Кто не бывал в доме отдыха? Из людей моего поколения (пятьдесят с « хвостиком») практически любой имел такую возможность. Для тела там было организовано трехразовое питание и, как правило, двухместные номера (не берем во внимание верхушку чиновничьего айсберга- для них, конечно, имелись люксы), душа же получала возможность для легкого флирта ( в простонародье – шлянья)…
На свою беду, шляться-то я и не умела – вероятно, я была задумана судьбой только любить. Наверное, поэтому распался мой первый брак. Не было счастья и во втором (когда с глаз спадала пелена романтики досвадебного периода, вдруг оказывалось, что под одной фамилией « отдыхают» абсолютно разные люди…) Думаю, многим это знакомо. Но я никогда не унывала. Всегда выглядела гордо-оптимистично. А в местах излишнего скопления народа, к каковым смело можно отнести дома отдыха, всегда была «душой компании», поскольку на эту общественную работу нечасто находились другие желающие.
Так случилось и в ту осень. Когда после первых завтрака и обеда, съеденных в общественной столовой, мне надоело слушать унылые просьбы соседей по столу («передайте, пожалуйста», «будьте добры – вилочку», « возьмите, это – ваш пирожок» и пр. и т.п.), которые отдавали вежливой безликостью каждого из нас, я взяла руководство нашей шестеркой на себя (а было нас 3 + 3 – три «девочки», каждой не меньше сорока, а лично мне – 42, и три «мальчика», как мне показалось, пятидесятилетних):
- Коллеги, давайте, как у Льва Николаевича: «князь Болконский» - «графиня Ростова»…Меня, например, Лена зовут.
По-моему, все обрадовались возможности еще чем-то заняться за столом (кроме пережевывания пищи), и после озвучивания имен, поскольку отчества я сразу « отменила» (и не из-за западных влияний – просто мне и имена-то чужие всегда трудно запомнить, а с отчеством – одна путаница), народ стал оживленно беседовать и на другие темы, а кто-то из мужчин даже рассказал анекдот – не очень к месту, но общение явно налаживалось.
Изо всех мужчин (женщин я, точно, не запомнила) я сразу выделила одного. И не только потому, что так звали (и зовут, слава Богу) моего младшенького (третьего из моих детей) – «лебединую песню мою», но и потому, что еще поздно вечером в день заезда обратила на него внимание: он был непривычно задумчив и грустен для мужчины, поехавшего «налево» от семьи. Если хотите по-книжному – в нем была какая-то тайна.
Посудите сами: насильно никого в дом отдыха не пошлют; а если так горько расставание с женой – зачем уехал? Тем более, было видно, что все мужички за нашим столом – «золотопогонники», как минимум, начальники отделов, то есть имели власть над собственными развлечениями. Что же тогда делало его таким безмерно грустным?
Движимая не только явной симпатией к этому человеку, но и намерением (честное слово – из добрых побуждений) разгадать его тайну, я с еще большим рвением принялась за роль тамады, которую никто и не оспаривал.
К сожалению, последующие два дня интересующий меня объект появлялся только к ужину, и то с опозданием – обычно мы уже уходили из-за стола. Сначала я ревниво предположила, что он, как и многие здесь, имел любовницу в столице, располагавшейся достаточно близко. Но откуда же такое расстройство на лице? Нельзя же умышленно каждый день гоняться куда-то с единственной целью – испортить себе настроение? На эти вопросы я должна была ответить! Кому? Да себе, конечно – кто же для нас главный кредитор…
В один из счастливых дней, когда его лицо находилось напротив моего за обеденным столом, я пошла «ва-банк»:
- Послушайте, давайте в ближайший выходной организуем какой-нибудь междусобойчик, а то здесь шумно всегда – не поболтаешь толком…
Глаза мужичков (и среди них те, которые меня только и интересовали) однозначно-радостно засияли, а «товарки» с одинаково-охимиченно- блондинистыми головами, побагровев, начали жеманиться:
- Ой, получается, мы навязываемся мужчинам…
Но и у них глазки поблескивали готовностью №1, поэтому на такое вялое
сопротивление контраргументов у меня было предостаточно:
- Нет! Мы выручаем их из затруднительного положения – они сами хотели нас пригласить, но стесняются. Они же – бывшие мальчики, а те и в школе всегда более застенчивы. Кто обычно с места вскакивает: «Марь-Ванна, меня спросите!» Девчонки, конечно, вот и забили их, бедных. Теперь…
Мне не удалось закончить, но я была вознаграждена: впервые я не только увидела его улыбку, но и услышала сквозь смех (его смех!) обращенные ко мне слова:
- Правильно! И чего откладывать? Завтра и соберемся. Я с утра – в Москву,
там все и закуплю. Что пить будем?
- Водку! – выпалила одна из дам, и пришел мой черед растеряться: этот напиток запрещен мне был не мамой-папой, а заболеванием, которое и стало в итоге причиной моего раннего ухода на пенсию. А сидеть «белой вороной» среди подогретой спиртным братии скучно, каждый знает, да и небезопасно – сочтут «засланным казачком». Пауза затягивалась. Услышав от меня «а», ждали и «б».
- Я – за, но мне нельзя употреблять крепкие спиртные напитки – стану неинтересным собеседником и …
- Я возьму для Вас «Монастырскую избу». Устроит? – его глаза не просто предлагали, они просили, чтобы «устроило».
- Конечно. Спасибо.
А потом, когда мы оговорили, в какую сумму обойдется камерное общение каждому из нас (и я снова слегка пожалела, что интрига завела меня слишком далеко – мои финансы, в отличие от всех присутствующих за столом, «пели романсы»), он догнал меня и без предисловий огорошил:
- А с Вас я денег не возьму.
И я знала, что за этим не скрывается столь распространенное «потом сочтемся», а то закончилось бы наше знакомство, не успев расцвесть (и с более близкими друзьями не практиковала я щедрот за чужой счет), и, на секунду дав себе растеряться беспомощным «Да!?», встретила я такой просяще-извиняющийся взгляд, что тут же оправдалась перед ним:
- Спасибо большое,
И снова была вознаграждена благодарной улыбкой этого неулыбчивого субъекта. И захотела большего:
- А у Вас в Москве дела какие-то?
- Так, кой-какие хлопоты, - стена между нами была еще достаточно высокой. Дальнейшие вопросы смотрелись бы верхом неприличия, оставалось ждать привычного « завтра»…
А на посиделках « застенчивые» соседки мои предложили играть в…
«бутылочку». Сказать честно, ничего не имея против таких невинных развлечений, я никогда в жизни не участвовала в них и в более подходящем для таких забав возрасте. Просто мне это казалось…противным: целовать того, кто тебе «выпадет»… Я растерялась, он – тоже (это было видно по его взгляду, отыскавшему мой). Но, пока мы молча удивлялись, большинство, приняв наше молчание за согласие, проголосовало « за», и кто-то внес «прэдмэт» игры, благо пустой тары в номерах домов отдыха всегда предостаточно (не помню, в чьём номере мы находились, одно точно - не в его). Из-за какого-то внутреннего отторжения всего происходящего я слабо помню, кому с кем «везло», но, к сожалению, мне тоже выпало «счастье». И когда я, в расчете на то, что здесь как раз уместно соблюдение формальностей, собралась прижаться щекой к щеке одного из соседей по столу, который меня «вытянул», то в мгновенье почувствовала объятия (слишком сильные для формальных) и…отсутствие зубов во рту, всосавшем мои губы. Более гадкое ощущение я вряд ли когда-нибудь испытывала в жизни. Заставила себя улыбнуться (думаю, вышло криво), чтобы не портить настроение остальным - мои «девчушки» так просто расцвели, «мальчишки», кроме него, тоже ощущали себя неплохо. А мне было мерзко, и хотелось уйти.
Тезка моего сына, словно почувствовав это, взял инициативу в свои руки: игра прекратилась, и подогретая застольем беседа, в которой он неизменно проявлял эрудицию и мудрость ( и еще – привычку руководить, его должность, о которой я потом узнала, позволяла ему это, но как тактично всё оформлялось им!), велась так непринужденно, словно мы и впрямь были знакомы « сто лет». Одно не устраивало меня: не было никакой возможности узнать о его тайне, а значит – хоть чем-то помочь.
Начавшиеся танцы отдалили нас еще больше: меня приглашали двое других «пацанчиков» (и чаще – тот, беззубый, самый молодой, как оказалось – ему не было еще и сорока лет); е г о же отбивали друг у друга липовые блондинки. Правда, мои разведопросы в ходе танцев помогли собрать кое-какую полезную информацию: я узнала, что «мой» - самый старший из мужчин, и по возрасту, и по званию, и по должности. Но на самый главный вопрос (почему он так много времени проводит в Москве?) никто из мужичков ответа не знал, и я видела – не лгут они, на самом деле находятся в неведении, как и я.
Придуманный мною повод для общения так и норовил закончиться для меня ничем. Немного успокаивало то, что я не потратила последние деньги на это « веселье». Правда, лучше от этого мне не стало. И вот зазвучала последняя мелодия, после которой мы должны были разойтись. Мелодия, заставляющая млеть каждую женщину, мечтающую, чтобы это неслось в ее адрес: «Ах, какая женщина…» Я с сожалением отметила, что ко мне направился не интересующий меня полковник (правда, с зубами, но, кажется, вставленными). Не знаю, смогли ли мои глаза скрыть разочарование, но, когда нас отделяли не более пятидесяти сантиметров, мужчина, ради которого я сюда пришла, как будто проснулся от каких-то мыслей, буквально сорвался с места и разлучил меня с тем, кто был мне не интересен (даже с полным ртом с в о и х зубов), и – как отрезал:
- Нет, уж этот танец – мой!
И я с восторгом утонула в его улыбке и крепких, но очень вежливых руках,
Так мы заполучили сразу четверых недоброжелателей: шляться в домах отдыха разрешается (это стало каким-то необходимым атрибутом данных заведений), любить – нет!!! Его сосед по «камере», которому былая невоздержанность подарила дряхло-непривлекательную оболочку, хотя человеку было не больше семидесяти (как тут не вспомнить И.Квашу – мальчик!), противно приставал к каждому со своими наставлениями:
- Гуляйте, мужики, гуляйте. Я раньше, бывало, каждую…
Дальше «гулял» отборный мат и какое-то грязное смакование его «подвигов». Он и женщинам мог живописать о своих похождениях «по женской части» в домах отдыха. Кроме брезгливости я ничего не испытывала к этому «наставнику», и поэтому меня он вычеркнул из группы своих «последователей» – соблюдал дистанцию.
Но и эти, дееспособные мужчины и женщины, сидевшие с нами за одном столом, после нашего танца-финала погрустнели и поозлобились. Правда, заметили мы это не сразу…
А тогда… Наслаждаясь не столько мелодией, сколько возможностью столь близкого общения друг с другом, мы не видели окружающих. Танец закончился, а расставаться не хотелось. Нам с ним – не хотелось. Решили прогуляться по парку, прилегающему к территории нашего временного жилья.
Квартет как-то «сквозь зубы» присоединился к нашей идее. Я тогда не поняла – зачем они пошли ( было видно, что их эта мысль не вдохновляла), позднее дошло: это началась слежка-травля того, что им было недоступно, а поэтому раздражало.
Мы шли вдвоем впереди, шагов через 10-20 – они, этакой стаей несмелых волков, готовых перегрызть холку, но – раненому « зверю». А мы в тот момент были сильны как никогда своей взаимной симпатией и обоюдным доверием.
Тогда я всё и узнала (безо всякой нескромности с моей стороны – все вопросы оставались не озвученными мною): его сыну, молодому, а потому и не слишком дальновидному, юноше, как это часто бывает в бесшабашно-оптимистическом возрасте, за какие-то противоправные деяния грозило наказание. Он уже находился под следствием, а какие-то « заинтересованные лица» (типа наших преследователей застольных), как я поняла (он – умница на эту тему не жаловался), могли «по дружбе» сделать так, чтобы последствия для оступившегося пацана стали необратимыми. Уж мы-то с ним знали, как это легко делается. Чтобы поддержать сына он, хотя и уехал, по настоянию врачей и жены, на отдых, ежедневно уезжал в Москву на переговоры. А поскольку расписание электричек было крайне неудобным, то уезжать ему, чаще всего, приходилось до завтрака, и на ужин он редко успевал. Вести же переговоры из нашего «лежбища» - означало новую и интересную для всех, но болезненную для него сплетню. Вот поэтому мужчина, выделенный мною из « дружного коллектива» отдыхающих, и «работал» маятником
между Москвой и нашим домом отдыха…
Мы, наверное, могли гулять всю ночь, но наша «охрана» завозмущалась – замерзла. Что им мешало вернуться одним? Мы догадывались, но постеснялись тогда расставить «точки над и». Зря, как я теперь понимаю…
Вернулись скопом и разошлись по номерам. Но теперь нас с ним объединяла общая тайна. Из его поездок я ждала его в холле и, если не было его противного напарника – консультанта по части неприкрытого блуда, проходила к нему в номер. Мы обсуждали новости, связанные с его сыном, потом, если успевали, шли (порознь) на ужин.
Но от «дружеской» слежки спасти нас не могло ничто. Мужички- сотрапезники довольно бесцеремонно вваливались в мой номер, разыскивая е г о ( часто – в то время, когда совместное нахождение лиц противоположного пола возможно лишь при вполне конкретной ситуации). Дамы – те просто приглашали его на собантуйчики, ставшие у них, спасибо мне, доброй традицией. Меня, правда, в «списке приглашённых» не было. Но я всегда знала об этом – от него. Отсидев с ними сколько-то из приличия, он неизменно находил возможность увидеться со мной…
И наступил тот день… Накануне он предупредил:
-Завтра всё решится. Или – или.
Я молилась за него, отбиваясь за завтраком, обедом и ужином от нескромных глаз и вопросов поднадоевшей мне компании за столом.
А вечером, в холле, делая вид, что, как и все, смотрю телевизор, думала только об одном: пусть у него всё будет хорошо! Не дошли мои грешные молитвы по назначению.
Спиной почувствовав его приближение, я обернулась, и мне стало плохо: впервые я поверила его паспорту, хранившему дату рождения.
Зная, что его поганки-соседа сейчас нет, и повинуясь легкому движению его головы, я зашла в номер, дверь которого он (и в этой ситуации!) не забыл раскрыть передо мной.
Я сидела, боясь задавать вопросы, так как знала, что ничего утешительного не услышу. Он говорил что-то ободряющее для меня, но не имеющее отношения к волнующей нас обоих теме (да что там – с сыном?!). Не торопясь и очень аккуратно, он распаковывал свой нехитрый багаж, освободился от верхней одежды и стал ножом снимать кожуру с яблока, привезенного, как и всё другое, из Москвы. Машинально я отметила: что значит – привычка (вымотан дальше некуда, а неочищенное яблоко всё равно не съест). А он, как бы обычным этим занятием слегка отвлекая себя от непривычно-страшной ситуации, заговорил:
- Его арестуют. Надо ехать. Завтра.
И когда я, оглушённая этим приговором нам обоим, зомбировано согласилась («Конечно, надо!»), вдруг подошёл и, нежно встряхнув за плечо, командно-строго, но непередаваемо-любовно потребовал:
- Немедленно съешь – ты такая бледная,- и протянул мне яблоко, которое так непонятно-настойчиво для меня освобождал от кожицы.
И вот, если рыночная терминология вообще имеет право на существование в области чувств, когда он «купил» меня! В п е р в ы е я увидела экземпляр мужчины, способного в момент наивысшего волнения и расстройства заметить чужую боль-беду.
И я поняла, что не смогу просто так расстаться с ним, но и прощальный ужин в окружении сокамерников-соглядатаев организовать было практически невозможно. А это было необходимо. Нам обоим. И мы это знали. Как ни странно, беда, поселившаяся в его глазах и отразившаяся в моих, как в зеркале, сделала нас (а меня особенно – после яблочной трапезы) сосредоточенно-спокойными.
Инициативу я взяла в свои руки, поскольку это было единственное, чем могла помочь любимому (а тогда сомнения в собственном чувстве уже отпали) мною человеку. И эту помощь он, сильный во всём и всегда, готов был принять от меня. Просто устал за всё (даже за чужие ошибки) отвечать сам. И решение я нашла (а может – оно меня)…
Молодая супружеская пара – москвичи уехали на три дня домой, а ключ от своего номера оставили мне. Ни разу, за время их двухдневного отсутствия, я не посещала их пристанище в доме отдыха, порученное моим заботам: цветов в номере не было, а войти туда вдвоем с мужчиной «икс» было сродни самоубийству в обстановке тотальной слежки за нашим передвижением. Но тут, очень кстати, всплыл в моей памяти любимый фильм («Почти смешная история»), а еще конкретнее – эпизод побега Илларии Павловны от сестры-тиранки через балконы в сторону любимого субъекта. Только нам было еще проще: балкон номера моего героя соседствовал с балконом временного жилища ребят-москвичей. И е м у, а не мне, что, по моему мнению, было приемлемее (всё-таки мужчина, пробирающийся на свидание с преодолением неких препятствий – более классический вариант), оставалось только в определенное время, когда его неприятный сосед, как всегда, уйдет играть в карты, перебраться через нехитрую преграду и очутиться в искомом месте. А я попадала туда обычным путем – через дверь в то время, когда отдыхающий народ был занят танцами.
Так оно и вышло. И был романтический ужин, и было в с ё, если кого-то только это волнует. И я была счастлива в эту ночь, в которой ложе, разделенное с любимым человеком, не было самой главной составляющей моего счастья. И он, позволивший себе на краткие часы забыть о горе, ждущем его дома, заботился опять только обо мне:
- Зачем мы встретились? Как ты жить-то теперь будешь? Ведь тебе еще больнее стало… Ты же понимаешь…
- Не смей даже думать о том, что мне стало плохо после встречи с тобой.
Да я всё понимала! Это он, вероятно, не мог осознать, что если бы сам относился к породе мужичков, способных изменить своим детям, встретившись с женщиной любых достоинств, мой взгляд и не остановился бы на нем. И то, что ни одного бранного слова в адрес своей жены не произнес он, лишь усиливало симпатию к нему. Конечно, я знала, как нелегко мне будет н а в с е г д а расстаться с ним, но одна мысль о том, что такие, как он, есть в реальной жизни, а не только в книгах, согревала невероятно. И этого было достаточно, чтобы сделать женщину оптимисткой. Особенно – такую, как я…
Я пыталась заговорить свою и его боль одновременно, но выручил нас, как ни странно, разваливающийся ловелас – сосед его. Вернувшись с гульбы и, вероятно, сначала провалившись в глубокий сон, он где-то часов в пять-шесть очухался и, наконец, сообразил, что его образцово-показательный сосед отсутствовал всю ночь. Какой случился переполох на заданную тему! Из речи развратного старикашки, густо сдобренной отборной и какой-то грязной («чистого» мата и не бывает, но некоторые ругаются как-то « вкусно», а этот…) матершиной, явствовало, что вина моего «икса» состояла из трех пунктов:
- почему не доложил, к у д а пошёл;
- почему не сказал, с к е м пошёл;
- и главное – почему не взял соседа по « камере» с собой.
Без звуко-видеозаписи это не выглядит так интересно (всё-таки интонации и нелепость претензий кричавшего придурка трудно передать на бумаге), но мы, единственные слушатели, умирали с хохоту, внимая нелицеприятным оценкам распоясавшегося деда в адрес моего (на краткий миг судьбы!) мужчины, а заодно и всех других, кто «забыл» уведомить оратора о своих личных планах. Позднее, кряхтя и ругаясь дальше, он оделся, как мы догадались, и куда-то поскребся из номера, вероятно, в расчете где-то « застукать» соседа.
А нам пришлось коротко проститься, поскольку момент для того, чтобы еще раз воспользоваться балконом, был наиболее подходящим. Последний раз я увидела его на остановке автобуса, куда пришла заранее под благовидным предлогом что-то купить в киоске. Мы (почти как Штирлиц с женой на вражеской территории) глазами простились друг с другом, и – всё. Хлопнувшая дверь автобуса словно перегородила мою жизнь на две части: до встречи с ним и после.
За завтраком соседи по столу деланно-сочувственно задавали мне колючие вопросы, я что-то отвечала (думаю, - впопад, привычка общаться с большинством людей на автопилоте есть у меня), но ничему не придавала значения. Его больше не было.
Моя соседка по номеру (мы с ней практически не встречались – сидели за разными столиками в столовой, а вечерами и ночами она обычно отсутствовала – любила танцы и активно искала «единственного»), желая немного отвлечь меня перед обедом, предложила послушать музыку по радио, которое чаще всего у нас молчало (я не любила звуков его, а напарницы моей, как правило, в номере не было). Я вяло согласилась, и оттуда застонало: «Не уходи, побудь со мною…» И меня прорвало: слезы, так не свойственные мне, испугали соседку, она, что-то вякнув, исчезла. Но вернулась быстро (правда, прийти в себя под струей холодной воды я успела), сообщив, что вместо обеда мы пойдем на шашлыки. Мы – это плюс к нам обеим еще две семейные пары москвичей, номер одной из которых и стал для меня судьбоносным. Мне было всё равно… На следующий день я покинула дом отдыха. Его больше не было.
Он был прав. И я была права. Было очень трудно. Но легче, чем многим:
все свои мысли я помещала в строгие рамки рифм, чтобы они не смели материализоваться в поступки:
По мне звонят колокола-
И день, и ночь я это слышу,
Как будто шепчет кто: « Пора!
Звезда взошла – айда на крышу!
Не бойся, прыгни-вознесись!
Представь, как будем мы свободны!
Небесная нас манит высь –
Ведь затянулись Судьбы роды…»
Змеится шёпот: « Ну же…Ну!...»
Осталось малость – встать с дивана,
Но, если птицей я скользну, -
Заплачут порознь два Ивана…
И я звенящей тишине
Кричу безумными глазами:
« Не смей являться больше мне! –
И жизнь, и смерть найдем мы сами.»
Конечно, рифмы не могли вместить всех событий и мыслей, преследовавших меня, но ведь еще шло и время – главный лекарь избитых невзгодами сердец.
Прошло лет семь. И снова осень встретила меня в доме отдыха
(правда, южного направления). Я полюбила одиночество: таких, как о н, было все-таки обидно-мало. Зато других, подобных его незабвенному соседу под Москвой, навалом.
На пляже, куда я ежедневно (кроме штормовых дней – не удержаться мне на серьезной волне) приходила искупаться, у меня было мое место, на которое обычно никто и не посягал – трезвых нас заходило в море два-три человека ежедневно, и загорать никого не тянуло. Компании «шашлычников» тусовались где-то в сторонке (их визги после чрезмерного чревоугодия и обязательного после этого подвига встречи с осенним морем были слышны, как правило, далеко от меня). Пляж практически пустовал.
Но где-то день на четвертый нашего пребывания на отдыхе какой-то, слишком бронзовый для этого времени года, тип стал наворачивать круги вокруг моего лежбища. А в один из дней я просто обнаружила его занявшим непосредственно мое место. Я вопросительно уставилась на него (на десятки – сотни метров вокруг было пусто!), и услышала нагло-барственное:
-А ты что все одна? Не скучно?
В нем явно проглядывался представитель начсостава, только из породы тех, кто, как говорится, «из грязи – в князи», когда занимаемая должность не соответствует внутреннему содержанию. Но я приняла правила игры.
- Да и ты не окружен толпой поклонниц – тоже один мелькаешь! Места себе, кроме моего, не находишь.
Он даже задохнулся от обиды:
- Я!? Да у меня две любовницы тут! У меня люкс одноместный! Я…
И мне, постороннему человеку, взахлеб поведал он, что одна из них, «которая с ребенком», сидит за таким-то столом, приходит к нему по утрам, когда малыш еще спит (« А знаешь, как утром приятно сексом заняться?»- вопрошал он меня), а вторая, одинокая, и тоже моложе его (он был моим ровесником или выглядел моложе или старше своего возраста) обслуживает его (так и выразился!) вечером. Он готов был, по моему, рассказать и то, как все именно происходит. Как мне хотелось врезать ему словами («Мне или себе доказываешь свою мужскую состоятельность?», можно было и грубее – «Климаксеришь?»), да ведь не понял бы. Похоже было, что у него от дам была свободна послеобеденная дрёма, и он готов был «осчастливить» меня предложением занять эту нишу. Честное слово, стало как-то брезгливо жалко его, суетящегося со своими « победами». Пробормотав что-то дежурное о своей занятости, я пошла вдоль берега.
Пройдя метров сто, обнаружила женщину, что-то высматривающую на горизонте. Подумав, что она, наверняка, тоже из нашего заведения, мимоходом поздоровалась с ней. Но была задержана останавливающим «а знаете,…»
Мы говорили с ней, как это часто бывает с людьми, ощутившими родство душ, обо всем: о работе, о пенсии (мы обе ее уже получали), о детях и, конечно, о мужчинах. Она начала рассказывать о том, что работала под руководством необыкновенного человека. Очень живо нарисовала его портрет. И вдруг меня словно ошпарило.
- Вы из какого города? – спросила я, угадывая ответ.
И не ошиблась.
- Как его зовут? – снова спросила я, уже точно зная, что она ответит.
И не ошиблась вторично.
Она много рассказала о нем, достаточно, чтобы я поняла: у него всё хорошо, как он того и заслуживает.
Её рассказом с меня словно смыло всю ту грязь, которой окатил бронзовый оккупант моего пляжного места. Он, кстати, как я потом заметила, жил прямо подо мной (т.е. « люкс» у него был такой же липовый, как и у меня), а свою « бронзу» добывал в трудах праведных на балконе, где усердно перекладывал свой тюфяк из угла в угол, гоняясь за скупыми лучами осеннего светила.
В поезд, идущий на Москву, я садилась ночью. Очутившись в полумраке купе, зафиксировала, что на верхней полке кто-то спит, а нижняя – напротив моей – пустая, но явно хранящая следы пребывания кого-то. Устало пристраивая свои вещи по местам, отведенным им дорожной обстановкой, мечтала я об одном – лечь и закрыть глаза.
Дверь в купе с шумом, как она только и приспособлена, распахнулась, и я задохнулась просящимися наружу, но не способными быть произнесенными словами: на пороге стоял он! Господи! Только Ты знаешь, почему моя болячка в тот момент не подарила мне покой вечности – в ту же секунду. Но уже через пять секунд, поняв свою ошибку, я удивилась тому, что и он смотрит на меня ошарашено. Потом, почему-то смутившись, спросил:
- Вы давно сели? – и стал достаточно нервно теребить свои вещи.
Мне хотелось все свои эмоции перевести в земное русло из небытия прошлого, а его – поставить на место:
- А Вы что – подозреваете во мне карманную воровку? Вещи проверяете…
Он как-то обреченно оторвался от спасительного рытья в своих тряпках и выдохнул:
- Нет, я растерялся…
- Я – тоже,- не поясняя причины своего шока, призналась я.
- Вы выпьете со мной?
- Что?!
- Не беспокойтесь – у меня сухое, ребята из санатория снабдили, я из
Сочи еду…
Он был того же роста, того же телосложения, с теми же волосами и лицом, тембр голоса так же приятно ласкал слух, они были равны по званию, и начальником, конечно, он был замечательным. Все это я поняла сразу. Как и то, что это – заботливый отец и любящий супруг…
- С Вами я выпью.
Попутчики всегда откровенны. Очень скоро я узнала, что оказалась невероятно похожей на женщину, с которой он семь лет назад познакомился в доме отдыха…
Прошло более десяти лет с момента моей встречи с мужчиной «икс». Я очень долго была больна любовью к нему. Но не надо меня жалеть. Я и сейчас люблю. Не его. Но любимый мною и любящий меня мужчина – из той категории сильной половины человечества, которые знают не только материальную стоимость такого библейского продукта как яблоко…
Елена Рындина.