Продолжение. Начало:
http://proza.ru/2011/12/16/682
http://proza.ru/2012/03/13/1208
http://proza.ru/2012/03/17/58
http://proza.ru/2012/03/23/714
http://proza.ru/2012/03/27/709
http://proza.ru/2012/04/02/496
http://proza.ru/2012/04/04/1467
http://proza.ru/2012/04/10/1128
http://proza.ru/2012/04/13/1001
http://proza.ru/2012/05/05/949
http://proza.ru/2012/05/29/896
Студенческий роман
("застойного времени")
Меж строчек дневника
Глава 12 пестрая. И, правда, ералаш какой-то
Часика через полтора с оттягивающей руку сумкой вжимаю кнопочку небезызвестной квартиры в 9-этажном каре. Если папа и дома, теперь мы наизготовку: внутри, разбулькиваясь на пузырики отваги, шипит шампанского бокал. Усвоен в баре.
Дверь открылась. Владимир Тихонович пошатнулся и схватился рукой за шею как, если бы ему накинули удавку.
- О, слуги дьявола! – Серия дегустационных носовых втяжек. - Теперь всё в норме – на милю разит французским ромом. - Выдавил-таки сипло. – Трезвые типы внушают подозрение. – А потом грозно. – Слушайте, маркиз Шерамыга, когда вы отвяжетесь от моей дочери?
Но я был стреляный воробей и знал как себя вести.
- Отвяжусь? Я, конечно, уважаю седины, как единственный раритет их владельца…
- Ну, хам! Англичане… - он пробовал возражать, но это не помогало: атаковав первым, я дерзко распяливал все его контры.
- Отвяжусь? Да вы взгляните на мои плечи. Что там? Видите?
- Обяжете, коль разъясните… Хам! – в самой тонировке слова «хам» булькал восторг.
- Как, вы не видите? Вы разве близорук?
- Бог миловал, в отличие от некоторых хамов. – Сегодня ему удавались лишь мелкие прорывные шпильки.
- Зрячий да не зрит. Так не побрезгуйте запомнить: у меня на плечах якорные цепи, которыми я прикую вашу дочь навсегда.
- Да? – несмотря на отчетливо выраженный скепсис, он не удержался и, оттянув край сумки, заглянул внутрь. – Вот это вот и есть ваши цепи?
- Это масло против ржи. – Я придёрнул бутылку шампанского.
- В смысле, поржать на троих?
- В смысле, коррозии.
- Хм, недурно придумано. А, вообще, парень так держать. – Баритон бахрился бархатом.
- Как?
- Не злоупотреблятствовать.
- Это символически. – Оправдал я свой презент.
- Это понятно. – Кивнул он и с озорством добавил. – А что, моя бормотуха не того?
- Что вы? Более бурно бурдящей бурды бухать не приводилось…
- Льстец, её нет в природе. Но всё рно польщён. Ирэн, к тебе тот же… на этот раз он, правда, пьяный. Карусель какая-то с вами.
- Это правда? – из пустоты возникла Ира.
Придуряясь, я нелепо пошатался вместе с сумкой. Она засмеялась.
- Владимир Тихонович, вы не желаете нам помочь?
Он не понял.
- Цепи любви смазать. – Я интимно раздвинул сумочную щель.
Фиксой из беззубого рта, манко засеребрилось горлышко бутыли. Он долго щурился на это, после чего убедительно постучал по горлу:
- Это? Ни-ни, батенька.
- Язва?
- Цирроз, – и ведь богу вестимо, не врёт или шутит.
- Пресса свободна. – Кажется, дальше оборзевать уже некуда.
- Иди-ка ты, бухарик к своей Бухаре. Любовные цепи мажут только на брудершафт. Третий лишний, – офицер в нём окончательно победил журналиста.
Напутствовать вторично не пришлось.
***
- Пигалица, чем ты занимаешься завтра вечером?
- Вздохами и фантазиями о любви, если, конечно, их объекта не окажется рядом.
- Тогда… время встречи изменить нельзя. Я буду в шесть, и мы пойдем в гости к хорошему человеку.
- Даже?
- Ага, это эсмин друг.
- Не Виталий?
Вопрос был, удивления – нет. Знала?
- Почём мне знать? Вот его координаты, - достаю промокательный изжёвок.
Лишь косо глянула в листок.
- А, так я там не самый чуждый элемент.
- Ещё один хороший друг… - Понимающе. И с расстановкой. - Приходи-ка без меня.
- Почему? – улыбка её стала напряжённой, испуг - настоящим.
- Ты не так поняла. Мы просто придём порознь.
- Считаешь, так будет удобно?
- Удобней. Я тебя прикрою, поскольку, судя по многому, придется тащить и нашего милягу…
- Владю? О-о-о!! – её стон надрывен. – Его там только не хватало. Там же люди… ой, ну ладно, ладно, согласна, только не кипятись.
- Предлагается залить пыл сердец этой вот прохладой. – Вынимаю пузырь. - Из пожарной безопасности.
- За это? Пыл залить, да?.. – она наморщила носик. – Ни за что! Пусть возгорается сильнее жар сердец! – она нагло воровала тосты. – А вот жар твоего тще... Всё, всё, умолкаю.
Наивная, сейчас я готов простить всё. Любые слова. Я ведь Их пью, а не…
Короче, не шибко громко откупорив бутылку, разлил пенливую жёлть по оперативно приставленным фужерам.
- А зачем на троих? – ласково спросила она.
- Для нас и... папе.
- Да не пьёт он.
- Вот! – я упрямо долил. - Пусть как бы тоже пьёт!
- Ну, это глупо. – И в момент исправилась. - В смысле, был бы ром, могли б поджечь.
- Молчи, когда не знаешь. Жгут для усопших.
- Ах, дура я глупая!
- Не буду спорить или опровергать. Не глупо лишь, что налито на троих. По-русски!
- Бес-смыс-лен-но!
- Спорим, нет?
- На что?
- На триста поцелуев.
- Хоть на тысячу.
- Обрадовалась! Ну, вздрогнули? – Богемский фужер в моей руке чуть соприкоснулся с незамеченными витыми сосульками колоратурной люстры.
- За что?
- За любовь! – воскликнул и пристыженно зажал рот.
- Стало быть, за тебя. – Постановила она.
- Стало быть, за меня.
- Э-э-э-го-о-о…
- Не-э-эт. Ты для меня всё. И раз за меня, значит, в большей ещё степени за тебя, – парировал я.
- Сложновато. Люблю, когда понятно и без раздвоенностей. Любовь часто притворяется гибкой, но выживает всегда только прямо, - и прямо посмотрела МНЕ в глаза. – Прямо, даже прямолинейно.
Я не отвёл и выпил. И, прямо смотря в ЕЁ глаза, залпом «повторил» - уже папино!
- Ах, негодяй, - она схватила моё ухо и, подкручивая, притянула, – вот тебе, вот!
- Понял: это взамен чмоки-чмок.
- Ну, держись…
Угроза прозвучала нешуточно, мы исправно отсчитали первую полусотню, дальше сбились.
***
А минут через 50 и губы попухли.
- Пора промочить, – сказал я и наполнил.
Она задумчиво взяла…
– Зачем молчим?
- Думаю, как мы по-разному пьём…
«…за любовь». И потрогал её лобик.
- Бедняжка. Ну, во-первых, я пошутил. Во-вторых, прямота, в смысле прямолинейности, чревата тупизной. А тупые влюблённые похожи на два дерева, – из меня пёрло и несло… И, в сущности, вопреки.
- Насчёт уместности такого юмора молчу. А насчёт прямолинейности: чем упорней ты двоишь смысл, тем больше разбавляешь силу страсти…
- Тогда совсем нет смысла пить.
– О, как нам нравится всё удешевлять.
– Нектар любви рискует остаться без градусов.
- А куда ему ещё-то слабеть? Пьём.
Я не мог понять, она, правда, переживает или дурочку валяет. Тогда зачем ей это? Я занёс прибор для чока.
- А в тир мы пойдем?
- Давай тир на чёрный день оставим.
- А сегодня всё-таки бар?
- Тебе мало шампанского?
- Тогда в кино.
- Опыт с кино удачным не назовёшь? – не унималась она.
- Если я предложу прогулку, как не загрустить о сломанной скамейке? А там и парк, и приключения, фураги, ДНД…
- Тогда давай просто растянем то, что есть, вот тут и надолго.
- Знаешь, не против! – я не врал.
- Так хорошо! – ответила она правдиво и нежно, шёпотом и потягиваясь. Длинные и пушистые волосы мягко облегали мою щёку, щекотали шею.
Мы молчали. Похоже, слова были роскошью, без которой можно обойтись.
…Ушёл затемно. Парковая аллея. И я. Один. На душе разлилось. Внутри разлеглось. Сердце пыхает новёхонькой гармошкой. Устало блукая, глаза замечтались о мягком лёгком сне. Это грёзы. Ещё идти и идти. Без бликов с мёртвых фонарей и лужа притворилась речкой. Луной свежеет ночь. И звёзды томно свечат в нерастревоженной безоблачности неба. Хорошо. Не надо встреч. Не надо шума, не надо света ламп. Ты слышишь, Боже. А ведь услышал. Спасибо!
…В замочной прорези прозаический клочок: «Дурень если завтра попрёшся к друшку гариковской (исправленное на «б» же слово) балярины, жди меня в 5 вечера у себя. Гарик встренул меня в кине с своей кралей. Ори вуар. Шик. Вл.» (грамматика автора).
Тьфу! Чёрт… Какой разительный контраст! Сплюнул. Боже, ну за что? Так ведь хорошо всё кончалось…
В силу нутряной своей сути, не терплю грубости, особенно, мата. И если дома от этого ещё можно укрыться, то, скажем, в поезде, коли «свезло», не смыться, не укрыться… Даже, если на часах 3 ночи! Там оно тебя и достанет! Особливо, если твой настрой - безмятежно поспать. Без всего… Всё утомляет, всё глушит, и так тянет остаться голым – не телом, а вообще.
М и Ф
Какие смешные люди встречаются в поездах. Однажды мне свезло услышать приятный тенорок обыкновенного вагонного «энциклопедиста» - пожилого и, как водится, безумно болтливого... Я дремлю, а он возьми и брякни что-то насчет средств от облысения. На беду соседом моим был толстый парень, у которого не всё в порядке с естественным головным убором. Услышав больное, толстячок прямо взвился.
- Вам что, правда, известно средство от облысения?
Нимало не смутясь, эрудит навёл туману о чудо-растении, которое возвращает кудри и произрастает во саду у его друзей, правда, в солнечной Болгарии.
- Какое же это растение?
- Какое. Какое не скажу. Название-то я и забыл.
- Но примерно хоть как? – отчаянно допытывался толстый.
- По какому-то там…
- Не по латыни? – лысый и толстый упорен.
- Как? – скоренько переспросил дорожный эскулап, увеличивая акустическую раковину при помощи ладошки.
- Не по латыни? – вовремя испугавшись, плешестрадалец вдруг заосторжничал. – Ну, по латинскому языку, в смысле?
- Нет! – отрывисто рубанул старичок.
Мне было ясно, что латынь и квантовая физика для него одно и то же. Как и для меня.
Впрочем, отдадим должное, вагонный знахарь мастерски свёл медицинский профиль к разделке… бараньих тушек. С тех пор о таких речевых перескоках я говорю: «Повернул разговор на тушку барана». Абсурд вагонных бесед шокирует и волнует. Кладезь житейского юмора. Тупого, но по-своему милого…
С утра в мире было скверно. Улицы кутало лежалым туманом цвета грязной тучки в весёленьких пестринках.
Захотелось сделать Ире подарок - букет с заносом на дом. А буде она в отсутствии, папа домоседствует уж точно, по причине отпуска. А почему, собственно, купить, а не нарвать их с клумбы? Мысль, скорее, банальна, чем смела. В конце концов, мы что, так уж щепетильны? К черту условности. Как у Ремарка… Герой, срывающий букет в церковном сквере.
А, может, потому и не посмею? Будь рядом церковь, глядишь, бы так и поступил. Как-никак от государства отделена, и, значит, особо рисковать не приходится. Не что, что клумбовую растительность разорять: и совестно, и чревато. Клумбы у нас общественные. Уверен, буржуазного героя любителя кальвадоса Э.М. Ремарка все эти обстоятельства бы не затруднили. Он ломил конкретно и вовсе не против частнической морали, а просто за порцией адреналина. Так на то он и хищный продукт эксплуататорского общества. Мы идеологически иные: нам не столько боязно рвать, сколь стыдно воровать. Романтический кураж, импозантный в рамках буржуазного романа, для социалистических реалистов предосудителен. Скучно, но честно. Честно, но скучно.
Стало быть, равняться на западного господина мы не будем. Не мы будем. Все это я взвесил аккурат, отсчитывая медь зае слегка квёленькие чайные розы...
***
Встретил знакомый вопль Владимира Тихоновича:
- Господи, Ирэн, к тебе тот же подозрительный тип…
Какая удача: она уже дома!
– Вчера он хаосил со стеклотарой, сегодня, кажется, намерен потравить нас сорняком. О, как же он подозрителен. И опять в стельку трезв. Не к добру…
- Могу вас успокоить. Вчера я был изрядно выпимши.
- В первый и единственный раз за три визита!
- Первый раз был по телефону.
- Да? Значит, два на два. Уже похвально. Правда, по телефону я не уловил. Негодная Ирэн имеет привычку натирать трубку чесночным джемом. Чтоб заглушить миазмы своих пьяных дружков.
- Да, а мне говорили про ваш любимый тройной одеколон…
- Возмутительное хамство! Да буде вам ведомо, я душусь продукцией от КрестьянИна Диора. – Он оглядывал меня, как Рентген первый объект своего аппарата. – Чудовищно! Вечно трезвый и, вдобавок, нахал. Тоже ещё пиджак напялил.
- Завтра в фуфайке приду. Вы только не будите Ирен.
Наивная вопросительность сделала его просто смешным коротышкой, каковым он, в сущности, и был.
- Вот, передайте и чао. – Я просунул в его ладонь букет.
- Это дело! И оно мне нравится. Пока.
…На семинаре преподаватель выделил блестящее выступление В. Панцыря.
…В пять вечера заявился Владя.
- После твоей вчерашней истерики… - начал он было, но я прикрылся тупостью.
- Начинаю подозревать у тебя сдвиг по фазе, – договорил Верхновский.
- В такую погоду лучше носить калоши или кирзачи, – ответил я.
- Чего?
- «Адидас» расплавился. Ладно, пошли.
Владя тупо поприжимал убегающую подошву и отрихтовал ситуацию словом «чёрт». А ещё через секунду: «подделка».
Мы и тронулись.
…В гости шёл без особого воодушевления. После обильных возлияний в разношёрстных компаниях я уже давно не приветствую застолий с рабочей, вернее сказать, малообразованной мОлодежью. Тому причиной - ряд опытов общения, когда тебя либо начинают усиленно просвещать в том, что не совсем ясно и академикам. Либо добивают дутым глубокомыслием, проистекающим от королевской важности квадратного подбородка. Ну, и в самом лёгком случае просто презирают, игнорируя по формуле: «А вот мы академиев не кончали», будто в том, что тебе до диплома рукой подать, а им не светит и на вёслах догрести, - твой главный непростимый грех. И за это тебя с коллективным азартом пытаются «подколоть», а ещё лучше «срезать». Причем, «срезают», даже если стопроцентно прав ты. Больше того, именно тебя, одиночку, готовы торжественно, коллективно и «интеллектуально» опустить семь раз на бис.
Но кого я в упор не терплю, так это дюжих мужиков, что, подпив, подначивают запанибрата: «А вот, зёма, растолкуй мне, коль такой грамотный, чегой-то за народ карфагенцы?». Попервоначалу я на полном серьёзе напрягал мозги, искренне и с энтузиазмом просвещал «доверчивого» здоровяка, ибо заочно, и за это спасибо Горькому, обожал фольклорного персонажа. За что? Да за прущую из него «мужичью» силу, «былинное» невежество и эпическое упрямство. Ведь вот же, думал, сидит перед тобой этакий неотесанный Тарас Бульба и, снисходя, почтение оказывает - «антересуется», хотя ему вовсе ведь не обязательно про это знать. Впоследствии ты не раз еще убедишься: все твои исторические потуги и лирические экзерсисы булькнули как херес в унитаз, не оставив в памяти визави даже мизерной метки. Рано или поздно я должен был возненавидеть кичливость горделивого незнайства, это сытое, но бесплодное любопытство благоугодного Сил Силыча. Так и вышло, однажды я взял и спросил себя - за него: «Послушай, дядя, вот ты живешь, крутишься, вертишься, ты хитер, у тебя твёрдый оклад и приличный левый навар, ты крепко пьёшь, сладко жрёшь, вволю сношаешься и даже изредка кутишь. Стало быть, у тебя есть время для самообразования. Так что ж ты, толоконный лоб, сам-то не удосужишься чего-нибудь почитать и хотя бы попробовать своим умищем дойти до того, что тебя как бы волнует? А вот хрен: нам не жалко времени и денег на пьянку, случку, шмотку, но только не на знание. Стать умнее и просвещённей – куда труднее и заковыристей, чем грубо наварить и нагло облапошить».
С другой стороны, именно в рабочей среде есть простые, но по-настоящему умные парни с искренней жаждой узнать про всё: глубоко и прочно, без верхоглядства и краснобайства. Подкрепляясь знанием, да с опорой на твердь хорошей практики, такой природный ум, заткнёт за пояс любого «интеллигента-теоретика». И рабоче-крестьянским самородкам это, действительно, рано или поздно удаётся. И общаться с ними мне, честно говоря, куда приятней, чем с вузовскими циниками-мажорами. Вот только такие встречи улыбаются куда как редко.
МиФ
В очереди моим соседом был любопытнейший книгочей. Узнав, что ожидается книжка канадских авторов, а также - их имена, он тотчас начал хвастать своей осведомленностью:
- Классные хреньки! Там этот… Скотт. Про рыцарей крапат. Или вот тоже Томсон. – Сетоном и срединной «п» он пренебрёг. – Ваще, нормалёк. Про индейцев и ковбойцев.
…Когда мы вышли, наконец, со сборниками канадцев под мышкой, он буквально припаялся ко мне:
- Ваще, мне худлит ни в одно место не стучит. Купил, листнул, продал, ну или там поменял. Или вот тётке родной сплавлю. Ваще, у меня по енциклопедиям запАд. Это да! Скоро будет у меня 5 томов енциклопедий. Словарь русского языка есть, в 4-х томах. Ваще! Там слова такие есть! Типа «блевотина» и… - он любовным шёпотом дополнил лексикон на «бл». - Во! И ещё КЭС – как его? А, краткий енциклопедический словарь. Клёво! А не понравится, сплавлю.
Запеленговав в общей разноголосице обсуждения канадской покупки фамилию «Стивенсон»*, он изумлённо развёл челюсти:
- Чё-то знакомое. Он чего написал?
- У, много. «Остров сокровищ»… Но этот другой.
- А! Чёткий фильм. Там дядя племяша на остров сплавил…
- Нет, - возражаю, - это вы про испанскую киноверсию романа Жюля Верна. «Тайна острова чудовищ». А по «Острову сокровищ» Стивенсона у нас четыре версии было. С Осипом Абдуловым, Борисом Андреевым, Иваном Переверзевым и Олегом Борисовым в роли Сильвера. Но с Канадой у того Стивенсона мало общего.
Книгочей не опровергал, лишь скептически кривился:
- Ваще, мне екранизации не нравлются. Учёсывают от книги. Вот тоже про майора Млынского книги чёткие, а кино – барахло.
Далее он полюбопытствовал насчёт хороших современных авторов, однако имена Стругацких, Кортасара, Хема и т.д. еще заметнее окислили его отнюдь непостный лик. Один лишь старина Ремарк заставил его умственно напрячься:
- Как? Марк? Марк Твен!
Указывать на разницу между обоими я даже не пытаюсь.
- Ваще, лично я с радостью женился б на уборщице из Кагиза**. Токо кому я нужен? Ха-ха…– свою радость он подкрепил оскалом гниловатых зубов.
На прощание книгочей отрекомендовался: студент Московского ВЗПИ***.
Дела!»…
Дела…
* Кроме Сетона-Томпсона, остальные писатели в этой книжке были однофамильцами Скотта, Стивенсона и др.
** Кагиз – прежнее название книжного магазина
*** ВЗПИ - Всесоюзный заочный политехнический институт.
Продолжение следует:
http://proza.ru/2012/07/09/944