Лизка и Алиска
Когда я училась в университете на своем английском инъязе к нам на втором или на третьем курсе перевели Алиску. Алиску все мы дружно презирали. Знаете, иногда бывает такое глупое стадное баранье чувство, которое по причине своей стадной баранности конечно же не обосновано никакими благородными доводами. Вот такое чувство обладало нами, инъязовками-рижанками. Ведь мы были такими избранными, такими милыми, умными, модницами, такими top of the line, а тут вдруг лохматая Алиска с какими-то презренными чуть ли не котомками приходила и садилась от нас неподалеку. Говорили, что она перевелась из Ленинградского испанского отделения к нам на английское, и что до того жила в Никарагуа, потому что муж ее был никарагуанец, и у Алиски было несколько детей. Может даже больше двух. Для нас, таких нежных, самовлюбленных, бездетных и незамужних (я правда была в продолжительном периоде междумужья) нарциссок, которые одевались у центровых спекулянтов все эти никарагуа, дети, какие-то бедные мужья, звучали прямо-таки оскорбительно. И Алиска своими пушистыми растрепанными светлыми волосами и своим котомничеством, своей ненакрашенностью лица и длинными цыганскими юбками прямо-таки приводила нас в трепетное негодование своей персоной. Да как она посмела, думали мы, не обсуждая, но в душе конечно же дружно соглашаясь, да в наш калашный ряд?
Сейчас как вспомнишь, так вздрогнешь, прямо как-то стыдно за такое отношение к человеку. Что с нее было взять и за что ее было не любить? Может мы втайне завидовали ей оттого, что она тараторила по-испански? Мы-то вечерники, не тараторили на втором иностранном. Я не помню чтобы слыхала ее "таратор", но уверена, что так оно и было. Ведь она подцепила в Питере никарагуанца и потом жила с ним в Никарагуа, перед тем как оттуда убежать от каких-то страшных революций.
И вот я через двадцать с лишним лет, в Америке, работая с неграмотным (в большинстве своем) взрослым испаноязычным населением, встречаю Лизку из Никарагуа. И опять мне Никарагуа не угодило.
Эта Лизка конечно не Алиска, хоть имена у них и созвучны. Алиска была лохматая безобидная простушка, которая металась между детьми и университетом со своими котомками (вот почему-то помню что она одевалась во что попало, чуть ли не в какие-то длинные цыганские юбки и почему-то вот в памяти какие-то мешки ее сопровождали вместо сумок или портфелей). Эта же наоборот не простушка, а властная верблюжица. Она похожа на верблюжицу своим поведением и своим каким-то отношением превосходства надо всеми. Она вроде тебе и улыбается, но ты видишь в ее глазах верблюжью мысль "Я хоть улыбаюсь, но я куда как лучше тебя". И знаете вот это чувство осознания верблюда в ее глазах тебя тихо бесит когда ты думаешь об этом человеке. Поэтому я наверно и решила написать этот рассказ. Ведь рассказы не пишешь о том на что тебе плевать или о хорошем обычном человеке. Рассказы пишешь о всяких отклонениях.
Глядя на вежливо улыбающуюся Лизку, например где-то на собрании учителей, как-то видно, что она хочет, прямо из сил выбивается, чтобы ее принимали за демократку. Но спесь из нее так и лезет, и она не может ее скрыть. Положа руку на сердце, надо отметить, что Лизка и учитель хороший, и в тупых тестах разбирается, в которые голова умного человека категорически отказывается вникать. Тупость тестов, обязательных от отдела образования штата, заключается не в их содержании, а в таблицах уровней и пунктов которые зарабатывает студент делая эти тесты. Все эти пункты и цифры имеют очень мало отношения к настоящим языковым знаниям студента. Мне это все жутко скучно, и я за годы уже перестала даже пытаться лучше понять какой надо тест давать студенту, сличая его пункты с уровнями. Если Лизка на расстоянии посвиста, то ее можно свистнуть, и у нее спросить, заодно и польстить лишний раз на всякий случай. Знаете, чтобы верблюд в глазах помягчал и улыбнулся. Лизка у начальства в почете, ее везде продвигают, дают много часов. Лизка видно зарабатывает немало, но в личной жизни я думаю она не очень счастлива.
Я всегда говорю, говорила, и буду говорить, что не может быть женщина счастлива, которая одна работает день и ночь чтобы оплачивать свой одинокий дом без мужа. У Лизки есть ребенок, кажется подросток, сын. За несколько лет, что я Лизку знаю, я смотрю, как она похудела, побледнела. Видно, что нелегко. Со вкусом в одежде всегда была напряженка, отсюда и вид небрежно одетого демократа. Но спеси у нее не убавилось.
Лизка меня не очень любит. Это видно по ее взгляду. Я правда не знаю, может она и других не чает. Хотя с Арасели всегда трепется по-испански. Арасели из офиса - простая. Я с ней тоже треплюсь. Как-то я тут заскочила к Арасели - мы все учителя к ней заскакиваем с тестами и студенческими бумагами - у нее была Лизка в гостях. Это было в пору моего приезда из Италии. Я тогда вся парила обитальяненная и хотела часто показывать те несколько предметов женских аксессуаров одежды что привезла с собой. Я внезапно предстала перед Лизкой в меховом ремне продетым в джинсы и завязанным впереди узлом. К ремню придавались сапоги по колено такого же светло-кофейно-молочного цвета. Вид счастливой безработной (почти: у меня было 10 часов в неделю пару месяцев).
Когда я посмотрела в Лизкины глаза, я поняла, что убила ее своим меховым ремнем прямо наповал, повергла в прах успешную соперницу (успешную в работе и хватании рабочих часов). Столько холодной ненависти, злости, удивления было в ее взгляде, который быстро скользнул сверху вниз по моей внешности, что бедная Лизетта даже забыла улыбнуться. Знаете, бывают моменты, что улыбнуться труднее чем разгрузить вагон. Видимо это был момент. Школа "ярмарки тщеславия" рижского инъяза в созвучии с работой в центральной библиотеке где часами просматривались толстые журналы капиталистических мод, а также и всеми общественными науками портового европейского города не всегда умеет срывать цветы финансового успеха, но она умеет повергать противниц женского пола наповал. Никарагуанки нам по плечу.
Когда насмотришься на холодных Лизок своей калифорнийской действительности, Алиски прошлого всплывают в памяти и ты хочешь просить у них прощения за то что был с ними недостаточно мягок. Теперь тебе явно претит мысль быть таким заносчивым куском льда как Лизетта. Хотя как-то по-человечески и жалко ее, потому что кажется что она очень одинока. Когда человек не одинок и счастлив, то его нельзя убить меховым ремнем.
Но! Кто знает сердце женщины? - как говорит Эмилия Пардо Базан, заканчивая один из своих рассказов.
Zoia Sproesser
March 2012