишь с преподавателем математики, порядок особенно необходим, он просто сам просится в беспорядочную жизнь...
"А вообще мне иногда кажется, что всех людей придумали могильные черви".
Из ненаписанного. Д. Тимофеева.
- Работать не хотят, учиться не хотят, только это на уме...
Уборщица идёт вдоль пустого, уже вымытого коридора, механически отыскивая и не находя недочёты своего мытья. Ряд белых дверей слева. Ряд окон справа. Ведро с тряпкой и швабра в руках, она всё больше удаляется от аудитории 256, где всхлипывает на подоконнике та, благодаря которой суждено Николаше завтра давиться до слёз солёной кашей. На подоконнике, недавно выкрашенном белой масляной краской, где хулиганская чья-то рука уже успела нарисовать, очень похоже, раскрытый пышной розочкой женский половой орган.
Мы несколько поспешили и забежали вперёд, в то будущее, которое называется ближайшим и готово состояться вот-вот, вот... да уже состоялось. Или, увы, не состоялось. Это зависит не только от действующего в данный момент лица, и не только от предыстории его действий, другими словами, не только от уже фактически состоявшихся предпосылок (прошлое) и от развёртывания их результатов (настоящее), но и от того поистине волшебного вещества, которое формирует будущее на основе заявок и резолюций; причём, если заявки понятно, кто подаёт, то автор резолюций никогда не появляется на виду, пребывая исключительно и полностью в будущем...
Вот и прекратилось её раздражающее, мушиное жу-жу-жу, над подоконником воцарилась обидчивая тишина, нарушаемая разве только старательным сопением, уже понемногу и поступательно одолеваемая, Даша единственный раз позволила себе воззвать к помощи, крикнув, не слишком уверенно: "Вера!", – но женщина в синем халате уже выходила из аудитории, да, по правде сказать, вопиющий в пустыне вовсе не был уверен в том, что это поможет. Вера ушла... Веры нет. Надежды тоже никакой. Что остаётся? Любовь остаётся. Мушиное l'Это.
После двух простительных фальстартов, бегун вышел на дистанцию. Но пробежка не задалась: беговая дорожка упруго свернулась, свободным концом залепив спортсмену в лоб со всей силы, и сама убежала в коридор, по лестнице бум, бум, бум, и вот уже раздосадованный Николай Сергеевич, Николаша, видит в окно, как скачут ноги через двор, избегая заваренных пакетиками, чайных взбаламученных луж.
- Ну, погоди, - шепчет вслед обиженный Николаша, - я тебе завтра устрою, Т-тимофеева...
"Картинка на сайте. Загорелый мэн обнимает девицу, а она и глаза в потолок. Наверное, такая была установка перед фотосессией: изобразить лирическую задумчивость... Подпись под фоткой: О чём думают девушки во время секса? Господи, да о деньгах, конечно же! Всегда об этом думаем, а особенно во время секса. О чём там ещё думать-то? И думать ли вообще...
Мы совсем не такие. Мы гусеницы, бабы, а не бабочки".
Пост в блоге Д. Тимофеевой (dasha_t), 15 лет.
"Если ты в этом же платье приходила на консультацию, - невольно подумал профессор, - то я нисколько не удивлён, что он на тебя прыгнул!".
- Тимофеева, вы же взрослый человек, - потянулся к ней через диванчик, снисходительно потрепал по коленке, добрый дедушка. - Мы все взрослые. Вы не сдали, не ответив ни на один вопрос, предложенный вам экзаменатором, и этот прискорбный факт должным образом зафиксирован в экзаменационной ведомости. Чего вы от нас хотите?
- Предложенный... Да он вообще мне предлагал… не вопросы.
- Милочка, - засмеялся и опять, потянувшись, погладил коленку, другую, видать, в первый раз понравилось. - Вот, начинаете сначала! Почему, скажите, пожалуйста, ну почему я должен верить вам, а не своему преподавателю, ассистенту кафедры?! Чистый абсурд. Ещё коньячок, пожалуйста, а девушке шампанского.
Даша кусала губы. Она решилась:
- У меня есть свидетель.
- Да? И кто же, позвольте спросить? Ваше здоровье!
- Я потом скажу. Мне нужно... я скоро вернусь!
Снизу, в самом выгодном ракурсе, профессионально оценил увиденное: "Булки! Булочки наши...". Проводив булочницу глазами (и не только он), довольный Аврелий Маркович вернулся к своему коньячку. Безо всякой связи (хотя, это как сказать!) подумал: "А интересно, грудь у неё своя, или? Своя, пожалуй!". Профессор забубнил, оттопырив мясистые (это – национальное!) губы бонвивана-сладкоежки, напевая близко к мелодии марша "Мы кузнецы, и дух наш молод" солдатскую песенку из незабвенного романа о Швейке: "Жупайдия, жупайдас, нам любая девка даст! Даст, даст, как не дать? Да почему бы ей не дать?".
Аврелий Маркович в узком кругу имел прозвище "то, что мы называем ведром", или попросту "ведро". Происхождение этого прозвища было следующее. Как-то, ещё в годы относительной молодости, будущий профессор инструктировал группу сотрудников перед поездкой со студентами в колхоз, на картошку. Как человек обязательный, принёс временно изъятое у завхоза ведро, водрузил его на стол и очень наглядно продемонстрировал на эмалированном снаряде особенности воспитательного процесса в условиях села. Вот тогда оно и прозвучало, историческое: "Мы берём то, что мы называем ведром...".
А так, дядька он неплохой, Аврелий Маркович. Незлой. То ещё поколение. Продукт эпохи, когда ходили в шкурах от фабрики "Большевичка".
"Что такое любовь.
Любовь, как я понимаю, это что-то вроде форточки. Летом она открыта, и с улицы залетают всякие посторонние осы. Одну выгонишь обратно, другая на подходе. Так и бегаешь, то за ними, то от них. А оставаться надолго они же не могут, им тут не жизнь. Вот, а потом, конечно, лето заканчивается, форточку закрываем. Хотя, если зима, то её открывать всё равно бесполезно, даже опасно: можно простудиться и заболеть. Вот так я понимаю любовь, хотя это сложный вопрос. А ещё осы – это насекомые плотоядные".
Сочинение на свободную тему Д. Тимофеевой, 14 лет.
Внизу, учительской рукой: "Тема сочинения не раскрыта. Больше читай классиков: Тургенев, Пушкин, Толстой".
- Ну-с, так возвращаясь к нашим баранам, с вашего позволения. Кто же он, этот таинственный свидетель? Что он, собственно, видел?
- Ничего. Он, то есть она. Она ничего не видела.
- Получается, нет свидетеля?
"Не сейчас, чуть позже, - крикнул поспешно и предупредительно Николай Сергеевич, Николаша. Он вынул из расстёгнутых брюк свой... крюк. "Корнелий Шнапс... идёт по свету... сжимая…". - Через полчасика примерно!".
- У меня нет свидетеля, - давясь, проглотила тёплое шампанское. - У меня никого нет.
- Никого-никого? Совсем-совсем? Бедняжка...
Даша со стуком поставила на стол опорожненный бокал
- Никого, - подтвердила. - Совсем.
- А мальчик? Наверняка! У такой красивой девушки, - быстро, по-охотничьи (он выезжал на уток каждую осень) стрельнув глазками по сторонам, профессор чёртом очутился под боком и совсем молодо и неожиданно сильно стиснул горячую и очень тонкую талию, - должен быть мальчик...
После вежливой борьбы, захват ликвидирован.
- Младший брат, вот кто мой мальчик, - засмеялась, ненарочно дразня очарованного Аврелия Марковича дрожанием тугих сферид под платьем. - Ещё мама, ещё кот. Но они дома остались.
- Ай, яй, яй... Так вы, значит, совсем одна здесь, в этом огромном и неприветливом мире. Да, пожалуйста, будьте добры. "Советское полусладкое".
- Я не буду больше пить, - отказалась Даша.
Она затеяла повторную возню с профессорской лапой вокруг талии.
- Кто сказал пить? Кто сказал? Ещё по глоточку, и всё... на "посошок"... ну-ка, ну-ка...
Не на шутку оживившись, позабыв, что говорила жена, предостерегая: "Аврелий, пожалуйста, не увлекайся, держи себя в руках, я уже старая, а твои вертихвостки не станут тебе "утку" подавать!", – наш профессор мышиным жеребчиком рысил вокруг, слава богу, захмелевшей наконец красотки.
Она вдруг прыснула, обрызгав шампанским себя и его.
- Что такое, что, Дашенька? - заботливый кавалер встревоженно придвинулся совсем вплотную, удачно использовав инцидент для осуществления вынашиваемой им уже в течение ряда последних минут стратагемы. - Что-то вспомнили забавное, да?
"Какие л-ляжжки... твою мать!", - в сильнейшем возбуждении (ох, права жена относительно вертихвосток, права!) наш Аврелий гладит безбожно короткий подол... под благовидным предлогом – отряхнуть "полусладкие" брызги. Его успехи на этом важном участке фронта не остались незамеченными. "Ты посмотри, как старый хер лапает молоденькую", - прозвучало у стойки. Всуе. "Старый хер" пропустил насмешку мимо ушей, а объект его поползновений и вовсе не услышал, заливаясь после шампанского ещё и смехом:
- Анекдот такой есть, про "посошок"...
- Расскажите, - предложил услужливый кавалер, только что выставивший экзаменуемой две твёрдые "пятёрки", по одной за каждую из проэкзаменованных ног. - Да?
- Нет, - твёрдо заявила она. Перестала смеяться и сделала попытку встать с диванчика.
Анекдот о "посошке" действительно смешной. Стоит привести его здесь. Американка приехала в Россию. Ну, то да сё, время подошло отбывать обратно в свою Америку. Русские друзья устроили на прощание вечеринку. Баба чувствует, что уже изрядно так напилась, и дальше пить отказывается. Надо выпить ещё на "посошок", настаивают русские, это, мол, такая традиция. Она выпила и отрубилась. Просыпается утром, ничего не помнит, но чувствует, что-то не так. Что же было вчера? А! Пили на "посошок"! Что такое "посошок"? Открывает словарь, читает: "Посошок" - палка в дорогу...
- Будешь хорошо себя вести – нет ничего невозможного, я договорюсь и с деканатом, и с кафедрой, поставят тебе экзамен, - талдычит тем временем обрадованный Аврелий Маркович притихшей и присмиревшей спутнице. - А если будешь на людей крыситься, так и они будут отвечать тебе тем же... Это закон жизни. В жизни тот получает, кто даёт...
Не спрашивая, разворачивает её фронтом к себе.
- Увидят... люди, - дышит полусладким экзаменуемая.
- А ты поближе сядь, вот так.
- Аврелий Маркович, - шепчет девчонка почти в самое ухо, - Аврелий Маркович!
"А вы не обманете?" - хочет прибавить, но губы выговорили, а уши не слышали…
"Мы злые, эгоистичные, слепые. У себя украдём, другого на расправу тащим. Да ещё приплясываем, вот тебе, вот тебе, вот, вот! Не приведи Господь здесь родиться умным или красивой. И счастье, что я и не то, и не сё. Так, посрединное ничто. Gott ist ein lautes Nichts, как сказано в романе "Имя Розы" Умберто Эко. Бог есть полное Ничто. А если ты ничто, но при этом уж точно не Бог? Ваше Ничтожество, ничто во времени и пространстве, ограниченное временем и пространством. Существование не-сущности".
Из ненаписанного эссе. Д. Тимофеева, 16 лет.
- Добрый вечер, - охранник открыл дверь.
Аврелий Маркович пропустил вперёд спутницу:
- Прошу!
Тёмные очки стража ворот Фараманта проводили обтянутые коротким подолом богатый зад и белые бёдра, нейтрально зафиксировали проход заслуженной профессорской кормы. Дверь плотно затворилась. Страж ворот принял классическую позу: руки на пузе, ноги на ширину плеч... чёрные очки, рация... все дела.
Она удивлённо оглядывает глухие стены, обитые чёрным, зеркало в углу, стул, в центре невысокий (по колено) правильный квадрат (помост? ложе?), затянутый покрывалом так любимой хищницами леопардовой окраски. На леопарда брошены две маленькие подушки, тоже чёрные в жёлтый горошек... Эстетика приватной спальни-забегальни для VIP.
Профессор подвёл Дашу к лобному месту, нажимая на плечи, усадил. Место неожиданно просело под её упругими богатствами ("Ой"), но тут же мобилизовало в ответ собственную упругость и оказалось не чем иным, как водяным матрасом. Отлично качает и энерджизирует процесс, в чём избраннице профессора скоро предстояло убедиться, что называется, на собственной заднице. Аврелий мягко завёл Дашины руки вверх, за голову, назад, и уложил на обе лопатки. Рывком подтянул лёгкое тело повыше, умещая ноги на матрасе. Знала, на что шла, дурочка. Подол, короче набедренной повязки, вот как теперь ходим? – на животик. Носиком посапывая, помолодевший Аврелий тянет белые трусики вниз по нескончаемым ногам, юная цапля послушно подняла одну (бес)конечность, затем и другую такую же высвободила из плена. Панталончики твои на стульчик, на стульчик... И туфельки, давай-ка, снимем тоже. Вот так. И вот так... А платьице оставим. Я люблю, чтобы девочка в платье... Заслуженный профессор сам торопливо раздевается догола, бросая на стул пиджак, рубашку, туфли скинул, теперь брюки, майку, трусы, в одних носках подходит к лежащей.
- Ноги раздвинь!
Ну что ж: всё очень аккуратно. Красивой формы и не выпячено, как у многих, а стыдливо спрятано в негустой золотистой шёрстке. Очень мило. Профессор выполняет обязательный ритуал коленопреклонения: губами и языком ласкает clitoris и labia, обеими руками то и дело разжимая конвульсивно дёргающиеся ноги. Сначала она сдерживается, сцепив зубы, разнообразно морщит лицо и лоб, потом, отринув ненужные приличия, принимается стандартно охать и ахать, оттопыривая губы хоботком. Здесь это никому не возбраняется: на стенах звукоизоляция, никто не услышит. "Девушка, как эскимо", - с неожиданным ехидством вспоминается старая-престарая поговорка... Для верности, ещё проверить пальчиком (слегка подтаявшее "эскимо" сдавленно охнуло), и уже стопроцентно (эти дети говорят "стопудово") можно ложиться с целью продолжения приятного знакомства. Она ворочается под "тем, что мы называем ведром", верный матрас-помощник пружинист и ласков... Для полного эстетического наслаждения мы ещё приспустим твои чудные бретельки с плеч, одну и другую, раз, два. Это, чтобы наши Альпы покачивались немного, и тем вдохновляли Суворова на переход. А, нет: одну опустим, а вторую вернём на место. Пусть обтянутая платьем вдохновляет... А это, однако ж, здорово, что они стали одеваться подобным неприличным образом. Век, так, восемнадцатый, пока снимешь все эти… криолины, корсет распотрошишь, куча нижних юбок, мама... Это же ужас, что тогда приходилось вытерпеть мужикам. Такие вот посторонние мысли забавляют покорителя Альп, пока заслуженный профессор истово и ритмично поглощает юную красавицу. Да, то поколение всё делало на совесть и с душой. Мы в долгу перед ними. Мы, современная молодёжь. Больно. Ай, больно... Ничего, потерпишь, мычит расходившийся ветеран и наставник юношества, потерпишь, потерпишь! Потерпишь, потерпишь, потерпишь, потер…пишшшшшшь…
Выходят в том же порядке: она впереди, профессор в кильватер слегка утратившей свою игривую подвижность, но по-прежнему зовущей к свершениям попке. Охранник рядом с дверью, всё в той же, профессионально выверенной позе.
- Всего доброго, - дежурно, нейтрально провожает он "молодых", слегка смущённых, как и подобает "молодым".
Страж ворот Фарамант сохраняет значительное выражение лица и сдержанность позиции. Охранник тайной комнаты свиданий, он ничего не видит и не слышит, и в том числе за это получает зарплату. "Не слышит", это верно, это так; а вот насчёт "не видит"... Героям водяного матраса, по счастью, неизвестно то, что знает Фарамант. Под самым потолком, во всех четырёх углах, установлены камеры видеонаблюдения, которые пишут истории любви на жёсткий диск.
Чтобы не слишком заморачиваться, обычно работает одна из четырёх, и этого достаточно. Но бывает, приходит нужный человек, или дама хорошо известна в городе (например, была новый министр здравоохранения и социального развития, очень милая оказалась, раскрепощённая дама); или, вот как сейчас, девочка уж очень хороша, – в таких случаях включают все четыре и пишут с четырёх точек, по-взрослому. Потом эти записи втихую выкладывают в Сети, пусть и другие полюбуются. Министра не станут, конечно, это чревато скандалом. А эту наверняка выложат на всеобщее обозрение.
Сменившись через полтора часа, Фарамант идёт наверх, в кандейку. Ну, так и есть: уже просматривают. Вся свободная от дежурства смена тут.
- Как писали, со всех? - шёпотом интересуется он.
- Со всех, бля!
На мониторе чёрно-белая, увы, и немая, увы-увы, а в остальном – исчерпывающая картинка. Незаметно засунув руку в карман брюк, прислонился плечом к стене, за спинами зрителей. Зрители обсуждают подробности и дают свои оценки, отчасти критические, а в целом возбуждённо-доброжелательные. Впрочем, и глубина вспашки, и широта охвата большинства комментариев соответствуют уровню среднестатистического российского учащегося восьмого класса средней школы. И в смысле матов тоже.
Её ноги, раздвинутые ножницами, лежат неподвижно длинными белыми рыбами, не помогают (один из пунктов народной критики: лежит бревном!). Широченный, переливающийся жировыми массами под нечистой, в бесчисленных рябушках, кожей, профессорский зад мерно чикает по этим ножницам, туда-сюда. Лафет полевого орудия. Сам ствол не разглядеть (весь ушёл в работу), а вот патронташи болтаются очень даже весомо, зримо.
- Повезло старому, отломилась такая девочка, - хмыкнул один из "кинозрителей".
- Уметь надо! - поправляет его кто-то. - Не умеешь если, не отломится.
Она двумя руками держится за верхний край упругого, мягко качающегося матраса, чтобы меньше "ездить", правильно, одобряют знатоки, собравшиеся возле монитора. Конечно, не Семенович, зато – свои, родные, колеблются в такт. Левая вырвалась на свободу и задорно мигает круглым глупым глазком. Правая бьётся, запутавшись в платье. Как голубь в силке.
- Что за тёлка, пацаны, кто-нибудь в курсе?
- Хер её знает...
- ****ь какая-нибудь.
- Студентка, - негромко говорит Фарамант, и все головы поворачиваются к нему. - Кхм, она студентка, это за экзамен.
- С...даёт?!
- Да. Вчера не сдала, препод спецом завалил, за то, что не дала ему.
- Вот гады.
- Да, жалко девчонку. Вот так всё у нас делается. Через одно место.
Страж ворот Фарамант выходит в коридор, закуривает. Смотрит в окно. Вышел ещё кто-то. Тоже закурил. Тоже посмотрел в окно. Сказал:
- Ну, теперь-то он ей "пятёрочек" наставит.
- Да не в этом дело! Во-первых, не факт, что она чего-то добилась. Во-вторых, ну, проучится пять лет, или сколько там... Все будут знать, что она через постель.
- Знаешь, они сейчас намного проще смотрят на эти дела, - говорит другой охранник спокойно. - В наше время, это да... А сейчас!
Затушил ("захапчил") недокуренный Marlboro, засмеялся и ушёл обратно в кандей.
Большой, в полсигареты, "хапчик" ещё дымится в сочленении стены с подоконником. Курительные консервы для неимущих и страждущих. Общее ничьё. Всяк проходящий может: пришёл, увидел, покурил... Veni, vidi... Как будет на латыни "покурил"?
"Бумажный самолётик
В траве.
Значит, был полёт
Во тьме.
Расправил крылья –
И в асфальт.
Если ты летать не в силах –
Кто же виноват?
Но обломки
На траву
Кто-то перенёс, в надежде робкой:
Вдруг – оживут?".
"Самолётик". Стихи Д. Тимофеевой, 15 лет.
- Ну, фантазёрка. Думаешь, напечатают?
- А я не собираюсь печатать.
- В стол.
- В стол. Сто лет пройдёт, исследователи музыки примитивных народов разыщут, разберут неразборчивые строчки, а потом опубликуют в "Das Kapital", примечания Маркса, иллюстрации Энгельса. В России возникла революционная ситуация, Путин в пломбированном вагоне едет обратно в Германию, Навального распилят, Быков возьмёт псевдоним Зильбельтруд, а в президенты изберут Собчак.
- Живенько. А не поздновато Ксюше в президенты? Сто лет…
- Не поздновато.
- Она к этому времени…
- Ксения Собчак бессмертна, - вздохнула любимая дщерь. – А вот Пушкин зачем-то умер. Впрочем, кто это видел-то?
- Ну да. Поехали гулять?
- На бульвар?
- И на бульвар.
- Ура!
- Только зонтик возьму, обещали грозу.
- А мы спрячемся, - предложила дочь, бодро выруливая в прихожую. – Под отдельно стоящим деревом.
2012.