ДГ06-1 Сгорая в пламени
Зажги свечу, и не молчи
Когда душа от боли стонет
Но ни слезинки не проронит,
Сгорая в пламени свечи
Не разогнать туман молвы
В полночной тьме тревоги нашей
Где беспощадно и бесстрашно
Стрела сорвется с тетивы
Стыдясь своей душевной стужи
Не потревожит той свечи
Стрела, летящая в ночи
Когда ответ уже не нужен
Я работал в огороде, когда жена позвала меня в дом. Я зашел, и передо мной стоял человек, который казнил мою сестру. Он был худым и высоким, и я никогда не забуду его выражения в тот пасмурный день в Дейкерене, его пристального взгляда, направленного на лицо моей сестры, на котором почему-то не было никаких чувств. Я знал, что Сборщик Платы за грехи пришел за мной. Ясно, почему за мной, но что ему сделала моя сестра?
- Ваша сестра пришла ко мне, потому что больше не хотела жить. Большего открыть не могу. – Тихо сказал Чернокнижник. И добавил почти шепотом – Джессамин, пойдемте.
От этого шепота мне захотелось заплакать, но не от страха, а от всего того, что томилось во мне все эти годы, от жалости к себе, и почему-то от жалости к нему.
Он ответил на мои мысли. Прекрасно, значит ничего не придется путанно объяснять. Я не боялся смерти, и просто смотрел на него, изучая, желая понять хоть что-то напоследок. Он, как никто, наверное видел и мое мрачное прошлое, и мирное настоящее, которые переплелись двумя нитями, полными невысказанных чувств. Вернее, их можно было высказать, но некому было слушать. А он сказал, что готов выслушать. Его голос, мелодичный и певучий, звучал у меня в голове.
Он проводил меня в свою карету, и мы умчались от моего дома, от всего, что я так любил... Вскоре на горе показался замок Чернокнижника, и я попрощался с жизнью. Но в замке за столом сидел какой-то человек с очень суровым выражением лица. И больше никого.
Я думал, они станут меня бить, или что-либо в этом роде, но колдун обнял меня, и положил свою худую руку поверх моей, попросив рассказать, что же случилось в тот день.
И я провалился во тьму. Потому что это был не день, а ночь. По воздуху плыл сизый дым, и было трудно дышать. Я же запретил им стрелять горящими стрелами, но что сделать с этими идиотами? Мы захватили обоз из шести телег, груженых снизу доверху. И вот одна из этих телег теперь горела, потому что кто-то из моих стрелял горящей стрелой в охранника, но попал в телегу с товаром.
Это был бы богатый улов, если удастся отбить обоз, думал я, доставая на ходу меч. Охранников было человек десять – и все как на подбор тренированные рыцари. Они защищались очень хорошо, но нас было тридцать пять. Да, полудиких голодранцев, но более чем в три раза больше. Мы дрались не менее часа, и в конце концов сломили их сопротивление.
И вот тут на меня кто-то прыгнул сзади. Я упал, но смог вырваться из его хватки. И мы какое-то время боролись на земле. Всполохи от горящей телеги осветили его лицо. Оно было все в крови, и при этом очень спокойным. Задачей этого человека было обезвредить меня во что бы то ни стало. Ему было не важно, что никого с его стороны не осталось в живых, и он не думал о том, что притворись он мертвым, мы бы его просто обобрали, и оставили лежать.
Он дрался без устали, и делал это очень умело. В его глазах была стальная уверенность в том, что он сейчас меня убъет, даже если это будет последним, что он сделает. Он повалил меня, и прижал к земле. В его руке сверкнул кинжал.
Мой меч был давно потерян где-то в темноте на земле – первое, что он сделал – это выбил меч из моих рук. Он также вырвал у меня оба моих кинжала один за другим. Оставался один маленький нож, вложенный в петлю с внутренней стороны рубашки, но до него еще нужно было дотянуться.
Я схватил его кулак с кинжалом одной рукой, а второй нащупал нож под рубашкой. И вот когда его книжал был уже в дюйме от моего глаза, я ударил его в шею этим маленьким ножом. Хлынула кровь. Он очень быстро обмяк.
Когда я сбросил его с себя, и сел, пытаясь отдышаться, стирая с лица его кровь, то в бликах пламени заметил, что у него была разорвана вся одежда, а в низу живота все было сплошным кровавым месивом. И этот человек дрался с такой раной? Я понял, что он был не просто охранник, а профессиональный мерсенарий. А значит, это был не простой обоз.
Когда мы, наконец, закончили сражение, и оттащили охранников в одну сторону, а своих мертвых – в другую, то их оказалось двенадцать, а наших – девятнадцать. Но двое были не охранниками. Один был красиво одетый мужчина средних лет с большим количеством драгоценностей на теле, и в карманах, а второй был совсем молодой мальчик лет шестнадцати.
Мы отогнали обоз в тайное место в лесу, своих мертвых похоронили, а тех оставили – их рано или поздно хватятся искать, а мертвец не проболтается.
Телеги были нагружены тканями, горшками с маслом, и ящиками с сушеной рыбой. Добыча была неплохой. Позже я узнал, что ограбили мы обоз Танарана, и он погиб вместе с обозом, и со своим юным сыном.
Испытывал ли я угрызения совести? Нет. Я жалел погибших товарищей. Мы потеряли больше половины нашей банды. Если меня что-то и глодало, то именно боль от этой потери.
Зачем я занимался разбоем? Смешной вопрос. Потому что разбоем можно получить больше, чем честным трудом. Более того, я был влюблен. Она была очень красивой, но неприступной. Все время требовала денег, и дорогих подарков. Я сходил с ума от любви к ней, ради нее я был готов на все.
Тогда я решил, что завязываю с разбоем. Девятнадцать мертвецов с нашей стороны дали мне понять, что ремесло наше не из легких, и я только чудом не оказался среди убитых. Мы продали все, что смогли, включая телеги и лошадей. Я пришел к ней с карманами, набитыми деньгами.
О чем я тогда думал? О том, что эти деньги не кончатся никогда? Или о том, что возьмусь за старое? Не знаю. Она приняла меня очень ласково, и мы гуляли, и пировали целый месяц. Глупо, теперь сам знаю, как глупо. Но я очень ее любил, и очень желал. И она была моей. Целый месяц. А потом деньги закончились.
И она охладела. Сказала, чтобы я снова шел на большую дорогу. А у меня перед глазами все полыхал тот обоз, и каждую ночь снились лица мертвых моих друзей. Я отказался от этой затеи, и пообещал ей, что найду другой заработок. Но она после этого очень быстро выгнала меня. И, наверное, правильно. Как вы считаете?
- Как вы считаете, лорд Гидеалис? – Произнес я громче.
Не знаю, рассказал ли я все это вслух, или только подумал об этом, но Чернокнижник, и этот, второй, так и сидели, не шелохнувшись.
- Она шлюха, а ты – дурак. – Наконец произнес этот второй. – Значит, мой отец умер очень достойно. Не то, чтобы я сомневался. Ну все, я услышал довольно, читай любимую молитву, и я убью тебя.
Любимую молитву? А я не знаю, какая у меня любимая молитва.
Он подошел ко мне, заставил встать, и обнажил меч.
Я смотрел ему в глаза, и в них полыхали языки пламени. Казалось, еще немного, и пламя охватит его полностью, и он вспыхнет, как свежий смоляной факел... Какая она, смерть, думал я, будет больно? Или сразу наступит темнота? И за мной прискачут черти, чтобы утащить в ад? А может быть, она совсем другая, эта смерть?
Он приставил острие меча к моей шее. Оно было очень холодным, но мне все также не было страшно. Возмездие есть возмездие, чего от него бегать, верно? Жаль, что я не испытываю абсолютно никаких угрызений совести. Что такое вообще совесть?
И вдруг в этой совершенно невыносимой тишине раздался тот самый мелодичный голос, который все это время звучал у меня в голове.
- Помни, Арканд, что ненависть – это оборотная сторона любви. Ты притягиваешь к себе то, что ненавидишь. И ты рано или поздно им станешь. Убив этого разбойника из ненависти, ты запустишь последовательность, которая превратит тебя самого в разбойника, и ты станешь убивать из-за дерева за ящик сушеной рыбы, просто чтобы увидеть мир с его точки зрения. Ненависть – это верхняя часть плоской монеты. Чем быстрее ты бежишь по одной ее стороне, тем быстрее окажешься на другой.
- Ну а что же мне делать??!! – Страшно прорычал тот, кого назвали Аркандом.
- Попробуй любовь. Но, если сначала ты не можешь прыгнуть так далеко – то можно начать с сострадания.
Лезвие меча сверкнуло в воздухе, и за моей спиной раздался грохот. Этот самый Арканд с искаженным от злости лицом буквально разрубил пополам стул, стоявший чуть поодаль от меня. После этого он одним рывком убрал меч в ножны, и вышел за дверь.
И тут я почувствовал, что ноги меня больше не слушаются. Я рухнул на пол, и слезы полились из глаз сами по себе.
Меня обняли сзади. Это был Чернокнижник. Для палача у него были удивительно гладкие руки.
- Только скажите, чем вы опоили мою сестру? Я стоял совсем рядом с эшафотом, но она на меня даже не взглянула. – Меня душили рыдания, но я взял себя в руки, как мог.
- Ничем. Я не могу открыть вам всей ее тайны, но частично она больше не захотела жить из-за преследовавшей позорной молвы о том, что ее брат промышляет разбоем. Она считала, что из-за страсти к продажной женщине вы предали все, во что верили ваши родители. Поэтому она не хотела встречаться с вами глазами.
- Вот это приговор так приговор. – Даже сам удивился, что мой голос не задрожал. -Теперь я готов умереть.
- Это был не приговор. Я просто ответил на ваш вопрос. Я не подписываю ничьи приговоры. Я исполняю те, что люди подписывают себе сами. Идите домой.
Он коснулся моего плеча, и скрылся в темноте лестницы, ведущей куда-то наверх.