Синяя книга - 4- Евангелие от святого С

                …" Поэтому я говорю: выслушайте 
                меня, объявлю вам моё мнение и я..."
                /  книга Иова гл.32 ст.10. /

      
       Вы и не поверите!
       В начале было СЛОВО!
Гораздо позднее сложился из него кроссворд: «Вселенная».
       Но, чтобы его произнести  и зафиксировать для памяти, необходимо было, еще раньше осознать, для кого оно предназначено и кем конкретно будет услышано в бесконечном пространстве единородного хаоса? Задачка не из лёгких.
       Некто Иоанн намекает на то, что он услышал Первое слово от Бога. Он, как бы присутствовал при, если можно так сказать, чудотворном явлении / рождении/, Господа Бога, сразу же после  зазвучавшего на всю Вселенную Слова. Такого загадочного и невообразимого феномена Мрака и Хаоса!
       Чей же глас, вопиющего в пустыне, осмелился нарушить вечную тишину возгласом, не то "Ау!", на то "Уа!" 
       На этот дотошный и предСловный вопрос, почтеннейший Евангелист Иоанн не даёт ответа. И не мудрено так, как  ни одному смертному не дано лицезреть Небожителя. А вот с его посланцем, именуемом Иисусом, встречались многие, и не все, по непонятным причинам, возносили магическое Слово в его честь.
Поверьте на Слово!
       Мне не раз приходилось с ним встречаться задолго до его, не то послания, не то ссылки на Землю, но ни разу между нами не вставало диалогового Слова, хотя нам было о чём перекинуться словцом, другим, в чисто конфиденциальной беседе. Так себе: «Здрасьте! Привет!» И всё-таки, волею Случая, наша "тайная вечеря" тет-а-тет произошла. 
       Всё тайное, под каким бы грифом секретности не шло, через какое-то Время становиться достоянием Слова, а оно – достоянием времени. В противном  случае, мы бы и поныне пребывали в состоянии  хаоса и мрака. Время – Слово! Слово – Время! Кто из них курица, а кто яйцо?
       Я   долго хранил в секрете нашу, думаю, не  случайную встречу. И вот, Бог тому свидетель, чувствую, что пришло время приоткрыть завесу "СС" и внести некоторую ясность в хвалебную чехарду многих биографов жизни Иисуса на Земле.   
       Поэтому я говорю: Выслушайте  меня, объявлю вам моё мнение и я!!!

                *   *   *
 
       До того памятного дня я шёл с караваном в Копернаум, откуда намеревался водным путём опуститься в Геннисаретское озеро, а уже  от него, с попутным караваном добраться до Иерусалима.
Всё шло, как понаписанному. Оставалось   несколько дней пути по каменистой, почти безжизненной  пустыне,  и  я,  впервые, за много дней  скитаний, не  только  утолил бы  жажду,  но  и  обмыл  бы  иссохшее, грязное тело от въедливой пыли и соли, вызывающих у случайных путников нестерпимый зуд кожи с ног до головы.
       До восхода солнца, мы съели по половине чёрствой лепёшки, запили несколькими глотками тёплой воды и медленно тронулись с места навстречу рассвету.
       Первые  лучи  солнца  больно   резанули  по  воспалённым  векам  и мигом высосали остатки живительной влаги с потрескавшихся губ. Через пару часов жажда перехватила горло. Силы испарялись от шага к шагу. Через большинство каналов информации сознание стало захлёстывать водными галлюцинациями.
       Я уже, в который раз, пожалел о своей необдуманной затее с путешествием в каменистой пустыне! Были же маршруты полегче.
       Всё верно! Но где-то в глубине подсознания, скрывалось чувство,   что,   несмотря   на    всю   сложность   испытаний,  выпавших   на   мою  долю,  я  иду   верным  путём,  хотя   и сплошь тернистым. Думаю, что не последнюю роль в этом сыграло Слово.
       Возле развалин какого-то древнего города, мы сделали небольшой привал, чтобы перевести дух.
       Я поинтересовался у погонщиков о нём. Они же ничего не ответили, только посоветовали не ходить туда так, как были случаи, когда очень любопытные искатели приключений бесследно пропадали в его лабиринтах. После нескольких таинственных исчезновений людей и бесполезных поисков пропавших, караваны сократили время отдыха у заколдованных стен до минимума, а иногда и вовсе проходили мимо города без остановки.
       Я задумался, глядя на ближайшую к нам осыпавшуюся стену.
       Любопытство и страх всегда соперничали в душах и в умах человека. И частенько, любопытство, на правах райского первенца от Адама, брало верх над земным приобретением от Бога.
       Поинтересовавшись у погонщиков о времени стоянки, я почувствовал, что заглотил закинутую наживку любопытства  до самого удилища.
       По моим расчётам, я мог, не спеша, обойти эти развалины за полчаса так, что у меня ещё оставалось столько же времени на отдых. В сам город я не собирался заходить. Время и страх не позволяли.
       Никому ничего, не говоря, я поспешил скрыться, как бы по нужде, за ближайшим углом некогда бывшей крепостной стены или башни.
       Я никогда не верил и не верю в " проклятые" места, так называемые, аномальные зоны сплошных минусов для проживания или пребывания всего живого. В самом треклятом уголке Вселенной всегда бьёт ключом жизнь        существ-индивидуумов,    приспособившихся     за       многие  тысячелетия к особенностям данного места.
       Самый здоровый и сильный  житель вечнозелёных тропиков, в считанные дни, превратится в пустыне в живую мумию. А  самый  выносливый и жилистый  кочевник, станет заживо гнить в непроходимых   и   переувлажнённых   зарослях  без   своего   знойного
солнца. Мол, попали в «проклятое» место!
       Наверняка, все исчезнувшие в этом "заколдованном" городе, переоценили свои скромные возможности смертного и расплатились за то преждевременной смертью, с ярлычком  " безвести пропавший". Я сам часто попадал в подобные переплёты и чудом ускользал из-под самого носа рыщущей повсюду смерти.
       Размышляя обо всём этом, как о своей подстраховке и контроле за своими действиями, я быстрым шагом огибал наполовину осыпавшиеся стены и башни былой крепости, стараясь высмотреть сквозь проломы и сильные осыпи камней, что-либо интересное для себя.
       Обойдя почти половину кругового маршрута, я, сквозь один из проломов, неожиданно увидел на противоположной стороне города человека. Возможно показалось! Солнце находилось на той стороне и мешало мне рассмотреть его. Я приблизился к самому пролому, чтобы скрыться под изуродованной аркой от прямых лучей и лучше рассмотреть маячившего в амбразуре незнакомца. Я подумал, что   увидел одного из наших погонщиков, звавшего меня к каравану. Ориентиры-то я сохранял.
       Только я взобрался на груды камней под спасительную тень, как почувствовал сильный оглушительный удар по голове. Перед глазами всё поплыло. Под ноги упал камень, который, неугомонная Смерть, с помощью солнца и ветров, долго и кропотливо выскребала из стены именно для меня.
       Мои ноги подкосились, и я рухнул ещё одной жертвой проклятого, уже мною, места с ярлычком "безвести пропавший". Последним Словом, предоставленным мне для прощания с Миром, оказалось: «Всё?» Обидно. Хорошо ещё, что знак препинания у моего Слова оказался вопросительным. Не то бы я сошёл с ума при чудесном спасении.
       Сколько пролежал я, не помню! Когда же пришёл в себя, то увидел перевалившее зенит солнце. Сквозь огромную шишку надо лбом, оно пыталось прожечь отверстие в черепной коробке и выпустить из неё мой дух. Этаким восклицательным лучом: «Всё!»
       Столь неприятные ощущения и ассоциации, для полноты восприятия тернистости избранного маршрута, не входили в мои планы, но избежать их  я не смог, вжившись в  плоть потомков Изгнанных из Рая.
       Я поднял отяжелевшую голову. Тяжесть, словно ртуть, колыхнулась от затылка  к   лицу, вызвав тупую боль в висках, тошноту и расплывчатость  зрения.  Хотелось  вновь  склонить  голову  на  горячие камни и отдаться воле Судьбы. Это был один из выходов избежать ненужных страданий и мучений, но не самый оптимальный. Тем более, явно не мой!
       Пересилив тошноту и мертвящую вязкость в суставах, я приподнялся на локтях и присел. Затем огляделся, и с некоторой иронией подумал о неразборчивости Смерти в выборе мест для остановки своих клиентов. Могла бы сделать исключение для меня, если действительно решила забрать к себе на службу. Хотя, если присмотреться и поразмыслить над сотворённым Богом месте моего нынешнего пребывания, то она окажется права. Пусть не покажется абсурдным, но место рождения она тоже определяет по своей личной прихоти. Только нам об этом, увы, неведомо.
       Ой, о чём это я сейчас думаю?
       Надо  о жизни  заботиться, а  не  предъявлять  претензии  от  имени души ещё не разлучённой с плотью. Для этого целую вечность предоставляют, но будет ли в этом смысл?
       Я встал на ноги. Меня качнуло несколько раз от головокружения и слабости в ногах. Сохраняя равновесие, я посмотрел в пролом, в надежде увидеть кого-нибудь из каравана. Увы! Потусторонний пейзаж безжалостной пустыни безжизненно колебался в волнах тепловых испарений.
       Я медленно пошёл обратно, прикрывая ладонью горящую шишку.
       Вернувшись к месту привала, я нашёл там лишь несколько лепёшек высохшего навоза. Видимо караван поспешно снялся  и ушёл дальше, прихватив с собою, помимо моей дорожной сумки, ещё и свежую весть о очередном исчезновении в заколдованном городе, на этот раз, их попутчика. Подгоняемые суеверием и зноем, они не стали тратить драгоценное время на поиски, а, без суеты и оклика, снялись спешно и ушли прочь отсюда.
       Пролежав в нокауте под стеной, я потерял около шести часов. Догнать караван  в таком  плачевном  состоянии у меня не было  сил. Дождаться же следующего каравана я смогу, но только несколькими обглоданными костьми или, если повезет, в образе мумии. При таком выборе я согласен был с  печальным исходом, но только, не под стенами проклятого города, а, где-то в пути в погоне за миражом. Путь-то был мне незнаком так, что вдали замерцала надежда "Авось!"
       Я окинул прощальным взором несостоявшуюся усыпальницу моих мощей и, превозмогая тупую боль в голове и жажду, пошёл по следам сбежавшего каравана. Я надеялся, что до захода солнца найду укромное местечко, где укроюсь от пустынных хищников, а ежели не повезёт с убежищем, то буду идти всю  ночь, покуда  хватит  сил. Чтобы  не  сбиться  с  пути, я, на всякий случай, выбрал среди рыжих изуродованных скал, виднеющихся на горизонте, самую примечательную и назвал её для себя "путеводной звездой".
       Скала  возвышалась  левее  моего  предполагаемого маршрута  и, по мере приближения, она не только отклонялась в сторону, а и менялась в очертаниях так, что мне пришлось устроить новый конкурс среди оставшихся претенденток на звание "звезда", притом – "путеводная!"
       Отвлёкаясь на игре воображения и на дорожных размышлениях, я понемногу забывался от жажды и головной боли. Каждый шаг приближал меня неизвестно к чему, но, это точно, удалял от неминуемой мучительной смерти на развалинах.
       Следующая моя избранница была менее примечательной, но она оказалась прямо по курсу и именно к ней устремилась бесформенная масса закатного солнца. Через некоторое время солнце достигло пологой вершины моей "звезды", затем, как бы подожгло скалу изнутри, окрасив её всю багровыми, фиолетовыми и бурыми мазками, а макушку выжгла в виде вулканической воронки, наполнив временный кратер через край раскалённой мерцающей магмой. Получалось, что я, безумец, иду в самое пекло при полном своём сознании! И я шёл, не зная другого пути.
       Солнце плавилось и неумолимо тонуло в собственной огнедышащей ванне, с каждой минутой меняя цветовую гамму красок. От скалы ко мне потянулись настоящие полотна коричневых теней покрытых сизой пеленой мельчайших частичек пыли. Исчезая за скалой, оно спешно перебирало насыщенные цветом полотна декораций на мрачные  и  удушливые,  порождая  в  душе  и  в   сознании суеверия и страхи. Незаметно, предночные пугающие цвета растворились в кромешной темноте и лишь на вершине "путеводной" оставалась частица сгоревшего дня.
       Я уже шёл в полнейшей темноте.
       Уставшие, ослеплённые глаза, едва различали горячую землю под ногами, и я стал всё чаще спотыкаться о камни и выбоины окаменевшей пустыни. Мириады звёзд, усыпавших весь небосвод до молочной пелены, не в силах были помочь мне.
       Где-то вдалеке послышалось тявканье и плач шакалов и гиен. Их голодная песня пронизала меня до костей.
       Я пошёл быстрее, относительно своих возможностей на тот момент. Вскоре почувствовал, что мои ноги стали преодолевать тяжесть земного  притяжения, изменившую свою ось. Это значило, что я всё же дошёл до подошвы скалистой гряды, и теперь из последних сил подымаюсь на одну из её вершин. Я, не останавливаясь, смотрел, только на неё и мне казалось, что именно она подпирает целую Вселенную из звёзд. Несмотря на давно ушедшее солнце и исчезнувшие вслед за ним краски жизни, мне всё мерещился свет в виде бледно-голубой сферы на самом стыке со звёздами.
       В начале я думал, что это луч солнца, чудом прорвавшийся сквозь мрак ночи, с помощью целой системы воздушных линз. Потом переписал своё виденье в графу галлюцинаций. Поднявшись до середины  склона, я  понял, что  этому световому феномену  надо искать  иное объяснение. А  какое именно, я пока не знал.
       Покинутый всеми, я  почему-то застопорился на  своём адамовом одиночестве. не только на пути моего следования, а и на всём пространстве бесконечного Мира, и никак не мог предположить, что кроме меня может ещё, кто-то быть брошен Судьбою на этой безжизненной жаровне смерти.
       До загадочного источника света оставалось несколько сот метров, и только тогда до моего похороненного заживо сознания дошло, что это светило, не что-то загробное, горел самый обычный костёр, зажигаемый обычными смертными людьми.
       Откуда только у меня силы взялись? Я едва ль не побежал на спасительный призыв голубого света маяка.  При мысли, что я уже не одинок в земном аду пустыни, вмиг исчезли голоса, звуки и видения, преследовавшие меня от самых руин злополучного города.
       Мне повезло и в этот раз! Я, ведомый Фортуной, всё же догнал караван ставший на ночь лагерем. Думая о том, как они удивятся моему   чудному   воскрешению,  я  поднялся   на   голое   плоскогорье, исчезавшее противоположным краем далеко под звёздами.
       У костра сидел всего один человек. Он неподвижно уставился в сизое свечение ровного огня и, как бы уснул.
       Я остановился, огляделся и прислушался, в надежде найти ещё кого-нибудь из людей, но ничего определённого не смог уловить уставшими глазами и ушами. Тогда я подошёл к костру, поприветствовал сидящего и попросил разрешения присесть у огня.
       Он неожиданно вздрогнул, наклонил голову к самым коленям и, что-то забормотал. Незнакомец видимо задремал от усталости, а я его потревожил.
       Я ещё раз попросил разрешения присесть у костра.
       - Отойди от меня Сатана! – услышал я в ответ.
       От неожиданности я оглянулся. Он явно ещё пребывал во власти неприятных сновидений, от чего принял мой голос за голос Сатаны.
       - Извините меня, уважаемый, что потревожил вас. Но я сейчас больше похож на ожившую мумию. – Попытался я сострить,  и тем расположить незнакомца к себе. 
       Тот даже не поднял головы.
        От такого гостеприимства, я не знал, как мне поступить, и продолжал переминаться с ноги на ногу в нескольких шагах от костра. Я с пониманием и сочувствием смотрел на него; сам же прошёл испытание на выживание в объятиях смерти и выглядел не лучше его.
       Помолчавши несколько минут в ожидании, я решился приблизиться к огню без разрешения. Но едва я сделал первый шаг, как из-под подошвы моих сандалий выскочило  несколько камней величиной с  грецкий орех  и ударились о большие камни, окружившие странный костёр.
       Незнакомец вздрогнул. Неожиданно он приподнял с колен голову, перекрестился трижды и сухим дрожащим голосом застрочил: - Прочь Сатана за священный круг! Прочь, прочь, прочь!
       Я отступил на прежнее место и посмотрел себе под ноги. И действительно, я, нечаянно, разорвал круг, выложенный из мелких камней.  В поперечнике он был около пяти метров. Если верить тому, что камни можно заряжать божественной силой, то этот человек был защищён ими по кругу надёжнее, чем самой мощной крепостной стеной.
       "Кто он на самом деле? – задавал я сам себе вопрос, - Что тут делает один вдали от людей? В своём ли он уме сейчас? Пророк-неудачник ли, укрывшийся от людской злобы или прокажённый сифилитик изгнанный на погибель в пустыню? А может он такой же, как и я "безвести пропавший" для своего каравана?"
       Кто бы он ни был на самом деле, но в данный момент, он был человеком равным  мне;  не  ниже  и  не  выше. За  моей   спиной  стояла   смерть,  и     она подталкивала меня переступить даже мистическую  черту,  воздвигнутую  передо  мною  судьбою, но  рукою странного незнакомца.
       - Я   с  миром  и  по  несчастью,  уважаемый! – сказал  я  уверенным голосом и подошёл к самому костру.
       Незнакомец вдруг вскрикнул и прикрыл голову правой рукой, словно ждал от меня удара палкой. Затем он вскочил на четвереньки, перекрестился несколько раз подряд и, не глядя на меня, начертил вокруг себя новую черту защитного круга. Возведя невидимую стену между нами, он суетливо сел на корточки и, уставившись в огонь, забормотал молитвы.
       Если бы мне довелось увидеть подобное, где-нибудь в городе, то я,  наверняка, покрутил пальцем у виска и пошёл бы дальше. Тут же я оказался не в лучшем положении, отчего должен был смирить свою гордыню и спесь, хотя бы до рассвета.
       Голубой прозрачный огонь, вырывавшийся из груды камней, давал слабый свет, и я не мог рассмотреть опущенного лица неприветливого хозяина – хозяина странного очага. И тут только, я обратил внимание на костёр, если можно так назвать огонь без хвороста и угля.
       Огонь ровно и настойчиво вырывался из глубины самой земли. Звук у него был гудящий и монотонный, будто среди побуревших от жара камней поселилось семейство диких пчёл. Это через трещины в каменистой почве, из самых глубин преисподних вырывался горючий газ. Я уже встречался с подобным явлением близ Каспия и не собирался колено преклоняться перед "огнём Сатаны".
       У меня вдруг мелькнула мысль, что этот несчастный человек не случайно сюда попал. Судя по обстановке и его нервозности, он уже не один день обитает на этом гибельном пустыре в мучительном ожидании, чего-то  или кого-то. Отталкиваясь от этих предположений, я стал разматывать запутанный клубок, нить которого мне всучила в руки Фортуна, едва я очухался от удара по голове.
       Меня вдруг, будто дёрнуло что-то: "Наша встреча не случайна. Кому-то свыше или снизу, позарез надо было свести нас в безлюдной дикой пустыне глубокой ночью и при призрачном, мгновенно гасимом свете огня".      
      Допускаю, что из-за своего неуёмного любопытства, я опять втянут, в какую-то новую трагикомическую игру могущественных авторов всевозможных интриг?
       От такой догадки, я инстинктивно попятился назад. Молчавшая до сих пор пустыня, неожиданно, завыла на всю мощь, будто невидимый ветер собрал голоса голодных хищников со всей пустыни, и выставил из них устрашающую стену арены нового амфитеатра.
       Я остолбенел от страха и мрачных ассоциаций.
       "Я гладиатор!" -  мелькнуло в мозгу, как обожгло.
       Горло перехватило комком. По коже пробежала дрожь.
       Чернота Вселенной жаждала зрелищ, и я должен был беспрекословно исполнить её прихоть, даже ценою собственной жизни.
        «Мы так не договаривались»,- попытался я поставить себя на один уровень с неведомым режиссёром, подсунувшим мне гиблую роль без моего согласия.
Я попытался сравнить себя с теми гладиаторами, которых мне довелось видеть. Но, увы! Те жертвы Судьбы и Случая были откормлены, как на убой. И противник им был знаком, то ли их коллега по несчастью, то ли голодный раздразнённый зверь. А, главное, действие или представление расписывали для хорошо освещённой арены. Остальное зависело только от тебя и покровительства богов. К этому можно добавить, что их готовили и тренировали задолго до предстоящего представления. и у них было уйма времени и возможностей ускользнуть от опасной роли смертника.
       Я же, истощённый и голодный, был загнан на этот пятачок арены в полнейшей темноте, под страхом преследовавшей меня смерти.
       Против кого же должен был выступить, едва дотянувший свои ноги гладиатор?
       Если, в данный момент, я олицетворял простого искателя приключений среди смертных, то такая мудреная конспирация была разработана, явно, не для моей безопасности. В чокнутом, я заподозрил персону с высоким положением в обществе. Устрашающий фон невидимой пустыни должен удерживать загнанную обманом жертву в очерченных границах круга на столько, на сколько нужно было его заказчику. Креститься и молиться не было смысла так, как на небесах всё давно уже было предрешено за меня и без моего согласия. Мне ничего не оставалось другого, как принять навязанные правила игры и действовать экспромтом от обстановки. Уразумел?
       Для начала, мне    надо,   без    подготовки   и   дублей, на   одном  дыхании,  избавиться от животного чувства страха и собраться с мыслями, а для этого необходимо включить все каналы на стопроцентную закачку информации в центральный блок мозга. Информационный гипноз. Это намного надёжнее, чем пытаться укрыться за молитвами и медитациями.
       Я глубоко вздохнул, затем сделал несколько уверенных шагов к костру и сел на корточки, глядя прямо в лицо затаившегося соперника или противника.
       В скорчившейся позе, незнакомец выглядел ниже своего роста. Серая повязка на голове сползла на затылок и из-под неё выбивались слипшиеся космы некогда волнистых волос. Лба и глаз мне не было видать, но очертание вытянутого лица со скомканной бородой и обвислыми усами, мне показалось знакомым.
       Споткнувшись о своё собственное сомнение, я тут же отключился от внешнего осмотра инкогнито, а всецело углубился в его внутренний мир скрываемый под маскировочной оболочкой отталкивающей неприятной внешности. Я старался на ходу вспомнить, кого же он мне напоминает, но слишком мало деталей высвечивал призрачный огонь.
       - Чего ждёшь, Сатана? – со злом, но тихо проговорил незнакомец, - Не тяни время. Искушай скорее и уматывайся восвояси!
       Я невольно оглянулся, думая, что за моей спиной, кто-то стоит. Там же, кроме смоляной черноты усыпанной звёздами холода и бездушия ничего и никого не было.
       Я хотел, было сказать, что ему показалось, что я человек, отставший от своего каравана, и никому не несу зла. Незнакомец же, опередив мои намерения, заявил, что Сатану и  шкура агнца не скроет.
       "Да он не иначе, как сошёл с ума, - пронеслось в моей голове, - либо ему назначили встречу с Сатаной. Я же, то ли случайно, то ли намеренно, "явился" раньше и спутал все карты тёмной игры".
       Час от часу не легче!  Я уже и Сатана – фигура №2! А какую же фигуру выставили передо мною?
       Постой, постой!
       Несколько минут назад этот неуважительный тип, просто-напросто, приказывал мне, как Сатане и притом повелительным тоном, а это может позволить себе лишь один из святой Троицы.
       Вот это ты влип, гладиатор! – прошептал я, едва шевеля губами.
       Теперь у меня отпала надобность просматривать свою картотеку в памяти, чтобы отыскать в ней схожий лик. Я понял, что передо мною сидел сын Божий Иисус, а я оказался между ним и Сатаной. Возможно второй соперник или заговорщик стоял уже за моей спиной и делал всё, чтобы самому оставаться  за  кулисами в течении какого- то времени начавшегося представления. Любопытно, но не мне.
       Иисус замер в ожидании, но чувствовалось, что он внутренне нервничает. Глядя на него, по-новому, я вспомнил сына Божьего при сотворении Мира.       
"Изменился, дорогой мой Племянничек! Изменился, уважаемый, сразу и не узнать!" – пожалел я его в душе.
       Вот тебе на!.. Я уже и мыслить начинаю за Сатану. Сам же захотел пожить на Земле среди людей.
       «А вдруг передо мною тоже подставное лицо в образе Христа?" – появилось у меня сомнение.
       Я быстро осмотрел свои руки, ноги, одежду. Никаких изменений. Всё моё. Боль в голове под шишкой, общая усталость не исчезли так же. Мысли и те соответствуют моему мозговому потенциалу.
       - Ты кто, скрытый сенью ночи от людской злобы? – уверенным голосом спросил я.
       - Я,   я,   я?   –    задёргался     ответчик,     приготовивший словесную зубрёжку к другому вопросу, - Я тот, кто, кто!.. Я сын Божий, Сатана! Почему ты задаёшь мне не те вопросы?
       Как же, спешу исправиться!
       "Откуда мне  знать ваш протокольный диалог, - подумал я с удивлением, - я же подставное лицо. А может действительно, я опередил Сатану, и тот и другой ещё не догадываются  о том?"
       Час от часу не легче!
       Если это так, то придётся  весь ночной спектакль брать на себя и вести его таким образом, чтобы подоспевший сюда Сатана не стал в открытую  вмешиваться, а по возможности, подкидывал бы мне  необходимые мыслишки и предложения из текста. Как-никак, а всю грязную работу делать мне.
       Первая информация пошла.
       - Ты, Иисус, возведён сюда для искушения мною на всю ночь, и мне   решать,  какие  вопросы   тебе  задавать! – довольно   решительно повёл я свою или не свою игру, - До восхода солнца вопросы задаю только я! Ясно? Приславший тебя для испытаний, накануне нашей с тобой встречи, согласился с представленными ему доводами и дал добро. Так, что молись за него, Племянничек!
       Выпалив всё это на одном дыхании, я замер в ожидании его реакции. Я рисковал, как никогда ранее. Даже при сотворении Мира на мне была лишь одежонка свидетеля. Я помнил, что всех самозванцев, независимо от их взлёта, ждёт один и тот же печальный финал. Что же ждёт меня, если я ошибся в своих предположениях? Лучше об этом не думать, иначе можно сойти с ума.
       Оставленный здесь без покровителей и охраны, Иисус задумался. Глядя себе под ноги, он плавно водил ладонью левой руки по жиденькой всколоченной бородёнке.
       Пауза затянулась. Мне она ничего хорошего не сулила.
       - Что-то ты призадумался. Никак боишься меня, дорогой мой? – пошёл я в атаку.
       Он вздрогнул, затем, перекрестившись трижды, ответил: - Воля  Всевышнего, для  меня  закон! Я согласен и  готов на искушение.
       Я вздохнул с облегчением. Воспротивься  он изменению текста или подыми на меня недоверчивые глаза и мне конец. Сам Дьявол не смог бы тогда защитить меня от гнева Господнего.
       Чувствую, пошла вторая подсказка суфлёра.
       - Ты помнишь наш первый разговор на Земле? – спросил я его от имени Сатаны.
       - Да. – Ответил он, не подымая головы.
       - Не поверил ты мне тогда. А ныне вот сослан к ничтожным смертным на посмешище всей Вселенной.
       - Я  послан  моим  Отцом  для  великой миссии! Я  должен  искупить грехи  людей. – Выкрикнул он с раздражением.
       - Не смеши меня, мальчик мой! Эту песенку ты можешь петь смертным, и они тебя, в знак раболепной благодарности, вознесут. Непременно вознесут на крест, как грязного и презренного разбойника! Попомни моё слово.
       Он вдруг весь съёжился от моих псевдопророческих обещаний. Его тревога передалась мне.
       "Зачем это я придумал про распятие? – испугался я своих слов, - Ведь   мне   неведомо даже то, что произойдёт через  минуту. Чёрт, дёрнул меня за язык!"
       Мне стало душно. Я кажется, прямо со старта, взял   не тот темп. Не знаю, каково ему там, в будущем будет, а мне, если разоблачат, креста уж точно не миновать! А о пытках и говорить не стоит.
        Я глубоко вздохнул.
       - Отец твой ошибся, изгнав тебя на Землю. Твоё сердце ожесточилось, а разум изъеден завистью и ханжеством!  - понёсся я дальше, навстречу неизвестности.
       - Это ложь, Сатана! – взвизгнул он в бессильной злобе.
       - Вот видишь, ты и со мною не искренен и зол. Любому архангелу поручи это дельце и  он, если ему палки  в колёса не вставлять, за  одни сутки  очистит  всех людей от  грехов на веки вечные. Ты  же, тридцать лет слоняешься среди них и, ещё сильнее опутываешь их души грехами и сомнениями.
       - Я желал лучшего!..
       - Для себя, - перебил я его. – Отец твой, с первого дня нового Мира, так же хотел лучшего, но для себя. А обо мне вы позаботились? Вот это и есть одна из ласточек залетевших в Рай. Если он всё сотворил во Вселенной, то, спрашивается, откуда я взялся и всё отрицательное, что ассоциируется с моим именем? Отвечай!
       Он перестал поглаживать бороду, перешёл на нервное почёсывание боков и затылка. Картинка зачуханной и блохастой дворняги. К настоящему сыну Божьему отношения не имеет.
       - Нечего сказать? Да, что ты можешь ответить людям, если не знаешь своего собственного рождения от Отца небесного. Чем ты лучше Адама? А?
      - Нет, нет, нет! – истерично закричал Иисус, - Это грязная ложь!
       Я, самопроизвольно,  громко засмеялся. Уйдя с головой в игру, я уже не чувствовал сковывающего страха перед будущим.
       -Ты же смертельно боишься огласки тайны своего происхождения, именно из моих "грехонесущих" уст. Не так ли? Тебе, Сыну Божьему, не хватило тридцати лет на то, чтобы человеческие души и помыслы заполнились всецело Богом. Смешно! Я, дорогой мой, ещё до восхода солнца успею разнести им страшную весть о тебе и они, божьи создания, как это ни странно, поверят мне. Мне! Представляешь, в этом деле выгода будет не для тебя, а для твоего Родителя. Как отличить правду, если   не существует лжи? Как человек потянется к Богу без моей отрицательной характеристики? Как ему определить и оценить свою жизнь, если её не ограничить рождением и смертью? Да ты о себе подумай. Если ты рождён, слышишь, рождён, пусть даже от Бога, то ты, когда-нибудь должен умереть! Мифы Древней Греции читать надо.
       - Это нечестно  с  твоей  стороны! – с  дрожью  в  голосе,  произнёс
побледневший Наследник небес, - нас могут подслушать.
        А я продолжил считывать без купюр секретный текст.
       - Кто? Жалкие людишки? Нет! Ведь не их и не меня ты страшишься. Ты боишься своего родного Отца. Кто послал тебя ко мне на испытание? Отец! Кто сейчас говорит моими устами? Не дрожи. Успокойся. Ты же бессмертный, правда?
       Иисус замер, застигнутый врасплох последним вопросом. Он всё ещё не решался  поднять на меня глаза, а я всё больше распалялся в игре воображения.
        Я был доволен и собой и тем, что он молчал.
       - Хорошо, можешь не отвечать. Это зачтётся тебе в послужном списке от Отца твоего…  И мне тоже…
       "Мне-то точно зачтётся, если я оплошаю! – подумал я, о посеянной ненависти в душе сына Божьего, относительно себя, - Этот неврастеник, ни за что не простит нанесённой ему обиды. Я помню, как он, будучи ещё пацаном босоногим, умертвил ровесника лишь за то, что тот его нечаянно толкнул. А случайных прохожих, вступившихся  за  несчастного  мальчишку,   этот  добродетель,  лишил дара речи. Вылитый Отец! Тот так же не простил вновь рождённому Адаму его оплошности. А что думает, по этому поводу, его, можно сказать, старший брат от рук Божьих?"
       - Иисус, скажи, как на исповеди, за что именно был изгнан из Рая мой крестник? – с наглым удивлением спросил я.
       - Кто, кто? – переспросил он с неподдельным удивлением.
       Я сделал паузу. Возможно, сам пытался понять смысл текста разового чтения.
       - Братец твой Адам. Разве Отец твой не посвятил тебя в тайну твоего  "чудного" появления  на  свет  не  под  соусом  реинкарнации  от пресвятой девы Марии и Духа божьего?
       - Ты, ты, ты!.. – затрясся он всем телом, не ожидая от меня такого коварного подвоха во всеуслышанье. – Дьявол!  Я уничтожу тебя! Я, я, я!
       Не реагируя на его вспышку ярости, я выжидал, когда он сойдёт на хрипоту и пену. Затем спокойным добродушным голоском завёл душевную колыбельную песенку.
       - Я пошутил, а ты едва не бросился на дядю родного, если не сказать большее. Ты, дорогой мой, забываешь для чего ты сюда сослан. Ой, извини, послан! Ты послан для искушения мною. Для закалки твоих сложившихся убеждений. Ведь с рассветом у тебя начнётся новая жизнь – жизнь Миссии! Осознаёшь ли ты это? Я сейчас, как бы посвящаю тебя в учителя – наставники рода Человеческого, а ты не можешь сдерживать себя из-за пустяков в глазах оппонента. Впредь, мальчик мой, постарайся без  эмоций! Хватит  того, что  мы  натворили при сотворении Мира сего.
       Иисус обхватил худыми руками поджатые колени, упёрся в них подбородком  и отчуждённо уставился в голубое свечение огня. По бессмысленному выражению на лице, я понял, что мои слова не доходят до цели, что он ждёт лишь конца испытаний на взрослость, как на некую коронацию, дающую право мстить всем и за всё.
       - И так, я буду говорить, - повёл я новый виток после, как - бы лирического отступления, - а ты слушай, внимай и отвечай, когда спрошу, как подобает Учителю с большой буквы! Ведь ты послан на Землю Отцом твоим для искупления грехов людей? Не так ли?
       Тот кивнул головой, не изменив при этом ни выражения лица, ни позы.
       В окружающей меня темноте ничего не изменилось. Значит режиссёр мною доволен и можно продолжать дальше.
       - Я не зря начал наш разговор с закрытой зоны Рая. Именно оттуда зло распространилось по всей Вселенной. А люди тут ни при чём! Подумай сам, для чего Отцу твоему понадобилось сотворить не только сам Рай, а и злополучное древо познания "добра и зла"? Кому конкретно предназначались его плоды? Ему? Тебе? Мне? На кой они нам сдались, когда мы знали всё от и до! Бог весь Мир создавал для   людей,   а   мы,   ты   помнишь, прекрасно обходились и без него. Те же, искусив плоды, экстерном познали добро от своего Создателя, но Он их изгнал, в чём мать родила, в жестокий и злой мир и они, сами того не желая, познали зло от него же. Представляешь, каково им было на Земле после Рая?
         Я сочувственно вздохнул. Иисус не шелохнулся.
       - Твой Отец сам заварил кашу, а расхлёбывать заставил людей. Вон и тебя в помощь прислал. Если бы Он вложил в их тела блок питания с фиксированным сроком действия, то не было б нужды в системах пищеварения, дыхания, кровообращения,      самовоссоздания       и прочее… Они получились бы вроде нас.  Не задумывался над этим? Конечно, нет. И это не удивительно. Мы, в отличие от смертных, закомплексованы, как роботы, на одних и тех же действиях. Смешно, но мы, как бы родились вместе с людьми и так же умрём вместе с ними. И нам надо не терзать и не искушать их мозг страхом наказания, а относиться, как к самим себе. И не их вина в том, что Бог вдохнул в их тело, вместе с чувством жизни, и весь букет негативных мышлений и  действий. Сам человек никогда не делал, не делает, и не будет делать, ничего без воли Божьей, какими бы чудовищными его действия не были. Человек и не собирается ни перед кем отвечать за совершённое зло так, как зло – это всё, что дал ему Бог на дорогу из всех богатств Рая. Да  и что мог дать Создатель своему проклятому племени, если ещё до их появления, Он поделил всю Вселенную со мною, даже не испросив меня об этом. Тебя, дружище, тогда ещё не было. Помню, мы с ним были едины во всём, как сиамские близнецы! Так нет же, ему захотелось самостоятельности!  И рубанул из-за угла по живому, а заодно, списал всё плохое на меня. Он пожелал избавиться от меня. Но, как? Это всё равно, что пытаться избавиться от своей тени в ясный день. Ну, кто скажет, что Он Бог, если мир полон зла? Надо просто изобрести меня, чтобы оставаться кристально чистым в умах людей. Да, кстати, он и тебя прислал ко мне, не столько для моих лекционных искушений, сколько для того, чтобы потом списать твои ошибочные действия и Ты не уснул?
       - Нет, - тихо ответил Иисус.
       Я бы с превеликим удовольствием вздремнул до рассвета, да на то не вышла воля Божья.
       Я увидел, что он весь дрожал. Лицо покрылось маленькими капельками пота. При газовой подсветке оно казалось фарфоровым и любопытным для наблюдения.
       Уйдя с головой в глубины философии и демагогии, я уже не мог остановиться. Я тоже поспешил списать свои крамольные мысли и слова на выносливого Сатану. Я же не случайно пришёл на встречу с  сыном  Божьим в день и час, назначенный Сатане.
       "Странно, почему Племянник не узнал голоса своего Дяди? Не почувствовал чужого духа? Почему с моего языка слетает пророческая информация известная лишь первым лицам Мира сего? Кому из Них выгоднее "моя" искусительная проповедь из жития небожителей?" – Эти мысли пронеслись в моей голове, как живительный глоток воды в обожженной жарой глотке.
       - У нас с тобою ещё, о-го-го, сколько времени и я, как того пожелал твой Отец, продолжу искушение на укрепление твоего духа Учителя. Ты готов или тебе нездоровиться? – спросил я у него.
       - Нет, нет! Это  от духоты. – Залепетал он дрожащим голосом, - Я выдержу, Сатана!
      Я-то  сам  выдержу такую нагрузку? Или  для  избравших  меня,  это  было  важно?
      - А – а – а! – понимающе и, как бы сочувствуя, протянул я. – Смотри сам. Можно и на следующую ночь перенести очередной раунд испытаний.
       - Ты, что? – встрепенулся от лихорадочного забытья Иисус. – Я всё выдержу, не будь я Сыном Божьим!
       Фарфоровый блеск слетел с его лица. Оно стало слегка подёргиваться вокруг глаз, которых он всё ещё не решался поднять на меня.
       "Мальчишка! – подумал   я, - Тридцать   лет   беззаботного   существования среди людей ничему тебя не научили. Что ты дал им от Бога? Что взял от них? Отец твой позаботился о том, чтобы люди напрочь забыли о тех годах за исключением "чудного" рождения и младенчества Сына Божьего. Едва ты стал на ноги, а  биография  уже  исписана по-черному! Смертному с подобной анкетой одна дорога – ко мне в ад! Минуя даже чистилище".
       - С восходом солнца, ты, как бы становишься, бакалавром теологии, если конечно, выдержишь этот ночной экзамен на силу  Духа Божьего. Первая сессия искушения далась тебе нелегко, и ты бывал на грани срыва. Я всё вижу! Второй этап начнём с того, что я тебе расскажу о некоторых  твоих ошибках, которые ты будешь совершать  до самого распятия тебя на кресте.
       Иисус вздрогнул всем телом. Лицо его вытянулось и побледнело. Я тоже поёжился, будто меня поведут с ним заодно.
       "А, чёрт, и кто просил тебя об этом говорить?" – с досадой подумал я.
       - Извини, мой мальчик, Я оговорился. Ты же не воспринимаешь мои слова всерьёз?
       Иисус молчал. Наверное, ему, кто-то успел уже напророчить раньше меня по каналам "доброжелательства".
       - Ты знаком с Иоанном?
      -  Иоанном? – тихо переспросил он, не вникая в смысл вопроса.
       - М – да! Сорок дней пребывания в этой пустыне и для тебя прошли не бесследно. Как ты ещё не свихнулся? – по-человечески посочувствовал я ему, сам, испытав на собственной шкуре её смертельное дыхание. – Иоанн Креститель!.. Его на днях посадили в темницу.
       Лоб сидящего неожиданно пробороздили складки морщин. Он не то попытался вспомнить – всколыхнуть остатки усыхающей памяти о прошлой жизни, не то задумался уже о том, что его ждёт на рассвете.
       - Ты пойдёшь вызволять его из тюрьмы? – спросил я, заранее зная его ответ.
       Он утвердительно закивал головой.
       - Жаль, нет свидетелей, - со вздохом произнёс я. – Ты смалодушничаешь, Иисус! Едва  я  удалюсь  от  тебя, и  ты предашь его, даже глазом не моргнув. На рассвете ты поручишь ангелам отнести тебя    в    Копернаум,   подальше  от   ответственности.    Сам    то    ты  будешь  ещё  не  в   силах  двигаться. А ведь тебе, Сыну Божьему, ничего не стоит освободить своего первого поклонника и крестителя. Он так верит в твоё заступничество, что и в цепях продолжает возносить твоё имя. Ты, конечно, поспешишь, но не к нему, а прочь. Подальше со своими проповедями о приближении Царства Небесного и станешь требовать от всех покаяния. Я знаю, да и ты тоже, что  Иоанн, будучи на  свободе, стал  бы  для тебя, Учителя, опасным конкурентом по ремеслу. Избавившись от него, тебе легче будет набрать учеников, что ты и поспешишь сделать в Галилее. Без него ты лихо пойдёшь в гору! Ты, конечно, не изобретёшь ничего нового в духовной идеологии, но такова уж человеческая сущность, которую предоставил в твоё распоряжение твой Папаша. Человек будет тебя слушать, как слушает каждую весну соловья поющего, как бы первую неслыханную ранее песню для уставшей за зиму души. Так начинали свою карьеру многие сектанты, закладывая основы своей веры на вечную истину мироздания. Одарённый от Бога, ты превзойдёшь многих проповедников и наживёшь себе немало завистливых врагов по вере. Временный успех вскружит тебе голову, и ты пойдёшь по земле с благими намерениями творить зло сам того, не замечая, за что, в итоге, поплатишься, так и не покупавшись сполна в волнах земной славы. Если бы ты смог видеть себя со стороны во время собственных проповедей... заповедей. Я и то слушал тебя, как загипнотизированный! Одним словом – Сын Божий!
Чувствую, что мой ученик, вроде слышит всё, но не всё примеряет на себя. Привередливый.
       Лесть змеёй проползла в его душу. Он слегка улыбнулся в усы, думая о чём-то своём, и впервые расправил немного плечи.
       - Приятно слышать хвалу в свою честь? – ехидно спросил я у него.
       Улыбка вмиг исчезла с его губ.
       - Я размышлял совсем о другом, - сердито ответил он.
Я не стал любопытствовать. Продолжил.
       - Ты многое наплетёшь в тот день и своего и чужого. Все с открытыми ртами будут внимать твои слова, как опиум.    Да,    кстати,    праведничек   ты    мой,  а   как   ты  относишься ко мне?
       Почувствовав подвох в моём вопросе, Иисус уклончиво пожал плечами.
      - Ну, если забыть на минуту о нашем родстве, то, кто я для тебя буду? Другом или врагом?
       - Ты    Сатана! – резко   парировал   он  мой  вопрос.- Этим всё сказано!
       - От тебя я большего и не ждал! Этот ответ не лучше ответов фарисеев и чернокнижников. По твоей заповеди о любви к врагу ты, мой юный оппонент, просто обязан меня  благотворить, молиться за меня,  благословлять  меня!  Но  я,  что-то  не  ощущаю  любвеобильных волн в свой адрес. Ах, да, это же будет сказано не мне. Они ведь ещё несовершенны, как Отец наш Небесный.
       - Я правильно понял твою мысль, Миссия? – съехидничал я.
       - Я выдержу и это унижение, Сатана. Продолжай. – Сдержанно ответил он.
       - Спасибо, спасибо! И так, насколько я помню, Бог сотворил человека по образу Своему, по образу Божьему. Так? Так! После же изгнания из Рая, человек стал катастрофически деградироваться душой, да так быстро… Предпринятые Богом "очистительные" процедуры и меры не дали положительных результатов. Удивительно, что после потопа люди ещё больше развратились! Для спасения их, тонущих в грехах, душ Он бросает в бой свой основной резерв в лице своего Сынка. Но, увы, воз и ныне там, по самое брюхо в грязи сидит. В связи с этим, закрадывается пренеприятнейший вопрос: " А насколько совершенен сам Господь Бог, коль до сих пор, не может исправить свои же ошибки на, какой-то там Земле?" Тут уж, Учитель мой, на Сатану не спишешь! Это не из моего словаря: "Нищие духом, плачущие, алчущие, изгнанные, наказание, месть" и прочее. Это всё эпитеты выращенные Богом на гибридном "дереве познания", плодами которого и отравился подобный Богу человек, по его же воле – воле Божьей!
Я перевёл дух. Тяжеловат текс для неподготовленного. А времени, ни секунды.
       - Улавливаешь, Сын Божий, логику отцовских замыслов и деяний? – спросил я у присмиревшего Иисуса.
       В ответ, он скривил свой рот, как бы говоря: " А Бог его знает!"
       - Будет время, мы с тобою по пунктам разберём твой моральный  (духовный)  кодекс строителя райской жизни на Земле. А пока, я пройдусь с тобой по земле грешной и укажу на твои, то ли грехи, по земным меркам, то ли тщательно законспирированные идеи, что сам Чёрт не поймёт. Я думаю, что ты не против нашего с тобою познавательного экскурса.
       Иисус не отреагировал на моё приглашение.
       - Тогда в путь! – смело начал я. – После многочасового доклада на тему морали, к тебе, Уважаемый, подойдёт прокажённый. И что ты сделаешь с ним?
       - Излечу! – поспешно ответил он.
       - А ты уверен в том, что поступишь правильно? Не против воли Божьей? – спросил я его, и сам же ответил за него. – Как тебе известно, что болезни и напасти придуманы Стражем Мира сего для устрашения и наказания своего непонятливого «подобия». Ты же самовольничаешь, Эскулап  мой, и тебя следует так  же  наказать. По  логике, напрашивается  и  другой  вопрос: "К  чему  Богу столь громоздкая система наказаний и поощрений работающая и поныне в холостую для обыкновенного смертного, которого он смог бы в мгновенье ока уничтожить  в  прах, а  затем  восстановить  без  каких-либо  пороков   и погрешностей?"
        Иисус воздержался от ответа. Да он и не смог бы мне ответить вразумительно так, как я являлся  и  Сатаной  и  человеком. Кем  же  он являлся, он сам не знал.
       - Нет у тебя ответа? А до утра осталось не так уж много времени.
       При упоминании о приближающемся рассвете, Иисус съёжился и покосился  в сторону востока. Ночь  ещё  правила свой бал, и  это было мне на руку.
       - При встрече с сотником, - продолжил я, - ты вновь прибегнешь к обещаниям рядового кандидата на доходный пост в управлении. А заодно, и к угрозам по отношению к инакомыслящим,    пугая    их    низвержением    во      тьму внешнюю и плачем и скрежетом зубов. Вот тебе и мудрость, терпение благодушие исходящие   из   уст   сына   Божьего!   Псевдолечением    ты  будешь заниматься до самого ареста, и ни разу, я повторяю, ни разу не усомнишься в правильности своих  деяний.
       - Проблема-то в чём? – спросил я сам себя. -  Уничтожь разом все болезни и не понадобиться заниматься шарлатанством, как это вынуждены делать многие люди по воле Божьей.
       Лекарь будущего промолчал. А мне уже, по чьей-то воле, не остановиться!
       - В доме Петрова ты излечишь его тёщу и она, тут же станет служить тебе. Да сбудется  речённое через пророков!..  Именно так будут утверждать твои дела на Земле. Скромно, но назойливо. Отец твой в шесть дней сотворил всю Вселенную! Не по звёздочке, не по травинке, не по зверюшке, не по букашке в отдельности. А оптом, в одном котле. Почему же ты, Сын Божий, мельчишь поштучно? Вознесись на вершину Эвереста…
       - Арарата, наверное? – осторожно поправил он меня.
       - Ты думаешь, что если Ковчег застрял на вершине Арарата, то она стала выше всех остальных гор? Глупенький! Ты поверил на слово смертному Моисею, не удосужившись усомниться в нелепости многих его слов. Батюшка твой, так устроил шарик Земли во  вселенском холодильнике, что вода, каким бы потоком не поступала на неё, на определённом уровне станет кристаллизоваться и превращаться в лёд. По его же законам легендарному ковчегу не суждено было болтаться на бескрайних просторах воды, а на втором или третьем километре от символической точки отсчёта высоты он вмёрзнет в ледяной панцирь  или же будет, означенный срок, скользить по его поверхности в виде суперсаней. А ведь об этом нигде не упоминается, и знаешь почему? Потому, что, во-первых, – Моисей напоминал стреноженного коня, сорок лет блуждавшего вокруг забитого Богом колышка и познавал мир на длину своей привязи. Во-вторых, – тебя сослали,  ой,  опять  оговорился,  послали   искуплять   грех  людской, не за  полярный   круг,  а   сюда,  поближе   к   Раю.  Вот  если   бы Господи догадался отослать  тебя ко мне на искушение на полюс, да ещё и в полярную ночь, вот тогда бы ты запел совсем другую песню, если не околел бы в первый же день своей сорокодневки. Там бы Моисею не взбрело в голову бежать самому и прихватывать с собою целый народ. Поверь на слово.
       Я снова перевёл дух. Он тоже глубоко вздохнул.
       - Сатана, ты опять отклоняешься от цели искушения, – упрекнул он меня.
       - Правда? -  наигранно удивился я. – Я и не заметил.
       Находясь, по чьей- то воле, в образе Сатаны, я не импровизировал на сцене, а, слово в слово, пересказывал текст невидимого суфлёра под  страхом  смерти. Я не в силах был изменить интонацию или пунктуацию даже в короткой реплике, не говоря уже о самовольном отклонении от текста. Я понимал, что инициатива наказуема.
       - Так на чём я остановился в святом писании?
       - На тёще Петра, - сухо ответил Иисус.
       Я сообразил, что этот южанин испугался северных морозов сильнее, чем креста. От предписанного Судьбою распятия можно и увернуться, надеясь на снисхождение Отца родного, а вот от леденящего холода околеет первой надежда на Чудо.
       - Спасибо! – поблагодарил я его. – Вечером того же дня, - потянул я нить скрытых в темноте событий, - к тебе приведут помимо больных телом ещё и бесноватых, и ты своим магическим словом тут же изгонишь моих верных слуг из их душ. Молодец! Честь и хвала спасителю! Но таков уж я есть, друг мой. Я сразу же задаюсь вопросом: "А почему мои подопечные позарились на их души?" Поверь, я то свою братию знаю хорошо и ещё, я знаю, что они никогда не полезут на рожон без воли Авторитета! Отвечаю! Они так же заполняют образовавшуюся пустоту по предписанию Нашего Создателя. Уходит солнце – вслед за ним наступает тьма. По предписанию! Улетучивающееся тепло уступает место холоду. Свет без конца играет с тенью. Жизнь со смертью затевают круговую эстафету, ни в чём друг друга не упрекая! Целомудрие всегда в обнимку с грехом   идут   по  жизни.  Зло  и  добро,   по  той  же,    воле Божьей, наливаются соками через одни и те же корни "дерева познания", которые, в свою очередь, глубоко вгрызлись, не в какую–то там Землю, а в Божественную почву  "целомудренного" Рая. И мы с твоим Отцом являемся детьми одной матери!  Так-то, Учитель! Если ангелам наскучило, и они покинули души этих несчастных людей, то, хотим ли мы этого или нет, мы вынуждены их заполнять на определённый срок, по закону сохранения материи. Ты, вот пожелал вернуть их под свою опеку. Пожалуйста! Базара нет! Они твои. Только мы не кричим об этом на всю Вселенную, как вы все. Мы знаем, что от шума ничего не изменяется. Представь себе, сидим мы с Господом Богом на одной качели, то Он вверх, то я! И так до бесконечности!.. Справедливо и весело.
      Я взглянул на Иисуса. Он съёжился весь.
       - Ну, что ты приуныл, без пяти минут, Учитель? Твоё у тебя никто не отнимет. Мы одни здесь. У людей же, слишком коротка жизнь, чтобы без нашей помощи  они могли узнать правила большой игры. Улыбнись! Хандра не вечна. И это пройдёт. О! Последнее высказывание можешь выдать, как своё. Дарю! Отпечатаешь на хорошеньком перстне и подаришь задним числом мудрейшему из своих земных предков… Ну, Солому, что ли? Сам сообразишь.
       Подавленный Иисус, смиренно внимал моим крамольным речам, даже не пытаясь вставлять слово в своё оправдание. В таком состоянии, он больше походил на дьявола в людском  представлении, чем я. Это говорило  о том, что  и  моего  в нём заложено ровно половина, по воле Свыше. Мать то у него вечная греховодница – женщина!
       "Без моих ген, Отступничек, ты потерял бы объёмность и красочность! Превратился бы во что-то однородное, плоское и пустое по содержанию. А так, я, очерняя сейчас твои дела и помыслы, помогаю тебе завтра наполниться светом и любовью!" – подумал я о нём, как ваятель.      
        Духота не спадала. Пить и хотелось и не хотелось. Это всегда  бывает,  когда  физиология  уступает  духу  и  та   на  взлёте творчества. Не помешал бы только ветерок.
       - Сын   Божий,   ты   можешь   управлять      ветрами? – спросил я у него с намёком, явно, не моего ума.
       - Могу, но в этом нет необходимости. – Ответил он, пытаясь уклониться от экзаменационной проверки на способность повелевать механизмами природы.
       - А я и не прошу тебя поработать вентилятором для меня. Я всё о завтрашнем дне твоём пекусь. – Спокойно говорю я ему. – Ты в наглую дурачишь людей и хочешь, чтобы они тебе верили!
       - Я не обманываю их, - робко ответил Иисус.
       - Да!? Тогда, как ты назовёшь сцену в лодке?
       Он открыл рот, чтобы попытаться оправдаться.
       - Молчи! Твой час ещё не пришёл. Лучше слушай, авось пригодится.
       Я знал, что он ничего толкового не придумает в защиту, а тратить время на его пустое разглагольствование мне не хотелось, и не имел право. Я продолжил свой экскурс в скрываемый подтекст афишированной анкеты испытуемого.
       - Ты, садясь в лодку, потащил за собою ветра и, ничего не говоря ученикам, сделал вид, что спишь. Им же, напуганным до смерти, бушующими волнами, было не досуг сообразить: " Откуда, мол, налетели штормовые ветра, и кто их пригнал?" Ведь только ты один преспокойно наблюдал сквозь прикрытые неплотно веки за всем происходящим в лодке. Ты, хитрец, выжидал, когда же они, наконец, обратятся  к  тебе  за  помощью, не, как  к Учителю, а как  к  Богу!  И ты  потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина. Люди же, удивляясь, говорили: кто это, что и ветра  повинуются Ему?
       Я замолчал, ожидая его реакции на сказанное мною. Он тоже молчал. Видимо в его душе царил полный штиль, а умом овладела великая тишина. Но повелитель ветров не спал. И я продолжил свои словесные дуновения в его сторону.
       -И это не все твои трюки на пути к восхождению. Удачный номер с ветрами дал  тебе положительные балы  в твой актив Учителя, но следующий шаг у тебя будет ошибочным и людишки с короткой памятью тут же подставят    тебе   подножку.   Сойдя   с   лодки   на     берег Гергесинии, - продолжил я раскрывать его краплёные карты, - тебя встретят два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путём. И что ты, Всемогущий и Мудрый, делаешь, чтобы  закрепить  любовь  людей  и  заработать  ещё балы? Ты изгоняешь, так называемых, моих слуг… Но куда?
       Я распалялся, как ветра в море, которые потеряли управление.
       - Ты, сын Творца, за свои тридцать лет жизни среди людей сделал ли, что-нибудь человеческое – полезное? Ну, вырастил ли ты колос пшеницы, посадил ли деревце или лозу, выкормил ли, какую-либо скотину, выпек ли лепёшку хлеба? На крайний случай, слепил ли ты  самый обычный горшок? Я уже не спрашиваю о доме и детях. Нечего ответить! Зачем же ты погубил целое стадо свиней, которое кормило это селение на протяжении многих десятилетий? Бесы то, ты знаешь, в воде не тонут, в огне не горят! Они исполнили волю твоего Отца от моего имени и удалились, а тебя оставили в дураках!.. Спрашивается: "по чьей воле?" И вот, весь город вышел навстречу Иисусу: и, увидев Его, просили, чтобы Он отошёл от пределов их. Это не мои слова. Это письменное свидетельство одного из твоих учеников, переданное потомкам, которого ты благословил на труд Божий, даже не заметив подвоха от него.
       Я посмотрел на смиренное лицо испытуемого. Он держался. Наверное, молился про себя или медитировал. А может и спал с открытыми глазами, воспользовавшись монотонностью моих упрёков.
       "Пусть спит, - подумал я, - так спокойнее для меня".
       -Ты, конечно, не станешь испытывать свою судьбу сына Человеческого, - продолжил я пересказывать чужой текст, - а поспешно сядешь в лодку и (не могу поверить), убежишь обратно в свой  город! Там  тоже  будешь "лечить", набирая очки и козыри в своей игре. Когда же тебе надоест домашнее однообразие, ты сорвёшься в путь, по дороге "творя чудеса" и отрывая людей от их дел. Так ты поступил с Матфеем! Да, кстати, в выборе учеников  ты окажешься не дальновидным. И вообще, ты постоянно будешь вращаться в обществе человеческих отбросов, прикрываясь благой демагогией  о больных и их лекарях. Я уже тебе говорил о греховности и болезнях, но немного повторюсь, для закрепления пройденного материала.
       Я понимал, что этот ученик бесперспективен, но, занимая в данный момент кафедру, я вынужден был, по воле Свыше, вычитать свои часы и разработанную кем-то программу. Ему тоже было не легче, но за него уже решил его Отец небесный, и он был обязан прослушать цикл лекций  ненавистного педагога.
       - И так, ты сам, как продукт Вселенского Греха, невольно потянешься к родной среде обитания, где будешь чувствовать внимание и понимание, а заодно, станешь для той среды прикрытием. Любой твой избранник, прежде чем попасть к тебе на, так называемое, излечение, хорошенько пропитывается грехами и болезнями и, хочет он того или нет, он непременно попадает под колпак шантажа и угроз. Он становиться повязанным с тобою неписаным законом, как и ты, будешь зависимым от него клановой тайной единения родственных душ.  Для    отобранных   учеников   ты   станешь   авторитетом,  проще сказать – атаманом, но никак не учителем,  в понимании остальных людей.
       - Ты клевещешь, Сатана! – визгливо крикнул Иисус.
       - Видит Бог, я искушаю саму невинность! – с наигранным удивлением ответил я, - А я-то думал, благословляю своего ученика. Прости! Я забираю свои слова обратно и пусть ангелы забирают тебя отсюда побыстрее, не то я рассержусь на тебя.
       Вид у него был плачевный. Чувствовалось, что ему стало очень страшно от моих слов и, в тоже время, он неволен был слушать меня до рассвета. На  то была воля его Отца небесного. Я не торопился. До третьих петухов у меня, было, предостаточно времени, чтобы свести с ума хоть самого Господа Бога, а не то, чтобы этого титулованного недоноска.
       - Продолжай,   Сатана,   я   впредь   не   прерву    твоего  искушения, – с дрожью в голосе сказал он.
       "Только попробуй!.. – с ухмылкой подумал я, - тебе же хуже будет".
       - Ты, правдивец, вновь не соизволил извиниться! Да ладно, я привык к подобной благодарности от многих и от тебя тоже. И так, дорогой мой, в твой послужной список  Матфей запишет излечение тобою женщины страдавшей от многолетнего кровотечения, пробуждения от летаргического сна дочери некоего начальника, излечения двух слепых. Ты, любитель правды, откроешь слепым глаза не только на видимый мир, но и на невидимый…
       - Это ещё какой? – удивлённо спросил он.
       - Скрываемый мир лжи! – едва не выкрикнул я ему в ответ. – Ты строго накажешь им, чтобы они молчали о своём чудном прозрении, но, выпустив их за дверь, заставил их, на подсознательном уровне, разгласить о себе по всей земле той. Они ни во что поставили твоё Слово, и, с твоего же тайного пожелания, нарушили обет молчания, тем самым, обрели на свою душу новый грех. И это не всё! Они воочию увидели в твоём лице того, кто лишил их зрения ещё до рождения, ведь только  Бог  может  лишить или  возвратить зрение им. Глубоко в душе, под нескончаемыми благодарностями, они скрыли, лютую ненависть к тебе, как к вору укравшему у них лучшие годы. Теперь понимаешь, к чему я веду?
       Он не ответил и не спросил. А я гнул  правду – матку в одни ворота.
       -Каждый твой успех среди людей будет восприниматься ими, как обман и оскорбление. Ты же выдаёшь себя не за смертного, одарённого всесторонними способностями, а за сына Божьего! Не ниже! О какой благодарности может идти речь, если ты этих несчастных слепцов не осчастливил сразу и не извинился перед ними за Отца своего. Уверен, ты бы на их месте вряд ли бы сдержался, от порыва негативных эмоций. И был бы прав! Но ты же избранный и тебе не до людских издержек. Далее, ты свои исключительные "чудеса"  проделаешь ещё с одним немым, одержимым бесом. Фарисеи более мудрые и осторожные, они то, проанализировав твои возможности, правильно определили твои связи с Отцом своим  и  со  Мною.  Ты - то  хорошо  знаешь,  что  мои  силы   и    твоему   Отцу   не подчинятся без моей, на то, воли. Субординация. Понимать надо. Так, что, мой покорный и исполнительный слуга покинул немого только после твоей просьбы ко мне через Отца своего. Но ты скроешь эту цепочку взаимосвязи от людей, чем посеешь среди них очередное сомнение и враньё.
       Находясь, в данный момент, в шкуре смертного, я всецело был на стороне людей. Хотя и к этой Жертве большой игры я был не равнодушен. Я ему даже был как бы обязан. Но сейчас мне не до сантиментов.
       - Я так тщательно разжёвываю тебе каждый засвидетельствованный "подвиг" во имя Человека, чтобы хоть что-то осталось в твоём закомлексованном сознании. Я же вижу, что большинство моих слов влетают в одно ухо и вылетают в другое, не оставляя никакого следа в мозгу! А ведь ты, воодушевлённый успехами, пойдёшь без оглядки по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях.
       - Что скажешь? – как бы спросил я его и, не дожидаясь ответа, продолжил, - Молчишь! И правильно делаешь. Ещё наговоришься вволю. Тем более, что Отец твой больше заботился об ушах человека, а не о его разуме. Но, что удивительно, чем сильнее ты будешь распаляться перед людьми в ораторском искусстве, тем больше смуты и сомнений прорастёт в их душах. Ты сам, наконец, увидишь, что народы станут изнурёны и рассеяны, как овцы не имеющих пастыря. Тебе станет жаль их, но в то же время и себя самого. Ты же в облике человеческом, как в шагреневой коже!.. И воспринимают тебя многие не иначе, как за полоумного самозванца на престол. Взвесив свои земные возможности, ты призовёшь на помощь двенадцать учеников, которых, увы, ты толком не научил ничему кроме, как поддакивать каждому твоему слову.
       - Сын  Божий,  почему  ты   подставляешь   под   удар  дикой   толпы,  поверивших в тебя? – громко и с упрёком спросил я у него.
       Он вздрогнул всем телом и едва не свалился с камня, на котором сидел.
        - На то воля моего Отца небесного!.. И я-я-я тут ни при чём! – плаксивым голосом ответил он, как нашкодивший ребёнок.
       - Если ты решил взять на себя грехи всего человечества, то и неси свой крест один! – продолжил я, вернувшись на разговорный тон. – Но нет! Ты пойдёшь исполнять роль Мессии под прикрытием добровольцев поневоле. Ты пошлёшь сих двенадцать вперёд с заповедями, а не с предупреждениями и охранной грамотой от Бога.
       Я спросил у него: - Хочешь, я перескажу тебе твои будущие заповеди?
       - Нет! – пугливо ответил Иисус, зная их наизусть.
       Я сделал паузу, как бы взвешивая каждое слово его бессмертных заповедей и, как  бы решая; оглашать ли  их  на всю Вселенную  в  своём  изложении  или оставить их без аналитического разбора такими, какими  изложил  их  апостолам  мой  оппонент через уста своего сына Иисуса.
       - Рад бы тебе услужить, но я вынужден, не по своей воле, поверь, высказать свою точку зрения по некоторым пунктам твоего морального кодекса строителя Царства небесного на отдельно взятой планете по имени Земля! Быть может, ты внесёшь поправки по указанным пунктам, заботясь, воистину, о людях, а не о своей карьере Идола. И так, с первых строк заповедей, ты запрещаешь идти ученикам к язычникам и самарянам.
       Сменив тон в голосе, я его спросил: - Разве они не потомки Адама? И не такие же больные духом, как и погибшие овцы дома Израилева? Или тебе не под силу обратить этих несчастных в свою истинную веру в Бога?
       Не дожидаясь, пока Иисус найдёт оправдательный ответ, я продолжил: - Отталкивая от себя любого из смертных, ты, не только расписываешься в своей слабости перед ними, но ещё больше опутываешь его сомнениями и грехами. Твой Отец небесный тоже шёл по тем же кочкам просвещения!.. И что же? А ничего! За ним земля зарастала ещё более густыми зарослями всевозможных грехов. И ему,  ничего не  оставалось,  как  взять  да  затопить её всю, оставив лишь самых из самых для селекции нового рода Человечества. Плоды столь грандиозного мероприятия приходится пожинать уже тебе. Последуешь по его же стопам, результат будет тот же, даже если оставить для чистоты эксперимента двух младенцем от каждого пола. Семена то злополучного райского дерева просыпались на бедную планету, проросли и теперь их, как сорняк, никакими агротехническими или гидротехническими способами не уничтожить! У него только улучшается и крепнет иммунная система.
       Догадывался  ли  об  этом  Испытуемый  или нет,  это  было  не   так важно. Важно было то, что я сам об этом узнал впервые, как будто, только что проглотил запретный плод от того дерева. Проглотив последний кусок вместе с комком горькой слюны, я продолжил.
       Далее, ты велишь, помимо исцеления больных, воскрешать мёртвых и изгонять бесов. А ты подумал, как они это будут исполнять, когда Отец твой и тот, до сих пор, не может этого сделать? Ты же толкаешь их на заведомый обман, ради красных показателей в отчётах. Укажи мне хоть одного человека воскрешённого или, нет, живущего до ныне, хотя бы со дня потопа. Разве Ной не был достоин Бессмертия? А Давид? Соломон? Да ты сам в человеческой плоти, разве не принёс бы больше пользы для Отца своего и для Человечества, если бы оставался в веках бессмертным примером для подражания? Ты, любящий сынок, и пальцем не пошевелил ради долгой жизни на земле пресвятой девы Марии – матери своей! А она этого, наверняка, заслужила. Ну,  да   ладно – это  не  больший   грех  перед  людьми, чем остальные. Вот, к примеру! Запугивание инакомыслящих, нуждающихся в элементарном духовном просвещении. Ты советуешь стращать их карами большими, чем покарал Бог земли Содомы и Гоморры. Ты заранее толкаешь своих непросвещённых  до  совершенства  учеников  на  конфликт  с  людьми иной веры, рисуя тех в образе кровожадных волков. Ты же знаешь, что с такой противоречивой идеологией, как твоя:" будь мудр, как все змеи земли и неба и просты подобно небесному голубю", ученикам не подняться  выше бараньего стада загнанного на край обрыва. Их будут бить и терзать за то, что именем твоим они заставят предавать брат брата на смерть и отец-сына; и восстановят детей на родителей, и умертвят их. И всё это будет делаться по воле Божьей. Парадокс, да и только! Я то, к этим сюрпризам Бога, как бы привык, но всё же удивляться  не  перестаю. Ну, как  быть  равнодушным  к  речам  Господа  Бога, вложенным в твои уста: " Не думайте, что я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч, ибо я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её".
       - Что скажешь на это, Меченосец Божий? – как бы удивившись, спросил я притихшего слушателя.
       - Ты всё это выдумываешь, чтобы вывести меня из терпения, - дрожащим голосом сказал он, увиливая от ответа.
       Мы оба знали, что в данном представлении дозволена любая вольность, фантазия и интерпретация в рамках Слова и, как бы я не досаждал его искусительным изложением нелицеприятной информации, он обязан был выдержать это испытание до означенного срока. На то была воля Божья! Я так же обязан подчиняться ей.
       - Хорошо, – засмеялся я, - тогда почему ты дрожишь в душной пустыне у огня? Тебя лихорадит?  Думаешь, что я поверю, будто ты страдаешь в теле человека?
       Он  молчал  и изредка вздрагивал. Казалось, что он и впрямь озяб от  невидимой прохлады, чуждой этих мест.
       - Тебе нечего сказать? Тогда я, с твоего, так сказать, позволения, продолжу искушение. Под конец своего нравоучения ты станешь навязывать ученикам, чтобы они, в свою очередь, убеждали людей любить тебя более всего на свете; за подарок, конечно – Царство небесное! На этом ты закончишь свои наставления и уйдёшь проповедовать в города их.
       Я вздохнул, и горло обожгло жаркое дыхание ночи. Предрассветного ослабления духоты ещё не ощущалось.
       - Твоя звезда, Иисус, будет быстро восходить, и ты не вспомнишь      о    том,    кто    первым   тебя   окрестил    на  царствование над людьми так, как он превратится в отработанный материал и, к тому же, слишком много знает. Я говорю  об Иоанне! Он, узнав о твоих  успехах и положении в обществе, пошлёт к тебе своих учеников с вестью о себе. И в который раз обманется в тебе. Вместо того, чтобы броситься на помощь своему учителю от рода человеческого, ты изойдёшься соловьём на все двенадцать коленцев в его честь… Но, истинно говорю, волоском не шевельнёшь, чтобы вызволить его из темницы. А солнце зайдет,  слушатели разойдутся и ты вновь свободен, как птица в  полёте.  Ни   жалости,  ни   угрызения   совести – одна   человеческая усталость плоти. Засыпая вдали от мирских забот, ты всё  ещё будешь лепетать себе под нос: " Придите ко Мне все утруждающиеся и обременённые и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя  и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко".
       Кому как, а мне трудно представить разрушителя с мечом в руках с кротким и смиренным сердцем в груди.
       - Мягко стелешь, сын Божий, да жёстко спать! А меч-то обоюдоострый, ты, кроткий и смиренный, куда спрячешь на время своих сиреновских песнопений? Ты же навязываешь свою любовь обманом и страхом!.. Хочешь, чтобы брошенный тобою камень отскочил назад сочным и ароматным   персиком?   Так  не   бывает,  даже   в   сказках,  мальчик мой! Я их перечитал немало, чего и тебе желаю, пока ещё не распяли. Очень способствует повышению Веры.
       Во снах и в бреду я всё же могу допустить подобную метаморфозу. Там работают другие законы искусства или болезни, а значит и восприятие их абстрактное – не обязательное.
       Иисуса вряд  ли волновала проблема противоречия и сочетания в подлунном мире. Я продолжил в прежнем ключе.
       - Мысли о темнице, видимо преследуют твою память! Об этом говорят твои дальнейшие поступки и слова. Но ты уже успел не только посеять, а и взрастить злобу против себя. И ты, почуяв реальную опасность для своей жизни, поспешишь   удалиться  из   синагоги,   стараясь    поскорее  оторваться от, последовавшим за тобою, множеством   народа. По  ходу  ты  исцелял  их  от  всяких   болезней   и  запрещал им объявлять о Себе. Тебе легко удастся выкрутиться из очередного переплёта с лечением бесноватого, слепого и немого. Ты, почувствовав себя на новом месте в центре внимания, затокуешь, как глухарь! И так увлечёшься своею моралью, что не заметишь, как переступишь грань чистой философии одной из точек зрения на религию и уйдёшь  в самые дебри идеализации суперменовской нацистской пропаганды, девизом которой будет: " Кто не со мною, тот против Меня! Кто не похож на Меня, тому нет места под солнцем!"
       Живучесть этого девиза страшила мою провиденческую мысль.
       - Ты можешь подтвердить слова Отца твоего о том, что Он сотворил человека по своему подобию? – громко спросил я Иисуса, едва не сорвавшись на крик.
       - А разве, кто пытается отрицать этот Божественный факт? – пролепетал он дрожащими губами.
       - Так, по какому праву, ты хочешь лишить людей дара Божьего; мыслить, сомневаться, выбирать? Ты, Мальчишка вечности, забываешь, что, во веки веков, правим  балом только мы с твоим   Папашей!   А    твой    час   будет   бить    до бесконечности так, как у нас отставка не предусмотрена. Как и дворцовые перевороты… Учти! Ты же своей поспешностью и ультимативностью загоняешь человека в угол  и  тем   самым   побуждаешь   его   врать   тебе,  бояться  тебя   и ненавидеть тебя.
       В пылу эмоций я вспотел и тяжело задышал. Сделав три глубоких вздоха, я продолжил мысленный пересказ чужого текста.
       - Люди просты, как сама истина! Они искренне верили нравоучениям одних пророков, сулившим им мир и блаженство на земле и на небе. Затем поверили другим. Третьим… А жизнь-то их не улучшилась с переменой духовных пастырей, а даже наоборот, ухудшилась. Они уж, как-то свыклись к плавной смене своих нравственных наставников. И  вдруг, врывается  в  их размеренную жизнь новый пророк – не больше, не меньше, а под именем сына Божьего – этакий, замбожественный лихач! Он решает, в кратчайшие сроки сломать старые сложившиеся веками устои, а на их обломках построить царствие Божье, по своему пониманию. Революционер? Размечтались! Самый простой авантюрист! Для достижения  своей цели все методы хороши. Как говорят: " Победителей не судят!" А как же люди, ради которых вся эта каша заваривается? Проглотят, даже если для этого им придётся запивать " кашу" собственной кровью. Во имя Бога чего не сделаешь! Главное – устрашение, устрашение и устрашение! Вот одно из них: "Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем".
       Мне-то точно не простится ни сегодня, ни в будущем, хотя я являюсь лишь жертвой вкусившей запретный плод с "дерева познания", не испросив на то разрешения у его Владельца. На то была воля Бога!
       - И     так,   юный     реформатор,    первое  время     тебе действительно удастся быть немного мудрым, как змея и кротким, как голубь. Но со временем ты начнёшь срываться и показывать свои острые коготки эгоиста и завистника. Эти едкие пороки многих искусили на прочность духа и ничего – не отощали, а даже наоборот – похорошели от сытости и заботы. Люди, по простоте и доверчивости, унаследованных от Бога, захотят увидеть от тебя знамение, но ты усмотришь в них лукавый и прелюбодейный род, и не дашь им этой надежды на прощение. А почему? Я тебе только что об этом сказал. Им же ты не откроешь истинную причину своего отказа, а понесёшь всякую ахинею. Похлеще моей нынешней. Увлечённый собственным красноречием, ты договоришься до того, что отречёшься от матери породившей тебя, и от братьев. Ты зачислишь в ближайшие родственники своих учеников, которым нужен был сын Божий, как большая и крепкая  ложка,    с    помощью    которой    можно    легко  вылавливать из жизненного котла самые жирные и вкусные куски пищи насущной. Ты так и не станешь разговаривать с матерью и братьями, а в тот же день выйдешь из дома и уйдёшь к морю. Там войдёшь в лодку и начнёшь доставать своими нескончаемыми притчами по любому пустяку остальных пассажиров – благо, да имеют уши, благо да слышат.
       Иисус, благо, тоже имел уши и, благо, обязан был слушать меня. Имея за спиной испытательный срок, он не имел никакого права на сомнение, а тем более -  на протест. И я этим пользовался, по воле Божьей.
       - Людям-то простительно так, как не от них все напасти на земле. А вот ты, сын Божий, почему ушами с трудом слышишь и глаза свои смыкаешь и не видишь глазами, и не слышишь ушами, и не уразумеешь сердцем?
       Иисус зашевелился. Немного распрямил плечи.
       - Вот засуетился ты зря. Это я всего лишь перефразировал твои слова, сказанные тобою ученикам в будущем. Ну, я  продолжу, с  твоего  позволения, и  по  воле Божьей, интерпретацию твоих будущих речей, авось пригодиться тебе. Родственники же мы с тобою, как-никак!
       "Твои же блажены очи, что видят, и уши твои, что слышат, ибо истинно говорю тебе, что многие пороки и праведники желали видеть, что ты видишь и не видели, и слышать, что ты слышишь и не слышали".
       - Услышишь ли ты, имея уши от Бога, что, невелика мудрость, обогнать умерших в пересказе их заповедей на новый лад. Ты вот попробуй, не только заглянуть в будущее, а и изменить его на кривых поворотах, на благо людям, о которых ты якобы печёшься. Слабо, малыш, слабо! Вот отчего ты обобщаешь все перипетии завтрашнего под один свод: "Царствие небесное!" Сомневаешься, грешник окаянный?  Для тебя тоже найдётся статья в своде "Суда Божьего!" И непременно, кара печью огненной, откуда праведники услышат плач и скрежет  зубов  и  воссияют, как  солнце  в Царстве Отца  их. Кто  имеет уши слышать, да слышат! Кто имеет голову думать, да  задумается  над  проклятой  долей Человека   во веки веков, по воле Божьей, без права на амнистию за давностью лет.
       Мне ещё наполовину повезло. Я лишь временно пребываю в образе райского грешника и надо только не прозевать момент ответа моего землянина перед Божьим судом и вовремя покинуть его бренное тело. А там уж, по воле Божьей, то ли воскреснуть в том же образе для поклонения верующим, то ли телепортироваться в иное предоставленное тело, в иное выделенное время.
       Иисус, имея такую же двойственность, не очень слышал предоставленными ему ушами. Но я продолжал искушение: - По окончании своих плевелых притчей, ты, Иисус, пойдёшь в отечество своё учить в синагогах. Там тебе будут изумляться и говорить: " Откуда у Него такая премудрость и сила? Откуда же у него всё это?"  Там-то  тебя знают, как облупленного  и  ты  не  станешь совершать сомнительные  чудеса, сославшись на их неверие. В общем, ты поступишь мудро, как змея, а не, как сын Божий, в руках которого одни битые козыри. К тому времени, Провидец ты наш и Спаситель всех  праведников, Иоанну  Крестителю  отрубят  голову. Вместо  того, чтобы возмутиться, ради приличия, и поднять честной народ против неугодного правителя, ты трусливо, удалишься в пустынное место один, а люди, уверовавшие в тебя, как и Иоанн, побегут за тобою ища спасения в твоих обещаниях. Прождав до вечера ученики попросят тебя отпустить народ в селения за пищей. Ты же, убоявшись возможного предательства, пообещаешь накормить пять тысяч, кроме женщин и детей пятью хлебами и двумя рыбами, и тотчас понудишь учеников своих войти в лодку и отправиться прежде себя на другую сторону. Сам же, под покровом темноты и под предлогом отпустить народ, сбежишь на высокую гору. Оттуда, помолясь, что остался цел и невредим, опустишься к морю. Затем взойдёшь на едва заметный плот и осторожно поплывёшь по ветру навстречу лодке. Из-за маленьких волн перехлёстывающих через плот ты не сможешь управлять плотом сидя, отчего во тьме,  напуганные  и  без  того  ученики  примут   тебя     не столько за идущего по воде Бога, сколько за призрак одного из утопленников.  Ты удачно воспользуешься этой ситуацией благодаря Петру и его сомнительной вере в тебя. Благополучно переправившись через море в землю Геннисаретскую, ты  воспрянешь духом так, как "руки" Ирода сюда ещё не дотянулись. Там, на целинной земле, ты опять займёшься  исцелениями и нравоучениями на все двенадцать коленцев. Оттуда постепенно удалишься в страны Тирские и Сидонские, где после долгих унизительных уговоров матери несчастной девушки и своих учеников, ты соизволишь сойти с нерукотворного пьедестала сына Божьего и исцелишь её дочь в мгновение ока, как муху назойливую убив. Дальше твои ноги понесут тебя к берегу моря Галилейского,  где  ты  взойдёшь  на  гору  и  сядешь  там. С  прибытием народа на гору (не  без помощи учеников),  всё  повториться,  как  при бегстве из дома, только с той разницей, что народ из четырёх тысяч, кроме женщин и детей, продержат в страхе и голоде трое суток, и "накормят" досыта уже семью хлебами и несколькими рыбками. Справившись успешно с повторным заданием, ты отбудешь на лодке в пределы Магдалинские. Там прямо на пристани приступят к тебе назойливые фарисеи и саддукеи и начнут искушать сомнительными просьбами о знамениях с неба. Ты тут же разоблачишь их лукавый род, отойдёшь подальше и предупредишь своих нерадивых учеников о коварстве местных лицемеров. Не задержавшись в негостеприимных Магдалинских землях, ты придёшь в страны Кесарии Филипповой. После неудачного посещения предыдущей страны, ты сразу пошлёшь своих учеников на все четыре стороны, чтобы те разведали, за кого местные жители почитают тебя, сына Человеческого? Земля полнится слухами разными, и ходоки ответы принесли тоже разные. Тогда с этим же провокационным вопросом, ты обратишься непосредственно к своим ученикам. Наиболее смекалистый Пётр-Симон опередил всех в нужном для твоего слуха определении, за что ты ему пообещал ключи от ворот Царства Небесного и должность коменданта на небесах. Кто владел ключами до смерти Петра, остаётся тайной. Допускаю, что Царствие от Христа только проектировалось, и ключи от его ворот находились лишь в набросках.
        Я сделал паузу. Иисус, воспользовавшись ею, задвигал плечами и руками. Не давая ему расслабиться, я спросил его: - А кто сейчас является ключником в том царстве, и кого ты хочешь сместить с поста коменданта?
       Не ожидая такого вопроса, он замешкался. Я знал, что ему нечего ответить. Воздушные замки конечно хороши и привлекательны, но, едва о них размечтаешься, как тут же ветер уносит их в другие земли или вообще развеет вместе с мечтой.
        - Ты не забудешь, за распределением должностей и титулов в эфемерном царстве-государстве, предупредить своих словоохотливых министров без портфелей, чтобы помалкивали на людях о том, что ты есть сам Иисус Христос. С  того  самого  времени, ты   начнёшь  понемногу осознавать то, что творишь для многих, анализировать и, как бы предвидеть некоторые, совсем не радужные итоги своей  деятельности на посту Миссии. Ты станешь открывать своим ученикам, что тебе должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин, первосвященников и книжников, и быть убитому, и в третий день воскреснуть. Ты уже успел много воды замутить в своих скитаниях, и ищейки Ирода уже давно идут по твоему следу и собирают всевозможный компромат для будущего показательного суда над тобою. Намёками, на свою чёрную полосу в Судьбе, ты, как бы связываешь своих учеников в одну упряжку с собою. Первым почувствует  недоброе  Пётр  и попытается прекословить тебе, за что ты его обзовёшь Сатаной и посоветуешь подумать о загробной жизни коменданта. После неприятного разговора с будущим наместником Царства небесного, ты, намекнув на перспективу от приёма в стольном городе Иерусалиме, скажешь: " Если кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо, кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет жизнь свою ради Меня, тот обретёт её".
       Я увидел, что Иисус заёрзал на месте. Я думал, что он что-то    скажет,    но    он   промолчал   и    я     продолжил: - В заключение своего шантажа и угроз (иначе не назовёшь), ты постращаешь ещё и судом на небесах. Это так, на всякий случай! Поди, ищи лестницу до небес, чтобы проверить его.
       Я ещё раз внимательно посмотрел на Иисуса. С виду он тихоня из тихонь! И не скажешь, что он может быть атаманом целой шайки. Если ночной кошмар закончиться благополучно для меня, то надо постараться не встречаться ему на пути. А пока я мог, с чистой совестью и по воле Божьей продолжать начатое мною искушение: - Дней через шесть, после того разговора с учениками, ты отберёшь Петра, Иакова и Иоанна с братом его и отправишься с ними на  вершину одинокой высокой горы. Там ты преобразишься перед ними; просияешь лицом, как солнце и сменишь грязные поношенные одежды на белые и чистые, чем непременно приведёшь в восторг и удивление своих учеников. Ты не зря выберешь именно эту гору среди остальных. Вершина её представляет  собою   небольшую   плоскую   площадку, окружённую с западной стороны полукольцом невысоких скал, где-то 5-6 метров высоты. Благодаря им даже косноязычник не станет раздражать нежного слуха. Эта вершина давно привлекала и служила идеальной театральной сценой для многих поколений пастырей человеческих душ. Ты не станешь исключением, как того тебе хотелось. При заходящих лучах солнца, ты разыграешь бесплатное представление для избранных с явлением Моисея и Илии, и с голосом самого Господа Бога. Я наблюдал ваш спектакль и думал тогда: " Какого режиссёра-постановщика  мы губим зря! Рим, Афины, Александрия, Эребуни осыпали бы тебя золотом и почестями, а театральные фанаты носили бы на руках, как самых знатных персон своих империй!"
       У Иисуса на лице промелькнула самодовольная улыбка. Я не дал ему насладиться мечтой сполна. Как-никак, он пребывает на сессии по этике и психологии и обязан сдерживать свои эмоции. Я быстро вернул его в реалии божественной жизни на земле: - Но, "народный", ты мой, за тебя уже сделали выбор на небесах и, как я потом убедился,    не   самый   лучший    среди    худших.     После представления, ты с осчастливленной четвёркой спустишься в   долину   к   остальным   ученикам,   которых   окружило   много   народа     и  книжников. По пути ты второй раз упомянёшь о своей скорой смерти и о воскрешении. В долине, под покровом темноты, ты, смешавшись с толпой, не станешь втягиваться в спор толпы неверующих, а, изгнав бесёнка из больного, поспешишь в Галилею, где в третий раз заговоришь с учениками о том, что ждёт тебя в недалёком времени. Из Галилеи ты, гонимый Роком, направишься в проклятый тобою Копернаум за реваншем, где с тебя потребуют дань на   содержание  местного  храма,   и   ты  будешь  вынужден заплатить, иначе предсказания могли бы осуществиться намного раньше означенного срока. Оплату долга от пришлого смертного ты, конечно, как всегда разыграешь по всем правилам спектакля-чуда, отчего останешься очень довольным собою, и тебя вновь потянет на банальную философию и демагогию, благо слушатели всегда под рукой.
       - Что будешь петь им в тот раз? – спросил я у Иисуса и ответил за  него, - О том, в каком возрасте легче обернуть человека в веру. О предостережениях от соблазнов. О внимании к каждой мелочи в поведении верующих. О прощении земных долгов друг другу. На разглагольствовании о долгах ты непременно задержишься так, как сам немало задолжал доверчивым хозяевам, у которых ты останавливался с доброжелательной улыбкой и многообещающей речью на устах. Ты же всегда уходил со своей компанией до рассвета, ничуть не заботясь о том, что добрым людям, приютившим тебя и твою прожорливую братию, придётся, помимо расходов на ваше содержание, платить ещё и налог за вас, как за постояльцев. А сколько таких доверчивых было на вашем пути, только Богу и мне известно! К тому же, ты никогда не обходился  только  съеденным  и  выпитым…  На   тернистых   дорогах Земли также необходимо поддерживать форму Учителя в теле. И двенадцать здоровенных мужиков не меньше своего учителя хотят есть и пить после умственного и физического    труда  головы  и  ног,  и  кое-каких     других органов тела. Не буду уточнять, каких именно. Сам догадаешься.
       Иисус распрямился и вздохнул, как бы желая вступить со мною в спор в своё оправдание.
       - Только не пытайся мне лапшу на уши вешать, – опередил я его намерение, - что в дороге мы питаемся исключительно только манной небесной или чудотворным размножением хлеба и рыбы! Я  сам кому угодно продемонстрирую феноменальные способности любой лепёшки, лишь бы больше ушей было и открытых ртов. Ну, да ладно, Бог с ними, с этими чудо продуктами!.. К тому времени  ты уже и без них наполнил чашу терпения до краёв, как в Иудее, так и в Галилее, но чуть меньше в последней земле, куда вскорости и направишь свои неугомонные стопы. Приближался праздник Иудейский-поставления кущей. При встрече с братьями своими они скажут тебе: "Выйди отсюда и пойди в иудею, чтобы и ученики Твои видели дела, которые Ты делаешь. Ибо никто не делает чего-либо в тайне, и ищет сам быть известным".  Ты, конечно, откажешься, сославшись на то, что твоё время ещё не пришло. И всё же не  удержишься  от  соблазна славы  в народе. И  вскоре  отправишься  в Иерусалим.
       - Слушай, Иисус, а чего ждать?.. – обратился я к нему. – Ты ведь давно мечтал попасть в святой город. А я могу, нынче же исполнить твои заветные мечты в одно мгновенье. И притом могу угодить в самое яблочно; во дворец, на престол!
       - Нет, нет, нет! – визгливо закричал в испуге сын Божий и вытянул вперёд тонкие трясущиеся руки, как бы отталкиваясь от меня, - я лучше тут тебя выслушаю до конца.
       - Но, дорогой мой, по сценарию я должен перенести тебя туда сей момент, затем поставить на самый край крыла храма и предложить броситься вниз. Или ты испугался?
       - Испугался? Я? – удивился он, с  плохой наигранностью   храбреца.   В    голосе    его    вибрировала предательская дрожь. – Зачем время зря терять? Ты и здесь преуспеваешь в своём деле интригана и искусителя.
       - А на высочайшую гору Мира тебе не хочется слетать и посмотреть оттуда на все царства поднебесные и на славу их? – спросил я громко, чтобы скрыть волнение в моём голосе.
       Я же только представлял Дьявола, и ещё, сам был приземлён телом  смертного так, что в настоящее время, я вряд ли осилил бы и десяти шагов с грузом.
       На  моё  счастье, он  отказался  и  от  этого  заманчивого предложения и я с облегчением вздохнул полной грудью, будто из темноты повеяло свежестью.
       - Ты прав, - сказал я уже спокойнее, - Это можно проделать перед самым рассветом, а сейчас мы продолжим экскурс по будущему твоему.
       Прежде чем уткнуться внутренним взором в невидимый текст истины или вымысла, я подумал о странном и довольно настойчивом отказе сына Божьего от предписанной ему полётной практики на халявных условиях. Он же знает, что его Родитель не прощает самодеятельности никому. Даже своему сыну!
       "А что если, действительно, передо мною сидит такое же подставное лицо, как и я? – вновь промелькнуло в моём сознании".
       Я допускаю, что сын Божий, не ожидал или ожидал обмана Сатаны на его уловку и выставил своего дублёра из смертных, и теперь не в силах вывести свою фигуру из очерченного круга игры до рассвета. Хорошо, что лже-Иисус не расколол меня в импровизациях, и я могу удержать инициативу до восхода солнца, а там, с божьей помощью, попытаюсь исчезнуть в предрассветной мгле.
       Теперь я был почти уверен в том, что этот "сын Божий" ни за что не подымет на меня своих глаз. Ведь перед ним восседал Чёрная гроза Мира сего – Сатана!
       При этой мысли я улыбнулся и, повеселевшим голосом, спросил его: - Да ты никак боишься моего прикосновения или брезгуешь  мною, раз отказываешься от моих бесплатных услуг?
       Он   снова    вздрогнул,   но    промолчал.   Я    воспользовался     его замешательством и спросил: - Ты сегодня ни разу не взглянул в мою сторону. Неужели, Отец твой, так красочно расписал меня в твоём воображении, что до сих пор не осмелишься, хотя бы из любопытства взглянуть в мою сторону?
       Я смертельно рисковал, учитывая то, что передо мною мог сидеть подлинный сын Божий, но уже ничего  не  мог  с собою поделать. Занавес давно поднята. А богохульного сказано столько, что всем Миром не замолить вовеки веков!
       - Иисус, сын мой любезный, неправда ли, что я сегодня прекрасна, как никогда ранее? – вырвалось из моих уст, помимо моей воли.
       Я вздрогнул всем телом от собственных слов, словно меня ужалил скорпион.
       - Я сын Божий, Сатана! – прокричал он, едва не вскочив с камня. – И красота твоя бесовская сравнима лишь с кошмарным сновиденьем душевнобольного!
       "Почему Сатана моим языком назвал Иисуса своим сыном, да ещё и по-женски скокетничал?" – мелькнуло в моей голове.
       В лицо ударила кровь. Вспотели ладони. По всему телу закололи нервные иголки. На какой-то миг, мне почудилось, что Сатана в большей степени искушает меня, чем моего соперника на очерченной арене жизни. Хорошо, что Иисус не уловил женской окраски в вопросе и в голосе, не то, гореть мне синим пламенем вечно уже на этом свете. На этом же огне.
       - Мы же договорились, мальчик мой, - запел я так неожиданно, по старому, - что до утра я вправе нести всё, что взбредёт мне в голову. Твоё же дело слушать и вскипать по пустякам на холодном огне. Ясно?
       Он нервно ударил ладонью по своему колену. Затем задвигал плечами, как бы стряхивая с них напряжение и скованность. Приняв прежнюю позу отрешения от происходящего вокруг него, он уставился в синеву огня.
       - Я   уточняю   свой   вопрос! – выскользнуло  изо   рта, минуя моё сознание, будто я был лишь рупором в чужих руках. – Так каким ты видишь или представляешь меня в земном обличье? Наверняка, пославший тебя, сюда обрисовал мою внешность не в розово-золотистых тонах. Не зря ты ни разу не осмелился поднять на меня свои небесные очи.
       - Ты хитёр и коварен Сатана! – довольно спокойным голосом сказал Иисус. – Тебе не удастся поймать мой взгляд и вселить через него своих бесовских слуг. А твой нынешний портрет мне давно известен и без подсказки Духа моего.
       - И, каков  он? Хотелось бы узнать. – Перебил я его от нетерпения.
       - Я не желаю поганить свои уста из дьявольского лексикона и осквернять свои высокие помыслы богохульными цитатами и именами, выжженными серой на твоих безобразных головах.
        Услышав столь "красочные" словесные штрихи и намёки  к  своему портрету дьявола, я не выдержал и громко рассмеялся. Но тут же осёкся, вспомнив о том, что за моей спиной может стоять живая натура, смело набросанная этим несчастным художником на чёрном холсте ночи.
       Мне стало жутко. В затылке сильно зажгло, будто кто-то сзади безжалостно ткнул раскалённой иглой, как бы предупреждая моё желание обернуться. Я не стал искушать судьбу, а постарался поскорее вернуться на проторенный путь испытания своего подопечного, который, под давлением моих, воистину дьявольских слов, вроде, как уменьшился в объёме.
       - Не ври, сын Божий, - поймал я конец оборванной нити искушения, - я забегу немного вперёд во времени и перескажу дословно твои слова сказанные тобою своему безусому любовнику Иоанну, так называемому, богослову!
       - Я протестую! – встрепенулся Он, будто ожёгся об огонь костра.
       - А я думал, что ты задремал и не внимаешь моим крамольным речам.
       - Ты   на   что   намекаешь,  Исчадье    ада? – прокричал  Иисус в искренней злобе.
       От неожиданности я даже замер на мгновенье.
       "Подставное лицо так не станет выражать свои эмоции перед самим Сатаной" – подумал я и поёжился от неприятного холодка пробежавшего по телу.
       - Ого! Вылитая кобра! И грудка плоская капюшоном выгнулась. Я, что-то не то сказал? – с подлинным удивлением спросил я его.
       - Как понимать твой намёк на любовника? – зло процедил он сквозь зубы.
       - Бог свидетель, я оговорился! – съехидничал я, - Извини! Ты сам виноват… Всё время пытаешься увести меня от хронологической последовательности предсказания. Ну, как тут не оговориться, скажи? Видимо я хотел сказать "любимцу". С кем не бывает!
         Он кивнул в знак примирения и прощения.
       - Так вот, этому, наиближайшему избраннику, - надавил я на слово "наиближайшему", чем сблизил его со словом "тело", а не со словом "дух", - ты преподнесёшь завуалированное под знамение  на небе: " Вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем," – дальше, - "На головах его имена богохульные. Зверь был подобен барсу; ноги у него-как у медведя, а пасть у него-как пасть у льва".
       Я глубоко вздохнул и продолжил: - Дальше  ты в вкратце опишешь ещё одного зверя и этим дополнишь мой колоритный по фантазии и бреду портрет. Мне даже страшно глядеться в зеркало от твоих  слов, сын мой!
      - А разве ты не таков? – не то спросил, не то утвердил он.
      - Мне достаточно и того, что наплёл твой Папаша! – сердито ответил я, - кому, как  не  ему  знать  меня  лучше остальных во всей Вселенной? Ну, да ладно!.. Вернёмся к тебе. Молва о тебе будет идти впереди тебя, и частенько она будет запирать ворота городов и сёл встречающихся на твоём пути. Таким окажется и селение Самарянское. Хорошо ещё, что, убоявшись людского гнева, ты не послушаешь своих озлобленных сотоварищей по религии и не пошлёшь огонь с неба на крыши их домов, а пойдёшь в обход негостеприимных городов и селений, продолжая свой путь в святой город. В одном селении, правда, ты согласишься остановиться у женщины по имени Марфа…
       Я замолчал, специально сделав паузу для привлечения его внимания к данному эпизоду бесконечных скитаний в пределах между морями пустынного полуострова его Величества или преосвященства – Сына Божьего! Он же, видимо не уловил намёка и не удивительно. Ну, как я сам смогу среагировать на предсказания жизни Сатаны, если являюсь всего лишь промежуточным звеном с односторонним режимом работы – передатчиком информации?
       - Женщины, женщины, женщины! – с многозначительным вздохом произнёс я, - Бездна тайн и загадок! А то, что известно о них полно парадоксов. Подумать только, что половина Вселенной принадлежит им, а другая – обязана им своим существованием.
       - Ты разве с этим не согласен? – спросил я у Иисуса.
       Тот и в этот раз решил отмолчаться.
       - Не зря, сам Господь Бог, втайне от всех боится меня. Смешно, но факт! Мне ведь ведомо много его сокровенных тайн и мыслей. Без женщины   он  бы  и  пылинки  не   сотворил.  Он  и  с   твоим   земным рождеством не придумал ничего нового оригинального, как только пустить по ветру сказочку о гинекологическом голубке занёсшим "чудесным" способом божественное семя в самую сердцевину благодатной почвы – женщины. А ведь у него под руками, столько глины было и рёбер – не счесть! Тебе, Дорогой мой, и тут крупно не повезло. Батюшка твой, сам того не подозревая, сотворил двоичный Мир.
       - Это ты к чему клонишь? – попытался сбить меня с толку Иисус. А может он и в самом деле не был посвящён во многие тайны Мироздания, отчего нервничал и отвечал мне невпопад.
       - Не перебивай старших! – резко одёрнул я его, - Ты вроде бы не догадываешься. Покумекай своей божественной     головушкой.     Вселенная,     вроде  бы безгранична и всем места хватает, а вот ты в ней лишний. Третий! Бог – Дьявол! Он, красавец писанный и мудрец, а я, по твоему описанию, Ужас! Но мы составляем полноценную живучую пару. Дальше. Адам – Ева! Если Адам подобие Бога, то напрашивается вопрос, кто позировал для подобия Евы?  Кроме  нас  с  Богом  в  первозданном  хаосе  и  мраке  больше   не   было никакой натуры. Тут инодругими персонажами  не отделаешься. Но и это ещё не всё. Парой неразлучной окружают нас Вечность и Небытие, плюс и минус, жизнь и смерть…    И   так   до   бесконечности   от   Ноля   до   Ноля.   Батюшка, выпроваживая тебя спешно на Землю, не позаботился о твоём временном обличье человека.
       Я перешёл на шёпот, будто нас могли подслушать: - Я не оговорился, когда назвал Иоанна твоим походным любовником, правильнее сказать – любовницей!
       - Ты, что себе позволяешь, Сатана? – заорал он и сделал движением тела, как бы желая встать на ноги.
       - Я всего лишь листаю страницы странного фолианта под грифом "СС" написанного не мною. Так что не ерепенься, а крепись духом перед грядущими испытаниями ниспосланными тебе Свыше, волею самого Господа Бога, Отца твоего!
       Иисус тут же сник, как оторванный лист. Он в любом облике не мог перечить вышестоящей власти и силе, даже исходящей из моих уст.
       Выждав, когда он полностью вернётся в свои объёмы жертвы, я продолжил: - На одной из страниц, я читаю, что сестра Марфы неплохо справиться с обязанностями твоего любезного евангелиста, но об этом, кроме вас, знают только Бог и я. Марфа не в счёт. Не так ли? Так, так! Да вот незадача. Не ты ли, неосмотрительно, в любовных порывах, напел Иоанну о том, что вначале было "СЛОВО"? А оно, как тебе известно, неподвластно даже Богу! И сейчас ты боишься, не падения во грех земной, а огласки своего грехопадения. Беспощадная молва и невежество от райского недообразования сметали на своём пути титанов похлеще тебя.
       Иисус  совсем  сник  под  прессом рассекречиваемой  информации. Он хорошо знал, что неписаный срок секретности, хоть и растянется на многие столетия, но всё же, и он не беспределен, по воле Верховного Судьи.
       По воле Всевышнего, я обязан был прочесть, сей документ, только ему лично и то, в глухой пустыне, в кромешной темноте, под видом  искушения, всячески стараясь сглаживать нелицеприятные моменты его биографии.
       Я вздохнул и продолжил рутинную работу искушенца: -  Вообще-то, мой мальчик, я немного сгустил краски в отношении твоей значимости в Мире. Третий лишний тоже выполняет определённую и не менее важную функцию во Вселенной. Путаясь под ногами, он, как бы балансирует накапливаемый избыток любви и ненависти одной из сторон, принимая на себя, лучше сказать, впитывая их отрицательный избыток. На Земле, увы, те же законы! И ты сполна насытишься и человеческой любовью и его же ненавистью. Не помогут тебе ни молитвы, ни проклятья, ни посулы, ни запугивания; они же созданы господом Богом по собственному подобию, и им так же закон не писан!
       - Хоть немного до тебя дошло, Фемида с усами, – благодушно сказал я, - или будешь по-прежнему рисоваться передо мною?
       Он молчал и выглядел хуже выжатого лимона. По- человечески, мне даже стало его, немного жаль.
       - Ну, что, Студент, продолжать или закругляться будем на этом? – спросил я у него, сам не зная зачем, - Время ещё есть.
       Он кивнул головой, но я не понял к чему именно отнести его одобрение. Помолчав несколько минут, я всё же решил или за моей спиной решили, довести испытание до финишной черты, а там будь, что будет! В конце концов, я не в праве был прервать, по своей воле, чтение изложения тринадцатого евангелиста, долго пылившегося на полках архива под грифом "СС".
       - "Отдохнув" в объятиях любвеобильной Марии несколько дней, ты уйдёшь поутру, даже не простившись с её сестрой Марфой, и не поблагодаришь хлопотливую женщину за заботу. Тебя понять можно. Заботы и проблемы  дня ещё не проснулись, а в голове всё ещё хозяйничает амурный дух. В другом селении тебя уже приютят, так называемые, фарисеи. Они захотят не столько спровоцировать и оклеветать тебя, сколько, с твоей помощью, разобраться в своих взглядах на жизнь, веру и учения, а заодно и покаяться в своих заблуждениях, как того велит твой Отец. Но ты уже бесповоротно стал на тропу войны против них, заявляя: "Кто не со Мною, тот против Меня!" Ты, образец мудрости и порядочности, наевшись от пуза и напившись до икоты, начнёшь хамить и обзывать гостеприимных хозяев имевших, по воле Божьей, свои древние взгляды и убеждения на Веру во Вселенной.
       Иисус инстинктивно провёл ладонью по скомканной бородёнке и что-то пробормотал.
       Я не стал интересоваться его мнением о порядочности и этикете в гостях, а продолжил своё изобличение, по воле божьей: - В образе человеческом, ты стал немного сообразительнее. Так и должно быть. Земная жизнь не сандалии – по надобности не сменишь!  А тут ещё и дюжину мужиков в форме держать надо на всякий случай. Словом единым сыт, не будешь! На дорогах здорово не разживёшься  и можно быстро нарваться на засаду страж порядка. То ли дело в больших городах, да ещё во время больших празднеств… И хлеба насущного несложно раздобыть вдоволь! И затеряться поодиночке проще простого в многотысячных толпах людей. Так ты и поступишь в дни празднования постановления кущей, придя в Иерусалим инкогнито. Осторожность и сыну Божьему не помешает на пути к великой цели. А она уже не за горами.
       Я, признаться, сам любил массовые гулянья. Судьба на них   всегда, что-нибудь  выделяла  для  меня  и  вкусного  и интересного. Здесь я был, как бы солидарен с ним. Но не более!
       - Сначала всё пойдёт, как планировалось и мечталось накануне, - пошёл я по проторенной дорожке искушения, - и не сразу вас заметят среди праздной публики. А когда иудеи кинутся на поимку, то с ног собьются в бесполезных поисках тебя и твоей шайки. К середине праздника  ты  расслабишься  от  жирной  пищи  и  доброго вина, и  тебя потянет на кафедру со своими поучениями. Захмелевший и осмелевший, ты потеряешь всякую осторожность, а там и до беды не долго. Тут не надо быть пророком, чтобы предугадать твою дальнейшую судьбу после твоих иерусалимских похождений. Ты ещё более внёс сумятицу в умы простых людей и ещё сильнее раздразнил правителей и первосвященников стольного города. Протрезвев немного, ты поймёшь, что надо поскорее уносить свои святые стопы и венценосную голову как можно дальше отсюда. Воспользовавшись всеобщей неразберихой, ты, смешавшись с толпами людей, бредущих по своим домам за крепостные стены города, сумеешь незаметно выйти за городские ворота. Оставив с носом охранников и царских ищеек, ты взойдёшь на Елеонскую гору. Оттуда хорошо просматривается едва ль не половина городских ворот и дорог ведущие к ним и к подножию горы. На ней заночуешь в укромном местечке. Поутру вчерашние страхи и опасения выветрятся у тебя, за исключением головной боли от выпивки. Захочется похмелиться. И ты вновь вернёшься в город, где после пары кружек вина, сразу полезешь на рожон с представителями власти и церкви.
       Я глянул на Иисуса. Его  острый  кадык  дёргался, будто  он  незаметно  от меня, что-то проглотил. Видимо он, натурально представлял мои слова о вине и пище и не мог сдержать рефлексивные порывы истощавшего организма. Я сам неожиданно сделал холостой глоток. Чтобы самому не впасть в воображаемое искушение, я быстренько перешёл на продолжение чтения текста.
       - Если   сказать   напрямую, - потянул   я   свою  лямку   словесного бурлака, - то, будь я на их месте, уже давно бы привлёк тебя к ответственности по многим статьям  УК того времени. А они с тобою, как с маленьким цацкаются. И так, и этак стараются, чтобы вернуть тебя на путь законопослушания написанного для всех проживающих   в этих краях. Конечно, нашлись те, которых ты, в то утро, допёк до почек своими дотошными поучениями без разбора. К тебе приведут якобы пойманную блудницу и потребуют от тебя мудрого решения. Ты, хотя и пребывал во хмелю, но всё же сообразил, что это провокация и постараешься выкрутиться из неё, чтобы самому не быть побитому приготовленными камнями тем более, что, почти, все твои ученики, а по совместительству и телохранители ушли на базарную площадь на промысел и некому будет защитить тебя от гнева и самосуда толпы.
       Сын Божий как-то съёжился.
       "Неужели он подумал, что перед ним находится  один из исполнителей с камнем в руке?" – пронеслось в голове.
       - Хочешь, я расскажу тебе довольно забавный анекдот по этому случаю? – спросил я его и пристально посмотрел ему в лицо.
       Он равнодушно пожал плечами. Синий огонь, бивший из-под земли, его  интересовал больше, чем мой рассказ о его, то ли правдивом, то ли вымышленном будущем. Он не сводил своих глаз с нервных языков пламени. И  всё  же, я чувствовал, что он не пропускает ни одного слова из уст Сатаны, хотя и всячески маскирует своё внимание. По крайней мере, мне так показалось.
       - Так вот, - сказал я, повысив тон своего голоса, - привели к Иисусу, (к тебе, значит), блудницу и спрашивают у него разрешения побить её камнями за страшный грех. "Хорошо, - отвечает он, - но пусть это исполнит тот, кто без греха". Наступила гробовая тишина. И тут из-за спины Христа просвистел увесистый булыжник и свалил несчастную   жертву    приговора    наповал.  Он    повернул голову, вздохнул и разочарованно произнёс: "Мама, опять ты вмешиваешься не в свои дела!"  Но тут же, осёкшись на полуслове, попятился прочь от неё потому, что у неё в руках был ещё один булыжник. Мораль? Одному только сыну Божьему было известно, кому именно предназначался он в огромной толпе грешников.
       - Не смешно, Сатана! – процедил он сквозь зубы и поёжился от предчувствия   недалёкого рассвета, - Я    знал, что ты неподражаем в интригах и лжи, но сейчас ты просто превзошёл самого себя.
       - Спасибо, дорогой мой, спасибо! Не часто балуют мой слух такой высокой оценкой! Особенно столь высокие персоны, как ты.
       Иисус понял, что я имел ввиду, невинное зачатие пресвятой девы Марии, в которое он и сам, в глубине души, не верил.
       Можно было бы раскрутить этот эпизод, его, дорождественской жизни, но установленный регламент и лимит времени не позволяли мне разгуляться по прошлому, скрываемому всеми небожителями от смертных рабов своих.
        - Не серчай. Признаться, я не ожидал, что ты так близко примешь к сердцу, какой-то там намёк. Успокойся! Анекдотец-то появится на свет, когда ты уже будешь  на  небесах  и  вряд  ли повлияет на твою святую анкету. Считай, что я уже забыл об этом инциденте. Но ты должен помнить о том, что мне, Всевышним, дано право говорить о вещах более крутых, чем этот эпизод с блудницей так, что внимай и терпи, Родственничек.
       Видя его в человеческом образе, я, по-человечески, ему сочувствовал. Но он не являлся таковым. Он, вроде подростка, случайно попавшего в театральную гримёрную комнату, нацепил на себя более-менее подходящий костюмчик героя неведомой ему пьесы и пошёл в нём по миру, по ходу вживаясь в роль уже по импровизированному сценарию. Бог с ним, если бы это была  одежонка  шута или простолюдина. Так нет же, он ухватил мантию судьи человеческих душ, а сам в грехах с головой утонул!
       - Не беспокойся за свою блудницу, - забыв про намёки, произнёс я, - с ней ничего не станется.
       - Она моя, как и твоя, Сатана! – перебил он меня.
       - Прошу прощение, за неточность формулировки. Надеюсь, ты не запустишь в меня камень за столь ничтожный грех? – съехидничал я, помимо  своей    воли. – Позволь    продолжить?    Никто   из   толпы   не решился связываться с подвыпившей компанией и женщина, боком-боком, вдоль стены поспешила убраться подальше и от судей, жаждавших её смерти и от своих ненадёжных заступничков. Ты, Дружище, в тот момент был на высоте небесного блаженства! Так нашлись смельчаки, попытавшиеся оспорить твоё божественное существо. Тебе же, ой, как не хотелось приземляться на грешную землю, и ты вступил в спор с обидчиками. Старался ты изо всех сил, но твои потуги только сеяли среди народа злобу и смелость. В конце концов, некоторые не выдержали, что, какой-то там провинциал, говорит с ними свысока, да ещё  поучает и угрожает им. Они, недолго думая, взяли в руки каменья, чтобы проучить залётного наглеца. Тут-то ты понял, что лучше будет спуститься с небес, пока не поздно, слиться с презираемой толпой, и так же незаметно выбраться из храма. Ты в тот раз вовремя успел сбежать от нависших над твоей головой неприятностей, не то пришлось бы досрочно возносить свою персону на небеса, а там к Отцу родному на ковёр с отчётом. Ведь твоя земная одиссея расписана до мелочей самим Господом Богом, и не тебе вносить в неё изменения. Твоё дело только исполнять Его волю и соблюдать все предписанное. Для меня лично, а тем более для людей было бы хорошо, если бы ты поскорее убрался восвояси и не мутил более воду. На Голгофе и без тебя очередь на год вперёд!
       При упоминании о лобном месте, Иисус вздрогнул. Он хорошо   знал,  что   это   единственное    место,   где   перед палачом, при всём народе, смиренно склоняют свои головы  простолюдины и цари, пророки и боги.
       - У меня тут случайно промелькнула одна маленькая гипотеза насчёт твоего посещения Земли. Хочешь, поделюсь с тобою? – С нескрываемой улыбкой спросил я, зная, что он прислан сюда для поглощения и переваривания любой, даже самой фантастической информации, истекающей из уст искушаемого его Сатаны.
       Он, как я и полагал, не отреагировал. А если бы он был против, то всё равно, я выдал бы её по предписанию, согласно воле Божьей.
       - Представляешь, в небесную канцелярию поступил график средней продолжительности жизни человека, на котором чёрная ниспадающая стрелка, не только, не стала подрезать и без того сократившуюся с дней Адама жизнь, а, замерев на одном пункте отсчёта нескольких поколений, вдруг поползла вверх. Улавливаешь сын Мудрейшего? Нет? Для вечности это вроде ничто. Но для человека появился  шанс помечтать  в  душе  о   возможном   бессмертии   в будущем. Ознакомившись с контрольными данными, Бог призадумался. По закону вечности и секунда и световой год имели одинаковые права в ней и, как бы были равны перед ней. Для Бога же, это было равносильно заговору против его единовластия. Не доверяя никому из приближённых, Он поручил особое, сверхсекретное задание тебе. Ты должен  на  себе  испытать  контрольный  срок  так  называемой    жизни человека от рождения до смерти, притом, не создавая вокруг себя благоприятных райских условий существования, а наоборот; разрушать сложившуюся среду их обитания на Земле. Вот и в том случае в храме, ты разрушил, преднамеренно разрушил ещё одну матрицу питавшую некоторую часть людей. Ты же мог в храме досрочно выйти из игры, но, то ли тебе понравилась шкура этого авантюриста и пройдохи, то ли Отец твой окрикнул на тебя Свыше, не знаю! Знаю только, что ты перед уходом скажешь: "Отец не оставил меня одного, ибо я всегда делаю то, что Ему угодно". Ну, чем не признание в инструктаже, спецподготовке и постоянном контроле Свыше! Вот ещё. Чтобы ты мог избегать случайностей исходящих от рода людского и не имел проколов в своих чудесах, Бог подкидывает тебе подставных больных, калек, сумасшедших, конечно, согласовав выбранную жертву и со мною. Не веришь? Вот, твой же ответ своим ученикам, когда они спросят тебя о том, кто грешен в слепоте встречного человека, он сам или его родители?  "Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нём явились дела Божьи".
       - Что на это скажешь, сын Божий, или, как там тебя именуют  в  "делах" Божьих? -  спросил  я   присмиревшего Иисуса.
       Я   замолчал   в   выжидании   его   реакции,   но,   не   дождавшись,
продолжил свою роль,  явившись из того же "дела".
       - Если это не подставное лицо, то напрашивается вывод, что все люди являются подопытными животными в лаборатории Гениального, и в то же время, бесчеловечного экспериментатора: "Сначала ослеплю на выбор, а затем, при всех, сделаю этот экземпляр зрячим! Вот будет возносить  моё имя!" И вот так по всему каталогу придуманных  им  же
тысяч и тысяч болезней, лишений, напастей и прочего, что ежесекундно сваливается на головы несчастных людей.  Это не шесть дней творений!.. На целую вечность хватит развлекаться и экспериментировать!
       Представив своё место в поднебесной лаборатории, я на  мгновение замер. Я понимал, что этот бездушный Практикант, после всех своих наблюдений, не станет марать свои холеные ручки об меня. Он доверит это  "грязное дело" по уничтожению отслужившего материала, мне подобным  особям, предварительно настроив их против меня, помимо их воли, по воле Божьей.
      -  Молчишь! – упрекнул я его. – Тебе то, что! Позабавляешься человечками. Насточертеют? Уничтожишь эту модель, и ещё шесть дней из вечности твой Батюшка любезный выкроит для любимого дитятки! До людей тебе дела никогда не было, и нет! Одним словом – рабы Божьи! Пусть радуются и этому, что Бог им ниспослал.
       Я глубоко вздохнул, что и мне ниспослано Свыше и с шорами на глазах погнал дальше на радость удачливого Экспериментатора: -  Ну, как     тут    не    обрадоваться    подопытной рабе божьей, ждавшей восемнадцать лет своей очереди, находясь, все эти годы в духе немощи; она была скорчена и не могла выпрямиться. Садист и тот не выдержал бы столько лет издеваться над своей жертвой. Заглядывая через плечо пишущего Иоанна, или Луки или Матвея  и  волосы  дыбом  встают. Они же не Евангелие творят, уголовное дело на тебя заводят! Что  ни  строчка, то  статья. И, какая? Самый  прожжённый каторжник  позавидует. Нет! Не позавидует тебе.
       При этих обвинительных речах, из уст Сатаны, Иисус сидел, как истукан. Что творилось в его душе? Он никак не ожидал от своего Родственничка именно таких убийственных искушений. В данную минуту, я его ненавидел и готов был сам побить камнями, но я не дал волю низменным инстинктам ниспосланными Свыше.
       Я вернулся к роли глашатая, от лица заинтересованного инкогнито: - Изредка покидая Иерусалим, ты дотянешь до зимнего праздника обновления. На нём ты вновь не решишься ослушаться Отца своего, и, продолжая долдонить о том, что ты Бог, едва избежишь побития горожанами камнями. Ускользнув от их рук, ты пойдёшь за Иордан, на то место, где прежде крестил Иоанн. Свято место пусто не бывает! Но там ты не задержишься, увидев во сне обезглавленное тело пророка. Ты пойдёшь по городам и селениям со своими учениками, но неумолимый Рок всё время будет тебя толкать на путь к Иерусалиму.
       "Иерусалим! Иерусалим! избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!" – произнёс я, как стихи.
       - Это, Мальчик мой, я процитировал твои будущие слова. Ты будешь знать, что и тебя постигнет не лучшая доля, но на то воля Отца твоего и ты, как жертвенная  овца, смиренно войдёшь в город, затаив всю свою злобу на людей для скорого свидания с ними на небесах. И никому  не  будет  от  тебя  пощады,   ибо  сие  невозможно   человекам вовеки веков. Жаль, что истинно верующие всегда слепы и глухи. Одурачивая их всевозможными притчами и, чистейшей воды, шарлатанством, ты превзойдёшь даже меня.
       - Ты это серьёзно говоришь? – удивлённо спросил Иисус.
       - Серьёзней некуда! – ответил я ему со злом так, как я пребывал  в  теле  тех  людишек,  которых  он  ни во что не ставил. – Ты станешь изгоем  номер один во всех землях. Тебя, как волка обложат красными флажками, с каждым днём сужая круг облавы. Ты же, гонимый ото всюду, будешь фанатично огрызаться и бросаться на своих преследователей и грозить всем без исключения загробными карами. А ведь ты прекрасно знаешь, что всё это блеф! Игра с козырями в одних руках. Кому, как не тебе знать, что их души никогда не вознесутся на небеса к твоему Отцу в Рай, что  они, отягощённые грехами ещё райского бытия, низвергнуться прямёхонько ко мне в преисподнюю.
       - Может хватить петь за упокой, Сатана? – возопил трясущийся  сын Божий.
       - Да я, если хочешь знать, Заноза  ты  моя, никогда  не  взялся  бы  за это грязное дело! – прервал я его, ещё более разозлясь на Иисуса, - На то была воля твоего Папаши родного! Я и так иду  по довольно сокращённой программе. Если бы я стал останавливаться на каждом твоём шаге, слове и деле, то ты прямо сейчас полез бы под дубовый крест.
       - Это ещё под какой - такой крест ты меня загоняешь? – удивлённо спросил он и на мгновение прервал свою нервную тряску.
       - Не подгоняй! Не Бог! И до креста, с Божьей помощью, доберёмся! – намекнул я ему ещё раз об истинном авторе Евангелия, с чьих слов и писали апостолы, кто как мог.
       - По дороге в Иерусалим, - продолжил я мысленное чтение Евангелия от Чёрного Ангела, - между Самариею и Галелеею, тебе встретятся десять прокажённых и попросят помиловать их. Ты же "излечишь" лишь одного из них  за  то, что  он  возвратиться  от священника, падёт ниц к твоим ногам и, не жалея глотки, воздаст тебе славу. Вот какова твоя любовь и бескорыстность к больным – истинно больным! Это ещё девять клыков    дракона    посеянных    твоей  собственной рукой в эту землю.
       - Скажи, сын Божий, как на духу! – возвысил я свой голос закулисного Экзаменатора. -  Если человек умер,   по воле Божьей, на все сто процентов, то можно ли его оживить, по чьей-либо иной прихоти?
       - Ну – у - у! – протянул Иисус, явно не зная ответа на этот вопрос из пройденного курса обучения. – Я думаю, что на то должна быть санкция Всевышнего.
       - По твоему ответу, выходит, что твой Отец, либо не добивает избранника намертво, либо Он, как бы усыпляет свою жертву на определённое время, либо сам не властен над госпожой Смертью, а является  всего  лишь  зав. Раем. Зав. Адом  являюсь  я! Ты в курсе? Да, мы, кстати, уже говорили  об этом.
       Иисус, кивком головы, подтвердил мои слова. Этим Он, как бы  признал правдивость всего услышанного из моих уст.
       - Так вот, - продолжил я, заверенную сыном Божьим, исповедь Тринадцатого апостола, - ты в селе своих подруг Марии и Марфы разыграешь настоящий спектакль с воскрешением ихнего братца  Лазаря, от которого уже и душёк трупный пошёл. Вспомнишь затем о том, сколько знатных и достойных людей ты или твой воскрешенец небесный мог бы возвратить в этот мир! И просили слёзно всем миром за них пред твоим милосердием.
        У меня, чуть слеза не навернулась на глаза. Я ведь, глубоко в душе, так же слёзно, всем миром попросил не убивать меня. Оставаясь в веках живым свидетелем дел Божественных, я возносил бы его имя до самых далёких звёзд и до самых глубин человеческих душ.
       Проведя ладонью по глазам, я вздохнул с сожалением, и продолжил: - Ну,  чем  Ной  хуже  Лазаря? А  ведь  не  оживил.  А  Соломон,  Давид; любимцы народов и твоего Отца? Тот же Иоанн Креститель, не заслужил такого поощрения? А миллионы младенцев, которые не успели, и согрешить, ни перед людьми, а тем более – ни перед Богом?  Чем же они не понравились твоему Детолюбцу? Нечего сказать? Дальше, ещё непонятнее!  Если ты, со своим Зав. Раем считаете, что праведникам в ваших небесных пансионатах живётся по первому классу, то зачем  ты  вернул  Лазаря  в  земной  ад?  И   зачем   лечишь избранных от смертельных недугов? Ведь, по воле Небесного Терапевта, через уйму всевозможных заболеваний, человек норовит поскорее попасть на полный и вечный пансион Эдема, а ты препятствуешь этому.
       Иисус, не зная, что на это ответить, забормотал что-то себе под нос. Самому Богу и то не просто найти логическое объяснение творимых им дел. Я не стал досаждать своей жертве сверх положенного, а продолжил исполнение своих прямых обязанностей Пророка от пославшего меня: - Ты запутаешься  в этих дебрях не меньше своего мудрейшего Создателя и теперь будешь рад любому концу своего пребывания на Земле. Ты уже не станешь осторожничать в словах, как ранее. Уязвлённое самолюбие ослепит тебя, и ты попрёшь на всех, как бык на красное. Но! Но ты всего лишь исполнитель чужой воли и прихоти, хотя и являешься по анкете единственным приемником высочайшего трона.
       Я сделал преднамеренную паузу. Иисус при последних словах немного распрямился, но лица не приподнял.
       Глубоко вздохнув, я с некоторой ехидцей произнёс: - Только  вот  загвоздка, какая!  До  трона, вроде  бы  и  рукой можно достать, но тебе до него так  же  далеко,  как  смертному  до  райских  кущей! Как  ты там мудрствовал: "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие".
       Иисус заёрзал на месте. Видно было, что последние слова ему, явно, не понравились. Но не я писал их и не я творил сей Мир. Я лишь, наравне со всеми, добросовестно исполняю свои прямые обязанности, в данном случае, дотошного экзаменатора.
       - Извини, Учитель, что приходится и тебе повторять некоторые наставления, - продолжил я, - ведь подошло время, когда над твоей человеческой персоной Иисуса из Назарета нависла прямая угроза физической расправы. Именно той, к которой вёл тебя твой небесный Наставник, во имя блага и спасения рода человеческого.
       Иисус, вдруг неожиданно спросил: - Как, прямо сейчас?
       - Нет, нет! – успокоил я его. –  Я не палач. Ты видимо забыл, для чего мы оба здесь. Уснул, что ли?
       - Нет! – спокойно ответил он.
       - Тогда потерпи. Осталось не так уж много, и ты будешь, волен, выйти из своего круга. А пока, внимай сказанному, по воле Божьей!
       Я, мысленно, пролистал страницы секретного фолианта и с облегчением подумал: "Осталось совсем немного и моих испытаний!"
       Не заглядывая вперёд, я продолжил: - Ты же, украдкой заглянув в сценарий, где будет написано,  что "ещё не вечер, ещё не танцы", быстренько уберёшься со сцены, в так называемый Ефраим. И это накануне Пасхи Иудейской!.. Ты только представь, сколько народа придёт со всей страны в священный город для очищения своих душ? Но ты не решишься пойти туда так, как плоть смертного довлеет над бессмертным духом. Для людей же ты не трус, а сын Божий, следующий понаписанному, со слов священных уст Господа Бога. Так вот, Горемыка ты мой, сколько  бы  ты  не  катился  по  диким  местам царства Иудейского, словно перекати поле, вездесущий Отец твой, в нужный час погонит тебя на заклание в жертву, и ты, причитая, моля и ругаясь безбожно, покатишься в свой последний путь в сопровождении откормленной и в  тоже время отупевшей и обнаглевшей вконец свиты апостолов. По пути следования, ты, уже рефлексивно, не удержишься от наставлений и вымогательств у доверчивых людей, тем более что твои бородатые сотоварищи по ремеслу вооружены не только словом Божьим, но и мечами, кинжалами и ножами, а у некоторых, под дорожными одеждами, предательски позвякивают скрытые боевые доспехи. Так то! Поворачивая с таким отрядом к Иерусалиму, ты в душе запоёшь бессмертные строки: " Это есть наш последний и решительный бой!.." В той же потаённой душе, ты понадеешься на поддержку народа, на кризис власти и религии в столице, на своё легендарное происхождение, как  внебрачного  сына  царя  Иудеи. Но  фатальный  исход  Вифлеемского наследника начертан самим Богом задолго до сотворения Мира и даже я не смогу, что-либо изменить или исправить в святом писании моего Повелителя.
       - Так что, крепись духом, сын Божий! – с некоторым пафосом произнёс я.
       " Мне бы то же не мешало укрепиться тем же, – подумал я про себя, - так  как, что  нам готовит день к рассвету, неведомо обоим нам!"
        А пока ещё покровительствует  тьма  ночи, я  продолжил чтение святых рукописей: - Проходя Иерихон, ты по инерции "осчастливишь" двоих слепцов. Это очередное чудо не укрепит дух твоих компаньонов и не поманит иерихонских мужчин в поход за твою веру на Иерусалим.  В Вифании ты сделаешь   последнюю   остановку   в   доме   Симона.  До  восхода  солнца   ты покинешь гостеприимный дом и вскоре подойдёшь к Виффагии, что лежит у подножия уже знакомой горы. Оттуда ты пошлёшь двух учеников за ослом   и   ослицей.  Коней-то,  Дорогой   мой Странник, добыть слишком хлопотно, да и рискованно, по тем временам даже для твоих головорезов! Когда те исполнят твой приказ, ты велишь накидать на ослов, как можно больше одежд с плечей учеников и тем самым попытаешься возвысить для солидности седло плебейского животного до седла, хотя бы сивого мерина, который уже и забыл, что когда-то ходил под седлом. И вот, в сопровождении своих телохранителей,     поклонников   и   просто   ротозеев,   ты    въедешь   в стольный город, начисто перечёркивая пройденный путь смертного жителя Земли. Въехав в Ефраимовы ворота сыном Марии Вифлеемской, ты, во всеуслышанье, заявишь, что являешься, не кем иным, как самим царём Иудейским, а заодно и сыном Божьим!
      -  Каково? – спросил я у замершего Слушателя.
       Тот, приняв мой вопрос за выдержку из текста, ничего не ответил, и я продолжил роль чтеца: - Горожане по-разному встретят долгожданного самозванца и самоубийцу. По людским представлениям, иначе не назовёшь. Со   своей  мнимой  повстанческой    армией   ты устроишь настоящий погром в одном из храмов, взбудоражишь всё население, а затем поспешишь, до закрытия городских ворот, убраться из каменной ловушки. Ты переоценишь возможности своего отряда и, как всегда, недооценишь своего противника. Заночуешь снова в Вифании, но уже не у Симона, а инкогнито на самой окраине селения в, так называемом конспиративном доме одного из членов своей секты. От бессонницы ночь тебе покажется бесконечной,  а  от неприятных мыслей и предчувствий, она станет кошмарной. Твоя же братия, не в пример своему духовному лидеру, будет пить и гулять до утра, стараясь забыть неудавшийся бунт, и не думать о том, что готовит им завтрашний день.
       Я на мгновенье тоже подумал: "А что же мне готовит завтрашний день, после сегодняшней ночи? И наступит ли он вообще для меня?"
       Каким  бы   ясновидцем  я  не  рисовался  перед   сыном Божьим, но кроме мрака покрывшего моё будущее, ничего не видел. Видимо, кому-то  невыгодно было подключать мою интуицию во Всемирную  паутину информационной связи. Я чувствовал, что весь Мир, отделенный от меня символическим кругом из камней, как бы исчез в небытие на неопределённое время. Мы с Иисусом, как бы оказались в вакуумной барокамере. Несмотря на идеальную изоляцию, я всё же ощущал  приближающийся рассвет, а вместе с ним и развязку нашей нежданной встречи в пустыне.
       Надеясь, на свою изменчивую двойственность и на благосклонность пославших меня сюда, я продолжил духовную подготовку Избранника воли Божьей к кульминационному финалу его Миссии: - Будь ты сыном человеческим, то, под покровом ночи, давно бы сбежал за Иордан в эмиграцию. Но, клеймённый Божественной дланью и запрограммированный генетическим ДНК, ты уже намертво прикован к этому городу, который притягивает тебя к себе, как на аркане. На рассвете, помимо своего желания, ты, уставший и молчаливый, снова  пойдёшь в Иерусалим. Не доходя до городских  ворот, тебе захочется пить. Ты сделаешь пару глотков тёплого второсортного вина из фляги Матфея, который прихватил с собою на опохмелку. Во рту станет также противно, как и на душе, и ты захочешь, чем-либо перебить отвратительный привкус бормотухи. Братва, конечно, ничего не прихватила  в  дорогу, рассчитывая  на  базарную  поживу. И вокруг, как назло, кроме  бесплодной,  по  воле Божьей, смоковницы  ничего не росло. Вот на ней ты и сорвёшь всё своё зло, восприняв её, как знамение своей второй попытки взять столицу и трон. Второй же день окажется более удачным, но не решающим. Проведя словесные баталии с религиозными оппонентами в храмах и просто на улицах и площадях, ты преумножишь ряды своих сторонников. Но тебе ещё не удастся повести их на штурм дворца. Твои противники это тоже понимали, и они всячески старались оттеснить и изолировать тебя от твоих  телохранителей и от тех, кто поддался твоим идеям и обману. Насолил ты им до изжоги!
       Увлёкшись пересказом, я, как-то упустил Иисуса из виду. Он, к моему удивлению, не поверите, улыбался в усы! Глаз он  по-прежнему не подымал на меня, но чувствовалось, что он, как бы смирившись, с уготованною ему  Судьбою, успокоился малость рядом со мною. Рядом с Сатаною!
       Я не стал мешать ему в чисто человеческой слабости. Быть может он, впервые заулыбался за сорок дней испытаний? А может быть и то, что Иисус вообще  улыбается впервые за всю свою прожитую жизнь на Земле? Всё-таки это единственное чувство, которое, воистину, продлевает жизнь.
       Я не стал следовать его примеру, тем более что мне, с каждой минутой, становилось тревожней за свою судьбу. Я хотел лишь быстрей закрыть последнюю странницу дьявольского повествования и сбежать отсюда подальше.
       Сделав глубокий вздох, я продолжил: - Проклиная всё человечество, из-за которого ты на тридцать три года лишился небесного покоя и привилегий, а заодно, упомянув в проклятиях и стены не сдавшегося города,   ты, Полководец поднебесья, вновь отойдёшь со своим отрядом за крепостные ворота и станешь лагерем на ночёвку на вершине Елеонской горы. Выбранное место окажется выгодным со стратегической точки зрения. Кажется, что удача улыбнулась тебе, и события сегодняшнего дня  развивались, как  нельзя лучше. Ещё день, другой и горожане сами вознесут на гору к твоим божественным стопам ключи от вечного города и корону царя Иудеи.
       - Это было бы здорово, да? – спросил я у Иисуса.
       Тот вздрогнул, оторванный от приятных мечтаний. Затем поёжился от предрассветной прохлады, проникшей за круг из черноты невидимой долины. Но, расслабившись, он всё же глаз своих на меня не поднял. Я даже подумал, что он мог украдкой поглядывать на меня, но  вспомнив о своей человеческой оболочке, отбросил это нелепое подозрение. Хотя, чем Чёрт не шутит, когда Бог спит! Почему бы Сатане не воспользоваться внешностью одинокого путника пустыни? Так намного проще проникать в любую живую и неживую плоть и структуру, и никто, кроме Бога, не отличит его от подлинника земной фауны и флоры.
       На мой вопрос, без пяти минут, царь Иудейский, только пожал плечами. Он никак не мог избавиться от сопротивления  моей информации. Я по-прежнему оставался для него Дьяволом искусителем,   а   он   для   меня  - сын    Божий!  И  мы   должны   были
соблюдать правила этой игры до конца ночи.
       - Всё бы так и вышло, - ответил я за него, вернувшись в шкуру Вселенского Искусителя, - если бы сценарий писал ты. Но ты не хозяин своего "Я". Ты всего лишь проводник чужих замыслов! Отцу твоему угодно было, чтобы я не только сегодня перешёл тебе дорогу, а ещё и, в те злополучные дни, вселился в душу Иуды Искариота! Хотя, признаться, меня там и близко не было. Что мне, Второму Лицу Вселенной, нечем заняться, как только издеваться над живыми людьми? Уволь, но это не мой профиль деятельности, и ты об этом хорошо знаешь! Но это остаётся  между  нами. Для  верующих  же в  тебя, я всё же проник, пробрался, втиснулся или ещё, как там, в душу и мозг несчастного человека и погнал его под общий шумок в стан врага на "заработки".
       - Послушай, Дружище! – обратился я по-приятельски к Иисусу. – Когда списываешь грязное дело и неудачу на Сатану, то нет надобности в поисках причин побудивших, кого-либо на преступление. Сатана соблазнил и всё! А человеку тому горе! И лучше бы ему не родиться на свет Божий!
       - А где же ты в то время был, сын Всевидящего? – громко спросил я у него.
       Иисус, от неожиданности, качнулся назад и едва не упал на  спину. Он, словно закоренелый двоечник, в  который  раз, не  был  готов отвечать перед грозным экзаменатором и мне самому пришлось вытягивать Отстающего за уши. И всё ради пресловутых показателей успеваемости перед Проверяющим из РайОНО.
       - Не ты ли мне нудил за кулисами на "тайной вечере", чтобы я не перепутал в потёмках учеников. И чтобы я влез в душу именно той жертвы, которую твой Отец избрал на заклание во имя спасения всего человечества?
       Я – я – я! – растерянно пробормотал он, а затем, опомнившись, ответил, - На то воля Божья!
       - Вот именно! – поддакнул я и указал пальцем в небо, - Это была прихоть твоего Автора, а не смертного Иуды. Этот несчастный человек ещё до рождения был клеймён Им на заклание в жертву и вряд ли он узнает об этом до самой смерти. Если бы Иуда даже попытался воспротивиться предательским побуждениям, то всё равно вы его бы насильно вынудили это совершить, прикрываясь высокими целями. Никому же неизвестно истинных причин толкнувших, какого-то там человечка на предательство не столько тебя, сколько твоих новаторских побуждений и идей в области религии, слышанных им из твоих божественных более других учеников.
      - Это враньё, Сатана! – закричал Иисус визгливо.
       Я даже вздрогнул от неожиданности. Так и заикой можно стать раньше времени.
       - Зря кипятишься, Учитель рода людского! Ещё раз повторяю для тех, кто не понял, – съязвил я в его адрес, -  в случае чего, всё списывай на козни Сатаны и сразу Мир покажется розовым-розовым.  В общем, и это пройдёт!
       От своего же совета, я сам, как-то поддался искушению, списать всё на проделки Чёрного кардинала, правда, глаза мои не уловили розовых бликов в окружающей темноте. Что это значило для меня лично, мне ещё не было  ведомо. Одно я знал точно, что мой розовый-розовый рассвет уже не за горами. Надо лишь малость потерпеть во имя высоких идей Всевышнего.
       Ты уж потерпи ещё немного своего Искушенца по предписанию,   -   посоветовал     я     ему     из      искренних побуждений, как человек человеку, - а там с рассветом сам увидишь, где я нафантазировал от себя, а где читал истинную правду. Строка в строку!
       - Именно там, воистину, написано, - переключился я на чтение последних страниц вечной книги, - что первый день опресноков станет для тебя, как для пророка и атамана последним. Ты уже не решишься войти в город днём, а, как заговорщик, под покровом ночи, прокрадёшься со своими товарищами в дом одного из своих агентов по делу. Для тебя этот человек всего лишь песчинка в пороховой бочке города.
       - Иисус, ответь, как на духу! Иуда, твой ученик, станет для всех синонимом предательства, да? – спросил я его.
       - Как повелит мой Отец небесный! – увильнул от ответа он.
       - Значит, я не соврал! – нашёл я оправдание в его ответе, - А вот ваш пособник,    так   же   разуверившийся    в    своём   правителе     Иуде, станет ассоциироваться вами с геройской добродетельностью, во имя сына Божьего. А ведь для Фемиды, они оба являются равнозначными резидентами, исполняющими свою работу в стане врага, за что, соответственно, получают законную зарплату. Ты же никогда не был объективным для оценки оппонента. К любому несогласному с тобой, ты приставляешь, как нож к горлу: "Кто не со мной,  тот  против  меня!" Я  не ошибся  в  твоей, набившей  оскомину,  цитате?
       Иисус сдержанно кивнул головой. Ему сейчас было не до своих высказываний, действий и цитат. Его заботило то, что в мире существует опасный свидетель его человеческих слабостей, подлостей, невежества, зависти, с которым ему никогда не совладать, даже с Божьей помощью. В эту минуту на него нельзя  было смотреть без чувства сострадания. Я в глубине души сочувствовал ему, но, находясь под колпаком Распорядителя тёмных сил, должен был не поддаваться сентиментальности, а бороться за своё собственное  существование его же методами: "Если  Иисус  не со мной, то он против меня!" На  то  воля Божья, чёрт возьми! И я неволен подчиниться ей, кем бы я ни был в этот час в Его Мире.
       - Крепись, Студент! - попытался я подбодрить своего экзаменуемого, - С Божьей помощью, мы уже с тобою  до долгожданной "Тайной вечери" дошли. На ней ты, как всегда, намекнёшь о готовящейся измене, но не предотвратишь её. После выпитого вина ты почувствуешь убийственную усталость, хандру и безразличие ко всему происходящему. От длительного истощающего напряжения, ты впадёшь в глубокую депрессию, из которой многие выходят, либо на тот свет, наложив на себя руки, либо в дурдом, что не лучше первого варианта. Загнанный в угол, ты впервые не огрызнёшься, а взмолишься в душе Отцу своему небесному, но тот будет глух, во имя своих  высочайших замыслов. Именно на этом, памятном всему человечеству, вечере, ты зародишь в некоторых умах человека вампиризм и каннибализм, сам того не сознавая.
       Иисуса передёрнуло. Меня  то же, хотя я не уловил причину.
       Я не стал зацикливаться на всплеске его и своей эмоции, и продолжил: - Примитивное мышление, даренное от Бога, не всегда утруждает себя аллегориями и метаморфозами, а предпочитает, чтобы в её подконтрольном организме работали почаще кишечные извилины, а не мозговые. Так что, Гений мой, "примите, ядите; сие есть Тело Моё и сие есть Кровь Моя", воспринято было некоторыми людьми, без каких- либо притчевых премудростей.
       От моих слов сын Божий поморщился и перекрестился трижды. Что творилось в его мышлении, мне не было ведомо.
       - В сущности, это была одна из задач и способов на самоуничтожение непокорного и живучего человечества, – предположил я, от прочитанного мною. – Да, чёрт с ним! Одним чёрным делом больше, одним меньше – автобиографию не изменишь к лучшему. В конце концов, не тебе же придётся всё расхлёбывать! И до твоих ушей уже не долетят ни стоны, ни плач, ни скрежет зубов "грешников" из рода человеческого.
       Иисус глубоко вздохнул, будто я и впрямь закончил своё затянувшееся искушение.
       Я бы тоже хотел уйти со сцены с хорошим концом для себя, пусть даже  без  аплодисментов  и  цветов.  Но  я  находился   на  необычном спектакле, на котором, как бы никого не было и, в тоже время, присутствовал весь Мир. И уйти незамеченным, до конца представления, не представлялось возможным. В который раз повторюсь, что на то была воля Всевышнего Разума.
       Дав своему уникальному и терпеливому Слушателю сделать ещё пару вздохов, я продолжил закаливать его Дух: - Отказавшись больше пить вино, ты  не выдержишь и, в сопровождении подгулявшей братии, выберешься за город в свой лагерь на горе. Дойдя до Гефсимании, что лежит  у  подножия горы, твой отряд наткнётся на засаду. Это оказалось настолько серьёзным и опасным, что ты, оставишь всех, кто с тобою шёл на произвол судьбы. Ты, под предлогом помолиться в уединении, попытаешься улизнуть вместе с самыми приближёнными и надёжными тебе товарищами. Из этого ничего не выйдет. Засада оказалась многочисленной и хорошо организованной. Тебе ничего не остаётся делать, как вернуться к остальным единомышленникам, и там уже, в суматохе и  панике, попытать счастья ещё раз. Может быть, тогда-то ты немного осознаешь о коварстве раздираемой противоречивости духа и тела человеческого. Сознанием понимаешь, что так надо Господу Богу, а плоть мечется в поисках спасения. Это всё, Раввин, результат стахановской шестидневки твоего Папаши!
       - Так-то! – сказал я и потянулся.
       Несмотря на испытания, выпавшие на меня днём, я всё же усталости не ощущал. Кто-то "заботливо" ограждал моё мышление от телесных хлопот и, на протяжении всей ночи, подпитывал мою энергию извне. Такая забота была приятна и, кстати. Но за неё потребуют плату. Если бы можно было откупиться от навязчивого сервиса тридцатью серебряниками. Но интуиция подсказывает, что я, по воле Небес, являюсь жертвенным исключением, во имя каких-то целей. Но пока мой черёд ещё не пришёл, я продолжил самообразование на ошибках сына Божьего.
       - Едва ты попытаешься смешаться с напуганной толпой, - вернулся я к чтению учебного пособия для избранных, - как тут же к тебе подойдёт Иуда в сопровождении вооружённых людей и прощальным поцелуем сдаст тебя им. И тут произойдёт невероятное. Все, кто верил в тебя и шёл за тобою, бросятся прочь от своего Учителя и Повелителя, спасая собственную шкуру. И лишь Пётр схватится за меч и поспешит на помощь. Но силы окажутся неравными. Нападавшие,  молниеносно свяжут тебе руки за спиной и, под усиленной охранной, уведут с поля брани в ненавистный город, в дом первосвященника. Там тебе устроят первый допрос и издевательские пытки.
       Я помассажировал кисти своих рук, будто это меня связали, а не Иисуса. К моему удивлению, он сделал тоже самое. Наше воображение сработало синхронно. Я это воспринял, как плохое предзнаменование на будущее.
       Но пока оно ещё было за горами, я продолжал пророчество от имени святого "С": - Иисус, ты  ведь  никогда  не  ценил  человеческую преданность. Ты же, через уста трусливых евангелистов, оклевещешь Петра, которому ты по-человечески всегда будешь завидовать. Только он из твоей дюжины учеников станет на твою защиту. Только он последует за тобою в толпе до самого дома первосвященника, скрывая своё подлинное имя  ради твоего же спасения. Только он будет рисковать собственной жизнью ради сына Божьего! А ведь ты забыл, как сам, скитаясь по Иудее и Галилее, сотни раз скрывал своё подлинное имя, и ни разу не осудил себя за трусость.
       Иисус распрямился. Видимо он захотел опротестовать моё обвинение.
       - Да я знаю, что ты хочешь сказать своё оправдание: "На то воля Отца моего!" Ладно, не мне судить о твоих деяниях и помыслах. Бог тебе судья! Только не забывай, мой Милосердный, что на твоей совести ещё одна жизнь человека по имени Иуда из Искариота! Не он тебя предал за тридцать монет. Это ты оценил его жизнь за такую мизерную цену, а заодно и растоптал его имя в поколениях.
       Я  посмотрел  на  обвиняемого  в  грехах  не  по  своей  воле.  Он  выглядел жалким и беспомощным. Чувствовалось, что Иисус на какое-то мгновенье забыл, кто он на самом деле и для чего он тут находиться? Впав в гипнотическое состояние от своей воспалённой фантазии ему было нелегко вернуться в форму  и  дух одного из сильных Мира сего – сына Божьего.
       Я не стал вмешиваться в метаморфические процессы Иисуса, а поскорее вернулся к заключительным строкам  трагедии: - По утру тебя приведут на собрание старейшин народа, первосвященников и книжников, где ты поступишь, как твой верный ученик Пётр. Ты не скажешь: "Нет!" Но ты и не произнесёшь: "Да!" Так же ты поступишь и на допросе у римского наместника Пилата. От него тебя отведут к Ироду, где ты в третий раз отмолчишься.
       - К сожалению, -  сказал я с вздохом, - В той суматохе событий, вряд ли, кто услышит, как трижды пропоёт петух в твою честь, а бывшие ученики биографы будут заняты спасением собственных шкур, и никто уже не посмеет в будущем упрекнуть тебя в человеческой трусости. Что до меня, то я буду нем, как рыба! За других же любопытных и сообразительных, я не в ответе. Поверь, на то воля Божья! Удивительно, но всё с той же волей с небес, народ большинством голосов выпросит своему  будущему Идолу, не помилование, а  мучительную смерть через распятие на кресте.
       - Правда, недурно придумано Вершителем нашим? Ты то сам, как думаешь? – спросил я у будущего Христа.
       Иисус  промолчал. Выглядел  он  не лучше воскресшего Лазаря. Глядя на жалкое подобие человека, я всё же, нет-нет, да сомневался в истинности, не только сидящего предо мною живого существа, а и,  вообще, всего происходящего вокруг. И на то были причины.
       - Ну, кто из кричащих: "Смерть, смерть, смерть Назарянину!" сообразит, что пригвоздят на крест, не сына Божьего или самозванца, а пустую оболочку из человеческой плоти и крови. Ты же, впервые почувствовав боль от шипов тернового венца и трости, не станешь дольше разыгрывать роль великого мученика, а в экстренном порядке воскреснешь из обречённого на истязания и муки тела на недоступные смертным небеса. Там, в родных пенатах, ты попадёшь в объятья родни и близких, которые заждались своего блудного сына, выполнявшего героическую  супермиссию  во  имя  Господа  Бога,  на  благо… Нет,  не  человека! На благо, всё того же Господа Бога!
       Оторвавшись на мгновенье от чтения, я посмотрел на будущего Супермена. Он был неподвижен, будто и впрямь передо мною находилась опустевшая мумия, а её бывший владелец давно сгинул и, словно оборотень, вновь принял,  какой-нибудь другой облик.
       Я не ясновидец и притом, находясь под возможным гипнозом, не мог проникнуть в его сознание для мести или сочувствия. Если бы я был уверен на все сто процентов, что передо мною сидит живой человек, а не биоробот за №3, я бы давно угомонил свою пророческую прыть ради Всемирного примирения.  Но, будь оно неладно, с этой волей Свыше!  Из-за неё мне приходится идти в лобовую атаку на неведомую силу, проникшую в наш Мир извне параллельных миров.
      - Ты, созданный в глубочайшей тайне от всей Вселенной по   образу  и  подобию,  не  Господа   Бога,  а   Человека! – ухватил я неожиданно нить сюжета с иной стороны, запутавшегося клубка событий. – Ты слышишь меня?
     Иисус даже не шелохнулся.
      "Возможно, я оказался прав в своих предположениях, – пронеслось в моих мыслях, - а может быть, он просто провалился в забытье". 
         Как - бы там ни было, но мне велено искушать Сына Божьего, не вникая в его состояние и настроение. Чем я не преминул воспользоваться для скорейшего завершения возложенных на меня обязанностей.
       - Ты за тридцать три земных года, - ускорил я чтение, - тысячекратно предашь человека, а затем запросишь, нет, потребуешь от него, под страхом вечных мучений на том свете, признания, преклонения и любви к себе. Ты же, подобно Каину, наносишь смертельный удар в спину старшему брату и всё из-за божественной зависти.
       Не спуская с него глаз, я продолжал давить на его неземную психику, загоняя её под смертельный удар стресса. Я уже был близок к цели.  Ещё одно, другое слово и этот затаившийся  в человеческой плоти монстр лопнет подобно мыльному пузырю. В этот предрассветный час, я рисковал, как никогда ранее и в случае промаха, уже ничто не могло спасти меня на Земле, а быть может и во всей Вселенной.
       Краем глаз, я уловил бледный налёт на восточной стороне ночного небосвода. Вот-вот должны были появиться небесные посланцы и забрать его отсюда, после сорокадневного испытания  в  экстремальных условиях нового образца Homo.
       Я же не мог так просто уйти за кулисы без заключительного пророческого монолога в адрес моего оппонента от имени Бога.
       - Ты, Несчастнейший, из всех обитателей Вселенной, даже не догадываешься о том, что тебя ждёт там, среди сверкающих звёзд! – произнёс я с вдохновенным пафосом. – Тебя ведь, по возвращению, просто-напросто,   уничтожат,   как  опасного  свидетеля   эксперимента, списав всё на незапрограммированные  отклонения лабораторного  экземпляра.
       Я заметил, как Иисус съёжился. Ему видимо было не по себе от моих напутственных речей. Но я ничего не мог изменить для утешения или сочувствия.
       Мне было велено и я исполнял волю Свыше: -  Вся беда в том, что в двоичной системе Мироздания первый и второй номера уже заняты Адамом и Евой. И, несмотря на их несовершенство по отношению к тебе, они будут сохранены в матричной памяти навечно. Ты же, более доработанный по многим параметрам вид, являешься всего лишь очередным, ну, как бы уже конвейерным продуктом Создателя и по выполнении или невыполнении заданной программы, подлежишь уничтожению. Правильнее сказать, тебя возвратят в первоначальное состояние праха- материала, из которого неугомонный Фантазёр и Самоучка сотворит очередного своего посланца, доработав в нём все твои отрицательные показания.
       - До прихода твоих соглядатаев, у тебя ещё есть время на размышления, – сказал я и с облегчением  глубоко вздохнул, - Но memento Mori!..
       - Не – е – е – ет! – закричал сын Божий, нечеловеческим голосом, - Нет, Сатана!
       Он вдруг, неожиданно резко качнулся вперёд, затем назад, будто, кто-то невидимый за кругом, ударил по затылку возопившего болванчика. Побледнев до меловой белизны в лице и затрясшись всем телом, Иисус вскочил на ноги.
       От долгого сидения в одной позе, его суставы застыли и теперь, потревоженные движением, затрещали сухим хворостом в костре. Ослабшего Иисуса снова сильно качнуло вперёд к огню, а затем прочь, едва не выкинув за магический защитный круг. Потревоженное воздушным потоком пламя огня колыхнулось несколько раз и, сорвавшись с газовой струи, мгновенно растворилось в предрассветной мгле.
       От нежданной темноты, враз поглотившей огонь, полоумного оппонента, мистический   круг, удерживавший нас вместе, мою возрастающую эгоистическую самоуверенность в своём открывающемся, так нежданно, чувстве Гения, сереющий горизонт и бледнеющие звёзды, я вздрогнул всем телом и попятился назад, не чувствуя под ногами почвы.
       - Сатана,   ты   где? –  оглушил   меня   истеричный    голос    самой темноты, - Сатана, ты предал меня!
       Потеряв всякую ориентацию в происходящем, я, продолжая вздрагивать, отступал и отступал, пока его душераздирающий голос не растаял во всепоглощающей немоте вечности.
       Уже издали, я видел, как с одной из бледных звёзд, стали опускаться   светлые   расплывчатые   точки.   Они   стайкой    двигались именно в том направлении, где я оставил кричащего Иисуса.
       В запале своей фантазии и полуобморочного бреда, я наговорил ему, Бедняге, на все уголовные кодексы Мира!    Теперь я оказался в стороне от свершающегося суда над вселенским Иудой, по воле Божьей  и ничем не мог ему помочь.
       Проводив их взглядом до самой земли, я повернулся к ним спиной и пошёл быстрым шагом навстречу рассвету.  Шёл я, погрузившись  в мрачные противоречивые мысли, будто шло сразу несколько человек в одном теле и не сразу заметил, как за моей спиной остался последний холм с выгоревшей растительностью, а впереди  простерлась огромная долина с большим городом на берегах небольшой реки.
       Я не ожидал, что так необычно и скоро закончатся мои испытания на живучесть в дикой пустыне. Мне показалось, что я нигде и не останавливался, а шёл, шёл, шёл до самого рассвета и разговаривал лишь с самим собою. Как бы там  ни было, но я чудом выжил и теперь, едва ль не вслух благодарил Рока за очередную любезность ко мне. Только он мог послать впереди меня невидимого проводника и охранять на всём протяжении ночного пути.
       И вот я стою на одном из караванных дорог ведущих в святой город. С утра  пораньше к нему нескончаемой вереницей ехали и шли такие же, как и я люди, каждый по своим  делам.
       Светало.
       На ходу я рассматривал легендарный город и людей спешащих к нему. И вдруг, я обратил внимание на одинокого путника в синей накидке, устало бредущего в двухстах метрах впереди меня. Мне показалось, что я его уже, где-то видел. Мне почему-то захотелось догнать незнакомца, но сделать это было не так просто. Знойное солнце уже успело взойти из-за горизонта и прижгло до боли кожу лица. Я постарался отвлечься от губительных лучей. За размышлениями, я не заметил, как преодолел свой тернистый путь к спасению, а вот оставшиеся несколько сот метров дистанции показались мне, не иначе, как отрезком дороги ведущей в ад. Я почувствовал, что могу не догнать знакомый силуэт, что он может затеряться в толпе за городскими воротами и скрыть мои надежды.
       Меня ещё, вконец, замучила жажда и усталость после полу бредовой бессонной ночи в обществе какого-то чокнутого фанатика выдававшего себя за сына Божьего.
       У самых ворот мне всё же удалось настигнуть владельца синего хитона. Я поравнялся с ним и заглянул ему в лицо. От неожиданности и удивления, я  отскочил  в  сторону и, налетел на торговца лепёшками, едва не опрокинул того вместе с его товаром.
       Это был тот самый псих, что всю ночь держал меня в таком нечеловеческом напряжении.
       - Иисус? – протянул я, не понимая, что же именно происходит, по крайней мере, со мною.
       Он вначале тоже очень удивился моему вопросу и замешательству. Но, вдруг, ни с того, ни с сего, как рассмеётся.
       - Сатана? – спросил он у меня сквозь смех и слёзы.
       Только  тогда  я  рассмотрел  сквозь  грим сына Божьего своего хорошего друга Архангела Вячеслава, который любил не только играть на подмостках бродячих театров, а и мастерски, экспромтом  разыгрывать друзей и знакомых.
       - Ну, ты, дружище, здорово купил меня на этом! – с искренностью и улыбкой упрекнул я его.
       - Ты тоже хорош! Я до самого конца ночи верил в то, что меня искушает, если не сам Сатана, то, кто-то из его заместителей, - признался он. - А прокололся ты, когда огонь погас. Темнота-то это же родная стихия его, а ты трусливо сбежал под самый занавес, даже не попрощавшись с Иисусом. Нехорошо получается!
       У фонтана мы остановились и пили воды столько, сколько никогда б не выпили и за неделю. Затем, утолив жажду, купили пару свежих лепёшек у того же торговца, остановившегося на своей торговой точке.
       Здесь наши пути временно расходились; он спешил на базарную площадь, где останавливались  табором театральные труппы, я же спешил увидеть весь город и устроиться на ночлег. Город, ради которого, я отправился в столь трудное и рискованное путешествие, стоил того. Поверьте мне на слово!
       Перед расставанием мы с Вячеславом договорились встретиться завтра утром на Голгофе и детально обсудить нашу невероятную и загадочную встречу.
       Разойдясь на несколько шагов, мы неожиданно оба остановились, затем синхронно повернулись, вопросительно посмотрели друг другу в глаза и, вдруг, беспричинно для всех, разразились гомерическим хохотом.
       Я сквозь смех громко крикнул ему: - Иисус!
       Он мне в ответ так же громко прокричал: - Сатана!
       Всё тот же торговец лепёшками, отупело, посмотрел, то на него, то на меня, а затем попятился задним ходом прочь. Не успел он отойти от нас, как наткнулся на привязанного к столбу осла. Огромный медный поднос выскользнул из толстых дрожащих рук и с грохотом полетел на мощённую булыжником   площадь, а  следом  за  ним  шлёпнулся  он  и сам, да в самую кучу свежего навоза, украшенного его же лепёшками. Все вокруг засмеялись от подаренного зрелища.
       Воспользовавшись всеобщей отвлечённостью, мы, по воле  Свыше,  не  сговариваясь, отвернулись  друг от друга, как случайные прохожие и  быстрым  шагом  пошли  каждый  своей  дорогой, но размышляя об одном, что ещё более сблизило нас в этом Мире Чудес.
               
                Ноябрь    1983 год.
2 марта   1984 год.