Эту историю рассказал мне мой друг Дмитрий Х.
Я помню, как мой отец сумел отделаться от кегебешников. Он в советские годы был пресвитером в церкви и, естественно, КГБ им очень интересовалось. Между прочим, у нас на Украине даже на пасторов так не давили, как на пресвитеров. Пастор он что – сегодня здесь, завтра там. Приехал и уехал, а община остается, и вместе с ней и пресвитер. И вот к моему отцу зачастил кегебешник. Надоедливый, привязчивый, как банный лист. Отец тогда в клубе художником работал. Вот этот кегебешник придет к нему на работу и лечит его часами. То про культуру заговорит, то про искусство, то про патриотизм. И все, вроде как, по-дружески – в друзья набивается. Но все это для того, чтобы из отца стукача сделать. А отец из себя простачка строит – мол, да, интересно мне все это искусство, то да се, да только я ничего не понимаю, и вообще я человек робкий и неразговорчивый, и плохо соображаю – сектант, что ж вы хотите.
А кегебешник не отстает. А сам говорит: «Только ты никому не говори, что со мной общаешься. Это – секрет. А разглашение секретов – это уже преступление». И все так по-дружески, вроде. А сам ставит моего отца в такое положение, чтобы тот запутался, начал юлить, и тогда на него можно будет давить как хочешь.
Ну, а как отцу не говорить об этих делах? Это значит сразу поставить себя в такое положение, что ты ведешь двойную игру. Разумеется, отец сказал – и пастору, и своей жене. То есть, в любой момент КГБ могло обрушиться на него с обвинениями в разглашении тайны и в ведении религиозной и антигосударственной пропаганды. Нас и так уже доставали. Однажды приходят и говорят: на вас наложен штраф за участие в несанкционированных собраниях – в размере пятидесяти рублей. Это по тем временам были большие деньги. Отец в клубе около ста рублей в месяц получал. Нет у нас денег. Тогда они говорят: вон тот ковер стоит пятьдесят рублей, мы его забираем. Сворачивают в трубочку и уносят. А теперь дела обстояли хуже – отца уже могли просто посадить. Но на этом этапе кегебист дал промашку.
Принес он как то отцу книжку – про то, как во время войны спасали сокровища Дрезденской галереи. Там, в общем, и искусство, и патриотизм, и интернационализм – все до кучи. Отец должен был ее прочитать, а потом начался бы очередной этап разговоров, типа: «Люди жертвовали своею жизнью во имя прекрасного, сотворенного человеком… гуманизм… братство трудящихся… загнивающий капитализм… опиум для народа… помощь органам безопасности…». Отец этот прекрасно понимал и ходил весь понурый. Но книжку все-таки решил почитать – да и выхода у него не было.
И вот в этой-то книжке на семнадцатой странице он обнаружил верное средство, чтобы сорваться с того крючка, на который его все плотнее насаживало КГБ. Книжка-то, как оказалось, была библиотечной, а на семнадцатой странице стоял штамп: «Библиотека КГБ». Для моего отца это было настоящим спасением. Вот что он придумал.
Когда в очередной раз агент КГБ пришел «по-дружески» провести с ним несколько часов в клубе, отец напустил на себя глуповато-обиженный вид и с ходу заявил: «Что же вы, товарищ такой-то и такой-то, меня так подставили?» «Что? Как? Почему?» «Да разве ж вы не знаете? Вы ж мне книжку-то эту читать дали, а ни о чем не предупредили». «Как? О чем? Что такое?» - офицер уже серьезно волновался. «Да вот пришли ко мне друзья на чай, и пастор там наш пришел, ну и жена моя в комнате, и дети. Кто-то говорит: что это за книга такая интересная? А я ж ее еще не успел прочитать, и говорю – это, мол, ценная книга, о том, как народ искусство спасал. Ну, они давай ее листать. А в ней-то, вы посмотрите, на семнадцатой странице крупными буквами: Библиотека КГБ. Они мне: ты где эту книгу взял? Ты что, в КГБ работаешь? Что происходит?» Отец рассказывает, а офицерик этот не просто уже бледный стоит, а вот-вот сознание потеряет. Ему стало ясно, что он не только задание свое провалил, но и засветился основательно.
С тех пор он к отцу больше не приходил, и нигде в округе его не видели – видимо перевели куда-то еще. Вместо него к отцу другой агент пару раз из вежливости зашел, мол познакомиться, но ходить не стал: понял, видимо, что тут где залезешь, там и слезешь. Это в лучшем случае.