Родные

Кира Велигина
     Однажды утром я поднималась по лестнице на второй этаж, в свою квартиру. Неожиданно меня остановил голос:
     - Эй, подожди! Стой!
     Я остановилась – и увидела нашего нового соседа с первого этажа. Это был пожилой человек со слуховым аппаратом за ухом и с палочкой, с которой он никогда не расставался. Дверь его квартиры была широко распахнута.
     Что ему от меня нужно?
     - Иди сюда! – почти повелительно позвал он меня.
     Несмотря на свои преклонные годы и палочку, он производил впечатление еще крепкого мужчины, и я медлила спуститься к нему. Кто знает, зачем он меня зовет…
     - Мне некогда, - сказала я.
     Он махнул рукой:
     - Чего там некогда! Это недолго. Старуха моя упала. Я уже во все двери звонил, не открывает никто… Помоги поднять. Один не смогу…
     Он говорил спокойно, «без драм», в его голосе не чувствовалось фальши. Я поверила ему. Подумала об одном: не позволю ему закрыть входную дверь. Но пойду к нему. Скорее всего, действительно что-то случилось.
     … Спускаюсь вниз. Сосед не собирается запирать дверь. Я вхожу в квартиру и вижу… маму. Да, мою маму, которая умерла три года назад. Она лежит в залитом солнцем коридоре, пытаясь приподняться. На мгновение мне кажется, что всё это сон. Потом я соображаю: это, конечно, не моя мама, просто очень похожая старушка. И такая же смертельно бледная и дряхлая, какой была моя мама незадолго до смерти.
      - Это жена моя… ставить чайник пошла, - ворчит сосед. – Поставила! Сына дома нет, а она – вот… как ее подниму!
     И полушутливо, полусердито он замахивается на жену локтем.
     Я кладу свою сумку в коридоре. Подхожу и пытаюсь приподнять старушку. Мою маму, когда она падала, я поднимала легко, но эта пожилая женщина тяжелее. Я приподнимаю ее под мышки, обливаясь потом. Мои силы очень быстро кончаются, но тут приходит на помощь сосед.
     - Подожди, милая!
     И он берет жену за ноги.
     - В кухню ее! – распоряжается он.
     Мы заносим старушку в кухню и сажаем на табурет. Она бледна, как смерть, и горько жалуется:
    - Куда же вы меня – в кухню!..
    Муж молчит. Если бы его не было, я уложила бы ее на простыню и доволокла до кровати – на это моих сил хватило бы. Но при муже это невозможно. Он явно не настроен на «длительные действия».
     - Надо вызвать врача, - говорю я ему.
    Он машет рукой:
    - Не надо! Их вызываешь, а они велят в больницу класть. А в больнице ее через три дня не будет. Нет, пусть уж лучше дома…
     Он не договаривает.
     Я смотрю на бледное, очень старое лицо женщины, сидящей на табурете, и вспоминаю ее сына. Мы с ним еще зимой познакомились и тут же немного поругались. Он приблизительно мой ровесник.
     Я выходила в тот день из подъезда, а он входил. Сильно мело. Он был не в духе. Я замешкалась на пороге. Он выругался:
     - Да иди ты живей, трам-тарарам!..
     Со мной крайне редко так грубо разговаривали. Я молча вышла. Но тут же обернулась. Он почему-то обернулся тоже. У меня вырвалось:
     - Поговори еще у меня! Вот муж придет, он с тобой разберется!
     Он не стал мне отвечать, скрылся в подъезде. Я пошла в магазин, постепенно успокаиваясь. Гнев на этого человека сменился во мне сочувствием к нему.  От хорошей жизни не ругаются… значит, ему очень невесело.
     Теперь я помогла его отцу поднять его мать. Поистине неисповедимы пути Господни! И мне было жаль всю их семью, и больше всего старушку: уложить бы ее в постель, куда ей там чайники ставить…
     Но я не была хозяйкой в этой квартире. И я ушла, сопровождаемая искренней благодарностью моего грубоватого, престарелого соседа.
     Через неделю я встретила его: он прогуливался с палочкой вдоль нашего палисадника. Безрадостно сообщил мне:
     - Жена-то моя еще два раза падала. Еле поднял…
     Он тяжело, горько и грустно вздохнул, не слушая моих утешений.
     - Измучила она меня…
     И пошел прочь – медленно, неторопливо, обреченно.
     Еще через две недели я узнала, что его жена, Нина Фёдоровна, скончалась.
     … Снова нам довелось увидеться дня через три после ее похорон. Сосед сидел на скамейке, сумрачный, с покрасневшими от слез глазами.
     - А старуху-то мою похоронили! – сообщил он мне. И с тихой улыбкой, которой было трудно от него ожидать, добавил:
     - Красивое место выбрали… И знаешь, я там тоже местечко себе присмотрел: оно за мной теперь записано. Смерть – она не спрашивает, когда придти…
     И добавил:
     - Спасибо тебе. Ты мне тогда помогла.
     С трудом сдерживая слезы, я погладила его по руке. Он кивнул мне головой, встал и медленно побрел вдоль палисадника, опираясь на свою палочку, навстречу утреннему майскому солнцу…
     В эту минуту я поняла, что люблю его и его сына. Быть может, именно потому, что у них больше нет ее – «старухи», хранительницы домашнего очага, женщины, потерявшей двоих сыновей из троих, рожденных ею, жены человека, который из последних своих сил ухаживал за ней, а после ее смерти всей душой оплакивал ее…
     Как никогда до тех пор, я вдруг поняла, что все мы связаны между собой узами более сильными, чем кровное родство. Это были нити Господа, соединяющие людей, которые по крови – никто друг другу. Да, по крови мы не родня, но духовная связь наша священней всех сокровищ мира!