Ливни разносили в пух и прах округу на сто вёрст вокруг. Седые ёжики прятались и истошно молились. Свирепый орёл отчитывал птенцов за нерадивое отношение к дому. Горы гудели в такт надвигающемуся шторму.
Пашка слушал молчаливо и занимал печку.
После получаса раздумий печка таки озарилась - и, потрескивая берёзой, зашуршала.
За окном носились воробьи, суетились и щебетали. Время давало фору, вдыхая уже взошедшие тюльпаны и подступающие ландыши. Лес говорил "угу", подыгрывая соснами и можжевельником. Хорохорились скворцы.
Линии жизни выпрыгивали из рук - и оголтело уносились в поля. Хироманты хирели.
Внезапные порывы ветра прорывали склейку из мороков и снов, и свежий воздух входил в Пашкино жилище. Пашка шевелил ноздрями и, перекрестившись, троектратно чихал.
Шишки прыгали в зреющем самоваре, кукушка на мгновение ныкалась в ветвях.
Пашка разливал по стаканам свежезаваренный крепкий чёрный чай, справленный семью листиками мяты, снимал с крючка на стене возле печки кочергу - и ворошил Прошлое.
Прошлое поначалу недовольно сопело, затем ёршилось и щетинилось - ну а после, хихикая, подставляло для почесаться то спинку, то башечку. А, совсем разомлев, огорошивало Пашку сюжетами и исходами.
Пашка хотел было возразить - по поводу иль без - да седые ёжики кололи его то справа, то слева, и он всякий раз чертыхался иль ойкал.
Угли жили жизнью Пашки в этот вечер, а Пашка трепетал.