Отрывок из записей периода моей греческой жизни, записано в январе 2002 года в г. Салоники.
Четвертое февраля.
"Зевтера"- Понедельник.
Рано утром, примерно в половине восьмого утра, Йорго с сумкой в руках покинул нашу квартиру и отправился в больницу, которая называется - А.Х.Е.П.А. Я проснулась от щелчка захлопнувшейся входной двери и поняла, что осталась одна, в опустевшей квартире. Сердце в груди больно сжалось, чувство такое возникло, словно мышеловка внезапно захлопнулась. Сыр - это был небольшой срок моего пребывания в Греции, мышь - это я сама. А мышеловка - всё то, что случилось с Йорго.
Я заплакала в неприятном предчувствии. Всё то же самое: стены, меблировка.
И всё это в миг стал мне враждебным. Чужое, холодное, суровое. Не дом, а последний приют. Своим присутствием Йорго всегда оживлял наш дом, а в его отсутствии душа нашего дома куда-то уходила под руку вместе с ним. Я физически не могу находиться дома одна, без мужа. Накануне я просила его, умоляла: "Разбуди утром, когда будешь уходить. Хочу проводить тебя".
Нет, не разбудил. Решил, что так будет лучше. Вышел из дома настолько просто, как-будто отправился по каким-то своим делам. Ну, скажите, при чём тут серьёзность диагноза? Какой такой рак лёгких? Вышел, а жена пускай спит. Если она спокойно и безмятежно спит, значит и не всё так страшно. А может быть, если бы и разбудил… Кто знает? Вдруг бы она залилась горькими слезами от неопределённости и страха? Помощи в этих слезах никакой, только лишь на душе ещё тяжелее станет...
Он болен, а между тем в первую очередь щадит мой душевный покой, словно это возможно... Думает о том, чтобы не огорчить меня. Сам говорил, что ему так самому легче. Намного тяжелее было бы, если бы я стала его провожать. Занимаемся с Йорго самообманом друг для друга. Эта, чистой воды, ложь, как говориться: "Во спасение". Вот только помогает эта ложь далеко не всегда. Не всегда она спасает...
Пятое февраля.
«Трити» - Вторник.
Второй день подряд хожу в А.Х.Е.П.А, два раза в день. От дома до больницы полчаса ходьбы. Полчаса туда, полчаса обратно. Помножим на два. В итоге получается: два часа ходьбы уже второй день. Первое моё посещение мужа приходиться до обеда, второе - вечером, после шести часов. Каждый раз просиживаю рядом с ним по два-три часа. Ему сейчас всё время делают различные анализы. Подготавливают к операции.
Он лежит на отделении кардиохирургии, на третьем этаже. Палата на четыре места, заполнена полностью. Я, находясь в палате, сидя рядом с мужем, слышу русскую речь. К одному больному в палате приходит его дочь. Она высокая, с меня ростом, одета в спортивный костюм. Худющая, как шпала или как манекенщица. Когда смотришь на нее со стороны, то, кажется, что её придавили между досками. Растение, высушенное между двумя листами гербария. Невыразительные черты лица, светлые брови и ресницы. Ни грамма косметики. Блёклая, как старая, выцветшая от времени переводная картинка. Искусственно высветленные волосы. Короткое каре, голубые глаза.
Ее внешность никак не вяжется с обликом типичных греческих женщин. Тех, которые являются обладательницами смуглой кожи, карими глазами-вишнями и тёмными волосами. Девушка привычно взбирается с ногами на кровать отца, садиться в его ногах по-турецки. Она негромко переговаривается с ним. Беседуют не спеша.
До меня доносятся лишь отдельные слова, обрывки их диалога. Акцент отсутствует полностью. Мне так хочется заговорить с ними, но что-то точно останавливает меня в моём желании. Что же? Обстановка? Упрямство собственное? Какая-то боязнь? Возможно. А с чего взять и начать разговор? С банального:
- Вы - русские?
Похоже, что этим двоим: дочери и её отцу достаточно их взаимного общения.
Шестое февраля.
"Тетарти" - Среда.
Утром, в половине девятого, я зашла к Виви - вдове покойного брата Йорго, матери Ставроса.
В десять утра к ней пришёл племянник (сын Никаса), тёзка моего мужа. Йорго номер два. И как тут не запутаться в именах членов моей недавно приобретенной, многочисленной греческой родни? Никасы, Ставросы, Йоргиосы, Янисы...
У родителей мужа родилось шесть детей: пять сыновей (старший - Никас) и самая младшая -дочь Элпиза.
Элпиза встретила нас в больнице. Вчетвером мы поднялись в палату, где лежит мой муж. Сегодня день его операции. Не успели мы туда зайти, как нас тут же попросили выйти на некоторое время в коридор. Через стеклянную дверь я вижу Йорго. Он прохаживается по палате в белой предоперационной хламиде. Голые ноги в шлёпанцах, нелепое белое одеяние. Сумасшедшая пародия на женщину.
Накануне вечером его подготовили к сегодняшнему дню. Провели ряд необходимых медицинских процедур. Он улыбается нам через силу.
Старается выглядеть спокойным. Но у него это плохо получается. Напрасные усилия, неубедительный обман. В его глазах застыли страх и ожидание.
Страх и волнение передается всем нам: мне, Виви, Элпизе, Йорго номер два.
Мы молчим. Элпиза пытается пошутить. О том, что это была неудачная идея, она понимает первой. Приходит санитар с каталкой. Йорго ложится на неё, его укрывают простыней. Элпиза и я сопровождаем его каталку до дверей операционной. Начинается операция. Мы садимся в кресла и ждём. Виви с племянником спускаются вниз, на улицу. Выходим лишь пару раз на балкон покурить. Молчим.
А о чём говорить в эти минуты? Время от времени обмениваемся короткими выразительными взглядами и это посильнее любых слов. Два с половиной часа проходят медленно. Время кажется застывшим, неподвижным.
Я смотрю на циферблат, висящих передо мной, часов и не вижу движения стрелок: «Приклеили их что ли?»
Каждая прошедшая секунда, минута отдаётся в сознании тяжелым ударом. В конце нашего ожидания к нам присоединяется Йорго номер два. Операция заканчивается в половине первого дня. Подходит врач, словами и жестами приглашает нас с Элпизой зайти в послеоперационный блок. Врач вступает в разговор с Элпизой, а я пытаюсь уловить отдельные знакомые английские слова.
Греческий язык я пока понимаю не очень хорошо, поэтому для моего удобства и большей лёгкости в понимании Элпиза просит врача говорить с нами по-английски. Он начинает говорить медленно, тщательно подбирая слова, но понимание отнюдь не сходит на меня. До меня доходит лишь самое главное - операция не помогла моему мужу. Ситуация оказалась намного сложнее, чем изначально предполагали врачи.
После разговора, с разрешения врача, я накинула на себя халат с запахом на спине. На ногах - бахилы. Наконец-то меня впустили в послеоперационную, буквально на пару минут.
Я подхожу с врачом к кровати, на которой лежит Йорго. У него сильно отекло лицо, да и сам он весь какой-то опухший. То ли хрипит, то ли храпит после наркоза. Жуткое зрелище.
Я поспешно вышла в коридор. После стояла у окна, кусала губы. Слёзы текли ручьем. Мне хотелось закричать, чтобы от моего крика рухнула вся больница. Весь для меня обрушивался целый мир.
Седьмое февраля.
"Пемпти" - Четверг.
Сегодня меня весь день передавали из рук в руки.
Не оставляли одной ни на минутку и так до самого вечера. Боялись за меня? Берегли? После завершения операции, разговора с врачом и краткого посещения Йорго, я утратила все силы и мужество.
Мы втроём: Элпиза, я и Йорго номер два вышли на улицу. На скамейке у главного входа сидела Виви, курила и ждала нас. Она накричала на Йорго номер два, чтобы тот не выпендривался.
А лучше бы напряг свои скудные знания английского и постарался более точно перевести для меня приговор врача.
- Ты что сам не видишь? Девочке плохо. Вся красная! - Сказала Виви обо мне, - переведи ей всё, что она захочет узнать и поточнее!
Моё лицо горело цветом варёной свеклы, на шее выступили багровые пятна. А я-то грешным делом думала, что эта душевная аллергия на волнение и в стрессовых ситуациях ушла в прошлое. Нет, не ушла. Пятна на моей шее сильно испугали их. Меня захотели тут же отвезти в аптеку. Пришлось объяснить, что это не опасно. Нервная реакция.
Не более того.
Виви немного успокоилась.
Из больницы идём пешком до дома, вчетвером. Впереди - Элпиза и Виви. Позади них, отставая на пару десятков шагов, иду я.
А рядом со мною - Йорго номер два. Он шагает и напряжённо смотрит впереди себя.
Я рассматриваю его. Он высок, как и я, даже чуть выше, строен. Очки, пожалуй, ему идут. Делают выражение его лица вдумчивым и умным, как у учёной дрессированной обезьяны. Мне он не нравится. Воображает слишком много. Девятнадцатилетний мальчик. Мне двадцать четыре года. Значит, я его старше на пять лет. Для него эта разница - целая бездна.
Я нацепила тёмные очки. Мне не хочется, чтобы мои слезы были видны. Достаточно уже и того, что подрагивают плечи и горят словно нахлёстанные щёки. Я молчу. Любой разговор сейчас мне кажется неуместным, как акт святотатства. Элпиза и Виви негромко переговариваются. Интересно о чём они говорят? Хотя какая мне разница?
Элпиза забирает меня к себе домой пообедать. Я поднимаюсь к ней, сижу за столом. Пытаюсь хоть немного поесть, но кусок не идёт в горло. Немного позже Виви забирает меня к себе на чашку кофе с сигаретой.
Восьмое февраля.
«Параскеви» - Пятница.
Йорго второй день находится в реанимации. Ещё вчера врач сказал нам, что в течении двух-трёх дней после операции мы не сможем посещать его. Но потом всё изменилось. Мы смогли увидеть Йорго уже вчера, на следующий день после операции.
«Хзес» - вчера я пришла в А.Х.Е.П.А к одиннадцати утра. Ушла поздно вечером, вместе с Элпизой. Сегодня я в больнице с семи утра. Встретила в коридоре ту худощавую блондинку, о которой упоминала несколькими днями ранее.
- Русская? - Начала разговор я.
С чего-то было нужно его начать... Пускай, хоть и с самого банального. Мы с ней разговорились. Её зовут Викторией. Коротко – Викой. Сегодня должны оперировать её отца. У него эта операция будет уже второй по счёту. Первая же была на сердце. А сейчас дополнительно возникли проблемы с лёгкими. Внутри стала скапливаться какая-то жидкость.
В больнице Викин отец находится уже третий месяц, устал бесконечно. А всего лишь несколько месяцев назад бегал по горам, охотился. Всю жизнь имел несокрушимое здоровье, а потом его подкосила, пришедшая в одночасье, тяжёлая болезнь. Всё это мне торопливо и скупыми словами рассказывает Вика.
Её отцу шестьдесят восемь лет. Операция длится часа два. Всё это время она сидит в коридоре около операционной и напряженно ждёт.
Палата Йорго находится рядом. Пока он дремлет, я выхожу в коридор и присаживаюсь рядом с ней. Отцу Вики может потребоваться переливание крови. У неё кровь брать отказываются. Вика несколько лет назад переболела гепатитом и поэтому её кровь забраковали. Все её родные на работе. Ситуация требует принятие какого-то немедленного решения, действия. Я предлагаю свою помощь, готова стать донором. Моя группа крови совпадает с ее отцом. Мне хочется ей помочь. Возможно, эта помощь поможет немного согреться моему сердцу.
Я хочу помочь. Если не мужу своему, то хотя бы Викиному отцу. Йорго не требуется переливание, ему не нужна моя кровь. Я вспомнила свою вчерашнюю истерику, случившуюся со мной поздним вечером, по приходу домой из больницы. Я повалилась на пол гостиной, кричала, выла, рыдала, не зная, чем можно заглушить боль рвущегося сердца. Бросая Богу:
- Оставь его. Не забирай сейчас. Он нужен мне, жизненно необходим. Оставь его любой ценой. Если не хочешь просто так оставить - заключи со мной сделку. Вычти из моей жизни несколько лет и отдай их ему. Кровь за кровь.
Сегодня я отдала свою кровь отцу Вики. Так странно. Часть моей крови теперь будет течь по венам другого человека. Я стала донором в первый раз. Пока у меня берут кровь, Вика стоит рядом со мной и не отрываясь смотрит мне в глаза. Она боится, что мне может стать плохо. Спрашивает меня: "Как ты?" Я в ответ улыбаюсь и ободряю её. После сдачи крови, я почувствовала себя немного легче. Отпустило.
Девятое февраля.
«Савато» - суббота.
Третий день в реанимации.
Я нахожусь рядом с Йорго с утра до позднего вечера. Лишь на ночь ухожу домой немного поспать.
А как может быть иначе? Если мой муж очень болен, если нуждается в моём постоянном присутствии... Вчера пришла в семь утра, ушла в десять вечера. Пятнадцать часов непрерывного присутствия рядом с ним.
Вид у мужа жуткий, в глазах застыла боль. Из шеи торчат какие-то трубки, через них ему вводят лекарства. Ставят капельницу. Он постоянно просит то поднять, то опустить постель в изголовье. Вставать пока что сам не может. Только садиться в кровати ненадолго, да и то с моей помощью. Посидит немного и ляжет. У него стоит катетер. Каждое малейшее движение для Йорго отзывается мучительнейшей болью. Его губы кривятся, и он потихонечку стонет.
Но я всё слышу. Держится температура больше тридцати восьми.
Прошу его есть хоть чуть-чуть.
Моя помощь и забота необходима ему. Сейчас: я его мать, а он - мой ребенок. Он ничего не говорит.
А зачем говорить что-либо? Всё понятно и так, без слов. Стараюсь беречь его силы. Любое, самое малейшее движение для него - тяжелое усилие. Он кашляет, ему трудно уснуть. Ночью спит плохо.
То мужа знобит и нужно тщательно укутать его одеялом, подоткнуть его со всех сторон, чтоб ни щелочки не было. То ему становится жарко, пот течет по щекам. Скапливается крупными каплями на лбу. Запах пота резкий, тяжёлый. Так и бывает во время болезни. В шкафу лежат две его пижамы, но он не хочет одеть ни одной. Вечный упрямец и неслух. Предпочитает сидеть на кровати, свесив босые ноги в шлёпанцах.
Здесь в больнице я не плачу. Йорго не должен видеть моих слёз. Конечно, хочется заплакать очень, но я себе всячески запрещаю. Применяю над собой волевое усилие, стискивая зубы. Обещаю себе разрешить поплакать дома, когда никого рядом не будет.
А придя вечером домой, тоже не плачу из-за скопившейся усталости. Внутри ощущается какая-то тупость, притупленность всего: чувств, эмоций. Живу, как под наркозом.
Позавчера я бродила по больнице потерянная, ничего не понимая. Слёзы застыли внутри меня невыплаканными и жгли в груди, кололи сердце. Уж лучше бы поплакать. Слёзы - это ведь не всегда плохо. Иногда они могут облегчить душевную боль. Я забрела в больничную церковь.
Греция - православная страна с множеством церквей и монастырей. Лишь подойдя к иконам и поставив свечку перед ликом Христа, я немного успокоилась после молитв...