А.Мартиросян, в своей книге « Трагедия 22 июня», подробно объяснил читателям, с каким трудом Сталин проводил внешнюю политику по отношению к Западу и Америке, в том, чтобы, ни поддаться на Гитлеровские провокации и не начать первым военные действия. Он не хотел, чтобы Советский Союз выглядел в глазах стран Запада и Америки в роли агрессора. А здесь одним махом, все чуть не пошло прахом. Тимошенко и Жуков «купили» опытного Молотова А ведь здесь Молотов со товарищами из Политбюро, явно «лопухнулись», это факт. Доверился, Вячеслав Михайлович, военным, тому же Жукову, не перепроверил сведения и запустил «дезу» на весь мир. Поэтому и сказал Ф.Чуеву, что «на Жукова надо ссылаться осторожно». Ну, задним умом, мы все сильны! Но, хотя бы им надо быть сильным. Надо бы понять, что там такое заварилось.
Тут наши военные, из верхов, везде хитрили, где могли. Прикрываясь финской «угрозой», с Прибалтийского округа сняли мощный 1-й мехкорпус, ослабляя тем самым оборону на пути немецкой группы «Север», и перебросили его далеко на север. Но и это еще не все. Корпус «распушили»: часть его перебросили на Карельский перешеек, другую часть, загнали в леса восточной Карелии, где она затаилась и, как показало время, надолго. Самое главное, мехкорпус в условиях Карелии был не совсем эффективен. Там был бы куда эффективен стрелковый корпус. Ведь сколько объяснялось, что отказ от танковых армий был вызван их неэффективностью в финскую войну. А тут повторение пройденного?
Следующей вставкой по тексту у нас идет время вручения ноты Германского правительства, «5 часов 30 минут утра». Узнали через разведку, когда немцы собираются вручить ноту и сорвали им представление на тему: «Как выглядеть «белыми и пушистыми» при нападении на Советский Союз?». И как немецкий посол Шуленберг не крутился, чтобы вручить ноту до начала военных действий, ничего не получилось! Сорвали с них маску «миротворцев». Когда факт агрессии подтвердился, Молотов принял посла Германии значительно позже, в 5.30 утра, что и засвидетельствовал в своем выступлении. Весьма правильный ход. Но, похоже он был единственный тот, что правильный во всём этом странном спектакле.
Правда, тут может быть и другая трактовка событий, которая может и не украсить, нашего уважаемого Вячеслава Михайловича. Итак, начались приграничные военные сражения. Информация, наконец-то, дошла до Кремля и до Молотова. Надо же получить объяснения от Германской стороны, по-поводу случившегося. В конце концов, Гитлеру, судя по всему, было наплевать, что о нем подумает мировая общественность. Подумаешь, признают агрессором. Кстати, в своей речи 22 июня он заявил, что наносит превентивный удар. Он же знал, что победителей не судят! Думал ли он в июне 41, что будет 45 год?
Поэтому, может быть, было дано указание Шуленбургу, специально затянуть время с вручение ноты, с тем, чтобы как можно максимально извлечь выгоду из внезапного нападения. Смотрите сами: начало агрессии 3.30, а вручение ноты – 5.30. Так, что неизвестно еще, кто кого «перехитрил». То-то, наши «затемнили», при публикации со временем получения телеграммы Шуленбургом из Берлина. Молотов, поэтому и вставил в текст речи, что нападение произошло в «4 часа утра», чтобы, хоть, как-то сгладить этот колоссальный разрыв по времени от начала агрессии - до получения ноты. А то вырисовывается интересная картина. Нас «утюжат» на границе 2 часа, а руководство страны только через немецкое посольство узнает, что нам объявлена война? Хотелось бы, наоборот, чтобы максимум, через полчаса после стрельбы на границе, Молотов отрывал ручку от дверей немецкого посольства и требовал объяснений от Шуленбурга. А то, у Жукова, читаем, «принять посла поручили В.М.Молотову». Хорошо, хоть без торжественного завтрака и почетного караула. Это было бы хорошо, вдарь как следует РККА по вермахту. Завтрак, церемонии, давая время армии нанести максимальный урон. Но, всё было как раз наоборот. И в чём дело – непонятно…
Дальше, смотрим выделенный текст, по поводу «провокаций румын». Видимо, Молотову сообщили об информации, прозвучавшей по румынскому радио, что их бомбили русские, вот он и сделал эту вставку. Надо полагать, что в отличие от румын, финны промолчали, иначе Вячеслав Михайлович и их бы, «заклеймил позором», в своем выступлении. Обратите внимание, что здесь, этот текст-вставка, является, как бы инородным телом, потому что, речь в документе, в основном идет о Германии.
Ну, и заключительная фраза (… сплотить свои ряды… « вокруг нашего великого вождя товарища Сталина»). У меня нет никаких сомнений в том, что эту фразу вставил в текст лично Вячеслав Михайлович, чтобы придать тексту более сильную эмоциональную окраску. Видя, что Сталин, в данный момент отсутствует в Кремле, то свое тревожное состояние, по поводу, неясности ситуации со Сталиным, Молотов абсолютно правильно воплотил во фразе о вожде, чтобы консолидировать силы общества в связи с пришедшей бедой, началом войны. Молотов, конечно же, сознавал, что Сталин именно та яркая, незаурядная личность, вокруг которой и могут сплотиться и партия, и правительство, и народ, к которому он обращался в своей речи.
Кстати, редактора, под руководством А.Н.Яковлева, подготовившие текст речи Молотова к публикации в сборнике «1941 год», дали следующее пояснение. Данный текст речи, мол, приведен по изданию в Центральной прессе от 23 июня 1941 года. В речи же Молотова по радио 22 июня слова «и его глава товарищ Сталин» и « вокруг нашего вождя товарища Сталина» отсутствуют. Подтекст пояснения таков, что Молотов речь прочитал без слов « …товарищ Сталин», а, дескать, сам Сталин, на следующий день, чтобы возвеличить свое имя приказал в газетах впечатать слова о себе.
Что ж, такое объяснение, тоже может сыграть в пользу нашей версии. Молотов же, точно знал, что Сталина нет в Кремле. Поэтому взял и зачеркнул в тексте речи слова «товарищ Сталин». Будет знать, как сбегать из Кремля! А товарищ Берия, наверное, поехал к Сталину на дачу и «настучал» об этом. Иосиф Виссарионович, разумеется, рассердился и приказал во всех газетах напечатать то, что поведали нам доблестные историки под руководством мудрого Александра Николаевича Яковлева. Такие «страшные» сказки, этим товарищам, надо было своим внукам рассказывать, но только не на ночь, а, то могут не заснуть, от сильных эмоций. Как то странно всё это звучит. Особенно на фоне нестыковок документов.
Приведён данный текст речи Молотова, взятый из сборника « История советской радиожурналистики», издательство Московского университета, 1991 год. Дана ссылка на Центральный Государственный Архив Звукозаписи. Указано даже: Время звучания речи - 15. 38 минут. Так-то вот! Видимо в речь тоже вклеили кусок. Для возвеличивания.
Мы закончили исследование речи Молотова от 22 июня. И где же здесь, скажите, хвалиться Вячеславу Михайловичу, которого военные обвели вокруг пальца? Лучше, конечно тактично «промолчать в тряпочку», сославшись на забывчивость.
Кстати, отвечая на вопросы писателя Ф.Чуева, Молотов пояснил:
«Это официальная речь. Составлял ее я, редактировали все члены Политбюро. Поэтому я не могу сказать, что это только мои слова. Там были и поправки, и добавки, само собой.
- Сталин участвовал?
- Конечно, еще бы! Такую речь просто не могли пропустить без него, чтоб утвердить, а когда утверждают, Сталин очень строгий редактор. Какие слова он внес, первые или последние, я не могу сказать. Но за редакцию этой речи он тоже отвечает.
- А речь третьего июля он готовил или Политбюро?
Нет, это он. Так не подготовишь. За него не подготовишь. Это без нашей редакции».
Скажите, где здесь Молотов соврал? Ведь кажется все абсолютно верно, от первого до последнего слова. И, тем не менее, это не вся, правда.
Значит, Сталин, по - Молотову, участвовал в составлении речи, редактировал ее (упомянув о себе в 3 лице), утвердил ее, и после всего этого, закапризничал и послал Молотова на радио. Умеют, однако, выкручиваться дипломаты.
Давайте, чуть забежим вперед и обратимся к этой самой речи, знаменитому выступлению Сталина 3 июля 1941 года. Нигде, в тексте речи вы не встретите слово – Сталин, кроме словосочетания в названии партии – «Ленина-Сталина». Все очень скромно, деликатно и по делу. Остановлюсь лишь на двух моментах в речи: ее начале и заключительной части, т.к. для нас, именно это, представляет интерес.
« Товарищи! Граждане! Братья и сестры!» - наполненные тревогой и волнением, прозвучали эти слова.
«Товарищи!». Понятно, что в первую очередь Сталин обращается к членам партийных и советских органов и простым коммунистам, товарищам по партии.
« Граждане!» - ко всему обществу в целом, всем социальным слоям.
« Братья и сестры!» - выделяя из общества, людей верующих в бога, преимущественно православного вероисповедания. Отсюда и обращение, принятое среди верующих.
Далее, Сталин особо выделяет армию и флот.
« Бойцы нашей армии и флота!» - акцентирует внимание на рядовых служащих, которые, по мнению Сталина, всегда несут основную нагрузку в войне.
И как бы, объединяя все выше приведенные обращения в единое целое, Сталин неразрывно связывает их с собой и говорит с ними в особо доверительной форме: «К вам обращаюсь я, друзья мои!»
Оцените, как кратко, емко и правдиво прозвучало обращение к стране. Без лишнего пафоса, напыщенности и фамильярности. Лучше не скажешь! Недаром говорится, что краткость – сестра таланта!
И заключительная часть речи Сталина:
«В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе, и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы».
И далее уже идут предложения-лозунги, определяющие направления действия общества:
«Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»
Сталин дает понять всем, что до образования ГКО власть была, как бы, рассредоточена или находилась в других руках (уж не кивок ли на «Ставку»?), но теперь она консолидировалась в лице нового органа государственной власти и не просто нового, а обладающего абсолютной властью в государстве! И посмотрите, как Сталин обозначил пирамиду власти: не власть плюс партия, плюс военные или как-нибудь по-другому, а именно: партия плюс Советская власть, которые, надо понимать, и будут над военными. И никак иначе! Поэтому и был возрожден статус комиссаров в Красной Армии. За военными нужен был глаз да глаз! И не могу сказать, что это излишняя предосторожность, учитывая художества военных. Причём самых высоких рангов.
Ну и возвращаясь к теме: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?» хочу подтвердить свою мысль, что Сталин мог редактировать с Молотовым текст выступления по радио, но было это значительно раньше 22 июня. А вот дополнения и поправки, о которых мы говорили выше, внесенные в текст воскресного выступления по Всесоюзному радио, Молотов с членами Политбюро и правительства готовили, судя по всему, самостоятельно, ввиду отсутствия в Кремле Иосифа Виссарионовича. Потому что, из данного «Выступления» вполне просматривается все то, что и определяет степень «ничтожества» Сталинского окружения.
Так кто же они, наши древние хомячки?
В «Журнале записи лиц, принятых Сталиным» за 23 июня встречается одна фамилия известная многим – Власюк. Время прибытия в Кремль – 0.50 ночи. Правильно, скажут некоторые читатели, это зашел в кабинет Сталина начальник его личной охраны, что тут удивительного? Наверное, должен был сопровождать его домой, на дачу? Можно было бы согласиться с этой точкой зрения, но дело в том, что больше генерал Власюк никогда в других днях, начиная с 23 июня, не упоминался. Почему? Давайте разбираться. По прибытию в Кремль функции генерала Власика и его подопечных перепоручались охране Кремля. Поэтому, Николаю Семеновичу не было необходимости сопровождать Сталина до кабинета, кроме, разумеется, личного распоряжения самого Сталина. А почему же зафиксирован именно этот визит генерала Власика в Кремлевский кабинет? Если мы исходим из предположения, что Сталина не было в Кремле 22 июня, а он находился на своей даче, видимо, в тяжелом состоянии, то неужели члены Политбюро, Советского правительства, военные, среди которых были и наши заговорщики, не были заинтересованы в получении информации о состоянии здоровья вождя? Заметьте, прошло 22-е июня (а не раньше ли произошло покушение с отравлением?), затем целый день 23 июня. У кого они должны были получить информацию о состоянии здоровья главы государства? Разумеется, у начальника личной охраны товарища Сталина. Поэтому, генерал Власюк, по всей видимости, и был приглашен в Кремль, чтобы рассказать о Сталине. Вы представляете себе то, нервное состояние, в котором, думается, пребывали все: и те, кто желал смерти вождю и те, кто верил в его счастливую звезду. Ведь заговор находился в подвешенном состоянии. Все те военные, которые были «пассивными» членами заговора, тоже напряженно ждали, в какую сторону качнутся чаши весов. Поэтому информация о состоянии здоровья Сталина, на тот момент, была наиважнейшей. Как видите, не смогли дождаться утра следующего дня. Видимо, все заинтересованные лица собрались, далеко за полночь, в его кабинете в Кремле. Посмотрите список лиц. Разобьем его условно, на две группы: первая - Молотов, Ворошилов, Мехлис, Каганович, Берия; и вторая - Вознесенский, Ватутин, Тимошенко, Кузнецов (скорее всего нарком ВМФ). Две партии. Обратите внимание, с какой скоростью покинули кабинет военные – Тимошенко и Ватутин, через пять минут после прихода Власика. А что там им еще делать? Главное узнали – Сталин пока жив, поэтому побежали советоваться: как действовать дальше? Думается, что и Сталинская гвардия «в носу не ковыряла». Берия, например, мог, в «пику» легендарному Василию Ивановичу Чапаеву, удвоить охрану в Кремле, подтянуть к Москве надежные части войск НКВД, усилить охрану правительственных зданий. Климент Ефремович мог усилить контроль над военными со стороны Комитета по обороне, а Лев Захарович, со своей стороны, через политработников. Важен конечный результат. Заговор-то, проваливается! Но облегченно вздыхать еще было очень рано. Надо было ждать, когда Сталин вернется к активной жизни. К тому же заговорщики, явно, не бездействовали. Жуков, как упоминалось выше, помчался на Украину воплощать в жизнь решения «новоявленной Ставки». Мерецков рванул по приказу «товарищей» в Ленинградский округ. В Западном же округе Павлов продолжал безнаказанно проводить свою подрывную деятельность. Кстати, как было приведено выше в мемуарах Болдина, с благословения самого наркома обороны Тимошенко. Любили масштабные действия в Союзе. Любили…
А как же заговорщики проявили себя в Москве впервые дни войны? Чем они были заняты? Очень просто. Для них наступает, не менее важный, второй этап. Мало обозначить себя – все, мол, обязаны теперь подчиняться нам, военным: Ставка-то, во главе с Тимошенко образована. Сталин, пока «устранен» на неопределенное время. Надо попытаться реально взять власть в свои руки. Помните, выше мы рассматривали переворот 1953 года, когда убрали из Москвы командующего Московского округа и попытка переворота удалась. А что было в 1941 году? Тоже была попытка захвата контроля над Московским округом. Сначала зададимся вопросом: «А кто командовал Московским военным округом в 1941 году?» Откроем любую энциклопедию и военную тоже. Из нее узнаем, что командующий МВО – Артемьев П.А. Вступил в командование в октябре 1941 года. Резонный вопрос - а кто же был командующим в июне 1941 года. Энциклопедия молчит и, думается неспроста. Посмотрим, например, список участников совещания высшего руководящего состава РККА от 23-31 декабря 1940 года, т.е. практически, всего за полгода до начала войны. Московский военный округ – командующий, генерал армии Тюленев Иван Владимирович; член Военного совета, корпусной комиссар Рогаткин Владимир Николаевич; зам. командующего, генерал-лейтенант Захаркан Иван Григорьевич; начальник штаба, генерал-лейтенант Соколовский Василий Данилович. Мы видим, что округом на тот момент командовал Иван Владимирович Тюленев. А командовал ли он округом 22 июня 1941 года? Открываем мемуары Тюленева «Через три войны»:
«… Уже смеркалось, когда я покинул штаб Московского военного округа. Перед уходом из кабинета перевернул листок настольного календаря. Завтра – 22 июня, воскресенье. Правда, в последние месяцы воскресные дни были для меня нерабочими весьма условно: обстановка, несмотря на существование советско-германского пакта о ненападении, становилась напряженнее с каждым днем, и у меня, как командующего округом, дел было по горло…. А Москва была так хороша в этот последний мирный июньский вечер! Невольно вспомнились все события прошедшего дня. В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:
-С вами будет говорить товарищ Сталин
В трубке я услышал глуховатый голос:
- Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии. Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С.Громадину. Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала-армии Г.К.Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за город.
Позднее снова зашел к Жукову.
- По донесениям штабов округов, - сказал он, - как будто все спокойно. Тем не менее, я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.
Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил - наших и германских.
- У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, - коротко ответил Жуков.
Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо».
Итак, что мы поняли из приведенного выше отрывка? На начало войны Тюленев – командующий МВО! С ним говорит, как нас уверяет мемуарист, сам Сталин, и в разговоре нет, и тени намека, нате перемены, которые произойдут с Иваном Владимировичем буквально через несколько часов. Что вызывает сомнение в этом отрывке? Как известно, 18 июня (!) был отдан приказ о приведении войск в полную боевую готовность при непосредственном участии в этом деле И.В.Сталина. И вдруг Сталин 21 июня (?!) интересуется у Тюленева о состоянии войск ПВО и дает тому указание довести боевую готовность данных войск до семидесяти пяти процентов? Мог ли состояться такой разговор Тюленева со Сталиным? Разумеется, вполне мог, но думается, только до 18 июня. В противном случае, Сталин как всегда, выглядит полным «невеждой» в военных делах. Решил что, не «напрягать» Московский военный округ по части приведения его в полную боевую готовность? Не является ли этот эпизод попыткой уверовать нас в том, что Сталин был в Кремле и накануне, 21 июня. Все-таки, смущает отсутствие в «Журнале» 19 июня. У этих хрущевцев, ничего просто так не бывает.
Рассматриваем дальше действия наших военных. Жуков, по воспоминаниям Тюленева, предупреждает(!) командующих округов(!) о возможности нападения Германии(!). Как понять то тогда, что Директиву он передал за два часа до нападения? Более того, ссылается на данные(!) нашей разведки. Кстати, мемуары Тюленева изданы практически в тоже время, что и мемуары Жукова. И наконец, Жуковское – «у немцев… нет общего превосходства» в силах. Почему же, в таком случае, немцы напали на нас? Наверное, не слышали Жуковских слов, а то бы, наверное, раздумали. И еще интересная деталь. Тюленев поехал субботним вечером 21 июня домой отдыхать, планируя, как провести следующий выходной день 22 июня. Вообще, этот факт, с отпусками на выходные дни, характерен для командиров всех уровней Красной Армии, что и настораживает. Как же так? На пороге война, 18 июня, как говорилось выше, отдан приказ о приведение войск в полную боевую готовность, и в тоже время, всем командирам разрешено покинуть расположение части, а некоторым, даже, были выданы, увольнительные на воскресенье, 22 июня: хотя, все такие дела просто запрещены – отмена увольнений и отпусков одна из самых ранних мер приведения войск в боеготовность. Но, Жуков, как он рассказывает, спать не ложился. И Тимошенко тоже бодрствовал. Дальше, начинается кино!
« В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызвали в Кремль. По дороге заехал в Генштаб. (Своеобразное понятие у Тюленева приказа «Срочно вызвали», к тому же « в Кремль» Видел я одного парня, тот любил иносказание – дворец жёлтого императора, подразумевая под этим туалет. Вот он раз говорит напарнику: - всё, больше не могу: Жёлтый император уже с час зовёт отдать долги. Тот ему ответил: - видать ты первый парень во дворце: обычно все бегут по первому зову!. Вот и здесь Тюленев был первым парнем в Кремле.) Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных разговоров он информировал меня о том, что немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу».
Как видите, еще один вариант бомбежки советских городов в первый день войны. Правда, город Ковно – это старое название Каунаса, но появляются Ровно и Одесса, а Минска, по-прежнему, нет! Что за амнезия? Или Жуков всем мозги парит? Промолчал Жуков, насчет событий в Белоруссии. А где же немецкие диверсанты, которые всю связь порезали? Или они ее резали избирательно – только в Западном округе? Да, но исчез и Киев.
« В Кремле меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза К.Е. Ворошилову. Климент Ефремович спросил:
- Где подготовлен командный пункт для Главного Командования?
- Такую задачу передо мной никто не ставил, - ответил я. – Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Главному Командованию.
Затем Ворошилов объявил, что я назначен командующим войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же. ( Вот видимо для чего была приведена попавшая, якобы «под бомбежку» Одесса ). Вернувшись из Кремля, я немедленно направился в штаб МВО. Согласно моим указаниям он срочно выделил полевой штаб для Южного фронта и начал подготовку специального железнодорожного состава для отправки штабных работников на фронт… Вечером (Уже! Так быстро! Вот что значит человек на своём месте. Только с чего бы это он так бросился исполнять приказ непонятно кого? ) 22 июня железнодорожный состав с полевым штабом Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы. В пути мы с исполняющим обязанности начальника штаба фронта генералом-майором Г.Д. Шишениным и членом Военного совета А.В.Запорожцем изучали район предстоящих боевых действий. Допоздна засиделись над оперативными картами, за разговорами о предстоящих боях…»
Во-первых, поехал Тюленев в Кремль, а заехал в Генштаб. Зачем? Во-вторых, оказывается и Ворошилов не спал! Только куда он потом делся, будучи заместителем Сталина, неизвестно. Жуков о нем в своих мемуарах, почему-то, и не вспоминает. Вообще, в этом эпизоде, Ворошилов выглядит чудаковатым. Маршал не должность, а звание, поэтому непонятно, чем руководствовался Ворошилов, отстраняя Тюленева от командования МВО, и правомочен ли был это делать? И на основании какого приказа и кого он убывает а Южный фронт? А « подготовить командный пункт для Главного Командования» - это случайно, не для вновь ли образованной «Ставки»? Если да, то, что так поскромничали с ее упоминанием? Ах, да! Она же официально была образована лишь 23 июня! Кстати, мемуары Тюленева вышли уже после смерти Ворошилова. Это так, к слову. А Ворошилов, между прочим, был отнюдь не глупым человеком, каким его представляют некоторые современные историки, и он, неплохо разбирался в вопросах политики и военного дела. Вряд ли бы, Ворошилов не понимал значения ведущей роли командующего Московским военным округом, чтобы вот так, среди ночи, самостоятельно решать этот вопрос. Да и «Ставку» привязывать именно к Ворошилову, верному стороннику Сталина, что-то явно не из той оперы. Очень уж все это выглядит более, чем подозрительным. Скорее, это сделано преднамеренно, но кем, не Ворошиловым же? Ведь только что, несколько часов назад, по воспоминаниям Тюленева, сам Сталин, глава государства, звонил ему, как командующему и интересовался о боевом состоянии ПВО округа. А если звонил не Сталин, то кто? И дальше не совсем понятными становятся действия заместителя Сталина Ворошилова. Вдруг, без объяснения видимых причин, он отправляет его, Тюленева, далеко от Москвы. А если это сделал не Ворошилов, то кому это все выгодно? К тому же Комитет обороны при правительстве – орган коллегиальный и сразу напрашиваются вопросы: «Когда же все это переиграли? В связи с чем? Когда успели согласовать и утвердить?». Дальше, ясности не становится больше. Вместе с Тюленевым, почему-то, отправляется только его зам. начальника штаба Г.Д,Шишенин и член Военного Совета А.В.Запорожец. Кто же был начальником штаба МВО на тот момент? Не Соколовский ли? К тому же, Запорожец не являлся членом Военного совета Московского округа. Запорожец был буквально накануне, до этого, заменен на посту Начальника Главпура РККА Львом Мехлисом и переведен «под крыло» наркомата обороны. Кстати, Богаткин был отправлен с поста члена ВС округа на должность гл.редактора « Красной Звезды», правда не знаю точных данных по дате. Представляется следующая картина: поезд стоит под парами и Тюленеву, судя по всему, надо понимать это так, приказывают срочно убраться из Москвы. Кто отдал такой приказ? Наркомат обороны? Люди Тимошенко? Надо, видимо, чтобы командующий Тюленев «тихо» и «быстро» убрался, не привлекая внимание к смене руководства Московского округа. Обратите внимание на скорость, с какой выпроводили Тюленева из Москвы! Под утро приказ, а к вечеру 22 июня(!) «сборный» штаб уже катил на юг. Маршал Захаров М.В. в своих мемуарах о начальном периоде войны, тоже выразил недоумение по поводу приезда на Южный фронт работников именно штаба Московского округа.
«Формирование управления Южным фронтом, - пишет он, - согласно мобилизационному плану (а кто бы думал иначе?), предполагалось на базе штаба Одесского военного округа». А « такое решение не отвечало обстановке и было явно неудачным. Личный состав штаба МВО не знал данного театра военных действий и его особенностей, состояния войск, их возможностей и задач. Времени для изучения всего этого не было и т.д., и т.п.» отмечает всю эту нелепость М.В.Захаров в своих мемуарах. Странно, не правда ли? Как говорят наши бабушки: «Как в гальюн – так бумажку резать».
Еще, более странным, выглядит, так называемый «Черновик Постановления Политбюро ЦК ВКП (б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава» от 21 июня 1941 года, с автографом, как нас уверяют издатели, самого Георгия Максимилиановича Маленкова. В этом черновом варианте Постановления, («подлинник», может быть, в недалеком времени, когда-нибудь и «найдется» в архивах?) приводятся сведения о назначении т. Тюленева командующим Южного фронта. А чтобы, видимо, не скучал один, назначается ему в помощники член Военного Совета Южфронта (так в тексте) т. Запорожец. Впрочем, желающие могут поближе познакомиться с данным шедевром военно-политической мысли неизвестного автора.
21 июня 1941 г.
Особая папка
I
1. Организовать Южный фронт в составе двух армий с местопребыванием
Военного совета в Виннице.
2. Командующим Южного фронта назначить т. Тюленева, с оставлением за ним должности командующего МВО.
3. Членом Военного Совета Южфронта назначить т. Запорожца.
II
Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного Совета Южного фронта, назначить т. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, с сохранением за ним должности наркома госконтроля.
III
1. Назначить командующим армиями второй линии т Буденного.
2. Членом Военного Совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова.
3. Поручить наркому обороны т. Тимошенко и командующему армиями второй линии т. Буденному сорганизовать штаб, с местопребыванием в Брянске.
IV
Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место.
V
Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место.
VI
Назначить членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП (б) т. Кузнецова.
По мысли изготовителей данного опуса, все несуразности данного документа, видимо, можно отнести к некомпетентности в военных делах секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова, сугубо штатского человека. А тот специалист, который будет перепечатывать этот текст с рукописи, (может быть и простая машинистка) видимо, по своему усмотрению, все расставит по своим местам, как надо.
А вот как вспоминает о Г.М.Маленкове маршал авиации А.Е.Голованов: «Я лично считаю, что это был у Сталина лучший помощник по военным делам и военной промышленности. Незаурядные организаторские способности, умение общаться с людьми и мобилизовать все их силы на выполнение поставленных задач выгодно отличали его…». Так кому же принадлежит «автограф Маленкова» на самом деле, нам остается только гадать? И в каком году это было написано?
Так как, в тексте «документа» не сказано, по-военному четко, что т. Тюленев должен убыть к месту назначения в г. Винницу, то не совсем ясно, где же он собирается исполнять возложенные на него, данным Постановлением, обязанности? Даже, если этот черновик настоящий, во что верится с трудом, то в подлиннике-то документа, откуда тогда разъяснению взяться? Много чудесных тайн хранит русская земля. К примеру, как Иван Владимирович, согласно данному Постановлению, должен был руководить двумя военными округами сразу: Одесским и Московским. В тексте приведенного «черновика» именно так и написано, черным по - белому: «…с оставлением за ним (Тюленевым) должности командующего МВО». Вот и непонятно, или Иван Владимирович будет находиться в Москве – матушке и руководить по совместительству Одесским военным округом, или будет командовать в Виннице – красавице и направлять соответствующие приказы в штаб Московского военного округа. «Решили», как видите, по второму варианту. Ну, понятно, что «Г.М.Маленков» не военный человек, но те то, кто бумагу марал, может слегка поторопились насчет округов. Фронтами-то, они становятся в результате военных действий, а как явствует из «черновика» число-то, на календаре было, пока еще 21 июня, и война-то, еще не наступила. А о прочих глупостях, этого «Постановления», пока не будем распространяться. И оно очень плохо согласуется с показаниями Жукова, о том, что Директиву передали только в ночь на 22 июня. А тут целый фронт образовали… заранее. Кто то заврался: почему же тогда КОВО не делает никаких телодвижений и 22 июня, ему сам Тимошенко запрещает, а тут Южный фронт образуют 21 и ещё туда командующего отправляют со штабом. С кем воевать то, если Сталин войны боялся?
А как обстояло с Южным фронтом на самом деле. В «Истории Второй мировой войны 1939-1945» т.4, стр. 500, читаем: « 25 июня - Директива наркома обороны о создании Южного фронта». Так когда же его создали? И круто выглядел Иван Владимирович с в таком случае: эдакие ролевики.
Нескоро еще, видимо, вручат Ивану Владимировичу настоящий документ о создании фронта. Продолжим изучать «необычное путешествие» И.В.Тюленева к месту нового назначения. 23 июня он со своим штабом проездом был в городе Киеве.
«Хотя мы знали, что Киев не пострадал(А как же бомбёжки? Георгий Константинович, ну я уже не знаю, что и думать про Вас.) от внезапного налета фашистских самолетов, но взор настороженно скользил по вздымающейся к Печерску террасе крыш, выискивая последствия бомбежки. Нет, все в порядке! Наши зенитчики и летчики не дали врагу совершить свое черное дело. Город лежал перед нами в нарядном кружеве зелени. Внизу, правее моста, красная коробочка трамвая двинулась из Слободки в первый утренний рейс. С Днепра потянуло ключевою прохладой. Даже не верилось, что недавно над городом появились немецкие бомбардировщики».
Как видите, Тюленев все же узнал, видимо из сообщения Молотова по радио, что Киев бомбила немецкая авиация. Вот он и пишет, что «Киев не пострадал от внезапного налета фашистских самолетов» и приписывает эту заслугу, якобы, нашим зенитчикам и летчикам. Неужели в Киеве в ночь на 22 июня уже находились средства ПВО? Что-то сомнительно, на этот счет? Ну, а летчики истребительной авиации, что делали? Сбили они хоть один вражеский самолет? Или просто отгоняли немецкие бомбардировщики от города как стаю каркающих ворон? И как же запрет на ведение боевых действий? Я уже вынужден записывать в таблицу версии наших «героев». Их слишком много, что бы поместится в памяти. И как всё это совмещается в реальности? Читаем дальше.
«Нас встретил представитель штаба Киевского особого военного округа. Полное лицо его осунулось, под глазами синяки, видно провел ночь без сна. Чуть охрипшим голосом он доложил о том, что нам уже было известно: обстановка на Юго-Западном фронте в результате внезапного вторжения немецко-фашистских войск сложилась тяжелая. Я осведомился о подробностях боевых действий Юго-Западного фронта за предыдущий день. Штабист смущенно развел руками: что делается за чертой Киева, тем более на дальних, приграничных рубежах округа, он не знает(??? До сих помню рефрен службы: а кого колышет чужое горе?!!! Обязан. И как ни кого не колебает. Вперёд! Выполнять приказ и свои обязанности!). Конечно, его нельзя было обвинять в этом. Немецкая авиация внезапными бомбовыми ударами в первые же минуты (??? Это как? Им там кто то семафорил? И что там делают связисты? Спят? А на что есть посыльные? В конце концов есть разведорганы в распоряжении штаба!) войны вывела из строя ряд важнейших линий и узлов связи. Я попытался связаться из города с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М.П. Кирпоносом, но телефон ВЧ не работал. Для переговоров по радио требовалось много времени(?это как? Даже морзянкой ничего, быстро стучат.), а я не мог ждать – спешил на командный пункт Южного Фронта в Винницу».
Полное бездействие части штаба КОВО, оставшегося в городе Киеве, ввиду отсутствия связи. А штабист, как видите, разводит руками. Как всегда поражает «точность» немецкой бомбардировочной авиации: с ходу разнесли узел связи штаба фронта. Что удивляет: связи ни с кем нет, но представитель штаба знает (откуда?), что обстановка на фронте «сложилась тяжелая». Командующий Кирпонос не доступен, надо понимать, не только для Тюленева. Вызывает еще большее удивление и тот факт, что для связи по радио со штабом фронта требуется много времени? Видимо, надо посылать курьера на лошади?! Тогда что докладывал Георгий Константинович? Кто врёт то в этом театре абсурда? И во всём виноват Сталин??? Он врать тоже заставлял?
25 июня Тюленев прибыл к месту назначения в город Винницу. А тут и Директива из Наркомата обороны о Южном фронте подоспела.
« Надо сказать, что по сравнению с Юго-Западным наш, Южный фронт считался относительно «спокойным». В положении войск фронта за время с 22 июня и в течение нескольких последующих дней существенных изменений не произошло. Мы воспользовались этим затишьем, чтобы привести войска в боевую готовность (?А что, до этого за 3 дня официальной войны ни кто это не сделал? Это что, опять козни Сталина? 21 сопротивлялся, но уломали, а тут специально для Южного особый запрет измыслил? А ещё говорят в Чечне был бардак… Или в войне трёх восьмёрок. Вот где бардак, так бардак. Хорошо, что отдельным ротам Сталину приказы отдавать не приходилось. Мне его уже жалко: добились, товарищи генералы и маршалы.), наладить четкую связь, подтянуть в самый кратчайший срок к границе и ввести в бой части прикрытия…
Если всего этого не было, то, значит там не было боевых действий? Если так, то от чего прикрывали эти самые части прикрытия? И почему же не организовали наступление, что бы оттянуть на себя резервы и облегчить положение иных фронтов?
Но спокойствие длилось недолго. Уже в ночь на 26 июня две дивизии противника под прикрытием сильного огня артиллерии и при поддержке авиации атаковали наши части в районе Скулян, что в десяти километрах севернее Ясс. ( Конечно – надо же было дать противнику возможность сосредоточить силы! Иначе как воевать то? Они на марше, а мы атакуем. Не по рыцарски. Вот дать свои части отдубасить артподготовкой – это честно.) Им удалось форсировать Прут(? И что же тогда делали эти самые части прикрытия?) и захватить Скуляны. Контратакой 116-й стрелковой дивизии гитлеровцы были отброшены за реку, при этом они потеряли свыше 700 солдат и офицеров убитыми и ранеными».
Из воспоминаний Тюленева вполне ясно читается, что никаких активных действий на румынской границе не происходило вплоть до 26 июня, хотя в Директиве это было направление главного удара. А потом оттуда были налёты авиации. А когда противник частью сил все же форсировал реку Прут, то получил «по зубам» и был отброшен на свои исходные позиции за реку. Вот если бы, везде так происходило на границе! Но, видимо, не все командующие фронтов похожи на Ивана Владимировича. Не может ни вызвать ироничной улыбки фраза о приведении войск «в боевую готовность». Несколько дней идет война, севернее Одесского округа противник продвинулся на сотни километров вглубь нашей территории, а здесь что, курорт и другие вооруженные силы?
Вот как К.С. Грушевой, бывший, в ту пору, вторым секретарем Днепропетровского обкома партии описывает начало войны и события в столице Украины Киеве. У него на квартире под утро зазвонил телефон:
« Знакомый голос обкомовской телефонистки звучал виновато:
- Вас вызывает генерал Добросердов.
Генерал командовал размещенным у нас 7-м стрелковым корпусом. Это был опытный военный. Офицером он стал в годы первой мировой войны, сражался на фронте, а после Великой Октябрьской социалистической революции вступил в ряды Красной Армии. До назначения на должность командира корпуса К.Л.Добросердов почти семь лет командовал дивизией. Человек широко образованный, обладающий высокой культурой, он неоднократно избирался депутатом облсовета и Верховного Совета УССР, был кандидатом в члены обкома КП(б)У».
И вот этот, обладающий «высокой культурой» военный, извиняется за столь ранний звонок и сообщает Грушевому:
« - Германия напала… - услышал я приглушенный голос генерала. – На нас напала, Константин Степанович! Нынче на рассвете…
Война с Германией?! Вызвав машину, я стал торопливо одеваться. С мыслью о войне примириться было невозможно… По пустынным улицам езды до штаба корпуса не более пяти минут. Дежурный по штабу предупрежден о моем приезде, ожидает у входа… В просторном кабинете Добросердова полно людей… Подтянутый, стройный. С едва заметной сединой на висках, генерал Добросердов протягивает телеграмму из Москвы.
Генеральный штаб Красной Армии открытым текстом сообщает, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Немецко-фашистские войска перешли западную государственную границу нашей Родины на всем ее протяжении. Ряд крупных советских городов впервые же часы нападения подвергся жестокой бомбардировке… ( А как же секретная Директива??? Как же Жуков, что обзванивал округа???? А потом отсутствие связи???)
В телеграмме – приказ: привести войска в полную боевую готовность. Пробежав глазами крупный машинописный текст, медленно перечитываю телеграмму еще раз, стараясь осмыслить прочитанное. Все еще не хочется верить случившемуся. Добросердов смотрит выжидающе. ( А до этого – НИЧЕГО НЕ БЫЛО????)
- Из Одессы не звонили? – спрашиваю. ( В то время наша область входила в Одесский военный округ).
Добросердов отрицательно качает головой.
- А из Москвы?
- Не звонили. Только эта телеграмма… Выполняю полученный приказ. ( Вот те раз подумал Штирлиц… - Вот те два подумал Борман и скинул другой кирпич: я уже смеяться устал. В репортаже о начале войны трёх восьмёрок я читал, что в это время офицеры генштаба переезжали в другое здание, таская на себе секретную аппаратуру и просто не имели возможность управлять войсками. А потом со своих мобильников, за свой(!!!!!) счёт отдавали приказы войскам на начало операции. Видимо по этому, в спешке забыли отдать приказ на авиаприкрытие и подавление системы ПВО. Господа, а вы не находите, что это СТИЛЬ?! У нас любая война, любого уровня начинается с грандиозного бардака в генштабе, который страдает амнезией: то в финскую забудет валенки и без ЛИЧНОГО пинка Сталина ну ни как не может вспомнить, то три дня войны войска в боеготовность не приводит, то авиацию забудет…Со времён финской же семьдесят лет прошло, а всё ни как не научатся. И сейчас то Сталина нет. Теперь они кого бояться??? Его тени? Она там по генштабу бродит? Кого то удавить хочет? Я его уже понимаю…)
- Поеду в обком. Попробую связаться по ВЧ с Киевом. Потом позвоню…
Вот и пятиэтажное здание обкома партии. Знакомые ступени подъезда… Проходим в кабинет…, где установлен аппарат ВЧ. Не тратя времени на объяснения, вызываю по ВЧ Киев. Киев отвечает… Прошу соединить меня со вторым секретарем ЦК КП(б)У М.А.Бурмистренко… но в этот момент киевская телефонистка быстро сказала:
- Нас бомбят, товарищ!
Так вот оно что! Киев бомбят! (?? Так бомбили Киев или нет??? Или там было их с пяток? Один бомбили, а другой нет?)
Неожиданно в трубке раздалось:
- Соединяю с товарищем Бурмистренко!
Несмотря на бомбежку, незнакомая телефонистка не покинула пульт, выполняя свой долг. Молодец!
- Кто говорит? – кричит в трубку Бурмистренко.
- Грушевой! – кричу и я, думая, что могут не услышать. – Это я, Грушевой! Из Днепропетровска!
- А! Вы уже в курсе?...Хорошо. Разберитесь с мобилизационным планом(!), слышите?! Я позвоню позже!»
Далее автор рассказывает, что собрался расширенный состав обкома партии, в который вошли кроме работников обкома и представители НКВД, облпрокуратуры, облвоенкомата, руководства железной дороги.
« Товарищи спрашивали о причине столь срочного вызова.(? Я не понял, они там что, ни чего не знают? Я пойму партфункционеры, но НКВД??? Эти то как умудрились? А военные? Хотя, Рокосовскому тоже позвонил сосед, а начальствующий орган, хоть какого ни будь уровня) Облвоенком Н.С. Матвеев эту причину уже знал(? Вонеком знал, а Павлов нет?) . Он доложил мне, что пакет с мобилизационным планом вскрыт и облвоенкомат дал необходимые указания городским и районным военкоматам.( Мать чесная, хоть тут то всё заработало! Я их уже уважаю!!! Учитесь генералы у военкомов!) Когда все собрались, я сообщил тяжелую весть о нападении фашистской Германии, рассказал о телефонном разговоре с товарищем Бурмистренко и его обещании позвонить позже… Прибыл генерал Добросердов. Он сообщил о приведении корпуса в полную боевую готовность».
Ну, так бомбили немцы Киев, на рассвете 22 июня или нет? Как видите, если и происходила бомбежка, то уж никак не ранним утром, а значительно позднее. Конечно, К.С.Грушевой не являлся непосредственным свидетелем, на которого падали бомбы, но важно то, что это происходило уже после того как в Днепропетровск из Генерального штаба пришла телефонограмма о начале военных действий со стороны Германии. Так что, Жуков точно, намеренно лгал Молотову о предутренней бомбардировке Киева, чтобы, видимо, иметь веские основания, чтобы смыться из Москвы.
Хотелось бы отметить еще один момент, на который мы часто ссылались выше.
« Поздним вечером 23 июня мы получили по телеграфу постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, определявшее задачи партийных и советских органов в условиях военного времени. Этот документ внес необходимую ясность, ответив сразу на множество возникших проблем и вопросов».
После этого следует перерыв до 26 июня. Никаких значимых документов поступивших из недр высшей власти в мемуарах К.С.Грушевого не отмечено. Как всегда центральная власть «онемела» с 22 по 26 июня, а после, пожалуйста. И вот что любопытно: всё делалось вопреки Сталину, но стоило ему впасть в прострацию… И сё застопорилось! И как бы эти типки продуманные вели бы войну без его пинков? Это после войны хорошо орать, какие мы смелые, а тут враз спеклись.
«Чрезвычайно важным был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня об увеличении продолжительности рабочего дня и отмене очередных отпусков на военное время». И еще один полученный документ, видимо, на основании пришедшей из центра директивы: « 26 июня ЦК КП(б)У и СНК УССР направили партийным и советским органам областей и районов республики директивное распоряжение «Об исключительной организованности в подготовке и проведении уборки урожая 1941 года». Как всегда, не густо, на эти дни с 22 по 26 июня, с документами из Москвы.
Возвращаясь к упомянутому выше генералу Милосердову, следует заметить, что с конца июля 1941 года, после того, как вверенный ему 7-й стрелковый корпус видимо «растворился» в боях, на необъятных просторах украинских полей, он поступил в распоряжение командующего Юго-Западного фронта. С августа, наш генерал «с едва заметной сединой на висках», уже начальник штаба 37-й армии, войска которой обороняли Киев. В дальнейшем, судьба была к нему не благосклонна и 5 октября 1941 года, генерал-майор Милосердов, был пленен и до конца войны находился в немецких лагерях. И лишь 3 мая 1945 года, вместе с группой советских генералов, был освобожден американскими войсками. После этого, 22 мая отправлен в Париж, в распоряжение Советской военной миссии по делам репатриации. После войны К.Л.Добросердов пройдя спецпроверку в НКВД, 28 октября 1945 года восстановлен в кадрах Советской Армии. В январе 1947 года окончил ВАК при высшей военной академии им. К.Е.Ворошилова, после чего находился в распоряжении Управления кадров СВ. С июня 1947 по март 1949 года находился на руководящей работе военных кафедр ряда высших учебных заведений. 31 марта 1949 года умер в далеко не преклонных годах, находясь на должности начальника военной кафедры Московского юридического института. Разумеется, мемуаров, которые могли бы прояснить, что же произошло с Юго-Западным фронтов, в начале войны, не оставил. А жаль!
Возвращаемся в оставленную Тюленевым Москву. Генерал-лейтенант Иван Григорьевич Захаркин, заместитель командующего Московским военным округом, почему-то, в отличие от Тюленева, был оставлен в Москве. По какой причине, приходится только догадываться? Если проводить параллели с заговором 20 июля 1944 года против Гитлера, то напрашивается определенное предположение. Может, Захаркин должен был бы поддержать заговорщиков, при условии, что первое лицо государства будет устранено. Но, как видно, у заговорщиков, не все получилось, и Сталин, по счастью, остался жив. При таких обстоятельствах поддержи Захаркин открыто заговорщиков, т.е. отдай приказ войскам МВО о передвижении к Москве или вводе в Москву с последующими активными действиями, то при живом Сталине ему надо было бы сразу класть голову на плаху. А вот если бы Сталин был мертв, то ситуация была бы совсем другой. Но, Сталин, если и отсутствовал на своем рабочем месте, на тот период, но, как мы знаем, был жив! Думается, что если он и был в тяжелом состоянии, какое бывает характерным при отравлении, но официального-то сообщения о его смерти, ведь еще не поступало. Поэтому Захаркин, возможно и воздержался от резких телодвижений и время, чтобы свергнуть сторонников Сталина, было упущено.
Может быть, существовал и другой вариант. Например, был назначен новый и. о. командующего Московского округа ( При живом то командующем. Хотя, у них тут всё возможно). Потом, когда дело «не выгорело», после 25 июня его «тихо», куда-нибудь спихнули. Не поэтому ли был убраны дни 19 , 29, 30 июня в «Журнале записи лиц посещавших кабинет Сталина», что там мелькнула его фамилия. В горячке первого периода захвата власти, хрущевцы листы уничтожили, а новые восстанавливать не решились, или по каким-то, иным причинам, но то, что эти листы отсутствуют - это факт, который не украшает «Журнал», как архивный документ.
Потом это дело с «Журналом», видимо забылось, а восстанавливать листы в Горбачевские времена их приемники, не решились. Конечно, это только предположения, но как говорится, «дыма, без огня – не бывает». Захаркин, как заместитель командующего, разумеется, много знал о событиях тех, первых днях войны. И знаете, как закончился жизненный путь Ивана Григорьевича? Осенью 1944 года, когда немецкие войска были вышвырнуты за пределы нашей Родины, вновь был образован Одесский военный округ, считай глубокий тыл. Захаркина выдернули из Действующей армии с поста заместителя командующего фронтом и перевели на должность командующего округом, где он вскоре и погиб при исполнении служебных обязанностей в автомобильной катастрофе?! Хрущев, кстати, в это время был первым руководящим лицом на Украине и сидел в Киеве.
А вот, что сразу сделал Сталин, когда возвратился в Кремль после «болезни», так тут же назначил нового командующего. Ну и что, скажут скептики? Командующего ведь, на тот момент, не было? Поэтому назначили нового. Почему же не было, хочется возразить? А как же «Черновик Постановления Политбюро», где Тюленев совмещает два поста командующих округами? А вот если этот «Черновик» - «туфта», то, что же получается, на самом деле? Что такой важный, в политическом отношении округ до 28 июня был «бесхозным»? Этого, в принципе, не может быть! Командующий, хоть в роли «исполняющего обязанности» обязательно должен был быть. Да, пока мы его не знаем, а только лишь, предполагаем. Но, остроты вопроса, это не снимает. Может, «черновик Постановления» о Тюленеве и служит, эдаким «фиговым листом», чтобы прикрыть сей голый факт с отсутствием командующего Московским военным округом, впервые дни войны.
Да, судя по всему, этот факт с командующим не остался без внимания и Сталина, и окружающих его соратников. Да, вскоре назначили (или заменили) командующего Московским округом, но человеком, не из Наркомата обороны, как сомнительного, с точки зрения надежности органа, а из аппарата НКВД Л.П.Берии, к которому, наркомату внутренних дел, как видно, доверия со стороны Сталина было больше. Скорее всего, сам Берия и предложил эту кандидатуру. Артемьев, в своих воспоминаниях пишет: «Общее руководство комплектованием ополченских дивизий ГКО поручил Военному совету Московского военного округа, командование которым с 28 июня было возложено на меня». «Все врут календари» - утверждал классик. Не знал, что и энциклопедии подвержены нашествию паразитов.
Кстати, заменили и начальника штаба, предложив на этот пост, тоже человека из органов. Предположительно, им стал зам. начальника Управления войск НКВД генерал-майор Д.П. Онуприенко. Главное, на тот момент было, не потерять контроль над округом. А когда стало чуть спокойнее, то назначили сведущего в штабных делах генерал-майора И.С.Белова. А Захаркина И.Г., позднее, перевели командовать 49 армией Резервного фронта. В первых числах октября, когда под Москвой остановка сложилась крайне тяжелой, с этой армией тоже произошла очень странная история.
Снова возвращаюсь к книге В.Лескова «Сталин и заговор Тухачевского»:
«С планом военного переворота оппозиция носилась, по крайней мере, с 1934 года. Думали устроить его прямо в период ХVII съезда партии. Но тогда дело сорвалось: сами руководители поняли, что благополучный исход сейчас будет сомнителен. Затем переворот планировали на ноябрьские праздники 1936 года, на Новый год, на 23 февраля, на 8 марта и 1 мая 1937 года… ( ох и любят у нас перевороты, тот же ГКЧП. Такое ощущение, что как в латинской Америке. И оппозиция у нас какая то боевитая и злобная: тот же Хрущёв. Пришедший к власти в результате переворота 53 года тот же Новочеркаск прокатал. А вспомним подавление тамбовских восстаний. Злюки они у нас, злюки. А тут Латынина предлагает омоновцев бить, пока они без шлемов. Ни чего не меняется в нашем зоопарке.).
Теперь, однако, в мае 1937 года, больше невозможно было отступать и колебаться – в силу смещения Ягоды с поста главы НКВД и многочисленных арестов, в том числе Путны и Примакова, видных руководителей заговора…
План переворота предусматривал следующие пункты:
1. Серия вооруженных конфликтов на границах – с целью создать напряженную атмосферу в стране и столице. ( в 41 создали, да такое напряжение, что потом 4 года не могли расхлебать!)
2. Захват Кремля, с убийством Сталина, Молотова, Ворошилова – ведущих политических фигур режима. ( В 41 Сталина как то устранили. На неделю, но устранили. Собственно потом могли и добить.)
3. Захват здания НКВД на Лубянке, с убийством Ежова. ( в 41 не получилось ил отказались? Или не дошли сведения о попытке?)
4. Взятие отрядами оппозиции зданий Наркомата обороны и Московского военного округа. ( Обошлись без отрядов.)
5. Захват городской телефонной станции и всех телеграфных отделений, чтобы помешать сторонникам Сталина вызвать помощь из соседних городов. ( тут было всё: и связь толи не работала, толи захватили, толи диверсанты помогли? Не знаю, но связь не работала. А войска были на границе. Интересно, а связи с ними не было не для этой ли цели? Тогда они крепко недооценили вермахт.)
6. занятие своими людьми всех городских вокзалов и жесткий контроль движения. ( Это не получилось или не успели приступить?)
Но, по сути в 41, переворот почти удался. План практически выполнен, а вот результат был какой то квёлый.
…Убийство вождей предполагалось свалить на «акции контрреволюции», под этим предлогом объявить военное положение, запретить всякого рода собрания и митинги, оттеснить сторонников Сталина от власти, сформировать новое Политбюро и Правительство – из троцкистов и «правых», а также сторонников М.Калинина, с которым надеялись поладить. ( Ну, войну как раз организовали, а вот там получилось что то очень страшное. Но этот опыт не останавливает нашу оппозицию.)
Затем думали вызвать в Москву Тухачевского, объявить его на время диктатором, а позже провозгласить президентом! После этого предполагалось провести чистку партии от сторонников Сталина и наполнить ее элементами вполне буржуазными и послушными. Программа и Устав подлежали быстрой переработке. Намечалось, что после завершения переворота Якир и Уборевич вернутся со своими людьми назад, чтобы в Киеве и Минске также быстро «провернуть» подобную операцию».
И где здесь можно увидеть среди «белых и пушистых» заговорщиков, верных ленинцев? Вполне, очень серьезные ребята, с определенным чувством долга, по отношению к своим собратьям по тайной организации. Без особых угрызений совести, жестокие и расчетливые «бойцы», своеобразного, «невидимого фронта». Правда, уже нет в живых Якира и Уборевича, но зато им подготовлена, видимо, неплохая замена. Так что, вполне можно сказать напутственные слова участникам новой военной оппозиции: «В долгий путь, господа-товарищи!», разумеется, без пожелания им творческих удач на этом нелегком пути.
А вот посол в Англии Майский.
В своих воспоминаниях наш посол в Англии И.М.Майский так описывал события накануне войны. В субботу 21 июня ему позвонил посол Англии в Советском Союзе Стаффорд Криппс, который был в то время на своей родине и попросил встретиться. При встрече сообщил важную новость: «…У нас есть заслуживающие доверия сведения, что это (германское) нападение состоится завтра, 22 июня, или в крайнем случае 29 июня… Гитлер всегда нападает по воскресеньям.. Я хотел информировать вас об этом».
После того, как они обменялись краткими репликами по поводу этой новости, Криппс прибавил:
« Разумеется, если у вас начнется война, я немедленно же возвращаюсь в Москву». Интересное положение. Почему у меня всё время вызывает подозрение Англия? Ну, где последние 200 лет прячутся наши революционеры? В Англии. Господа, кто ни будь верит, что можно быть чужим революционером и не иметь контактов со спецслужбами этой страны? То есть наше революционное движение было явно связано с английскими спецслужбами. Иного просто быть не могло. А увяз коготок – всей птичке пропасть: это такие организации, что или ты с ними до гробовой доски или они тебя сотрут в порошок. И тебя и твоих родственников и друзей и ещё много кого. Так что наша оппозиция имела с ними связи. И, даже если наши заговорщики были связаны с Гитлером, то после войны документы немецких спецслужб попали в руки союзников. Так что они были на крючке у них. И все подозрения, что «перестройка» была спланированной акцией спецслужб – очень даже вероятно. Тот же Гайдар. Он сам лично не заработал денег на приватизации, но для чего то он это сделал. Этот стальной Винни-Пух. Потому я и думаю, что заговор был английской игрой, а не немецкой. Пообещали им власть, а сами просто решили угробить СССР. Потом одумались наши заговорщики – тот же Кирпонос, но дело то уже было сделано. И как то надо было прятать концы в воду. А англичане натравили на СССР Гитлера и отвели войну от себя. Одним заговором убрали двух самых опасных противников.
После встречи Майский отправил шифровку-молнию в Наркомат иностранных дел. На следующий день в 8 часов утра узнал о нападении Гитлера на нашу страну. Около 11 часов по советскому радио было сообщено, что в полдень выступит с заявлением по радио нарком иностранных дел.
« Когда я узнал о предстоящем выступлении, - вспоминал Майский, - первое, что пронеслось у меня в голове, было: «Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы правительства». Однако я не придал данному обстоятельству особого значения… Выступление наркома иностранных дел произвело на меня хорошее впечатление. Оно вполне соответствовало моему настроению».
Как видно и у Майского возникло чувство недоумения по поводу отсутствия Сталина на Московском радио в полдень 22 июня. Дальше события становятся не менее «интересными». Майский вспоминает: « Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от Советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского военного союза».
Это высказывание нашего посла надо понимать так, что после начала войны с Германией ему что, в Лондон не было послано ни одного сообщения о его дальнейшей деятельности? Майский, как честный человек, патриот, не мог оставаться безучастным к судьбе своей Родины: « Я считал, что в годину великого бедствия каждый советский гражданин должен что-то сделать для своей страны. Из моих прежних разговоров с товарищами в Москве я знал, что вопрос о втором фронте является одним из важнейших в случае нападения Германии на СССР. Я решил сделать соответственный демарш. Но с кем говорить на такую тему? ... По зрелому размышлению я пришел к выводу, что, пожалуй, целесообразнее всего первый демарш сделать перед лордом Бивербруком».
Но второй фронт открыли только когда надо было делить трофеи.
Как видно и это решение он принимает самостоятельно, без указаний из Москвы. И как долго длилось данное состояние дел? Надеюсь, читатель не забыл, что началась война с Германией и бездействие советского посла в стране, волею обстоятельств ставшей теперь, как бы союзником нашей страны, вызывает полное недоумение. И сколько же длилось это безобразие?
« Бивербрук был в то время членом военного кабинета Черчилля и как таковой имел отношение к общим вопросам стратегии и ведения войны. Вдобавок за предшествующие шесть лет у меня сложились с ним хорошие личные отношения… И я решился: на пятый день после начала германо-советской войны я отправился в Черкли (имение лорда) и просил Бивербрука поднять в военном кабинете вопрос об открытии второго фронта во Франции».
Проведя несложное арифметическое действие, мы узнаем, что Иван Михайлович отправился на встречу с лордом Бивербруком 27 июня 1941 года, что также подтверждается его телеграммой на Родину от 30 июня: « В частности, по поводу мыслей Бивербрука, которые он мне высказал 27 июня…». Таким образом, получается, что его «зрелые размышления» по поводу своих решительных действий, как гражданина-патриота, удивительным образом совпали с возможным отсутствием Сталина в Кремле и закончились как раз с предполагаемым возвращением Сталина к активной работе. Очень даже может быть, что это было случайное совпадение? В жизни всякое бывает, особенно, как у нас, в начальный период войны, но, смотрите, как после этого зашевелился Вячеслав Михайлович Молотов.
«О своем разговоре с Бивербруком, - вспоминает Майский, - я немедленно телеграфировал в Москву. Никаких возражений против моей инициативы не последовало. Напротив, нарком иностранных дел вызвал к себе Криппса и, ссылаясь на сочувственное отношение Бивербрука к идее второго фронта, просил британского посла поставить этот вопрос перед британским правительством».
Чем же занимался наш нарком иностранных дел эти пять дней, если не удосужился послать Майскому, хотя бы одну телеграмму? А ведь тот очень тяготился своим неведением относительно дел на Родине.
И тут могут возразить товарищи, из министерства иностранных дел, подготовившие и издавшие в 1983 году документы и материалы в двух томах « Советско-Английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945», где в 1-м томе под номером 3 приведена телеграмма наркома иностранных дел СССР послу СССР в Великобритании.
« 22 июня 1941 г.»
«Если заявление Криппса о присылке военной миссии и экономических экспертов действительно отражает позицию Британского правительства, Советское правительство не возражает, чтобы эти две группы английских представителей были присланы в Москву. Понятно, что Советское правительство не захочет принять помощь Англии без компенсации и оно в свою очередь готово будет оказывать помощь Англии.
Молотов».
Так что же, Майский вводит нас в заблуждение, утверждая что не получал никаких указаний из Москвы? И кто же прав? Или у нас опять щепление реальности?
Давайте-ка, сначала разберемся вот с каким вопросом. Посол Майский послал на Родину срочное сообщение, основанное на информации Криппса о том, что на 22 июня ожидается нападение на нашу Родину. Почему же его не включили в данный сборник документов? Это ведь не какое-то рядовое сообщение, а сверхважное. Да ради таких сообщений порой и находятся послы в сопредельных государствах, чтобы первыми ударить в набат и предупредить свою отчизну о планах врага. А здесь, посол Майский шлет экстренную телеграмму о сроках нападения, кстати, сведения оказались на удивление, достоверными, и решение, не включить такую телеграмму в сборник, представляется не вполне, обоснованным. В то же время, издают какие то странные апокрифы. В чём же дело? И почему же это всё происходит с 20 по 30 июня!!! Прямо заговорённое время.
Разумеется, всегда можно сделать отговорку, сославшись, дескать, на то, что приведенные в сборнике документы, начинаются с 22 июня, начала войны, а послание Майского, о котором мы ведем речь, относится как бы, к довоенному времени. Пусть будет так, но Майский 22 июня посылает еще одну телеграмму. Так вот любителям русского языка и литературы автор предлагает поломать голову над вопросом: «Является ли телеграмма Молотова, приведенная выше, ответом на телеграмму Майского от 22 июня?».
Приводить телеграмму Майского (док. № 2) полностью не буду, из-за ее большого объема, но ключевые предложения раскрывающие суть данного сообщения приведены. Итак,
« 1. Сегодня в 8 час. 30 мин. утра секретарь Идена позвонил в посольство и просил меня быть у Идена (министр иностранных дел Англии ) … В 12 час. я был у Идена. Он начал с расспросов о содержании речи Молотова. Я его подробно информировал. Далее он заявил, что только сегодня утром беседовал с Черчиллем и на основании этой беседы считает нужным заявить, что объявление Германией войны Советскому Союзу ни в какой мере не меняет политику Англии, что ее действия в борьбе с Германией сейчас не только не ослабевают, но, наоборот, усилятся… Далее Британское правительство готово оказать нам содействие во всем, в чем оно может, и просит лишь указать, что именно нам нужно. В частности, военная и экономическая миссии, о которых мне вчера говорил Криппс, могут вылететь в любой момент, если мы того пожелаем. Иден просил меня выяснить также, не нужна ли нам какая-либо помощь в морских делах?... Вообще, подчеркивал Иден, нам нужно только сообщить, что мы хотим, а Британское правительство постарается, поскольку это в его силах, исполнить всякое наше желание. Я ответил, что по понятным причинам не могу сейчас дать ответ на вопросы Идена, но обещал снестись с Советским правительством и после этого вновь его повидать. Жду от Вас по этому поводу указаний.
2. Иден сообщил мне, что сегодня в 9 час. вечера премьер выступит по радио и выскажется в том же духе, в каком Иден только что сделал мне заявление. Я заметил, что, учитывая слухи и разговоры, которые в последние недели велись вокруг прилета Гесса, «мирной кампании» немцев в США и так далее, было бы хорошо, если бы Черчилль в своей речи ясно и определенно заявил, что Англия тверда в своей решимости вести войну до конца. Иден обещал переговорить об этом с премьером и добавил, что совершенно спокоен за позицию своей страны: ни о каком мире с Гитлером не может быть и речи… Затем я поинтересовался мнением Идена об американской реакции на совершившиеся события… Иден ответил, что только вчера вечером имел длинную беседу с Вайнантом, который вчера прилетел из США на бомбардировщике, и в предчувствии того, что совершилось, как раз поставил перед американским послом аналогичный вопрос… Со своей стороны Иден добавил, что, поскольку нападение Германии на СССР носит характер самой явной и оголтелой агрессии, реакция Америки должна быть более благоприятной для СССР и Англии, чем это имело бы место в других условиях…
3. Затем Иден перешел к вопросу о Криппсе. Он хотел бы, чтобы Криппс как можно скорее вернулся в Москву, однако ввиду инцидента с коммюнике ТАСС и болезненной реакцией на него со стороны Криппса Иден хотел бы знать, является ли Криппс для нас «персона грата»? Иден считал бы нецелесообразным в такой момент менять посла, но он готов это сделать, если бы мы того пожелали. Я заверил Идена, что подозрение Криппса ни на чем не основано, что отношение лично к нему у нас хорошее и что если у Криппса раньше были в Москве известные трудности, то это вытекало совсем из других, хорошо известных Идену причин. Иден был очень доволен моим ответом и заявил, что постарается срочно отправить Криппса в Москву».
4. Иден интересовался поведением Турции и Японии, но я не мог ему сообщить ничего нового. В заключение я поставил Идену прямой вопрос: могу ли я сообщить Советскому правительству, что ни о каком мире между Англией и Германией не может быть и речи, что Англия не только не ослабит, а, наоборот, усилит свою энергию в борьбе с Германией и что Англия твердо будет продолжать войну? Иден ответил: да, можете это сообщить… Когда я прощался, Иден в раздумье произнес: «Это начало конца для Гитлера». Я ответил: « Война делает поворот всемирно-исторического значения».
« Майский».
И где же здесь в тексте говориться о заявлении Криппса, товарищи дорогие, из министерства иностранных дел? Что же вы так не внимательны к своим же собственным документам? Ведь в послании Майского на Родину 22 июня (док. № 2) тот сообщает, что вел переговоры именно с министром иностранных дел Иденом и ни с кем другим, и, где в одном из пунктов был затронут всего лишь вопрос о Криппсе, точнее, о его возвращении в Москву.
А вот о заявлении Криппса, которое он сделал Майскому, отражено именно в телеграмме последнего от 21 июня. Текст этой телеграммы, как я уже отмечал, почему-то в сборнике не приведен, но в препарированном виде, этот текст можно обнаружить в т.1 в примечании под № 1.
«Примечания.
1. В беседе с Майским 21 июня 1941 г. Криппс заявил, что (и далее следует закавыченный текст, судя по всему этой самой экстренной телеграммы нашего посла от 21 июня) «уже договорился с начальником генштаба Диллом о том, что в случае нападения Германии на СССР из Лондона в Москву в самом срочном порядке будет отправлена военная миссия для передачи нам опыта войны с Германией, причем данная миссия сможет отправиться по воздуху без посадки из Англии в СССР через Швецию… Равным образом Криппс договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов в целях налаживания хозяйственной координации между обеими странами. Люди, которых в данных условиях послала бы Англия, были бы людьми «первого ранга», могущими решать большинство вопросов на месте. Все это Криппс просил меня передать Советскому правительству немедленно и заверить его, что Британское правительство не допустит никакого промедления в оказании СССР (в случае нападения на него Германии) той помощи, на которую оно будет способно».
Как видимо очень хочется, вышеупомянутым товарищам, заполнить этот злополучный день 22 июня, какими-либо действиями Молотова и правительства. Ну не могла эта телеграмма Молотова быть отправленной в Лондон 22 июня. Понятно, что если очень хочется, то можно! Телеграмму послу, видимо от 26 июня перенесли на 22 июня и пытаются таким образом заполнить тот образовавшийся информационный вакуум. Скажите, ну зачем нужно передергивать даты телеграмм и почему нельзя правдиво изложить данные события? Все это лишний раз доказывает, что события с 22 по 26 июня очень беспокоили определенные круги постсталинского руководства нашей страны.
Снова возвращаемся к мемуарам нашего посла в Англии.
« На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И.В.Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях – и притом в самом ближайшем будущем», - признается в своих чувствах читателям Майский.
Из написанного Иваном Михайловичем вполне ясно читается, что тот лишь 3 июля, наконец-то, услышал самого Сталина и из его уст узнал о происходящем в стране на период гитлеровской агрессии. А до предполагаемого появления Сталина в Кремле, с Майским, вообще, судя по всему, никто из нашего МИДа не вел никаких переговоров относительно его действия, как посла. Вообще, речь Сталина по радио 3 июля, произвела огромное впечатление не только на Ивана Михайловича, но и на мировую общественность. И не только из-за содержания речи, а еще, как мне думается, именно потому, что все услышали голос живого Сталина.
Майский продолжает: « С начала июля (разумеется, после речи Сталина 3 июля ) стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами… Черчилль был несколько обижен(?) тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства. 7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии».
Но Черчилль чего то знал: с какого это он желал услышать Сталина? Был в курсе попытки покушения?
Смотрите, как проясняется картина. Черчилль, по замечанию Майского, высказал, определенное неудовольствие тем, что Сталин никак не отреагировал на его речь, но, тем не менее, первым сделал шаг к сближению наших стран. Да, но кто же мешал Черчиллю послать письмо раньше, хотя бы до 26 июня? Однако не решился послать. Почему? Да потому что доподлинно знал, что Сталина нет в Кремле. Даже, если английская разведка и зафиксировала появление Сталина где-либо, в правительственных учреждениях после 26 июня, то для Черчилля, только прямое выступление Сталина по радио, явилось неоспоримым доказательством того, что это настоящий живой Сталин, а не его, скажем, двойник. Поэтому он и написал письмо Сталину, именно после 3 июля. А строить из себя обиженного, особенно в глазах советского посла Майского, то это была его отличительная черта, как политика - актера, не более того.
Теперь, давайте обратимся к личности посла Англии в Советском Союзе Стаффорду Криппсу. Как видно из сообщения Майского, министр иностранных дел Англии Иден обеспокоен тем, как отнесутся к возвращению в Советский Союз посла Англии и не будет ли тот «персоной нон грата»? А почему, собственно говоря, возникла данная проблема? Почему Криппс так «болезненно» отреагировал на сообщение ТАСС от 13 июня, которое прозвучало по радио для иностранных слушателей? Приведем отрывок из данного сообщения:
«Сообщение ТАСС.
Еще до приезда английского посла г-на Криппса в Лондон. Особенно же после его приезда, в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР Германией...
Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны…».
Криппс убыл из нашей страны за три дня до этого сообщения, якобы для консультаций со своим правительством. После же сообщения ТАСС, как пишет в своей книге «Трагедия 1941 года» А.Б.Мартиросян, Криппс срочной телеграммой приказал своей дочери, находящейся в Москве, немедленно выехать в Тегеран. Чего же он так испугался? Думается, не только начала войны, но и тех непредсказуемых событий, которые могли произойти в Москве. Так что Англия была минимум в курсе предстоящих событий. Но, не просветила Сталина. Так что подозрение, что они тут приложили руку как минимум заслуживает внимания.
Кстати, Криппс умер в 1952 году при жизни Сталина! И пусть не смущает читателей его возраст – 63 года. Лучше сопоставить его деятельность как посла в СССР и теми событиями, которые проходили в нашей стране в начале 50-х годов.
И вот находясь в Лондоне, буквально накануне войны, 21 июня, Криппс напросился на встречу с нашим послом Майским и сообщил ему секретную информацию о нападении Германии на Советский Союз. Более того, выразил желание немедленно возвратиться в Москву для работы в посольстве и предложил направить военную и экономическую миссии для контактов с Советским правительством.
Что должно произойти с Германским посольством в Москве при начале военных действий между СССР и Германией? Совершенно верно, оно должно быть интернировано. Таким образом, связь заговорщиков и руководства Германии, осуществляемое, разумеется, главным образом через посольство, будет, таким образом, парализована. И через кого же, она будет осуществляться в дальнейшем и как? Ведь, без связи нет координации действий заинтересованных сторон: наших заговорщиков и Германской стороны. Вот эту функцию, видимо, и должно было взять на себя Английское посольство. Во-первых, необъяснимая ничем дружеская расположенность Криппса к нашему послу. Кто снабдил его секретной информацией о времени нападения Германии? Кто уполномочил его донести эту информацию до нашего посла? Не из английских же газет Криппс вычитал! Действия посла – это действия правительства. А « о дружеских порывах» английского дипломата, что-то верится с трудом. Вы посмотрите, на уровень его полномочий. Криппс, будучи дипломатическим работником, как видно, без труда «договорился с начальником генштаба Диллом» об отправке в Москву военной миссии. Кроме того, Криппс «договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов», которые тоже должны были войти в контакт с высшим руководством нашей страны. Обратите, также внимание на уровень полномочий лиц, составляющих военно-экономическую миссию. Эти лица «первого ранга», будут наделены полномочиями «могущими решать большинство вопросов на месте». Это вам не 1939 год, когда в Москву прибыла английская делегация под руководством адмирала Дракса для ведения переговоров без необходимых на то, полномочий. То есть, это были полномочия уровня премьера. Тут опять возникает вопрос о том, был ли в курсе Черчилль? И для чего нужны были экономические советники? Для преобразования экономики?
Надо понимать, что подготовка этой миссии проводилась не за один день. Значит, Английское правительство точно знало о начале агрессии Германии против нашей страны. Хотелось бы отметить и такой факт. Криппс сообщил Майскому дату нападения 21 июня, давая тому возможность, как бы заранее сообщить эту информацию своему правительству. Но зная коварство туманного Альбиона, можно уверенно предполагать, что англичане абсолютно были уверены в том, что мы этой информацией не воспользуемся. Так ведь и получилось на самом деле! А Криппс, в глазах Майского, стал выглядеть большим другом Советского Союза.
Как было видно из сообщений Майского, Криппс буквально рвался в Союз и Иден, в свою очередь тоже, подтверждал намерения английской стороны отправить Криппса с военно-экономической миссией как можно скорее. Вопрос был только в согласии нашей стороны. Если верить нашим архивистам и зная намерения англичан, то после телеграммы Молотова от, якобы, 22 июня нашему послу, где говорится о согласии принять данные миссии, они должны были бы прилететь буквально на следующий день. Однако, как следует из документов, Криппс и компания, прилетели в Москву только 27 июня, что, ну никак не соответствует логике жгучих желаний Криппса срочно прибыть в нашу страну. То есть он ехал устанавливать дипотношения с правительством СССР. С любым. Что собственно Англия теряла от того, что Сталин выжил? Да ничего: основная задача – организация войны СССР-Германия выполнена.
Скорее всего, эта телеграмма от 26 июня, как уже говорилось выше и, к тому же, ее содержание выглядит намеренно сокращенным, чтобы по тексту трудно было понять, что она послана значительно позже указанной даты. Цель одна - затруднить понимание процессов происходящих впервые дни войны.
Но вот, наконец, английская миссия во главе с Криппсом 27 июня прибыла в Москву. В составе военной – генерал-лейтенант Мэсон Макфарлан, контр-адмирал Майлс, вице маршал авиации Кольер; экономической – Лоуренс Кадбюри, полковник Эксам, командор Уайбэрит и полковник Дэвис, все сплошь, надо полагать, джентльмены. Для начала обменялись дипломатическими любезностями, затем Криппс остался один на один с Молотовым. Вячеслав Михайлович попросил Криппса раскрыть карты, относительно деятельности представителей обеих миссий. Криппс сразу пошел с козырей: «члены военной миссии должны войти в контакт с представителями советских военных кругов, причем английская военная миссия будет независима» от него. А чего церемонится-то, время идет, а цель-то, еще недостигнута. А насчет другой миссии еще конкретнее: «экономическая миссия», по утверждению Криппса, «должна будет установить контакт с Микояном и будет работать» под его руководством.
А что сказать по поводу вот такой информации приведенной в книге «Трагедия 1941 года» А.Б.Мартиросяна: « До начала 1941 г. у британской разведки, к сожалению, имелся очень сильный, прекрасно информированный агент непосредственно в секретариате члена Политбюро А.И.Микояна. Кстати говоря, он передавал своим британским хозяевам информацию мобилизационного характера». Жаль, что это стало известно так поздно!
Но, в то время, у Молотова, тоже нашлись свои козыри: а ну-ка, любезный друг, расскажи-ка нам про Гесса. С какой такой целью прилетел он к вам на острова? Криппс сразу завял и промямлил, что « Гесс прибыл в Англию не без ведома Гитлера». Скажите, на милость, какая прозорливость! Ну, а по конкретнее можно? Тоже, ничего вразумительного в ответ. «В настоящий момент Гессом в Англии не интересуются», попытался успокоить Криппс нашего наркома и клялся, отрицая его предположение о том, что « Гесс предупредил Английское правительство о возможности ближайшего нападения Германии на СССР». Разве, этот змий английский, проговориться, когда-нибудь?
А на тему, нельзя ли немедленно получить ответы на поставленные вопросы, Криппсу указали, как в « 12 стульях» Ильфа и Петрова. Днем вопрос - вечером ответ или вечером вопрос - утром, следующего дня, ответ.
Теперь-то, Молотову стало значительно легче: у него есть весомый козырь - в Кремле появился Сталин. Молотов, так прямо и заявил Криппсу, обо всем, что говорится на переговорах, он докладывает лично главе правительства И.В. Сталину. Поэтому, видимо и отделывался молчанием с Майским, Вячеслав Михайлович, что до 26 июня не мог он советоваться со Сталиным. А взять на себя ответственность, как видно, не по молодцу шапка.
А английские ребята из военной миссии так насели на Молотова при очередной встрече, что нашему наркому пришлось, буквально, отбиваться от их настойчивых попыток иметь «детальную и подробную картину всей обстановки, существующей сейчас повсеместно на восточном фронте» ( контроль, однако. То, что это стратегическая развединформация – плевать. Парни уже списали СССР со счетов?). Молотов им разъясняет, «что он не собирается вдаваться в подробности существующей сейчас на фронте обстановки и не считает, что это входит в задачи собравшихся здесь. Общее положение на фронтах уже известно. Сведения опубликованы в советских газетах, в сводках Информбюро, из которых совершенно ясно вытекает, что обстановка на фронте весьма серьезная. Речь идет в настоящий момент не о деталях, а о серьезных вопросах, и помощь со стороны Англии весьма ослабила бы это напряженное положение… В этом смысле сейчас и встает вопрос, могут ли военные силы Англии каким-либо образом помочь своими действиями».
А что, разве такая задача стояла у данной английской миссии? Макфарлан с подозрительным упорством снова стал домогаться «получения подробных сведений, без которых, по его мнению, Генеральный штаб не сможет решить вопрос о помощи и не сможет определить пути ее оказания». И с чего бы? Что мешало?
Макфарлану и компании нужно официально получить возможность контактировать с верхушкой нашего военного командования, среди которых и будут находиться нужные им люди из числа заговорщиков. Макфарлан делает очередной заход на цель, пытаясь выглядеть при этом невинной птичкой: он, дескать, «не хочет получить конкретные сведения о расположении советских войск и линии фронта на карте, он лишь хочет получить соответствующие необходимые сведения от советского Генерального штаба, которые он мог бы сообщить в Англию». А чтобы отвести от себя подозрения в чрезмерной назойливости в получении информации от наших военных, то взял и перевел стрелки на посла Криппса, дескать, тот « уже телеграфировал о серьезности положения на фронте и просил Макфарлана выяснить детали этого положения».
Нелегко приходилось Молотову на встречах с «товарищами по оружию». Они из тех, о ком говорят: его гонишь в дверь, а он лезет в окно. Если не допускают до получения чужих сведений, то дайте, хотя бы возможность, передать свои. И Макфарлан с упорством, заслуживающим одобрения своего начальства, пытается зайти с другой стороны: он, дескать, «весь день хотел передать весьма важные сведения, полученные из Генерального штаба Англии, но, ввиду отсутствия возможности, до сих пор их не передал в Штаб советских войск. Он хотел бы обменяться информацией и сверить имеющиеся у него сведения, чтобы получить точные и полезные для обеих сторон материалы».
Конечно, при желании все эти действия английской стороны можно представить и в другом свете. Дескать, « твердокаменный» Молотов не пускает к нашим военным англичан для передачи их боевого опыта «под Дюнкерком», а недалекий в военных делах Сталин не понимает «свалившегося на него счастья», в виде английских генералов и адмиралов, грудью, пытающихся встать, на защиту нашего Отечества. Вот только когда это получило подтверждение? Когда США готовили планы организации ударных частей из немецких военнопленных или во времена Фултона?
А вот давайте, зададимся вопросом: « С помощью чего должны установить связь наши заговорщики с немцами, если немецкого посольства в Москве уже нет и помощь англичан, как видели выше, будет блокироваться?». Радиосвязь очень проблематична, так как ее тут же запеленгуют. Курьеры слишком долго и ненадежно. Остается, самое быстрое, после радио на тот момент, авиация. Наши «активисты из пятой колонны» вполне могли с помощью авиации совершать перелеты линии фронта и сбрасывать вымпела с нужной для немцев информацией. Разумеется, цель полета может быть вполне оправданной. Например, связь с нашими войсками, находящимися в окружении.
Поэтому, смотрите, что предлагает Макфарлан Молотову. Дескать, не у него одного имеется информация для передачи нашим военным. Такой же информацией обладает и вице-маршал авиации Кольер, «который до сих пор не был представлен ни одному из представителей Воздушных Сил Советского Союза». То-то, после войны, одними из первых, кто получил по загривку от Сталина, были именно наши доблестные ВВС. Да, я понимаю, что за такой разгром по головке не гладят. Ну, уж очень внимательно разбирали их действия.
Видать крепко не допускали мы англичан до наших военных, что они решили изменить тактику: чем больше их представителей будет в Советском Союзе, тем лучше. Кто-нибудь да пробьется к цели. И вот из Англии прибывает дополнительная миссия: «два эксперта по ПВО, три клерка – авиационный, военный, морской; один офицер-техник (специалист подводник), один офицер из разведки, имеющий последнюю информацию о германской армии; один офицер-шифровальщик; один офицер-воздушник, приезжавший с военной делегацией два года тому назад; один сержант стенографист-машинист». Густо они, однако, облепили наш наркомат иностранных дел, ничего не скажешь. Но ни одну «Энигму» так и не передали. Что – странно.
Пресекая, видимо, попытки контакта с англичанами и принимая во внимание имевшую место негативную оценку деятельности ряда лиц из числа военных высокого уровня, Сталин решил отправить их на фронт. В число явных фигурантов попали сам нарком обороны Тимошенко, представители Генштаба Ватутин, Маландин, и к ним в компанию Соколовский.
А что же наркомы?
Вот кто, казалось бы, должен достоверно ответить на интересующий нас вопрос. Ведь как не им работающим бок о бок со Сталиным в течение большого периода, тем более военного, не составит большого труда ответить на простой вопрос: « Что делал Сталин в первые часы и дни войны?» Историк Г.Куманев посвятил теме «Сталинские наркомы» большое количество времени и взял интервью у многих лиц, бывших в ту пору теми, кого мы привыкли называть коротким, но емким словом - нарком. Не все интервью удалось опубликовать, на то были разные причины, которые Георгий Александрович не счел нужным приводить. Итак, понятно, что высказывания определенных персоналий не попадали в русло установок ЦК КПСС и Министерства обороны. Но те, которые были опубликованы, вызвали определенный интерес не только у читающей публики, но и привлекли особое внимание историков и публицистов, специализирующихся на исследованиях о Великой Отечественной войне. Можно ли найти в этих интервью ответ по интересующей нас теме, как-никак, Сталин был председателем Совнаркома СССР, а они, в то время, являлись его подчиненными? Вот так прямо вопрос: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?», конечно, им не был задан и понятно почему. Разговор с ними велся в русле того, как данный человек, занимающий такой высокий правительственный пост, встретил начало Великой Отечественной войны, и какая реакция была в связи с этим. Разумеется, разговор касался и личности Сталина. Конечно, рассматривать все интервью не представляется возможным из-за большого объема информации, поэтому ограничимся некоторыми из них, которые представляют для нас наибольший интерес.
М о л о т о в
Частично мы приводили воспоминания Вячеслава Михайловича. На вопрос о том, почему он не пишет мемуаров, Молотов ответил: « Трижды обращался в ЦК с просьбой допустить меня к кремлевским архивным документам. Дважды получил отказ, на третье письмо ответа вообще не было. А без документов мемуары – это не мемуары». Коротко и ясно: не дают. Хотя что он там мог узнать такого секретного? Он и так был секретоносителем высшего ранга! В этом ответе видна определенная честность Вячеслава Михайловича. Человеческая память, каким бы не был высокоодаренным человек, все же остается не вполне надежным биоматериалом для сохранения информации. Человек может помнить определенные моменты общения с другими людьми, но чтобы, вот так, абсолютно точно сказать об определенной дате, спустя тридцать с лишним лет, это очень сложно. Для этого люди и изобрели архивы и письменность. Поэтому Молотов и хотел подстраховаться архивными документами, где точно зафиксированы даты важнейших для него, как мемуариста, событий. А так, без документов, описание тех дней будет неопределенным по времени, что значительно снизит качество воспоминаний участника событий. В конце концов, попросил бы дать свое выступление по радио 22 июня 1941 года. Может, в этом не отказали бы? Да прокомментировал бы с позиции тех лет, глядишь, и нам бы работы было поменьше.
Все же нам, в дальнейшем, при рассмотрении интервью, которые опубликованы Г.Куманевым, нужно будет учитывать и возраст наркомов, и временной интервал. Ведь прошло более тридцати лет со дня начала войны.
К а г а н о в и ч
Г. Куманев спрашивает Л.Кагановича о том, что в «Журнале лиц, принятых Сталиным в Кремле» есть его фамилия от 22 июня 1941 года и просит вспомнить:
- «Каким Вы нашли Сталина в тот момент?
Л.Каганович: Собранным, спокойным, решительным.
Г.Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?
Л.Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
Г.Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?
Л.Каганович. Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок: оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных».
Прервем пока интервью с Лазарем Моисеевичем. Выходит, что Сталин был в Кремле, коли давал указания лично Кагановичу и был на тот момент «собранным, спокойным и решительным». Не то, что в воспоминаниях у Жукова, «проявлял излишнюю нервозность и впадающим в прострацию». Это интервью Г.Куманев брал у Л.Кагановича в 1990 году, когда тому исполнилось, можете себе представить, 97 лет. Стоит ли распространяться на тему: « В каком состоянии находится память и умственная деятельность у человека в возрасте приближающимся к сотне лет?» Продолжим прерванное интервью.
Л.Каганович: Я ведь тогда был министром путей сообщения СССР. Кстати, в дарственной надписи в Вашей книге Вы меня почему-то называете наркомом?
Г.Куманев: Относительно периода войны?
Л.Каганович: Да.
Г.Куманев: Нет, министры в годы войны еще назывались наркомами, а будущие министерства – народными комиссариатами, т.е. наркоматами.
Л.Каганович: Наркоматами во время войны назывались гражданские министерства.
Г.Куманев: Нет, нет, Лазарь Моисеевич. Нарком путей сообщения – это послевоенный министр путей сообщения. Я Вам напомню, что наркоматы были переименованы в министерства в 1946 г. после первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР.
Л.Каганович: Да, да, вспоминаю. Возможно, возможно». То есть как свидетель он ничего не стоит: старость.
Грустные чувства вызывает это интервью. Если бы оно состоялось, хотя бы лет на тридцать раньше, тогда другое дело. А так, получается, что Каганович просто, что-то вспоминает про свою кипучую деятельность в те далекие сороковые годы, когда еще Сталин был «собранным, спокойным и решительным» и, о каком 22 июня, с ним можно говорить. Что можно требовать от памяти человека в возрасте 97 лет?
П е р е с ы п к и н
Интервью взято в 1978 году.
Г.Куманев. Каким для Вас оказался первый день войны, где Вы ее встретили?
И.Пересыпкин. «Накануне вероломного фашистского нападения на нашу страну, 19 июня 1941 г. около 10 часов вечера мне позвонил Поскребышев и сообщил, что меня приглашает к себе товарищ Сталин. По какому вопросу меня вызывают, Поскребышев, как обычно, не сказал. Такие вызовы случались довольно часто. И обычно до встречи со Сталиным было невозможно догадаться, с какой целью ты должен прибыть в Кремль. В кабинете, в котором я бывал уже не раз, Сталин находился один. Он поздоровался со мной, предложил сесть, а сам несколько минут прохаживался, о чем-то размышляя. Сталин показался мне несколько взволнованным. Подойдя потом ко мне, он остановился и сказал:
- У Вас не все благополучно, товарищ Пересыпкин, со связью и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте туда, разберитесь и наведите порядок.
После этого Сталин повернулся и направился к своему рабочему столу. Из этого я сделал предположение, что разговор, по-видимому, закончен…
Из Кремля я поехал в Наркомат связи, где со своими заместителями мы наметили ряд сотрудников, которые должны были вместе со мной отправиться в командировку. Но наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание правительства, на котором был и я. Председательствовал глава СНК СССР Сталин. В ходе обсуждения одного из вопросов повестки дня для подготовки проекта решения потребовалось создать комиссию. В ее состав по предложению Сталина был включен и я. Проект решения мы должны были подготовить 21 июня. Отсюда я сделал вывод, что моя поездка в Прибалтику откладывается на два дня.
Во второй половине дня 21 июня комиссия подготовила проект решения и документ был подписан. После этого я побывал в Наркомате связи и часа через два уехал за город. Был субботний вечер, и мне пришла в голову мысль, что выезжать в Прибалтику надо в конце следующего дня, т.к. в воскресенье все там отдыхают. Когда же я приехал к себе на дачу, мне вскоре позвонил Поскребышев и сказал, чтобы я срочно по такому-то телефону связался со Сталиным. Я тут же набрал указанный номер телефона.
- Вы еще не уехали? – спросил меня Сталин.
Я попытался объяснить, что по его же поручению работал в комиссии по проекту решения… Но он меня перебил:
- Когда же Вы выезжаете?
Я вынужден был поспешно ответить:
- Сегодня вечером.
Сталин положил трубку, а я стал лихорадочно думать, как нам в названный срок выехать из Москвы».
Интересная информация – может быть но этому как раз ПриОВО функционировал нормально? Что успели нагнать шухеру? А киевский и белорусский – опоздали? Хотя, вроде бы не должны были успеть? Но, ведь успели. Что же такое? Может был сделан монтаж? И вырезали куски?
Очередное сочинение на тему: « Как я провел день, когда на нас напала Германия». Как всегда кроссворд повышенной сложности. Такое ощущение, что здесь описаны три Сталина. Один посылает Пересыпкина в Прибалтику, другой заставляет готовить проект решения в Совнаркоме СССР, а третий, после всего этого, разговаривает с ним по телефону. Из троих самый «тупой» - третий. Зачем спрашивать об отсутствии абонента, когда с ним по телефону разговариваешь? А спросить, «почему не уехал?», значит признаться в том, что правое полушарие в голове не в ладах с левым. Вопрос в том, какой из них настоящий Сталин, первый или второй? Если первый, то сомнительно, чтобы после отдания приказа о приведении войск в полную боевую готовность 18 июня, посылать Пересыпкина в Прибалтику разбираться с кадрами и связью. Раньше это надо было делать. Если второй, то, что же он не помнит, что накануне посылал Пересыпкина в Прибалтику. К тому же, неясно, кто же пригласил Ивана Терентьевича на заседание Совнаркома? Конечно, эти вопросы лучше всего было бы задать тому, кто редактировал эти мемуары, да где ж его возьмешь теперь за давностью лет?
Но приближаемся к кульминационному моменту, началу войны. Она застала Ивана Терентьевича в пути. Он был в поезде под Оршей, когда узнал, что Германия напала на нашу Родину.
« Я размышлял, как мне поступить дальше: продолжать ли следовать в Вильнюс или возвращаться в Москву. Из кабинета начальника вокзала я позвонил в Наркомат связи своему заместителю Попову и попросил его срочно переговорить с маршалом Ворошиловым, который тогда курировал наш наркомат, и получить ответ, как мне поступить дальше».
Ну, вот туман неопределенности начинает рассеиваться. Значит, командировочка была в Литву и не задержись в Москве товарищ Пересыпкин, то 22 июня он был бы уже в зоне боевых действий с непредсказуемыми для него последствиями. Как всегда, в нужный момент возникает Климент Ефремович, который помогает «рулить» в нужном направлении. Ох и не прост был Климент Ефремыч. Непрост. Постоянно попадаешь на то, что в ключевом моменты он руководит направо и налево. Минуя прямого начальника наркомов. В военное время за такое давали стенку и быстро. Но ведь как то избежал. Хотя был с кровавым тираном. Хотя в любом правовом демократическом государстве за такое наказывают очень крепко. Значит – право имел. А почему? Ведь Сталин признал это право. Значит сам не мог. Можно с уверенностью предположить, что задание «по связи и кадрам» в Прибалтике, Пересыпкину было дано в Наркомате обороны. Но на следующий день, ему, видимо позвонил Поскребышев и пригласил на заседание Совнаркома. Как Пересыпкин мог отказаться, если Сталин был его прямой начальник, а Иван Терентьевич был одним из его наркомов? Ни как. Вот и появился первый «Сталин» - Тимошенко. Но, не успел и ПриОВО успешно отразил первое нападение, сохранив боеспособность и управляемость. На заседании, где «председательствовал Сталин» он получил задание «подготовить проект решения» поэтому и задержался с выездом из Москвы. « Тупой» телефонный звонок был, видимо, из Наркомата обороны. «Товарищ оттуда» поинтересовался, выехал Пересыпкин в Прибалтику или нет. Отсюда и вопрошающий тон при разговоре. Разве, мог настоящий Сталин вести телефонный разговор с Пересыпкиным в таком тоне: почему тот не уехал? Далее, война застает Пересыпкина в дороге и тут, надо полагать не до командировки, а стоит вопрос « Что делать дальше?». Он позвонил к себе в наркомат и попросил своего заместителя выяснить обстановку в Кремле у Поскребышева, по степени своей подчиненности, разумеется, объясняя причину своей поездки заданием Наркомата обороны. Только так, он мог выкрутится из этой щекотливой ситуации.
Если бы Сталин был в Кремле, то зачем привлекать Ворошилова? А вот отсутствие Сталина, сразу переложило все его обязанности на заместителей, среди которых был и Климент Ефремович. Так как командировка была по заданию военных, то разобраться, с этим делом и было, видимо, предложено Ворошилову, который как раз и возглавлял Комитет по обороне при Совнаркоме СССР. Кому, как не ему решать военные дела? Поэтому Ворошилов, особенно не вдаваясь в суть дела, просто дал указание Пересыпкину, через его заместителя: « Немедленно возвратиться в Москву» и, разумеется, приступить к своим прямым обязанностям наркома. И неудивительно, как вспоминает Иван Терентьевич, что «в наркомате связи нас ожидало много чрезвычайно важных и сложных дел. Вот так я встретил первый день войны, так она началась для меня. К этому еще добавлю, что днем 24 июня я был вызван к Сталину».
Итак, подводим пока предварительный итог. О 22 июня и 23 июня, в отношении Сталина, Пересыпкин ничего не сказал, так как не мог видеть вождя, а вот 24 июня, якобы, был вызван в Кремль к нему лично. Значит, что, можно поверить Ивану Терентьевичу и согласиться, что Сталин мог быть в Кремле и ранее? Перефразируя, не безызвестного персонажа из «Кавказской пленницы», товарища Саахова, так и хочется сказать: « Э-э, здесь торопиться не надо. Общество должно получить полноценные сведения. Если, Иван Терентьевич что-либо и подзабыл, наша задача помочь ему. Вах-вах, ведь столько лет прошло!». Тем более дела тёмные. А фонарика нет.
Действительно, разве товарищ Пересыпкин не мог просто подзабыть некоторые, ничего незначащие для него, даты. Возраст, однако. Да и редактора издательства, совокупи с рецензентами из Института истории СССР, что не могли разве направить мысль нашего дорогого товарища не туда, куда надо.
Давайте обратимся за помощью к товарищу А.И Микояну. Уж, он-то, все знает.
Открываем запись беседы Г.Куманева с Анастасом Ивановичем Микояном.
М и к о я н
Воспоминания Микояна, неспроста стоят в конце нашего исследования, потому что это апофеоз всего того, о чем мы рассуждали, предполагая отсутствие Сталина впервые дни войны в Кремле. Эта такая смесь фантазии, нелепостей и лжи, что порой удивляешься, неужели такой человек занимал руководящий пост в правительстве и Политбюро? Или что, других, отличных от него, не могло быть там, в принципе? Впрочем, он вполне соответствует поговорке: « От Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича». Итак, предлагаем к рассмотрению воспоминания «верного ленинца» Анастаса Ивановича Микояна.
« В субботу, 21 июня 1941 г., поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР».
Ну, тупой, Сталин, что с ним поделаешь! К тому же очень упрямый, никак не переубедишь. Верит, понимаешь, какому-то Гитлеру, а своих боевых товарищей, по Политбюро, которые ему правду говорят, не хочет слушать. И где же он был с 21 на 22? На даче, квартире, Кремле? Он что, как та императрица, которую карета каждый вечер уносит на окраину Москвы? Кому верить то, если даже такой простой вопрос невозможно прояснить?
« Затем в Кремль приехали нарком обороны СССР Маршал Советского Союза Тимошенко, начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков и начальник Оперативного управления Генштаба генерал-майор Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика – немецкого фельдфебеля, что германские войска выходят в исходные районы для вторжения и утром 22 июня перейдут нашу границу»
Ох уж этот фельдфебель! Кабы не он, да Филипп – смерь бы нашей корове!!! Но того же Майского ни кто не упоминает. Или он был этим самым фельдфебелем?
Эта неизменная троица, так и кочует из одних мемуаров в другие и что интересно: они всегда втроем. Как персонажи из популярного кинофильма, своеобразные «Трус, Бывалый и Балбес». Что, о немецком перебежчике надо было докладывать обязательно втроем, а то, вдруг Нарком обороны забудет, есть, кому напомнить? Кстати, «Балбеса» Анастас Иванович понизил в звании, наверное, по делу, потому что, редактора, как видим, не подправили.
« Сталин усомнился в правдивости информации, сказав: « А не подбросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?» Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву войскам, в которой указать, что 22-23июня возможно внезапное нападение немецких частей, которое может начаться с их провокационных действий, Советские войска приграничных округов должны были не поддаваться ни на какие провокации и одновременно находиться в состоянии полной боевой готовности». Где же готовили эту знаменитую Директиву? Я уже пугаюсь: ощущение, что их было с десяток.
Опять все обеспокоены судьбой государства, один Сталин с трудом поддается уговорам. На счет Директивы трудно сказать, что-либо определенное.
Эта фраза «не поддаваться на провокации» так бессмысленна в своей не конкретике, что невозможно представить себе, как это будет выглядеть на самом деле? Немцы что, будут хладнокровно расстреливать наших бойцов, а те еще крепче будут сжимать свои винтовки и, с еще большим презрением будут глядеть на беснующегося от безнаказанности врага?
Хотя, чисто технически, как можно не поддаться на провокации? Отвести войска на 5-30 км, сорвав артподготовку, занять подготовленные рубежи обороны и проводить учения. Дальности стрельбы ствольной артиллерии не хватит для поражения противника на его территории, а тут земля наша, как хотим, так и играем. Но, это надо было написать, а то как на китайской границе: вырезали заставу, а те и дёргаться боялись: поддаться на провокацию. И на том же Даманском – провели учения на собственной территории. Ни кто не виноват, что они на полигон забрались. Оба раза не поддались. Какой вариант лучше?
« Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили: война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным. «Обманул –таки, подлец, Риббентроп», - несколько раз повторил Сталин».
Боже правый! Так когда же эту чёртову Директиву отправили?!!!!!??? Если её проект был ещё в 3 ночи не готов???? Вот врут то… А такие уважаемые люди!
Все время противопоставление: мы и Сталин. Мы – не верим, Сталин –верит. Мы - верим, Сталин – не верит. Мы – обеспокоены, Сталину – до лампочки. И если здесь, в этом эпизоде, следовать данной логике Микояна то, если Сталин выглядел «подавленным и потрясенным», они-то все, наверное, должны были светиться от счастья!
Кстати, если все они, вместе со Сталиным были в Кремле, как уверяет Микоян, то взяли бы и убедили Жукова не звонить на дачу Сталина, зачем начальника охраны Власика, без нужды беспокоить. И Сталину в тапочках бегать по коридору казармы не пришлось бы. Или он в не завязанных кроссовках спал? Что бы при обстреле сапоги не искать и сразу в погреб?
«Все ознакомились с поступившей информацией о том, что вражеские войска атаковали наши границы, бомбили Мурманск, Лиепаю, Ригу, Каунас, Минск, Смоленск, Киев, Житомир, Севастополь и многие другие города. Было решено – немедленно объявить военное положение во всех приграничных республиках и в некоторых центральных областях СССР, ввести в действие мобилизационный план (он был нами пересмотрен еще весной и предусматривал, какую продукцию должны выпускать предприятия после начала войны), объявить с 23 июня мобилизацию военнообязанных и т.д.». А как же эта чёртова директива??? Я уже плачу? Её то для чего рожали???? Или у нас один приказ – не приказ? Надо повторить трижды????
Тут, очередная страшилка для наших граждан. Прямо «ковровое» бомбометание с севера на юг по всей Восточно-Европейской части Советского Союза, не хватило до кучи, только Москвы и Ленинграда: товарищи, так какие же тогда города бомбили? Вы хоть в архивы то заглядывали? А куда смотрели редакторы? Вот бы эту информацию, да Молотову для речи по радио, глядишь, и сам бы, наверное, догадался бы позвонить в Генштаб насчет Западного округа. Ну, а по поводу, мобилизационных планов, то про это мы и без него знали. Лучше бы, этой информацией, в свое время, поделился бы с Институтом истории СССР Академии наук СССР, а конкретнее с сектором истории СССР периода Великой Отечественной войны и доверил бы эту «тайну» советским историкам. Глядишь, и не выдумывали бы в своих научных трудах о начальном периоде войны всякие глупости.
« Все пришли выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался, сказав: « Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит». Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышит обращение к народу не Сталина – руководителя партии, председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу – всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас; в другой раз это сделает, а Молотов сейчас выступит. Так как Сталин упорно отказывался, то решили: пусть Молотов выступит. И он выступил в 12 часов дня».
Снова противопоставление: мы и Сталин. Снова унижение Сталина, до тупого непонимания радио, как средства массового информирования населения по конкретному вопросу. Вообще, как трудно, уверяет нас Микоян, приходилось Политбюро, чтобы уломать капризного Сталина сделать что-нибудь хорошее, например, сообщить населению, что наступил «ответственный исторический момент» - началась война. Хорошо, что Молотов покладистым оказался и выступил по радио, а то народ, мог и не узнать, что Германия на нас напала. И как Микоян не пытался красиво врать Куманеву, а все же проговорился.
« Ведь внушали народу, что войны в ближайшие месяцы не будет. Чего стоит одно сообщение ТАСС от 14 июня 1941 г., уверявшее всех, что слухи о намерении Германии совершить нападение на СССР лишены всякой почвы! Ну а если война все-таки начнется, то враг сразу же будет разбит на его территории и т.д. И вот теперь надо признать ошибочность такой позиции, признать, что уже в первые часы войны мы терпим поражение. Чтобы как-то сгладить допущенную оплошность и дать понять, что Молотов лишь «озвучил» мысли вождя, 23 июня текст правительственного обращения был опубликован в газетах рядом с большой фотографией Сталина». Вот оно «возвеличивание». И что самое смешное, как Микоян знал, что терпят поражение, если не было связи с западными округами???? И как он понял, что терпят поражение в первые 5-6 часов??? Что за прозорливцы то были в нашем Политбюро! Если вы все такие умные, то что же строем не ходите?
Микоян, в своем рассказе, все время дистанцируется от ранее принятых решений Политбюро. Какая не была бы личная инициатива Сталина по какому-либо вопросу, тот всегда проходил «обряд освящения» во время обсуждения всеми членами высшего партийного органа страны и Микояном, в том числе. А строить из себя невинную девицу из состава Политбюро и совращенную Сталиным, это не красит, не только, Анастаса Ивановича, но и других подобных ему, из числа единомышленников по партии.
А насчет «озвучил мысли вождя» - это в самую точку. Помнил, наверное, под чьей редакцией и, главное, когда, готовили проект выступления по радио.
« Вечером 29 июня, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Всех интересовало положение на Западном фронте, в Белоруссии. Но подробных данных о положении на территории этой республики тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Западного фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой».
Значит, по воспоминаниям Микояна следует, что члены Политбюро во главе со Сталиным, целую неделю (!), начиная с 22 июня, интересовались положением на Западном фронте, но позвонить в Наркомат обороны догадался только один Сталин. А что же он не догадался позвонить туда в первый день? Так связи не было, помните, уверял нас в этом, сам Жуков. А что же Сталин не позвонил на второй или третий день войны и не поинтересовался положением дел на Западном фронте? В конце концов, у него что, нервы не выдержали от интереса, и он решил позвонить в Наркомат обороны лишь на седьмой день (!) войны? Более того, никто другой, а именно он, «встревоженный таким ходом дела и предложил» товарищам по партии поехать туда. А вот такая простая мысль о поездке, почему-то, не посетила головы товарищей Сталина по Политбюро. Почему? Трудно сказать. Да им в голову не пришла еще более «оригинальная» идея, просто взять телефонную трубку и дозвониться до Наркомата обороны. Опять просматривается противостояние: Сталин – Политбюро. Сталин – встревожен положением на Западном фронте, а члены Политбюро с Микояном - только заинтересованы. Только человек с «отмороженными мозгами» может поверить в такую чушь, что Сталин за семь дней ни разу не позвонил из Кремля военным и не захотел узнать о положении дел в одном из важнейших в стратегическом плане округе. Но вот, наконец, все товарищи из Кремля вместе со Сталиным приехали в Наркомат обороны. И тут возникает вопрос: куда делся весь ум этого собрания мудрецов? То, они все беспокоились до начала войны, а как началась – так интерес потеряли? Да ещё зная, что терпят поражение??!! Милый клуб самоубийц? Или нас за дураков держат?
« В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т.д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для восстановления связи, никто не знает. Очевидно, только в этот момент Сталин по-настоящему понял всю серьезность просчетов в оценке возможности, времени и последствий нападения Германии и ее союзников. И все же около получаса поговорили довольно спокойно».
Хочется возразить дорогому Анастасу Ивановичу, этому «верному ленинцу» из Политбюро. У вас концы с концами не сходятся. Сам же утверждаешь, знали, что « связи с войсками Западного фронта нет», а Жуков уверяет, и как следует из его объяснения, связь, как минимум вчера была, но «за весь день восстановить ее не удалось».
Мило то как…
«… Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова».
А ведь справедливо. Действительно, что за ерунда такая? Связи нет? Кто спёр? И чем заняты войска связи? Как мне помнится в Манчжурии сам же расстрелял заблудившегося лейтенанта. Там он был прав: если заблудился сам, то и в бою потеряется. Вместе с ротой. 120 человек. Не выполнит задание, подведёт батальон. Раз одел погоны, то должен и ни кого не волнует как. А тут неделю связь наладить не может. По факту. Это тоже, за что расстреляли Павлова.
Вспоминается, «Из записных книжек» Ильфа и Петрова: « В комнату, путаясь в соплях, вошел мальчик».
Смотрите, как Микоян выгораживает Жукова, рисуя того в розовых тонах. Опять мы наблюдаем противостояние, теперь уже Сталин – Жуков. Сталин – взорвался, а Жуков – просто растерялся. Сталин – груб, незаслуженно оскорбил «мужественного человека», а Жуков – сентиментален, разрыдался, правда, как баба, но хорошему человеку это дозволительно. Правда, представить эту картину, плачущий Жуков, крайне сложно. Однако Анастас Иванович старается, ну как не порадеть родному человечку!
Вообще, у антисталинистов, а Микояна, как следует из его воспоминаний, вполне можно отнести к этой категории лиц, своеобразное понятие человеческих качеств. У них всегда то, что принято считать положительным качеством, оценивается со знаком минус и наоборот: отрицательные качества, почему-то, приобретают положительную окраску. Вот и в нашем случае. Что мужественного увидел Микоян в действиях начальника Генштаба Жукова? Отсутствие должностного усердия и должностной подлог, это что ли, считать мужеством? Это в этом варианте воспоминаний при описании произошедшего инцидента в Наркомате, Жуков еще выглядит паинькой. В другом варианте, Жуков, очень грубо разговаривал со Сталиным и вел себя крайне вызывающе. Тем не менее, для Микояна Жуков будет всегда мужественным. Это Сталину отказано во всем.
Продолжим рассмотрение. Чем же закончилось эта поездка в Наркомат обороны? По Микояну следует, что «главное тогда было – восстановить связь». Да вот незадача. Каждый ее, видимо, понимал по-своему. По Микояну – послали на фронт курьеров с большими звездами на погонах, вот и будет связь. Разумеется, если им на плечо еще повесить катушку с полевым проводом. Тогда уж точно будет! Но так ли понимал связь, товарищ Сталин. Что ему следовало сделать, согласно логике развития событий? Думаю, что 100% читателей согласятся со мной. Сталину надо было срочно вызвать к себе на прием наркома связи И.Т.Пересыпкина! Вставить ему фитилей, дать запас для подчинённых и поставить срок. 24 часа. По исполнению доложить. Нет? Оргвыводы. Как не соотствующего должности.
И мы возвращаемся к воспоминаниям Ивана Терентьевича, которые прервали на том, что он вернулся из несостоявшейся командировки к себе в наркомат связи и был вызван 24 июня (?) днем (!) на прием к Сталину. То есть за 5 дней до этой поездки.
« Необычность вызова заключалась в том, что чаще всего мне приходилось являться в Кремль в вечернее время или поздно ночью. Сталин подробно расспросил меня о состоянии связи с фронтами, республиканскими и областными центрами, поинтересовался относительно нужд Наркомата связи».
Тут вот какое дело. Во время беседы со Сталиным Пересыпкин рассказал ему, что твориться в эфире: « На многих частотах лилась страшная антисоветчина, звучали фашистские бравурные марши, слышались крики «Зиг, Хайль!» и «Хайль, Гитлер!». Гитлеровские радиостанции на русском языке выливали на нашу страну, на советских людей потоки злобной и гнусной клеветы. Враг хвастливо сообщал, что Красная Армия разбита и через несколько дней германские войска будут в Москве».
Разумеется, Сталин не мог отнестись к этому равнодушно и заставил подготовить документ. Обратите внимание на оперативность, с которой работал Сталин. Взял в руки подготовленный Пересыпкиным проект документа, «просмотрел и написал резолюцию: «Согласен». Потом сказал, чтобы я отправился к Чадаеву (управляющий делами Совнаркома СССР), и пусть тот выпускает закон». Следовательно, в этот же день и было выпущено Постановление Совнаркома СССР от 25 июня 1941 года «О сдаче населением радиоприемников и передающих устройств». Значит, уточняем, что 25 июня Сталин был в Кремле и вел беседу с наркомом связи Пересыпкиным и тот, разумеется, дал ему подробный отчет «о состоянии связи с фронтами».
В нашем случае, логика неумолимо подталкивает нас к выбору ответа на вопрос о Сталине, что не мог тот находиться в Кремле ранее 25 июня. В противном случае, это был бы не Сталин, а кто-то другой. И кто же тогда впадал в забытьё? Сталин, Жуков, Тимошенко, Ватутин или все мозги парят??????
Вот до какого безобразия доведены наши архивы, и какой подлой оказалась партноменклатура хрущевско-брежневского разлива, что невозможно верить документам, которые они представляют для открытой печати. Можно ли, абсолютно точно быть уверенным, что дата указанного выше Постановления соответствует действительности?
Проходит четыре дня и у Сталина проявляется, видимо, рецидив старой болезни - «ничего не помню», диагноз которой поставили ему советские историки еще во времена Хрущева. Микоян же, уверяет нас, что Сталин интересовался положением дел, но связи не было с Западным фронтом. И вот «под этим соусом» он вместе с товарищами, и Микояном включительно, поехал в Наркомат обороны.
Сталин же знал, что связь есть. А вот то, что побудило его ехать в Наркомат обороны, было известие о взятии немцами Минска. Но, что его особенно обеспокоило, так это не «отсутствие связи», как нас пытается уверить в этом Микоян, а то, что это было сообщение английского радио, а не сведения от наших военных из Наркомата обороны. Следовательно, Тимошенко и Жуков намеренно скрывают информацию от руководства страны о ситуации на Западном фронте. Вот с целью разобраться с военными, и поехал Сталин 29 июня в Наркомат обороны, но Микоян сглаживает остроту момента. Согласитесь, что сокрытие информации - это уже есть должностное преступление, а вот отсутствие связи, можно представить и как объективные обстоятельства: дескать, всякое бывает, идет война, и как субъективные: наркомат связи, дескать, «не чешется». То-то, хитрый Анастас Иванович, на связь «стрелки перевел».
Поведение военных, сразу показало Сталину, что без полного контроля над Наркоматом обороны, точнее сказать над высшим военным генералитетом, удачи на фронтах не видать. Поэтому, Сталин и не стал втягиваться в дальнейшие дискуссии с военными в Наркомате, а сразу вернулся к себе в Кремль. И кого он вызывал к себе, в тот момент, мы не сможем узнать, так как отсутствуют те, злополучные страницы «Журнала» за 29 и 30 июня 1941 года. Зато, Микояну удобно стало врать. Кто ж его опровергнет?
Дальнейшие события, ведь, развивались в такой последовательности: образование ГКО, с абсолютной полнотой власти, в том числе, и это, главное, над военными и последующий приказ об аресте руководства Западного фронта.
Микоян, не был бы антисталинистом, если- бы, не попытался исказить события путем передергивания фактов. Вот и в интервью Г.Куманеву он утверждает, что Сталин после посещения Наркомата обороны, вдруг без видимых на то причин, взял да и «уехал к себе на «ближнюю» дачу в Кунцево, и всякая связь с ним полностью оборвалась». Ну как с Западным фронтом. И о действиях его надо было узнавать из сообщений английского радио. Я как то читал плачь, о том, что в деле информационной войны мы крепко отстали от Запада! Да Запад в подмётки не годится нашим историкам.
Тут любого читателя оторопь возьмет. Абсолютно не просматривается мотивация поведения Сталина. На удивление, Микоян не привел ни одного довода, хоть как-то оправдывающего его внезапный отъезд к себе на дачу. Неужели, решение восстановить связь с Западным округом, так повлияло на Сталина, что он потерял всякий интерес к Наркомату обороны? Микоян много чего пишет, но, то, что связь со Сталиным «полностью оборвалась» после его отъезда на дачу, представляет для нас определенный интерес.
За примером обратимся к школе. В начальных классах учеников обучают логически мыслить. Берутся кубики, на которых написаны отдельные слова и детям дается задание из этих слов составить предложение. Каждому слову соответствует свой кубик. После выполнению задания кубики обычно рассыпают, чтобы вновь использовать для новой задачи.
Так вот, у нас примерно аналогичная задача. Анастас Иванович из «кубиков» составил предложение, но его нельзя предать гласности по ряду причин. Тогда Анастас Иванович расставил эти же кубики, но в такой последовательности, что за счет потери смысла в тексте стало возможным его публикация. Наша задача: попытаться расположить «кубики» в первоначальном виде, чтобы восстановить утраченный смысл.
По Микояну, следует, что Сталин в ночь на 22 июня в Кремле. Здесь расхождение с Жуковым, который уверяет, что Сталин в это время был у себя на даче. Дело в том, что хрущевцы и принявшие у них эстафету лжи, последующие творцы истории, никак не могут найти для Сталина удобное, с их точки зрения, место пребывания вождя в роковой для страны день, 22 июня. Поэтому и происходят различные нестыковки по времени, месту и действию. Это, правда, бывает только одна, а ложь, как всегда, многолика и многогранна.
Последующие дни, по описанию Микояна проходили так: « На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного Командования. В обсуждении этого вопроса Сталин принял живое участие. Договорились, что председателем Ставки станет нарком обороны маршал Тимошенко… Вечером собрались у Сталина. Были тревожные сведения. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела шли пока неплохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью. Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела, звонить друг другу, в Генштаб, каждый по своей линии: как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим, снаряжением, с транспортом и т.д. Так начались наши тяжелые военные будни»
Как «разошлись поздно ночью» 23 июня, так стой поры Анастас Иванович и «потерял» боевого друга, Иосифа Виссарионовича.
« Помню, как на третий или четвертый день войны утром мне позвонил Молотов и пригласил на какое-то важное хозяйственное совещание. В его кабинете собралось более 30 человек: наркомы, их заместители, партийные работники».
А почему же в это время отсутствует Председатель Совнаркома СССР И.В.Сталин, в чьем прямом подчинении находились сидящие здесь наркомы? К тому же, как уверят Микоян, совещание было «важное». Что же Сталина-то не пригласили?
« Последующие четыре дня (25 – 28 июня) прошли в большой и напряженной работе. Достаточно сказать, что тогда мы рассмотрели и утвердили десятки решений по самым неотложным и очень важным военным и военно-хозяйственным вопросам… Помимо напряженной работы в эти дни в Политбюро ЦК, Совнаркоме и Наркомате внешней торговли, с 28 июня мне пришлось начать переговоры с прибывшей в Москву английской экономической миссией».
Опять о Сталине, в эти дни, ни слова. Наверное, «растворился» в «напряженной работе»? Или впал в прострацию. А может депресняк накрыл, как Жукова и он плакал как эмо о невыносимой тягости существования? Может стишки писал? Если бы, было что сказать о нем в эти дни, непременно измазали бы черной краской своего товарища по партии или бросили бы, на худой конец, хотя бы, камень в его огород. Кстати, как английские «товарищи» рвались на встречу с Анастасом Ивановичем, мы уже говорили ранее. Желание, видимо, было обоюдное.
И вот только, 29 июня, Сталин «попал» в поле зрения Микояна. После злополучного разговора с военными в Наркомате обороны, Анастас Иванович, почему-то, отправляет Сталина на дачу с полной потерей с ним всякой связи. Пусть «покапризничает» в одиночестве, а мы без него «станем проверять свои дела, звонить друг другу» и решать важные задачи по народно-хозяйственному плану. Далее, следует версия о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО).
Что здесь представляется сомнительным? И суток не прошло, как «оборванная с ним связь», была восстановлена. В данный момент Сталина уже нельзя было отправлять далеко в неизвестность, чтобы, как говориться, «дать» ему возможность «залечь на дно», так как произошедшие исторические события неизбежно вытолкнули бы его, как поплавок, на поверхность реальной жизни. Прибывшую из Англии 27 июня военно-экономическую миссию нельзя же выбросить за рамки исторического процесса, так как в протоколах ведения переговоров отражен Сталин, с которым вел консультации нарком иностранных дел Молотов. Сам же Микоян признается, что участвует в данных переговорах, правда, как всегда лукавит, почему-то, ограничивая деятельность данной миссии, только экономическими вопросами. Но возвращаемся к теме создания ГКО. По версии Микояна, инициатором этого мероприятия был Л.П.Берия, но разгребая горы лжи Анастаса Ивановича, можно ли с этим согласиться? Разумеется, во время своей незапланированной «болезни» Сталин был ограничен в получении информации и скорее всего связь с «внешним» миром поддерживал через Лаврентия Павловича. Из посещения Наркомата обороны 29 июня, Сталину стало ясно, что военные, в наглую подмяли всех под себя, отказываясь предоставлять какую-либо информацию о событиях на Западном фронте. Отговорка «об утери связи», эта сказочка не для Сталина и Берии, а для читателей его мемуаров. Недаром, как говорят очевидцы, Берия на встрече в Наркомате с военными, перешел на грузинский язык в разговоре со Сталиным. Но зачем Микоян притянул к созданию ГКО Берию?
После Наркомата Обороны, как уверяет читателей Микоян «связь со Сталиным была утеряна». Она была утеряна не только для Анастаса Ивановича, но и для Николая Алексеевича Вознесенского, бывшего в тот момент заместителем Сталина по Совнаркому. Читаем дальше.
« На следующий день (30 июня), около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский(?). Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов и Берия. Мы их застали за беседой».
И здесь происходит, якобы, «ответственный исторический момент», создание Государственного Комитета Обороны, которому решили «отдать всю полноту власти в стране». Осталось только его «освятить», путем наделения Сталина должностью председателя. Молотов знакомит их с документом. И тут происходит инцидент, инициатором которого, якобы, становится Вознесенский.
« Пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с Вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава Комитета, - перебил Молотова Вознесенский, обращаясь ко мне и рассматривая этот документ.
- Каков же состав предлагается? – спрашиваю.
- Как уже договорились, товарищ Сталин – председатель, затем я – его заместитель и члены Комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, - отвечает Молотов.
- А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? – задаю новый вопрос Молотову.
- Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот Комитет, - было сказано в ответ.
После некоторых споров Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы с ним решить все вопросы. Мы считали, что в одном имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями».
Давайте зададимся вопросом: « Почему в первоначальный состав ГКО не были включены Микоян и Вознесенский?» Судя, по воспоминаниям, Микоян был раздосадован не меньше Вознесенского, узнав, что их не включили в состав вновь образовавшегося органа государственной власти. Это читателям Анастас Иванович «вешает лапшу на уши», принижая функции ГКО, говоря что, Комитет сосредоточит в своих руках только контроль со стороны правительства, Верховного Совета и ЦК партии, а о военных, как всегда, ни слова, вроде и нет никакой войны. Хотя со слов Молотова было ясно, что ГКО сосредотачивает всю полноту власти в стране в своих руках под руководством Сталина. Микоян-то, вместе с Вознесенским сразу понял, что им было отказано в доверии, вот в чем вопрос. Значит, было за что? Может за активное сотрудничество со Ставкой Тимошенко? И как же им, с Вознесенским быть? Ведь они лишаются возможности получения оперативной информации, которая будет стекаться в ГКО. Обратите, внимание, с какой настойчивостью они добивались своего включения и добились его, хотя только на правах уполномоченных. И лишь в феврале 1942 года Микоян и Вознесенский будут включены полноправными членами в состав ГКО.
Микоян, как всегда, верен себе, так как проводит очередное противопоставление. На этот раз, на удивление, противопоставляя Сталину – Берия. Во-первых, надо исключить всякие предпосылки личной инициативы Сталина в создании ГКО, пусть лучше это будет исходить от Берия. Во – вторых, подозрение в их неискренности, т.е. лишение их доверия от товарищей по партии, пусть тоже будет исходить от Лаврентия Павловича. Ему по статусу положено всех подозревать. Молотов, думается, обеспокоился заявлением посла Криппса об установлении контактов миссии персонально с Микояном, и поделился своей тревогой со Сталиным и Берия. И в – третьих, надо же найти «повод», чтобы поехать к Сталину на дачу и «уговорить» его вернуться в Кремль. Сам же пишет: « Охрана, видя среди нас Берию, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому…».
Приходится переставлять «кубики» Микояна, чтобы события приняли правильные очертания.
Ведь не просто же так, говорил Хрущев с трибуны съезда, об отсутствии Сталина в Кремле впервые дни войны. Вот Микоян и пытается «поправить» своего «Первого секретаря ЦК КПСС», перенося время «уединения» Сталина, на более поздние дни. Речь сейчас пойдет уже не о днях, как таковых, а о самой поездке. Как бы там ни было, а в реальной ситуации, при отсутствии Сталина, должны ли были члены Политбюро и правительства поехать к нему на дачу, чтобы навестить его и справиться о состоянии здоровья? Разумеется, были должны, вот они и поехали.
Предположительно, поездка была утром 25 июня, потому что мы уже зафиксировали появление Сталина в Кремле. Какое было первое впечатление от встречи с вождем?
«Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать). Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: « Зачем пришли?» Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать».
Вообще, эту буйную фантазию, видимо все же, ошибочно приписали Анастасу Ивановичу. Уж, он-то, должен был знать и помнить, что за его долгую жизнь, находясь в руководстве партии, он не только ни разу не участвовал в арестах простых секретарей райкомов партии, но а, чтобы поднять руку на своего брата, по Политбюро - такая идиотская мысль, вряд ли могла придти ему в голову.
Ну, а если и пришли бы, предположим, с целью ареста Сталина, ведь по версии «Микояна», тот «Сталин в кресле» решил же, что его пришли арестовывать, то какое же должно было быть обвинение и в чем, конкретно оно должно было выражаться? Поэтому, стоит ли удивляться, читая, что Сталин «вопросительно смотрит» на прибывших товарищей, ему ведь тоже не ясно: «За что?» Может, за то, что оскорбил в Наркомате обороны «мужественного» Жукова и после этого молчком уехал к себе на дачу? А скорее всего, за то, что «всякая связь с ним оборвалась». А ведь по законам военного времени, это действие могло быть приравнено к диверсии. Практически – саботаж. 58 со всеми последствиями.
К тому же кресло, в котором, сидел «Сталин», что-то плохо вписывается в интерьер столовой. Из жизни кремлевских богов, что ли, - обедать, сидя в кресле? Лучше всего, для этой залы подходят стулья или широкие лавки.
Теперь, внешний вид вождя. Каким должен был выглядеть человек, перенесший сильное отравление? По всей видимости что, все жаждали увидеть жизнерадостного кавказца с кинжалом на поясе и пляшущего в ритме горского танца. Это, только Никита Сергеевич, в вышитой рубашке, мог радовать членов Политбюро своим «гопаком». И если человек после болезни еще слаб и требует отдыха, лучше всего ему, конечно, находиться в состоянии полусидя или полулежа.
У наших мемуаристов всегда происходит что-то, необъяснимое: только вчера в Наркомате, «Сталин взорвался», т.е. если мягко сказать, был в ярости. Спустя всего сутки, от прежнего Сталина не осталось и следа: «голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг». Видимо, поэтому так долго прятали историю болезни Сталина, что там мог быть записан диагноз этого странного «заболевания» вождя. Но и без помощи врачей, пообщавшись с членами правительства и Политбюро, прибывшими к нему на дачу, Сталин, видимо понял, что его промедление с возвращением в Кремль грозит гибелью не только Красной Армии, но и всего Советского Союза.
Поэтому, по возвращению в Кремль, после « болезни», пришлось сразу решать многие накопившиеся вопросы: и по международным отношениям, по поводу Англии; и по реорганизация Московского военного округа, путем замены командного состава; и по установлению связи с Западным округом, привлекая к решению этой задачи наркома связи; и создание ГКО, с привлечением к руководству грамотных специалистов и т.д. и т.п. А то, что мемуары участников данных событий часто искажены, а архивные документы либо сфальсифицированы, либо просто уничтожены, лишний раз говорит о том, что в этом деле не все чисто. Честному человеку нечего бояться. А вот подлецу и негодяю во власти, всегда хочется скрыть свои делишки, чтобы не предстать перед судом Истории.
Вот такая весёлая история получается. Какие выводы можно сделать из всего выше изложенного?
1. Вся история о начале ВОВ мягко говоря тёмная. Персонажи, время, акты пьесы меняются местами.
2. СССР был готов к ВОВ и имел все шансы на эффективное отражение агрессии.
3. Гитлер не был уверен в благополучном исходе войны, по этому оставил себе шанс списать агрессию на заговор военных.
4. Войска западных округов были готовы к войне, провели необходимые работы по организации обороны и только саботаж руководства округов привёл к их разгрому.
5. Перед началом ВОВ была попытка государственного переворота. Не знаю, предполагалось ли изменение структуры общества, но смена персоналий – точно. В заговоре принимали участие как военные, так и члены политбюро. Заговор был как то связан с Англией и Германией. Вполне возможно, Англия организовала заговор, что бы дать возможность Германии провести успешную военную компанию против СССР.
6. Заговорщики далеко не все были выявлены – следствие по делу прекратилось со смертью Сталина. Значит в СССР осталась обширная сеть влиятельных людей, которые сидели на крючке иностранных спецслужб.
7. Разгром западных округов был частью плана по смене власти.
А теперь вспомните, сколько известных фамилий у нас в оппозиции? И как они ненавидят Россию. И выводы делайте сами