Армейские будни. записки старого пограничника

                ”Да, были люди в наше время,               
                Могучее, лихое племя:
                Богатыри - не вы.
                Плохая им досталась доля:
                Только я вернулся с поля
                Не будь на то господня воля,
                Не уволили б меня!”


Вместо предисловия

Во избежание претензий со стороны наследников и маститых писателей сообщаю, что в записках использованы отрывки из произведений: М.Ю. Лермонтова, А.С. Пушкина, В.В. Маяковского, Б.С. Ласкина, В.В. Ерофеева, А.П. Бородина,  А.И. Мусина-Пушкина, Б. Тимофеева, А.А. и Г.А Вайнеров, Н.Б.  Ливанта,  А.Н. Толстого, Е.А. Долматовского,    П.Д. Когана,       В.И. Лебедева-Кумача,   В.В. Высоцкого, вагантов, В.И Ленина,  Р.И Рождественского, Л. З. Лунгиной (А. Линдгрен), Б.В. Заходера (А.А. Милна),   В.Г. Харитонова, К.И. Чуковского,  А.С. Горохова, М.М. Жванецкого, Антипа Ушкина (http://antipushkin.ru) и  других известных и не известных авторов кроме И.С. Тургенева, которого я осилить не смог. Несколько раз начинал читать ”Отцы и дети” и не осилил, даже когда уже сам стал отцом. Зануда невероятный. Это о Тургеневе. И я понимаю Полину Виардо. Анна Керн ведь тоже убегала, но не далеко. Стихи - то, какие.

С наследниками ясно. На тексты не претендую и в соавторы не напрашиваюсь.
Сложнее с маститыми писателями. Они почему–то думают, что все написал я и советуют поучиться темпу стиха и другим поэтическим премудростям. Узнав правду, извиняются и дают советы настоящим авторам. Наверное. Правда, я не интересовался этим вопросом. Но поскольку мы все из Страны Советов, думаю, что дают. Советы.
P.S. Могу себе представить удивление А.С. Пушкина, когда ему бы рассказали, что стихи он пишет пятистопным ямбом, или хореем. Не помню точно, чем он писал. Мне всегда казалось, что гусиным пером, а тут ямб, да еще пятистопный. Правда, посчитал количество строк, и оказалось, четырёхстопный,  и как утверждает Википедия, -  акаталектический. Извините за бранное слово, но так в Википедии.

А рожа - то была бы у А.С.! Могу себе представить. Воображение позволяет. Ведь Ф. Раблэ читал.
P.S. У многих серьезных маститых писателей (что это, я точно не знаю, но уважение вызывает), может возникнуть вопрос о моей серьезности.

Сразу предупреждаю я часто бываю серьезным, но:
- когда я серьезный, мне хочется выпить водки;
- выпив водки, я хочу спать;
- уснув, я думаю, что уже умер;
- от страха, просыпаюсь, и, поняв, что еще жив, радуюсь жизни.
А маститые писатели сразу умирают? И все!?
 
Вступление

Воспоминания молодости. Станция Усад. Поселок Городищи. Защита Родины. Что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость?

Три магазина. И в каждом вино белое. Водка называется. Красное тоже но хуже. Белое тоже не очень, но крепче. Но с 11 часов. Зато каждый день и без выходных.
Область Владимирская. А в 10 минутах электричкой, уже Орехово-Зуево. И граница Московской области по Клязьме. Клязьма это не то, что Вы подумали, то клизма.

А я пограничник.
”На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
На высоких Клязьмы берегах
Часовые Родины сидят”.
Часовой – это я. Пограничник то есть. Вообще–то, в кино я видел на границе пограничников. Но они ходют. Туды и сюда. То есть, туды ходют, а обратно ходят. Двигаются. А сидят – это часовые.

Пистолет давали. Макаров. Правда, не каждый день. Даже один раз стрелял. Но не попал. Мишень далеко. Прищурился. Мушку вижу, мишень не вижу. Или наоборот. Если рассматриваю мишень, мушка мешает. А может не мушка, точно не помню. Давно это было. Времена древние.
Но давали. Во время дежурства по части. Дежурство – это сложный процесс сидения в кабинете на проходной. С перерывами.
Вечером нужно было пойти в пожарку, посмотреть, не сожгли ли воины друг друга.
В красный уголок техвзвода - телевизор посмотреть и проконтролировать, чтобы не смотрели долго. А то ведь утром что-то таскать нужно, а воины не отдохнули. Порядок прежде всего.
В ВОХР - где старички с берданками охраняют территорию части, и им скучно. Придешь, посидишь с ними, послушаешь рассказы, и им веселее, и у меня служба идет.
Кстати, об электричке. Очень опасный вид транспорта. В субботу и воскресенье поселок вымирал к 11 часам. Только одинокие лица появлялись в окнах, да и то быстро прятались. Почему к 11? Я же писал. Электричка очень опасна. К 11 часам

”В порт,
        горящий,
                как расплавленное лето,
  разворачиваясь
          входила
               электричка "Москва-Петушки".

И не так страшна электричка, как ее рисуют. Страшны пассажиры электрички. Никакая это не чертовщина.  Это рабочий класс Страны Советов. Электричка–то через Орехово-Зуево. И там живут друзья  ткачих.  
А там, еще до знаменитого постановления Л. Брежнева (ЦК КПСС), почему - то по выходным не продавалось вино. Ни белое, ни красное. Пива там вообще никогда не бывало. Да и не пользовалось оно спросом. И народ, измученный нарзаном (нарзан – это для красного словца), набивался в электричку, как сельди в бочку. Правда, сельдь по принуждению, а пролетариат из патриотизма. И место нужно было занять удобное. У самой двери. Зайти последним и смочь туда зайти, так как места уже заняты, и у всех у двери. Самые слабые оказывались внутри и имели большие шансы остаться на бобах. То есть ни с чем.
И 11 часов. Роковое время. Двери открываются и вся электричка, не в смысле электричка, а в смысле ее пассажиры, разделяясь на ходу на три потока, начинали штурм поселка. Магазинов. Я же писал, что их три.  Поэтому и нужно было занять место у двери. Правда, самые шустрые умудрялись вылезть из вагона и через окно. То есть можно было занимать место и у окна. Не очень удобно, но быстро. Не так быстро как у двери, но и не последний  же.

Магазины опустошались за полчаса. Поэтому и нужно место у двери, а посторонние боялись выходить на улицу, где проходила трасса забега измученных нарзаном. Говорят, кого- то затоптали, но я сам не видел. Болтать не буду.
Кстати, об электричке. Это та же электричка, на которой совершил свое знаменитое путешествие из Москвы в Петушки известный русский писатель Венедикт Ерофеев. Результатом путешествия  и есть поэма  "МОСКВА - ПЕТУШКИ", в которой автор прославил электричку, идущую из Москвы до Петушков со всеми остановками, кроме Есино. Почему со всеми, если в Есино нет остановки и зачем остановка, если там нет остановки? Но это уже к Минтрансу. 
И вскользь упомянул станцию ”Усад - 105-й километр”. Веничка. Правда за окном была сплошная тьма, и рассмотреть ему ничего не удалось. Дело ведь было в 11 часов утра, в пятницу, осенью, когда дни становятся все короче, а я производил свои наблюдения  в 11 часов утра, в субботу, весной, когда дни становятся все длиннее. И он пытался все рассмотреть из электрички, а я находился снаружи, а снаружи все виднее. А может, в то время, проводили испытания тонированных стекол, да и перепутали и поставили обратной стороной. Снаружи все нормально и изнутри тоже нормально, так как освещение включено, а рассматривать, что видно из окон, недосуг. Место нужно занять, стоя неудобно. А потом темно и темно, все равно все спят. Это Венечке не спалось, но ведь у него были:     
”во-первых, две бутылки кубанской …….. две четвертинки российской, …. . И  еще  какое-то  красное.  Сейчас  вспомню.  Да  - розовое крепкое ……...”.

Детство
”Нам открыты все пути!
Чтоб до кладбища дойти”.

Вступление получилось несколько странным. Старость. Никакой логики. Ведь я еще, как  бы, и не родился, а уже защита Родины.
Что же начнем  детство, а то ведь непонятно. Может, меня и не было.  Как доказать и кто поверит без доказательств?
”Волокитин, добрый Ваш приятель,
Родился на брегах Клевени,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден Сиверск для меня.”

Для не посвященных. Сиверск -  это район вокруг Новгород-Сиверска и Путивля, длительное время бывшем головной болью для зарождающейся Русской империи. Пограничье Речи Посполитой и Московского царства, где собирались лучшие люди всех народов, чтобы приобщиться к Свободе, Равенству и Братству. И разбойники разные. То Хлопко Косолап, то И.И. Болотников, то царевич Дмитрий, то Лжедимитрий. Без пол-литра не разберешь.
Если кому не ясно, напомню что во время изучения  истории и литературы в школе Вы  Сиверщину  проходили. Помните?
”О, дайте, дайте мне свободу!
Я мой позор сумею искупить.
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недруга спасу!”
Это ария князя Игоря из одноименной оперы Бородина, сына князя Имеретинского, но с фамилией Бородин. Если честно, не уверен, что текст написал он, но других сведений у меня нет.

Игорь – князь Новгород-Сиверский,  поперся куда - то на юг, в район Дона и реки Каялы, просить у половецкого хана Кончака дань, а тот  обиделся, и в свою очередь начал просить дань у Игоря,  да еще и свою дочь ему в придачу вручить. Для укрепления родственных связей. А у половцев была привычка за невесту калым требовать и у Игоря проблема. Дань платить, калым за невесту, а невеста понятно какая, если других женихов нет. Отсюда и все проблемы и переживания.

В свою очередь, жена его Ярославна, которую он оставил в Путивле, ждать его же возвращения под строгим присмотром верных людей, тоже переживала:
"Полечю - рече - зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в Каяле реце; утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле".
Не удивляйтесь, это древнерусский текст, написанный в начале девятнадцатого века русским графом Мусиным-Пушкиным сразу на древнерусском. Граф был большим знатоком древнерусского.
У Ярославны, конечно, другие проблемы, нежели у Игоря. Игорь то веры православной, а православным строго запрещается многоженство. Поэтому в случае появления Игоря с новой женой, старую полагалось или удавить, или отправить в монастырь. Конечно в монастырь лучше, там тоже жизнь есть. Но все в руках князя. Поэтому и переживала.  Неопределенность все - таки. Уж или туда, или сюда. Более понятно, а то одни переживания.
На этом Дону (Дунаеви) и Каяле постоянно происходили какие – то недоразумения. Через пару сот лет после Игоря на реке Калке где – то на Дону войска  Данила Галицкого, Мстислава Удалого и половецкого  хана Котяна  встретились опять
”На том же месте,
В тот же час”,
но уже с Чингиз Ханом, с тем же результатом  и опять победили половцы. ”Место встречи изменить нельзя” – правильно сказали братья.

Правда к моему детству это отношение имеет весьма отдаленное. Это для убедительности.
А все было намного проще. Родился (это я не помню), учился и вырос порядочным оболтусом. Оболтусом не сразу при рождении, а позже. То  есть, уже вырос оболтусом. Поэтому и писатель. Ведь характер зависит не столько от воспитания, сколько от генов. Предков то есть. Что заложили, то и получили.
Со стороны матери известны мне, в основном, буржуи разные и купцы. Мой прадед, Марченко Андриан (со стороны матери), был управляющим сахарными заводами (кажется, у Терещенко). Тот еще буржуй. Имел двухэтажный дом на улице Борисоглебской в Киеве.Отсюда – алчность и недержание денег.

Со стороны отца сложнее. Там несколько другая ситуация. Предки отца, по отцовской линии (его линии), то есть по моей дедовской линии происходят от известного разбойника Хлопка (холопа) Косолапа, осуществившего в 1602 году поход со своей бандой на Москву. И чуть не взял, но пришло разочарование, а  то бы я мог претендовать на Московский трон. На  вполне законных основаниях. Отсюда в моем характере – злобность и склонность к выяснению отношений.

Сразу поясню. Косолап это мое фамилие. А Волокитин - это псевдоним. Писатели ведь всегда берут псевдонимы, чтобы при удобном случае читатели не забросали их гнилыми помидорами, а то и хуже – тухлыми яйцами. Вы нюхали тухлые яйца? То - то. Поэтому псевдонимы. А революционеры брали псевдонимы для другой цели. Те прятались от полиции, так как в основном занимались экспроприацией денег у буржуазии. Проще сказать - грабили банки для нужд революции, а псевдонимы – чтобы легче выехать подальше и уже там, в спокойной обстановке, приближать революцию.
Продолжим.
Со стороны отцовской матери (бабушки моей), генеалогическое древо оказывается довольно запутанным. Конечно, потомственные крестьяне, трудившиеся в имении графа А.М. Миклашевского,  владельца села Волокитино, в котором я и имел честь родиться. Но граф, проводя длительное время в одиночестве (жена его посещала его же два раза, вследствие чего у графа были две дочери),  не чурался простых человеческих радостей, несмотря на родственные связи с Рюриковичами. Это я точно чувствую. Графская кровь, даже в небольших количествах, чувствуется. Отсюда у меня спесь.
И еще. Мои папа с мамой еще и партизанили. Сиверщина – это ведь партизанский край. Отсюда безмерный патриотизм.

Кстати о графе. Одна из дочерей его стала матерью последнего украинского гетмана Павла Скоропадского. А сам  П.П. Скоропадский писал:
”Мы, дети, любили приезжать в Волокитино, так как встречались там с нашими двоюродными братьями Андреем и Василием Олсуфьевыми”.
”Четырем сорванцам было вместе очень весело; постоянные прогулки верхом, ежедневные купанья в Клевени, пикники в чудные дубовые окрестные Волокитинские леса до сих пор мне вспоминаются, как что-то заманчивое и радостное”.
Если честно, то такие же воспоминания и у меня, тем более гуляли мы и купались в одних и тех же местах, но я намного позже. И Клевень была точно такая же. И протекала она по живописным лугам, петляя и размывая берега. И граф оказался неплохим мелиоратором, или нанял кого - то. И прорыли прямое русло, которое ослабило размывание берегов, но ничего не нарушило. И Клевень, даже в моем детстве,  была такой же прекрасной, как и при графе. И чистая водичка, и заросли кувшинки и белой лилии. И трава на лугах в мой рост. Нынешний. Почти. И ямы, которыми нас пугали. И каждое место имело свое название. Мелиорация. Островок. Быстринька. Песочек. Куточек. Буцыкова яма. Буцык – это распространенная у нас фамилия,  и в этой яме один из них и утонул. И еще ямы, в которых кто - то утонул. А может, просто пугали. Кто теперь поймет.
Но пришли мелиораторы – активные строители коммунизма. Решили, что много земли пропадает зря.  Как писал известный биробиджанский поэт:
”Есть такая нужная работа,
Это их с тобой передний край:
Осушать поля и осушать болота,
Чтобы был высоким урожай”

 И осушили. И прорыли трактором С-100 огромную канаву через весь луг. Прошла зима. Потом паводок (разлив – но не тот) и от канавы ничего не осталось. Повторили еще раз, результат тот же. Но ”нет таких трудностей, которые не создали бы себе большевики, чтобы потом их героически преодолевать” и уже по Клевени пустили экскаватор для углубления и расширения. Результат не замедлил сказаться. Уже к следующему лету было полностью прекращено размывание берегов. Клевень превратилась в сточную канаву с глубиной по колено и плывущим по ней неопределенного происхождения  мусором. И трава исчезла. И луг превратился в выжженную пустыню. И коров негде стало пасти. И купаться тоже негде. Зато посадили коноплю, и она выросла. Высотой сантиметров двадцать. И энтузиазм пропал. И о мелиорации забыли. Но ведь осушили же.
Грустно получилось, но это уже к концу детства. А детство – как детство. Весной подготовка удочек к лету, летом рыбная ловля пескарей, осенью подготовка лыж к зиме, ну а зимой, конечно, катание на лыжах. Особым шиком тогда считалось катание на лыжах, когда температура была ниже – 30 и из школы нас отпускали домой, чтобы мы не замерзли.
Школа конечно. Ничего особенного. На втором этаже красовалось красное полотнище с надписью ”Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме”. Школа и школа. Изучение природы вещей и  разнообразных образов борцов с темным  лучом в светлом царстве и наоборот. Со светлым царством в темном луче. Варианты разнообразные. То шкаф продадут, то вишневый сад, то на рельсы лягут и поезд ждут. Отрежет голову или нет? В зависимости от результата и оценивалась степень борьбы угнетенной женщины в буржуазном обществе.  Сейчас дело совсем другое:
”Трагедия Анны Карениной сегодня уже пустое место, потому что колесо паровоза, под которое легла голова Карениной, для современной женщины не может разрешить противоречия любовной страсти и общественного  порицания”.

Поскольку мне не было никакого дела до любовной страсти угнетенной женщины в буржуазном обществе, а  изучать образы темного луча и светлого царства было очень скучно,   русскую литературу я не любил, а читал только классиков зарубежной литературы. Золя и Арагона, Гюго и Дюма,  ну и остальные в порядке алфавита. Арагон не из классиков, но зато коммунист. Из Дюма в библиотеке было только ”Десять лет спустя или виконт Де Бражелон”. Или в обратном порядке. Точно не помню. Да и не произвело на меня впечатление. Позже уже были фильмы по Дюма. Это интересней. Там читать нечего, нужно смотреть. Гонки на лошадях, фехтование и пьянки лучше смотреть. Впечатлений больше.
И читал все подряд, все, что было в библиотеке. А библиотека была не плохая, как я теперь понимаю. Доходило до абсурда. В восьмом классе я прочитал Ф. Раблэ ”Гаргантюа и Пантагрюэль”.  Мне не понравилось. О чем это – до сих пор для меня большая загадка. Зато с чистой совестью могу сослаться на знакомство, которое многим не доступно. Правда  с того времени помню и одну  историю об английской принцессе  (кажется Анне). О чем, не скажу, а то можете неправильно истолковать.
Правда, позже наверстал литературу, когда никто уже не требовал изучать образы.
Раннее детство проходило вполне счастливо. Войны уже не было. Правда и денег тоже. Но у нас и деньги были не нужны. Ну, разве, соль купить или спички. Без этого ведь жизни нет.
И поэтому каждый год, летом начиналась война. То есть в течение недели шли разговоры о том, что американские империалисты уже в Путивле и не сегодня-завтра будут уже у нас. По трансляционной сети начинали транслировать патриотические марши. Трансляционная сеть у нас была, а то ведь как собрать на войну или трудовые подвиги. Поэтому во всю громкость ”матюкальника” по селу раздавалось:
”Слушай, рабочий,
Война началася,
Бросай свое дело,
В поход собирайся!”.
Правда работу и так бросили, даже без призывов. Это дело святое. Женщины  начинали тихонько выть. Опять одни останутся. Правда, один лишний рот отпадает.

Или:
” Комсомольцы-добровольцы,
Мы сильны нашей верною дружбой.
Сквозь огонь мы пойдем, если нужно,
Открывать… ”
Мужики собирались кучками  и, открывали  и выпивали  от устатку по бутылочке самогона, советовались. Что делать? Связи с районом нет. Телефон уже не работает. Враг уже в райцентре. Да телефон  и в мирное время не работал.
Ждать мобилизации или в добровольцы? Опыт уже был. В 41, не дождавшись мобилизации, человек 10 ушли в добровольцы, но не в огонь правда, а в лес. А когда пришли немцы, добровольцы переместились на чердак школы. Ближе к дому. Кушать - то хочется. А немцы, в свою очередь, тоже провели мобилизацию, но уже в полицию. Среди мобилизованных в полицию оказались очень информированные и рассказали немцам о добровольцах. А немцы ведь тоже социалисты, и тоже строили социализм, поэтому обиделись и расстреляли добровольцев прямо в школьном дворе. Потому как у них:
”Всенародно отмечается первомайский  праздник, с вождями. По улицам и площадям проходят под звуки «Интернационала», но с другим текстом. У всех на грудях – значки с портретом Гете, в  обрамлении серпа, молота, черного орла и свастики”.
Мобилизации нужно ждать, и какая разница, кто ее проводит. И поэтому во дворе нашей школы небольшое кладбище, рядышком с волейбольной площадкой. Потом Красная армия вернулась, но перезахоранивать не стали. Ведь неизвестно, где добровольцы были.  Но и матерей не наказывали. Немцы уже наказали. ”Хотели как лучше, а получилось как всегда”. Это я о матерях.

А войну без спичек и соли пережить нельзя. Когда народ уже совсем дозревал, грузовик привозил соль. Не фасованную. Россыпью. Фасовать некогда. Враг у ворот. Ее ссыпали в небольшую хибарку и все село, от мала до велика, стояло с мешками в очереди, а то ведь войну не пережить. Хибарка от дождя соль оберегала. За день ведь не успевали. Когда соль заканчивалась, все успокаивались. Ведь соль есть. Хибарку закрывали до следующего года. И война отменялась. И так каждый год.
Хибарка кирпичная, от графа осталась. Наверное, к войне готовился. А строители коммунизма все не успевали построить что-нибудь. Все заняты были построением светлого будущего.  Все ждали что:
”Все будет у всех. У каждого мертвого будет припарка. У каждой козы – баян, у каждой свиньи по апельсину, у барана – новые ворота”.
И школа нам от графа осталась. Богадельня для стариков из окрестных сел. Двухэтажная, из красного кирпича и с излишествами разными. Но кино как ”важнейшее из искусств” тоже было очень полезно для строителей, поэтому треть школы занимал клуб. Там и кино, и собрания, и другие культурные мероприятия.

Привозили передвижку, запускали движок и под его грохот  смотрели разные фильмы о трудовых буднях строителей. Но если звук погромче, то нормально. А так как здание старинное, то, как и положено, были подземные ходы. Куда, не знаю. Входы забросаны камнями. Но со стороны сцены клуба была какая-то яма. И из нее подземный ход прямо на сцену. И, конечно же, широко использовался. Шик то, какой. Правда там темно и страшно. А через форточку в окне, когда уже погасят свет, намного проще. И ”кинщик” не видит, да и не интересовало его это. План выполняется и ладно. Но когда привозили фильм ”До 16 лет”, ”кинщик” зверствовал и до начала фильма детей не допускал, даже за деньги. Порядок, прежде всего, а то и по шапке дадут. Потом ему нужно было фильм крутить, да и роль свою он выполнил. И общественность тоже успокаивалась. Фильм  начался. И уже можно было через форточку или подземный ход. Да и смотреть можно было прямо на сцене, с обратной стороны экрана. Звук есть, картинка есть. Ну, бегут в другую сторону, ну и что. А кто знает, в какую сторону правильно бежать?  А когда привозили индийские фильмы (”Господин 420”, ”Бродяга” или другие) общественность начинала активно обсуждать ”можно ли смотреть детям?”. Там весь фильм пляшут и поют, посылают друг другу воздушные поцелуи, а в конце появляются дети. А это всегда подозрительно. Особенно при развитом воображении. А в этом смысле, воображение было развито у всех. Это же не уборка урожая.
Ну, культурная жизнь у нас была очень развита. К осени, убрав в основном урожай, председатель колхоза заказывал культурные развлечения. В основном в парке. В воскресенье объявлялся выходной. Вечером. На грузовике откидывались борта, сооружалась сцена, и Сумской драматический театр показывал свои драмы, больше похожие на комедии.
Как то перед спектаклем главный герой-любовник все пытался совратить местную красавицу. Вешал лапшу на уши, обещал главные роли в театре, пыжился и надувал щеки. Но Зойка была не из таковых. Она уже несколько лет жила в Станиславе (Ивано-Франковск сейчас) и пользовалась там непререкаемым авторитетом. Сначала на улице, а потом и в гостинице. Конечно можно и лапшу, но деньги вперед. А у героя-любовника денег кот наплакал, да и то в прошлом году.

Зрители располагались прямо на земле, а некоторые приходили со своими стульями. Как кто мог. Зрители, не искушенные в большем искусстве, воспринимали все очень серьезно. И когда главный герой-любовник попытался повалить главную же героиню на диван, сооруженный из подручных материалов, и на нем даже сидеть нельзя было, из зрительного зала, то есть из толпы зрителей раздался оглушительный женский вопль:
- Ой. Тут же діти.
Діти, это дети на русском. Главный герой от неожиданности так испугался, что уронил героиню на сцену, убежал и вернулся только через минуту и уже до конца спектакля к главной героине даже не приближался. И наградой актерам были оглушительные аплодисменты. Зрители расходились по домам с большим удовлетворением, полученным от приобщения к великому искусству, но в недоумении.
- А шо ж було далі?. Чи поженяться вони, чи як?
Впрочем, реакция стандартная. И на все фильмы тоже. Даже на фильмы о трудовых достижениях передовых рабочих успешно решающих производственные проблемы в отсутствии женщин. Воображение дорисовывало женщин за кадром. Искусство великая вещь.
А то пригласил председатель сборный концерт - солянку. Не знаю точно, как это называется. Ну, такая группа великих актеров, которые разъезжают по деревням и демонстрируют великое искусство прямо, можно сказать, у вас дома. Но стоимость билета 5 рублей. Это бутылка шампанского, которая стояла уже пятый год в нашем ”Сельмаге”. Да у нас таких денег, сразу 5 рублей, отродясь в руках  никто не держал. Но уборка закончилась, и председатель из кассы колхоза сразу за всех заплатил. Все были счастливы. Шара великая вещь. Если не задумываться, откуда он эти деньги взял. В конце года выплаты по трудодням за год, и какая разница  10 копеек на трудодень или 8. Но это потом, а сейчас уйма удовольствия. Правда, оперные партии мало кого интересовали. Пошловатые шуточки конферансье мало кто понимал, там без переводчика обойтись невозможно, а переводчиков и не было. Больше всего понравился фокусник, собирающий деньги у всех с самых неожиданных мест, и они так весело звенели в его кружке. Правда, содержимое кружки он не показал, но все равно все поверили и, расходясь, женщины живо обсуждали настоящего мужика, к которому деньги сами липнут.
Но не только искусством жил я. И трудился. В колхозе. Уже после 10. Воду куда отвезти. Запрягаешь клячу в бочку. Вода на бригадном дворе в большом баке. Кто воду в бак наливал, не знаю. Да и неинтересно это мне было. И на поле. Там без воды ”и не туды и не сюды”. За день пару раз.

Или нужно сено привезти. Но это уже задание ответственное и я только в помощниках. У труженика. Запрягли лошадь в телегу. Устроились поудобнее, и лошадь пошла. Дорогу она знала. Поэтому можно было поспать, так как укачивает сильно.  Часа через два приехали. Нужно с дороги отдохнуть. Полчасика отдохнули. Пообедали, чем бог послал. Бог обычно посылал сало с хлебом и молоко в бутылке от вина с пробкой из початка кукурузы. После обеда нужно отдохнуть. Поспать под стогом сена. В тенечке. Поспали?  За работу. Я вилами сено подаю, труженик укладывает на телегу. Достаточно? Значит, домой. Влезли наверх, и лошадка пошла уже домой. И ей хочется, и нам тоже. К вечеру и дома 
Правда, мне быстро надоедало. Платят все равно трудоднями, да и то в конце года. Да и кто их мне отдаст. Поэтому:
”Я с детства не любил колхоз!
Я с детства развозил навоз!”
И мысли приходили:
”Уеду куда-нибудь в Стерлитамак и стану нахи­мовцем”.
Детская мечта о море. Но не исполнилась. Я потом передумал.
Но и гены тоже. Весь в отца. Он тоже не очень любил каждый день ходить на работу. Быстро надоедало. Правда было время, когда и он ответственно трудился. Сразу после войны. Партизан заслуженный. И конечно председатель сельсовета. А то кто же. Кто-то же должен. А там деньги, какие то. Небольшие, но на самогон хватит. И друзья. А потом недостача, а отдавать то из чего. Ни кола, ни двора. И на год в тюрьму. Отработать то нужно. Правда, наказанием у нас это не считалось. Все продавщицы магазина ”Сельпо”, колхозные бухгалтера, все, кто имел дело с деньгами, должны были отсидеть годик. Работа такая.
Зато потом до сих пор яркое воспоминание о приезде отце. Мне 4 года. Елка. Игрушки. И я очень, почему- то  стесняясь, спрашиваю:
- Це Ви привезли?
И помню до сих пор. ”Вы” на этом закончилось. Познакомились, и уже, всегда – ”ты”. Правда, у нас (в селе) это было не очень принято. Мой одноклассник Коля Борбат, узнав, что родителей я называю на ты, очень осуждал. А увидев у кого-то оторванную пуговицу, очень возмущался. Зачем Мать, если не пришивает пуговицы. Вернувшись из армии с молодой женой (без благословения родителей), был выгнан с ней же (женой) из дому. Уважение должно быть взаимным. И не в пуговицах смысл жизни.

Борбат – это такая распространенная у нас фамилия. Был даже главный бухгалтер колхоза – Борбат. И у него было пять сыновей. Пух, Бздюх, Мака, Срака и Дрипа. Так папа их  называл. Старших помню мало, они куда-то слиняли, а младший Дрипа на пару лет моложе, и лучше мне знаком. Когда он был малым и, услышав кудахканье курицы, говорил:
- Мамо. Ко-ко.
Ему мать отвечала:
- Ко-ко не можна. Ко-ко папі.
А как звали Дрипу по паспорту я не знаю и тогда не знал. Достаточно было – Дрипа.
А мой отец больше любил интеллектуальный труд. Пожарник, к примеру. Помпа ручная была. Ее на телегу, и уже пожарная машина. И пожары не каждый день. Можно поразмышлять о ”судьбах интеллигенции в русской революции” лежа в тенечке. О ”судьбах интеллигенции”, я конечно преувеличил. Были и более прозаические мысли.  Где взять и за что. Мысли разные. Или песенку спеть:
”Нам весело не пьется,
Мы песенку поем,
А в песенке поется
О том, как мы не пьем”.
Он был ”сторонник труда безударного”. Отсюда и у меня тяга к писательству.
А как же мать? Тоже партизанила. С отцом, у Ковпака. А потом в учительницы. И нужно было нести высокое и светлое в массы. И обед приготовить. Поросенка покормить, кур.
И ”Цвети, страна, где женщина с мужчиной
В одних рядах свободная идет!”
В свободное время. Когда есть  время.
Но от нее у меня развилась усидчивость. Я мог целый день просидеть с книжкой. Или пролежать, если книжка была интересная и в школу идти не хотелось. Тогда утром изображались ужасные боли в области горла и головы, кашель и отвращение к любой деятельности. И тогда мне разрешали  в школу не идти, и можно было дома спокойно пролежать весь день с книжкой. Я так и не узнал, верили ли мне или не верили? Разница – то, какая. Может и сами понимали, что ребенку нужен отдых от великих свершений.   И результат налицо:
”Глядя на меня, у меня волосы встают дыбом”. Те,  что остались.

Но и патриотизм тоже помню. Безмерный. А кто мерил?
Освоение целины, и сразу добровольцы. В смысле, разнарядка из района. По одному добровольцу на великое дело.  И конечно энтузиазм. Безмерный. Добровольно, конечно, но ехать все  равно нужно.
”Нам путевка в жизнь райкомом вручена,
Стала нашим новым домом целина.
Мы в степи подняли горы золотые, горы
Драгоценного целинного ……”.
Последнее слово я пропустил. Попробуйте сами найти рифму. Вариантов множество и остановиться на каком то конкретном  трудно.
И старший брат моего одноклассника Пети Мороза сразу в энтузиазм ударился. Тем более и не спрашивали. И поехал. Но разошелся во взглядах на аппетит. И через пару  месяцев вернулся. А ведь комсомолец. И общественное порицание. И под вопросом  комсомол.    
Но ошибку допустили сразу. У нас ведь паспортов не было. А целинникам выдавали. А то, как понять, кто это. А он не выдержал позора, да и уехал. Паспорт то уже был. И уже не возвращался. Наверное,  боялся. А может тайно к  родителям и приезжал. Не знаю, я не видел.

И я был патриотом. И комсомольцем. После седьмого класса, летом, собрали нас отличников и хорошистов и предложили вступить. В комсомол конечно. А то, во что Вы подумали, для нас было обыденностью. По возрасту еще и не подходим, но план не выполняется. И так сойдет. Нужно в Путивль съездить и в райкоме комсомола ответить на разные вопросы. Они то и сами толком не знают, но положено. И вопросы разосланы по району и спрашивают:
- А за что комсомол получил ордена?
Сами рассылали, сами спрашивают. Интересный народ эти профессиональные комсомольцы. За душой было 10 рублей, которых не хватало до получки, а теперь все банкиры. Кроме тех конечно, кто вовремя не сориентировался. Но эти тоже, уже на ”мерседесах”.
Детство у меня получилось затянутым. До 11 класса. Это, чтобы успеть к кукурузному хлебу.
Как писал поэт:
”Я знаю, украли они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года”.
А кто украл, толком не объяснил. У нас и жидов- то, не было. Одни патриоты и правоверные коммунисты. А хлеба все равно не было.

Но школу закончил. Уже среднюю, общеобразовательную. У нас производительность после войны была маленькая и школа стала восьмилетней. Поэтому в Баничах. Это совсем рядом. 12 километров.  На велосипеде минут сорок. Но летом. Весна – осень.  И на каждый год новый велосипед. Езда то с гонками по бездорожью. И каждый хочет начать грызть гранит науки первым.  Поэтому и гонки.
Ну а зимой, или на лыжах, или там,   в ”прыймах”. Квартиру снимать нужно. Было и общежитие, но на несколько человек. Поэтому от достатка. А у меня мать зарплату получала деньгами. Поэтому нужно было снимать.
Помню. На лыжах в Баничи. Правда, не в школу, а в выходной, в воскресенье. Дело там у меня уже было. И на лыжах. По дороге скучно. Она петляет, и поэтому долго. Поднялся я на пригорок, взял курс на Кочерги. Это село такое между Волокитино и Баничами. По полю километра два. Ориентир - опушка леса. И вперед. Начался снежок. Быстрее. А там и метель. Ускорил шаг. А опушка все там же. Но ”упорство и труд все перетрут”. Часа через два достиг, а там уже овраг и Кочерги. И пацаны, все знакомые, и катаются на лыжах. Что им дома не сидится. Но мне некогда. Дальше. И мостик через канаву. Тот, который я два часа назад уже проехал.  Стало скучно. На лыжах расхотелось. А тут грузовик в ту сторону и водитель подвез. А то бы дело не состоялось.  
Учился я хорошо. Почти отлично.

С математикой никаких проблем. И Иван Савельевич, учитель математики, нас с Сашкой Крючковым уважал. И на контрольных  специальные задания давал, а потом предлагал поменяться  вариантами. И мы успевали. А мог и клизму вставить, но по делу.
С физикой тоже не было. Иван Дмитриевич даже позволял мне с ним весь урок спорить по поводу фазы. Ему уже было ясно, что он неправ, но, как же, согласиться. А я, как баран, уперся, и подавай мне фазу. Пару лет назад встречались. Спросил у моей жены (он), кем я работаю, и, услышав – ”старший научный сотрудник”, удовлетворенно кивнул. Откуда ему знать, что это. Я и сам толком не понимаю. Когда я  приезжал в Волокитино, и меня спрашивали, чем это я занимаюсь на своей работе,  я, сопя в две дырочки, пытался объяснить популярно:
- Ну…. Вот…
Все понимали, что работа очень секретная. Ну, очень. А то к ним приезжали гости из самой Москвы и, ловя ”клуней” рыбу, рассказывали, как они запускают спутники. Все, кто приезжал из Москвы, запускали спутники. Откуда столько спутников, не говорили. Наверное, и американские тоже запускали они.

”Клуня” это такая штука, которой рыбу ловят. Не удочка, а такая конструкция из палок с натянутой на них сеткой. Рыба, конечно, не клевала, но если ее туда загнать, то  можно потом и поймать, но уже руками. Если конечно успел из воды достать. Не рыбу. Клуню.
Да. Снова о школе. И с химией особых проблем не было. Учителя молодые. Только после пединститута. Муж и жена. Василий Васильевич и…. Не помню. Но очень молодая и стеснительная. И в миниюбке. И ребята любили сидеть на первой парте и ронять ручки под стол. И долго не могли их там найти. А она краснела. Наверное, от того, что они такие бестолковые и не могут ручку найти.  А Василий Васильевич был очень деятельным и с нами дружил. Наверное, потому и быстро спился.
А с химией я был знаком прилично. Часто  делал бурду. Это  смесь воды и перекрученной с сахаром смородины. Вещь очень вкусная. Особенно, если ничего другого нет. И опыты по химии заодно.
И биология тоже неплохо. Как говорила наша учительница биологии:
- Ой хлопці. Учіться. А то спитають… А ви…
Но, у фельдшера в Волокитино, умерла жена. Учительница. А он привык. А наша не замужем. И ушла от нас к фельдшеру. И я так и не узнал, что спросят, и что я должен ответить.
С литературой, так себе. Но всегда можно переписать образ из учебника, переставив слова. К этому относились с пониманием. Это лучше, чем свои скудные мысли излагать. Договориться можно до многого.  Особенно болтунам.
Хуже всего с историей. Вера Ивановна сама была очень хвастливой и всем рассказывала, что на нее нет  управы, и никому она не подчиняется. А когда я спросил:
- А если партия прикажет?
она начала  рассказывать о непартийности,
- а если Родина прикажет?
нукала, пукала, но толком объяснить не смогла.
Но была не злопамятная. В отличие от некоторых не злопамятных, которые просто зло помнят и память хорошая.

И получил я на выпускном экзамене пять по истории. Правда, тоже историк и старый балтийский матрос, а заодно  завуч, неосторожно предложил:
- А  расскажи-ка ты мне, козаче, о правом и левом уклоне в партии.
Поскольку он не уточнил, какой партии,  у меня возникла заминка. Да и до сих пор не знаю кто Бухарин, а кто Пятаков. И Зиновьев с Каменевым. Или  наоборот. Потом я наверстал, но не о Бухарине с Пятаковым. Но об этом позже.
План утвержден в районе и, нарушать его нельзя никому, даже старому балтийскому матросу.  И поэтому медаль. Серебряная. Но мне достаточно.
Затянулось мое детство до одиннадцатого класса.  Ничего не поделаешь. Но заканчивать нужно, а то   детство никогда не закончится.

Мои университеты

”Мы все учились понемногу,
                Чему-нибудь и как-нибудь,
Но воспитаньем, слава богу,
            Только я могу блеснуть”

К сожалению, детство мое затянулось, и  в ”люди”  я попал уже потом. После университетов. В отличие от пролетарского писателя, ярко живописавшего жизнь российского купечества и буревестников. С купечеством понятно. Сам не чужд. А что такое буревестник, я не знаю.       Знаю, что ”черной молнии подобный”. Но даже с моим довольно развитым воображением не представляю, как это.

Сразу же напомню ”Потом я наверстал, но не о Бухарине с Пятаковым. Но об этом позже”. Я действительно наверстал. Весь первый курс университетов я прилежно изучал историю КПСС, так как без этого истории не существовало. Вообще. Я и наверстывал. И когда доцент Денисенко, на первом же экзамене, выслушав галиматью, списанную с учебника для школ политпросвещения,  предложил:
- А назовите, хоть одного, члена ”Группы освобождения труда”, и услышав в ответ без запинки:
- ПлехановИгнатьевЗасуличДейчАксельрод, удовлетворенно кивнул, и, почему-то, ехидно улыбаясь, сказал:
- Вижу, учили.
И получил я твердую пятерку. От чувства огромного удовлетворения  я, в дальнейшем, энтузиазм  укротил и, поскольку, меня о ”Группе…” больше никто  не спрашивал, это была последняя пятерка по общественно-политическим наукам, которых было великое множество. Сразу поясню для молодежи. Учебник для школ политпросвещения, это такая небольшая книжица, в которой, в популярной форме, для  начинающих партийных работников, разъяснялось все, что им нужно знать. Партработникам.  А так как знать им нужно было немного, то оторвав обложку и засунув за пояс, всегда можно было иметь помощника в трудную минуту.

Да. Партполитработа сразу сказывается. Я, непроизвольно, без умысла, перешел на сложноподчиненные предложения, в которых
 ”автор, использующий причастные обороты, должен не забывать о пунктуации”,
а я  в них путаюсь.
А для партполитработников  это хлеб,
ибо…  потому что… и помните о том, что..., а  с  точки зрения банальной эрудиции, каждый локальный индивидуум, метавизируя абстракцию, не должен пренебрегать критериями утопического субъективизма.
И в конце уже не понятно, что было в начале. А это и есть хлеб для политработников. Если не понятно, послушайте наших депутатов. Изъясняются они,  так же. Происхождение ведь то же.
Поторопился я похвастаться своими успехами в истории КПСС, а ведь еще и университеты не начались. Придется начинать сначала.
Начало было прозаичным. Экзамены по математике. Устный и письменный. И обе пятерки. И зачисление в политехнический, тогда еще не университет. Досрочно. Без физики и др. Ведь балтийский матрос не осмелился испортить мне аттестат.
И ”Тихо плещется вода,  голубая  лента.
Вспоминайте иногда вашего стyдента”.
И начались мои университеты. И начал я грызть гранит науки. С первого сентября в селе Лисныки под Киевом. Гранит оказался довольно знакомым. И затруднений особых это не вызвало. Помидоры разные, кукуруза,  картошка, и даже, один раз, виноград. Как туда попал виноград и что потом  с ним делали, я до сих пор не знаю. Наверное, ”шмурдяк” делали. Ни на что другое использовать его было невозможно.
Здесь же в Лисныках, точнее в автобусе по дороге в Лисныки, возвращаясь из Киева, куда я сбежал на футбол, познакомился с однокурсницей. И как настоящий мужчина вынужден был жениться. Через 5 лет. И теперь несу эту ношу до сих пор. Осторожнее нужно ездить в автобусах. Это ведь транспорт повышенной опасности. Но и   университеты тоже.  Можно считать, аспирантура.

А с октября началась фигня разная. Истории КПСС. И другие дополнительные науки, не имеющие никакого отношения к истории. Зачем нам морочили головы, до сих пор не знаю. Инженеру  было достаточно знать историю КПСС, марксистско-ленинскую философию и политическую  экономику социализма.  Правда, в изучении их я особых успехов  не достиг. Кроме первого курса. Наверное, туповат был. И никак не мог отличить  Ницше от Фейербаха, а Фейербаха от Ленина. Но полностью согласен что:
”обобщая свое понимание единства опредмечивания и распредмечивания, Маркс и указывает на совпадение изменений обстоятельств и человеческой деятельности как на характерную особенность практики”.  Сказано здорово и добавить нечего.
Чем потом и  занимался.
Правда, не читал я их. Только открывание первоисточника навевало такую скуку, что сразу же хотелось пойти куда-нибудь.
В кино, скажем. Кинотеатр им. Довженко был рядом и очень часто выручал. Там я познакомился с Дартаньяном и Фантомасом, Мухтаром и Белым Бимом, конечно же Фантомасом. Как же без Фантомаса.

Или зоопарк. Совсем  рядом.  Там можно зверей подразнить, зная, что они в клетке и ответить тем же, не смогут. А это придает особенную смелость. Молодость глупа. Это теперь я знаю, что клетки  могли быть и поломаны, и лев,  видя такой интерес к себе, мог и выскочить. Поиграть   и ему хочется. Особенно если мясо близко.
Еще лучше Пушкинский парк. Тоже рядом.  Даже лучше в Пушкинский. Там у входа он и стоит. Александр Сергеевич. И с ухмылкой следит. Знает, зачем мы туда идем. Это уже на втором курсе. Уже ознакомились, разделились на группы по интересам.
Первая пара уходит на сон, ко второй паре подтягиваются самые активные любители лицезреть  А.С.
Саша Зуев говорит:
- Ну что? Будем сидеть здесь или на воздухе?
Недолгое замешательство и компания уходит грызть гранит, но памятника.
По ул. Полевой, прямо и, не доходя до памятника, останавливаемся в задумчивости у гастронома. А деньги- то есть? И начинается сбор средств. Кто сколько может. Сколько у кого есть.
Саша Зуев обычно достает из кармана 22 коп:
- Все что есть. Батя дал на сигареты 50 коп, а я сигареты уже купил.
И демонстрирует две пачки ”Прима” по 14 коп, что, конечно же, убедительно. Но некоторые  побогаче и не курят.
В гастрономе ”Біле міцне” по 1 р. 22 коп. (биомицын называется). А то и ”Портвейн белый таврический”,  но по 1 р. 37 коп, что существенно дороже. А при удачном раскладе уже там, в парке, ”Рымникское”, но уже по 1 р. 50 коп. Но при удачном сборе средств.
А на закуску тоже нужны средства. Там сразу за А.С. стекляшка с верандой на воздухе. Даже две.  И открываются к 11 часам. Как раз  ко второй паре. И шашлыки по 40 коп. Сырые еще, но уже горячие. Но ведь горячее сырым не бывает. Особенно с ”Біле міцне” по 1 р. 22 коп.  А средств не всегда хватает. Поэтому все может быть. И даже хорошо,
”если насмерть не съедят  на хмельной пирушке”.
Гранит  рядом и не подсматривает,  спиной к нам. Деликатный очень. Понимает, чем мы заняты. Ведь не зря встречал нас с ухмылкой.
И до последней пары, а потом уже можно расслабиться. Пойти дальше в парк. Отдохнуть на скамеечке. Покормить белочек. Они тут как тут, а кормить- то и нечем. Уже съели, а это обидно. Для них. И они, презрительно фыркая,  лезут на дерево над нами и оттуда сбрасывают на нас орехи из своих запасов. А может и шишки, но обязательно на голову. А может и еще что-нибудь. Трудно уже понять.
В общем
 ”От сессии до сессии живут студенты весело
А сессия всего два раза в год”

Но идиллия продолжалась не долго. До конца второго курса. И ”Длинного” попросили оставить место, которое он занимал. А попросту отчислили за неуспеваемость. Он и вправду, не успевал. Когда мы расходились по домам, он возвращался в общежитие (не обязательно свое) и там еще чем-то занимался. Уж очень у него было много знакомых девочек и всем нужно было нанести визиты вежливости. И даже получив, в качестве безвозмездной помощи, готовый курсовой, не нашел времени переписать своей рукой или просто  сдать. Времени у него катастрофически не хватало.
”свистят они,
как пули у виска,
мгновения,
   мгновения,
       мгновения.”
За что и пострадал.
На лекциях ничего значительного не происходило. Все текучка. Ничего существенного.

Доцент Выдылоб опять затянет:
- Нет, не те радисты пошли. Вот в прошлом году были...
В прошлом году он говорил то же, но  прошлым.

Юрий Львович сидит с непроницаемой рожей и слушает любую чушь, которую ты несешь, и в конце, когда  уже все известные слова закончились,  также без всяких эмоций скажет:
- Ну, этот вопрос вы не поняли. Давайте дальше.
И даже когда, сидя на стуле и раскачиваясь на двух задних ножках, внезапно загремел под стол (ножки обломались) и, услышав громовой хохот,  высунул голову из-под стола и таким же нудным гнусавым голосом сказал:
- В аудитории шумно.
Чем вызвал еще больший шум. Правда, я точно не помню, это у нас было или старшекурсники рассказывали, которым тоже старшекурсники рассказывали. Многое стирается из памяти. Но в правдивости этой истории  я ничуть не сомневаюсь.

Профессор Бова, читавший нам курс антенн, опять пригласит нас:
- Давайте совершим экскурс в Быковню.
Быковня – это поселок под Киевом, где находились антенны глушилок. Правда, ни разу мы так и не поехали, а может он имел ввиду что – то другое. Кто знает? Может у него с Быковней были связаны приятные воспоминания.
Глушилки - это те, которые глушили разные ”голоса”. Дабы не отвлекали нас от строительства социализма без человеческого лица. С человеческим лицом - это в Чехословакии. Еще Чехословакии. И им сразу же объяснили, что так нельзя строить. Неправильное строительство получается.

Доцент Феликс Дмитриевич Любич, которого мы называли Феликсом Эдмундовичем, сидя перед нами за столом, левой рукой пишет нам объяснение чего –то, исходя из закона Ома, и  вверх ногами. Для него вверх ногами, чем нас отвлекает от понимания истины. И вдруг говорит:
- Ну, мне пора. Меня молодая жена ждет.
И уходит не попрощавшись.
Оживление в университеты вносили поездки на борьбу за урожай в сентябре, но я  был там  только раз на первом курсе. Ничего интересного я там не ожидал увидеть. Проходили, знаем.
Но прежде всего строительство социализма. Как говорит народная мудрость
”Без труда не вытащишь и рыбку из пруда”.
И трудился на благо. Сильно трудился,
”чтобы не было мучительно больно”.

 У меня много разных способностей. Родину защищать. Строить социализм. И, наверное,  играть на пианино умею. Пианино есть, да все недосуг. Не пробовал.
Но  ”мне, конечно, трудно сравниваться с передовыми доярками”.
Летом я ездил зарабатывать деньги со стройотрядом. Правда тоже в Киевскую область и тоже в колхоз, но уже в качестве строителя. Оказалось, что умею складывать кирпичи в кучки. За две поездки построил стены навеса для тракторов и для трех коровников. Нет, не только я. Строителей достаточно.

И деньги большие заработал в стройотряде. Первый раз 200 руб. за два месяца, а второй 100. И купил себе первые в жизни ручные часы. Круто ведь как. Правда, и последние. Испытав крутизну, стало скучно. Да и потребности в часах не испытываю до сих пор, и если бы не друзья с подарками, то и жил бы без них. Всегда ведь можно спросить, если нужно, но торопиться - то куда. Тем более, сейчас, когда каждый час приближает к развязке.
Да труженик я был еще тот. Так и норовил что-нибудь построить. А когда в сентябре все уезжали на битву за урожай, я продолжал что – то строить. Социализм, наверное.
Грузчиком в центральном гастрономе. Не в том, что около ГУМа, а в том, что около Пассажа. С 8 утра и до 8 вечера.  Отдел ликеро-водочный. Работы немного. Раз или два за день лифтом с   подвала подать ящики с бутылками разными. И все. Но я без работы не могу, ни минуты. И помогал в гастрономическом отделе. Там работы много. Народ беспрерывно кушает. Поэтому тамошние грузчики не успевают. Я с помощью. К ним.  И получал взамен их привилегии.

Молочка можно попить. Но сложности. Нужно бутылку потом помыть, а то уборщица ругается. Ей же придется мыть. И чужие тоже.

Колбаски съесть, проходя мимо. Вареной там, копченой. Хлеб нужно покупать, он в другом отделе. Один раз привезли сосиски охотничьи. Нет, не нынешние, а тогдашние. Два ящика. Один сразу куда – то исчез, по указанию заведующего. Второй наверх, для народа. Но пока в подвале. Присел я отдохнуть на ящичек и, попробовал какой вкус у них. Вкус еще тот, но от сосисок осталась половина. И без хлеба. ”Укус специфический”.
Обед дело свято. В отделе мне продавщица выдавала от 60 коп до 1 руб. Я же не должен голодать. Почему столько, не знаю. Может от настроения зависело. Ее. Или от расположения звезд. Не очень интересовался. А обедать шел в гастрономический отдел, где можно было покушать колбаски, какую бог послал и сколько съешь, молочком запить. И после отдыха опять трудовые свершения. Социализм, однако. Несмотря на  длительное изучение  марксистско-ленинской экономики, я до сих пор не могу понять, как они сводили концы с концами и даже золотые унитазы приобретали. Не зря у меня пятерок по экономике  не было.
Несмотря на врожденное трудолюбие, в грузчиках долго не задержался. Дней через 20 от колбасы мне уже дурно становилось. Ведь шара и отказаться никак нельзя. Пришлось принимать  командирское решение и уволиться.

И на овощной базе отслужил. Тоже грузчиком, но без колбасы. Тоже с экономикой дело имел. Посмотрел овощную базу и передовой опыт. В хранилищах бочки разные. С помидорами, огурцами и черт знает с чем. Можно по дну бочки стукнуть молотком, засунуть туда руку и попробовать чем нас будут кормить всю зиму. Но условия  работы связаны с угрозой для жизни. Ходить только в сапогах по колени в жиже, но где-нибудь все равно можно провалиться в яму, и уже
”никто не узнает, где могилка моя”.

И дышать трудно, можно сказать без противогаза невозможно.
Но через несколько дней пришло облегчение. В смысле, вагоны с луком. А это уже на свежем воздухе. Четыре человека на вагон. Кажется 60 т. лука. Мелочь, но к обеду ноги уже ходить отказывались. И таскать недалеко. Тут же машина у дверей  вагона. Но мешок – то 50 кг. А привычки нет, все знаете  ли на лекциях по экономике. Но можно незаметно уронить мешок с луком мимо машины. Присмотр, конечно, есть, но при определенной сноровке можно и незаметно. Тем более входят в положение. Невдалеке и женщины толпятся, процесс наблюдают. Так из интереса. Но от лука не отказываются. И к обеду есть бутылочка водочки. Закуска своя. Что бог послал. У кого что есть. А некоторые и лук едят как яблоко. Правда, смотреть сложно. А после обеда и небольшого отдыха, откуда – то появляются силы, Опять таскать мешки, и даже с удвоенной энергией. Но за неделю энтузиазм проходит и опять приходится переходить в безработные.

Большую пользу в университетах приносит практика. Это когда направляют на какое-нибудь предприятие, с тем, чтобы  для их инженеров была постоянная работа. Следить, чтобы мы чего не поломали, или не сунули руку, куда не следует. В розетку скажем. Правда, я все равно сунул. Не совсем в розетку. У них там вилка поломана, а они не предупредили, как ее использовать. А я по своему разумению. Но оказался устойчив. Звездочки в глазах  и пригорелый палец не в счет.

Это уже в Вильнюсе. На практике. Поэтому знаю литовский. Pieno и  alus. Что значит,  молоко и пиво. И то и другое мы употребляли в зависимости от обстоятельств. В самом начале  мы пробовали пиво. В Киеве - то пива было достаточно. Но пивбары были похожи на помойки. И рыбки в них никогда не было. В Вильнюсе уже  почти Европа. И над душой никто не стоит. А какая вяленая плотва. Пальчики оближешь, что мы и делали.
С молоком другая ситуация. Со второй половины практики, финансы у нас были на исходе. На обратный билет денег не было. Ну, это потом, а кушать хочется уже. И утром, отправляясь на строительство социализма, на проспекте Ленина (конечно же) заходили мы в кафетерий, брали по булочке и стакан молока, каждому, прекрасно пытались обойтись до возвращения. Что мы и совершили.

Я с Зуевым трудился  в ОТК. Там завод пытался производить осциллографы, это такая штука вроде телевизора, но без звука. А мы проверяем качество. Мы же ОТК. Включил и на экране светится линия, значит отлично. К нам в конце месяца очередь настройщиков, торопящихся выполнить план. Их штатные сотрудники ОТК совсем тупые. Никак там не могут ничего рассмотреть. А мы запросто.  Но когда началась приемка военпреда, для защиты Родины значит, нам почему – то клизму вставили. Не понравилось военпреду. Тоже тупой, наверное. А, может, знали, что без военпреда - это для инженеров. Сами разберутся. А для защиты сложнее. Некогда разбираться. Поэтому еще чего – то проверяли. Наверное.
Позже я встречался  с нашими осциллографами. Нормальные  осциллографы, как мы и предполагали. Военпреды просто придирались к нам. 

Жили мы в общежитии Каунасского политехнического. Это ул Студенту. Не далеко от центра. Немного пройти. Минут 40. По ул. Студенту, Витауто, через мост на р. Нярис и уже проспект. Конечно же, Ленина. И на площади Ленина памятник, но, почему – то, Leninas. Наверное, литовский национальный герой. Может быть родственник князя Минтовта.
Напряженное финансовое состояние у нас возникло из-за ограниченности финансов и из-за отсутствия нормальных напитков для удовлетворения естественных потребностей. Нам объяснили, что завод в Вильнюсе на ремонте. Ликеро-водочный. Они обычно были на ремонте. Для строительства социализма средств не хватало, поэтому  использовали то, что уже было. А было то, что еще граф построил. Приходилось ремонтировать. Но из-за ремонта в магазинах был только кубинский ром, назывался, почему – то, на негров похоже. ”Negro”. По 3 руб. 50 коп. И румынское сухое вино, кажется по 5 руб.,  но 0,75. Вино ”хоть глаз вырви”. Правда, тогда в Киеве на бессарабском рынке было еще ”вырвее”, но по 20 коп стакан. Поэтому,  попробовав один раз, больше не пытались.

А ром пробовали. И ром пригодился для решения мировых проблем с местными студентами и студентками. А на закуску у них был сыр, привезенный из дому. Но с сыром были сложности. Его нужно было рубить топором. Но рубили.
К концу второй недели практики у Зуева случился день рождения, и не отметить его было невозможно. Поэтому, практически на все оставшиеся средства был закуплен ром и даже одна бутылка коньяка (в ресторане). Но за день до дня рождения случилось невероятное происшествие, мы опять встретились с теми - же знакомыми и с тем же сыром. В конечном итоге ко дню рождения ничего не осталось, и мы вынуждены были купить одну бутылку рома, что конечно – же было недостаточно, тем более, что Зуев уже пригласил всех знакомых.
Но
“Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга!”. 
К Зуеву приехал друг из Киева.
И
”Ура!!! Хвост нашелся!!! Торт  привез бутылку!”

Торт. Это не торт, это Тортовский, а в быту Торт. И привез две бутылки 0,75 ”Горілка з перцем”. И честь была спасена. Правда, потом пришлось питаться молочком, но это потом.
Но в последний день (день отъезда) нам торжественно вручили по 50 руб. Заслуженных. За строительство. И оказалось очень кстати для поездки домой. Билетов, конечно, уже не было, но в тамбуре можно было доехать до Минска. И мы в Минске, с деньгами и уже с билетом до Киева. А в Киеве на вокзале впервые увидели вино ”Бычья кровь” и последние три рубля  исчезли. На бутылке там что – то другое написано было. На импортном. Но смысл и вкус соответствуют.

Наиболее яркое воспоминание о моих университетах оставила подготовка к защите Родины. Инженеров и так много, а защитников не хватает. И зарплата намного больше, но все равно не хватает. Защитников нужно готовить с детства, как Суворова. Зачислить в какой-нибудь полк и пусть там растет. Подрос и уже защитник и майор, скажем. И защитников было бы больше. И династии сразу же появились бы. Как Коля у Бацьки. Бацька маршал, и Коля уже с лампасами.

У нас для подготовки была военная кафедра. Готовили из нас специалистов по защите от воздушной угрозы. Это, когда прилетают летающие тарелки, мы их должны были сбивать. Чем-нибудь. А на потом обещали дать ракетный комплекс, который мы теоретически и изучали. Очень усердно изучали.
Однажды майор Далецкий решил проверить усвоение материала курсантами. Зачем,  я не знаю, но ему захотелось. И спросил он Костю Ковтуна о работе системы наведения. Костя с готовностью сразу и рассказал. Все слова, которые он помнил, и со скоростью пулемета. Следующее слово он начинал, не окончив предыдущее. Майор потряс головой. Такой прыти он не ожидал, и его сознание не успевало за потоком мысли Кости. И попросил повторить. Костя, так же, без запинки произнес те же слова, но в обратном порядке. Почему в обратном, я не знаю, но догадываюсь. Последние слова он лучше помнил, поэтому начал с них, а потом уже на ходу вспоминал и остальные. Майор Далецкий разрешил Косте сесть, постоял в глубокой задумчивости минуты три и  продолжил изложение работы комплекса. И больше никогда не предпринимал попыток узнать у нас, как оно работает. Понял, что самому нужно  разбираться.

А для закрепления теоретической подготовки, нам устроили и практические занятия. В Барановичах. Целый месяц. Форму выдали. Наверное, партизанскую. У одного из курсантов нога оказалась великоватой и сапоги не нашли подходящие. Так и проходил весь месяц в кедах (кроссовок еще не было). Особенно это классно выглядело на параде, который устроил для нас командир части. С проходом повзводно. Перед ним же. И замыкал торжественное прохождение воин в  кедах, что произвело на командира огромное впечатление. Поэтому некоторые получили клизмы. Но не наши, а их же.
Командир роты (капитан) решил сделать из нас ”людей”. И лично проводил у нас зарядку. Чего ему дома не сиделось? Результат- то был как всегда.
Повел нас командир взвода на стадион, кросс сдавать. Два круга. И вынужден был уйти с курсантами, не дождавшись меня. Терпения у него не хватило. И мне пришлось, потом, догонять весь взвод, ушедший на обед. Но на обед я догнал.
Обед дело святое. И поначалу мы,    с трудом, но употребляли почти все,  чем нас кормили. Особенно хлеб и квашеную капусту.

Но для приобщения к защите Родины нас по разу направляли дежурить на кухню. Полы помыть, картошку почистить. Особенно интересно было чистить картошку специальной машиной. Засыпаешь картошку и на выходе получаешь грецкий орех очень правильной формы. Изумительная машина.

И я увидел квашеную капусту. Огромный чан, зарытый в землю. На дне  капуста,  табурет в ней, огромные вилы и сапоги. Сапоги не огромные, а обычные резиновые. Воин надевает сапоги,  по лесенке спускается в чан и вилами накладывает капусту в ведра.  Впечатление  захватывающее, но после этого  капусту я уже есть не мог.
Не только в кухне нас приобщали к защите.  И с техникой знакомили. И мы увидели ракетный комплекс, который изучали теоретически. Впечатление производит, конечно. Но, к тому времени янки научились свои ракеты запускать по излучению, и можно было взлететь в воздух вместе с комплексом. И наши инженеры придумали, как от этого защитится. И поставили на антенну еще и видеокамеру. И наводить можно было как по телевизору, а уже вблизи можно было включить и излучение, но тем уже было поздно. И километров на 40 видно в хорошую погоду. И нам продемонстрировали. Километра за 2 от части, располагались жилые дома. Пятиэтажки. И с балконами. И на балконах загорали ничего не подозревающие жители женского пола. Или просто расслаблялись. Они же не знали, какая техника у Родины. А  воины обучались наведению. Ракеты не запускали, но очень внимательно следили за перемещением объектов.

Первый же поход в баню завершился знакомством Зуева с прапорщиком. Не то, чтобы были не знакомы, а как бы поближе. И для закрепления знакомства пошел я с Сашей, Костей  и прапорщиком в город. Город посмотреть, себя показать. Ну, портвейн там и еще чего – то для закрепления. Познакомились поближе и ходили довольно часто. А в последний день нашего пребывания, уже не в форме, пошли прощаться. Хорошо простились. Прапорщик привел нас обратно и сдал в полной сохранности. Но после ужина прапорщик вернулся с идеей. Ведь мы так ни разу и не попробовали самогон из знаменитого на всю Белоруссию села. Самогоном и знаменитого. Но поскольку уже вечер и нас даже с прапорщиком  не выпустили бы, то он пошел через проходную отвлекать внимание, а нам нужно было через забор перемахнуть. А после прощания единственное, что мне хотелось, это спать. Да и прохладно было. И я не пошел. Сразу и уснул. А пошел Витя Бочаров. Он оказался любителем самогона. Но отстал от компании, так как был не готов. И побежал за ними чуть позже. Его и заметили. Как он через забор перемахивал. И дежурный по части к нам  в казарму. И подъем. Проверка. Кто есть, кого нет. И меня нет. И уже почти записали. Но кто-то обратил внимание на одиноко спящего воина. Попробовали разбудить. Не смогли. Устал я очень.  А ребят записали.
Прапорщик с Сашей оставили остальных у прапорщика дома ждать, а сами на мотоцикле за самогоном. И достали. Банку трехлитровую и еще для закрепления пол литра. Но по дороге обратно не заметили объезд (дорога ремонтировалась) и на полной скорости врезались в кучу щебня. Обошлись мелочными повреждениями. Саша руку ободрал, а прапорщик колено. Правда, трехлитровая банка вдребезги. Но бутылка - то осталась. Все хорошо, что хорошо кончается. Но не всегда. Возвращения их уже ждали. И утром  последний раз построившись, слушали они рассуждения майора Далецкого и командира роты, как их нужно наказать. И рассуждали они недалеко, и так чтобы было слышно. И грозило отчисление. И другие страшные наказания.
И во всем был виноват Витя Бочаров. Он почему – то был виноват во всем, даже в том, в чем участия не принимал. Так получилось. Всегда на занятиях  по военке, когда было много болтовни, и майор Далецкий поворачивался, чтобы успокоить, Зуев громко говорил:
- Бочаров. Замолчи, наконец.
И  уже в поезде по дороге домой Далецкий сказал:
- От тебя Зуев я такого не ожидал. От Бочарова  все можно было ожидать.
Но страхи уже в поезде прошли. Дорога опять через Минск, нам уже знакомый, но без денег.
И потом женитьба. Моя. Диплом. И серьезная комиссия спрашивает:
- Родину защищать пойдешь?
Ответ они не ждали. И так были уверены, что пойду.
И: ”Прощай девчонка.
Пройдут дожди.
Солдат вернется.
Ты только жди.”
           Две звездочки на погоны. Маленькие. И начался мой поход в люди. В пограничники. На границе Владимирской и Московской областей. Охранял владимирцев от москалей.

В людях
”Над Клязьмой туман стоит,
Спит река под весенним льдом
Пограничный наряд спит,
Охраняет границу он”.
 Затянувшееся детство не спасло меня от выхода в люди. Нужно же когда-то начинать  самостоятельно зарабатывать денежки. Впрочем, простому советскому человеку они совсем и не нужны были. Это ведь пережиток капитализма и порождение буржуазии. Ведь достаточно и по потребности. А потребности у нас были небольшие. Тем более, определял кто-то там. Далеко. А моими мыслями по этому поводу никто и не интересовался. Но иногда и спрашивали. Родину защищать пойдешь? Правда, ответа все равно не ждали.
”Колхоз дело добровольное: хошь, не хошь, а вступать надо”.

Но и преимущество. У инженера зарплата – 105 – 120 руб., а у лейтенанта 195 – 205 руб. Конечно привлекательно, только у черта на куличках. В смысле на границе Владимирской и Московской областей. И охраняй их друг от друга. А может владимирцев от москалей. Никто ведь толком не объяснил. Пистолет дали и охраняй. Потом разберутся.

Знакомство
Приехал я на станцию Усад в апреле и приступил к защите Родины. На границе. Правда, фуражки у нас были не  зеленые. Наверное, на всех не хватало. Но мне- то зачем?
Конечно, страшно поначалу. Потом привык.  Не к фуражке. К защите.
И начал знакомиться c жизнью защитников Родины. Опыт перенимать.

Командир сразу же направил к офицеру по кадрам. Капитану Толе Рябушкину. Он сразу объяснил все. Где, что и с кем. И последние местные новости.
Жена майора Грачева (по совместительству зав. гостиницей) и прапорщик попали в весьма неприятную ситуацию. Не совсем уж смертельную, но неприятную. Защита Родины дело-то  серьезное.  Отмечали день рождения, оказалось мало. Нужно добавить, а  хозяин занят. Нашли сами. Приняли по рюмашечке, а оказалось - перекись водорода. В больницу. Клизму. И опять Родину защищать. Практически без потерь обошлось. Но все обсуждают. Сочувствуют. А  некоторые радуются. Наверное, что удачно закончилось.

Но и более серьезные вещи происходили. Тут же в отдел кадров вкатился Михаил Алексеевич. Вкатился, потому что колобок. Майор и мой будущий начальник. Секретарь парторганизации. И в крик. На Рябушкина. Мол, офицеры требуют суда чести, Родину позоришь, обороноспособность снижаешь и т.д.

Отметили они День защитника 23 февраля. В ресторане ”Сказка”. Это на дороге Москва – Владимир. На берегу Киржача.  Русская сказка. Прямо на берегу.
”На море, на океане, на берегу Киржача стоит древо — золотые маковки. По этому древу ходит кот Баюн: вверх идет — песню заводит, вниз идет — сказки сказывает”.
Отметили. С котом. Кто сколько мог. У каждого своя доза. И спокойно домой. Транспорт свой. Привезли. Всех положили аккуратно.
А утром жена капитана Куренного в крик.
- Ты что это, сволочь? С ума сошел?
- Да ты чего? Я ведь ничего.
- А зачем ты с Кустарниковым (старший лейтенант, был, как и я, любителем, но уже профессионал) сыну командира по роже надавали?
- Да ты что? Как так. Не помню. Но, все равно, нужно извиниться.
Идти недалеко. Тут же на территории части. Рядом. Три двухэтажных деревянных дома. И все офицеры живут. Чтобы при тревоге по одному не страшно было. И я там же жил. С командиром в одном доме. Но, он постарше, поэтому на первом этаже. Я помоложе, поэтому на втором. Там трехкомнатная квартира. Гостиница для командировочных. А я командировочный на два года. Любитель.
Идет. По дороге, к Кустарникову. Мол, надо извиниться. Тот удивился. Рожа вроде цела. А может у сына командира и не очень?
Идут вдвоем. Идти не далеко. В соседний дом. Стучат. Командир в дверях. Удивляется.
- Товарищ полковник. Извините. Мы не потому что, а просто радостно на душе было.
- Ну, ты Куренной понятно, а ты, Кустарников, зачем пришел?
- А мне Куренной сказал.
- Ну, пришел, так стой.
Ну, там поругал. Беда-то небольшая. Подрались мужики. Для поддержания боевого духа.
А Толя и поэму написал. Повод хороший. И вдохновение есть. И  всем смешно. Все довольны. Но поэма за ворота и уже в поселке смеются. А это дискредитирует. И командира. И офицеров. Да и жен. А если враг узнает. Это же снижение боевого духа. Нужно остановить. И командира дискредитирует. Как сына воспитал? Сдачу дать не смог. Даже если и не в состоянии.

И сразу партия меры принимать.  Во избежание. А то ведь кто виноват? А кто бдит? Тот и виноват. И Михаил Алексеевич сразу меры принимать. Оно в поселке и само затихло. Кто там поэмы читает? Но перестраховаться нужно. Обезопасить себя.
Поселили меня в гостинице для командировочных. Квартира как квартира. Три комнаты. В каждой по три кровати. А в одной две и диван с телевизором. Туалет. Баня. Но  баня недалеко. И работает по субботам.

Я в одной комнате сам. Если других командировочных много, поживут пару дней и домой. И мне веселей.

Приехал в апреле. В мае уже 30. По Цельсию. 1972 ведь. Жарко. И  купаться.  Клязьма в 50-ти метрах от проходной. Я-то лейтенант.  Мне проходить можно. На то проходная. Это для рядовых через забор переход. Ну, чтобы служба медом не казалась. Преодолевать трудности всякие.

А я купаться. И в Клязьму.
Сначала посмотреть нужно было. А это продуктопровод. Отец Федор ошибался, думая, что керосин в Баку  добывают. Его (керосин то есть) в Орехово-Зуево добывают. И в Клязьму. А дальше самовывозом. Ока, Волга, Каспийское море. А в Баку перевалка в цистерны,  и уже железной дорогой в Орехово-Зуево. А там добывают. Из цистерн. Кругооборот керосина в природе. И всем работа есть. И зарплата. Небольшая, но стабильная. На века.
Купаться расхотелось. Еле отмылся. В части баня была. Работает по субботам. Но, неделя- то  короткая.

А потом я узнал, что купаться нужно в Киржаче. Это речушка, что впадает в Клязьму. Идти прилично. Но чистая. Люди-то предусмотрительные. От продуктопровода отгородились плотиной. И потому керосин не попадает, а прямо по назначению.
Приехал. Апрель. Нормально.
Потеплело. Пришел домой со службы. Свет включил. Лег отдохнуть. Под потолком люстра. Не хрустальная, но мне-то зачем. В форме срезанного сверху шара. И на палочке. И бегает кто-то внутри. Тень видна.
”Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!".

Жарко, наверное. Вверх. Не удержался и бряк. Вниз. Высота небольшая. Очнулся и вверх. И усы торчат. Интересно. Свой зоопарк. Лежишь и не скучно. Даже спать не хочется.
Посмотрел. Поздно уже. Чаю попил. Свет выключил. Спать.

А ночью, извините, проснулся. И спать еще хочется, но терпеть уже трудно. В коридор и к туалету. Темно, но по стеночке можно. И, впечатление такое, что по гальке идешь. Мелкой. И хрустит так приятно. Никого не было, а уже насыпали.
Включаю свет. И топот. Лошадиный. Пол движется. И в одну сторону. К туалету. И быстро. Но, с соблюдением правил дорожного движения. Гаишников не видел, но все по правилам. Видно, правила знают. А может раненых не оставляют. С собой забирают. Иначе подавили друг бы друга, так как коричневые и черные вместе. Катастрофа бы. Черные ведь как среднего размера крыса. Без зубов, но с усами.
 
Не страшно, привык потом. Нужно включить свет в коридоре. Подождать, пока дорожное движение закончится. Потом включить в туалете. И.. Дело техники.
Познакомился с частью. Походил, посмотрел. Клуб хороший. И три раза в неделю кино крутят. И тут же библиотека в клубе. Культура в одном месте. Два в одном.
И около клуба рыжий субъект моего возраста и под кайфом. Еще тем. Нынешнего еще не знали. И спрашивает:
 - Ты из Киева? На два года?
- Да.
- Я тоже из Киева. В Суворовском училище учился. Давай дружить.
Предложение оригинальное:
- Давай.
- Нет. Ну, ты так говоришь, что можно подумать - посылаешь.
- А как нужно?

Подружились. Один раз даже в баню ходили. После распития винных изделий. И его мама  очень хотела нас подружить. У сыночка достойной компании не было. А она очень волновалась за него. Семья недавно  воссоединилась, и мама очень волновалась. Она всю жизнь на воинской службе. Машинисткой. А сыночек в детдоме, потом в Суворовском. А папа, конечно же, летчик и погиб при выполнении воинского долга. А теперь мама постарела и сыночка нашла. Тем более уже взрослый. И можно волноваться.

И с воинами познакомился. Их немного. Пожарная команда да техвзвод. Гасить и таскать. И мое знакомство с ними проходило во время дежурства по части. Телевизор посмотреть в ленкомнате техвзвода. Проконтролировать отбой. Еще чего–то. Уж и не припомню. Редко очень.

Встретил меня младший сержант.  Татарин. Бывшее иго. И спрашивает:
- Товарищ  лейтенант. А Вам, правда, еще два года служить?
- Правда.
Посмотрел вверх на сосну и говорит:
- Если бы мне осталось служить два года, я бы взял веревку и вон на  той ветке повесился бы.

Шутит. А возразить и нечего. Ведь прав. Несмотря на иго. Пришлось  терпеть. Нарисовал календарь на два года и каждый день вечером вычеркивал прошедший день. И сразу видно движение. К свободе. Медленно, но надежда есть.

С зам.командира познакомился. На праздновании 1 Мая – дня всех трудящихся  Торжественное собрание всех трудящихся части. И доклад читает зам.командира (подполковник). Как положено. О руководящей и направляющей.

Но что-то мне не все понятно. Молодой еще. Через пару предложений, чью-то мать вспоминает. Родину, наверное. Но не очень внятно.
Ну, консультируюсь. Рядом Миша Насибов, капитан, азербайджанец. Но русский. Поэтому Миша. И уже опытный.
- А что не понятно? Поговорка такая.

Ну, поговорка поговоркой. Дело житейское. Но однажды, на офицерском собрании, где обсуждался вопрос о недостатках в организации техники безопасности, Ирина Ивановна (инженер по технике безопасности) и услышала поговорку в свой адрес. Поняла буквально и сильно почему- то покраснела. Остальные слушатели (мужики) попадали со стульев. Шум. Хиханьки-хаханьки. Комментарии. Ирина Ивановна вообще малиновой стала. Ну, одна женщина, а остальные понятно кто. Зам. командира это не понравилось. Призвал всех к порядку. Как дети, мол. Шумят. И руководящие указания не успевают усвоить.

В мае познакомили с дежурством по части. Куда сходить. Что посмотреть. Воинов проконтролировать. Они без присмотра не могут. То через забор и в поселок. Или самогон гнать. Говорили что гнали, но это до моего приезда. При мне всегда  порядок.
Основная часть дежурства заключается в сидении в комнате дежурного на проходной. На вертушке сидят  бабушки из ВОХР. А я в кабинете. Начальник. А в мае уже пожары начались. Температура  за 30. 1972 год. Сижу я в первый раз, скучаю. Звонит кто–то из поселка. Энтузиаст. У нас  в лесу около части что – то горит. А чему там гореть кроме леса? Цыганский поселок не горит. А лес запросто. Тем более цыганчата там костры жгут.
А я откуда знаю, что делать. И снова звонок. Уже из нашей пожарной команды. Энтузиаст и им позвонил. И разрешения на выезд  спрашивают. Им только бы поехать куда, а то скучно. Я им:
- Будьте готовы.
Собрался звонить Толе. Консультироваться.
И опять звонок. Уже командир:
Ты куда пожарку отпустил? А если в части пожар? Остановить срочно.
Он то мне длительные указания делает, а пожарка с сиреной у ворот. И бабушки открывают ворота. Они под дверью подслушивали, и им показалось, что я разрешил. А мне командир объясняет. Не могу же я трубку бросить.

И скандал. Отстранить!  Не справился. Рябушкин немного его успокоил. Сам поехал и проверил. Доложил командиру, что пожар прямо у части погашен и часть спасена  от неминуемой гибели. И меня можно представить к правительственной награде. К награде не представил, но успокоился. Он отходчивый.  Командир.
 
Армейская жизнь
Армейская жизнь офицера Советской армии  заключалась в ежедневной (без выходных) защите Родине на своем месте. Где находишься, там и защищаешь. Ежедневно, ежечасно и ежеминутно. Можно и ежесекундно, но не всегда успеваешь.
”Наша служба и опасна и трудна,
И на первый взгляд, как будто не видна
Если кто-то кое-где у них порой
Социализм не любит.
Значит с ними нам вести незримый бой
Так назначено судьбой для нас с тобой-
Служба дни и ночи”.

Так как в части хранились разные фиговины, необходимые на границе и не только, то в части были разные отделы, хранившие разные фиговины.  Разные, значит не одинаковые. Один отдел хранит одно, а другой другое.
И я в отделе, где хранились фиговины и ЗИПы к этим фиговинам. И майор Капустин начальник отдела. А я зам, но второй. А первый Слава Плетнев. Старший лейтенант и профессиональный защитник. Я то, любитель. На два года. А он профессионал,  наставник и учитель.
 
Любимая поговорка у Славы:
-  В армии пьют все, что горит, и … все, что движется.
И неукоснительно соблюдал это правило. Потому и старлей. Толя Рябушкин уже давно капитан. А Слава неукоснительно чтил правила,  потому Вера (жена) периодически бегала к командиру жаловаться то на то, то на  это. И Слава опять клялся, но правила дороже.
Несмотря на наставничество, осилить правила я не смог. Это только для самых преданных защитников доступно. А я ведь из партизанской семьи. Мне бы домой и телевизор включить. 
Первый год защиты Родины прошел спокойно. Зав. отделом (майор Капустин) тихий, можно сказать интеллигентный.
- Сходи, пожалуйста, в штаб.

Ну, там. Документы посмотри. Чего-то не хватает. А чего, точно не известно. И почему? То ли еще не получили, то ли уже кому-то отправили. Текучка, словом.
Со вторым годом хуже. Михаил Алексеевич, тоже майор, секретарь парткома, но без намека на интеллигентность. Начальник ОТК. Ну, там бабы чистят чего, моют, а отдел проверяет. Чтобы качественно и по правилам. Кабинет отдельный в цеху (цех – это где моют и чистят).
И М.А. с папочкой (в смысле, для бумаг) с утра за командиром гуськом. Командиру надоест, пошлет. На рабочее место. А М.А. с радостью. У него кабинет разделен на две части мутной стеклянной перегородкой. Сначала лаборатория ОТК, потом и кабинет.
В лаборатории Вера Плетнева (жена Славы Плетнева) проводила какие-то опыты со спиртом. Наверное, поэтому Слава и заходил посмотреть, как идут дела, хотя сам защищал совсем в другом отделе.

А М.А. за перегородочкой. Стекло мутное. Видно, если  кто-то есть. И обратно, то же. Всегда в боевой готовности.
Сразу после совещания с командиром - за стол. Папочку открыл. Там у него листик бумаги. Чистый. В неаккуратности его не упрекнешь. Лоб гармошкой. Думает. До обеда. Папочку закрыл. Обед дело святое. Даже для защитников. После обеда защита продолжается в том же порядке. И внезапности никакой. В смысле, если кто, то видно, что есть.
Но и покурить нужно. Выйдет в курилку, а я там уже, хоть и не курю. Мужики из цеха там обсуждают последние новости, а я слушаю. От скуки, а не по призванию.
- Ты почему не в цеху?
-Так я же только пришел.
- А что, один цех?
Приказы нужно выполнять. Пошел. В кабинет. Его. Возвращается.
- Ты чего здесь?
- Из второго цеха уже.
- А в отделах был?
Пошел в курилку. Невозможно сосредоточиться для защиты.
Но и домой же, нужно. В Киев. Раз в два месяца. В пятницу после обеда в штаб. Переоделся. На электричку. Москва. Внуково. Билет на послезавтра. На посадку и к 23 уже дома чай пью. В воскресенье обратно.

И искали меня один раз. Зав. и Слава куда – то исчезли.  А нужно отправить или принять. А меня тоже нет. Коля (зав. хранилищем) выручил:
- А я его видел пьяным.

Аргумент железный. Тем более все входят в положение. И обошлись без меня. Правда, не очень и понимал, зачем я нужен. Только под ногами путался.

Но и пришлось один раз трудиться в выходной. Что–то куда–то отправляли и из другой части что-то привезли. Огромный Камаз. А  кроме меня, никого. Даже зав. хранилищами. Пришлось потрудиться. Вышел за проходную и спрашиваю у водителя Камаза, что он хочет. Быстро или долго? Оформлять пропуск нужно. Разные формальности. А я могу заехать, и там перегрузят. Быстрее значительно. Конечно, быстро. Сел я за руль, спросил у водителя, где какая скорость. И он не удивился. Доверчивый.  И поехал я. И в ворота заехал. И даже на платформу заехал. Первый раз в жизни сел за руль. И сразу Камаз. Как оказалось, я водить машину умею. Просто  не пробовал. Может,  умею и на пианино. Пианино есть. Но все недосуг.

И второй раз пробовал. Но уже ”Урал”. Тоже хороший грузовик. У нас было целое хранилище с ними. Может, кому нужно. Но и проверять периодически нужно. Не заржавело ли. А для этого его нужно пригнать с хранилища в место проверки. А я уже умею. Я за руль, Слава и зав. хранилищем  рядом. И поехали. Лес. Дорога хорошая. И даже с фонарями. И поворот крутой. И столб с фонарем решил дорогу перебежать. А я на газ. Решил успеть. И руль кручу. Поворот ведь. И на газ. Успел. На миллиметр опередил столб.  И сразу остановился. А Слава сидит бледный-бледный. Скорости, наверное, боится. И зав. хранилищем тоже. А может еще чего испугались. Они–то материально ответственные. Я  другими фиговинками занимался. Поругал я столб и прекратил водительскую практику. И до сих пор.  
 
Яркое впечатление оставила боевая тревога. Это чтобы армия была в готовности. Всегда. Приехала комиссия из Москвы. С проверкой. В первый же день перед проходной остановил меня майор из комиссии и интересуется:
- А ты когда последний раз стригся?

Он любопытный, а я должен помнить. Все равно нужно постричься. Он лучше знает.
Уже на проходной командир спрашивает:
- Тебе замечание сделали? Пойди в поселок постригись.
Командир просит. Нужно делать. Постригся. Пришел,  доложил майору. Он похвалил:
- Сразу на человека стал похож.
А на кого не уточнил.

Комиссия проверяет.  Контора пишет. И уже слухи, что ночью тревога. И всем быть  готовыми. Ждал, но не осилил и уснул. А  часа в 4 ночи шум около дома. Я еще слышал хорошо и проснулся.  Выглянул в окно. Колготятся все. И командир. И автобус стоит. Хотел было форму надевать. Но внезапно выносят удочки. Все садятся в автобус и уезжают. А нас оставили  без боевой тревоги. Позже командиру стало стыдно, и он сам устроил учебную тревогу. Часов в  10 вечера, чтобы не очень поздно.   И комендант гарнизона (прапорщик) всех предупредил. Только не сказали, во сколько и поэтому некоторые вообще не пришли. А меня за ненадобностью  и не предупредили,  просто прапорщик обо мне забыл. Но я исполнил долг. Шума было много.

Некоторое  разнообразие в армейскую  жизнь вносили командировки. Кому-нибудь что-нибудь отвезти или у кого-нибудь что-нибудь взять. Чтобы без дела не сидели. Круговорот  фиговин  в армии. И Подмосковье посмотрел. И не только.

Повезли в Серпухов ЗИП и гироскоп. Фиговинка, закрепленная  на пружинах, в деревянной раме. Боится ударов. Привезли в часть и на погрузку сразу. В вагон. Рабочие берут гироскоп, раскачивают и бросают в вагон. Пружины вдребезги. Я отвернулся, Ничего не видел. Документы на прием уже подписаны. И уже я не отвечаю.

В Белоомут съездил. Какая–то фабрика шьет спасжилеты. А нам хранить. Если строителей социализма  нужно спасать, пошлем. Поехали на КРАЗе. Машина классная. Производит много шума и трясения. И скорость приличная. Километров 25 в час. Через час пути, место которым сидят, превращается в  отбивную. По дороге столовая. Перекусить нужно. Сардельки отличные. Толстые и длиной сантиметров 15. Как раз по нашему аппетиту. Но сложности. Проткнуть вилкой не получается. Как- то все время ускользает. А если придерживаешь рукой, вилка ломается. Наверное  вилка бракованная.  Просим нож. Нож отсутствует. Во избежание. Порезаться можно. А кушать хочется. Принимаю командирское решение. Зубами сжимаю часть сардельки и протягиваю через зубы. Зубы еще были. В торце сардельки оказалась дырка и вполне можно выдавливать. Кушать–то хочется.

В Калугу съездил.  Циолковского посмотреть. Опять на КРАЗе. Что–то отвезли. Нужно переночевать. Да и поужинать неплохо бы. В армейском магазине взяли немного колбаски ”Краковская”. И в город, за другим провиантом. Бутылку сразу взяли, хлеб. А нужно бы еще что-нибудь. Три человека, и все хотят кушать. Ага. Кушать дома нужно. Витрины магазинов зияют стерильной чистотой. В одном из магазинов нашли странного вида вареное сало. А воин с нами мусульманин. Но не отказался. Знали бы, больше колбаски купили бы, но уже поздно. Сало так сало. Хоть это и не сало.

И как же без Николаева. Главный порт страны для защиты социализма. И огромные пароходы. Ватерлиния незагруженного где–то на уровне 5 этажа. А загрузят и нормально. Ватерлиния как ватерлиния. Где ей и положено быть. Мое дело отвезти документы и подписать. Воины из ВВ доставят груз в вагонах. А я должен дождаться и подписать. А пока тут же, ниже ватерлинии, можно рыбу ловить.  Ловится. И еще рыболовы. Которые  тоже ждут.  Но уже с парохода. ”Академик Вернадский”. Но это не точно. Забывать стал. Но очень похоже.  И третий механик, которому я отдал пойманную рыбу, от восторга полчаса мне объяснял, что если я где-нибудь встречу эту громадину, тут же должен зайти и буду встречен со всеми почестями. Правда,  из армии я вскоре уволился, а в другие порты они не заходят.
 
Культурная и общественно-политическая жизнь. Два в одном
Конечно, культурная жизнь части происходила в основном в клубе.
”Из всех искусств,  важнейшим для нас является кино”.
Но клуб это не только кино, но и торжественные собрания по всем поводам. Речи и проповеди. На любой вкус. Новая церковь.

Воины предпочитали кино. А по торжественным случаям у них никто и не спрашивал, что им нравится.

Мне же по положению положено было. Родина требует. Да и делать- то нечего.
Вначале я предпочитал библиотеку. Не очень большая, но есть. Да я  все и читал уже. Журналы предпочитал. ”Зарубежная литература”, ”Юность”. Еще что–то. Зашел ко мне командир пожарки (младший лейтенант). Увидел вражескую литературу. И заинтересовался. Взял, повертел в руках. Увидел, что издано в Москве, успокоился.
- Интересно?
- Да по-разному  бывает.
- Не могли уж буквы ровно написать.
И бросил презрительно на стол.
”Конечно, можно прожить и без этого всего. Какое дело, к примеру,
чукчам, есть у них Анакреон или нет?”

Но и журналы тоже заканчиваются. А поскольку, был я едва не единственным читателем, то пользовался некоторым доверием у библиотекаря. Правда, еще один читатель был. Мой новый рыжий друг. Но он не читал. А так культурно проводил время. Библиотекарь–то была хоть и не совсем молода, но не замужем. И они что–то вместе читали. По его словам. Сам не видел.
Ну, а мне призналась, что еще есть старые журналы. Списанные. Их нужно было почему–то периодически списывать и уничтожать. Но не успевали уничтожать. Но доступ закрыт. И никак не соглашалась допустить меня в подсобку. Но уговорил. Полная подсобка старых журналов. Ничего существенного я все равно не нашел. Но взять почитать уже  что –то нужно было. Я и взял ”Лезвие бритвы” Ефремова. Прочитал  ли,  уже не помню.

Но помню точно, что нашел роман-газету ”Один день Ивана Денисовича”. Это я взял из принципа. Враг  все-таки. Но взял за пояс. И с концами. И до сих пор у меня где–то лежит. Не подумайте, что украл. Как можно. Просто взял. Можно сказать, спас от уничтожения.
Прочитал.   Страшно, но писатель как я. Зато пророк. И больше ничего из сочинений пророка прочитать так и не смог. Наверное, буквы неровно пишет.

Не только библиотекой жив человек. Москва рядом. ГУМ. ЦУМ. Петровский пассаж. Мавзолей. Точнее очередь любителей рассматривать трупы. Очень интересно наблюдать от ГУМа.

Возили на экскурсию к Покрову, на место гибели Гагарина. Массовые мероприятия я с детства не любил. Да и не очень понятно, что смотреть. Опять труп? Поэтому не поехал. По этой же причине проигнорировал поездку в Третьяковку. Да и видел уже. А женщин отдела очень впечатлило. Как только вспоминали, сразу начинались  хиханьки. Бабы- то голые. А они никогда не видели. И очень восхищались.

 Кроме пищи духовной и спорт. Футбол, хоккей, волейбол. Футбол и хоккей с воинами. Волейбол с коллегами. Каждую среду обязательный час физической подготовки. Ведь майоры уже,  большей частью, перекатывались. А Михаил Алексеевич, несмотря на фигуру,  любил играть. И с ним любили. Как –никак развлечение. Толя скомандует:
- Играем на него.
И все мяч подают перед ним. А наклониться он не может. И руки опустить не может. Руки на живот ложатся. И Михаил Алексеевич, положа руки на живот и чуть наклонившись, устремляется на мяч.  Кряхтит и ругается:
- Ешь твою корень.

Однажды видел пример его необычайной виртуозности. Уронил связку ключей. А достать не может. Ни наклониться, ни руки вытянуть. Другой бы, с позором, просил достать кого-нибудь. А он не таков. Даже меня поразил изобретательностью. Немного отошел. И, наклонившись вперед, двинулся на ключи. На ходу поддел их ногой. Ключи взлетели  как раз на уровень рук и были немедленно пойманы.   Без тренировки такой трюк выполнить невозможно. Жизнь заставляет.

И, конечно же, футбол по телевизору. У меня в гостинице. Не совсем телевизор. Иногда звук есть. Иногда какая-то картинка видна. Но смотреть можно. Особенно, если не очень внимательно.

А тут как раз Ворошиловградская  ”Заря” чемпионат СССР купила. И последняя игра с ”Динамо”  Киев. И все решается.  Как не посмотреть. С Колей (зав. хранилищем) купили три бутылки ”Белое крепкое”. По 1 руб. 02 коп. И почему – то зеленого цвета. И вкус специфический. Закуска чем бог послал. Картошку  пожарил. Не в том смысле, что я бог. Я только жарил. И начали смотреть. Когда вторая закончилась, пришел мой временный сосед. Зав гаражом. То ли его жена выгнала, то ли сам ушел. Я точно не знаю. Но все равно временно. Все трагедии временные. Пригласили. Как не пригласить. Но мало. Бросили на пальцах. Коле бежать. Я ему еще рубль и говорю:
- Две бери.
- Три возьму.

И помахал у меня перед носом червонцем. Сосед поучаствовал.
Сбегал, принес. Недалеко ведь. От проходной метров 50. Продолжили после перерыва. В футболе.

Проснулся  я часов в 5. По голове кто – то кувалдой стучит. Во рту стадо коров пасется. И в туалет хочется очень. А глаза не открываются. Принимаю командирское решение:
-  Надо.
Слово дал, слово сдержал. Возвращаюсь обратно. В соседней комнате на диване кто – то лежит. Сосед у меня в комнате спит. Никто ведь не приезжал. А уже лежит.
Зашел в комнату, присмотрелся. Коля.
- Коля! Ты что здесь делаешь? Ты почему домой не пошел.
- А!  Где я?!
- Здесь.

Коля осмотрелся и ему совсем плохо стало. Почувствовал, что клизму получит хорошую. Он  живет  метрах в 50  от проходной. Но домой поздно.

И я присмотрелся. А под столом лужа. А сосед смеется. Это Коля спал прямо в сковородке, потом поднялся, снял штаны и пописал. И уже досыпал на диване. Все - таки интеллигентность всегда видна.  Писает под стол, но штаны снимает. 

Поставил я чайник. Засыпал в него пол пачки молотого  кофе. Попили. Отрезвляет.
В 8 на службу. И около хранилища Коля увидел жену и на полусогнутых к ней. И тут же получает по роже. И воспринимает, как должное. Чувствует грешок. А мне потом выговор от его жены. А я причем?

О футболе. Результат я узнал уже потом.
С Колей такие случаи часто происходили. Когда я устраивал прощальный бал, Коля тоже участвовал. Я, наученный горьким опытом, где-то около 12 ночи Колю начал отправлять домой.  С большей неохотой, но ушел. Наверное,  прощаться не хотелось.
Утром последний раз на службу, и встречаю его жену. И опять у меня неприятности. А я не понимаю, почему. Ведь вовремя ушел. Вовремя - то, вовремя, да куда Коля не идет, везде забор. И проходной нет. И бесконечный забор. И проходил он под забором часов до 5. А может и поспал под забором.  А я виноват. Заблудился ведь.

 Общественно-политическая жизнь вращалась, в основном, вокруг комсомола. Правда, комсомольцев кот наплакал. Секретарь Юра Павлов (лейтенант, даже моложе меня) да я. Воины не в счет. Мы их в свою компанию неохотно принимали. За них нужно  отвечать, ежели  что.
Вся комсомольская жизнь сводилась к поездкам во Владимир. Конференции всякие. То да се. И мы ездили. На отчетно-выборную. Секретарь армейского областного комитета комсомола отчитывался за проделанную работу. Ведь лет 40 уже. Рассказал о работе, о достижениях. Пустил слезу и пообещал:
- Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым.

Я так и не понял, уходит он или остается. Тем более, что в перерыве мы пошли пообедать. В ресторан. Взяли мясо с грибочками в горшочках да бутылочку водки.
”И на пляж не пошли. А остались в ресторане. Фу…. Сидеть…”
Мясо с грибочками вполне приличное. В ресторане. В городе в магазинах таковое отсутствует. Да и грибочки тоже. За все время поездок во Владимир один раз видел огромную очередь в гастроном. Из любопытства спросил, что дают. Оказалось колбасу. На вопрос какую, на меня посмотрели как на чукчу, никогда не видевшего колбасу.
Это у меня еще Киевский менталитет сохранился. Киев тогда вместе с Москвой и Ленинградом снабжался по первой категории.  Просто колбасы не было. И в части бывала колбаска. Один раз в неделю привозили в наш магазин. Но покупать могли только работники части, да  и то не все. Часть товаров привозили только для офицеров. Особенно к праздникам. И один раз даже пиво. Чешское. 

Кстати о пиве. Пиво тоже крепко связано с общественно-политической  жизнью. Ездили мы во Владимир на автобусе. Своем. И по дороге домой останавливались в Лакинске. В Лакинске единственный в области пивзавод. И  прямо у дороги  пивбар. И пиво. ”Таежное”. Вкус специфический. Мне кажется, это вкус прокисшей мочи. Не мог же я ошибиться. Мне так кажется. Но все равно нужно было отметиться.
Правда пиво было и у нас в поселке, но опять же ”Таежное”.  А  пивбар  больше похож на сортир. Наверное, для чеченцев готовили. Предусмотрительные. Поэтому с пивом проблемы были и у нас. Водка, пожалуйста. Три магазина в поселке.
Однажды, приехав в Орехово-Зуево, обнаружил на привокзальной площади  огромную очередь в стекляшку. Оказалось пиво ”Жигулевское” в бутылках. Простоял в очереди часа три и взял-таки. Две бутылки. Радости то сколько было. Я уже начал забывать вкус пива. Орехово-Зуево - то уже в Московской области. Правда, спиртного там по выходным не продавали. Вообще. Даже еще до известного постановления ЦК. Но беда - то небольшая. В десяти минутах электричкой наш поселок. И три магазина.

И как же без повышения образовательного уровня. Других. Мне-то уже без  надобности. А им хочется и майора получить. Хоть и к концу жизни. А для этого верхнее образование надобно. А большинство после училища. И уровень повышать нужно. А в Орехово-Зуево и институт подходящий есть. Текстильный. Для умных ткачих. А где ткачихи -  там и защитники. И грызут гранит науки. А тут я появился. И просьбы о помощи. Математика сложная у ткачих. Быстренько написал и вручил по назначению. Саша Бизерман (старший лейтенант), как воспитанный  еврейский мальчик, все прочитал, выбросил ненужное и получил 5. И был очень рад. А капитан Круглов, как простой русский пацан, только переписал. И даже аккуратно скопировал то, что я   зачеркнул. К задаче он подошел как к картине. И сделал копию. Точную. Повезло ему, что я не использовал нюансы русского языка. А то  и тройку не получил бы. Впрочем, мне все равно. Ни тот ни другой бутылку все равно не поставил.
Только Саша  очень волновался и периодически интересовался, не надумал ли я остаться в армии. Я ведь должность занимал капитанскую. А Саше уже и пора, а должности нет. Я сижу. А мне и не нужно. Успокаивал, а он все равно волновался.     
 
Обороноспособность Родины
Обороноспособность Родины самая важная задача каждого офицера Советской Армии. Ночью скажут:
- Будь готов!
Не раздумывая должен ответить какую-нибудь глупость:
- Служу Советскому Союзу!
Или:
- Служу трудовому народу!
Да мало ли, что можно ответить ночью. И я служил и защищал. И любил Родину беззаветно.
”Любить Родину беззаветно – это примерно значит: покупать  на все свои деньги одни только лотерейные билеты, оставляя себе только на соль и  хлеб. И не проверять их”.
Из штаба округа (Московского) требуют подать сведения о количестве посадочных мест в солдатской столовой. Ну, там 20 или 21. Важно очень. И срочно. Работа у них там такая. А придурок майор, печать ”Секретно”. Ну, чтобы враги не разузнали. А там, на станции, можно узнать и количество посадочных мест, и что и где лежит. Даже расспрашивать не нужно, сами расскажут. Им-то хранить военную тайну не нужно.

”Секретно” – это специальной связью. Долго. А нужно срочно.
Ну, кто самый молодой? Пистолет и шесть патронов к нему. И в командировку с секретным пакетом. И военная тайна.
Посмотрел на меня Толя (офицер по кадрам) и говорит:
- Ты лучше в гражданском.

А то, мол, там комендатура зверствует. Чтобы форма в порядке. И все такое. А потом несколько суток гауптвахты. И беспрерывно тренироваться в строевой ходьбе. Там и майоров гоняют. А ты мол, из партизанской семьи, а это завсегда видно.
Ну, тем лучше. Тем более освятили.

Пистолет в карман пиджака. Около сердца. Так спокойнее. Пакет секретный, наверное, в сумку. Точно не помню.

На электричку и в Москву. Но два часа. Поэтому периодически нужно похлопывать по груди. Там ли. Не потерял ли. Или, может, сперли.
И играть предлагают. В ”секу”. Игра такая карточная. Думать не нужно. Как карта ляжет. Ну, модно было. В электричках. В ”секу”. Дорога дальняя все же.
Согласился? И тут же еще желающие. Но, случайные. И по копеечке. А уже деньги кончились. Ну, на нет и суда нет. И случайные, почему-то, уходят вместе. И с твоими деньгами. Но поздно.

А я при исполнении. С секретным пакетом и один. Мне нельзя. Проверил карман. Лежит. Слава богу. И опять можно смотреть, как играют. Интересно. А потом жалко. Согласившихся. В Москву, и без денег.

А у меня есть. Но, не миллионер же я. И благотворительностью не занимаюсь. И не убили ведь. Так, для науки поиграли. Может, больше не будет. Но будет. Ментальность такая. По граблям лазить.
Приехал. В штаб округа. Стучу в окошко. Выглядывает рожа. Прапорщика. Сам прапорщик внутри остался.
- Чего надо?
- Пакет.
- Секретный!? Один? Без охраны?
- Для конспирации.

И почти в обморок. Прапорщик. Но пакет цел. Не вскрыт. И печать сургучная. Целая. Тайна обеспечена.
Головой покачал, поругался. Но  принимать-то нужно.
И невдомек ему, что у меня в кармане пистолет и шесть патронов к нему. И может, я и стрелять умею. Но своими патронами. Ведь полученные нужно сдать. По акту.
И домой. А Толю (офицера по кадрам) начали там какие-то смутные сомнения одолевать. В смысле, где-нибудь пистолет заберут. А что по акту сдавать? Секретный пакет- то можно и еще написать. Кто знает, отправили или нет? Ну и признался  командиру, что не в форме. А у того рожа побагровела. Еще бы. Его же голова полетела бы сначала. Моя потом. Начали бы с него. А он привык к голове. Ерунда, но как-то  жалко. Своя же.
- Как!? Сразу же доложить. Как только.

И приказ бабкам на проходную. Ну, мол, как только. Сразу ко мне.
Приезжаю. Бабки тут же мне сообщают, куда идти. А я не пошел. Почувствовал недоброе. Звоню Толе.
- Ну как там?
- Приказ выполнен.

Ну, пакет доставлен и документ подтверждающий есть. И в комендатуру не заходил.
- Ладно, я командиру сказал, я и доложу.
Командир послушал. Голову попробовал. Все на месте. Он отходчивый. Успокоился.
Только его зам (подполковник) потом пожурил.
- Ну что ж ты в штаб округа, и в гражданке … твою мать.
Поговорка у него такая.
Но так пакет же доставлен. Волноваться нечего.

Огромный урон обороноспособности Родины был нанесен пожарами. Пожары-то далеко. А вдруг. И народ волнуется. В Москве. Работа у них такая. Волноваться. А вдруг. А кто крайний. И волнуются. Прислали майора с проверкой. Походил, посмотрел. Прицепиться не к чему. А если? Нужны замечания для устранения. Вокруг хранилищ вырубить кустарник и скосить траву. Выполнили. Как не выполнить. Но пожары продолжаются. Приехал  полковник. То  же самое. Вокруг хранилищ вырубили? А по периметру части. Ведь лес. Вырубить полосу шириной 10 метров по всему периметру.  Сделаем. Почему не сделать. А пожары, несмотря на меры,  продолжаются. Приехал генерал. Начальник большой и мыслит масштабно. А почему на охранной полосе деревья оставили? Удалить. Немного. Штук 200. Периметр части то большой. Километров 5. Месяц трудились. Два бульдозера поломали. А жара закончилась и пожары прекратились. Генерал не полковник. Понимать нужно.

А однажды часть подверглась нападению неприятеля. Со стороны Московской области. Сижу спокойно в дежурке. Дежурю по части. И звонок из ВОХР. Сработала сигнализация. Кто–то пытается проникнуть. Страшно, но идти нужно. А там уже зам командира разбирается. Следы видны от внешней огорожи из колючей проволоки и до вышки. Полз кто–то.
Враг не пройдет. Испугался принятых мер и вернулся. А на вышке обнаружили торчащую стрелу. Индейцы, наверное. Правда, стрела не очень. Я такие стрелы  в детстве сам делал.   Но угрозу устранили и усилили бдительность. От москалей, что угодно можно ожидать. Это же нужно было придумать. Индейцами прикинулись.

Самые большие свершения произошли во время отпуска Михаила Алексеевича. И я и.о. начальника ОТК. Огромные возможности для повышения обороноспособности.
И больше никого в ОТК. Из защитников. Остальные исполнители. Куда пошлют. Но много и из бывших защитников. Для поддержания порядка и извещения начальника о подозрительных ситуациях.

Мне задание на месяц. Все, что не сделал за предыдущие пять лет. Он. Отвлекает от свершений. Боится, что подсижу.

А я уже читать разучился. Да и зачем оно мне. Меньше будешь знать, дольше проживешь. Задание в стол. До возврата из отпуска.

И в курилку. А там вход в помещение для проверки работы разных там механизмов. У автоматов и пулеметов. Ну, дырка такая в стене. А внутри, метрах в трех, еще стена. Но без дырки. И  чем-то покрыта. Чтобы пули, при проверке, не отскакивали обратно. Ствол всунул в дырку, спусковой крючок нажал и смотришь. Работает или нет.
Ну, испытывают. Я сочувствующий. Все равно скучно. И каждый день.

Но иногда и разнообразие. В цеху проводят техобслуживание карабинов образца 1938 года. Для строителей коммунизма хранятся. Поэтому нужно периодически смазывать, ржавчину убирать. И пристреливать. Не все. Штук 10 в партии. А Миша Насибов (начальник цеха) один скучает. И меня приглашает. Совсем другое дело. По пять карабинов на плечо, а у Миши все карманы шинели распирает от патронов. И в тир. Недалеко. Здесь же на территории. Бункер с  амбразурами. Мишень в 50 метрах. Пристреливаемся. Выстрелы ложатся кучно. Большинство в молоко и почему-то в разных концах. У Миши тоже. Принимаем командирское решение. Если попадет в хорошие руки,  сам пристреляет. А дураку ничего не поможет. Но патроны нужно расстрелять. И устраиваем мы соревнование по скоростной стрельбе. Победителя не определяли. Решили, что победила дружба.

Но это до обеда. А после обеда приходит Миша ко мне в кабинет и делает заманчивое предложение. Ведь великое дело сделали. Приглашаем мастера цеха. Он парень безотказный. Бросаем на пальцах. Мише бежать. Сбросились. Миша оперативно сгонял. Пришел в расстегнутой шинели. Бутылки не так видны в карманах. Да и тепло.  Градусов 20. Минус. Но ведь душа горит.

Две бутылки водки. И закуска, завернутая в вощеную упаковочную  бумагу. Была такая специально для упаковки пищевых товаров. Разворачиваем. Грамм 200 повидла.
- Миша, ты что купил?  Не мог кабачковой икры купить?
- А мне сказали, что повидло тоже хорошо.
 Пришлось мастеру цеха сгонять домой. И грамм 300 квашеной капусты уже совсем другое дело. Выпили. Миша совсем развеселился и, уходя со службы, станцевал лезгинку бабушкам на проходной. 

Заниматься обороноспособностью приходилось почти каждый день. Ухожу со службы в штаб, и по дороге в цех, где проводят техобслуживание пушек ЗИС-3.  С Великой Отечественной остались. И много. Для строителей социализма хранятся. У них проблема. В броневом щите отверстие зачем – то сверлили диаметром миллиметров 80. Зачем, не знаю. Не интересовался. Раз для обороноспособности нужно, значить нужно. И нечего думать. А сверло поломалось. Да и ручка наведения крутится с недопустимым усилием. Собрались грамотные люди. Главный инженер, он же зам. командира. Начальник цеха. Майор. Посовещались и решили отверстие резать сваркой, а усилие считать допустимым. Меня не приглашали за ненадобностью. Но утвердить могут только в Москве. И нужна бумага и подпись начальника ОТК, то есть меня. Я зашел, а начальник цеха просит подписать, так как уже посовещались и приняли решение. Для обороноспособности нужно. Чего не подписать, тем более спешу в штаб. Со штаба уже домой, так как никому я там не нужен. Иду. Около  жилых домов сидит на скамеечке мой шеф. В отпуске, но волнуется. Зовет. Подхожу.
- Ты что же делаешь!?
- Я? Ничего, а что?
- Это же подрыв обороноспособности Родины. В броневом щите сваркой дыру делать. Ты в своем уме?
- А чего? Главный подписал. Он ведь главный.
- Я это так не оставлю.

Ну не оставляй, подумаешь. Ведь я начальник. Но доложили ему. Минут 10 прошло после подписи. Народ бдит. Да и известно кто. В цеху инженер ОТК бдит. Из бывших защитников, но уже на пенсии и подрабатывает. И со мной у него не сложилось. Он рацпредложение придумал. Обычно это были предложения по изменению технологии. Вместо крепления болтами, можно и на соплях. Тоже нормально. Экономия. А можно и на пластилине. Пластилин вообще, по-моему, был универсальным материалом.
Он - рацпредложение и ожидает вознаграждение за это. Тем более и план по рацпредложением нужно выполнять. А нужно-то оформить. И ему кажется, что это я должен делать. Он получит рублей 10, а я оформлять. А мне зачем. Обиделся. Нет почтения к старым воинам. А я и не клялся в верности ему. А ему кажется, что должен. Ну и пусть.

Но заложил сразу. Правда, через неделю из Москвы пришло разрешение на сварку, а увеличенное усилие недопустимо. И М.А. смирился и больше о снижении обороноспособности не вспоминал. Но спокойно жить мне все равно не давал. А когда пришли документы на мое увольнение, и я с Толей обсуждал меню прощального ужина, появился М.А. И сразу стал лучшим другом и позволил себе узнать, когда я буду бутылку  ставить. Я, наверное, два года ждал этого момента. И как настоящий комсомолец, напомнил ему, что он секретарь парторганизации, старший товарищ, майор, и, негоже ему  давать такие предложения подрастающему и еще не созревшему поколению. Услышав неожиданную для себя тираду, М.А. сначала покраснел, потом посинел, выдавил:
- Ух,  как ты заговорил.
И позорно сбежал. Толя выпал в осадок. Этого он от скромного мальчика никак не ожидал.

А в августе  приказ. Готовить к отправке для строительства социализма. И, чтобы никто не догадался. А чего догадываться. АК он и в Африке АК.
Так-то оно так. АК, но смутные сомнения. МР-43 называется. По импортному. Импортный. Немецкий. 43 года выпуска. Трофейный. Их, трофейных, хватит не только на построение социализма, но и для обратного возвращения. Пожалуй, можно будет несколько витков сделать.

Но не тот, с которым немцы в кино бегают. А Шмайсер. А в кино, то не Шмайсер. Шмайсера все знали (еще его папаша конструировал), а того, чей в кино, никто и не знал. И называли Шмайсером. А настоящего Шмайсера в кино не показывали. А то подумали бы, что немцы у нас слямзили. С АК-47, 47 года выпуска. От них всего можно ожидать.
Очень уж похожи. Но отличия есть. Время-то течет.
Уго Шмайсера (Уго – имя такое у конструктора) в 1946 пригласили в Ижевск с семьей для консультаций. Под конвоем, во избежание недоразумений. Познакомили с конструктором АК-47 Калашниковым, который работал в отделе испытаний и, по совместительству, секретарем комсомольской организации, и тот быстро сконструировал АК-47. Калашников. О чем и доложили партии и правительству. И теперь весь мир славит выдающегося конструктора Калашникова.

А для некоторых строителей социализма нужны и МР-43. Патронов хватает. А если смазку заменить, надписи посторонние срезать, никто и не поймет, откуда.
Попробовал и я проверить. Нормально. Только успевай магазин менять. И даже обещали грамоту дать. Не свои, а из Москвы.

Но, не сложилось у строителей социализма. Раньше времени обнаружилась интернациональная помощь. И остался я без грамоты. И до сих пор не люблю Пиночета.
Зато пострелял из пушки. ЗИС-3 называется. Уже отечественная. 76 миллиметровая. В том смысле, что дырка в стволе 76 мм.  От Великой Отечественной осталась. Не выбрасывать же.
Тоже хранится для строителей социализма. И много. Строителей- то много.
И тоже требует испытаний отката.

Холостой патрон. В ствол деревянная пробка. Шесть литров воды. За шнурочек дернул. Как…  Ну, громко очень. Нужно вовремя открывать рот. Это у врагов шлемы разные. У нас все по-простому. Наверное, теперь и глуховат, мягко говоря. Опыта еще мало было.
А как же пробка? А вы пробовали, хотя бы с трехметровой вышки в воду? Пузом. Нет? Эффект потрясающий. Так и пробка. В пыль. Но и экологические последствия. Стреляли в направлении цыганского поселка. Деревянная пыль с водой. У них, наверное, потому и не росло ничего на огородах.

А, может, и не оттого. Огородов-то у них и не было. Как из дома вышел, так сразу и начинаются заросли непонятного назначения.

Особое внимание в армии уделялось борьбе со шпионами и разной нечистью. Капитана Куренного, как специалиста  по разной артиллерии, командировали в Москву. Какой-то музей производил ремонт пушек, выставленных у входа. Почистить, покрасить. И без Куренного никак. А он оказался предателем. Болтуном. А болтун находка для шпиона. Выпили они с директором музея.  Куренной и разболтал, что у нас хранится никелированный ППШ с выгравированной надписью ”Де Голлю от Сталина”. А это ведь оружие, а он разболтал. А директор по инстанциям. Хочет в музей забрать.
- Откуда знаешь?
- Куренной рассказал.
И депеша из Москвы. Рассмотреть вопрос о не соответствии Куренного служебному положению. А это конец службе. Нечего болтать. Враг не дремлет.
Командир потихоньку спустил на тормозах. А то быть бы Куренному пособником шпионов.
Болтать меньше нужно. Это я уже о себе.
 
 
 
А что же дальше?  Как обычно. Жил. Утром на работу. Вечером с работы. Как все. Еще не умер. Поэтому не классик. Пока. А потом посмотрим. Я все необходимое подготовлю. На всякий случай. Ведь о мертвом только хорошее. Поэтому есть шанс. Впрочем, шанс всегда есть. Можно купить собрание сочинений. Написать свою фамилию и давать читать желающим. И уже классик. Собрание сочинений есть.
”Так думаю я и со мной все прогрессивное человечество”.