Между Курском и Москвой. Физика неприязни

Екатерина Адасова
Между Курском и Москвой. Физика от физиков

     Наступило утро первой встречи с преподавателями московского физико-технического института. Встреча не через письма с заданиями, которые два года приходили к Елизавете в Курск, а встреча на экзамене, когда не строчками кривыми выполнено задание и решены бесчисленные задачи, а можно услышать голоса и увидеть тех, кто все знал и даже мог научить других и на расстоянии.

     Утро было теплым и ясным, а день ожидался таким же, как и все шесть дней, которые Елизавета была в городе Долгопрудном. Москву она и не видела, никуда не выезжала, а только ходила между корпусами общежитий и учебными. И уже все знала в этом городке, который был частью несколько большего города Долгопрудного. В этом городе она не нашла такой большой площади как в Курске, Красной площади, и не нашла центральной улицы, как в Курске улицы Ленина. Только пятачок перед кинотеатром напоминал хоть как-то место сбора людей в праздники. Но теплое лето было временем, когда праздников не ожидалось.

     Через дорогу от общежитий была столовая, и теперь утром Елизавета не будила своих соседок, а спокойно шла сюда, выбирала второй этаж, здесь было меньше студентов, и брала самое простое, что позволяли небольшие деньги, которые дала ей мама в дорогу, и на дни поступления. Она знала, что в день ей можно истратить только один рубль и пятьдесят копеек, тогда ей хватит на все десять дней пока пройдут все экзамены. В обед она покупала только суп, тогда вечером можно было купить полное второе блюдо.

- Мне кашу, - и Елизавета ставила на поднос тарелку с горячей пшенной кашей.
- Мне чай с сахаром.
- Хлеб на столе.

     Из окна столовой видна была дорога, которую только несколько минут назад переходила Елизавета. Это была настоящая дорога, но автомобили как-то не старались проехать здесь, из-за того, что студенты, а особенно абитуриенты, сновали куда хотели не глядя по сторонам.

     Знала Елизавета и теперь корпуса института, где и проходили экзамены. Такие большие аудитории она уже видела в своем городе, в Педагогическом институте, куда несколько раз съездила на вечерние занятия по физике, потом все это ей надоело, и она прекратила свои вечерние поездки. В такой аудитории, не смотря на то, что преподаватели стояли далеко внизу, и казались маленькими, и совсем не четкими, все же казалось, что они на такой недосягаемой высоте, и это ощущение никогда не выветрилось и потом из ее памяти.

- Вот ваш экзаменатор, - указали Елизавете на место в аудитории, и на человека, который ее там ожидал.

     Страха никакого не было. Она села рядом с бородатым мужчиной, бородка у него была небольшая и кудрявая. Вообще мужчин с бородой она так близко не видела. В семье Елизаветы никаких мужчин не было. На некоторых волосках бороны можно было разглядеть несколько табачных крошек. На голове были редкие мягкие волоски. Глаза серо-голубые, и как казалось Елизавете, приветливо смотрели на нее.

- Вот ваша письменная работа. Оценка четыре. Очень хорошая оценка. Можно было поставить и пять, но есть мелкие помарки. От вашей группы на письменном экзамене почти все отсеялись.

     Такое интересное слово – «отсеялись». Так просто, взяли семечко и бросили в другое место, а не в то, где ему и нужно было быть. И теперь это сеятель и ее собирается «отсеивать» по своему усмотрению. Но глазки преподавателя смотрели внимательно на Елизавету, да и ей ничего не мешало. Огромные солнечные четырехугольники окон накрывали и преподавателей и абитуриентов, и будто все сидели и стояли в  свете прожекторов. И бородка экзаменатора и волосы Елизаветы были пронизаны этим потоком солнечной энергии.

- Порешаем, - сказал бородатый мужчина.

     И Елизавета стала решать задачи, которые экзаменатор ей давал. Глаза его, из серо-голубеньких сначала превратились просто в серые, а потом в стальные. Он взял все ее бумаги и куда-то ушел. Потом вернулся и опять дал ей несколько задач, и опять он уходил с уже новыми бумажками, на которых она писала решения этих задач. Плотом он вернулся и привел Елизавету уже к группе преподавателей, и их было несколько.

- Да, что ты к ней привязался. Смотри отличная письменная работа. Какая двойка?
-  Устный экзамен не может быть ниже письменного. У нас это так не бывает.
- Физику она не знает, - отвечал бородатый, судя по всему председателю комиссии.
- Но задачи решает, что еще нужно.
- Решает, но физики не понимает.

    Все хорошее настроение Елизаветы от этого солнечного дня исчезло. Она смотрела на спорящих людей с оторопью, сказать что-то в свою защиту она не умела, да и ее мнения никто и не спрашивал. Вокруг разгорались нешуточные страсти. Вот к председателю комиссии присоединились и другие, которые пролистывали ее работу по физике и просматривали листы с решенными задачами, которые ей давал преподаватель с мятой бородой и стальными маленькими глазками преподаватель. Некоторые из них на чистых листах рисовали орбиты спутников и просили Елизавету нарисовать касательные к этим орбитам. И каждый очередной подходящий преподаватель на чистом листе повторял одно и тоже задание.

- Смотри, все правильно делает.
- Физику не понимает.
 
     Единственно, что понимала Елизавета, что только этот человек с табачными крошками в бороде и может решить ее судьбу и поставить оценку. Только он. И стал он казаться тем мрачным, что было в ее детстве, и что теперь в этом новом для нее городе последовало за ней. Последовало неотвратимо. И будет всегда рядом. Только смерть их может разлучить, так казалось Елизавете.

- Спасибо всем. Можете разойтись, - сказал председатель комиссии.

      И все вернулись к экзаменуемым, а Елизавета осталась сидеть у огромного стола заваленного множеством бумаг, на которых разными почерками и разного цвета чернилами в произвольном порядке писались некоторые поправки в судьбы всех пришедших сюда семнадцатилетних людей. От стола отошел и председатель комиссии, и ее экзаменатор. Они постояли несколько минут в стороне, и когда вернулись, то ее экзаменатор вывел на ее листочке тройку, и не глядя на Елизавету ушел на свое место, к другим молодым людям. Но уходил он так, что Елизавета почувствовала, что он связал ее такой крепкой ниточкой, и она тянулась теперь от него к Елизавете.

- Вы сдали экзамен. Возьмите листок.

     Эта тройка была концом всех ее усилий, и этой поездки, и всех занятий, и прочиненных и непрочитанных учебников. Мечты об изучении физики элементарных частиц растаяли, и этот факультет Общей и прикладной физики стал каким-то космическим далеким объектом. И этот городок, который еще утром был таким знакомым, отделился от нее. Она брела одна в приемную комиссию забирать документы.

- И что нужно? - спросила ее женщина,когда она подала ей свои бумаги.
- Вот тройку получила по физике, хочу взять документы.
- А это зачем?
- Попробую в другой институт в августе поступить.
- А деньги есть на обратную дорогу?
- Есть.
- А еще раз приехать есть деньги?
- Нет, еще раз приехать, денег нет. Значит, в Курске буду поступать.
- Послушай, до августа много времени. Здесь общежитие есть, живи. Документы заберешь, и  из общежития сразу нужно будет уйти. Сдавай остальное, потом решишь, - сказала женщина и вернула Елизавете ее бумажки.

     Действительно, если сегодня нужно забрать документы, то вечером уже нужно в поезде ехать домой. И Елизавета решила, что можно и повременить, и успокоиться, все потеряно, но и вместе с тем, все стало ясно.

- И как наши успехи? – встретила ее вопросом Виолетта.
- Тройка.
- А по письменному экзамену?
- Четверка.
- Что же нужно было буровить, чтобы поставили по устному экзамену тройку.
- Хотели двойку поставить.
- Ну, и где твоя сумочка самодельная. Пора вещи складывать, а то из-за твоих экзаменов никто к нам не приходит. Мы тебе тишину создаем. Стараемся. А у нее тройки. Учебники нужно с собой возить. Читать.
- Я все прочитала, - ответила Елизавета.
- И что?
- Послезавтра пойду на математику.
- Тебя уже ничего не спасет, ни математика, ничего, понятно.
- Пойду на математику.

     Волнение от сдачи экзаменов закончилось там, в той аудитории под стальным взглядом того бородатого, маленького преподавателя, который неведомым способом почувствовал к ней необъяснимую неприязнь, которую не смог скрыть не только от себя, но и от Елизаветы.