Не зря Форт-Лодердейл называли в начале двадцатого века Американской Венецией!
Сейчас можно только гадать, почему Флорида не ушла под воду вместе с другими штатами - ведь Великий Третий потоп 2019 года разобрал на кусочки Землю, изрешетил, искусал!
Ныне Форт-Лодердейл - зелёная пустыня, утопающая в папоротниках и орхидеях. После Великого потопа климат начал резко меняться, и теперь тропические леса занимают девяносто процентов этого некогда прекрасного и уютного курорта.
Курорт! Как только природа не шутит…
Мангровые заросли плотным кольцом окружают штат, ставший островом, - подойти к нему можно только с воздуха, да и то не все летательные аппараты, уцелевшие после буйства стихии, на это способны - это во-первых; а во-вторых - еще одно препятствие : высокие деревья, разросшиеся как сорняки, окутанные лианами, ни за что не пропустят чужаков.
Удивительно, но некоторые «смельчаки» пытались сделать тоннель сквозь мангры. Кто они? Удалось ли им это? Должно быть, это не под силу никому. Чего стоит один запах раффлезии, произрастающей там в изобилии! Этот исполинский цветок - царь тропиков, достигающий в диаметре 376 сантиметров, источает зловонный запах падали. Даже если им удастся пробраться сквозь мангры, защитив себя от этого «благоухания», то долго они всё равно не протянут. На этот смрад слетаются москиты, комары, тропическая мошкара - не те, что лет шестьдесят назад! - теперь ух уколы-укусы смертельно опасны для человека. Эти насекомые - ищейки. Чувствуют эту вонь за несколько километров от её источника.
Нужно быть глупцом или сумасшедшим, чтобы решиться сунуться туда!
***
Лайонел запрыгнул в свой новенький «Бентли» и завел мотор.
Поправив пейсы, спускавшиеся чуть ниже плеч, он посмотрел в зеркало заднего вида, а потом прямо, на дорогу. Пусто. Никого. Значит он без особого труда доберется до дома отца.
Хотя это даже в какой-то степени смешно: ты заключаешь крупную сделку, о которой пишут во всех информационных билетах Нового-Берлина, но в то же время боишься, что тебя, возможно, пристрелят в собственной машине. Но ведь есть же основания!
На душе у Лайонела Даррэля было неспокойно. Это «неспокойно» закралось так незаметно, как появляется на небе грозовое облако в жаркий день середины лета. После этой мысли Даррэль машинально глянул в небо, словно старался найти подтверждение своим размышлениям. Да нет, всё такое полупрозрачное и легкое. В такой день не может ничего произойти.
Даррэль ( он любил, когда его называют по фамилии; это была одна из самых известных и влиятельных фамилий французских евреев, живших в разных частях Европы после Потопа) думал о завтрашнем дне: о том, как он, надев свой пиджак для особых случаев, тот самый, цвета морской волны, отливавший бирюзой, пойдёт на встречу с Мильманом. Надо будет подробнее обсудить все нюансы. Хотя… это же Мильман! Даррэль понимал его с полуслова. А еще он обязательно расскажет отцу, что с ним случалось за эти месяцы. Он невольно улыбнулся, когда вспомнил дом своего отца. По сути, это была самая настоящая изба, зажатая между двух высотных домов в самом сердце Нового-Берлина.
Через час он уже стоял перед домом, чем-то напоминавшем постройку вестготов где-нибудь в Испании. Лайонел громко постучал. Послышались привычные шаркающие шаги по деревянному полу. Тихий шепот, едва различимый, струился из замочной скважины.
- Лайонел, это ты?..
- Ну ведь ты знаешь, что я. Я ведь предупредил тебя вчера вечером в 20:23 о том, что приеду.
Ичабод, отперев два железных замка и щеколду, медленно открыл дверь. И только тогда, когда он увидел сына перед собой, он пригласил его жестом войти внутрь и похлопал его по плечу.
- Пять месяцев, Даррэль! Я не успевал следить за билетами! Ты хоть осознаешь, что ты вытворяешь?.. - он был взволнован, но не злился.
- Я знаю, я вроде бы слышал…
- Он слышал! Бьюсь об заклад, что это не просто слух. Конечно, нас не упекут в стоянки, - он откашлялся так, словно бы кашель избавил бы его от этой мысли, - но надо отдать тебе должное - Даррэли пока что на хорошем счету…
Они прошли вглубь дома - в кухню, занимавшую наименьшее пространство. Солнце уже вышло из-за горизонта, и кухня выпачкалась неаккуратными оранжевыми кляксами - света было слишком много. К приходу Лайонела Ичабод приготовил весьма скромный завтрак: бейгл с сыром, пахлава и маца - достать что-то подобное в Новом-Берлине было невозможно.
- Всё-таки ты прекрасно готовишь!
- Не то, что твой шеф-повар, а? - Ичабод весело ухмыльнулся. - Ну что, сын, рассказывай, как твои дела!
- Ну… я таки открыл сеть книжных магазинов. Плюс к этому мы заключили официальный договор с Мильманом. Я сотрудничаю с его издательством «Рахамим» . В основном они выпускают классическую литературу.
- Неплохо, если учесть, что классику смыло водой.
- Кое-что удалось спасти.
- Это похвально! - он хохотал до слез. - После того, как несколько потопов промыли людям мозги, они начали кое-что понимать!
Ичабод смеялся всё сильнее. Даррэль смотрел на него - и просто не мог не улыбаться.
- Оой… Хотя, конечно, не всю дурь она вымыла. Ну, а ты-то хоть доволен своими занятиями?
И тут вдруг сердце Даррэля сделало сальто-мортале и как-то странно запрыгало.
- Ну… - выдавил он из себя, - в общем да. Иначе… иначе зачем я этим занимаюсь, ведь правда?
- Я всегда знал, что у тебя есть голова на плечах!
Действительно, Лайонел Даррэль был чрезвычайно независимым и смелым. Ему бы вести за собой людей. Толпами! Но порой ему не хватало былой жизнерадостности. Тогда на него накатывали безутешные, как ему думалось, сомнения. Правда, Мильман всегда находил для него ободрительные слова и вечер в баре «У Штэдара»: закрытый бар в подвале, работающий с 21 до 5.
Немного помолчав, Лайонел начал рассказывать отцу, как и чем он жил эти месяцы. А потом вдруг спросил:
- От Драганы не было вестей?
Ичабод с упреком посмотрел ему в глаза, но Даррэль отвел взгляд - и они не пересеклись.
- Ты же знаешь, - его тон сразу изменился, - она - с матерью.
- Ну да.
В это время луч позолотил край чашки к надколотой ручкой. На самом деле здесь всё было надколото. Нужно было только внимательно смотреть. Вот, к примеру, окно, в которое поглядывает Ичабод. На вид оно целое. Целое стекло, целая рама. Выбеленная рама. Верх окна - мозаичный разноцветный витраж, рассыпающий свои краски по столу. Но если присмотреться, то на пыльном подоконнике можно заметить маленькую фотографию матери Даррэля. И вот - еще один осколок.
- А как у тебя на личном фронте?- Ичабод попытался перевести тему.
А вот здесь лучше помалкивать.
- Всё нормально. - Лайонел был уверен, что на этом отец успокоится. Так и получилось.
Зачем ему знать, что Илана ушла? Всё равно Даррэль жил с ней только «для вида».
Ему стало неловко. То есть ему стало неловко еще сильнее, чем прежде. С самого того момента, когда он переступил порог, ему всё казалось ужасно неловким - будто бы он приехал к совершенно чужому человеку. Так получалось всегда, когда он долго не виделся с отцом. Но понемногу неловкость иссякла, и они уже свободно беседовали, как и раньше.
Даррэль трещал без умолку, словно это был последний день, когда он мог говорить. Отец кивал ему в ответ, задумывался, перебирая в руках четки. И тут он вдруг припомнил момент из жизни в Париже.
Золотое время.
Лайонел ощутил, как ком подкатывает к горлу и, как в детстве, чуть поднял голову вверх, чтобы не заплакать. Его неумолимо захватывала Ностальгия и возвращала с бешеной скоростью на десять лет назад.
Тогда он был настолько беззаботным, непостоянным и сумасбродным, что сейчас ему всё это показалось лишь сном, какой мог присниться под утро.
Помогал отцу чинить лодки. Тогда шел только первый год потопа, так что работы хватало. Раз в неделю ходил в кинотеатр, три раза в неделю - в городскую Центральную Библиотеку. Ходил пешком - пять километров до города из пригорода. Потом они, конечно, переехали. В городе ведь можно больше заработать. Но почему Драгана ушла с матерью? Ведь Даррэль точно знал, что она больше любит отца.
Но те дни в порту! Ходил весь день босиком, ночевал, бывало, в лодке. Там была небольшая отдельная пристань, специально для небольших лодок. Со всех сторон облепленная лодчонками - выбирай любую! Старик Ивон никогда не прогонял Лайонела - знал, чей сынишка. Хотя местные его недолюбливали . Чего только не рассказывали, сидя вокруг костра. А он подойди к ним, да и напугай! С таким визгом разбегались!
А день тогда начинался с того, что первый луч солнца, пришедший с востока, всплывал из Борейского Второго Океана, касаясь век Даррэля. Лодка покачивалась на волнах, посланных проходившим лайнером «Диптих». И когда уже становилось слишком шумно, Даррэль, или как его тогда кликали - Дарко, лениво тянулся, зажмуриваясь. Запах рыбы с рыболовецкого судна сильно бил по носу. Значит, уже семь часов утра. Значит, порт уже проснулся, ожил. А до этого просто дремал. Значит, отец появится в мастерской через сорок минут.
Он бежал по пристани. Его приветствовали здешние рабочие: Жером, Луи, Тео, Фабьен - дед Мильмана, многие другие, кого Дарко знал только в лицо. Подбежав к небольшому ресторанчику прямо на набережной, он, тяжело дыша, заглядывал в окно. И точно: Николет несла корзинку с устрицами. Она всегда пугалась его дикого вида. В то время он носил длинные волосы; русые, они выгорали на солнце неравномерно. Но он нравился хозяевам ресторанчика.
Поскольку Мильман учился в гуманитарном корпусе четыре дня в неделю, Даррэлю ничего не оставалось, как дожидаться друга вечером, надеясь, что после тяжелого дня он все-таки придет. У отца Даррэля не было столько денег, чтобы оплачивать дорогостоящее обучение. Вообще немногие могли позволить себе такое удовольствие.
Такие воспоминания всё наплывали на Лайонела. В этой кухне приятно было вспомнить что-то подобное.
С тех пор многое изменилось. Хорошо, что Мильман рядом. Он один из тех, что остался с тех самых времен - и не поменялся. Мильман - ходячее воспоминание.
Прошло несколько незаметных часов. Солнце уже ушло из кухни; нынче лучи вообще перестали попадать в дом - он погрузился в какой-то густой светлый полумрак.
- Останешься до вечера? - Ичабод заваривал чай в высоком фарфором чайнике. Пахло летней малиной.
- Придется.
- Ещё бы! - он заметно помрачнел. - Ты ведь не хочешь в стоянку? Хотя, успокаивает то, что они больше не издеваются над людьми.
Даррэль резко вылетел из своих воспоминаний. Что это за разговоры?
- Ты хочешь сказать, что из Нового-Берлина уже кого-то куда-то забрали?..
- Соломона.
- И что ты слышал?
- Он теперь во Флориде.
Лайонел поперхнулся чаем.
- То есть ты хочешь сказать, что он… он - в Форт-Лодердейле?!
Они молчали всего несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы у Даррэля всё внутри перевернулось.
- Как ты узнал? - он еле выдавил из себя слова.
- От Мейры. Ей повезло, что она задержалась на работе. Ей удалось сбежать. Я её видел в тот же день. Где она сейчас, я не знаю.
Паника пришла к Даррэлю быстро и неуловимо. Она острыми зубами вцепилась в его ноги. Обожгла его руки крапивой. Ему даже почудилось, что кости его ног полезли наружу. Руки задрожали, но он быстро сцепил их в замок. А паника продолжала его грызть. Она тихой поступью подкралась к его спине, в руках у неё были иголки, тысячи маленьких иголочек, готовых впиться в плоть. И она разом воткнула их в его спину.
Издалека донесся голос отца. Шум и гудение в ушах - точно ему с голову засунули старый радиоприемник - мешали что-либо расслышать.
- Лайонел! Ты меня слышишь?
Он чувствовал, что отец бьёт его по щекам, пытаясь привести в сознание. Но он ведь в сознании! Ведь он осознает, что он обмяк в кресле, его тело, начиная со спины, похолодело, и он наверняка побледнел. Он слушал гудение радиоприемника у себя в голове. «Я словно сижу на пороховой бочке», - подумал Даррэль.