К рассказу о своей бабушке Нине я долго не приступала не потому, что в моих приоритетных темах она стоит на задворках, а потому что она так много значит для меня, что я боюсь, хоть каплю упустить или не суметь донести до читателя её замечательный, очень колоритный и тёплый образ.
Нина Петровна Ручейко родилась 13 января 1911года на Кубани, в семье портных. Прабабушку звали Натальей, а прадедушку- Петром. Семья прадеда переехала на Кубань издалека. По словам бабушки, её отец был выходцем с Амура. Семья Петра и Натальи не была казачьей, но мастеровые портняжьи люди, они имели тесные связи с казаками, поскольку обшивали их с ног до головы. У меня сохранилась очень старое, уже сильно потёртое фото, на котором запечатлены мои прабабка и прадед, стоящие за станками швейных машин, рядом казаки в полной амуниции, а впереди маленькая девочка, старшая сестра бабушки. Таким образом, снимку не менее ста лет. В три года бабушка потеряла мать, а к девяти осталась и без отца. На воспитание девочку взяла семья Гоцулянов, в которой невесткой была старшая сестра бабушки, Груня.
Бабуля на всю жизнь сохранила теплые и благодарные чувства к этой семье. Она закончила четыре класса начальной школы. Рассказывала, что работать приходилось много. Трудились все, дети тоже. Бабушка, например, много вязала: кофты, чулки, жилетки, носки. Позднее шила и готовила есть. Когда в семье делались покупки, Нине доставались гостинцы наравне со всеми, и платки, и отрезы, и обувка. Большая и работящая семья хорошо воспитала дочку своих сватов, а когда пришло время, - выдала замуж за рукастого и трудолюбивого парня, такого же сироту.
Звали бабушкиного мужа Иван Белоус. Всем был парень хорош, жить бы да жить. Но вот беда-Нина его не любила. Пожила немного и поняла, что не может себя пересилить. Он уговаривал её не уходить, одуматься, но не такой был у бабули характер. Ушла, как сама говорила: стала ни девка, ни женщина, обрезала косу и начала жизнь заново. Работала она тогда заведующей яслями.
А потом в её жизни случилась роковая, настоящая любовь. До гроба, как и мечтала. Звали его Александр Григорьевич Васильков. Происходил он из семьи зажиточных выходцев из под Могилёва, хуторян, в душе так и не принявших советскую власть. Бедная, да ещё и разведённая невестка явно не входила в планы свекрови, и когда Нина и Александр расписались, она гнобила Нину, как могла. И полет не так, и варит не так, и стирает не так. В октябре 1934 года родился мой отец, Павел, единственный сын и Нины, и Александра. Дед оказался отчаянный гуляка и вскоре запропал где-то, то ли в Белоречке, то ли в Лесогорской. Бабушка осталась одна с Павкой. Так она и прожила всю жизнь одна, всю свою любовь и тепло отдавая сыну, а позднее нам, внучкам.
Дед жил то в одном, то в другом месте, кочевал по предгорьям Кубани от одной подруги к другой. А когда началась война, и его призвали на фронт, дед дошёл до родной Белоруссии и пропал. Бабушке и его родным сообщили, что он дезертировал.
Бабушка к тому времени уже давно ничего о нём не знала, но официально являясь женой изменника Родины, понесла страшное наказание.
В сорок третьем году она была арестована и отправлена сначала в Майкоп, а потом на лесоповал в Мезмай. Мой отец, восьми- девятилетний мальчик остался совсем один. Так вышло, что его никуда не отправили, а приютил старый человек, дряхлый дед, живущий практически в лесу и являвшийся каким- то очень дальним родственником. Теперь я уже не берусь утверждать, было ли это на самом деле, но лучшим воспоминанием тех лет было для отца произошедшее с ним чудо. Однажды он бежал из хутора Кочкина в хутор Зелёный и на лесной просеке нашёл ещё тёплый пирожок. Может голодному и занехаенному пацанёнку всё это только привиделось?
Бабушка же, чувствовала себя всю жизнь виноватой перед отцом за такое детство, говорила, что ей там, на лесоповале, жилось легче, ведь их хотя бы кормили. К тому же, через некоторое время бабушку перевели в поварихи. Мысль об оставленном без присмотра и пропитания сыне не давала Нине покоя.
Спустя несколько лет её освободили. Отец за это время стал самостоятельным, научился охотиться, рыбачить, и с тех пор уже на всю жизнь сохранил за собой право решать всё сам. Они больше не разлучались. Только на время службы отца в армии, в Баку. В домашнем альбоме сохранились пожелтевшие фотографии с трогательными и нежными подписями от матери к сыну и обратно.
А дед Александр после войны ещё покочевал, женился и осел в городе Кизляре. Я ничего не знаю, о том, был ли он осужден, и что произошло с ним после войны. Детей у деда и его жены не было, так распорядилась, видно, судьба. Бабушка Нина никогда не говорила плохо о своём непутёвом муже. Наоборот, защищала его, как могла. Мол, никакой он не предатель, дезертир, ладно, но не предатель. Мы, маленькие девочки понимали, что в сердце она навсегда сохранила любовь и верность к нашему деду. Никогда не пыталась она больше устроить свою личную жизнь.
Спустя много лет, в конце шестидесятых вдруг объявился брат деда Николай. Рассказал, что живёт в Астрахани, вернее в селе, в дельте Волги. Он настойчиво звал в гости своего племянника с семьёй, хотел примирения с бабушкой, извинялся за брата. Отец сомневался. Бабушка, оказалось, была рада, советовала нам ехать и не раздумывать. Последним убойным аргументом стала рыбалка, и отец сдался.
Мы отправились в поездку. Это было просто сказочное путешествие. Рукава Волги заходили прямо в огород деда Николая. По берегу густо лежала колючая, похожая на мочало, сухая водоросль. Огромное количество домашних уток питалось свежайшей рыбой, которую рубили на куски, прямо на улице, на столе и бросали домашней птице. Обожаемой мною сушеной рыбки в доме водилось полно. Вечером дед Николай водил нас в клуб на другую сторону реки по подвесному мосту. Было страшно, но страшно интересно.
Через несколько дней неожиданно для нас приехал дед Александр. Николай Григорьевич не утерпел и сообщил брату о том, что его единственный сын находится так близко. Дед Саша был счастлив видеть и сына с невесткой, и внучек. Он спрашивал и о бабушке. Потом дед настоял на нашем визите к нему в Кизляр. Папа согласился, и мы поехали в Кизляр, где нас с волнением ждала жена деда.
У них был небольшой домик. Принимали нас радушно и тепло, но в Астрахани мне, конечно, было гораздо интереснее. В Кизляре мне запомнился Терек, с его бурным и непредсказуемым нравом, и то, как однажды вечером, играя с соседскими детьми в жмурки, я свалилась в глубокий, полный мутной воды, ерик. Дед бросился за мной и вытащил из него. Кажется, он напугался больше меня.
Мы вернулись домой, полные впечатлений, а бабушка без конца спрашивала нас обо всём. Ей было очень радостно, что дед и отец, наконец, познакомились.
Спустя несколько лет пришло известие о том, что Александр Григорьевич Васильков скончался. Похороны уже состоялись, но отец решил поехать на могилу. Жена деда была, по-видимому, обеспокоена- не станет ли сын претендовать на часть дома, но отец успокоил её на этот счет, сходил на кладбище и вернулся домой. Бог знает, о чем в это время думала наша бабушка, но она пережила смерть деда внешне спокойно, хотя на душе у неё было очень плохо. Мы все, как бы закрыли эту страницу семейной истории и больше почти никогда не говорили об этом.
P.S.Недавно в "Мемориале" забили данные на деда,оказалось, что попал в плен, потом был освобождён.. В то суровое время достаточно было попасть в плен, чтобы тебя сочли предателем Родины, а семью арестовали. Теперь остаётся только догадываться...