Ночь загустела кашей манной. И я была в неё погружена. Плохело. А ждать чего прикажете от густой, холодной, манной, к тому ж еще и буро-оливковой. Бэ!
У фонаря стояла я и вспоминала про когда. Хотелось очень вспомнить, тот момент когда несостыковка молекул химии в моей крови. А после печень точку объявила. Но память, сбитая со счету и с панталыку, скакала по тротуару, как пес, который просится гулять, подразумегрожая, что щщас иначе обоссыт ковер.
- После второго стакана? Али апосль затяжки третьей?
Я точно помнила третий стакан, но потом фууййй, кружится голова и сесть пришлось на четвереньки.
Ночь, улица, фонарный столб и я. Стою в сомненьи пьяном и вижу. Мимо идет Флавио Бриаторе. «Послушайте», - ему шепчу по-итальянски. Не то, чтоб он совсем остановился, но как-то сбросил скорость.
«Не могли бы вы…», - и я смотрю ему в глаза. И, как ни странно, он все с ходу понимает. Неправильно. Сказал: «Спасибо, мне не надо,» - и вон пошел. Но только я, не дурой будь, прикинулась княжной Филипповной и хлоп – в обморок! Он тоже оказался шит не лыком. Достал мобилу и вызвал скорую. Приехала Феррари «Красный крест». Да, у богатых жизнь своя. Ну что ж, нехило, Маня. Покатайся. С разбегу плюх в компост капитализма. Тону.
«Тебя домой или в больницу?»
Меня? Меня – на небо. В заоблачную невесомость, навстречу мне ж летящей Андромеде. Хочу сойтись и разойтись как звуки струнных и ударных, как привиденье и стена, как быль и небыль. Я не успею. Ты подавно. И конь твой мощный если только… а, ладно! Не заводите, я сойду. Зачем тебя я только повстречала.
Я аккуратно дверцу не закрыла. Мужик закрыл. «А что хотела-то?» - «Хотела что? Взять интервью. Да шут с ним…»
«Ну, спокойной ночи, красатуля», - и рёв высокомерного Феррари, распыляясь, поехал сон тревожить мирных жителей Милана.
А у меня одна родня. Столб ты мой фонарный, не стой, остолбенелый.