Какие-то странные у меня взаимоотношения с числом тринадцать. Помню, в юности всегда брала билеты в кино или в театр на тринадцатое место в тринадцатом ряду. Возможно, наперекор и тогда существовавшим предрассудкам. Не помню...
Но то, что мысли о том прекрасном, как я теперь понимаю, эпизоде моей жизни посетили меня именно 13.03.2011 года в 4.37. забыть трудно. Вернее, родились сразу рифмы, и уже не давали уснуть. И оно того стоило...
Мне было четырнадцать лет. Я пережила страшный момент попытки изнасилования и удушения. Не могла спать, кошмары мучили и наяву. Превратилась в озлобленное существо, которое совсем не напоминало ту бесшабашно-весёлую и дружелюбную Ленку, любимую одноклассниками, привычную для них. Невыплаканные эмоции (не было тогда аксиомы, что человеку необходимо выговорить свою боль) вырывались вспышками агрессии в адрес окружающих, виноватых лишь в том, что они не знали произошедшего со мной. И только любящая меня классная была в курсе всего и любыми доступными способами врачевала мою рану. Она и предложила пойти после восьмого класса в поход с другими выпускниками (школа на тот момент была восьмилеткой). Наверное, надеялась, что групповой энтузиазм походного существования выведет меня из оцепенения обиды. Не получилось...
Все мальчишки казались мне сволочами (как тот), девчонки — эгоистками, не понимающими чужой беды. То, что у каждого из моих ровесников могли быть и свои проблемы, как-то не приходило мне в голову. Подростковый максимализм не обошёл меня стороной. И итогом этого сумбура мыслей и поведения стало то, что сверстники прилепили ко мне обидную кличку «Ведьма», что, конечно, ещё больше утвердило меня во мнении о несправедливости всех и каждого...
Прощальный костёр был обязательным ритуалом пионерско-комсомольского нашего детства. Ребята весело суетились, собирая всё, что могло способствовать разведению огня (да не простого, а громадного!), и это сближало их, делало каким-то муравейником, который я не хотела и не могла принять. Наоборот! Их единение ещё больше оттеняло моё одиночество. Они спокойно обходились и без меня. Уйди — не заметят. Я и ушла. Куда-то достаточно далеко, чтобы не видеть и не слышать их праздничного гомона, но всё-таки не в самую глушь леса: я очень плохо ориентируюсь даже в городе, а скопление деревьев просто вгоняет в тихую панику с одной навязчивой мыслью - «Куда идти?». Обняв ствол какого-то дерева, боролась с подступающими слезами. И — проиграла. Поэтому не заметила, как он подошёл, очнулась лишь от простой, но так ласково прозвучавшей для меня фразы: «А мы свой костёр разведём». Эти слова, ставшие как бы продолжением моих мыслей, которых не мог ни слышать, ни знать этот мальчик, конечно, вывели меня из обморока горя, мучившего почти месяц, заставили от чего-то проснуться и вглядеться в говорящего так, как ни на кого в своей жизни я ещё не смотрела. Он был не из моего класса. Невысокий, крепкого телосложения. Лицо не отличалось подростковой худобой и растерянным взглядом. Нет, в нём чувствовались мужское спокойствие и сила. И (что так редко даже для взрослых!) - бесконечная доброта! Ею оно, наверное, и светилось, его лицо, раз я до сих пор его помню. А
ведь Володя (на тот момент я даже не знала его имени) не стоял рядом со мной. Произнеся свою единственную фразу за всё время нашего тогдашнего общения, он стал собирать хворост-валежник, то отходя от меня ненадолго, то вновь появляясь из-за какого-то куста или дерева. В итоге на той мини-полянке было сооружено подобие довольно высокой пирамиды, а на безопасном расстоянии от будущего кострища — скамеечка, достаточная чтобы на ней поместились двое, не задевая друг друга. И вспыхнуло пламя, озарившее меня светом надежды на чужую доброту, которую продемонстрировал мальчик, не замечаемый мною раньше в школьных коридорах...
Он ничего не говорил. И как это, наверное правильно: делать что-то хорошее и нужное, не акцентирую на этом внимания. Молчала и я, растерявшаяся от красоты и неожиданности случившегося. Мы всё понимали и так. Нас объединило что-то большее, чем дружба или любовь (которых не случилось ни до, ни после этой встречи). Мы были одним целым в самом человеческом своём естестве, словно Адам и Ева до грехопадения их. И обернулись одновременно: в сумерках ночного леса чёрно-серым монолитом стояли наши одноклассники. И — ни звука. Те, кого я покинула звенящим муравейником, как-то молча и торжественно подчёркивали поэзию происходящего...
Наверное, Господь снизошёл к некоторым из молитв моих, если подарил мне воспоминания столь прекрасные именно теперь, когда я могу оценить их с высоты (или — бездны) всего пережитого. Как хорошо, когда память человеческая, которая почему-то всегда услужливо предоставляет нам эпизоды о болезненных страницах прошлого, вдруг напомнит о чём-то, говорящем: «Цени эту жизнь, в ней много хорошего. Надо лишь научиться видеть его». Так и родилось оно, чувство благодарности к мальчику, спасшему меня от лишней жестокости к окружающим:
«Нервный срыв»... Да, сегодня я знаю,
Как озвучена эта беда.
Но тогда... Никому не родная,
Словно изгнанная навсегда,
Я скиталась по мрачным мыслишкам
Нездоровой своей головы,
Где напихано было с излишком
Всех мастей раздражённых «Увы!»
Не любя ни себя, ни кого-то,
Ополчилась на каждого зря,
Не простив им судьбы поворота...
Как в тот день полыхала заря!
А вечёр и костёр разгорелся,
Тени бросив притихшим кустам, -
У него душой каждый согрелся...
Только мне места не было там:
Я, свою боль-обиду лелея,
Уползла в темноту от костра,
Где, став сразу мрачнее и злее,
Простонать собралась до утра.
Но по-взрослому умный мальчишка
Очутился тут рядом со мной,
Вмиг умело сварганил дровишки:
«У нас будет костёр с тобой свой» -
Без надрыва, но словно отрезал,
Не заметив упрямство моё,
Осветив собой добро и трезво
Опостылевшее бытиё.
Как послушно огонь разгорался
Нам, молчавшим, румяня лицо;
Как во мне демон с Ангелом дрался,
Как душило безверья кольцо!
Только он, этот мальчик далёкий,
Вдруг из детства возникший в ночи
(Когда снова мне так одиноко...),
Вновь шепнул: «Ты поплачь-помолчи...
Пусть слезою прольётся обида
И засохнет от жара огня,
И тогда тебе всё станет видно,
И оценишь вмиг хлопоты дня.»
Нет! Речами тогда он не мучил -
Лишь костёр полыхал до небес,
И опять улыбнулся мне случай,
Подарив ночь надежд и чудес...
Разыгралось кострище на славу!
Но, когда рядом сел рыцарь мой,
Одноклассников наших ораву
Ощутили у нас за спиной.
Не галдели привычно подростки -
Мысль-работа во взглядах текла;
И читалось в них больно и просто:
На Земле не хватает тепла!
Этой констатацией и подытожились мои бдения в 5.55. Но спать не могла. Вспомнила, как несколько лет назад (три-пять - не уточнить!) прочитала объявление в какой-то газете: «Розыск. Ушёл из дома и не вернулся Владимир Лебедев...» Я не видела его с момента нашего единения в лесу — перешла в другую школу, хотя «нашу» сделали десятилеткой. Но узнала сразу. Мельком подумалось тогда : «Вернись — такие, как ты, очень нужны близким.»
Суета быта быстро отвлекла даже от такого серьёзного эпизода. Слава Богу, позволившему хоть сейчас сказать «спасибо» необыкновенному этому человеку...