Возвращаясь с работы, Иван почему то остро захотел пройти по другой стороне улицы Горького. Он вышел из метро Маяковская и прошёл мимо театров Ермоловой, Немировича-Данченко, музея Революции с двумя задранными в небо гаубицами, и, дойдя до Большой Бронной, перешёл на свою сторону к кинотеатру Центральный мимо строго милиционера в белой одежде, старательно, с испариной на лбу, управлявшего усилившимся уличным движением. Однако инженеру вдруг остро захотелось попрощаться с Пушкиным, и он пересёк улицу, пропустив пару подвод и грузовиков. Он постоял возле памятника поэту и пройдя вдоль весело с плеском работающего фонтана, снова пересёк улицу, обратив на себя внимание военного патруля возле издательства «Известия». Командир и два патрульных двинулись к нему сквозь редкие цепочки торопливых прохожих.
-вы не заблудились гражданин? Почему ходим кругами?-сухо спросил политрук с двумя кубарями на петлицах.
-Я здесь живу, товарищ политрук-суховато ответил Иван, оторванный от своих невесёлых размышлений.
-Предъявите ваши документы-недовольно сказал политрук, сверля Ивана глазами.
Однако появление военного билета с заложенной в него военкоматовской повесткой из кармана вроде штатского человека заметно смягчило политрука.
-Желаю удачи, лейтенант!-чуть улыбнулся политрук.
Вечером Иван Иншанин грустно сидел за круглым столом в своей двадцатиметровке на Пушкинской площади. Его дом стоял слева от сквера между издательством «Известия» и кинотеатром «Центральный».
-Не горюй, Ванечка. Я тебя у красноармейцев отмолила в восемнадцатом и у бога отмолю-сурово брякнула на стол сковородку с жареной картошкой и котлетами рано состарившаяся от невзгод сухонькая шестидесятилетняя женщина.
-Эх, маманя, я не немцев боюсь, я боюсь вас без внуков оставить. Мне уж тридцать восемь, а всё без семьи. Горько и обидно-заговорил расстроенный инженер.
-Зато ты как сестер и братьев поднял, Ванюша, и пристроил в самой Москве. А без тебя мы бы точно все в Сибирь загремели, как раскулаченные-вздохнула мать, вытирая заслезившиеся глаза. Лешка с Наташей вон на Сретенке, тоже хорошо устроились. И Полюшка работает. А Митя техникум закончил торговый. И Нинушка-племянница твоя ранее под столом спала, а ныне уж замуж выскочила удачно. За москвича.
-Своих детей хочется, мать-грустно сказал Иван и налил из початой бутылки ещё по рюмке себе и матери.
-Вернешься с войны и будут у тебя дети. Не убивайся-обхватила его голову мать и прижала к груди, нежно целуя в затылок. А с немецким языком может при штабе тебя где-нибудь пристроят. Надейся, Ванечка, без надежды, какая ж это жизнь. Помнишь, как Януш при прощании сказал. Учи сказал, Ваня, немецкий язык дальше-придёт время, он тебе жизнь спасёт. Глядишь и вправду, так и случится.
Иван отчётливо помнил тот февральский день восемнадатого года, когда мать за занавеской с торопливыми вздохами насыщала страстное желание своего венгерского любовника. Затяжному трёхлетнему роману военнопленного работника и красивой вдовы с семью детьми подходил закономерный и неизбежный конец. Пятнадцатилетний Иван не спал и, лёжа на печке с открытыми глазами ждал, когда же взрослые угомоняться. Он цыкнул на маленькую Полинку, захотевшую слезть с печи и пойти к матери.
Февральский день едва забрезжил, а высоченный красавец-вольноопределяющийся Януш уже стоял в сенях одетый в шинель и высокие рыжеватые немецкие яловые сапоги.
-Прощай Иван и не поминай лихом! - с акцентом заговорил он по-русски, пожимая руку босоногому низкорослому Ивану. Я хочу присоединиться к восстанию белочехов, не потому что ненавижу красных, хотя мне, сыну венгерского помещика, они совсем не братья. Но я просто хочу выбраться из России на родину, а другого пути не вижу. Прощай, и вот что, не бросай учить немецкий, пригодиться. А может даже, он спасёт тебе жизнь. А я пойду до Тулы, благо дорогу знаю, не раз ведь зерно с тобой и вашими родичами на телегах возил. Прощайте!
Вечером дом разбудил грохот прикладов. Мать с испугом открыла дверь и попятилась назад от пятерых вооружённых людей, возглавляемых человеком в короткой чёрной кожанке и в кепке. На ремне у него болтался длинноствольный кольт. Елизавета Александровна долго плакала и отнекивалась, но когда чернявый носатый начальник в кожанке закричал на неё, а Ивана поставили в стенке и приставили винтовку ко лбу, она упала на колени и, причитая, призналась, что её работник Януш Гирш ушёл к белочехам.
Неожиданный громкий топот ног в коридоре за дверью отвлёк Ивана от тягостных и мрачных воспоминаний юности.
-Ой, тут уже без нас пьют, а мы идём не торопимся. Думаем, без нас не начнут, а тут пьянка вовсю- нарочито весело закричала Пелагея, но, встретив укоризненный взгляд матери, бросилась обнимать Ивана, обмочив его щёки мгновенными слезами.
На пороге комнаты смущённо топтались Алексей с гармонью и женой Наташей под руку, а позади мелькала голова увешанного сумками самого младшего брата Мити.
Гости разулись и неторопливо подошли к столу, выгружая обычную застольную снедь. За тремя бутылками водки последовала селедка, вареная колбаса и сало, соленые огурцы и квашенная капуста. И после торопливой суеты женщин стол скоро стал ломиться от закуски, напоминая праздничный. Мужчины поднялись из-за стола и пошли мыть руки. Длинный четырёхметровый умывальник лепился вдоль стены прямо напротив комнаты Ивана. Лёша занял очередь в туалет за тремя соседками, недовольными приходом посторонних. Но, когда они узнали, что их соседа провожают в действующую армию, пропустили братьев в туалет без очереди.
-вот так все для фронта всё для победы!-засмеялся младший брат Митя, выходя из уборной и весело ополаскивая руки.
Выпив обязательные тосты за Красную Армию, за победу и за Сталина, гости подняли тост за возвращение брата домой. Лихо развернулась гармонь Алексея и двадцатиметровую комнату коммуналки на Пушкинской площади огласили звуки «Катюши», за ней последовала «На границе тучи ходят хмуро» и «Броня крепка и танки наши быстры», « нам разум дал стальные руки крылья» и заканчивали гости спевку под развеселую «пойдем дуня во лесок». Иван сам потянул руки к гармони и заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Мать оставила гостей и слегка повеселевшего подвыпившего Ивана и прошла на кухню поджарить картошки с салом и яичницей. Кухня, как и комната Ивана, была почти двадцатиметровой с пятнадцатью примусами на разномастных столах под ними, по числу семейных комнат в квартире. Окно было над высокой чугунной батареей и смотрело на старую арку и боковую стену кинотеатра Центральный, не позволяя лицезреть памятник самому знаменитому российскому поэту.
-Весело у вас -завистливо проговорила высокая худая мрачноватая соседка Надя, опрятная женщина лет сорока пяти. Только вот непонятно мне, кто у вас там на роль Дуни предназначен.
-отстань, Надя, не береди душу. И так тошнехонько. Сына на фронт забирают-пробормотала Елизавета Александровна, вытирая глаза концами белого платка.
-Тетя Лиза, а кого забирают-то, Алексея или Митю?-спросила Надежда, тревожно глядя на опечаленную соседку.
-Какое там, Ванечку у меня забирают-неожиданно всплакнула мать Ивана.
Надежда торопливо засуетилась, унимая невольную дрожь.
-Да как же так? Он же металлург. У него бронь должна быть-испугалась Надя.
-Не знаю я ничего. Партийный набор идет сейчас и моему старшенькому приказали быть застрельщиком на заводе.
-Тетя Лиза я сейчас тоже приду. Не прогоните?
-Надь, ты же знаешь. Не любит он тебя. Не сладилось у вас, ну и забудь ты его.
-Забуду, если хочешь. Только одну то ночь он мне не откажет.
-Стыдись, Надя, ты же мужняя жена-поджала губы Иванова мать.
-А где он муженек то, корреспондент фигов? Опять катается где-то, провинциальных красоток охмуряет, да врагов народа разоблачает, хотя сам то и есть главный враг... Ну да вы понимаете. А я хоть Ванечку вашего провожу, как положено. Не мешай мне, тетя Лиза. Ну что тебе стоит? Ты же знаешь, что я за Наума от отчаяния вышла. Иначе бы чекисты сослали или давно расстреляли меня за буржуйское происхождение, как и моих братьев и сестру.
-Ну, так одевайся иди, да прихвати чего-нибудь к чаю, а то мы про него совсем забыли. Ни конфет, ни баранок -объявила Лизавета Александровна, помешивая картошку и с сомнением поглядела на тощую грудь бывшей знатной и красивой дворянки.
Та плотно запахнула халат и, уже думая о своем, торопливо ушла переодеваться.
Надежда скромно присела за общий стол под нетрезвые выкрики и ухмылки Ваниных братьев. Однако время было позднее и зажигательная песня « как родная меня мать провожала!» сопровождаемая общей пляской с притопом и прихлопом, вызвала гневный стук в стену, незамеченный весёлой компанией. Соседка из крайней квартиры, венгерка из радиокомитета, возмущённо заговорила с сильным акцентом.
-угомонитесь пожалуйста, я детей не могу уложить-попросила она волнуясь и запахивая халат на голой груди.
Ей пообещали прекратить танцы через пять минут, но они продолжались до тех пор, пока на пороге комнаты не нарисовалась тощая интеллегентная фигура коменданта дома культуры работников редакции «известия».
-товарищи, ну сколько можно так плясать? У нас же в клубе всё слышно.
И тогда Надежда встала и поставив на патефон пластинку вальса дунайские волны пригласила Ивана на белый танец. После нескольких вальсов гости успокоились и начали расходиться. Иван с подхватившей его под руку Надеждой пошёл их провожать и распрощались на углу улицы Горького у лотка с мороженым. Когда они возвращаясь прошли под арку в свой двор Надежда в отчаянии прильнула к своему бывшему ухажору.
-Пойдем ко мне, Ваня. Мать там одна приберется.