Пожар
Это случилось осенью, в октябре 1976 года. Лагерь разбили в 25 км к северу от железнодорожной станции Талдан, на правобережье реки Керак. Обустроились, поставили палатки, соорудили кухню. Рабочие в одной стороне, ИТР в другой. Палатку мне помог поставить муж, а затем уехал на поисковый участок. В этом сезоне он был не в съёмочном, а в поисковом отряде.
Поскольку в октябре уже холодновато, в каждой палатке устанавливали железную печурку, чтобы вечером после маршрута помыться. На печке я грела ведро воды и у входа в палатку устраивала баню, да и приятно, когда в палатке, хоть какое-то тепло. Печки в палатке устанавливались на камни. В бок или потолок палатки крепили железку с дыркой посередине, куда выводили дымовую трубу. Летом печку не устанавливали, и отверстие в палатке закрывалось клапаном. Вот этот клапан и явился причиной пожара, т.к. был не закреплён и болтался на ветру. Я это видела, всё думала пришить его, чтобы при сильном ветре он не прислонился бы к трубе, которая при затопленной печке раскалялась до красна. Вообще в пожаре виновата была я сама.
Осенью в тайге особенно красиво, пестрота красок, по утрам уже лёгкие заморозки, в природе какая-то бодрость, торжественность. В тот день я довольно рано вернулась из маршрута. Растопила печку и поставила греть воду, для «бани». У костра доваривался ужин, очень хотелось есть, подумала, поем, а потом искупаюсь и переоденусь. Налила себе борща (на ведро воды: банка щей, банка борща, 2 банки тушёнки, ввиду отсутствия картошки для густоты – макароны или рис), бросила в миску ещё «каменных сухарей», вкусно.
Не успела я съесть эту похлёбку, как к костру подошла техник-геофизик Роза и сказала: «А Нинина палатка горит». Это было сказано очень спокойно, поэтому никто и не поверил. Роза повторила: « Правда, уже и тушить нечего». Я забеспокоилась, вышла на тропинку, откуда было видно мою палатку, и увидела ужасающее зрелище, горела не только палатка, но и ветка дерева над ней. С криком «пожар» я побежала к горящей палатке, на ходу глотая слёзы. Мне не жаль было моих вещей, я переживала за секретные материалы (топографические карты), которые лежали у меня в полевой сумке, аэрофотоснимки, и за пистолет с патронами. В то время за утрату, порчу секретных материалов могли лишить допуска к секретным материалам, а это значит уволить с работы, в лучшем случае разжаловать в техники-геологи. А за порчу оружия вообще затаскают в Зейский «серый дом» и оружие уже не выдадут никогда.
Однако господь меня хранил и на этот раз. Подбежав к палатке, я увидела свою полевую сумку и пистолет за пределами горящей палатки. Почему-то (а я этого не помнила) я скинула сумку и портупею с пистолетом у входа в палатку. Немного успокоилась, но тут послышались хлопки, похожие на небольшие взрывы. Кто-то крикнул: «Ложись! Патроны рвутся». Посредине палатки под столиком у меня действительно лежали запасные патроны. Мы все упали навзничь. Когда всё стихло, осмотрелись и увидели разбросанные куски тушёного мяса. Стало весело. Ящиками с тушёнкой были придавлены края палатки. Во время пожара деревянная тара сгорела, банки с тушёнкой раскалились и стали взрываться, а патроны и аэрофотоснимки уцелели под столиком в середине палатки.
Палатка сгорает как факел, не более чем за 30 секунд. Погорели все мои вещи, раскладушка, надувной матрас, спальник. Я осталась в том, в чём пришла из маршрута, спать негде, нужно выезжать в Зею. Подошла к шофёру (с нашим отрядом была машина, которая подбрасывала нас к началу маршрутов), попросила его подвезти меня на станцию Талдан к вечернему поезду до станции Тыгда, утром автобусом до Зеи. Водитель согласился, я пошла за рюкзаком, полевой сумкой и табельным оружием. Отсутствовала минут 20. Подойдя к машине, застала такую картину. Водитель сидел в кабине пьяный в хлам, рабочий вертит заводную ручку, пытаясь завести мотор. Из кабины доносятся пьяные крики: «От винта! Заводи!». Стало ясно, что поездка отменяется. Подошёл геофизик Николай Коробушкин (муж Розы) и пригласил переночевать у него в палатке.
Утром связалась по рации с базой партии в Зее, попросила разрешение на выезд для «лечения зуба». Выезжать с поля без разрешения начальства запрещалось. Подошла к месту, где стояла моя палатка. Мои вещи сгорели все, но как-то странно, выгорели клоки. Берёшь свитер вроде бы целый, а сзади зияет дыра и так везде. Очень жаль было купленного накануне в Талдане транзисторного приёмника «Океан». Он был такой красивый в деревянном корпусе, по вечерам при поиске станций волшебно сиял подсветкой. Теперь, вместо него, на земле валялась обгоревшая, расплавленная каша. Сгорел и мой паспорт.
Подошла к машине. Бодрый водитель похмелялся чаем и килькой в томате. До станции доехали благополучно. По прибытию в Зею меня вызвал на «ковёр» начальник партии Олькин Геннадий Фёдорович и сказал: «Нина! Какая серость, поехала в поле, не вылечив зубы, чтобы этого больше не было». Слава богу, что он не знал о пожаре. А то могли бы быть большие неприятности, как нарушение техники безопасности, выговор, лишение премии и прочее.
Олькин Г.Ф. окончил Ленинградский горный институт и был женат на Алле Яковлевне Старк - внучке Оскара Викторовича Старка адмирала, начальника эскадры, командира порта Артур, умершего в эмиграции в 1928 году в Гельсингфорсе (Хельсинки)). К сожалению Геннадий Фёдорович умер в 2008 году в Благовещенске.
На складе выпросила старую палатку, спальник (с отдачей), подкупила немного одежды, надувной матрас и вернулась на нашу стоянку заканчивать работу. Конец истории.