В меня же тут недавно стреляли. У киоска. Озлобленные арабы из Мичигана. Они были бородатые. И охуенно злые. С пулеметами и турелями на обочине. Хорошо, что я спрыгнул тогда в придорожный акведук, напротив дороги к Старой Пятиэтажке.
У них еще были УЗИ с красными рукоятками – чуть не забыл упомянуть этот важнейший элемент мичиганских чуробасин.
Не, не бежал же. Пешком шел. Да, пешком, по желтым осенним листьям. Чувства собственного тела пропадало, но я не спрашивал себя об этом. После той бойни у радиолокационной заставы, где я держал мазу супротив национальных солдатиков, с танками и электропоездами, запасы гранат, фугасов и заводных мин были истрачены чуть более чем полностью, а украсть ничего стоящего не вышло. Так всегда и бывает. Честно признаться, вор из меня никудышный.
Лес. Я не один?
...Забавно, когда спускаешься, вроде бы вниз, но потом оказывается, что ты забрался на холм. Я знаю, где я. Лесное место, где неприятели обычно тусовались, варились и просто часы коротали. Их там человек пятнадцать. Хотя на пресловутую «поляну» или «землянку» место было не похоже.
– А, там они…. Не хочу туда идти.
– Я тоже. Пошли туда…
И я показал пальцем на восточную сторону леса. Слева от нас доносился голос Бугера. Голоса наглее и напористей я не слышал. Голоса безграмотнее и неприятнее тоже. Это был нелепый ломкий писк инвалида-переростка, только что вынырнувшего из-под маминой юбки. ****юка, из кожи вон лезшего, чтобы казаться круче, чем он есть. Язык представлял собой смесь сленга бедняков и острых подворотов, заученных по американским фильмам. Кино тех времён, когда «fuck you» переводили как «чёрт возьми».
Сейчас я прихожу к выводу, что лесные холмы и впадины меняют роли на свой лад. И вообще – все изменчиво. Таково было желание случая или же причина была в неизведанной системе – этого я не выяснял. И то верно – после подъема (кстати, кто мой спутник?) лес исчез. Под ногами гремела щебенка, за спиной – нагоняющая страху дорога с роковым поворотом.
По трубе я перебрался в ограду дома.
По дороге ходил немой боря. Он был лысый и беспокойный. Боря друг Амры.
Всё-таки он сказал «Здорова, что ли…»
Я ему ответил: о, так ты не немой. Я вот только что думал, что нужно с тобой поздоровается.
Что происходит, Миша.
– Строим новый дом Славе.
– Но здесь же был дом?
– Мы решили его разобрать, и опять построить, чтобы он стал лучше. Но мы устали его разбирать, и поэтому подожгли печь посередине. Заклали туда бомбу из фейерверков и коробки угля. Вот он и сгорел.
Зачем вы это сделали?
Он что-то бормотал себе под нос…зачем, зачем... известно, зачем…каждый знает, и добавил довольно громко «66 лет прошло….»
Я посмотрел на дом. Он казался розовым и подмороженным, как лобстер в магазинном супермаркете. Он был больше настоящего, раза в три. Иней покрывал его хитиновые стены. И ни следа от ожогов… Точно! Он был целёхонький, даже краской пах!
Это был дом моей ныне покойной прабабушки. Обычно, Славин дом стоит позади него, через ограду. С чего все решили, что это Славин дом?
Прошло 66 лет?...я ничего не понимал. С момента смерти бабушки, смерти славы или какого-нибудь знаменательного праздника? В этом было нечто сатанинское. И почему я об этом подумал, черт! при чем здесь черт?.. И дорога вела в лес – мои глаза это видели. Образ оставался в голове еще пару секунд. А там всегда мрачно, в лесу. Да и в голове тоже.
С мыслью о том, не сумасшедший ли Миша, я полз по трубе (когда я успел туда забраться?) и искал выход.
Ф. С чего он вдруг стал сумасшедшим? Он всегда им был! А если серьезно, мы с ним похожи в этом плане – мы галлюцинаторные, по-своему. Странный человек. Хотя, что может нормального сказать человек, воспитывающийся на группе Ленинград (его любимая песня «Я алкоголик!»).
Я знал, что сейчас будет – глупый бойкот.
– Здорова Сёма! – пятерня была предложена на пожатие, но он резво прошел мимо нее и отвернулся.
– Слушай, Сёма, я не понял, что за выходки? – Я не боялся его и мог пренебрежительно язвить в разговоре с ним. Впрочем, с Сёмой многие так и делали, и до драки он доходил только в редких случаях, и то, доходил ли он бы до драки, если бы общался в иной среде? Бил только мелких.
– Какие еще выходки? – с обычной для себя лицемерностью он сказал на выдохе, смотря себе на ноги и двигая тазом. Его мерзкая улыбка по обычаю способствовала сверлению мозга и пребыванию в культурном шоке от того, как урождаются такие скверные личности… Но не сейчас.
Я и говорю ему:
– Ты же видел, как я протягиваю тебе руку. Мог бы поздороваться. Просто так. Ходя бы для приличия.
И он стал обходить забор с внешней стороны, чтобы забраться наверх каркаса, чтобы закончить работу над крышей. Нужно было забить дыру молотком. Вот же чушь! Это же каркас, там сплошные дыры!
– Да, да, конечно, вот мне еще с тобой здороваться – буркнул он себе под нос, когда я кричал ему вслед, пытаясь быть громче звука ножовки:
Неудобно получается, сема. Как с девочкой, да? Ты её целуешь, а она – ***к, отворачивается. Стрёмнааааа.
Он снова буркнул несуразицу с недобрым видом, всё еще пытаясь обойти треклятую ограду, и наконец, прыгнул на навес по лестнице, но её не было… Он поднялся по каркасу как акробат! Сёма, ну ты даешь!
Вышел Серёга. В своей серой футболке, с мрачным видом. Он здоровенный, как буйвол!.. И такой же тупой (достопочтимые буйволы, прошу принять мои извинения за такое сравнение).
Я крикнул ему «Серега, здорова!», уже с таким ввидом что знал что он мне не ответит
Он прошел на место где она работали
Я грыз два сочных яблока и седел на корточках или на лавочке или поислонившись
Ты че, еблан. Хочешь чтобы я тебе нос сломал?
– Ну что ты на меня… ругаешься? Как бы невдомек сказанному и пытаясь сохранить самообладание выпалил я. И добавил со смехом: «О, как я слова подобрал!»
Что говоришь-то?
Слушай, этот дом мой?
– Твой
– Я здесь живу
– Да
– А ограда моя?
– Да, но мы тут работаем!
Подъехала машина, и два родителя вели славу к ней, чтобы посадить. Он выглядел как психически больной человек с потерянным взглядом и в легких судорогах.
– Мразь – сказал другой человек, и Сёма добавил что-то (вот он настоящая мразь, в каждой бочке затычка). Серега просто злобно (как обычно) посмотрел.
Что с ним?
– Он заболел. После того, как его мама…
– Не надо выпускать киммерийца!
– Но я… выпускаю Конана с мечем или с… копьем?!
– С копьем – улыбка пересилила внутреннюю злобину; чтобы скрыть смешок он даже повернулся боком и наклонил голову. Но я всё равно увидел его искрений оскал!
Потом оскал достал копье и начал в кидать его в меня. Я немедленно испугался. Немного. Но оказалось, что буйвол не собирался меня убивал. По специальному плану он запускал чертово копье рядом, то и дело попадая в забор. Несмотря на это, я, как всякая уважающая себя мишень, семенил вдоль забора и благополучно изворачивался от бросков. Страшновато было. Прыжки продолжались, охотник смеялся, не смея откликаться на мольбы о пощаде.
Потом пришел Василёк и тоже не пожал мне руку.
До лампочки на этих строителей! Всё равно дом мой, а бойкотами и копьями меня не проймешь. Как и пулеметами, турелями на обочине, УЗИ с красными рукоятями. Как и национальными солдатиками с танками и электропоездами, и мичиганскими террористами, и всеми вместе взятыми. На каждого найдется по фугасу, заводной мине или гранате. А если и не найдется, то я всегда могу пойти по нагоняющей страху кривой дорожке воровства боеприпасов из военных супермаркетов. Я же талантливый вор, как-никак!
Ну, вот… не хотел хвалиться, а пришлось. Но единственное, что меня по-настоящему беспокоит – это то, кем был мой спутник. Кто он, мой лучший друг, мой путешественник в грязно-желтой кофте?.. Этого я так и не узнаю.