Глава 11. Последнее заседание.
И наступил день, когда авиакомпании не стало. Нет, юридически она ещё была, хотя и банкрот. Но даже из такого состояния её ещё не поздно было вытащить и сохранить, приложив определённые усилия. Но никому, кроме её работников это было уже не нужно. И потому всё шло самотёком. На ремонтных заводах стояли и ржавели самолёты, стараниями Топова некоторые уже без двигателей. Нечем было платить за ремонт. А два всё-таки отремонтированных ранее, завод не отдавал, пока не оплатят ремонт, и потому грозился их продать тому покупателю, у которого есть деньги. Вернулись самолёты из Ирана и стали на прикол, а экипажи, работавшие там, не получили ни копейки. Работали только сданные в аренду два самолёта, летавшие под другим флагом. Вся техника под флагом «БАЛ» надолго обосновалась на дальних стоянках. Авиакомпании впервые не продлили лицензию на полёты и что будет дальше никто не знал. Но уже мало кто сомневался, что дело идёт к концу. Начались массовые увольнения, теперь уже без принуждения, на добровольной основе.
- Скоро местные рынки наполовину будут состоять из работников авиакомпании, - вещал бортинженер Рудаков.
- В одном из переходов недавно видели одного нашего бывшего замкомэску – бижутерией в ларьке торгует, - отвечали ему.
- Оригинально! С высшим лётным образованием пуговицами торговать. В какой стране ещё такое найдёшь?
- В нашей стране и не такое найдёшь. А ведь в каких-то компаниях лётчиков не хватает катастрофически. И они летают – вернее, их вынуждают летать – по две санитарные нормы.
- А как это на здоровье отражается? Так и до беды недалеко.
- Да кому нужно твоё здоровье? Компаниям прибыль нужна с минимальными затратами. А каждому пассажиру лётчик не будет жаловаться, что он уже отупел от усталости, практически живя в самолёте. А до беды – да, тут недалеко. Но у нас до драки руками не машут, а после драки поздно махать. Вот и жди, когда жареный петух в одно место клюнет. Потом будут кричать, что человеческий фактор во всём виноват. Это сейчас модно. А кто его создаёт? Да сам же человек и создаёт.
- То есть свалить беду на лётчика, предварительно искусственно исготовив из него этот самый пресловутый фактор?
- Вот именно.
- Ну, это во все времена пытались делать, когда есть хоть какая-то зацепка. Стрелочник-то – он всегда крайний. Особенно, когда стрелочник – покойник.
- Да, усталость штука серьёзная, - соглашались. – Говорят в московских компаниях даже за океан два лётчика летят, сидя по 10 и больше часов в кабине. Да ещё в ночное время. Хотя по ИКАО* положено трое.
* международная ассоциация гражданской авиации.
- Инструкции ИКАО носят рекомендательный характер и нашим нуворишам от авиации они не указ. У них одна прибыль в глазах. А о безопасности полётов они имеют самое смутное представление.
- Да, в некоторых странах это прокатывает, но попробуй в Америку так прилететь! Обратно тебя не выпустят.
- Из Америки – да, не выпустят. Зато в тот же Пакистан лети, как хочешь.
- Потому там у них ежегодно и происходят громкие катастрофы. Диспетчерская служба тоже не на высоте.
Разговоры, разговоры, разговоры. Безработные лётчики, ещё не уволившиеся из авиакомпании по привычке с утра приезжали на работу в надежде узнать что-то новое обнадёживающее, хотя и понимали, что сдвиги к лучшему вряд ли уже будут. А о полётах уже и не думали. Собирались в одном из опустевших классов или на улице в курилке и делились мнениями и рассказами тех, кто уже работает в других авиакомпаниях. И во многих, выходило, работают с нарушениями в части переналёта санитарной нормы.
- Раньше, помнится, за переналёт её больше 10 минут можно было талона нарушений лишиться со всеми вытекающими последствиями, - говорил штурман Шамиль Хамитов. – Сейчас переналёт в 50 часов в порядке вещей. Вобщем, у нас стало, как в Африке.
- Потому африканцы и держат прочно первое место по катастрофам, - отвечали ему.
- Ну, не только из-за усталости, - возражал Шамиль. – У них общая база слабая, а уж аэродромы некоторые таковы, что по их взлётным грунтовым полосам и на машине не безопасно ездить. Приходилось садиться на такие. Как только шасси выдерживали.
Шамиль знал, что говорил, ибо проработал там по контракту с какой-то фирмой в середине бардачных девяностых два года, летая штурманом на Ан-24. Летали по всякому и возили всякое. В документах на груз написано гуманитарная помощь, а в ящиках оружие. Однажды в одной из воюющих стран видели, как таможенники, вскрыв ящики с грузом соседнего самолёта и обнаружив оружие, предназначенное повстанцам, прямо тут же под крылом самолёта без суда и следствия расстреляли весь экипаж, оставив самолёт в качестве трофея. Иногда гражданские самолёты просто сбивали без всяких запросов и объяснений. И пойди разберись там, кто это сделал. Если падали в труднодоступной местности, бывало, никто их и не искал. Много российских лётчиков 90-х годов летало по Африке. Жить-то как-то надо было, если в своей стране стали не востребованы. И часто в эфире Африки можно было слышать русскую речь, подкреплённую острыми словечками. Ох, сколько таких слов узнали в 90-е годы на чёрном континенте! А некоторые лётчики так и остались там. Навсегда. Их и не искали, ибо ни посольства, ни консульства про них зачастую просто не знали.
- Да, хорошо молодым! – вздыхал Рудаков, переходя на животрепещащую тему. – Особенно тем, кто ещё и английский язык знает. Таких везде возьмут. А вот что нам, старикам делать? В родной-то компании лет по пять-семь ещё б проскрипели, а в чужую кто возьмёт?
- Да вы скоро нигде не нужны будете, - отвечали ему. – На новых самолётах и зарубежных и российских нет ни штурманов ни бортинженеров. Так что, Гаврилыч, оформляй пенсию, сиди на даче и слушай по вечерам трели соловья. Дольше проживёшь.
- Это летом, - не сдавался Рудаков. – А что зимой делать? Я же с тоски окочурюсь, братцы! Кстати, что-то новых российских самолётов я не вижу. Несколько Ту - 204 летают, да ещё «Суперджет» обещают. Зато Боинги, АТР, Эрбасы, как воробьи уже по всей России и за её пределами порхают. Дожили, мать твою… прикатились… ладно ещё военные на американские «Фантомы» не пересели.
- Дворником пойдёшь снег убирать, Гаврилыч, зимой они востребованы.
- Тьфу! – плевался бортинженер. – Сам туда иди! Но там больше почему-то гастарбайтеров берут.
- Потому и берут, что им меньше платить можно.
Через неделю после приостановки полётов сразу четыре диспетчера ПДГ авиакомпании написали рапорта на увольнение. Их начальник и оставшийся один диспетчер уже не смогли бы – возобновись вдруг полёты – обеспечить её круглосуточную деятельность.
- Кажется, это конец! – сказал начальник ПДГ и написал рапорт вслед за своими бывшими подчинёнными. - Гори оно всё синим пламенем! А жаль!
А ещё через три дня ПДГ - производственно-диспетчерская группа авиакомпании прекратила своё существование. Не пришлось даже писать приказ о её ликвидации, ибо она самоликвидировалась. Их рабочий кабинет закрыли, а средства связи отключили. Напрасно должники со всего бывшего СНГ и из-за границы пытались выйти на связь и узнать причины отмены рейсов, на которые по инерции продолжали продавать билеты. Бардак развивался по своему естественному теперь уже стихийному сценарию. Никто ни о чём уже думать не хотел. И никто не понимал, чем теперь занимается администрация авиакомпании? Один только Топов не унывал. Он развил ещё больше и без того активную деятельность по перепродаже двигателей и всячески лоббировал любые решения по продаже, а иногда просто по передаче имущества, которое ещё осталось, в пользу своей акционерной полумафиозной компании.
- Субъект сей на перепродажах двигателей и прочего барахла авиакомпании стал миллионером и открыл два магазина, - говорили те, кто когда-то учился с ним ещё в училище. – Лётчик из него, как и из приснопамятного Ганеева не получился, зато коммерсант вышел отменный. Хотя, если точнее, то его вором нужно называть.
- Да, этот проныра в мутной воде выловит всё, что плохо лежит, - соглашались с ними. – Для таких вот бардак в стране – просто рай. Ни стыда, ни совести.
- Да где ж вы нынче видели в руководителях эти качества? В красную книгу таких бы занести, но вряд ли найдутся. И скоро за ненадобностью такую книгу, если она была, придётся выкинуть. Топов палец о палец не ударил в пользу компании. Пользуясь служебным положением, свои дела только и проворачивает. Мерзко всё это!
- А Шарипов чем занимается? Этот, вроде, в таких мерзких делах не замечен.
- Не замечен? А не с его ли молчаливого согласия Топов своей коммерцией занимается? Одна там шайка-лейка!
- Чёрт возьми, что ж дальше будет?
- Хуже, чем есть уже не будет.
- Да потому, что хуже уже некуда. Теперь бастовать можно сколь угодно долго. На нас уже крест поставили.
- Да ещё какой!
Через неделю написали рапорт на увольнение по собственному желанию главный экономист компании Зимин и начальник ИАС, затем главный бухгалтер. Крысы побежали с тонущего корабля. Ни для кого уже не было секретом, что компания прекратила свою деятельность навсегда. Увольнения приняли массовый характер и скоро в некогда процветающей авиакомпании осталось чуть больше сотни человек. Все её самолёты и годные, способные летать, но большинство не годные к полётам из-за отсутствия документов на продление полётов, за которые нечем было платить, уныло стояли на дальних резервных грунтовых стоянках, постепенно утопая в землю и от этого становясь ниже. И потому стали похожи на каких-то жалких, преждевременно состарившихся доисторических монстров. Печально и грустно до слёз было смотреть на эти прежде времени умирающие машины, ещё способные летать не один год, но по воле человека, слепо поклоняющегося обстоятельствам по имени деньги, обречённые умирать.
Да, самолёты, они, как люди.
Да простят меня мои коллеги Дима Смирнов и Вадим Захаров из авиакомпании «Сибирь», что я без их согласия вставляю сюда эту песню о списанном самолёте. Я уже не летаю, и не знаю, летают ли они. Но вот эта песня, слова которой я приведу здесь полностью, принадлежит кому-то из них. У них много песен об авиации.
Я слушаю её и плачу. Лучше не скажешь. И когда слушают её лётчики в исполнении её автора у них на глазах тоже появляются слёзы. Да, судьбы самолётов, как и судьбы людей. И они тоже страдают и стареют от своей неприкаянной судьбы и мучительно умирают, когда их варварски начинают кромсать для сдачи на металлолом. Жалко, когда они умирают, отлетав свой срок. Но намного хуже, когда самолёты умирают в расцвете своих лет.
Он стоит в стороне от других самолётов,
Не подвозят давно пассажиров ему,
И своё отлетав, и своё отработав,
Стал не нужен теперь никому, никому.
Неподвижны винты и безлюдны салоны,
И хоть вид ещё горд, есть осанка и стать,
Но ему никогда не бежать по бетону,
И уже никогда над землёй не взлетать.
А ведь было же время и пели турбины,
Были взлёты-посадки и жизнь, а потом
Командиры ушли на другие машины,
Командиры ушли и забыли о нём.
Это всем суждено, хоть конечно печально,
Только время приходит и кончен полёт,
Но ему всё равно часто снятся ночами
И бескрайний простор и стремительный взлёт.
Небо! Что за болезнь и за что его любят?
Не всегда и не все объяснить мне могли,
Но тоскуют о нём самолёты, как люди,
Если стало сильней притяженье земли.
Иногда самолёты, способные ещё летать, списывают и ставят в парках и скверах, как памятники авиации, забыв, что за ними тоже нужен уход, ибо время не щадит даже металл. Обветшалые и полинявшие они выглядят тоскливо и уныло.
--------------------------------
Отлетав за 26 дней 120 часов - беспрецедентное в бывшем СССР нарушение санитарной нормы – Устюжанин взмолился, обращаясь к командиру эскадрильи:
- Отпустите на оставшиеся три дня домой в Бронск. Скоро забуду, как жену и ребёнка зовут.
- Отпущу, - пообещал тот, - но… нужно выполнить ещё два рейса.
- А как насчёт усталости?
- Это к врачам, а не ко мне, - отмахнулся командир. – Мы все устали. Но сам же видишь: лето – пик перевозок. И к врачам ты не пойдёшь. Как, впрочем, и я. А компания наращивает рейсы, не очень-то спрашивая нас, как мы с этим справимся. Рейс сегодня в ночь и рейс завтра в ночь – и свободен. Целых два дня. Нет три, в этом месяце 31 день.
«Если что-то случится – тюрьма неминуема, коли живым останешься, - подумал Пашка, выходя от командира. – Интересно, а какой налёт нам записывают в лётные книжки? Не могут же они туда писать больше санитарной нормы. Это до первой комиссии. Или сейчас уже всем на это плевать и всё затмили деньги? И попробуй отказаться – тут же предложат уволиться. Хотя за переналёт и платят дороже, но ведь нет никакой жизни на земле из-за этого».
Прилетев рано утром, он едва успел на утренний рейс на Бронск на который уже заканчивалась посадка. Это он видел, заруливая на соседнюю стоянку.
- Командир, не успею!
Послеполётный разбор в кабине не занимал много времени, но трап от вылетающего самолёта могли отогнать в любую минуту. А надо было ещё наговорить на магнитофон всё, что полагалось по схеме разбора.
- Иди, иди! – понял его командир. – За тебя вон, - кивнул на второго пилота, - наговорит. – Можешь Пашкин голос изобразить?
- Постараюсь, - улыбнулся тот.
- Ну, пока, мужики! С меня причитается!
- Беги, беги!
Через две минуты Пашка бегом проскочил по трапу мимо спускавшейся дежурной по посадке.
- Куда? – очумело закричала она. – Стой!
- Туда! – на мгновение Пашка повернулся и женщина, узнав его, махнула рукой.
Не мешкая, Пашка пробежал в кабину.
- Возьмёшь? – выдохнул он, обращаясь к командиру.
- А тебе куда? – спросил тот.
- Так в Бронск же!
- А-а! – протянул командир, узнав его. Он был из местных. - Домой отпустили? С такой работой забудешь и тех, кого знаешь. Только раз в месяц на разборах и видимся. Вон полезай к штурману в конуру, там откидное место свободное. А хочешь в салон иди, там, вроде, свободные места есть. Трап убрали, запрашивай буксировку, - тут же сказал сказал второму пилоту.
- Я в салон, - ответил Пашка. – Хоть вздремну немного.
- Два часа гарантируем.
Пашка зснул, едва убрали шасси и проснулся только при касании самолётом полосы в Бронске. Сразу даже и не понял, где он. Две бессонные ночи давали себя знать. Но по многолетней привычке тут же пришёл в рабочее состояние.
По такой же многолетней привычке зашёл в штаб лётного отряда – ноги сами несли туда - прежде, чем ехать домой. Ведь по сути он теперь был здесь чужой. Тишина. Пустые классы с когда-то шедшей здесь напряжённой ежедневной учёбой с многочисленными прекрасными стендами, сделанные когда-то техниками АТБ под руководством Дрыгало. На них наглядно и доходчиво изображены все основные системы самолётов, эксплуатирующихся в компании. На дверях ещё целы таблички с номерами и названиями классов, эскадрилий и фамилиями их командиров. Лестница на второй этаж вдоль стены. Длинный коридор с висящими на стенах стендами с информацией и никому теперь не нужными приказами и распоряжениями. Как всё здесь до боли знакомо! Сколько лет жизни тут прошло? Чёрт, не сосчитать сразу. А сейчас полное запустение. Дёрнул одну дверь – закрыто. Вторую – тоже. Да есть ли тут хоть кто-нибудь? Эй! Ведь когда-то же здесь кипела жизнь! Здесь планировались рейсы на четыре континента мира, готовились к полётам лётчики, проводились плановые и внеплановые разборы и анализы по всевозможным авиационным происшествиям во всей громадной стране с целью, чтобы не допустить подобного у себя. И это удавалось много лет. И оттого на душе было радостно и работалось с удовольствием, хотя, конечно, не все лётчики и не все разборы любили. Даже, скорее, лётчики их не любили. Но это уж была вина командиров. Таких, как Касимов или Заболотный, словно пономари церковные, слепо и нудно читавшие приказы нужные и ненужные и никогда не снисходившие до того, чтобы просто обсудить то или иное происшествие на обычном для лётчиков, а не на официальном языке. Но лётчики-то всегда знали, что из этого мусора нужно выбрать для себя. А когда эти (по лётным происшествиям) некогда секретные – за двумя нолями – приказы стали читать по радио и телевидению, они, профессионалы, и до разбора первыми понимали причины происшествий. Понимали гораздо раньше, чем приходили потом официальные приказы – теперь не секретные - министра транспорта, уже терявшие для профессионалов свою актуальность и потому их слушали в полуха. В них предлагалось сделать выводы из происшествий. Но ведь профессионалу почти всегда достаточно информации и из сообщений по ТВ, чтобы сделать нужные выводы. Как правило, ничег нового в этом виновники происшествий не изобретали. Всё было старо, как стар (или молод?) этот мир. И название ему почти всюду - пресловутый человеческий фактор.
Пашка дёрнул дверь родной эскадрильи. Открыто! В комнате сидел единственный человек – начальник штаба подразделения, уставившись глазами в какую-то писанину. Вокруг него на столе лежала гора лётных книжек и ещё каких-то документов. Нисколько не удивившись Пашкиному появлению, он поднял голову и произнёс так, словно видел его вчера:
- А, Устюжанин! Привет! Чего пришёл?
- Здорово, Михалыч! Теперь уже и зайти нельзя?
- Зайти-то можно, - хмуро отвечал начальник штаба, протягивая руку, - только чего теперь здесь делать? Видишь, - повёл подбородком, - никого нет. Как летается в новой компании?
- Хуже, чем в родной, - ответил Пашка. – А как у вас дела?
- Дела? – начальник штаба достал сигарету и закурил, что раньше никогда в этой комнате никто не делал. – Какие теперь дела? Видишь вот, - кивнул на гору бумаг, - документы заполню, печати поставлю – и конец работе. Последний налёт лётчикам подбиваю и заношу в лётные книжки. Эти документы им для оформления пенсии будут нужны.
- Что же, Михалыч, совсем плохи дела?
- Не то слово! Дел никаких уже нет. И не будет, - безнадёжно махнул рукой начальник штаба, откашливаясь. – Чёрт, пять лет не курил, а тут снова начал. Тьфу, гадость!
- Много людей пенсии оформляют?
- Все оформляют, кто не ушёл в другие компании. Чего же тянуть? Средний заработок падает – и без того маленький – а это скажется и на без того мизерной пенсии. Кстати, тут дня четыре назад забегал ваш бывший командир, о тебе справлялся. Они же из Москвы сюда летают. Чего не звонишь ему? Вы же, кажется, родственнички?
- Эдик? Да, на сёстрах женаты. Были. А чего звонить-то?
- Ты, наверное, и не знаешь, что он теперь начальник.
- Иди ты! – удивился Пашка.
- Недавно назначили командиром эскадрильи.
- Растут люди! – неопределённо произнёс Пашка. – Рад за него. Сегодня же позвоню. С этой работой, Михалыч, забудешь, как и себя зовут.
- Что много работы?
- Не то слово!
- Понятно, – вздохнул начальник штаба. – А кто-то бездельничает и забыл уже с какой стороны к самолёту трапы подгоняют. Беда! Так что звони родственнику, к себе в Москву перетащит.
- Я же кочегар, Михалыч, не лётчик, а там уже самолётов таких почти не осталось. А новые без бортмехаников обходятся. Скоро вот – нам говорят – эскадрилья «Ют-эйр» будет у нас тут базироваться. А в перспективе – две. Одна – Ту-134, вторая – Ту-154. Тогда снова дома жить будем. Так что буду летать, пока эти самолёты не спишут. Я же на обоих типах допущен.
- Да знаю, кому говоришь-то? - отмахнулся начальник штаба, – тут уже их представители ходили – ютэйровские, классы смотрели, кабинеты подбирали. Топов водил их, гад. Кстати, мне и должность предложил, которую сейчас вот последние дни занимаю. Но только в их новой эскадрилье. Я отказался. Лучше уж пчеловодством займусь. Дело мне знакомое с детства.
- Чего же отказался? Лётчики-то все свои будут, бронские, знакомые. Многие же туда перешли.
- Лётчики-то свои, да компания чужая. Мы тут не хозяева будем. Всё Тюмень решать будет во главе с Мартиросовым вашим.
- Да какой он наш! Он не лётчик даже. Так, бизнесмен от авиации, мало что в ней смыслящий. Не зря же у них каждый год крупные происшествия происходят. Скупает всё старьё, где можно и безжалостно доводит его до полной ручки.
- Ну и как?
- А-а! – отмахнулся Пашка. – Бардак – он и в Африке бардак.
- Понятно. У нас такого не было.
- Когда-то такое «не было» было? – скаламбурил Пашка. – Уже и не верится. Всё же как много от людей зависит!
- От них всё зависит, - подвёл итог начальник штаба, протягивая руку за очередной лётной книжкой. – Вот, провожаю ребят на пенсию в расцвете сил и способностей.
- А у нас там, - неопределённо кивнул Пашка куда-то за стену, - вчерашних курсантов командирами делают. Сразу на АТР-42. А они и на Ан-2 толком не летали. Мальчишки, по 21 - 22 года. Представляешь?
- Представляю, - ответил начальник штаба. – И не удивлюсь, если «Ют-эйр» в очередной раз отличится. Это им не впервой.* Две Тушки расколошматили в Самаре и Петрозаводске на посадке. Чувствуешь школу?
* Нелепая катастрофа АТР-42 весной 2012 года, унесшая больше сорока жизней, подтвердила это. Теперь всё не секретно и любой любознательный читатель может найти в интернете и узнать её причины.
- Ощущаю! – улыбнулся Пашка. – На посадке я уже не хуже проверяющего оцениваю обстановку. Слежу за лётчиками. Жить-то охота. Особенно, когда жена молодая и детки малые.
- Как был ты, балабол, Пашка, так и остался, - заключил начальник штаба. – Откудада дети-то у тебя?
- Ну, не дети, а дитя, - поправился он. – Но, какая разница для тех, чей отец убьётся по глупости и недоученности лётчиков? От меня, в конце концов, и не очень много зависит. Я же всего кочегар, а не пилотяга.
- Никакой, - согласился начальник штаба.
Через час Пашка уже обнимал Карину.
- Я так по вас сокучился, - шептал он. – А где…
Карина нежно прикрыла ему рот ладошкой.
- Ты совсем одичал там в своей новой компании. Ребёнок в садике. Сам же устраивал через свои связи.
- А, ну да! – согласился он. – Я не спал две последние ночи. Скоро я буду дома гораздо чаще. Кстати, мои связи с каждым годом всё менее востребованы. А не купить ли нам квартиру попросторнее?
- Я не против. Но чем тебя не устраивает эта? Только что ремонт сделали. Ты хочешь…
- Хочу. Да и первый ребёнок-то растёт. Последний год в садике, если не ошибаюсь.
- А, ну да, поняла! Пашка, как я соскучилась! И… я тоже второго ребёнка хочу.
- Договорились. Вечером пойдём в садик вместе. А до вечера ещё куча времени.
- На что ты намекаешь?
- На то, что ты соскучилась.
------------------------------
На второй день Пашка позвонил Ипатьеву – бессменному штурману, с которым пролетали вместе не один год.
- Привет, старик! Как скрипится?
- Скриплю понемногу. А ты куда пропал?
- Я же теперь в новой компании работаю.
- Ну и как?
- Ни дня, ни ночи, ни сна, ни покоя.
- Да? Учти, Пашка, больше всего совершает глупостей тот, кто рано встаёт и поздно ложится.
- Ого, Саня, ты стал философом? А я-то много лет голову ломаю, отчего это в авиации столько бардака! Особенно последние 10 лет. А всего-то надо позже вставать и раньше ложиться. Гениально!
- Станешь философом с такой жизнью. У тебя как со временем?
- Впереди два свободных дня.
- Тогда подваливай ко мне, посидим, поохаем. Моя старуха в соседний город к сестре уехала, и у меня тоже впереди два дня свободных. Жена-то отпустит, сможешь от неё оторваться?
- Она не ханжа. Чего взять?
- Да есть у меня всё. Приезжай.
Через час они сидели в старой двухкомнатной квартире Ипатьева.
- Не увлекаешься? – кивнул Устюжанин на бутылку водки ёмкостью 0,7 литра. – А то ведь многие, кто летать вынужденно бросили погружаются в этот омут.
- Было первый месяц. Однажды приснилось: на работу опаздываю. Вскочил, бросился форму одевать. Может, и оделся бы. Ты ж понимаешь, всё автоматически делается за многие годы. Когда машину старую продал – так три дня выхожу утром и в гараж. Первый раз дошёл, второй раз на полдороге вспомнил, что машины нет, третий уже за углом. Так и здесь. Ладно, жена остановила. Но решила, что допился и провела на этот счёт профилактику. Да я и сам понимал. Так что сейчас редко, Паша. Хотя на стоянке ежедневно можно.
- На какой стоянке?
- Ты же не знаешь, я теперь бригадир на автостоянке. Главный сторож. Пенсия-то сам знаешь, какая. Была вакансия, там какого-то алкаша выгнали, а я вовремя им подвернулся. А когда узнали, что лётчик – бригадиром сделали. Знают, что мы народ дисциплинированный. Вот сейчас пьянью из восьми человек командую и сам в смену хожу. Половину алкашей уже повыгонял, заменил другими. Так и эти не лучше. А как-то мысль пришла: собрать всю труппу из наших ребят. Сколько их сейчас без дела маются!
- Ценная мысль, - согласился Пашка. – забил одно место.
- Ты же летаешь!
- Нынче летаю, а завтра… - вздохнул Устюжанин. – Наши с тобой профессии сейчас невостребованы. Вот добьют весь хлам, лётчиков пересадят на новые самолёты, а нас кочегаров и штурманов – коленом под зад. Как в том анекдоте: «Кто будет последним валить из этой страны – выключите за собой свет в аэропорту».
- Когда это будет? – отмахнулся Ипатьев. – На твой век хватит. Ты закусывай, вон жена всего столько наготовила.
- В том и дело, что моя на радостях, что домой явился – тоже. Да не переживай, осилим мы это, - кивнул Пашка на бутылку.
- Да кто б сомневался. А анекдот интересный. Наверно у многих мысль возникала валить отсюда, да возраст уже. Ведь ни Дума наша непутёвая, ни президент ни одного хорошего закона не сделали для простого человека. Вроде, одной рукой что-то дадут, второй тут же и отбирают.
- Это так! – кивнул Пашка.
- Ты же знаешь, - продолжал Ипатьев, - мой старший в Барселоне уже четыре года живёт. Четырёхкомнатная квартира около 100 квадратов, подъезды и лифты в зеркалах. Лифт прямо в подземный гараж опускается. А там ещё бокс вот с эту квартиру. И платит за всё пять тысяч на наши деньги. А мы со старухой вот за эту хрущобу тридцатиметровую – три с половиной. А подъезд видел? Бомжатник. И цены каждый год растут. И не только в ЖКХ.
- У нас велико желание въехать в рай на чужом горбу, - сказал Пашка. – Вот и повышают цены, не задумываясь, что тому, кто повысил на свою продукцию – тоже повысят. Цепная реакция.
- А бензин? – продолжал Ипатьев. – Вон ребята в Иране, В Эмиратах, в Саудах работали и в других нефтедобывающих странах. Цены не сравнить с нашими. Конечно без денег и без работы там - за границей - делать нечего и никому ты не нужен.
- Как будто у нас не так!
- Да везде одинаково. Но там, если есть деньги – человеком себя чувствуешь. А тут… Сын-то свой бизнес имел, так проверяющие всех рангов хуже рекетиров наседали. И достали всё-таки, не выдержал. Всё продал – и в Испанию с женой и детьми.
- А там-то чем занимается? – спросил Пашка. – Деньги кончатся – опять в Россию?
- Ни за что, говорят, обратно не поедем. Хотя и скучают. Дети уже по испански болтают. А занимается… Заводик какой-то винный на пару с местным прикупил. Сейчас вон и брата младшего к себе зовёт. Убежит и младший! – вздохнул Ипатьев. – Останемся мы тут со старухой вдвоём. А была бы страна нормальная – сидели бы мы и радовались, глядя на внуков. Тьфу! Наливай, Пашка!
Из другой комнаты вышел заспанный серый кот, потянулся, сладко зевнул и направился в сторону Устюжанина. Подойдя, понюхал его носок и недовольно фыркнул.
- Что, брат, не нравится? За своего не признал? Носки свежие, только одел. Зачем, Саня, дармоеда держишь? Мышей-то хоть ловит?
- Да он их и не видел. Иди сюда, Барс! - Кот мяукнул и взгромоздившись на колени, замурлыкал. – Тут он хозяин, не я. Три вещи исправно делает: жрёт, спит и гадит. Правда, в свой горшок. И сам в туалет лапой дверь открывает. Да ты наливай! Давай помянем за упокой нашу компанию.
Выпив, помолчали. Ипатьев смахнул с колен бездельника-хозяина, отчего тот скривился в гримасе недовольства, и продолжил прерванный разговор.
- Иногда подумаешь, Пашка, и приходишь к выводу: что такое крах нашей компании по сравнению с тем, куда мир катится.
-А куда он катится?
- К деградации и концу цивилизации. Не по тому пути пошло человечество и оно обречено.
- Ты и впрямь стал философом.
- Станешь. Ну, ты подумай: кончится нефть, газ, кончатся металлы, уголь, лес вон вырубают хищнически – и что станет с техногенной цивилизацией? К тому же бесконтрольная рождаемость на планете. Не доведёт это до хорошего. Жрать и пить-то что они будут, наши потомки, если уже сейчас многие районы мира страдают от дефицита воды? Вывод сам по себе напрашивается. Что делается с перегруженной лодкой? Она тонет. Так и с Землёй будет.
- Ты слишком мрачно на это смотришь, Саня. Это оттого, что летать бросил и тебе кажется, что рушится весь мир.
- Да ни хрена мне не кажется. Три основные причины приведут нас к краху: неконтролируемое техногенное развитие, хищническое разбазаривание природных ресурсов половина которых идёт на бесполезные военные цели, а главное – неконтролируемый рост населения земли. Сейчас нас около 7 миллиардов, а к концу века будет 15. Представляешь себе этот муравейник? Да и вообще мир не логичен и человек на этой прекрасной планете – недоразумение. Вот постоянно собираются правители ведущих стран мира на свои помпезные саммиты и обсуждают единый вопрос: как обустроить мир? А ведь эти ведущие страны и есть его главные могильщики. Что-то изменяется после их сборищ?
- Мне кажется, ничего.
- Вот оно и то! Кризисы как были, так и будут, ибо они заложены в этой системе. Их сами люди и делают. По сути надо менять всю экономическую систему планеты. Человечество погрязло и насквозь провоняло дерьмом под названием деньги. И никто уже не в силах это изменить. Всё, как шло – так и идёт по накатанной колее: выше, больше, дальше. До каких пор? До бесконечности?
- Саня, у нас в университете есть факультет философии, - перебил его Пашка. – А ты сторож на стоянке. Но… что же делать человечеству?
- Остановиться и многое пересмотреть. Очень многое. И перейти на превалирующий аграрный путь развития, уйдя от этого «выше, больше, дальше». Но, думаю, это уже невозможно, Ты знаешь, что такое точка возврата. Так вот человек прошёл уже эту точку и разумное упорядочненное движение назад невозможно. Только вперёд к грядущему хаосу. Мне жалко будущие поколения.
- Мрачно, сэр, очень мрачно. Мне страшно, - шутливо поёжился Пашка. – А что же в итоге?
- В итоге вымершая безжизненная планета с мёртвыми городами. Вот почему я говорю, что человек на ней – недоразумение. Звери жили тут десятки миллионов лет и прожили бы ещё сколь угодно много, пока бы не погасло Солнце, если бы не человек. Он убъёт и себя и их, неповинных зверей. Да уже убивает. Но не желает этого замечать.
- А перед концом будут войны, и глады и моры, и скрежет зубовный, - улыбнулся Пашка, - и что там ещё в библии написано?
- Не смейся, так и будет. Кстати, история человечества – это история войн. Началось с дубинок, а закончится ядерными бомбами. И за исторически очень короткий период. Итог печален. Цивилизации, как скорпионы, убивают сами себя. По многим признакам наша цивилизация на земле не первая, которая исчезнет с лица Земли. А всё из-за техногенного пути развития. Нельзя, Пашка, обезьяне давать автомат. Ей даже обычную рогатку нельзя давать.
- Забавно! Homo sapiens убьёт самого себя. Теперь ты налей, Саня! – кивнул Пашка на бутылку. - Мне нужно переварить твои мысли. По твоему, нам нужно вернуться к рогатке?
- Это было бы спасением для человечества и продлило бы его род на тысячу-другую лет. Ты куришь?
- Так, иногда. Знаешь же.
Ипатьев достал из тумбочки пачку «Честера».
- Кури. И переваривай речённое мною. Я тоже подымлю за компанию. Сейчас только окно открою, чтоб не задохнулись в этой келье, называемой квартирой. А у тебя, что же, есть сомнения в мной сказанном?
- Пожалуй, что нет, - выдохнул дым Пашка. – Ибо всё стремится к своему естественному логическому концу. И конец этот я вижу таким же, как и ты. И мне за это обидно.
- Вот-вот! – привстал Ипатьев. – А передовые учёные об этом десятки лет назад заговорили. Но кто их слушает? Деньги, деньги – двигатель прогресса. Вспомни золотой век – времена Пушкина. Вот тогда бы надо было и остановиться человечеству. Не зря ведь шибко учёных инквизиторы жгли на кострах в средние века. А это были отнюдь не глупые люди. И понимали, куда приведёт обладание человеком технологий, до которых они не доросли в моральном плане. Ты согласен?
- С этим я полностью согласен, - кивнул Пашка. – В руках обезьяны даже камень опасен.
- А если в этом камне энергия, способная укокошить весь мир? – спросил Ипатьев. – Что будет? Как говорится, ружьё, висящее на стене, когда-то должно выстрелить. И оно непременно выстрелит, когда на планете станет тесно. Ведь по сути, человеческая жизнь ничего не стоит, так, расходный материал. Особенно в России. Вот купил я, - ткнул Ипатьев пальцем в бутылку, - палёную водку. Её выпускает какой-то идиот, которому плевать, что человек, выпив её, умрёт. Но он же тоже пьёт. Но выпьет свою, хорошую. А чем закусит? Да моей дерьмовой колбасой. Мне тоже плевать, кто её купит. Улавливаешь мысль?
- Улавливаю. – Устюжанин скосил глаза на недопитую бутылку.
- Не бойся, не палёная. Допьём?
- Допьём! – кивнул Пашка, взглянув на часы. – Время терпит. Чёрт, месяц не пил эту гадость.
- Тогда не пей.
- Да ладно, допьём! В кои-то веки…
- Ну тогда выпьем за наше светлое прошлое, которое ушло из-за глупости наших властей и руководителей. Такую компанию развалили! Доразделялись, довластвовались. Ты знаешь, теперь вот аэропорт не в состоянии содержать две полосы. Громадная полоса длиной почти в пять километров, способная принимать все самолёты мира, приходит в негодность. Сколько денег на это выкинуто! Она же была готова принимать и наши и американские – в случае необходимости – космические челноки.
- Чего же так?
- Нет средств на содержание.
- Но ведь с неё же мы летали когда-то.
- Летали. Когда была жива авиакомпания. И после разделения пару лет пролетали. Да и сейчас иногда… только взлетают в ясную погоду. А садиться – увы. Оборудование не работает. Разве только визуально. Но ты же знаешь, всё равно нужен контроль РТС. А его нет. Короче, амба полосе. Там зарыты миллионы. Аэропорт ведь получал от нашей компании больше 30 процентов прибыли. А теперь не получает ничего, кроме долгов. Хотя - тьфу! – всё это было наше общее. Трутманы, Ганеевы, Гаппы и прочие всё развалили и в итоге слиняли. Оказывается, аэропорт с чьей-то подачи, вероятно Гаппа – он же немец - на большую полосу закупал светотехническое и прочее оборудование в Германии. Своего-то нет. А может и есть, но сейчас модно всё за границей покупать. Оно старое, такое уже не делают. Так специалисты говорят. Ресурс его – германского - закончился, обновить нечем. Опять нужны деньги. Вобщем, немцы сплавили аэропорту старьё, как ребята говорят. И не удивлюсь, если всё это было сделано с соотвтствующими откатами. А на новое оборудование нет денег.
- Я тоже не удивлюсь. При нашей-то безнаказанности!
- Вот! А теперь аэропорт едва сводит концы с концами, чтобы содержать одну полосу. На второй можно поставить крест. Столько денег! Столько денег вбухали, Пашка! Зачем, ради чего? Разве мы так будем когда-нибудь хорошо жить?
- Будем. Но не мы. Хотя, знаешь, Саня, в последнее время лётный состав стал получать приличную зарплату. Не такую, как ведущие компании мира, но всё же. И без всяких забастовок французского типа, к которым нас Плаксин призывал. Кстати, он теперь летает тоже в Юте. А аэропорт, я думаю, выживет, собирая дань с прилетающих самолётов. Бронск – кусок лакомый. Развиваться не будет, но на жизнь нынешнюю хватит. А полоса… Кому на хрен нужна вторая полоса, если на одну летать некому? Три самолёта в час в лучшем случае. Только вот минимум другой для посадки.
- За счёт этого и живёт. Неплатежи сейчас практически прекратились. А спрос на перевозки из нашего региона всегда был. Не зря же сюда так упорно лезет твоя новая компания. Весь объём работ, что когда-то мы выполняли, теперь она выполняет. Хотя, это только десятая часть того, что мы выполняли в советское время. Уж не говорю об авиации ПАНХ и местных линиях, которых практически не осталось. Нас отбросили лет на сорок назад.
- Местные линии пропали навсегда. Их не возродить. Да и аэродромы местных линий все порушены, разграблены, растащены. Знаю я всё это! – вздохнул Устюжанин. – Не только у нас, но и во всей России местных линий почти не осталось. Ну, по последней…
Ипатьев проводил Пашку до остановки.
- Доедешь?
- И не такое бывало!
- Ну тода бывай!
- Пока… философ! Не кашляй.
- Давай, давай! – подтолкнул он бортмеханика в двери маршрутки. – Не теряйся. Привет супруге!
- И твоей!
------------------------------------
На привокзальной площади сносили стелу с изображением четырёх орденов Советского Союза, которыми в советские времена был награждён регион за разведку нефтяных запасов, их освоение и развитие нефтедобывающей промышленности. В условиях пересечённой местности и бездорожья большую роль в этом сыграла авиация. Та самая авиация, которую взращивали и увеличивали не одно поколение бронских авиаторов. Начиналась она в тридцатых годах прошлого века с лёгких двухместных самолётов По-2, именуемых в народе после войны прилипчивым словом кукурузники и по их незнанию перенесшими эту кличку на тяжёлый мноместный многоцелевой самолёт Ан-2, сделанный генеральным конструктором Антоновым уже после войны. А ещё начиналась с маленьких вертолётиков Ка-15. Сейчас такие уже и не помнят. Через 60 лет регион по оснащённости авиацией занимал одно из ведущих мест в Советском Союзе.
Так было бы и дальше не явись Горбачёв со своей пресловутой перестройкой. Теперь-то хорошо видно, что он с подачи своей жены хотел перестроить. А точнее, угробить непродуманными решениями и уступками Западу. Верным продолжателем его дела стал вечно пьяный его главный антогонист Ельцин, выползший из того же коммунистического застойного болота и дорвавшийся до верховной власти. Этот пошёл дальше. Публично выкинув свой партийный билет и отрекшись от партии, которая его , простите, собственной титькой вскормила и взрастила, ради своих амбиций он окончательно развалил великую империю. Но это слова. Империя, не империя, но было великое государство. Коммунистическая партия взрастила и пригрела на своей груди беспринципного и коварного руководителя-предателя, ради верховной власти готового на всё. Да и что можно было ожидать от верховных старцев-маразматиков? Ну а дальше… Всем известно, что было дальше. И вот сейчас мы имеем то, что имеем.
- Да кому же помешала эта стела? – удивлялись работники аэропорта.
- Мешает кому-то, - отвечали. – Хотят сделать так, чтобы и памяти не осталось об авиации региона. Эх, жизнь копейка! Куда катимся?
- И что же поставят на этом месте?
- Наверно памятники тем, кто усердно разваливал нашу авиацию.
- Им не памятники, им тюрьму строгого режима нужно построить.
- Согласны. Но не здесь же. Тут, говорят, сквер небольшой разобъют.
- А я бы поставил тут два бюста: Боброву и Дунаеву.
- Ну и что? Потомки не поверят, что они взращивали тут многое. Где оно теперь? Ничего же не осталось, кроме аэропортовских зданий. Да нескольких нелетающих самолётов с некогда гордой надписью на борту « Б А Л ». Да и эти скоро будут проданы и надпись закрасят.
- Э-ех, кончилась наша авиация.
- Да кто же купит старые машины?
- Не такие они и старые. Это последние модели. Умные люди купят. Десяток лет ещё многие летать могут. А некоторые и больше. И они не хуже старых «Боингов», которые сейчас накупают некоторые компании. Они много раз перекуплены и точно знать нельзя, что это за машины. Может, у них перегрузки были. А свои-то мы до винтика знали.
- Вот именно. Не потому ли за всё время ни одного пассажира не убили? Да и лётчики у нас были толковые.
- Ещё бы! Бронская школа известная.
- Ага, была известная.
Разговоры, разговоры, разговоры…
А по перрону заруливал на стоянку самолёт Ту-154, прибывший из Египта с какой-то малопонятной пассажирам надписью на борту. Только первая буква была ясно видна: Ю. Дикторы не всегда объявляли, какая компания выполняет рейс.. Но пассажирам было всё равно, какая компания их повезёт, лишь бы вовремя улететь. Им было абсолютно всё равно.
-----------------------------------
Да, пассажирам было абсолютно всё равно. Им всегда было всё равно. Лишь бы их вовремя увезли из точки А и доставили в точку Б. Потому, что, садясь в самолёт (корабль, автобус, и пр.) они не думают, как их довезут. И довезут ли. Должны довезти.
Читатель, я заканчиваю этот роман. И заканчивая, я, пролетавший более 30 лет на разных типах самолётов, не могу не задаться вопросом: почему происходят катастрофы? Почему, если техника исправна и ничего не отказывает? Почему??? «Господи, что это?». Это последние слова за секунду до гибели опытнейшего лётчика-испытателя, освоившего десятки самолётов, но врезавшегося в гору далеко от России и угробившего новый самолёт и почти полсотни пассажиров разных стран. Я, как профессионал, вынужден сомневаться в опыте этого лётчика. Даже не в опыте. Не отрицаю его опыта, как испытателя. А вот как линейного пилота… И не отрицаю некоторой вседозволенности, к которой привыкли испытатели, летая в знакомой обстановке над своими аэродромами в своих зонах в равнинной местности. На то они и испытатели. Не уверен, что они на испытаниях много летают в горной местности и ниже нижнего безопасного эшелона. А, может, и вообще не летают, кроме испытания спецприборов. Но тут-то они к таким полётам серьёзно готовятся. И вот сложился стереотип: не изучать то, что под тобой и какие там, внизу, препятствия по минимально безопасной высоте. Я, налетавший 11.000 часов на сверхнизких (я не ошибся – до метра иногда) высотах, больше всего боялся столкновения с… земной поверхностью и препятствиями на ней. И потому даже приходилось изучать высоты ЛЭП, чтобы в них не врезаться, высотные и не очень даже высотные здания. Но когда летел на высоте 10-12 километров… На какой чёрт мне эти ЛЭПы и прочие вышки и горушки? Почему? Да не было предусмотрено заданием снижаться до земли и переходить на визуальный полёт. Но если такое предусматривалось, простите! Все горушки, препятствия вышки и вышечки мы знали наизусть. И попробуй только снизиться ниже. Ну, если жизнь не дорога. Или по рас… физдяйству только, как сказали бы коллеги.
Так нас учили, так потом мы учили других. Как учат сейчас, я не знаю. Но, думаю, не все же самоубийцы и в нынешней авиации. Хотя, авиации, летающей ниже нижнего безопасного эшелона в России почти и не осталось. Разве, что коммерческие в небольшом количестве. Сломать было просто. А на восстановление прежнего уровня понадобится не один десяток лет. Думаю, быстрее кончится нефть на этой планете.
А знаете, читатель, что самое сложное? Это переходить с полёта по приборам на визуальный полёт, точно не зная своё местонахождение и безрассудно снижаясь в облаках, в надежде увидеть землю. Тут уж без разницы, лётчик ли ты и заслуженный испытатель, или начинающий пилот. Я бы простил начинающего пилота, но испытателя… Её, землю, конечно увидишь. Но на доли секунды. Как и произошло совсем недавно далеко от России с последним предсмертным восклицанием. Вот он вам, человеческий фактор! Потом долго ищут средства объективного контроля. Но специалистам и так ясно, в чём причина. Почти всегда ясно. Но виноват-то кто? Конечно стрелочник. А стрелочник всегда тот, кто сидит в кабине. На то он и стрелочник. И если из него иногда делают крайнего, наверно, не всегда зря. Я оставляю, читатель, путь отступления, и потому говорю: не всегда. Бывает и такое, что стрелочник делает всё, но законы физики и аэродинамики иногда выше его возможностей. Я сам был таким стрелочником. По глупости экипажа, где я был командиром, выключились оба двигателя. Один за другим с интервалом в две секунды. Красиво! Тишина за бортом. Хорошо, что был запас высоты и мы сумели запуститься. Это к примеру человеческого фактора, в котором, как правило, выступает недоученность или излишняя самоуверенность. А если падают испытатели…
И тогда таким людям ставят памятники. Правда, редко. Да и то, это же испытатели. Лучше бы не ставить памятников. Пусть живут люди. Но испытатель, погибший в рядовом полёте – это нонсенс. И… опять человеческий фактор.
Не умеешь переводить стрелки – не берись. А взялся – знай: от тебя зависят жизни других людей, которые доверили тебе самое дорогое: свою жизнь. Как там в ГАИ говорят: не уверен – не обгоняй. Вот и всё!
А самолёты гораздо реже падают по неисправности. Много реже. Гораздо чаще по пресловутому человеческому фактору. Кстати, не помню, чтобы магистральные самолёты Австралии падали по этому фактору. Английских авиакомпаний тоже не припоминаю. И потому на этом же уровне ставлю авиакомпанию «БАЛ» и без ложной скромности скажу: ни один её пассажир не погиб за весь более, чем полувековой период её деятельности. Всем бы так. А вот по пресловутому человеческому фактору погибают целые авиакомпании.
-------------------------------
А последнего заседания не было. Не верьте названию главы. Это выдумал автор. Просто в начале июля на территории аэропорта – чужой теперь территории - по установившейся ежегодной традиции собрались ветераны, действующие лётчики, проводники и работники теперь уже бывшей авиакомпании у памятника погибшему в чудовищно нелепой катастрофе на границе Германии и Швейцарии экипажу. Были траурно-скорбные, но припудренные временем давности речи, были воспоминания, была минута молчания по экипажу и погибшим детям. Всё это бывает каждый год. Но всё труднее это организовывать, ведь авиакомпании такой уже нет. А аэропорт… Да что им, аэропортам! Ведь у них же не гибнут люди, не падают самолёты. И, потом, здесь давно другие руководители, многие и с авиацией-то тех времён не связанные. Как нынче модно говорить, менеджеры.
А потом по традиции всем желающим в рядом расположенном кафе-столовой наливали по сто грамм. Вряд ли за счёт аэропорта. Речь держал едва ли не один оставшийся ещё в живых ветеранов Бронского объединённого отряда, впоследствии первой независимой авиакомпании «БАЛ» Владислав Дмитриевич Шахов много лет проработавший командиром лётного отряда тяжёлой авиации. Ах, как мало их осталось, ветеранов прошлого века.
- Многие лётчики, пришедшие сюда, - начал он свою речь, - отдали лучшие свои годы Бронскому авиаотряду, впоследствии авиакомпании «БАЛ». Не одно поколение пилотов здесь летало, набирало опыт, а впоследствии учило других. И забыть это время нельзя. Было периоды, когда лётного состава катастрофически не хватало. Но несмотря на это, мы не пошли по пути упрощенчества, как это делается порой сейчас, в ущерб безопасности полётов. А что это так, говорят последние нашумевшие катастрофы. Самолёт прилетает к аэродрому, но не может произвести безопасную посадку. У нас сложилась иная традиция. И потому школа бронских лётчиков была одной из лучших в теперь уже бывшем СССР. Достаточно сказать, что по вине лётного состава с 1933 года – начала существования Бронского отряда, мы не убили ни одного пассажира. Я имею в виду рейсовые полёты. Ни одного! И единственный памятник экипажу Саши Гросса – это напоминание всем тем на земле, кто халатно относится к своим обязанностям, будь то подготовка к полёту, выполнение полёта или управление воздушным движением. В трагическом исходе этого рейса нет нашей вины.
Да, была школа Боброва и его командиров, была работа и были самолёты и вертолёты, которые ежегодно обновлялись и прибавлялись. Было постоянное переучивание на новую технику. Гремела эта школа и в бардачные времена вечно «трезвого» президента Ельцина, когда авиакомпанией управлял В.П. Дунаев. Вот сколько зависело от человека. Многие аэропорты, как Магнитка, Челябинск, Самара, Пермь, Ульяновск, Оренбург и другие почти что лежали на боку, а мы развивались, покупали новую технику и расширяли географию полётов. Будучи начальником инспекции, я в то время, прилетая в ту же Москву, гордился, что работаю в авиакомпании «БАЛ». В Симферополе после нелепой катастрофы - не удержусь и скажу ещё раз, что не по вине лётчиков, а швейцарских диспетчеров - пограничники и таможенники пропускали наши экипажи без всякого досмотра. Было такое время.
И вот, когда, казалось, так будет всегда, когда основной этап ельцинского бардака был уже позади, когда миновали его нелепые кризисы, компания медленно и верно начала погружаться на дно. Кто в этом виноват? Надежды, которые возлагал коллектив на часто менявшихся руководителей не оправдывались. Роль трудового коллектива была снизведена до минимума и к его мнению местные власти перестали прислушиваться. Сказалась и безнаказанность руководителей, граничащая с вредительством. Одни из них оказались нечистыми на руку, другие ещё и просто пьяницами. Итог закономерен и другим он просто не мог быть. Девять руководителей за последние десять лет! Вы все знаете их фамилии. Да и не в этих фамилиях дело, а в стратегии высших эшелонов власти. Безнаказанность пришла к нам сверху. И вот результат: авиакомпании больше нет и её уже не возродить.
- А что же дальше-то будет, Владислав Дмитриевмч? – не выдержал кто-то. – Нам же за целый год не заплатили заработную плату! Неужели никакой перспективы?
На минуту в помещении повисло тягостное молчание. Молчал и Шахов.
- Да, что же дальше-то? – не выдержал ещё кто-то.
Шахов молчал. Потом заговорил:
- При наличии пассажиропотока в регион будут прилетать воздушные суда других поднявшихся и ставших на крыло компаний. Они и будут удовлетворять потребности пассажиров. Можно будет первое время увидеть на некоторых воздушных судах эмблему нашего региона. Но это фикция. Просто сдадут оставшиеся самолёты в аренду. Но восстановить славу нашего лётного предприятия уже невозможно. Слишком глубока пропасть. В Москве, да и не только, давно удивляются: как же это вы так смогли? И что там у вас, в регионе, делают власти?
Шахов мгновение помолчал и закончил:
- Ничего уже не поправить. Поздно. Да и не хочет здесь никто и ничего поправлять. И в Бронске и его регионе размером с Францию останется один единственный аэропорт. Просто аэропорт. Рядовой транзитный аэропорт. Своей авиации у него уже не будет. И мне остаётся вам сказать лишь словами классика: «Итак, всё кончено, судьбой неумолимой нам остаётся только вспоминать».
Конец романа
P.S.
По некоторым данным авиакомпания, как юридическое лицо, существует до сих пор. Состав её около 10 человек. Она сдаёт в аренду последний, так никем и не купленный, самолёт.
Уфа. 2007г-2012 г