В поисках противоядия

Дана Давыдович
                Скрипнула отворившаяся дверь, и после этого раздался грохот и проклятия.
                - Почему ты сидишь без света?! Твое подземелье и так жуткое!
                - Нужно приходить в мою библиотеку со свечой, Арканд, и тогда не нужно будет спотыкаться, и падать при входе, и вполне возможно будет избежать никому не нужных синяков и ссадин.
                Он проворчал что-то нечленораздельное.
                - Я пришел сказать, что уезжаю. Вернусь к утру. Спокойной ночи.
                Дверь снова заскрипела, закрываясь.
                Что-то здесь не так, ибо он намеревался идти не в кабак.
                Я отложил книгу, и тихо вышел из библиотеки.
                Шаги Арканда отдались эхом в подземном коридоре, и затихли. «Ах, какое страшное подземелье!» - мысленно передразнил я Бальтонари. «Ах как много там жутких закоулков, и камеры со скелетами!» Это потому, что вы никогда не путешествовали по закоулкам человеческой души, ибо все познается в сравнении.
                У каждого из вас там еще более жуткий лабиринт с сотней потайных камер, в каждой из которых или томится обидчик, которого вы туда посадили сто лет назад, и отказываетесь выпускать за то, что он вам когда-то что-то сделал, или какой-нибудь ваш личный грязный секрет, или еще что-нибудь, чего от омерзения не захочет коснуться даже свет луны!
                Попадешь в такой лабиринт, и холодеешь от страха. А некоторые из вас настолько отчаялись очистить свои души, что просто замуровали туда вход, и сели у двери с напряженным выражением, отгоняя всех случайных прохожих, и любопытных.
                Но от этого тайна никуда не девается. Смрадный запах находит способ просачиваться наружу. И в какой-то момент лицо твоего близкого человека начинает выглядеть как старый, тщательно закопанный в подземелье секрет. И, вместо того, чтобы начать разбираться, мы предпочитаем притвориться, что никогда раньше не видели этого лица.
                Я вышел из замка. Темная фигура Арканда была уже внизу холма. Он ушел пешком! Тем легче будет последовать за ним.
Он был уже почти у городской стены, когда его кто-то окликнул. С холма мне было видно, как Арканд сошел с дороги, и исчез.

                Когда я добрался до того места, и просеял шлейфы огромного количества народу, что ходит туда-сюда по этой дороге, быстрый Арканд мог быть уже где угодно, и как угодно далеко. Но я поймал его запах.
                Интересно, что запах и образ любимого человека состоят у нас не из того, что важно и близко ему, а того, что важно нам. На секунду я замер от видения его голубых глаз, его всегда начищенного до блеска оружия, его теплого прикосновения, и голоса, никогда не обращающегося ко мне, но – обо мне, и всегда негативно...
                Лицо. Он думал о ком-то. Внезапное нападение. Зеленый с вышивкой плащ. Погодите, что это за образы, откуда они взялись? Как обычно, видения пронеслись быстрее, чем я смог разобраться. Но что это было за лицо? Мучимый тем, что я что-то пропустил, я решил еще раз просеять увиденное.
                И тут раздался крик. Он был за стеной. Городские ворота были закрыты, но могла быть открыта боковая дверь. Я бросился туда, и она подалась под не самым сильным ударом моего плеча.
                Я оглянулся по сторонам. Темная Дортмаар Неор уходила вверх, петляя, вспыхивая редкими свечами в окнах домов. Куда бежать?
                Как-то быстро и ниоткуда накатилась волна боли и ненависти. Это были чувства Арканда. Волна шла от одного из домов с правой стороны. Я побежал туда, и с размаху ударился в дверь. На ходу подумал, что если она заперта, то хотя бы создам достаточно шума, чтобы привлечь к себе внимание, а иногда двери бывают закрыты на весьма условные замки, которые бывают в душах людей, которым нечего прятать, и незачем запираться изнутри...
                Не знаю, сломал ли я засов, или дверь просто не была заперта, но она распахнулась, и со всей набранной инерцией я влетел в дом, упав посередине плохо освещенной комнаты. В двух шагах от меня на полу кто-то лежал. А над ним с кинжалом стоял Арканд.
                Голова заболела от удара, кажется, об ножку стола. От этого свечи на нем погасли, и мы оказались в полной темноте. И в этой темноте раздался всхлипывающий, умоляющий голос:
                - Это не я убил вашего отца! Но, если вы меня пощадите, то я скажу вам, кто его убил!
                Я не знаю, что его остановило. Факт ли того, что его так резко прервали, или то, что было сказано, но Арканд убрал кинжал в ножны, и пнул лежавщего на полу. Ненависть пульсировала в нем так сильно, что за этими плотными, интенсивными волнами я с трудом мог его видеть.
                Как слои чувств могут создавать помехи ультра-короткой волне? Не указывает ли это на то, что сильные чувства – это такое же осязаемое препятствие для понимания, как и физические стены?
                - Ты кто? – Бальтонари наклонился надо мной.
                - Не убивай его. Он говорит правду. – Только и смог вымолвить я, тяжело дыша.
                В ответ мое сознание залило видением дождливого дня. В гробу лежит пожилой человек в зеленом плаще с золотой вышивкой. Сверху плаща – массивный меч со сверкающей драгоценными камнями рукояткой. Капли дождя падают на ткань плаща, и на сталь, и на лицо мертвеца. Вокруг гроба столпились люди, но никто не плачет. Над гробом склоняется кто-то, чьего лица я не вижу, но слышу его шепот. Он клянется, что найдет убийцу, и отомстит. Его душат слезы, но он не плачет, а только шепчет свою клятву снова, снова и снова.
                В чувство меня привело резкое рычание, и между мной, и лежавшим человеком в пол вонзился кинжал.
                - Ты всегда мне во всем мешаешь!!! – Арканд не говорил, и не кричал. Он изрыгал ненависть совершенно жутким голосом. Я даже не представлял, что человеческий голос мог достигать такого низкого диапазона.
                - Все расскажешь мне завтра. Попробуй только убежать, я найду тебя везде! – Это он бросил тому, кто лежал рядом.
                - А с тобой я разберусь дома! – Он поднял меня на ноги одним рывком.
                - Это моя реплика в последней сцене. – Я улыбнулся, зная, что он не видит моего лица в темноте.

                Я не был зол, и я не терялся в догадках. Я хотел знать, почему у нас есть книги по химии, физике, астрономии, медицине тела наконец. И в последней можно прочитать о том, какое противоядие использовать против укуса какой змеи, и что делать, если сломана кость, и даже – если ты отравился неизвестно чем.
                Но почему до сих пор нет книги о медицине души? Чтобы, если заболело именно в душе, найти ответ, узнать о способах лечения. Ибо, если бы такая книга была, я открыл бы нужную страницу, и дал бы Арканду почитать о болезни души под названием «Ненависть», и о том, как от нее лечиться.
                Но что было бы там написано? Ведь ответов пока нет. Одни загадки. Например, у нас есть чувство ненависти, которое тебя рано или поздно охватит. И у нас есть предостережение более мудрых членов общества о том, что ненависть – это плохо, и ее нельзя испытывать. А ведь это чувство – даже не отравление, которого с тобой может вообще никогда не приключиться. От чувства ненависти не застрахован никто. Оно достанет каждого из нас – на секунду, на год, или навсегда.
                Но нам не говорят, что же делать, если ты начинаешь ее испытывать, и как от нее избавляться. Иными словами, на заднем дворе стоит полкоровы, но никто не задает к этому никаких вопросов. Начинаешь расспрашивать, и тебе отвечают, что, мол, к тому моменту, как мы родились, оно уже тут так стояло, так что мы ничего не знаем. Но надо выяснять, где вторая половина?!
                А никто даже не считает, что тут есть что выяснять, потому что не задумывается о том, что вторая половина должна быть. Во всяком случае нужно было срочно узнавать, что делать при опасном отравлении души ненавистью, и с чего начинать детоксикацию?
                Убийца Бальтонари-старшего находился недалеко отсюда. И исполнение клятвы, которую Арканд дал у гроба, было только делом времени. Убийство убийцы кармического узла не разрубит, а только затянет его еще крепче.  Как ему это объяснить?