Часть III

Елена Тюгаева
Глава 21.  "... он мне глубоко индифферентен..."

  - Послушайте, я вас очень прошу оставить нас в покое! Я и мой муж чрезвычайно заняты, и не имеем никакого желания участвовать в ваших провинциальных разборках! Не звоните больше!
 Верка захлопнула мобильник и в сердцах бросила его на заднее сиденье. Но сиденье было мягкое, а мобильник - эксклюзивный, в сменной панели, отделанной шиншиллой. Он не разбился. Он издал ещё несколько звонков, от которых Верка нервно вздрагивала.
- Дай мне сигарету, солнце, - попросила она, - зла не хватает на этих краеведов.
  Лёня послушно подал, и себе взял - тот же элегантный "Данхилл". Они с Верой курили редко. Только от сильных эмоций. Когда удалось выбить для Веры место ведущей не последнего московского телеканала, когда отправили бабушку в Израиль, когда Лёня получил хороший гонорар за выступление в элитном ночном клубе. Или когда вот, как сейчас, крутили нервы краеведы, продолжающие битву за Дом.
- Всё равно пробка, - сказал Лёня, - надо расслабиться.
- Может, дать им денег на этот Дом, чёрт бы их побрал? - спросила Верка.
- Я и не знал, что здесь бывают пробки, - сказал Лёня. - Откуда деньги, заинька? Свадьба впереди. Мы же не можем расписаться без свадьбы, как чмо последнее. Интернет уже растрепал вовсю, что мы едем в свадебное путешествие в Монако.
- Я не хочу ни в какое дебильное Монако. Я даже не знаю, где это, - сердито сказала Верка. - Мы поедем в Париж.
 Она быстро затушила едва раскуренную сигарету и положила руку на Лёнино бедро. Он мгновенно затушил свою и припал поцелуем к Веркиной груди. Не к губам, потому что помнил - Вера не выносит табачного привкуса в поцелуях.
- Я тебя люблю, - прошептал Лёня.
- Я тебя люблю, - отозвалась Вера.
  Их чувства были в самом разгаре - пора дозволенной, но не успевшей осточертеть любви. Ближайшие дни были мутноватыми, но неизбежными штрихами в солнечной картине их счастья. Вера ехала в Волчанск на суд по делу о собственном разводе. Для этой неприятной процедуры пришлось отпроситься - Вере со съёмок передачи, Лёне - из другой передачи, где он был временно соведущим (тупая работа, но бабки не помешают, как говорил он сам) и ещё - позвонить в Волчанск двоюродному брату. Двоюродный брат со своей семьёй жил в доме покойной Веркиной бабушки, Софьи Сергеевны. Верка даже денег за это не брала. Однако, когда сообщила кузену, что приедет с мужем на два дня, услышала в голосе того недовольство.
- Недоволен он, представляешь? Приеду и выгоню, на хрен, к чёртовой матери, из моего дома!
- Не гневайся так, котёнок. Отрицательные эмоции разрушают ауру. Что с них взять, убогих деревенских людей...
  Всё было неприятно в этой поездке - и пробки на выезде из областного центра, и улицы Волчанска, покрытые жирной весенней грязью, которая немедленно изуродовала внешний вид "Крайслера", и бывший дом Верки, показавшийся ей маленьким, кривобоким, обшарпанным. Здесь даже нет туалета, вспомнила Верка, и ей стало стыдно перед Лёней. Здесь даже нет душа. А ещё предстоит встреча с Матвеем, от которой, хотя и состоится она в присутственном месте, Верку коробило.
- Почему ты такая грустная, моя радость? - спросил Лёня. - Подумаешь, душа нет! Зато кровать широкая...
  Он немедленно откинул Верку на вышитые подушечки её бывшей кровати. Двоюродный брат с женой в этой комнате не жили - держали её на случай "если Верочка захочет приехать в отпуск".
- Лёнька! С ума сошёл! Я вся как разбитое корыто с дороги!
- А это - релаксация...
  Релаксация получилась очень даже неплохая. После великолепных отельных альковов и Лёниной евроспальни, стилизованной под ранний декаданс, Веркина "детская" оказалась приятной переменой. После устриц и омаров, бывает, хочется картофельного пюре.
- Куда можно выбросить средство контрацепции?- спросил Лёня.
  Релаксирующая на его плече Верка посмеялась, и почувствовала, как со смехом утекают последние капли неприятной тяжести.
- Вот незадача! Да закинь ногой под кровать. Будем уезжать, с собой заберём.
  Они так расхохотались, что жена Веркиного брата осмелилась и постучала в дверь (постучать раньше она стеснялась из-за характерного скрипа кровати):
- Вера, Леонид, идите ужинать!
  Они набросили какие-то одёжки попроще и пошли - взлохмаченные, с ещё дрожащим дыханием и неестественным румянцем на лицах. Вера прихватила с собой сумку, в которой привезла продукты, долженствующие разбавить традиционный волчанский рацион. Она как знала заранее: на столе возвышалось блюдо "картошки-толчёнки" (то есть, тушёной и размятой с мясом), а вокруг живописно - котлеты, оливье, крабовый салат и домашние маринады.
- Вот, - сказала Вера, извлекая одно за другим из сумки, - сёмга, ветчина пармская, осетринки немножко, гусиная печень...
  Двоюродный брат с женой следили зачарованными, восхищённо-злобными взглядами.
- А это бургундское вино, Лёня из Франции привёз.
- А вы... ты и во Франции был? - спросил невыразительным голосом Веркин брат.
- Три раза, - отмахнулся Лёня, - натурные съёмки и кинофестиваль...
- Вер, Нестерову будешь звонить? - спросила жена брата после первой рюмки.- А то хочешь, я позвоню. Если тебе неприятно.
- С чего это мне будет неприятно? - дёрнула плечом Верка. - Он мне глубоко индифферентен. Позвоню попозже. Лёня, наливай, что ли!
- Сейчас сразу разводят, - сказал брат (ему очень хотелось дерябнуть водочки, французское пойло только бередило кровь), - особенно, если детей нет. Никаких проволочек.
- Да уж надеюсь, - сказала Верка, - у нас свадьба через месяц. Люди приглашены, фуршет заказан.
- Платье купила? - пытаясь сочетать умильную улыбку и гусиную печень, спросила жена брата.
- Зверев делает, - спокойно ответила Верка.
- Это тот, который по телеку... стилист?
- Естественно. Белое я не захотела. Будет красное.
- И фата красная?!
- Какая, на хрен, фата? Оставим эти средневековые примочки для города Волчанска. Лёня, наливай!
- А как же это.., - спросил двоюродный брат, тоскливо опрокинув в рот красную бурду, - ты же венчалась с Матвеем. Церковный брак разводят?
- А мне это параллельно-фиолетово, - ответила Верка, - я прошла гиюр. Не знаете? В Интернете, вроде, писали. Это обряд посвящения в иудаизм. Так что православной церкви до меня, жидовки, больше дела нет!
  Лёня наполнил рюмки, не дожидаясь команды.

  Матвей позвонил сам - в приличное время, около девяти вечера.
- Здравствуй, - сказал он спокойно, - это Матвей. Ты помнишь, что завтра в десять - суд?
- Помню, конечно. Я уже в Волчанске, у Коли ночую.
- Вот и хорошо.
 Матвей отключился. Но Верка немедленно набрала его снова.
- Слушай, мне тут сказали, ты бабу себе завёл?
- А тебе-то что?
- Шустро, однако! Значит, ты только со мной был как рыба сонная?
  Лёня, брат и жена брата - все шипели на Верку: "Перестань! Брось!". Но она не бросала, и Матвей отвечал - холодным надменным голосом, который задевал и накручивал Верку больше всего.
- Это твоё субъективное мнение, Вера Аркадьевна.
- Да? А у неё объективное? У новой тёлочки? Мне сказали, она такая страшненькая, в очках, плоская, как доска.
- Это субъективное мнение того, кто тебе сказал.
- Получше не мог найти? Или подобрал первый попавшийся хлам?
- Вера, ты пьяная, я по голосу слышу.
- Да. Пью бургундское вино, закусываю трюфелями. Я гедонистка. Я люблю удовольствия. Я не могу подбирать крошки, которые упали со стола Жизни. Мне нужны лучшие куски.
- Как ты поэтично выражаешься. Не пробовала записывать? Может, издадут твои вирши, как Володькины. Поедешь в Америку.
- В Америку мне не хотца. Мы едем в свадебное путешествие в Париж.
- Круто. Не забудь сходить в Лувр.
- Это где?
- Это там, где больше всего бутиков.
- А ты куда поедешь в свадебное путешествие со своей очкастой? На велосипедах на речку Вонючку?
- Скорее всего, да. Завидно?
- Кому завидовать - тебе? Лузеру? Мамочкиному подкаблучнику? Пользователю дурнушек?
 Лёня отнял у Верки телефон, и вовремя. У неё началась истерика - бурное рыдание в ладони, перемежающееся смехом. Кузен и жена испугались, а Лёня - нет. Он уже видел такое несколько раз, по разным поводам. На днях это случилось из-за того, что по дороге на презентацию культового композитора Верка порвала чулок. Лёня подхватил рыдающую на руки, отработанным приёмом, как многажды подхватывал разнообразных графинь, принцесс и Анжелик. И понёс в спальню. Пару раз Верка вскрикнула там. Потом начался знакомый характерный скрип.
- Во, бля, и сил-то хватает, сутки напролёт, - пробурчал Веркин кузен, и полез в кухонный шкафчик за самогонкой.

  На суд Вера Аркадьевна Нестерова явилась в мини-платье от Виктории Сикрет, в палантине из белого меха и с меховой же белой сумочкой, похожей на комок снега. Публика была убита, а сбежалось её немало - жена кузена успела растрепать половине городка о приезде звёздных родственников. Лёня подал Вере руку, захлопнул дверцу машины и тотчас наткнулся на трёх несовершеннолетних дев. Две потрясали блокнотиками, а третья - настенным календарём, на котором Леонид Зеленин в шляпе со страусовым пером и кружевном воротнике держал старинный бокал с вином.
- Лёнечка, дайте автограф!
 Суперстар, не чинясь, расписывался, улыбался сдержанно, ловко выскользнул из кольца девушек и повёл Веру внутрь здания. Фанатки рванули было за ним, но секретарша суда, полногрудая мадам, сдержала их напор:
- Бракоразводный процесс - без свидетелей!
 Вера ещё в машине приготовила ледяной, презрительный, насмешливый, уничижительный, ядовитый взгляд. Получилось бесподобно - если бы взгляды можно было продавать, этот потянул бы на десять тысяч баксов. Матвей и Агаша получили его бесплатно. Для Анны Павловна Вера смастерила лицо попроще - как леденцы от кашля "Мёд и лимон".
- Здравствуйте, тёть Аня.
  Второй взгляд на десять тысяч окатил Матвея и Агашу:
- И вам не болеть!
  Матвей был в простой джинсовой рубашке. Вера перевела взгляд с него на Зеленина, и осталась очень довольна. Что сравнивать булыжник и каррерский мрамор. Две пары заняли места в зале в одном и том же первом ряду, но разделённые проходом.
- Ты видел его девку? - спросила Вера громким шёпотом. - Её Володька Рыбаков привозил на нашу свадьбу. Типа она с ним сначала пробовала мутить. Но Володька не дурак, подбирать такое говно... Она уже на нашей свадьбе запала на Матвея. Посмела мне сказать - у вас это не по-настоящему...
- Что ж, она была права, - повёл плечом Лёня.
- Нет, но он-то! Опустился ниже плинтуса. Ты только посмотри на неё!
- Верунчик, там не на что смотреть.
  Звёздный шёпот прервала судья - тоже полногрудая. За километр было видно, что судью мучат климакс, запоры и острая личная неприязнь к Верке Котиной, однокласснице её дочери, сучке бесстыжей, бросившей самого замечательного парня в Волчанске и устроившейся в телевизор благодаря красивой морде и высокой температуре половых органов. Но дело было, увы, не уголовным и даже не гражданским. Матвей и Вера спокойно заявили, что желают развестись по причине несходства характеров, имущественных и иных претензий друг  другу не имеют. Судье было не развернуться. Она сухо спросила, собирается ли Вера вернуть девичью фамилию "Котина".
- Нет, - ответила Вера, - я всё равно выхожу замуж через месяц.
  На этом суд закончился, и обе пары вышли с чувством облегчения. Правда, у Верки дрожали пальцы, и она потребовала, чтобы Лёня немедленно дал ей сигарету и отвёз куда-нибудь "где можно напиться".
- Солнышко, а может, дома? Ведь сегодня ехать, я за рулём...
- Что за беда, наймём здесь какого-нибудь чмошника, чтобы довёз нас до Москвы!
  Она стряхнула пепел в открытое окно "Крайслера" и чуть не попала на носок кроссовка  Матвея. Он нарочно подошёл, для того, чтобы сказать ей глухим голосом:
- А курить тебе не идёт.
  Верка почувствовала злобную радость оттого, что он подошёл, пусть даже и с кретинской фразой.
- Ты родился обывателем, им и сдохнешь! - крикнула Верка вслед, но Матвей быстро завернул за угол, Агаша бежала за ним и догнала только метров через двести
Он сам остановился. Успел вытереть слёзы, и их не заметили ни Агаша, ни тем более Верка.
- Ишь, сволочь какая! - крикнула Верка.
  Стиснула Лёнину руку и так завсхлипывала, что Лёня не выдержал - поехал искать, где можно напиться.

Глава 22.  "... неестественно и непрактично..."

   "Как всё-таки здорово, когда ломаются стереотипы и крушатся устои", - думал Володя, чувствуя руку Луизы на своём запястье. - "Сказал бы мне кто-нибудь пару месяцев назад, что американцы посещают выставки авангардного искусства и смотрят артхаусное кино! Мы все уверены, что они умеют только жрать гамбургеры и хохотать дебильным смехом над комедиями, где персонажи ежеминутно падают, пердят и тому подобное..."
  Он немедленно высказал эту мысль вслух, и все засмеялись: Маша, Луиза и даже Машин бойфренд Брюс, который, казалось, улыбается раз в год по заказу. Кстати, ещё один удар поддых стереотипам о постоянно улыбающихся американцах.
- Мы не те американцы, которых показывают в комедиях, - сказала Луиза, - мы ещё смешнее - мы интеллектуалы.
- А я - совсем нет, - сказал Володя.
- Конечно, - отозвалась вечно ехидная Маша, - интеллектуалы не умеют сочетать поэзию, искусство и ремонтные работы. Брюс, ты сумеешь наклеить плитку в ванной?
- Зачем? - разумно спросил Брюс.
- Если старая разбилась, - включился Володя.
  Он уже минуту отвечал руке Луизы нежным пожатием. Была бы девушка русская, можно было бы попробовать положить руку на коленку. Но на Луизе были широкие кремовые шорты выше колена. Как ответит американская интеллектуалка на пожатие голой коленки, Володя не знал. "Вдруг в суд подаст. У них это, может, называется сексуальным домогательством".
- Если плитка разбилась, я, скорее всего, не обращу внимания, - философски пожал плечами Брюс, - а заметит Машка, и вызовет сервис.
  Он так и говорил, по-русски - "Машка".
  - Да, - подтвердила Луиза, - Машка заметит.  Она настоящее ЦРУ.
- Если мужик не умеет делать ремонт - он не мужик, - сказала  Маша, - так в России считается. Да, Володя?
- Уже нет, - ответил Володя, - если бы все так считали, я бы остался без работы.
- Тормози, - приказала Маша Брюсу, - всегда ухитряешься проехать мимо.
  Ресторанчик был маленький, с итальянской кухней. Луиза спросила Володю, как он относится к итальянской кухне.
- Жри что дают, - ответил Володя по-русски, - так мне мама говорила в детстве. В армии это подтвердилось.
  Луиза поняла (студенты факультета славистики все неплохо знали русский) и стала повторять Володину шутку друзьям, которые были заняты разговором с официантом. И официанту тоже перевела. Все смеялись, выбирали блюда, потом дегустировали вина.
- Дегустация дорого стоит? - спросил Володя.
- Free, - ответила Маша.
- Всё, переёзжаю жить в Штаты, - сказал Володя.
  Снова все смеялись, включая пожилого официанта, смешивались в воздухе запахи вин, шумели с улицы дорогие не наши автомобили, телевизор над барной стойкой показывал голубовато-сиреневую не нашу жизнь.
"Твою мать", - с внезапной грустью подумал Володя, - "а ведь я не хотел бы жить здесь всегда".
  Странный ты человек, Володя, говорил он сам себе ещё в первые дни пребывания в Калифорнии. Дома тебе претили мещанские застолья с жирными салатами, водярой и маринадами, здесь ты смотришь неприязненно на шведский стол с наггетсами и сельдерейной соломкой. Там тебя раздражали литературные тётеньки в янтарях и захолустные классики с бородами, здесь - не нравятся фанатично деловитые работники в ярких комбинезонах. Весь мир нельзя перекроить по твоему заказу. Да и есть ли он у тебя, собственно, заказ-то? Лучше ли была бы твоя вселенская компьютерная программа?
- Нравится? - спросила Маша. - Правда, похоже на пельмени?
- Нет, - сказал Володя, - не очень похоже.
- Завтра у меня семинар в десять эй эм, - сказала Маша, - а Луиза свободна. Она с удовольствием отвезёт тебя в Кристал Кэфедрал.
  Луиза с готовностью кивнула - да, с удовольствием! Володя подал ей руку и пригласил на медленный танец. На маленьком танцполе две немолодые пары  уже исполняли что-то типа деревенского вальса тридцатых годов. Володя не собирался подражать - он взял Луизу за талию, плавно повёл, и тут же вспомнил неизбежное - другую талию, гораздо более гибкую и тонкую, другую музыку, гораздо более печальную и страстную, другой мир, тоже неправильный, тоже непонятный.
- Володя, ю а дансинг грейт. Соу секшуал...
- Итс ван оф май тэлентс, Луиза.
  Домой, в кампус,  возвращались в дожде - очередной дождь, вязкий, тёплый и стремительный накрыл шоссе и автомобили, горизонт и линию океана вдали.
- Идиотская погода в этом году, - сказал Брюс, - всю зиму было плюс двадцать пять, и лили дожди. Весной стало плюс двадцать и дождей ещё больше.
- А у нас снег только-только растаял, - сказал Володя.
 Луиза положила руку к нему на талию - сама, и Володя, естественно, не обвинил её в сексуальном домогательстве. Он этого даже не заметил.

- Потрясающий собор, - сказал Володя, - думаю, фотки получатся замечательные. Все мои знакомые умрут от зависти.
- Подожди до уикэнда, - сказала Луиза, - мы все будем свободны, и повезём тебя в Дисней-Лэнд.
- Это же для детей?
- О, нет, там и взрослым интересно. Ну, что, отвезти тебя в кампус?
  Володя жил у Маши и Брюса в их коттедже. Собственно, коттедж был не Машин, принадлежал кампусу, и делился на две половины. В одной жила Маша, во второй - Луиза. Брюс, работавший преподавателем философии в одном из колледжей, имел своё жильё, но уже полтора года назад переселился к Маше.
- У вас не осуждается связь преподавателя со студенткой? - спросил Володя в первый же день.
- Осуждается. Но она не моего колледжа студентка. И мы не привыкли подчиняться всеобщей морали - ни я, ни Маша.
  Снова неформалы, подумал Володя. Что-то везёт мне на людей, которые не хотят подчиняться всеобщей морали. Не давать свою жену во временное пользование молодому любовнику, например...
 - Может, зайдём куда-нибудь, почавкаем? - спросил Володя по-русски.
- Что это "почавкаем"? Извини, я ещё не все жаргонизмы освоила.
- Хэв ланч. Знаешь ты какое-нибудь кафе здесь?
- О, щуэ!
 Луиза прыгнула за руль, но сначала записала в блокнотик жаргонизм "почавкать".
- Если хочешь, я могу надиктовать их тебе хренову тучу.
- Спасибо! Говори со мной по-русски всё время! Это великолепная практика. Хренова туча - что это?
   Володя подозревал, что Луиза пытается замутить с ним именно ради этого - "практис ин рашен". Иначе, зачем бы дочери преуспевающего адвоката русский раздолбай без профессии? Раздолбаю тоже не вредно было бы помутить, с кем бы то ни было, хотя бы с целью изгнания бесов, пожирающих мозг и душу.
- Только я угощаю, окей? Я здесь не потратил ещё ни одного своего доллара. Вы всё время платите за меня, а я не такой бедный. Я хорошо зарабатываю на своих ремонтах, хоть Машка и смеётся над этим.
- Машка не смеётся. Она считает, что ты должен больше уделять внимания литературе. Хочешь секрет?
  Они уже сели за чёрный столик, на поверхности которого сверкала разноцветная мозаика в форме глаза. Большого, голубого, глядящего прямо Володе в лицо.
- Хочу, - сказал Володя, стараясь смотреть на Луизу, а не в глаз.
- Машин отец написал прошение в Фонд славистики о выделении тебе стипендии. Чтобы ты мог пройти литературный курс в нашем универе.
- Зачем?
- Тогда ты сможешь найти себе работу в США, в одном из журналов или издательств. И попутно писать своё.
- Вы хотите перетащить меня сюда?
- Как?
- Хотите, чтобы я переехал в Штаты навсегда?
  Володя спросил достаточно спокойно, даже  с усмешкой. Луиза улыбнулась - сверкнули белоснежные зубы между ярко-коралловых губ. Она не пользуется косметикой. Губы - сами по себе яркие, ресницы - от природы длинные и чёрные. Волосы тоже чёрные, восхитительно густые и блестящие, как у всех американок. Дед Луизы был итальянец, но женился на девушке из старинной семьи голландского происхождения и взял её фамилию. Мать Луизы - wasp (white, anglo-saxon, protestant). В итоге столь интересного смешения кровей получилась невысокая брюнеточка с сияющими зубами, высокой грудью, толстыми икрами и полным отсутствием талии.
" И у Машки фигура такая же. Но Луиза симпатичнеё".
- Не навсегда. Заработать для себя деньги и статус реального поэта. А потом можно жить где хочется. В России тоже можно.
- Разрешаете? Спасибо.
- Володя, - Луиза испугалась и положила свою пухлую короткую ручку на его ладонь, - ты обиделся? Извини меня, я не должна была говорить... это не мой секрет, и Машин отец сделал бы всё более тактично...
  Володя пожал Луизину руку:
- Всё окей. Я не обиделся. Почему ты не делаешь маникюр, Луиза? Длинные ногти с чёрным или красным лаком, по-моему, это так красиво...
- Мне кажется, это непрактично и неестественно.

  Потом Володе казалось, что дальнейшее произошло во сне. Он показал Луизе номер, записанный в своём мобильнике, и спросил - это домашний телефон или мобильный? Домашний, ответила Луиза. Код Сан-Диего. Она хорошо знала его, пара её подружек-однокашниц происходили из Сан-Диего.
- А кто там у тебя, Володя?
- Дальняя родственница матери. Значит, я смогу дозвониться?
  Луиза подтвердила и даже сама попросила у официантки разрешения сделать междугородний звонок. Володя набрал номер, в душе ожидая, конечно же, провала своей дурацкой затеи. Сейчас обеденное время, нормальные взрослые люди - на работе или в ресторанах. Хэв ланч. Зачем звонить в пустоту?
- Халлоу, - ответил женский голос.
  Как удивительно устроена наша эндокринная система. Достаточно одного слова, произнесённого небрежно низким женским голосом - неровным, чёрт возьми, с хрипотцой даже, а гормоны немедленно бросили в кровь Володи многочисленный отряд особого назначения.  Семь лет прошло, а я всё равно хочу её, хотя не люблю так, как мерзкую драматургессу, конечно.
- Женя, итс ми, Володя Рыбаков фром Волчанск. Ду ю ремембэ ми?
- Ху из плэйинг зис факинг джоук? - недоумённо спросила Женя.
- Можно я по-русски буду говорить? Ей-богу, это Рыбаков. Я сейчас в Штатах, в Лос-Анджелесе.
- Чума, - после паузы ответила Женя, - как ты сюда попал, Вовка?
  Володя стал рассказывать, стараясь быть как можно лаконичнее, потом сбился и спросил:
- А ты как поживаешь, Женя? Тебе здесь нравится?
- Щуэ. Сорри, конечно нравится.
- Правда?
- Почему буду я врать, Володя? Мой муж зарабатывает хорошо, риали. У нас свой дом с садом. У меня есть сын.
- А ты работаешь?
- Нет, я воспитываю ребёнка. Ему два года. Мы планируем иметь ещё двоих или троих детей. Я не собираюсь работать, это не мой стиль жизни.
 Странно и страшно было слышать от Женьки эти фразы с переломанным, не русским синтаксисом, с переломанным, не Женькиным смыслом. Володя мгновенно вспомнил, как она выходила из своей квартиры в три часа ночи, босиком, чтобы не слышали её родители и братья, как лезла по железной лесенке на крышу пятиэтажки - для того, чтобы заняться с Володей сексом на шершавом рубероиде...
- Женька! А кто твой муж?
- Он имеет строительный бизнес. Наша фамилия Макферсон, в Лос-Анджелесе есть филиалы нашей компании тоже.
- А сколько ему лет? - спросил Володя.
  Женька помедлила секунду (Володя явственно почувствовал, как в её голове вертятся сейчас те же видения - ночь, железная лестница, шершавый рубероид) и спросила грубо:
- А тебе-то что?
- Хочешь, я приеду? До Сан-Диего ходят автобусы. Увидимся.
Она опять помедлила и ответила:
- Нет. Не хочу.
- Я же просто так, Женя. Я без претензий. Посидим, выпьем вина, поболтаем.
- Извини, Володя. Нет необходимости, - и повесила трубку.
   Вечером Володя порылся в Машкином компьютере, нашёл в Интернете строительную компанию Макферсона, сайт и кучу рекламных объявлений. Потом и фото семьи попалось в одном из газетных интервью - муж, жена и бэби. Нормальный муж, с разочарованием подумал Володя. Женьке сейчас лет тридцать пять, строительный супруг всего на пяток старше. Как у всех здешних - белые зубы и волнистые волосы. Женька не выглядит жирной коровой. Она даже красивее, чем была в Волчанске. Бэби как бэби, умилительный. Твою мать, опять я неправильно прочитал задачку из книги жизни.
 - Володька, блйядь, - крикнула Маша с веранды, - ты обещал сделать барбекю. Иди же, делай. Мне никогда не удаётся, чтобы не сгорело.
- Маша, ты неправильно употребляешь наши ругательства. ****ь - это "плохая женщина". Ко мне по определению не относится.
- А как называется плохой мужчина? - спросила Маша.
- Русская девушка сказала бы - мудила.
  Луиза и Грейс (ещё одна будущая славистка) немедленно записали ругательство в блокнотики. А Володя стал переворачивать и опрыскивать шашлыки, потом - жарить картошку по-русски, мастерить салат "оливье".
- Настоящий волчанский оливье у вас не получится, - сказал он Луизе, которая притащилась на кухню помогать, - у вас не такая колбаса.
- Варёное мясо не подходит для салата? - спросила Луиза.
- Подходит. Но у нас делают с колбасой. Брюс, пора обрызгать и перевернуть! - крикнул Володя в открытое на веранду окно.
- Смею вас разочаровать, - сказала Маша с веранды, - кажется, дождь пойдет вновь.
- Не вновь, а снова, - крикнул Володя, - разговариваешь, как ****ь, Наташа Ростова.
- А мне нравится Наташа Ростова бай Лео Толстой, - сказала Луиза, - она сумасшедшая, как все русские. Мне нравится ваша сумасшедшесть... есть такое слово, Володя? А Достоевский... я решила, что буду изучать русский язык, когда прочла Достоевского "Идиот".
- Мне было тринадцать, когда я прочитал Достоевского, - сказал Володя, ловко нарезая варёную морковку кубиками, - конечно, это было "Преступление и наказание". Взялся я за это гиблое дело потому, что сестра задолбала насмешками. Мол, я читаю одну дурацкую фантастику, и не смогу учиться в старших классах, потому что там надо читать Толстого и Достоевского. Я взял книгу с полки и назло ей читал. Первые сорок страниц - с головной болью. А потом боль перешла в удовольствие. Наверное, я мазохист. До армии я перечитал почти всего Достоевского.
- Я тоже прочитала в тринадцать лет "Преступление и наказание", - удивлённо и радостно сказала Луиза, - значит, мы читали одновременно!
  Володя кивнул. А Луиза вдруг прижалась головой к его плечу. Он положил нож и, взяв американскую девушку за плечо, поцеловал в губы. Поцелуй оказался ничуть не хуже, чем с Нонной, и, во всяком случае, гораздо слаще, чем с Агашей. Володя и Луиза перевели дыхание, глядя друг другу в глаза, а потом повторили.
- Володя, не нужно ли.., - начал Брюс, заглянув в окно. Но тут же воскликнул: "Вау!", и удалился.
  "Сообщит Машке. Будут смеяться за едой, и поздравлять нас. В России было бы так. Люди везде одинаковы. У Господа Бога было очень мало формочек и трафаретиков".
 Русский обед был готов и подан во дворе коттеджа. Маша добавила початки варёной кукурузы и какую-то выпечку - то и другое было заказано по телефону в ближайшем кафе. Брюс откупоривал вино, Маша раскладывала вилки и салфетки, Дэн, бойфренд Грейс, сделал музыку потише, чтобы нем мешала разговаривать. Дул влажный тёплый ветер, в соседнем дворе звонко смеялись девушки, играющие в бадминтон. Луиза сидела рядом с Володей, и он время от времени трогал своей ногой её ножку в белом теннисном тапке.
- Если у нас русский обед, давайте водки выпьем, - воскликнул Володя, - зря я привёз её, что ли? Она качественная, из дьюти-фри.
  Маша согласилась, Брюс тоже - видимо, за компанию с Машей. Грейс и Дэн в ужасе замахали руками.
- А ты? - спросил Володя у Луизы.
- Чуток, - сказала Луиза, - так надо говорить правильно - чуток?
- Можно и так.
  Володе было не совсем комфортно от Луизиных откровенно влюблённых взглядов. Он не понимал, кто вызвал такое чувство - его собственная персона или классики русской литературы. Символизировать собою Фёдора Михайловича или Антона Павловича было не очень интересно.
  Маша легко проглотила свои пятьдесят грамм, Брюс - с философским смирением на лице, Луиза быстро запила колой и сообщила, что это "то же виски, но приятнее на вкус". После чего водку пил один Володя, с такой скоростью и такими дозами, что девушкам стало страшновато.
- Ты напьёшься, и будешь буянить, да? - спросила Грейс. - Это составляющий элемент русского характера.
- Я - напьюсь? Да никогда в жизни. Во-первых, у нас достаточно калорийный обед. А во-вторых, что это для меня? Как слону дробинка.
  Славистки захихикали и записали в блокнотики. Маша и Грейс, но не Луиза. Она тихо улыбалась и была как будто печальная.
- Ар ю окей, Луиза? - спросил Брюс.
- Да-да, - ответила она, - положи мне ещё салата, Володя. Мне понравилась русская еда.
  Маша заговорила о русской еде, которую готовила её бабушка, Надежда Александровна. Володя пообещал, что до отъезда успеет приготовить Маше и пельмени, которые она так обожает.
- Вы сегодня фарш не купили. Фарш должен быть наполовину свиной, наполовину говяжий...
- Володя, ты всё умеешь делать, - удивлённо сказал Дэн, - готовить еду, ремонтировать квартиры, писать стихи...
- В этом трагедия и особенная философия русской жизни, - пояснил Брюс, - русские всё умеют, но ничего не хотят. Из-за отсутствия социальных и духовных стимулов.
- Это верно, - согласился Володя, - стимулов нет, одни антистимулы. Наливайте ваше шабли. Луиза, давай ещё водочки бахнем?
- Давай бахнем, - сказала она грустно.
  Потом Дэн сделал музыку погромче, и все немного потанцевали.
- Я был на дискотеке этой зимой, - рассказывал Володя Луизе во время медленного танца. - В своём родном городке. Ты не представляешь, какая это дыра, Луиза! Реальная жопа мира. Дискотека - сборище пьяных тинз. Но я был там ранен в самое сердце. Привёз с собой девушку, абсолютную целку-невредимку. А она запала на моего лучшего друга. И что смешно, Луиза, мне эта девушка абсолютно до лампочки, не возбуждает ни одной деталью. А мне стало так обидно. Почему так устроено смешно и жалко? Я держал эту Агашку как запасной вариант. Потому что страшно страдал из-за Нонны... ну, тебе, небось, Машка рассказывала...
- Нонна? Да, рассказывала. Я читала её произведения в Интернете. Ужасно. Больной бред, душевная некрофилия. Ты до сих пор любишь её, Володя?
- Её? Да пошла она... как у вас говорят - фак хёселф. Дура ненормальная. Но что смешно, Луиза, я заревновал Агашку, которая мне на фиг была не нужна. Оказалось, я сам у неё... запасной вариант! Представляешь? Моя роль на этой планете? Запасной вариант запасного варианта!
  Володя стал хохотать, потом у него выступили слёзы, слава богу, их никто не видел, кроме Луизы, которая схватила его крепко за руку, переплела его пальцы со своими, не вырвешься, и сказала:
- Пойдём на кухню, я сделаю нам чая со льдом.
  Володя пошёл, и его истерика высохла вместе со слезами, по пути к кухне. Там они с Луизой, не говоря ни слова, повернулись друг к другу, взялись за руки и стали целоваться. Дальше Володины руки перебрались на Луизину поясницу и ниже. Она ловко расстегнула ему ремень и пуговицу джинсов. Нонна никогда не умела так быстро - длинные ногти мешали. Вот уж верно - неестественно и непрактично.
- Луизка, ты чего, сейчас? А ребята? Пусть они уйдут, потом...
- О май год! Ё рашен комплексиз...
   Тем не менее, Володя заставил её вернуться во двор. Грейс и Дэн, однако, сразу засобирались домой, Маша стала деловито убирать со стола, и Володя бросился помогать. Выглядело так, будто они деликатно освобождали для Володи  территорию любви.
  "Любви? Что они, чёрт возьми, понимают в любви? Интеллектуалы хреновы!"
  Он остановился на полпути со стопкой тарелок в руках. Тарелки были квадратные, тёмно-зелёные. Всё, как не у нас, всё наоборот.
  "А что я сам понимаю в любви?"
- Ладно, мы спать! - крикнула Маша. - Володя, ты погасишь свет в кухне потом, окей?
  Володя и Луиза сидели в Машиной кухне. Молча держались за руки. Володя услышал, как за окном захлестал дождь.
- Ну, вот, - сказал он, - опять дождь. Какие здесь дожди странные - раз, и полилось.
- Как из ведра. Есть такая русская идиома - льёт как из ведра, да?
  Володя не ответил. Привлёк Луизу к себе и стал целовать. Потому что от звука дождя его вдруг охватила нестерпимая тоска - до головной боли, до тошноты.
- Пойдём ко мне, - прошептала Луиза, - я не могу больше терпеть. Я хочу тебя.
  Они вышли на веранду. Володя чертыхнулся и втащил под крышу плетёный стул Маши, который оставили во дворе, под дождём. Луизина дверь имела выход на эту же веранду. Два шага - и Володя с Луизой в прелестной белой спальне, над кроватью горит маленький ночник в форме ракушки, над туалетным столиком напротив - пейзаж с берёзами и бревенчатым домом...
- Россия? - спросил Володя.
- Да. Я купила на выставке одного русского художника два года назад...
  Луиза снова расстегнула Володин ремень, а он - её пурпурную блузку, дикий цвет, сказала бы Нонна, но Луизе очень идёт под карие глаза. Красивые груди, большие, но не висячие, хочется целовать и гладить до бесконечности. И что особенно радует - Луиза не носит лифчика.
- Луиза, я хочу тебя адски, только не разводи, бога ради, эту вашу американскую фигню с душем, чисткой зубов...
- Кто тебе сказал, что я буду разводить эту американскую фигню? - засмеялась она.
   И сама стала раздеваться. Твою мать, подумал Володя, лучше бы сходила в душ. И переодела бы там свои кошмарные трусы - белые, парашютообразные, стиль - "российская пенсионерка". Чёрное кружево - это ведь тоже неестественно и непрактично.











 Глава 23.  "... В.Рыбаков, молодой поэт и художник..."

- Теперь как-то и неприлично делать тебе то предложение, которое я хотела, - сказала Агаша, глядя на монитор.
  Там автоматически сменялись слайды презентации, которую Володя смастерил сам, и уже успел показать родителям, сестре и послать по электронной почте Руслану. Американские студенты, внимающие молодому русскому поэту. Молодой русский поэт в гостях у американского издателя, с элитными критиками в Западном Голливуде. Молодой русский поэт в Кристал Кэфедрал, в Диснейленде, в Гетти-центре, в Чайна-тауне. И почти везде - под руку или в обнимку с темноволосой американской девушкой.
- Ты дозрела до неприличных предложений, Орлеанская девственница?
- Не гони волну! - пискнула покрасневшая Агашка. - Я хотела позвать тебя отремонтировать мою квартиру.
- У тебя есть квартира?
- Да. Родители купили мне её, как раз, когда ты был там, - Агаша кивнула на монитор. - Однушка, но в хорошем районе, с видом на парк, и на втором этаже.
- Даже родители понимают, что тебе пора начинать половую жизнь.
- Вовка, перестань идиотничать! Они думают, что я скоро выйду замуж.
- А ты представила жениха родителям?
- Да.
- В таком случае, почему мне неприлично будет отремонтировать твоё брачное гнёздышко в хорошем районе? Тем более что жених - мой лучший друг.
- Ты же теперь поэт. Настоящий. С книгой и почитателями.
- Ни один поэт не откажется срубить бабла, особенно, когда к нему летом приедет невеста. Я должен буду принять её достойно. Когда поедем смотреть твою убитую хату?
- Вот это - невеста? - спросила Агаша, кивнув на слайды.
- Да. Нравится?
- Ни капельки. Она тебе абсолютно не подходит.
- Веар из зе проблем?
- Да везде. И на талии, и на лице. Неинтересная. Пустая, как теннисный мячик.
- Ты неправа. Луиза интеллектуальная, высокодуховная личность. В отличие от разных драматургов, которые переносят свою психическую неполноценность на ни в чём не повинных окружающих. И ещё, Луиза вери секшуал, в отличие от некоторых других, не буду показывать пальцем...
- Ты что, серьёзно, Володя? Ты согласился у них учиться за их деньги?
- Более того. Я уеду в колледж конце лета, и мы будем жить с Луизой вместе. Я останусь там, сделаюсь стопроцентным американцем, и буду вспоминать эту убогую Рашку только в разговорах со специалистами в области славянских литератур.
  Агаша даже вскочила с кресла, и конечно, опрокинула чашку с остатками кофе.
- Корова, - сказал Володя, и пошёл за тряпкой.
- Ты же не хочешь! - закричала Агаша ему вслед. - Ты делаешь это назло Нонне! И всяким Зинаидам Андреевнам! И мне назло!
- Вы очень много о себе понимаете, мадемуазель, - сказал Володя, вытирая кофе с пола и с Агашиной ступни в колготках удручающего серого цвета, - вы не играете в моей жизни такой великой роли.
- Да уж, конечно, - ехидно ответила она, - я помню твою пьяную эскападу на волчанской дискотеке.
- Это был порыв поэтической души. А ты ревнуешь, Агашка?
- Я волнуюсь за тебя, идиот. Что ты будешь делать в чужой стране? Кому ты там будешь нужен?
-  Меня приглашают, дают мне стипендию, предлагают в будущем работу. Где я не нужен, так это здесь.
- Здесь ты не пытаешься искать себе путь...
- О, боже, давай не будем про путь, и тому подобное. Слишком напоминает родительские нотации. Поехали на твою квартиру! Тайм из мани, как говорят на моей новой родине.

  Матвей приехал в субботу, чтобы помочь Володе с работой. К тому времени Володя содрал старые обои и обколотил взбухшую от сырых зим штукатурку, особой пеной залил гигантские щели под окнами и на стыках стен.
- А продали, как квартиру в хорошем состоянии, сволочи, - сказал Матвей, начиная переодеваться в рабочую одежду прямо в прихожей.
- Это хорошее состояние, - сказал Володя, - для вашей отсталой страны. По сравнению с тем, что я видал в других домах, это суперкласс. А где Агафья Тихоновна?
- Она же Дмитриевна, - удивлённо возразил Матвей.
- Я знаю. Персонаж такой есть в вашей русской классике. Купеческая дочка, которая смертельно хочет выйти замуж, но все женихи её не устраивают - один пьяный, другой сраный...
- Это из "Женитьбы". Помню, а как же. Непохоже. Та Агафья была толстая и не умела говорить по-французски. Она заскочила в магазин за пачкой чая и чем-то ещё.
- Ты придумал эпизод, который подошёл бы для сценариев одной моей знакомой элитарной драматургессы. Гоголевская Агафья, подобрав кринолин, бежит в продуктовую палатку за пачкой чая. За нею толпой женихи, один из них - с баллоном строительной пены, другой - вообще в одних трусах...
  Замок входной двери щёлкнул, и вошедшая Агаша, увидев Матвея в одних трусах, покраснела и метнулась в кухню.
- Делаю далеко идущие выводы из твоего поведения, чистая дева! - крикнул ей Володя. - У вас до сих пор ничего не было! Ё рашен комплексиз!
  Фронт работ был распределён неравномерно. Матвей выносил мусор, Володя замесил раствор для штукатурки, Агаша на кухне развела съестные запахи. Не умею строить, и не собираюсь учиться, заявила она, и, вытащив из Володиного музыкального центра диск "The best jazz of Golden State", заменила его странными тренькающими и булькающими мелодиями.
- Что за попсу ты поставила, глупая девственница?
- Господи, какой ты сам глупый! Это же Моцарт!
  Под Моцарта ребята оштукатурили самую длинную стену - Володя показывал, Матвей повторял его движения. Они вспомнили, как в одиннадцатом классе нанялись покрасить школьный актовый зал. Бабка-техничка уговаривала их своровать для неё немного краски - покрасить крест на кладбище. Во время торга их застал директор школы. Потом Верка пришла, принесла чай в термосе и пирожки собственного производства. Они красили, а Верка "накрывала стол" на ящике. Тоже была весна, светило солнце, из колонок звучали хиты "Ленинграда", обожаемого Володей...
- Мне не нравятся твои воспоминания, Рыбаков! - крикнула с кухни Агаша.
- Мне тоже не очень, - хмуро сказал Матвей.
- Кстати, оно мне написало имейл, - сказал Володя, - то воспоминание, которое вам не нравится. Оно сыграло роскошное свадьбу и скаталось в Париж. Сейчас их пригласили для проб в новом фильме какого-то выдающегося неизвестного мне режиссёра. И мушкетёра, и его миледи, обоих. В имейле была куча ссылок на различные Интернет-сайты...
- Давай, что ли, добьём стенку с окном, а потом прервёмся на обед, - сказал Матвей. - Агаша, у тебя как с обедом?
- Почти готово!
  Вечером очень усталая, но довольная троица пошла в кино, потом Матвей и Володя проводили Агашу до дома, и на троллейбусе отправились ночевать на Агашину квартиру.
- Чтобы начать прямо с утра, - сказал Матвей, - я после обеда уеду, мне ведь на работу завтра.
- Теперь, без дамского общества, давай расслабимся, - предложил Володя, - у меня там припрятана бутылка "White horse". Настоящеё, из дьюти-фри.
  Матвей согласился, и зря. Без дамского общества виски производит гнетущее действие. Запретные воспоминания льются опасными селями, всё разрушающими на своём пути. Самокопания, самообвинения, саморазрушение - этих странных и страшных всадников привёз американский белый конь. Вот уж поистине, бледный конь из видений Апокалипсиса. Всадники пытались тыкать пиками Володю, но он держался стойко.
- Я прочитал критическую статью в одном журнале по искусству. Как я понимаю, статья переведена с французского. Значит, и французы её знают. Она, якобы, выдаёт трансцендентные идеи, создаёт параллельную реальность и вгрызается в надмирное пространство... хрен знает, что она там ещё делает. В общем, хвалят её, возносят выше Эйфелевой башни. Представляю, как она балдеет, её мёдом не корми... а мне наплевать! Пусть лопнет от злости, когда прочитает обо мне в "Новом журнале". В июле будет статья, мне Машин отец обещал. Нарочно пошлю ей ссылку. А когда получу самый надёжный в мире паспорт, отсканирую, и тоже ей пошлю...
- Володька, не стоит переламывать всю свою жизнь из-за одной сумасшедшей девки, - мрачно сказал Матвей.
- А что я потеряю, послушай? Эти помойки? Эти зассанные подъезды, изрисованные половыми органами? Злобных бабок на лавках и алкашей, спящих на обочине? Что у меня здесь было хорошего? Там я буду человек. Там девушка, которая мне говорит: "Я мечтала о тебе всю жизнь". Прикинь! Обо мне - всю жизнь!
  Володя так возвысил голос, что с верхнего этажа застучали по трубе центрального отопления. Володя высунул голову в окно и крикнул:
- Эй, вы, наверху! Фак офф! Валенки деревенские!
  Матвей втащил его за плечи и пригрозил кулаком:
- Не глуми! Агафье здесь жить.
- Ага! - Володя разлил по стаканам виски. - Агафье! А ты? Ты опять будешь жить отдельно от жены?
- Во-первых, - сказал Матвей, - я не могу разорвать контракт раньше, чем через два года. Во-вторых, я не могу маму оставить одну. А в-третьих... ни о какой женитьбе пока никто не говорил.
- Но ты же был представлен родителям мадемуазель... в каком качестве?
- Она сказала им - "Это мой молодой человек". И всё.
- Значит, ты не собираешься? А почему?
  Матвей влил в себя порцию адского бледного коня, медленно заел  всего лишь одной  фисташкой и сказал мрачно:
- Потому что я люблю Веру, и буду любить её всю жизнь.

  До вечера воскресенья, уже проводив Матвея и Агашу, Володя работал: штукатурил комнату, обколачивал старый кафель в ванной, носил мусор. Можно было снова заночевать здесь же, в кухне на полу. Но Володя отправился домой, быстро принял душ, и с ещё мокрыми волосами, включил компьютер. Вот оно, сообщение: "Пользователь Van Gend приглашает вас". Володя щёлкнул мышкой, подождал пару секунд и увидел белую спальню, пейзаж с берёзами и бревенчатым домом на стене. Сморщились на мгновение пиксели, обиженные недружной работой многочисленных серверов, а потом Луиза придвинулась ближе к экрану и сказала нежно:
- Хай, мой дорогой!
- Хай, девочка! Зачем ты опять проснулась так рано из-за меня?
- Я же знаю, что ты работаешь. Как твои успехи?
- Два дня ишачил, как папа Карло.
- Как твой папа?
- О, ноу... Это такой сказочный персонаж. Герой сказки Алексея Толстого, бедный шарманщик.
- Шарманчик - это что такое?
- Луиза, бэби, ну их всех в болото, этих классиков с их персонажами... расскажи, как у тебя дела? Ты сдала экзамен?
- Сдала с лёгкостью. Если два следующие экзамена будут с оценкой "эй", я получу повышенную стипендию.
- А я думал, ты платно учишься.
- Я была отличница в хай-скул, за это полагается государственная стипендия. На халяву и уксус сладкий.
  Володя похохотал, потом послал Луизе воздушный поцелуй.
- Я заслуживаю большего, - возмутилась она.
- Я тоже.
  Луиза зажмурилась от удовольствия, и стала расстёгивать на себе блузку. Медленно-премедленно, а за два сантиметра от сосков вдруг исчезла, снова возмутив пиксельные потоки. Заиграла приглушённая и похрипывающая музыка, Луиза показала Володе айфон:
- С музыкой будет лучше, да?
  С музыкой было лучше. Сначала Луиза расстегнулась, потом Володя, и "пошла жара", как сказала Луиза, подцепившая это выражение от жениха, о котором мечтала всю жизнь. Она соединяла свои груди вместе до образования сумасводящей ложбинки, а Володя водил по этой ложбинке, то есть, по экрану тем, чем положено в таких случаях водить. Луиза засовывала два пальчика под лиловый шёлк, давно заменивший позорное пенсионерское underwear, и нажимала там, где следует нажимать. До финала добрались одновременно, как это всегда происходило в реальности - взмокшие, красные, с шальными глазами и расплывшимися улыбками. Поцеловались, вызвав бурю в неспокойном пиксельном море.
- I love you, honey.
- Я люблю тебя, милый мой.

   А назавтра пришла повестка из полиции. Володя обнаружил её в ворохе квитанций за коммунальные платежи, которые выскреб из почтового ящика и прочитал уже в троллейбусе. Точнее, в троллейбусе он повестку обнаружил, а прочитал после аптеки.
- Скажите, есть у вас пластырь от курения?
- Есть. Вам в какую цену?
- Дайте самый дорогой.
  Самый дорогой подействует вернее, в инструкции обещано - через десять дней происходит полное отвыкание. До приезда Луизы ещё два месяца, она будет очень рада узнать, что возлюбленный бросил мерзкую привычку, неподходящую для цивилизованного общества. Володя не успел, однако, прилепить пластырь - прочёл повестку.
"Просим явиться для дачи показаний по делу Прохоровой А.М. 17.05.20** в районный отдел полиции Ленинского района... Следователь Корсаков Е.В."
- Ёпэрэсэтэ! Что за новости! Я не знаю никакой Прохоровой.
  Первая мысль Володи была - он по пьянке трахнул где-то неведомую Прохорову, и она написал на него заявление. Но, во-первых он давно не напивался до состояния беспамятства, а во-вторых, за изнасилование не вызывают, а сразу арестовывают.
- Какая-то клиентка, наверное, - Володя нервно зажёг сигарету, забыв словах Луизы о курении, как пороке асоциальных, деклассированных элементов: безработных, алкоголиков, хронических лузеров и афроамериканских люмпенов. Он открыл контакты в мобильном телефоне и не нашёл ни одной Прохоровой. Зато в повестке был указан телефон следователя, и Володя немедленно туда позвонил:
- Здравствуйте. Это Рыбаков Владимир, я получил повестку по делу какой-то Прохоровой...  это, видимо, ошибка. Я не знаю такой женщины.
- Прохорова Александра Михайловна, зав. отделом экономики и финансов администрации губернатора области. Скорее всего, уже бывший зав. Вы выполняли у неё в квартире художественно-отделочные работы?
- Ах, это!
- Вот и хорошо, что вспомнили. Приходите завтра, больше информации дать не могу.
  Успевший скурить за это время всю сигарету, Володя тотчас зажёг вторую. Зав. отделом. Это же начальственная пассия Руслана, для которой Володя делал настенную роспись.
- Ёкарный бабай, а роспись-то садо-мазо. Не запрещено ли это законом?
  Володя пытался искать через Интернет в мобильнике, ничего не нашёл, зато скурил вторую сигарету и зажёг третью.
- В этой кретинской стране разве можно без курева, Луиза? Здесь вообще надо ходить хронически бухим и обдолбанным, только тогда можно выжить!
  В конце концов, работа и никотин привели Володины мысли в порядок. Он вспомнил обнадёживающую подсказку - следователь сказал: "скорее всего, уже бывший зав". Значит, Александру Михайловну взяли за вымечко, тепло нагретое взятками. Руслан же говорил, она может оформить любой бизнес, скостить любые налоги. Скорее всего, опечатали всё имущество мадам, обнаружили Володино художественное безобразие и затребовали у мадам имя автора.
- А я при чём? Я не при чём. Мне заплатили, я нарисовал. Я же не на заборе нарисовал, а в частном жилище!
  Так Володя разговаривал сам с собой до самого обеда и скурил - банка из-под скумбрии ехидно предъявляла вещественные доказательства - пятнадцать сигарет. Обычно до обеда уходило штук семь.
- Сучьи совковые инстинкты! Боюсь, сам не знаю чего. Прямо в ГУЛАГ меня отправят за одну картинку. Пошли вы все на хер! Я художник. Что хочу, то и рисую. Конституция позволяет. Я уже почти не гражданин вашей тупой Софьи Власьевны!
  Если что, можно будет позвонить Луизиному отцу. Он адвокат. Член какой-то международной коллегии по  правам человека. Мировое сообщество не даст меня терроризировать... Эти сумасшедшие мысли не давали Володе спать всю ночь, а ночевать он остался в Агашиной квартире. Два раза ему звонила Агаша - он не брал телефон. Три раза сам звонил Руслану, тот не отвечал.
  Утром Володя едва дожил до назначенного следователем времени. Приехал в отдел, бледный и пропитанный сигаретным дымом. Оказалось, мать твою за ногу, всего лишь требовалось подтвердить, что именно Володя является автором пресловутой росписи. Следователь показал цветные фотографии росписи и спросил:
- А кто придумал эту... картину? Вы или заказчица?
- Мне сказали - садо-мазо. Я нарисовал.
- Кто сказал - Прохорова?
- Нет. Тот, кто заказывал для неё.
- Арефьев Руслан Максимович?
  Володя не называл Руслана сам, предполагая, что может ему навредить. Но раз Прохорова сама сказала, что отмазываться.
- Да, он.
- А он объяснил - почему садо-мазо?
- Нет. Какая мне разница? Я рабочий человек. Что заказывают, то я и делаю.
  На этом Володю отпустили, он купил на радостях бутылку вина и тут же выпил из горла, в сквере, где гуляли мамашки с колясками, недовольно посматривающие на молодого алкаша. Потом Володя позвонил Агаше, и всё ей рассказал.
- И ты из-за этого не брал вчера телефон? Ну и трус же ты, Рыбаков! - насмешливо сказала она.
  Володе не было дела до её иронии. Он вернулся в Агашину квартиру и энергично работал четыре дня подряд, уезжая домой только вечером, для очередного скайп-сеанса с Луизой. В субботу утром снова приехал Матвей.
- Ну, ты жжёшь, брателло! - сказал он с порога.
  И протянул Володе областную газету. На весь разворот, там, где полгода назад красовались оскорбительные фотографии Зинаиды Андреевны, а после - Веры и Зеленина, была напечатана репродукция Володиной росписи. Чёрные розы вкруг красного поля. Запрокинутая голова девушки, пальцы партнера, яростно впившиеся в её волосы. Шипы роз в нагой женской груди и мужском плече. Острые соски, глаза, ногти, пряжки. И огромная надпись сверху: "Заворовавшаяся садистка в областной администрации". Под картиной были мелкие буковки: "Автор картины - В.Рыбаков, молодой поэт и художник".
- ***** мать! - воскликнул Володя.
- А что? Пусть твоя Нонка увидит. Пусть подумает, что ты спал с заворовавшейся садисткой.
  Володя сказал, что на Нонку ему положить кое-что с большим прицепом, и скомандовал Матвею переодеваться скорее. Некогда рассматривать дебильные местечковые газеты. Работать надо, обои клеить! 

 За работой Володя уже подзабыл об инциденте, как вдруг снова позвонили ему из полиции. На этот раз - сам начальник отдела.
- Да, я Рыбаков, - более уверенным тоном, чем предназначался прежде следователю, ответил Володя.
- У меня к вам дельце, - начальник отдела странно подхихикивал, - частного характера. Скажите, вы заказы принимаете... на художественно-отделочные работы?
- А кому надо? - спросил Володя после коротенькой паузы.
 Во время неё он ломал пальцами хлебные палочки - совет Интернет-психолога, для отвыкания от сигарет.
- Лично мне. Нет, упаси боже, не садизм. Что-нибудь в стиле нормальной эротики... мне в сауну.
- Хорошо, - деловым голосом ответил Володя, - диктуйте адрес. Я вечером подъеду, надо посмотреть стену и продумать эскиз.
  Несколько газет ещё истерически вопили о бессовестной коррупционерке, печатали извращенческую роспись, а Володя преспокойно набрасывал эскиз - во время перерывов на еду. Это спасало от желания последовать неписаному правилу: "после сытного обеда по закону Архимеда полагается курить". За пару дней были готовы эскиз, а дело А.М.Прохоровой передали в суд. Руслан, упорно не отвечавший на звонки, заявился на Володину квартиру сам. Володя открыл ему дверь весь мокрый, с румянцем на скулах и неестественным блеском в глазах. В одних трусах.
- Я не помешал? - спросил Руслан.
- Нет, проходи.
Руслан всё-таки заглянул недоверчиво в комнату.
- А где красотка?
- В Калифорнии. Да не кипеши! Нормал скайп-секс.
- Блин, куда мир катится! - Руслан брякнулся на кухонный табурет. - Скоро люди будут рожать по Интернету... Тебя не вызывали по делу Александры?
- Нет пока.
- А я получил повестку. Суд через две недели. Как быстро карусель вертится, а! Если б это был гражданский процесс по разделу двухкомнатной квартирки в Мухосранске, его растянули бы на пять лет. А тут - нате вам! За полтора месяца уничтожили женщину.
- Кто же это? - спросил Володя, вынимая из холодильника бутылку "White horse" и форму с кубиками льда.
- Конь в пальто и бабка с пистолетом. Не понимаешь, что ли? Свои же. С кем не поделилась. Твою мать, как же мне давать эти показания, ведь сволочные газеты разнесут на весь свет... Диана всё узнает...
- А за бизнес ты не волнуешься?
- Бизнес в порядке. Саша чувствовала, что готовится вселенская пакость. Она мне делала всё аккуратно, ни одна проверка не подкопается. Но многие, очень многие лишатся больших доходов...
  Руслан сам налил виски. Володя бросил в стаканы лёд, слушал Руслана, поддакивал. Пили до трёх часов ночи, но за всё это время - Володя был бесконечно горд собою - он не выкурил ни одной сигареты.

  Начальнику полиции эскиз очень понравился. Никаких там чёрных роз и острых форм. Все линии приятно закруглённые. Три голые девушки. Первая, брюнетка, сидит на камне у моря и смеётся дождю, который льётся на неё из кудрявого облака. Почти втыкаются в облако небоскрёбы со светящимися окнами. Вторая, с двумя косами ниже пояса, гуляет по лугу, заросшему ромашками, и в руках несёт букет ромашек, аккуратно прикрывающий низ её животика. Третья идёт нагая по шоссе, между крошечных по сравнению с нею автомобилей, раскинув руки в стороны, глаза её закрыты, на лице - улыбка возвышенного наслаждения.
- Симпатично, - сказал начальник полиции, - и так это... актуально! Сколько возьмёшь?
  Володя посчитал вместе с водостойкими красками и кистями по максимуму. Начальник не возмутился наглой цифре. Отсчитал на краски и выдал приличный аванс.
  Матвею эскиз очень понравился, а его зловредной невесте - нет.
- Почему? Композиция очень оригинальная. Символично. Эротика в меру, - заспорил Матвей.
- Потому что Нонка опять лучше всех, - сердито сказала Агаша.
- Какая Нонка? - Матвей удивлённо посмотрел на рисунок.
- Тейк ит изи, май френд, - сказал Володя. - Очередной приступ патологической ревности. Ей везде мерещатся то Нонка, то Верка. В климактерическом возрасте она задушит тебя, как Отелло бедную блондинку.
  Он ещё не докончил роспись в начальственно-полицейской сауне, когда ему позвонила дама-прокурор. Не успев довести Володю до морозных мурашек по коже, заискивающим тоном попросила расписать потолок в спальне её внучки.
- Детская тематика вряд ли у меня получится.., - замялся Володя.
- Нет, не детское! Девочке пятнадцать лет. Ей надо что-то молодёжное, как вы сейчас выражаетесь, креативное...
  Володя набросал набросал молодёжный креативный эскиз за два часа, отвёз, получил одобрение, деньги на краски и аванс.
- Бедный мальчик! Ты устанешь от такого большого количества рабочего времени! - воскликнула Луиза.
Она видела оба эскиза, оценила их восторженным "great!" и не нашла никаких поводов для ревности, как чокнутая Агашка.
- Россия в моём лице должна встретить тебя достойно, bunny!
- Я уже заказала билеты. Последний экзамен, и я еду.

























Глава 24.  "... Страна изрисованных подъездов..."

  Бокал "Голубой лагуны", холодный, запотевший был поставлен перед Веркой очень своевременно. Её трясло. Её разрывало от гнева и невыплаканных слёз. Щёки пылали. В итоге красота Веры удвоилась, утроилась или же была возведена в неведомую степень - кто способен измерить красоту?
- Угощайтесь, - вежливо сказал молодой человек, - жара сегодня кошмарная.
- Здесь кондиционеры, - довольно грубо ответила Вера, - и я не пью с незнакомыми мужчинами. И со знакомыми нет желания разговаривать.
- Почему? Чем провинилась сильная половина человечества?
  Он аккуратно придвинул стул и сел к Вериному столику. Достаточно осторожно - глаза у Веры сверкали так, что она могла и пепельницей в лоб шваркнуть.
- Подлая половина, так было бы правильнее, - ответила Вера. - У вас есть зажигалка?
  Он быстро щёлкнул, и Вера удивлённо подняла взгляд. Золотая зажигалка с арабской вязью, обрамлённой брильянтами. Стильная стрижка, красивые брови, серые глаза, чёрная рубашка от Версаче, изысканный одеколон. На вид он чуть старше Зеленина - тридцатник с копейками. Где-то я его видела, подумала Вера, но точно не здесь, не в "Останкино".
- А мы где-то встречались? - спросила она.
- На показе высокой моды в Париже. Вы были там в свадебном путешествии, кажется.
   Вера злобно втянула в себя дым и так же злобно выдохнула его.
- Лучше бы я осталась с первым мужем! Он, по крайней мере, не страдал звёздной болезнью...
- Кинозвёзды  очень капризны, - согласился знакомый незнакомец, - но я слышал, вас тоже пригласили в кино, Верочка? И к одному из так называемых мэтров?
- Так называемый мэтр взял меня. Но не Лёню. Кто бы мог подумать, что Леонид Зеленин способен истерить из-за этого, как психованная баба!
- Он не рад вашему успеху?
- Ни капли. Ему главное - чтобы его рожа мелькала на экране. Знаете, что он мне сказал? "Если режиссёры предпочитают девок с улицы лауреатам Каннского фестиваля, то я не желаю иметь дела с такими режиссёрами!" Понимаете? Я - девка с улицы!
- Просто низость. Выпейте, Верочка. И забудьте этого недостойного человека. Таких надо сразу выбрасывать из своей жизни. Он не исправится.
- Я тоже так думаю.
  Верочка отпила сразу три больших глотка и спохватилась:
- Как вас зовут, кстати? Я не помню, знакомились ли мы в Париже.
- Знакомились. Вы сказали, что моя визитка похожа на пачку сигарет "Парламент".
  Он положил перед Верой карточку - действительно, белую с небольшим добавлением голубого и красного. "Zaman Galaev, Oil & Chemical Production".
- Припоминаю, - сказала Вера, хотя припоминать не получалось.
 Слишком были вздёрнуты нервы мерзким Лёниным поведением.
- Можно пригласить вас в какое-нибудь более достойное место? Сюда может явиться ваш благоверный, вряд ли это улучшит ваше настроение.
 Вера ни одной минуты не колебалась. Именно назло благоверному сказала:
- С удовольствием!

   Около часа ночи Лёнино терпение лопнуло, и он позвонил. Вера не сразу взяла мобильник, хотя не спала. Она смотрела эротический фильм. Огромный экран "домашнего кинотеатра" таинственно мерцал на муаровых впадинах и возвышенностях чужих тел. Веркино собственное тело было холодно и одиноко. Она даже плакала под чужие фальшивые стоны. Но, увидев на мобильнике слово "Любимый"  решительно шмыгнула носом и стальным голосом сказала:
- Да!
- Вера, где ты?
- А тебе какое дело?
- Вера, прости меня. Я сорвался. Но ты не должна была... мне сказали, ты уехала с каким-то мужчиной.
- Я - сама хозяйка своему таланту, своей свободе и своему телу тоже.
- Вера, ты с ума сошла. После того, что у нас было, после такой любви ты изменяешь мне с первым попавшимся...
- Не суди о других по себе, Зеленин. У меня с ним ничего не было. Он пригласил меня в театр, а потом отвёз в гостиницу, чтобы я не смотрела на твою бессовестную рожу и успокоилась. А ты меня разбудил.
- Не верю ни одному слову. Я тебя знаю.
- Ты хочешь сказать, что я шалава?! - яростно крикнула Вера и захлопнула мобильник.
 Лёня тотчас перезвонил.
- Верочка. Прости ещё раз. Я имел в виду, что ты сейчас не в себе. Но, пойми, для меня всё случившееся - большой удар. Вероятно, я разбалован судьбой. Я не привык к поражениям, а ты, извини, ведь никогда не снималась в кино, и вообще не актриса...
- Да пошёл ты! - крикнула Вера.
  Он звонил ещё раз десять, и каждый диалог заканчивался вспышкой Веркиного бешенства. Лёня не признавал своей вины до конца. Лёня не делал ничего для того, чтобы Веркина обида погасла. После очередного звонка Вера просто отключила мобильник и вернулась в кресло перед экраном. Рядом, на журнальном столике, стояла корзина с великолепной икебаной из цветов и фруктов. Между двумя орхидеями была вложена карточка. Вера вытащила её в десятый раз, перечитала единственное слово: "Прекраснейшей". И позвонила на ресепшн.
- Принесите мне бутылку мартини, пожалуйста. И один бокал.


- Ты видел в Интернете? - спросил Володя.
- Что?
- Я так и думал, что не видел. Чем ты занимаешься в своём уродском Волчанске, если даже Интернет не открываешь?
- Работаю, - ответил Матвей, - сейчас конец месяца, завал отчётов. И план на новый месяц...
  Володя подал ему стопку листов А-4, распечатанных на принтере. Картинки были не цветные, но выразительные. Вера, красивая, как чёртова королева, как дяьвольская топ-модель сверкала, улыбалась, позировала. То под руку с режиссёром, "одним из мэтров отечественного кино". То под руку с незнакомым Матвею красавцем, определённо не Леонидом Зелениным.
  "Столичная арт-тусовка аплодирует смелости восходящей звезды Веры Нестеровой. Заключив брак с секс-символом российского кино, Леонидом Зелениным, всего пять месяцев назад, Вера говорит ему "Гудбай!" Её новый поклонник - Заман Галаев, чеченский бизнесмен. Будет ли новая свадьба?"
- Будет, будет, - сказал Володя, - не сомневайтесь. Топ-модель из Долгопропащенска стремительно несётся вверх. Чтобы громче упасть.
  Матвей отдал Володе листки и молча пошёл в коридор, где были расстелены полосы линолеума.
- Посмотри на него, Агашка! - крикнул Володя. - Он до сих пор грузится из-за этой... У тебя совершенно нет силы воли! Таких сволочей надо стирать из памяти, как бракованные файлы!
 - Действительно, - сказала Агаша, - просто противно. Что сделать на обед, Володя? Ты не против борща и котлет?
  Она прошла на кухню, демонстративно перешагнув через руку Матвея, возившегося на полу с линолеумом. Матвей продолжал молчать.


   Ремонт в квартире Агаши подходил к концу. Оставалось только наклеить потолочную плитку в прихожей. Обе росписи - в сауне полицейского начальника и спальне прокурорской внучки Володя давно доделал, деньги положил на карточку, карточку сдал на хранение Агаше.
- Почему мне?
- Потому что тебе я доверяю больше, чем себе. Я - нестабильная личность.
- Ну, да, ну, да. Такая вся загадочная, такая непредсказуемая вся...
   Но карточку Агаша спрятала в шкатулочку в своём секретере. И поинтересовалась, когда приезжает "американская невеста".
- Через неделю. Я успею с твоей хатой, мой очкастый ангел.
   Мама и папа ангела приехали сами принять ремонт. Ахали, восторгались Володиными золотыми руками. И спросили - ему всю сумму наличкой? Или же можно часть - публикациями в журналах?
- Зачем мне публикации в российских журналах, - солидно ответил Володя, - я всё равно уезжаю из страны.
  Родители погоревали насчёт утечки мозгов и социальной нестабильности российской экономики. А Володя взял деньги и поехал тратить. Купил несколько предметов модной одежды для себя, красивое платье для Луизы и полное собрание сочинений Ф.М.Достоевского - для неё же. Настроение у него было радостное, лёгкое, как никогда в жизни. Звонок Зинаиды Андреевны только усилил эйфорию.
- Вовочка, привет! Сто лет не встречались.
- Да вот как-то развела жизнь...
- Слушай, я видела роспись у Илоны Ивановны. Я и не представляла, что ты так восхитительно рисуешь. А можно я тебе тоже закажу - в моём холле, на южной стене, помнишь, где экзотические растения?
  Володя помялся и согласился. До приезда Луизы он закончит, если работать от зари до зари.
  Зинаида Андреевна посмотрела на эскиз. Белые облака с золотыми краями летели вдаль, а в образованном ими узком коридоре шла девушка с развевающимися белокурыми волосами. Спиной к зрителям, держа руки позади себя, слегка на отлёте. Девушка была совершенно обнажённая, только на ногах - туфельки с серебряными каблуками.
- Какой полёт фантазии! - воскликнула Зинаида Андреевна. - Екатерина Валентиновна сказала мне, что ты женишься на американке?
  Екатерина Валентиновна была мать Агаши. Володя всем говорил, что будет жить вместе с американкой, это не брак, не то, что вы, в вашей лапотной России привыкли именовать браком. Но глаза у Зинаиды Андреевны поблёскивали страстью и печалью, и руку она держала в опасной близости от Володиной ширинки. У неё была дурная привычка хватать без предупреждения. Он быстро потащил стремянку в левый угол и полез как можно выше, с карандашом во рту.
- Ну да, - сквозь карандаш пробурчал он. - Венчание - в сентябре, в Кристал Кэфедрал. Прямо от угла рисовать или в центре стены?

    Луиза успела загореть под благодатным солнцем Золотого Штата, и основательно похудеть.
- Я знала, что русские девушки худенькие. Я хотела выглядеть совсем русской.
- Ты что, морила себя голодом?
- Нет, ай кэнт стэнд ит... Я бегала по утрам и плавала в океане.
  Володя за руку повёл её к стоянке такси. С Зинаидиных денег он мог позволить себе не трясти американскую девушку в пыли и вони электрички.
- Мы не посмотрим Москву сначала, нет?
- Мы приедем в Москву специально. Через несколько дней. Сейчас ты устала после самолёта, а я страшно по тебе соскучился.
  Луиза выглядела такой нездешне красивой, цивилизованной и сексуальной, что Володя мог бы повторить свои последние слова, как в вестернах своей будущей родины - положив руку на Библию. Уже через десять минут в такси он начал целовать её и тискать так нахально, как только можно в такси. Луиза была совсем не против, но сдерживала Володю и показывала на бритый затылок таксиста.
- Стоп ит, стьюпид бой! Хи из листенинг ту ас!
  В конце концов Володя угомонился, сел смирно, всего лишь обнимая Луизу за талию и сказал:
- Я не повёл тебя в кафе, ты, наверное, голодная, но до моего города всего два часа на машине, а я приготовил для тебя шикарный русский обед.
- Реально?
  Половина обеда была создана Агашей, в частности, блины, которые никогда Володе не удавались, и гречневая каша, которую Володя привык варить из пачки, но Агаша сказала, что из пачек едят только собаки.
- Я потерплю, безусловно. Вот только туалет... имеется туалет по дороге?
- Шеф, есть поблизости туалет?
  Таксист хмыкнул и ответил, что есть, конечно, туалеты на заправочных станциях, но лучше уж выйти в лес.
- В лес? - переспросила Луиза. - Почему?
- Потому что ни один кошмарный сон не сравнится с российскими туалетами на заправках, - честно ответил Володя.

   - У тебя неплохая квартира, Володя, - сказала Луиза. - Это очень аккуратно и комфортабельно для сингл. Только подъезд... почему такая грязь?  стены с рисунками? я видела подобное только в чёрных кварталах, когда мои подруги и я работали как волонтёры на перовом курсе. Мы посещали алкоголиков в их домах...  трущобы, так это называется, да?
- А у нас почти все дома такие, - спокойно ответил Володя. - Мы все живём как ваши алкоголики, вся страна. Хочешь в душ, Луиза? А я разогрею обед.
- Подожди, - Луиза бросилась к своему кофру, порылась и вытащила несколько журналов в обложках благородного тёмно-зелёного цвета, - здесь статья о тебе. Мистер Блэкхилл просил передать.
  Володя открыл нужную страницу. Белая сверкающая бумага, цветное фото - Володин профиль на фоне океана. Задумчивый взгляд, поэтическая линия бровей. По аналогии вспомнилась размытая фотка в журнале Агашиной матери.
  "Подавитесь теперь своими некачественными фотками. Прощай, немытая Россия! Страна изрисованных подъездов."
  Агаша позвонила через пару часов. Спросила, встретил ли Володя Луизу, как добрались.
 - Нормально добрались. Она привезла журнал со статьей мистера Блэкхилла обо мне. Я подарю один экземпляр твоей маме.
- Спасибо. Понравились блинчики?
- Да, Луиза сказала - делишес.
- Ты повезёшь её в Волчанск на выходных? Я позвоню Матвею, он выберет хорошее место для рыбалки, и поедем все вместе. Ей, наверное, будет экзотично половить рыбу в российской речке и поесть уху с костра.
- Да, мы поедем  в субботу.
- Там и земляника в лесу поспела. Можно пособирать, тоже экзотика.
- Агафья Дмитриевна, я безмерно ценю вашу заботу и уважаю ваши моральные ценности, но нельзя же до такой степени сбивать людям ритм!
- Какой ритм? - спросила Агаша.
  И тотчас положила трубку. Володя и Луиза расхохотались так, что сбили ритм окончательно. Пришлось встать, выпить ещё водки со льдом и пообниматься, глядя в кухонное окно, где буйствовал неописуемый российский закат.


   Глава 25.  "... выткался на озере алый свет зари..."

Несколько последующих закатов они пропустили, хотя зачастую бывали в вечернее время на улице. Володя водил Луизу по городу, показывал достопримечательности: Мост Влюблённых, единственный в России выстроенный по принципу древнеримских виадуков, Дерево Счастья, увешанное замочками, которыми молодожёны стремятся запереть своё счастье. Старинные кварталы, в том числе и тот, где проживала прежде Вера Котина (Нестерова, Зеленина, бог знает как её теперь...), прославленный особняк Зинаиды Андреевны и знаменитый Дом, за который боролись краеведы.
- Ни у кого нет денег, чтобы сделать ремонт? А государственные фонды? - спросила Луиза.
- Зачем государству тратить деньги на старый дом, когда можно продать этот дом левым образом и положить деньги себе в карман.
- Левым образом?
- Это значит - иллегал, коррупция.
   Ради контраста он показывал Луизе также мрачные, сто лет не ремонтированные переулки, заросли бурьяна выше человеческого роста, груды мусора, пьяные лавочки, на которых заседали бродяги и страшные бабищи с синяками во всю рожу.
- Россия Достоевского не ушла в небытие, - говорила Луиза, - вот почему он бессмертен.
  С борта прогулочного катера Володя показал рукой на прелестный особняк на набережной:
- А здесь живёт самая большая любовь моей жизни... я имею в виду, бывшая любовь.
- Ты так странно произнёс  это, Володя. Мне Маша рассказывала... та девушка причинила тебе большую боль?
- Нет сил описать, какую. Всё прошло, но боль-то не забывается.
   Володя быстро переключился на закат - а что, кроме заката, способно перелить унылые мысли в ярко-розовую плёнку на сверкающей речной воде? Нонна растворилась, её нет, и никогда не будет, как этой боли, этих заросших бурьяном переулков и зловонных подъездов.
   В субботу утром Володя представил родителям Луизу, а Луизе - Волчанск. Родителям было заранее сказано (страшным голосом по телефону), чтобы мать не вздумала рассказывать Луизе всякую чушь - как Володя приходил с гулянок пьяный и в крови, как надо высаживать помидоры в грунт, какова степень родства между Марией Кирилловной и Марией Алексеевной. Чтобы отец не нажрался и не загибал дурацкие шутки про тупых американцев. Сестра, если планирует умничать о русской классике, пусть лучше вообще не приходит. Луиза же была предупреждена (по дороге, в такси), что в Волчанске очень грязно, пыльно, может не быть горячей воды, может литься со всех сторон непредсказуемая матерщина.
- Это уже будет не Достоевский, а архипелаг ГУЛАГ, так что настройся.
  Луиза настроилась. Она вышла из такси на волчанскую землю, испуганно оглянулась, и её ноздри мелко задрожали. Волчанский воздух благоухал чем-то чуть влажным, очень сладким, исключительно свежим и невероятно пряным.
- Что это за аромат, Володя?
- Аромат?
- Очень красивый запах... не могу сказать, на что похоже... ты не чувствуешь, нет?
- Да это сеном пахнет.
  Сено было расстелено вдоль всей улицы Мира, на которой Володя родился и вырос. Оно лежало тут все лето, как и по всему почти Волчанску. Володя подхватил Луизу под руку, чтобы не вляпалась в какие-нибудь фекалии, коими изобиловала его малая родина, и рассказал, как директор единственной волчанской школы каждое лето вёл войну с хозяевами сена. Две тётушки упорно расстилали сено по улице Школьной, преграждая путь выпускному вечеру: девушкам в каблуках и кринолинах, родителям в дорогих автомобилях. Директор орал и писал заявления в различные инстанции. Инстанции выбрасывали заявления, потому что в Волчанске все друг другу родня, и жаловаться не принято. Тётушки стелили сено, выпускницы путались в нём каблуками, а мир вертелся несмотря на эти помехи.
- Чудесный запах, - сказала Луиза, - а мы будем спать на сене, как герои русской классики?
- Будем, - пообещал Володя.

   Ароматы квартиры Володиных родителей восхитили Луизу меньше. Как всегда, у мамаши сгорела какая-то снедь, а папаша додумался начистить свои ботинки кремом.
- Это не крем, а токсическое оружие, - сердито прошипел Володя на мать в чаду и дыму кухни, - что ему вступило в голову?
- Папа хотел как лучше. Он слышал по телевизору, что в Америке ходят дома в обуви. И решил привести в порядок обувь...
  Луиза пришла в кухню без обуви, в трогательных белых носочках и спросила - нужно ли чем-нибудь помочь? Сбежала от отца, который показывал ей с балкона окрестности Волчанска, понял Володя.
  Было выпито какое-то количество водки, съедена пара сотен домашних пельменей и четверть ведра оливье, сестра Володи исполнила под караоке несколько романсов на стихи русских поэтов. Володя уже впадал в неминуемую тоску, которую сам называл "антиностальгия по дому", когда звонок Матвея спас его.
- Привет! Ну, что, вы готовы к приключениям?
- Очень даже!
- Одевайтесь и выходите, я подгоню транспорт.
  Володя переоделся быстрее Луизы, пошёл взять у отца удочки, а у матери - провизию, и застал мать и сестру плачущими в кухне.
- Что за массовая депрессия?
- Я от счастья плачу, - сказала мать, - что у тебя так хорошо всё устроилось. Девушка такая милая. Так хорошо по-русски говорит.
- А все-таки, жалко, что ты бросишь Родину, - через бумажную салфетку и потому гундосо, добавила сестра, - чувство патриотизма русских...
- Классный час на тему "Гражданская лирика под воздействием водки" ты проведешь в школе, - сказал Володя, - давайте жрачку, мы спешим.
   Матвей подъехал к Володиному подъезду, когда Луиза успела списать в блокнотик наиболее интересные изречения со стен. "Жизнь так коротка! Потерпи чуть-чуть!",  "Иди в гинекологи - всю жизнь руки в тепле будут",  "В хороших руках и х#й балалайка".
  - О, ни фига себе! - воскликнул Володя. - Где ты украл такую роскошь, май френд?
  Матвей сидел за рулём почти новой лиловой "Мазды", а рядом радостно сверкала очками Агашка.
- Взял ссуду. Поручителем выступила сама В.С.Миляева.
- Совсем ты, брат, сбрендил. Второе крепостное право повесил себе на шею?
- Надо же было ознаменовать сделанное мною предложение руки и сердца.
- Да?!
- Рыбаков! - строго воскликнула Агаша, выскочив из машины. - Ни грамма воспитанности в тебе нет! Ты бы нас хотя бы представил, познакомил...
- О, айм вери сорри. Сейчас представлю.
  Агаша заставила и Матвея вылезти из машины для церемонии. Вообще, она вела себя так, как будто была за ним замужем лет десять - командовала, отпускала ехидные замечания, трагически вздыхала и строила рожи Луизе, как бы ища сочувствия. Луиза Агашкиных рож не замечала - выглядывала из окна и восторгалась то летящим над полем аистом, то склоненной над зелёным прудом ивой. А Володя страдал от Агашкиного кривляния, потому что понимал его истоки. Девственница больше не девственница. Уступила, дала, отдалась, какая, блин, разница, если смысл один и тот же. Пошлый смысл этой серенькой жизни. Девственницы теряют свой волшебный аромат. Отличники продаются в рабство за "Мазду". Телезвёзды меняют мужей быстрее, чем трусы. Ангелы пьют психотропные таблетки...
- Вот здесь, нравится? - спросил Матвей.
  Луиза вышла на зелёный берег - позади берёзовая роща, впереди - синеватая тяжёлая вода, вдали - стога сена и пасущеёся стадо пёстрых коров.
- Wonderful!!!
- Мы это место ещё неделю назад нашли.
- "Мы", - усмехнулась Агашка, - что ты без меня способен найти?
  Дальше было всё обычное - установка палаток, для которых Матвей нарубил еловых лап, а Володя наворовал сена, сбор дров, чистка картошки, маринование мяса. Луиза и Агаша вовсю болтали между собой, то по-русски, то по-английски. Матвей обращался ко всем с короткими спокойными репликами. Володя молчал.
- Мы не будем ловить рыбу, нет? - спросила Луиза, подойдя к нему.
- Кто ж её днём ловит? - отозвался Матвей. - Вечером. На закате. А сейчас шашлык забацаем.
- Шашлык - это кавказская еда, правда?
- Первоначально - да, - сказала Агаша, - но русская кухня активно впитывала в себя различные влияния в течение сотен лет, общаясь с соседними народами...
- Володя, - тихо спросила Луиза, - ты грустный?
  Она обняла его за талию, и он тоже её обнял.
- Я не грустный. Я просто задумался.
 - О чём?
- Как надеть мясо, конечно! - заявила Агашка и нагло сунула Володе в руки шампуры.
- Эй, ты! - грозно крикнул он. - Бывшая старая дева! Слишком борзо себя ведёшь!
  Он бросил шампуры на землю и бросился за Агашкой - с целью врезать ей по тощей заднице. Агашка завизжала и помчалась вверх по пологому берегу, на луг, к коровам. Коровам не понравилось движение на их территории. Они мрачно повернули рога в сторону нарушителей. Самая большая, видимо, лидер стада, тяжело шагнула, брякнув колокольчиком.
- Поворачивай назад! - крикнул Володя. - Коровам тоже не нравится твоя личность!
  Агаша послушалась, и тотчас попалась Володе в руки. Он шлёпнул её от всей души - смачно и с оттяжкой. В ответ она ловко дала ему пендаль и побежала в другую от коров сторону. Догонять не пришлось долго - Володя уже в девятом классе имел первый юношеский разряд по лёгкой атлетике, в то время, как Агашку пожизненно освобождали от физкультуры (оперированный порок сердца). Поймал, повалил на сено, надавал по филейным частям, вырвал резинку из правой косы. Потом намотал эту косу на руку и в таком виде привёл девушку к костру.
- Вот так надо воспитывать обнаглевших баб! - сказал он, и толкнул задыхающуюся от хохота Агашу на Матвея.
   Луиза тоже смеялась, Матвей просто улыбался. Наблюдая за беготнёй и экзекуцией, они успели нанизать мясо на шампуры, обсудить рецепт маринада и откупорить бутылку наливки, конечно же, из погреба Нестеровых.
- Ты такой агрессор, оказывается, - сказала, смеясь, Луиза, - антифеминист, да?
- Какая она феминистка? - Володя насмешливо показал на Агашу, заплетавшую косу, средним пальцем, - то носилась со своей девственностью, как дурень с писаной торбой. Теперь носится со своим теоретическим замужеством...
- Рыбаков, это не твоё, конечно, дело, - не менее насмешливо ответила Агаша, - но моя девственность осталась со мной. Обломайся!
- Правда? - удивилась Луиза. - А сколько тебе лет, Агаша?
- Двадцать два.
- Двадцать два - вёрджин? О, это же вредно для здоровья.
- Ещё как вредно, - подтвердил Володя, - Матвея затерроризировала и за меня собралась приняться. Не выйдет!
  Он показал Агаше "фак". Но Матвей сунул ему в эту же руку два стаканчика с наливкой:
- Пей и угощай Луизу.
  Наливка благоухала ягодами и счастьем. Пирожки Володиной мамаши (с картошкой, капустой, грибами и яйцами) имели вкус безмятежного детства. Агашины запечённые бутербродики разлетались с потрясающей скоростью. Кудрявые облака отражались в густой воде и касались верхушек меланхоличных ив.
- Матвей, пора картошку закопать, - приказала Агаша.
    Он закопал полтора десятка картофелин в горячую золу по краям костра. Луиза помогала - ей было интересно. А Володя не помогал. Он блаженно тянул сквозь зубы наливку, любовался рекой и изредка хлопал на себе комаров. Луиза вытерла руки извлечённой из сумочки влажной салфеткой и села с ним рядом. Они поцеловались. Поцелуй был такой долгий, что, очнувшись, Володя и Луиза увидели друзей в реке. Агашка старательно гребла руками и ногами, как семилетнее дитя, Матвей придерживал её, как добрый папа.
- Вам придётся самим переворачивать шашлык, - сказал Матвей. - Я учу Агашу плавать.
- Японцы говорят - посмотри, какова женщина в плавании и танцах, и ты узнаешь, какова она в любви, - ехидно сообщил Володя.
   Луиза не дала ему продолжить - снова погрузила в поцелуй, ещё более длительный, сладкий и острый, во время которого руки Володи сами поползли по её бёдрам, а пальцы Луизы настойчиво затеребили ремень Володиных джинсов, и если что портило удовольствие, то только комары, суки.

    Во время шашлыка снова пили наливку, после шашлыка фотографировались и купались все четверо, потом, разморённые, легли отдохнуть в палатках. У Матвея с Агашей была чинная тишина, поэтому Володя сначала тоже шептал: "Луиза, здесь же всё слышно!", но очень недолго. Конечно, здесь не так комфортно, как было в твоей белой спальне, Луиза, или на моём многоопытном диване.
- Зато сеном пахнет, - сказала Луиза.
- Я его постелил под дно палатки. Ты же мечтала.
- Фэнтэстик!
   Нет более приятного и полезного времяпровождения, чем сон на природе - после вкусной еды, алкоголя, купания и секса. Но даже сон не мог сравниться со зрелищем, которое увидела Луиза, высунувшая голову из палатки. На берег опустился закат. Отчаянно розовый, даже малиновый, он расплавил воду в речке и превратил её в абсолютно новую субстанцию - непрозрачную, тяжёлую, как ртуть. Малиновая река с пурпурными бликами, золотые, оранжевые и перламутровые переливы в небе. Закат, казалось, можно было есть ложкой, как кисель и заворачиваться в него, как в плед.
- О, май год! - прошептала Луиза.
- Проснулись? - спросила Агаша.
   Она ходила по самой кромке берега, босая, в клетчатой рубашке, завязанной на пупке, в венке из ромашек.
- Сплести тебе венок, Луиза? Вовка сфоткает тебя в венке и на фоне заката, будет очень красиво.
  Луиза крикнула - да, а потом растолкала Володю - скорей, скорей, смотри!
- Что там такое, дарлинг?
- Посмотри, какое небо и вода! - Луиза взяла его руку, сцепила его пальцы со своими. - Это же точно как в стихах: "Выткался на озере алый свет зари...", русский поэт Есенин, помнишь?
- Помню. Я за это стихотворение в одиннадцатом классе пару получил. Лень было учить.
 Луиза прочитала стихотворение до конца, и Агаша сказала, что она - настоящая артистка, такая поставленная мелодекламация. К тому времени у Агаши был готов венок для Луизы, а у Матвея - удобное место рыбалки. Забрасывали крючки, фотографировались, пили наливку. Были упоённо счастливы, пока Володе не позвонила Верка.
- Привет, Володька!
- Привет, - ошеломлённо ответил Володя.
- Это Вера. Котина. Узнал?
- Ну, да. Что-то случилось у тебя?
  Володе было неудобно разговаривать - Матвей сидел рядом и пока не подозревал, что звонит главная боль и кошмар его жизни.
- Я сейчас в Питере. Через пару дней тут открывается кинофестиваль. Мы презентуем наш фильм. Ты же слышал, наверное, меня пригласили в кино?
  Матвей уже услышал голос по телефону, узнал или догадался, и Володе нечего было скрывать. Ужас и тоску с лица Матвея теперь ничем не уберёшь.
- Слышал, а как же. Разве фильмы делают так быстро?
- Нет, конечно. Мы отсняли всего три эпизода. Покажем их в качестве рекламы. Я буду там говорить речь, ну, и мэтр, конечно. По правилам фестиваля я могу пригласить четыре персоны. Номера в отеле бронированы уже. В общем, я тебя приглашаю с твоей американкой.
- Откуда ты про неё знаешь?!
- Ой, не поверишь, как мир тесен. Мой встречался по бизнесу с парой-тройкой дядек, пошли все вместе в ресторан. Один дядька оказался муж твоей бывшей Зиночки Андреевны. Он рассказал, что  к тебе невеста приехала.
- Да уж, как мал наш земной шарик.
- Приезжайте. Ей интересно будет посмотреть Питер. Тут до фига всяких дворцов, музеев.
- Спасибо. Я спрошу Луизу и перезвоню.
- Ты это... Нестерова тоже можешь позвать. И его очкастую красоту. У меня же на четыре персоны бронь.
- Знаешь, Котина, - возмутился Володя, - ты дура, что ли? Это уже полный садизм!
- Почему? Взрослые люди должны вести себя цивилизованно. Мой сам предложил - пригласи их, ведь всё давно прошло.
- А ты что,  уже вышла  за него?
- Нет. В сентябре свадьба.
- Слушай, а ты святое учение ислама принимать будешь? Иначе он на тебе не женится. Зуб даю.
 Верка помолчала секунду и сказала:
- Я уже приняла.
  Володя не смог сдержаться, захохотал:
- Ну, ты, мать, жжёшь не по-детски!
- У меня просто нет предрассудков и предубеждений, я свободная личность. Кстати, о садизме... я тут видела в списке участников фестиваля... Нонна Мазовецкая, это же твоя великая любовь?
- Ну, - грубо ответил Володя.
- Тем более есть повод приехать. Чтоб она увидела тебя с кавайной девочкой и лопнула от злости.
  Володя ещё раз пообещал перезвонить и, обернувшись, увидел безмятежную улыбку Луизы, напряжённую грусть Агаши и затылок Матвея, сосредоточенно ковырявшегося в банке с червями.
- Тут звонила одна свободная личность. Приглашает нас в Питер. От доброты души своей забронировала отель на четыре персоны. Луиза, поедем?
- О, Сент-Питерсберг? Конечно! Это город моей мечты, ты же знаешь, Володя! А кто приглашает?
- Бывшая жена Матвея. Она человек цивилизованный, поэтому приглашает Матвея с Агафьей тоже.
- Ещё чего! - возмутилась Агаша. - И придёт же такое в башку - сначала наплевала человеку в душу, а теперь решила "дружить домами". Гадина!
- Здесь нет никакого злого умысла, - сказал Матвей, не оборачиваясь, - она несчастная одинокая девчонка. У неё никого нет на свете, понимаешь? Ни родителей, ни брата, ни сестры. Ни одного друга. Был один я, ну, и Вовка, потому что он мой друг. Не она меня бросила, я её бросил одну в чужом городе...
 Матвей резко замолчал, как выключенный телевизор. Забросил удочку. Тотчас клюнула рыба - плотва величиной с некрупную кошку.
Через пару минут Верка получила смс-ку от Володи: "Мы с Луизой приедем. Дай адрес отеля. Вторая пара отказалась".


Глава 26.  "...  море волнуется раз, волнуется два..."

    Верка встречала на ступенях белого здания, похожего скорее на строения даун-тауна "города ангелов", чем на традиционные питерские колонны-арки-потёртые фасады. Платье на звезде было белое, в пол. Ветер чуть поигрывал его складками и лентами. Поп-певички устраивают в своих клипах искусственный ветер - для романтики и шика. А на Веру сама природа работала. И дорогие стилисты, конечно - волосы звезды были уложены неестественными инопланетными волнами.
  - Это она? О, какая красавица! - воскликнула Луиза. - Она была женой Матвея? Не могу поверить...
- Привет! Привет! - Вера поцеловала Володю, и - не успел он представить Луизу - её тоже.
  Их обдало таким каскадом фешенебельных ароматов, что у Володи голова закружилась.
- Как вы устроились? Нравится отель? Ходили на завтрак? Наш водила аккуратно довёз?
  Володя не успевал отвечать. День обещал быть жарким - и по раскалённому, совершенно не северному небу судя, и по скачущим в глазах Верки огонькам.
- Сейчас, Заман спустится, и посидим в ресторане. Я ещё ничего не ела с утра. Была фотосессия для фестиваля...
  Не дожидаясь, опять же, реакции со стороны своих гостей, Верка вытащила из кружевной сумочки белый мобильник в блестяшках (неужели брильянты, спросил себя Володя), крикнула в него: "Слушай, ты скоро? Мои приехали!", повернулась к Луизе, спросила: "Как тебе Россия, нравится?", не дожидаясь ответа, извлекла пачку сигарет и сказала: "Володь, прижги мне..."
- Дай зажигалку. Я не курю, - сказал Володя, подумав, что Верка как будто обглоталась колёс - слишком много движений, слишком странные глаза.
- Правда? Ты же с шестого класса курил.
- Всё когда-то кончается.
- А я не могу бросить, - сказала Верка, выпуская дым из угла рта, - с Зелениным, мудаком несчастным, подцепила эту гадость. Жизнь переполнена стрессами, как тут бросишь?
- Спорт, - посоветовала Луиза, - особенно джоггинг. Хорошо снимает стресс.
   Верка скорчила рожу, но не успела высказать своего мнения о джоггинге. Появился её миллионер, и Верка стала представлять, знакомить, смеяться, кривляться, виснуть на руке то у любовника, то у Володи. Луиза, не знавшая Верку прежде, просто улыбалась. А у Володи мурашки по коже бежали. Матвей был прав там, у речки, хотя Володя думал тогда - изображает исусика всепрощающего, обижает ни в чём не повинную Агашку (она потом ночью плакала у костра, Матвей и Луиза спали, а Володя вылез из палатки, чтобы отлить, и  успокаивал зарёванную девчонку, гладил по голове, поил холодным чаем). Матвей был прав, Верка Котина - сошедшая с ума от одиночества глупая провинциальная старшеклассница. Как цеплялась ты косой за ветки, так и продолжаешь, только некому тебя отцеплять. Виноват Матвей. Вообще, во всех бедах женщин виноваты мужчины. Но как ни парадоксально - во всех бедах мужчин виноваты женщины.
  - Вы не смотрите на нас, заказывайте, что хотите, - говорила Верка, - я просто вес сбрасываю, а у Замана язва, мы едим всякую фигню диетическую. Володя, бахнешь грамм сто пятьдесят за встречу?
- В одно рыло, что ли? Это не по-русски, - ответил Володя.
- Ладно, нам с Луизой по бокалу "Вдовы Клико". 
  Верка и Луиза говорили быстро-быстро, возбуждённо делились впечатлениями - фестиваль, Сент-Питерсберг, журналисты, мосты, канал НТВ, Достоевский... Иногда Галаев включался в беседу: а вы из какого города, Луиза, я бывал в Лос-Анджелесе, а ваш отец занимается бизнесом... Володя молча жевал какой-то салат с каким-то жарким, и ему казалось, что он смотрит тупорылый российский сериал о жизни олигархов и звёзд, мать в Волчанске пялится в такую херь целыми вечерами. Кто-то очень жестоко подшутил надо мной и Веркой. Есть такая книжка классическая, написанная на моей будущей родине - мальчик-принц и мальчик-нищий смеха ради поменялись одеждой и местожительством. Дорого им обошлась эта шуточка, особенно принцу, окунувшемуся в грязь и голод. Мы с Веркой в лучшем положении - нищие, которые влезли незаконно во дворец и не знают, как правильно кушать за богатым столом.
  - Пойду я перекурю, - сказала Верка, - Володь, пойдём, просто постоишь со мной за компанию.
  Они вышли на крыльцо фешенебельного ресторана, в котором курить нельзя.
- Твой миллионер мог бы отвезти тебя в ресторан с залом для курящих, - сказал Володя.
- Он слишком правильный. Сам не курит и не переносит, - Верка втянула дым и добавила с усмешкой, - мне всегда везло на правильных мужиков. Он тебе нравится?
- У меня обычная ориентация. Мужики никогда не привлекали.
- Ну, не тупи, Рыбаков! Чисто по-человечески - нравится?
- Не знаю. Я ещё не понял. Наверное, все завидовали бы тебе. Богатый, правильный, и рожа симпатичная.
- А Нестеров почему не приехал? До сих пор обижается?
- Представь себе.
  Верка презрительно пожала плечиком:
- Провинция задрипанная. Никакой толерантности. Что ж он не женится на этой, как её?
- Скоро женится.
- Лучше никого не мог найти. Всегда он был какой-то... как из среднего века, на всю крышу простуженный.
- Если бы ты вернулась, он бы расстался с ней, даже на минуту не задумываясь.
- Вернуться? - вскричала Верка и засмеялась нервным смехом. - Туда? В эту жопу мира? Прикалываешься, что ли, Володя? Ты бы сам вернулся туда?
  Володя вздохнул:
- Нет, конечно. Но я - другое дело.
- Какое другое? Ты тоже нашёл, где лучше. Кстати, она очень классненькая. Такая весёлая.

   По дороге на презентацию неприятные тучи в Володиной голове рассеялись. Лимузин стремительно мчится, в салоне пахнет кипарисом. Мы четверо очень мило общаемся. Заман сказал, что сразу подумал - в Луизе есть итальянская кровь. У неё глаза и зубы как у Джины Лоллобриджиды, помните такую актрису из старых фильмов? Луиза сказала, что не верит, что Заман с Кавказа. Он светлеё, чем Володя. Верка сказала, что у Володьки оторвалась пуговица на рубашке, аж пупок видать, сними, я пришью. Ты что, ходишь везде с иголками и пуговицами, жена олигарха, спросил Володя. Представь себе, да, сказал Заман, и меня она не раз выручала. Ну да, как же Золушке  без иголки, съехидничал Володя, но рубашку снял. Вот задержит вас полиция за то, что возите в центре Питера пассажиров топлесс, будет вам презентация. В динамиках, правда, играло не в тему, как будто из Володиных грустных мыслей:

                Закройте обратно Америку
                В нашей гавани паника,
                Когда ты идёшь по берегу
                Море волнуется раз,
                Волнуется два,
                А ты танцуй, дурочка, танцуй,
                И улыбайся,
                Тебе же всё это, действительно, идёт,
                Не сомневайся...

   Но Верка в текст не вслушивалась. Откусила зубами нитку, как делала это в девятом классе, зашивая Володе и Матвею перед лыжными соревнованиями разорванные варежки, и сказала насмешливо:
- Надевай, поэт с рваным пузом!

    Луизе всё очень нравилось - светлый зал с дизайном в стиле арт-нуво, огромный цилиндрический экран, световые эффекты. Она была как-то на презентации фильма в Голливуде. Не намного шикарнее, между прочим. Возьмём по бокалу шампанского?
- Я сам принесу, - сказал Володя.
   Ему мероприятие казалось тоскливым, как провинциальные поминки. Чем больше собиралось народу, тем больше Верка кривлялась, хихикала, висла на руке у Галаева. И представляла Володю всем знакомым и незнакомым: "Владимир Рыбаков, американский поэт русского происхождения". Володе страшно хотелось смотаться отсюда или же напиться в лоскуты. Но подавали только шампанское, которое в синтетической обстановке пахло чем-то противным, вроде жидкости от комаров. Неся очередные два бокала (Верка отказалась пить - "скоро моя речь", а Заман вообще не пил "язва мучает, сволочь, пора ехать в Баден"), Володя услышал знакомый голос и остановился.
   А ведь он знал. Должен был настроиться. И настраивался и в поезде, и в отеле, в процессе любви с Луизой, и утром, когда проснулся раньше Луизы и смотрел на прозрачное питерское небо. Но как только увидел - рот пересох, в виске закололо, руки стали холодными, как у покойника, зато ниже дизайнерского ремня, присланного в подарок Машей Блэкхилл, разгоралось неистовое пламя.
 Она стояла боком, и Володи не замечала. Без Виктора Михайловича, с неизвестными Володе девушками, дамами, господами, старичками. Никаких инопланетных волн на голове. Лунные волосы падают на обнажённые плечи, и светятся, как тогда, в их первую встречу. Платье очень простого покроя - вторая кожа на ошеломительном теле. Цвет платья очень сложный - смесь перламутрово-розового, который бывает внутри морских ракушек с нежно-серым, как пепел от сожжённого письма. Мейк-ап очень простой - чуть-чуть туши на ресницах и блеска на губах. Туфли очень сложные - серебристые, в гроздьях блестящих камней. Она обернулась, как будто почувствовала взгляд Володи. И сразу пошла к нему. Очень простая улыбка, очень сложные блики в глазах.
- Володя? Ты какими судьбами здесь? О, я так рада тебя видеть!
   Володя сглотнул с трудом. Всеми силами гнал из мыслей  босые ножки, заброшенные в изнеможении на стенку, отделанную лакированными планочками, яростный оргазм под театральные аплодисменты, полубезумный взгляд, бродящий по бледному небу над психбольницей. Нарочно воспроизводил в воображении рожу Виктора Михайловича и его голос: "Научитесь сначала любить женщину по-настоящему, душой, а не членом. Тогда я вам её уступлю. Если она захочет, конечно, что очень сомнительно"...
- Меня пригласила Вера Нестерова.
- А, эта... я помню, ты говорил - жена твоего друга... Слушай, ну расскажи же! Ты съездил в Штаты? Я видела репродукции с твоих росписей в одном сетевом журнале по искусству... моя знакомая, девушка-искусствовед поместила их в статье о молодых художниках нашего города...
- Научный фонд штата Калифорния дал мне стипендию на обучение. Я еду туда в конце августа, - сказал Володя, не глядя на Нонну, - буду учиться, потом останусь работать в русском издательстве.
- Навсегда уедешь? - спросила Нонна с такой искренней грустью, что у Володи едва не брызнули из глаз злые отчаянные слёзы.
- Да.
- Но как же... а я? Мы ведь хотели вместе поехать. Помнишь, когда я болела.
  Володя молчал, не смотрел на неё. Но и не плакал, чёрт возьми.
- Ты обиделся, что ли, Володя? Но я тогда... я же была полный псих. У меня побежали глюки, и начало колбасить... я ушла, чтобы ты не наблюдал эти гадости. Виктор-то привык меня вытаскивать...
- У меня в Штатах девушка. Я буду с ней жить, - после упоминания Виктора Володе было очень легко сказать это.
  Он даже осмелился поднять глаза.
   Из зрачков Нонны вырвался сноп искр - такие эффекты бывают только в кино с хорошей компьютерной графикой. Но видел искры только Володя. Луиза, подошедшая в момент немой сцены, ничего не заметила. Взяла Володю под локоть:
- Ты так долго! Мистер Галаев хотел представить тебя какому-то своему другу, тоже из Юнайтед Стейтс...
- Вот это - она? - спросила Нонна, кивнув на Луизу сверху.
   Ей было легко - сверху. Со своих ста семидесяти четырех сантиметров - на Луизу, метр шестьдесят.
- Ты меня поменял на этот толстый гамбургер?
   Володя ничего не ответил. Он повернулся к Нонне спиной и пошёл вместе с Луизой, ожидая, что Нонна дико заистерит, а то и бросится душить Луизу. Но сзади была тишина. Володя сумел даже не обернуться.
- Кто это была? - спросила Луиза. - Мне показалось, она сказала, что я толстая? Что ты молчишь, Володя?
- Это Нонна Мазовецкая. Которую я раньше любил, а теперь ненавижу.

   Презентация, экскурсия по Питеру с Веркой и Луизой (Галаев уехал на деловую встречу), ночной клуб - всё пролетело мимо сознания Володи. Как будто продолжали крутить перед ним отрывки из фильмов, как это было на презентации: лица, облака над крышами дворцов, синяя рябь на реке, сигарета в Веркиных пальцах, мороженое в руке Луизы, искусственный дым над танцполом, коктейли, бенгальские огни... Он думал о Нонне. Он вспоминал то, чего вспоминать нельзя, если не хочешь уйти в безвременье, тоску, чёрный мрак. Ведь ты обманываешь, Нонка. Ты снова обманываешь, манишь меня, как чёртова русалка, чтобы утащить в глубину, защекотать, заморочить и топить ударами хвоста. Я больше не поддамся тебе, Нонка, делай, что хочешь, хоть свяжи меня по рукам и ногам и возьми в плен - я от тебя убегу.
- Володя! Damn! What are you thinking about? Меня надоело... мне надоело, shit!
   Он очнулся от того, что Луиза стала хлестать его по щекам, прямо сидя на нём, и Володя не мог вырваться, голова моталась от ударов, но был даже рад этому - чувствительность вернулась.
- Луиза, ты что, ханни? Ты плачешь?
- Я не каменная, терпеть это! Ты целый день как зомби, не разговариваешь, смотришь насквозь меня... Я всё понимаю, ты,  son of а bitch! Ты увидел эту cunt, и стал от неё, как... ушедший с ума!
  Луиза спрыгнула с него, стала, рыдая, натягивать на себя пижаму. Володя бросился обнимать её, но Луиза отталкивала его и плакала. Никогда ещё Володя не видел ни одной американской девушки плачущей. А особенно Луизу. Луиза так же не сочеталась со слезами и истерикой, как Нонна со смехом и мороженым.
 - Господи, детка, прости меня. Ты права. Я весь день думал об этой чокнутой.
- Fuck off! I hate you!
- Прости. Я не тосковал о ней. Я просто увидел её и вспомнил всю ту боль... знаешь, она так сильно обидела меня... хочешь, я тебе расскажу?
- Хочу.
   Зажгли свет, откупорили виски, вытащили из холодильника лёд. Володя рассказывал, Луиза всхлипывала. Потом перестала всхлипывать и стала смотреть на Володю прежними, безумно влюблёнными глазами. Как это было у них в самом начале, в Лос-Анджелесе.
- Твоя история - настоящая русская страсть, как жаль, что он умер, кто сможет лучше него описать это?
- Я не хочу больше проклятых русских страстей. У меня половина души сгорела от этого.
  Луиза поставила недопитый стакан и обняла его. Володя поцеловал её так, как никогда не целовал Нонну - нежно. А нежность и страсть - персонажи из совсем разных пьес.

Глава 27.  "... всегда буду делать то, что считаю нужным..."

    Во второй части фестиваля должны были выступать спонсоры, и Заман Галаев в том числе. Он собирался в своей речи объявить официальную дату свадьбы с Верой - 28 сентября. Вера готовилась больше, чем к своей вчерашней речи. Причёску делал французский стилист, которого специально для этого доставили накануне из Парижа. О платье и говорить нечего. Каскад натурального шёлка цвета мяты и "пачка денег того же цвета", добавил вслух Володя. Верка довольно засмеялась:
- У тебя комплекс голодного детства, Рыбаков, - сказала она, - везде деньги мерещатся. Человек меня любит. Это так трудно понять?
  Страстно любящий подошёл к невесте в мятном шёлке и её американским друзьям (до того он беседовал с другими спонсорами и их любимыми девушками в разнообразных шелках) и сказал, что Володя и Луиза просто обязаны прибыть на свадьбу.
- Это вряд ли, - сказал Володя, - мы будем учиться.
- На три дня-то можно выбраться? Хотите, я позвоню ректору вашего университета?
- У тебя с ним тоже общий бизнес? - спросила изумлённая Луиза.
- Нет, с его старшим сыном.
  В это время хорошенькая невыразительная девушка с бэйджиком распорядительницы фестиваля тронула Володю за рукав.
- Господин Рыбаков? Вас просили спуститься вниз.
- Кто? - удивился Володя.
- Сюрприз, - улыбнулась девушка.
- Мазовецкая, конечно, - сказала Верка, - её штучки.
- Не ходи, - посоветовал Заман.
  Но Володя пошёл, потому что чувствовал свою силу, потому что очень хотел послать проклятую к её рогатым покровителям - не за глаза, а в лицо, наконец.
   Сюрприз, сказала девочка с бэйджем? Не то слово. У подножия белых ступеней стояла карета. Настоящая, как из восемнадцатого века, запряжённая живыми лошадьми. С позолотой на дверцах. С открытым верхом. С кучером в ливрее. В карете сидела самая красивая в мире девушка, в наряде совсем не из эпохи карет. На ней было то самое платье цвета электрик, в котором Володя увидел её впервые, прижавшейся к изрисованной стенке грязного подъезда.
- Поехали? - спросила Нонна, протянув руку.
- Куда? - спросил Володя.
  И руку её взял, забыв все ругательства, которые припас, слёзы, которые пролил, бессонные ночи и бутылки, опустошённые во время этих ночей.
- Куда-нибудь. Мир большой. Вот, читай.
  Она протянула Володе свой мобильник, в котором светилась СМС под заголовком "Отправленные": "Виктор, прощай. Я ухожу к Владимиру Рыбакову. Теперь навсегда. На развод подам сама".
- Послушай, но я ведь...
  Луиза не дала ему договорить. Схватила за запястье руки, которой он держался за край кареты. Оттянула назад и крикнула Нонне:
- Оставь его в покое, fucking slut! Я тебе не позволю над ним издеваться! Stuff yourself! Пошла на ***!
  Стоявшие на крыльце звёзды, суперзвёзды, полузвёзды и вообще не звёзды разразились аплодисментами - погромче тех, какими одаривали вчера шедевры киноискусства. Нонна усмехнулась. И сказала, глядя в лицо Володе:
- Ты думаешь, она любит тебя? Что она в этом понимает? На что она способна ради тебя?
  Она встала во весь рост.
- А я способна.
  Открыла дверцу, спрыгнула на асфальт и вдруг стянула через голову платье. Володя уже видел такое однажды - в утреннем свете, падающем в обгорелое окно. А толпа на ступенях не видела, поэтому ахнула. Нонна пошла по дорожке прочь от кареты и ошалелых зрителей - в одних туфлях с серебряными каблуками, держа руки сзади, слегка на отлёте. Это было живое воплощение Володиной росписи, там, далеко, на стене старинного особняка, в городе на берегу Оки...
- Пойдём! - крикнула Нонна, глянув через плечо.
  Непонятно, кому крикнула - Володе, Луизе или охраннику, который уже бежал к ней, держа впереди рацию, как распятие, должное защитить от нечистой силы. На ступенях ликовали, возмущались, аплодировали, визжали... Володя не слышал. Он помчался в противоположную сторону, в неизвестную ему улицу, в шум автомобилей, блеск стекла, сверкание фонтанчиков. Луиза догнала его. Он сидел на подножии какой-то статуи, прижав кулаки к глазам, и так тяжело дышал, что Луиза испугалась.
- Володя... тебе плохо? Мне вызвать амбуланс?
- Нет. Вон киоск, купи мне, пожалуйста, сигарет.
  Луиза не осмелилась спорить. Пошла, купила пачку и зажигалку. Потом сидела рядом, молча гладила Володю по спине, вдыхала ядовитый дым и думала - можно всю жизнь прожить с этими русскими, идеально говорить на их языке, тысячу раз плакать над их книгами, и всё равно не понять их. Никогда не понять.

   Истекало лето. Луиза давно уехала. Володя потихоньку собирал свои вещи, кое-что раздарил мужикам из бригады Бука, кое-что просто выбросил. Съездил к квартирной хозяйке, повёз плату за август и сообщил, что съезжает - навсегда.
- Не надо денег за август, - грустно сказала хозяйка, - ты же мне полный ремонт сделал, Володенька... Где я теперь найду такого хорошего жильца?
- Найдёте, Любовь Александровна. Квартира прекрасная, даже моей американской девушке нравилась.
- А там - уже нашёл, где будешь жить?
- В кампусе. Это студенческий городок такой, все живут в коттеджах. Но я буду у девушки. Через стенку от вашей внучатой племянницы Маши.
- Дай бог, дай бог...
  От заказов Володя отказывался, целыми днями бездельничал, утром загорал на городском пляже, вечером посещал курсы английского (не те, на которых Нонка его осрамила, конечно). Не курил, не пил, в общем, жил в некой сладкой прострации, как бы выжимая остатки лета и остатки России. Наверное, так бывает у женщин за две недели до родов, думал Володя сам о себе, и усмехался.
  Погода стояла необычно тёплая для конца августа, как, впрочем, всё то безумно жаркое лето. На окне постоянно жужжали осы. Глядя на них, Володя писал стихи в блокнот, перепечатывал, вечерами читал Луизе по скайпу.
  В один из вечеров, вернувшись с курсов, Володя обнаружил у своей двери незнакомца - тот ждал, прислонившись к грязной стене. Высокий старик в дорогом костюме и галстуке с зажимом, на котором поблёскивал в прокуренном полумраке немаленький брильянт.
- Здравствуйте. Вы - Владимир Рыбаков?
- Я. Если вы насчёт заказов...
- Я насчёт Нонны Мазовецкой.
  Володя шарахнулся назад, как будто в лицо ему ударил язык пламени. Адского пламени, конечно, какие ещё ассоциации могло вызвать это имя.
- А вы ей кто?
- Юрий Александрович Мазовецкий, - сказал старик, протягивая Володе ладонь, - я её отец. Нонна очень больна. Я знаю, что вы думаете обо всём этом... я вас просто прошу - навестите её. Она в клинике.
- Зачем? - почти взмолился Володя. - Ведь только хуже для неё будет...
- У неё депрессивное состояние. Ничем не снимается, даже сильными барбитуратами. Она плачет и плачет, вчера утащила у медсестры из сумки зеркальце, разбила и осколками пыталась порезать себе вены. Врач сказал, что, может быть, ей станет лучше, если она повидается с вами.
- Слушайте, я вас, конечно, понимаю. Это ваша дочь, и вам её жалко. Но я тоже живой. Она мне все нервы вытянула. Если я до сих пор не лежу в этой же клинике...
  Соседская дверь открылась, и баба с сивой химией яростно крикнула:
- Задолбали бормотать на лестнице, без вас давление двести на триста, щас ментов вызову, алкаши проклятые!
  Отец Нонны быстро подтолкнул Володю в спину, через минуту они были во дворе. При закатном свете Володя увидел, как сильно его сходство с дочерью, притом, что Нонна была на сорок лет моложе. Особенно выражение глаз - упрямое, слегка безумное.
- Ведь это от тебя она собиралась родить? - спросил Мазовецкий.
- Да. Она и тогда меня обманула. Сказала - не от меня.
- Знаешь, лично я был бы очень рад, если б она родила от тебя. И жила бы с тобой. У тебя нормальный, человеческий вид. В отличие от всех, с кем она общалась в последние пять лет.
- Спасибо. Но  у меня есть невеста. Через неделю я уезжаю в США. Понимаете, всё кончено, и я больше не хочу никогда...
- Я тебя не прошу жениться на ней. Просто сходи в клинику.
  Володя понял, что Мазовецкий не то, что не отвяжется - может и пистолет к виску приставить. Такой у них стиль жизни - душить воображаемую соперницу при толпе свидетелей, заставлять всю семью делать зарядку на террасе, раздеться на улице в центре Питера, под пистолетом везти любовника дочери к ней в дурдом.
- Ладно, я завтра схожу.
- Сейчас.
  Пришлось ехать сейчас.

   Вовсе не потому, что Нонна стала анорексично худой, с серыми кругами вокруг глаз, с потрескавшимися губами. И не потому, что она ежеминутно то плакала, то смеялась. Всё это Володя уже видел. Не из-за этих мелочей, и, конечно же, не из-за Луизы Володя почувствовал, что разлюбил Нонну...
- Неужели ты, ты мог продаться за пачку баксов? Нет, я даже не о деньгах. Ты полюбил эту девку, эту дворняжку, это ничтожество, откормленное пончиками... Или я совсем ничего не понимаю в жизни?
- Нонна, я и на сотую долю не люблю её так, как тебя любил.
- Тогда в чём дело? Захотелось спокойной жизни? Мещанской тишины? Чипсов под телевизор, твою мать?
- Нонна, ну что ты говоришь.
- Я не понимаю.
- Давай вообще не будем обо мне говорить, ладно? Я хочу доделать тот постер. Помнишь, где ты на берегу моря. Сегодня ночью дорисую, завтра отдам распечатать. Это будет мой тебе подарок. Ты там очень красивая.
- Я думала, ты его давно закончил.
- Тебе же надпись не нравилась. Бог есть любовь.
- Да. И сейчас не нравится. Бога нет. Если бы он был, я бы не сидела сейчас здесь... Кстати, ты знаешь, что по моему сценарию снимают фильм, и эту твою подружку, Верку, позвали туда тоже. Только на роль второго плана.
- Видишь, у тебя всё замечательно. И дальше так же будет.
- Притом, что я ушла от Виктора. Реально ушла, подала заявление на развод, вернулась к папе.
- К папе, наверное, не стоило.
- Но я ж заболела, Вовка, одной мне не справиться. Нет, отец - он неплохой. Он меня любит. И больше не пытается мной командовать. До него дошло, что мной командовать нельзя. Я всегда буду делать то, что считаю нужным.
  "Приходить, уходить, приближать к себе, целовать, выбрасывать, отдаваться, вытирать ноги", - мысленно продолжил Володя. Эта Ноннина фраза оказалась ключевой.
 - Ну, ладно, не буду тебя утомлять. Тебе спать надо, выздоравливать. Я завтра приду с подарком.
  Он пришёл с подарком, и ещё три раза потом приходил, в последний - в тот день, когда уезжал в Москву, в аэропорт. Вместе с ним пошла Агаша. Она нарисовалась с утра, как всегда, без приглашения,  с букетиком георгинов.
- А мне цветы даже некуда поставить. Я, видишь, с одним кофром остался.
- Компьютер тоже не берёшь с собой?
- Я всё ценное скинул на две флешки. А комп продал Юлдашу, это пацан из моей бывшей бригады, прикольный такой таджик. Сказал - будет по Интернету английский учить.
  Агаша нашла во встроенном шкафу бутылку из-под кетчупа и поставила георгины на окно.
- Это с нашего сада. Нестеровых, я имею в виду. Я сама их вырастила.
  Володя налил ей белого вина из коробки (он решил весь последний день в России пить, но не водку, а то до самолёта не доберёшься).
- Давай, на прощание.
- Мама представила твою кандидатуру на конкурс молодых писателей, - сказала Агаша.
- Больше некого было, что ли?
- Почему, было. Просто у тебя есть книга, и ты перспективен...
  Володя посмеялся, налил ещё вина и рассказал про Нонну.
- А ты молодец.., - уважительно сказала Агаша, - можешь держаться. Я думала, ты перед ней бессилен.
- Я ни перед кем не бессилен, чайлд, - гордо сказал Володя, и нажал Агашкин нос, как кнопку звонка, - я вери кул мэн.
  Агаша поехала с ним, правда, внутрь не пошла, осталась за оградой клиники.
- Я здесь, на остановке посижу, почитаю журнал.
  Соскучиться Агаша не успела. Володя появился через четверть часа. Не мрачный, не отчаявшийся, скорее, смущённый. На скулах у него горели красные пятна.
- Что случилось? - испуганно спросила Агаша.
- Ничего. Ничего страшного. Просто попрощались.
  Они молча ехали в троллейбусе, Володя смотрел в окно, а не на Агашку. Не рассказывать же этому недоделанному ангелу, как Нонна увела его на самую дальнюю скамейку, скрытую кустами: "По-настоящему здесь неудобно, но для минета на память..."
  На память, на память, как жаль, что не продаётся жевательная резинка для стирания памяти или чипсы со вкусом амнезии. Может, когда-нибудь люди придумают.



Глава 28.  "... я так больше никогда не буду…"

    Верка оттягивала посещение ванной, насколько можно было - причесалась, протёрла лицо кубиком льда, намазалась кремом. В окне было замечательное утро, и, радуясь ему, весело распевали райские птички в большой клетке. Верка насыпала им корма и вытащила из холодильника апельсины, чтобы выжать сок. Она не доверяла прислуге. Бывают разве на свете такие честные люди, которые не разбавят чужой сок водой? Может, и бывают, но они не работают прислугой.
   Соковыжималка и Верка работали одинаково механически, только вещь не думала, а девушка была вся напряжённая, одно слово, один жест могли сейчас взорвать к чертям её нервы. Зазвонивший телефон выполнил страшную миссию. Вера взяла и удивилась - неизвестный номер. С недавних пор её новый номер знало очень небольшое количество людей: Заман, режиссёры и их ассистенты, охранник, домохозяйка и пара приятельниц. В особую папку Верка переместила номера Леонида Зеленина, Матвея, Володи, двоюродного брата и Анна Павловны Нестеровой. Эти никогда не звонили, но мобильник мог их определить. "Никогда не давай номер чужим людям", - часто повторял Заман. - "Знаешь, как распространено похищение человека?"
- Алло! - отважилась Верка.
- Вера Аркадьевна Котина?- спросил неизвестный мужской голос.
- Вообще-то, по паспорту - Циглер. Ну, ладно, это я.
- Моя фамилия Волынский, может быть, слышали, "Алмаз-Банк"... Вера Аркадьевна, являетесь ли вы владелицей акций "Алмаз-Инвест"?
- Чего? - сердито крикнула Верка. - Вы где взяли мой номер?
  Она понесла мобильник, продолжавший бормотать, Заману, который просматривал свою электронную почту - как всегда, до завтрака.
- Это тебя. Уже на мой мобильник звонят со всякими акциями-шмакциями, твою мать.
- Вера, ещё раз я от тебя услышу хоть слово мата.., - договаривать он не стал, забрал мобильник.
   А Вера отправилась туда, куда боялась войти всю ночь. И ужасы ей снились, будили, тормошили во мраке: мертвецы, кровь, сверкающие ножи. Вещие, вещие сны - Вера вышла бледная, потерянная, села на диван и закрыла лицо руками.
- А это вовсе не мои были акции-шмакции, - сказал Заман, появляясь в двери. - Тебе родители оставили какие-либо ценные бумаги?
- Родители? Они же умерли. Я их не помню, - отсутствующим голосом сказала Вера.
  Она вытащила из пачки сигарету, быстро закурила.
- Ах, да! Какие-то бумажки были. Бабуля говорила - типа, родители в Сибири купили акции... Они валяются у меня там, на старой квартире.
- Ты даже не интересовалась дивидендами?
- Чем?!
  Он махнул рукой, ушёл к своему компьютеру, что-то кричал оттуда Верке. А она сидела, бледная, и длиннющими затяжками пыталась разогнать ужас. Не получилось. Заман быстро вернулся и стал объяснять про акции, дивиденды и фондовые биржи. Какие-то умники решили выкупить твои акции, потому что они резко возросли в цене. Продавать, конечно, не будем. Но надо съездить за ними, позаботиться о нормальном вложении дивидендов...
- Заман, я ничего не понимаю, честное слово, у меня башка кружится от этих разговоров! Я сделала тест, он положительный. Надо быстро найти хорошую клинику, где делают химические аборты. Я не думаю, что срок большой. Стопудово, это тогда, в Бадене. Я тебе говорила, плохой день, нельзя без резинки... Как назло, блин, такая непруха, за две недели до свадьбы!
   Верка вытянула вторую сигарету, но зажечь не успела - Заман отобрал и сигарету, и всю пачку.
- Ты с ума сошла? Какой аборт? Разве нам не на что содержать ребёнка?
- А кино?! Два фильма? Съёмки будут ещё долго, а меня через три месяца уже нельзя будет снимать...
- К чёрту кино.
- Да ты что?! - Верка вскочила и заорала так, как никогда в жизни не орала, даже в достопамятной ссоре с Матвеем на людном перекрёстке. - В такое кино зовут один раз в жизни! А этих детей можно наделать косой десяток!
- Я сказал - нет.
  Голова у Верки и без того покруживалась, уже не первый день. От крика и ужаса ещё и тошнота к горлу подкатила. Верка никогда в жизни не болела. А тут - дурнота в самый неподходящий момент.
- А я сказала - да! Это моя жизнь! Это моё тело! Не смей мне... меня...
   Зародыш, поселившийся в Верке, оказался  ещё сволочнее своего папаши - он как будто выключил её изнутри. Верка рухнула на персидский ковёр восемнадцатого века - бледная, как смерть.
- Ну, это нормально, - сказал домашний доктор, противно улыбаясь в лицо едва очнувшейся Верке, - В первом триместре беременности обмороки часто бывают... конечно, курение немедленно исключить...
- Скажите, - тонким отчаянным голосом спросила Верка, - а ведь бывает аборт по показаниям? По состоянию здоровья?
  Заман не дал доктору ответить.
- Сделаешь аборт - я тебя выкину, как паршивую кошку. И из дома, и из телевизора. Поняла?

  Юрист: Команды prompt и path объединяет то, что с их помощью можно сделать настройки в операционной системе. К сожалению, настройки, сделанные этими командами, сохраняются до момента перезагрузки компьютера. А у вас, уважаемый клиент, момент перезагрузки наступает в процессе причинения зла. Создавая зло, вы обновляетесь и функционируете.
Король: Если зло является способом существования индивида, можно ли считать его грехом?
 (Входит Шут. Он несёт в руках что-то, прожектор выхватывает этот предмет. Свет прожектора - красный по краям, изжелта-белый в центре. Экраны по бокам от сцены показывают объект, увеличенный в десятки раз. Это шляпа с приколотой к ней вместо пера или пряжки детской окровавленной ручонкой)
Шут: Вещественное доказательство доставлено!
Король: Разве это доказательство зла? скорее, одна из клеток памяти. Не я действовал, но мой разум.
  (Звучит ария Каварадоссо в компьютерной обработке. Как снег, падают сверху обрывки горящей бумаги. Запах, однако, не горелый - морем и водорослями веет на зрителей)
Гортензия, растущая в вазоне: А по мне, так людей вовсе не существует. Это фантомы, выдуманные нашими предками, от невежественности боявшимися сил природы.

- Володя! Ты не забыл?
  Володя быстро закрыл компьютерное окно, но Луиза заметила и засмеялась:
- Я знаю, что ты читаешь. Её пьесу в журнале.
   Володя пожал плечами. И Луиза тотчас обняла его за плечи:
- Пьеса - это всего лишь пьеса. Тем более, очень глупая. Почему в России любят такую ерунду?
- Да никто этого не любит. Редакторы печатают потому что, во-первых, хотят показаться продвинутыми, понимающими "такое трансцендентное мировосприятие"...
- Извини, я не поняла последнюю фразу, скажи по-английски.
- Я не знаю, как это по-английски. В общем, хотят показать, что они понимают эту чушь. Во-вторых, она известна в литературных кругах. Но я не думаю, что хоть один нормальный человек станет читать такие пьесы.
- А ты? Ты - ненормальный?
  Луиза взъерошила его волосы, а Володя поцеловал её, и оба мгновенно вспомнили: "Теннис! Мы же опаздываем на факультетский матч!"
  Володя в теннис играл посредственно, поэтому всего лишь болел - за Луизу, Грейс, Дэна и приятелей, которых завёл в своей группе. Они торопились, чтобы Луиза успела переодеться, поэтому имейлы от Руслана и Верки остались непрочитанными. А поскольку Луиза и Грейс выиграли у девиц с математического, и компания на радостях отправилась в рыбный ресторан, имейлы были прочитаны только следующим вечером. Луиза сидела по-турецки в кресле  с упаковкой маффинов, Володя читал ей вслух, из открытого окна доносились звуки, совсем не гармонирующие с содержанием писем: звонки скоростных велосипедов, громкая английская речь, смех и звучание кантри-песен по радио в Машиной половине коттеджа.

Кому: genium@yandex.ru
От кого: arefyev@rambler.ru
Тема: Руслан Арефьев

Привет, америкос! Как ваше ничего? Я тебя вполне понимаю. Сам учился на младших курсах в Гарварде. С ними можно ладить, хотя относятся к нам они, примерно, как мы к гастарбайтерам. Не любят русских, нигде не любят, и виноваты в этом мы сами: много пьём, брешем и выделываемся.

- О, как верно сказано! - воскликнула Луиза.
Володя молча показал ей кулак и продолжил читать.
"То, что ты уже завёл знакомых и даже друзей - отлично. Друзья для человека - как корни. Родственники, бабы - всё это херня, они поддерживают, когда им удобно. Особенно, бабы. Кстати, я слышал о твоей несравненной Н.М. Моя Диана упомянула её фамилию, я спросил: "Ты разве знаешь её?". Нет, ответила моя, но с ней встречается сын мужа тёти от первого брака. Н. уже встречалась с ним в ранней молодости и считалась официально его невестой. У них отцы - какие-то военные шишки. Потом Н. его бросила и выскочила за дядечку-продюсера. Но он, видно, был ранен в сердце не хуже тебя, и с радостью прилип к ней снова. Вся родня, конечно, в шоке. Она ведь лечилась в дурке, ну, и по ТВ показывали тот эпизод на кинофестивале в Питере. Я на днях пересматривал ролик в инете. У тебя крепкие нервы, Володя. Я бы не выдержал и побежал за ней, хоть в преисподнюю. Моего стиля девушка, есть в ней большая доза БДСМ.
Не хотел писать и вгонять себя в депру, но вышло к слову. Александру посадили. Дали семь лет, как за изнасилование. А на её место губернатор тут же посадил мужа своей племянницы. Суки! Писать Саше я не имею права - не родственник, не муж. И какой смысл писать? Она выйдет уже совсем другим человеком. Может, и не захочет смотреть в мою сторону. В общем, я наверное, исполню Дианкину мечту - женюсь. Ближе к лету. Мне надо настроиться.
На сайте БДСМ я находил немало дам, которые рекламировали себя, как "госпожи". Пару раз попробовал встретиться. Такая фигня, что больше неохота ставить над собой нелепые эксперименты.
Иногда приходит в голову, что вся наша жизнь - нелепый эксперимент.
На этом заканчиваю. Отвечай, как будет время и желание.
З.Ы. А свидание с родителями - ничего страшного, сделай протокольную рожу и улыбайся во все тридцать два. Помнишь, как в той поговорке: "Улыбайтесь, шеф любит идиотов". Они же думают, что все русские - умственно отсталые. А может, так оно и есть.

- У него своеобразные и интересные взгляды на жизнь, - сказала Луиза, - хотя много стереотипов. Мои родители не улыбаются всё время, как кретины. Это дешёвая философия, зачерпнутая из Карнеги.
- Почерпнутая.
  Голос у Володи был такой мрачный, что Луиза вздрогнула.
- Ты так расстроился из-за неё? Из-за того, что она вернулась к бывшему бойфренду? Володя, а ты говорил, что навсегда...
- Конечно, навсегда! - сказал Володя. - У меня крепкие нервы. Просто, знаешь... неприятно. Два месяца назад девушка лежала в психушке из-за любовной драмы. А сейчас вовсю разворачивает новую драму.
- Это её профессия, - сказала Луиза, - она драматург.
   Володя засмеялся, подошёл к Луизе за поцелуем и маффином. А потом вернулся к компьютеру и открыл Веркин имейл.

"Привет, Володя и Луиза!
Пишу, чтобы сказать - не приезжайте в конце сентября. Свадьбы не будет. Билеты ещё можно успеть сдать, эта сволочь Галаев не может аннулировать их, они электронные. Пусть хоть вам его бабки достанутся.
У меня всё очень плохо. Я залетела от этой сволочи по его вине, а может, он нарочно, кто его знает. Мне и раньше говорили, что у него есть на родине жена и дети, две девки. Мне было по фигу, подумаешь, пусть сидит эта нерусская жена у себя в горах, я её никогда не увижу. Он хотел, наверное, чтобы я родила пацана, у них такая вера, нужны только сыновья. Или просто красивую бабу в койку себе хотел. А на меня наплевать ему было, что я хочу кино, славу, не жить всю жизнь топ-моделью из Долгопропащенска. Я взяла и сделала аборт, думала - повыёживается и затухнет. Он же всегда мне угождал. Вытащил из депрессии, когда я была из-за идиота Зеленина чуть получше этой Нонки чокнутой.
А теперь у меня ничего нет. Свадьба отменена, из всех фильмов меня выбросили. Они все не хотят с ним ссориться. Он им денег давал, и дальше будет давать, а я что? Они мне сказали - красивых девочек много на свете.
Я вернулась в свою прежнюю квартиру. Сижу, как дура, и гружусь сама с собой. Думаю, может уехать в Израиль? Только у меня ведь не мама была из евреев, а отец. Не возьмут.
Если бы вы знали, как мне плохо. Охота пойти и утопиться.
Ладно, сворачиваюсь.
Целую."

- Какой ужас, Володя! Дай, я сама напишу ей ответ. Нет, лучше... у тебя есть её домашний номер? Я ей позвоню.
- Там сейчас шесть утра, она спит без задних ног.
- Окей, тогда я всё-таки напишу.

    Володя и Луиза выехали в полшестого утра, чтобы ехать без пробок. Родители Луизы жили в Саут-Бей, не близко, и Луиза заявила, что машину поведёт сама.
- Пожалуйста. Я не оголтелый антифеминист, и лучше посижу в Инете, чем крутить баранку.
- Ты всё равно обиделся.
- Откуда ты знаешь?
- Я по твоему лицу всегда вижу настроение.
  А вот я не могу читать настроение на лицах людей, подумал Володя. Или у меня рожа настолько примитивная, что сразу отражает эмоции. Или я просто не наблюдателен, не умею читать людей, как книги. А ведь главное умение в жизни – это не считать деньги, не гонять в футбол, не жарить шашлык, не класть плитку, не воспитывать детей, а научиться читать людей. Или - достойная альтернатива - понимать природу. Всё, кроме людей и природы - выдуманное, искусственное.
- Но люди искусства чувствуют человека и природу тоньше всех остальных, - заметила Луиза, когда Володя сказал ей об этом, - парадокс. В твоих стихах, например, такое глубокое понимание... Слушай, давай говорить по-английски, пока едем?
- Почему?
- Нам будет трудно потом перестроиться.
- Окей. Я всё время забываю, что твои родители не знают русского, Луиза.
  Наверное, я и в самом деле человек искусства. Соврал, а она поверила и довольно улыбается, меняет в проигрывателе диски. Я же не могу сказать, что замечаю постоянно её акцент, и всегда буду замечать, что злюсь на себя, когда чувствую, как этот акцент пробивается в моей собственной речи. Неужели через пять лет я буду говорить врастяжку, как все "анджелиносы"?

И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе,
Если даже уснули в разных местах,
Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли,
Кофе сбежал под "Propeller heads", ах!

- Зачем ты поставила русское старьё, если мы договорились перейти на инглиш?
- Мне нравится его голос. Он похож на твой.
- Слава богу, я не пою. Хоть от этого судьба спасла.
  Ближе к месту назначения Володя задремал, и снились ему не страшные, но тревожные сны. Луиза будто бы вынула диск из дисковода, и показала Володе с укором - там была надпись "Нонна Мазовецкая" и портрет её, проклятой. Глаза на портрете светились, как живые. Луиза шевелила губами, но сон шёл без звука, загадочный, как немое кино. Володя взял диск и выбросил в окно машины, а какая-то девчонка у обочины тотчас подобрала. Но машина неслась так быстро, что Володя не успел разглядеть, кто она была - то ли Верка, то ли Агаша, а может быть, Лиза с курсов английского, которую Нонка чуть не придушила? Смазанным пятном промчалась самая знаменитая наскальная живопись наших дней - гигантские буквы "Hollywood", и сразу же - Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге...
  Володя открыл глаза, увидел серебристые ворота с венками металлических роз, которые множество раз отразились на Луизиных фотках и видео, и спросил:
- Приехали?
 Луиза поцеловала его в щёку и засмеялась:
- А я хотела показать тебя родителям спящим...
- Чтобы сразу видели, какого ты подобрала бездельника?
  Ворота открылись прежде, чем Луиза посигналила. Как потом сказала её мама, отец с утра посматривал с балкона в бинокль.

    В Волчанске дело шло к вечеру, хорошему, сонному, золотистому. Редко российская природа балует людей такой приятной осенью. Анна Павловна Нестерова, ожидая Матвея и Агашу из лесу с опятами (сын позвонил час назад и сообщил, что несут два ведра), вытащила из печки пирожки. Печка была подарена Агашей на день рождения, и Анна Павловна всегда старалась к приезду невесты сына испечь что-нибудь.
  Залаял Снежок. Анна Павловна вышла на крыльцо, приготовив заранее удивлённые глаза для удачливых грибников. А пришлось распахнуть рот, и руками всплеснуть совершенно по-театральному, ибо момент был драматический. То, что называется "немая сцена". 
   Перед крыльцом стояла Верка Котина (Нестерова? Циглер? Галаева?). Нет, скорее всё-таки, Котина, потому что явилась она почти такой, как покидала Волчанск два года назад: с косой, в коротенькой юбочке, в светлых туфельках на каблуке. Туфельки, конечно, теперь французские модельные, но Анна Павловна не разбиралась.
- Здрасте, тёть Аня, - сказала Верка несмело.
- Ты зачем сюда припёрлась? - тихо и яростно спросила бывшая свекровь. - Тебе что надо, зараза? Только-только он забыл, а ты опять - издеваться?
- Я не издеваться. Я вернулась к Матвею.
  Анна Павловна не выдержала - села на скамейку под яблоней:
- Вернулась она! Облагодетельствовала! Да кто тебя возьмёт после этого? Сто кобелей переменила!
- Не сто, а два, - сердито сказала Верка, - и не ваше дело вообще. Мне Володька говорил - вернешься, он сразу тебя примет.
- Володька ей сказал! Володька пусть сидит в своей Америке и не командует моим сыном! Пошла отсюда! Давай, поворачивай оглобли!
  Анна Павловна хотела бы вытолкать Верку взашей, но боялась трогать - была от природы слаба и не агрессивна.
- А я ему сейчас позвоню, - сказала Верка, вытаскивая мобильник.
   Звонить не пришлось. Матвей вошёл во двор, с Агашей и опятами. Возникла вторая немая сцена. Анна Павловна боялась говорить, Агаша прижала в ужасе руки ко рту, Матвей молчал и смотрел только на Верку, в её бледное, несмотря на тщательный мейк-ап, лицо.
Все собирались молчать как будто до конца света, объявленного календарём неизвестных Верке индейцев на двухтысяча двенадцатый год. Пролетели над головой Матвея две серебристые паутинки и жёлтый яблоневый лист.
- Матюша, я к тебе, - сказала Верка, и протянула руки, как будто собираясь броситься на шею тому, кого дважды страшно предала, - прости меня, я так больше никогда не буду.
  Если бы Верка сделала нечто эпатажное, трагическое и страшное - вроде выходки Нонны на кинофестивале, Матвей, скорее всего, не поверил бы. Но это смешная и жалкая детская клятва (а ведь Матвей влюбился в Верку, когда они оба были, фактически, детьми) вмиг скрутила его нервы жгутом, а потом так же резко раскрутила. Он замигал изо всех сил (Агаша не видела, за спиной стояла, а мать наблюдала), и схватил Верку, прижал к себе, спрятал позорные слёзы у неё в волосах. Верка слёз не скрывала. Они смывали последние остатки прекрасного мейк-апа.
- Я тебя никогда не разлюбливала, честное слово. Так получилось, мне сорвало башню от одиночества, я не могу одна жить, а что касается секса, то всему можно научиться, правда?
  Анна Павловна, как услышала про секс, так и ушла в дом - плакать там. Потом спохватилась, где Агаша, бедная, такая хорошая милая девочка. Выбежала во двор, потом на улицу - Агаши не было. Она ушла, оставив в доме свою городскую одежду, туфли, сумочку с деньгами и мобильником. Куда она могла деться, никого не зная в Волчанске?
  В голове у Анна Павловны нарисовались ужасы, которыми ежедневно снабжают народ газеты и ТВ: суицид, злодеи-дальнобойщики, маньяки... Она вернулась во двор и с ненавистью посмотрела на парочку, которая сидела на пресловутой скамье под яблоней. Мерзавка Верка держала Матвея за руки и рассказывала бесстыдно:
  - ... он у меня даже все драгоценности отобрал, которые дарил... слава богу, от Лёньки осталось кой-что... аборт был химический, сказали, вообще на здоровье не влияет...
  Анна Павловна не смогла слушать - пошла плакать на кухню.

 


 Глава 29.  "... пусть пострадает раз в жизни..."

Володя в это время стоял и улыбался, абсолютно в соответствии с упомянутой Русланом поговоркой. А что было делать, они все улыбались лучезарно - мистер Ван Генд, на которого Луиза была точь-в-точь похожа (дочь, похожая на отца, проживёт счастливую жизнь, вспомнил Володя русскую примету), миссис Ван Генд, в которой было - о, ужас! - сходство с Нонной, если б только Нонну сделать на двадцать лет постарше и нарядить в белое платье в стиле сафари, и Бен Ван Генд, шестнадцати лет, копия матери (а сын, похожий на мать, тоже проживёт счастливую жизнь). "What а bullshit? I had, maybe, thirty girls and women. But I have never been in this fucking situation - at the meeting with parents... И какого хрена я думаю по-английски, зачем, мыслей не слышно. Или они заразили меня своей болтовнёй навсегда?"
  Семья счастливых людей весело суетилась, вытаскивала из багажника Володи-Луизины вещи, папа звал к бассейну, а мама - в гостиную, спрашивали попутно, как Володе нравится климат Калифорнии, и есть ли у него родственники в Западном Голливуде.
- А я думала, что русские все светловолосые, - сказала мама, - ты скорее на француза похож, Володя...
  Взгляд у неё был насквозь сексуальный, Володя подумал - а мама была бы в койке даже пошустрее Луизы, и уж во всяком случае, интереснее Зинаиды Андреевны... Что за идиотство? О чём я думаю, а вдруг она поймёт?
- Знаете, мама, там, в багажнике контейнер с мясом, я его замариновал с вечера, надо сразу поставить барбекю...
  Ей это ужасно понравилось - то ли обращение "мама", то ли Володина хозяйственность, она потом всё время смеялась и смотрела на Володю с большой-большой симпатией.
  Дальше пошло легче. Володя занялся шашлыком, Луизин отец принёс ему дозу виски, конечно же, со льдом, и Володя чуть отхлебнув, поставил стакан и крикнул по-русски: "Луиза, раздолбайка, а где овощи?". Луиза прибежала с контейнером с нарезанными луком, помидорами и перцем, отхлебнула из Володиного стакана и сказала, тоже по-русски:
- Ты всем очень нравишься. Не нервничай.
- Я нервничаю? Соблюдай приличия, говори по-английски!
- Володя, ты бы отдохнул с дороги, - предложил мистер Ван Генд (мне принёс дринк, а сам не пьёт, отметил Володя; мой батя уже третью стопку засадил бы за это время).
- Я не устал. Я спал половину пути.
  Володя тотчас вспомнил свой странный сон и даже головой тряхнул - так реалистично было лицо Нонны, так горели её райские и адские глаза.

  Уже стемнело, когда снова залаял во дворе Нестеровых Снежок. Анна Павловна, плакавшая и чистившая опята на кухне, вышла. Это был Гусев, муж сестры Володи Рыбакова.
- Здрасте, Анпавловна. Можно вещички забрать, Агашины, в смысле? Она у нас переночует.
- Конечно-конечно.
  У Анны Павловны как будто камень с души сняло - Агашу не схватили на трассе маньяки, она пошла к знакомым, правильно, ведь Володину родню она знала ещё до Матвея. Вместе с тем было неприятно. Володькина сестра - такая сплетница. А ещё хуже сплетник - её муж. Разнесут позор, как холеру, к утру весь город будет знать. Впрочем, что тут скрывать?
- Как она? - горестно спросила Анна Павловна.
- Да ничего сейчас. Тёща ей накапала своих капель. А эти... в смысле - ваши, как?
- Разговаривают, - сдержанно сказала Анна Павловна.
  Она не видела Матвея и Верки с той минуты, как они ушли в свою прежнюю спальню. Как назло, деда не было дома, уехал к приятелю в деревню. Сама Анна Павловна не могла сделать над собой усилия и заговорить с мерзкой предательницей и сыном, заразившимся вирусом предательства. Но, когда Гусев ушёл, она набралась мужества и пошла на цыпочках к двери спальни. Там безостановочно трещала Верка, а Матвей только иногда отвечал: "конечно", "само собой"... Анна Павловна тихонько приоткрыла дверь (понятно же, что сексом не занимаются) и увидела на кровати между предательницей и предателем пачки денег. Много. Сколько, Анна Павловна даже приблизительно не смогла бы сказать. Все деньги были нерусские, доллары или евро. Анна Павловна никогда валютных денег близко не видала, откуда, с зарплатой в семь тысяч и пенсией шесть с половиной.
- Ты чего, мам? - заметил её Матвей.
- Чай будете пить? - пришлось спросить ей.
- Будем.
- Иди, сам возьми, пейте здесь. На кухне грязно.

  От шашлыка все были в восторге. Стол накрыли у бассейна, под тентом, и всё было замечательно: Луиза болтала, папа спрашивал Володю, какая погода в России, мама записала под Володину диктовку рецепт салата "оливье".
- Я пробовал такой в ресторане в Нью-Йорке, - сказал папа, - она назывался в меню "русский салат". Необычно.
  Для Володи до сих пор было необычно макать палочки сырой морковки в чашку с майонезом, о чём он сказал вслух, и посмешил публику. Потом Луиза потащила его смотреть дом, отцовские дипломы и мамину корону "Мисс Лос-Анджелес-1980".
- Нифигасе, - сказал Володя по-русски, - твоя мама была королевой красоты?
- Ну да. Разве не видно?
- Да, она до сих пор очень симпатичная. В восьмидесятом была олимпиада в Москве. Но я тогда ещё не родился.
  Он посмотрели Луизину спальню, где всё осталось со времён тинейджерства: стена, оклеенная постерами, куча коробок с компьютерными играми, плюшевый медвежонок на письменном столике, а над столиком - портрет Достоевского.
- Смотри, сколько у меня было книжек на русском языке! Я уже в хай-скул посещала факультатив.
  Володя открыл одну из книжек. "Молодая рыжая собака, похожая на лису, бегала по улице и оглядывалась по сторонам. Иногда она останавливалась. Она поднимала то одну лапу, то другую. Она плакала и думала: "Как я могла заблудиться?". На обложке была картинка - чёрное небо, снежные сугробы и рыжая собака. Сверху надпись: "Антон Чехов. Каштанка. На русском языке. Адаптированное издание для студентов старших классов."
- Эй! - позвал из-за двери Бен, брат Луизы. - Пока предки там трещат о своём, не хотите ли травки?
- Хотим, - сказала Луиза. - Заходи! Ты будешь, Володя?
  Володя, конечно, не отказался, но был очень удивлён тому, что брат и сестра собрались курить марихуану прямо в спальне.
- А родители - если войдут?
  Они поразились не меньше его. Родители не входят в наши спальни без стука. А если им скажешь - сейчас нельзя, они не обидятся. Володя согласился, что чем-то это хорошо. Решающим фактом к его уходу из родительского дома была очередная "генеральная уборка" матери в его вещах, в результате чего были выброшены две тетрадки со стихами (пусть нехорошими, эротического и местами порнографического содержания, но личными) и много поцарапанных компакт-дисков, которыми Володя собирался оклеить дверь.
- Вот видишь, - сказала Луиза, когда Володя рассказал, - родители должны предоставлять независимость детям старше десяти лет.
- С другой стороны, - сказал Володя, - мне бы не хотелось, чтобы мои дети дома курили травку.
  Он втянул дым так глубоко, что мир на мгновение зашатался, и Луиза с Беном показались совершенно чужими, невесть откуда взявшимися персонажами. Сисястая девчонка и белобрысый мальчишка сидели - одна на кровати, другой на полу по-турецки, и поочерёдно смолили одну сигарету.
- Мои дети будут вести себя по-другому, - медленно проговорил он.
   Пацан сказал что-то, но Володя вдруг перестал понимать его язык. Вынырнувшая из тумана мысль подсказала: "Марихуана обнажает истинные человеческие чувства".
- Марихуана обнажает истинные человеческие чувства, - повторил он слух.
- Что он говорит? Ему, видать, хорошо вставило, - сказал Бен сестре. - Эй, чувак! Тебе больше нельзя. Ты к ней не привычен. А то испортишь впечатление. Отец только что говорил, что ты разбиваешь все негативные стереотипы о русских.
- Неправда, - возразила Луиза, - он настоящий русский. Классический.
  Тут в дверь постучали, и голос мистера Ван Генда позвал: "Идёмте есть мороженое, молодёжь!" Луиза взяла Володю под руку, они пошли вниз. "Ты окей?", - шепнула она, и получила ответ: "Окей".
   Волшебное действие травы уже кончилось, и исчезла главная мысль, обнажённая марихуаной: "Какого чёрта я здесь делаю?"

   Верка и Матвей продолжали бормотать у себя в спальне. Слыша их дружный смех, Анна Павловна всхлипывала и думала - а может, что ни делается, всё к лучшему? Только пачки ненашенских денег её пугали. Откуда Верка их притащила? Не занималась ли она каким-нибудь дурным бизнесом - торговлей наркотиков, например?

  Миссис Ван Генд, Луиза, Володя и Бен отправились на пляж, а отец семейства сказал, что у него есть некоторые дела, но через пару часов он присоединится ко всем. Машину вёл Бен, единственный, кто не пил алкоголя за шашлыком. А травка, хотел спросить Володя, но не стал подставлять Бена и Луизу, тем более, что дурман выветрился даже у него самого. Океан блестел, как листовое железо под солнцем.
- Кстати, о железе, - сказал Володя, - у вас оторвались на лестнице железки, которыми обиты ступени. На третьей, седьмой и восьмой ступеньках. Приедем, я прибью.
  Луиза и её мама переглянулись восхищённо.

  Стемнело, в окно застучал дождь, сначала мелкий и робкий, потом - уверенный и даже наглый. Верка почувствовала, как давно ей не было уютно, хорошо и спокойно. Она сказала об этом Матвею, положив голову ему на грудь. Он ничего не ответил, только накрутил конец её косы на руку, как это раньше бывало, когда они вместе спали. Они спали вместе - он давно посчитал, в дни самых страшных страданий, после газеты с визуальными свидетельствами измены - двадцать два раза.
- А с ней? - ревниво спросила Верка. - С этой плоскодонкой - сколько раз?
- Да нисколько. Она хотела только после свадьбы. Я не настаивал.
- Значит, у тебя ни разу не было - после меня?
- Не было.
  Верка помолчала в темноте, потрясённая, потом сказала быстро:
- Знаешь, я делала химический пятнадцатого, а сегодня второе октября. Уже всё можно.

   На ужин Володя и Луиза приготовили пельмени. Они лепили их в кухне, настолько большой, что танцевать можно было. Причём, не одной паре.
- У моих родителей кухня в пять раз меньше. Или даже в семь, - сказал Володя Луизиной маме, которая вызвалась помогать, но больше трепалась обо всём на свете. Трепаться с ней было всё равно, что с Луизой - легко и просто. С мамой даже проще, подумал Володя, над нею не довлеет пламенная любовь к Фёдору Михайловичу и Антону Павловичу. Ей эти имена ни о чём не говорят. Папа и Бен смотрели в холле ТВ, бейсбольный матч, единственное, чего Володя не понимал в Америке.

  Анна Павловна докончила с грибами глубоко за полночь, пошла в свою спальню и ахнула. На кровати лежали в ряд три мохеровые кофты, кашемировый женский костюм-двойка, синее платье и шарф. Анна Павловна боязливо рассматривала вещи - размер её, на бирках - "Made in Germany". Только шарф был без бирки, связанный узором "малинка", которым во всём Волчанске владели только Верка и её покойная бабушка Софья Сергеевна.
- Задаривает, зараза, - грустно сказала Анна Павловна.

   За ужином стало ясно, какие дела отозвали папу Ван Генда от поездки на пляж. Он торжественно вручил Володе подарок - айфон 4S. Стоит баксов триста, подумал Володя, растерянно улыбаясь, никак не получалось во все тридцать два зуба. Я реально им понравился. Я разбил негативные стереотипы о русских. Они посмотрели, каков я, и удостоверились, что мне можно доверить их дочь, хотя никто ни одним словом не упоминал о браке. В старые времена это называлось "помолвка". Может, здесь до сих пор устраивают помолвки, надо спросить Луизу. Что немного портит впечатление - так это приобретение подарка сразу после того, как они увидели меня и пообщались. Впрочем, была бы это наша девушка, наша семья, фигу с маком бы тебе подарили, Рыбаков, а не айфон. Сидел бы сейчас, слушал звон стопарей и пение под караоке: "Владимирский Централ, ветер Северный..."
  После столь красивого поворота сюжета неудобно будет сказать Луизе, что мне очень не нравятся вернувшееся в её гардероб "100% cotton underwear ". Как только мы стали жить вместе, возвратилась эта гадость.

   Утром Верка вела себя как ни в чём не бывало, наглая девка, но не злая, подумала Анна Павловна без особого уже гнева. Конечно, не Веркины подарки её купили. Матвей был совсем другой. Смеялся и весь сиял, чего ни разу не было со времени развода с Веркой. Ради сына, может быть, стоит потерпеть, подумала Анна Павловна, хотя в душе до сих пор сидела чёрная обида. Опасно доверять тому, кто однажды предал. Отсидится здесь, придёт в себя, а потом снова завернёт хвост в кольцо и помчится искать богатых мужиков и приключения на задницу. Разве Матвей выдержит второй раз?
 - Мы с Матвеем сами будем грибы закручивать, - заявила Верка, - я сто раз их крутила с бабулей. У нас самые вкусные опята в городе получались.
  Анна Павловна не стала спорить - сами так сами. А тут ещё дед из деревни вернулся, и Верке, старый идиот, обрадовался.
- Нагулялась, суперстар? Или выперли со всех экранов, суперстарая стала?
  Верка хохотала с дедом, как с Матвеем. Врождённая шалава, на всех мужиков кидается, а ведь бабка у неё была такая строгая...
  Анна Павловна не успела додумать - зазвонил телефон, Агашина мать звонила в рыданиях. Чтоб вашему сыну не было ни здоровья, ни счастья, чтоб всю вашу семью Бог покарал за мою бедную девочку. Она приехала в восемь утра, да не к родителям, а в свою квартиру, выпила пузырёк таблеток от давления, влезла в ванну и вены на обеих руках перерезала. Просто счастливое совпадение, что отец поехал туда забрать какие-то инструменты, и отпер своим ключом.
- Ага, совпадение, - презрительно сказала Верка, - знала, что папан приедет, и разыграла спектакль. Хотела б умереть, бросилась бы под поезд, как эта... Наташа Ростова. Оклемается, от таблеток не умирают.
- Вера! - вскрикнула Анна Павловна. - Как же можно быть такой безжалостной!
- Горя у неё не было настоящего, - яростно возразила Верка, - жила как у бога за пазухой. Пусть пострадает раз в жизни. Да и было бы из-за чего страдать, он ей ни разу не говорил, что любит.

 



























 Глава 30.  "... I fuck the world!.."

   Чем дольше длилась вечеринка, тем сильнее у Володи болела голова, и совсем не от алкоголя. Выпил он мало, хотя знал, что за рулём будет Брюс. Почему-то не лезло - ни выпивка, ни еда. Может, из-за проваленного накануне зачёта по русской семантике, может из-за того, что Луиза целыми вечерами таскалась на свой теннис. Ходить с нею Володе было скучно, он никогда не любил игр - ни спортивных, ни азартных, ни компьютерных. Вообще странно, как много игр выдумано человечеством, думал Володя, выбравшись на балкон со стаканом водки, в которую, по дурацкой американской манере, положили лёд. (Русские называется, лёд в водку кладут!). Вся жизнь превращена в игру. Наши, дома, упоённо играют в "Коси и забивай". Коси под дурака, коси от армии, забивай на работу, забивай на баб. Коси от жизни, забивай на жизнь. У американцев вариант проще: "Забивай!". Забивай в бейсболе, в футболе, в бизнесе, побеждай, одним словом. Кто победил - тот "успешный", кто не смог - тот "лузер".
  А я не успешный и не лузер. Я не умею работать ни косой, ни бейсбольной битой, мои инструменты - мастерок, шпатель, в крайнем случае - компьютерная клава. И уж тем более мне неохота играть в странные игры, устраиваемые "русско-американской литературной элитой". Перед русскими они окрашиваются в русских, перед американцами покрываются stars and stripes.
- И всё-таки, я недоволен вами в последнее время, Володя! - снова забормотал над Володиным ухом Антонов.
  Володя и сбежал-то на балкон главным образом из-за этого типа. Антонов сначала носился с Володиным сборником стихов, как дурак с писаной торбой. На литературных сборищах, куда Володю таскали то Маша, то Машин отец, Антонов цитировал Володю вперемежку с Пастернаком и Бродским, что было Володе ещё более неприятно, чем Луизины страдания по Фёдору Михалычу. Он не давал "гордости новой литературы" сэндвича съесть без того, чтобы не начать зудеть о новых литературных течениях и Володиной гениальности. Какое сам Антонов имел отношение к литературе, Володя представлял плохо. Маша говорила, что в восьмидесятых этот господин (тогда, вообще-то, товарищ) окончил Московский Литературный институт, вроде бы, начинал работать в литературных журналах, но в девяностые переквалифицировался в бандита. Свалил в Штаты, теперь у него бизнес. Строительный, как у мужа незабвенной Жени Лебедевой. Ничего странного, Америка строилась, строится, и будет строиться. Все сгодятся на гигантской стройке, даже литературные критики с криминальной глазурью.
" Может, бросить к дьяволу всю эту семантику, и попроситься к нему на стройку разнорабочим? По крайней мере, он перестанет делать мне массаж мозга..."
- Ведь публикации в литературных журналах - это не цель. И книга - это не цель. Не должна быть целью настоящего поэта, так я понимаю. Вот вы не пишете для элитарной публики. И в то же время презираете обывателя. А для кого же ваше творчество?
  Луиза спасла Володю своим звонком. Она просматривала электронную почту, и свою, и Володину, и обнаружила приглашение. Володя приглашён на Форум молодых писателей в Подмосковье.
- Я помню, ты рассказывал, тебя представила мама Агафьи. Так вот, они пишут, что твоя кандидатура прошла. Там много чего, в имейле, посмотри на айфоне.
- Спасибо, ханни, мы всё обсудим, я сейчас поеду домой.
   Утащить Брюса и Машу было несложно. Маше тоже надоели некоторые из западно-голливудских литературных звёзд, планет и астероидов.
- Неохота уже ездить к ним. Большинство неплохие, но несколько фриков портят весь ансамбль.
 

   Форум предполагал приезд Володи в Подмосковье через месяц. Никогда не интересовавшийся данным мероприятием, Володя перелистал все возможные материалы в Интернете о нём. И обнаружил (не показав этого Луизе, конечно), что  двумя годами раньше на Форуме присутствовала и даже получила премию драматург Нонна Мазовецкая. Неизвестно, будет ли она нынешней осенью, но сердце у Володи томительно заныло. Уже не острая боль, а отголосок, так болит давно сломанная и сросшаяся нога в дождливую погоду. Я её больше не люблю, но всегда буду любить. Я не могу сказать это с такой тихой уверенной силой, как Матвей когда-то сказал: "Потому что я люблю Веру, и буду любить её всегда". Я не знаю, кого я буду любить всегда. Но Нонна была и будет моим самым красивым сном, самой безумной галлюцинацией.
- Не знаю, как я поеду. Семантику провалил, и пунктуацию, наверное, провалю. Я не могу рассказывать по-английски про русские запятые. Я их никогда не умел ставить грамотно.
- О май год, давай, я тебе напишу весь текст по-английски, а ты просто выучи наизусть. Ведь у тебя блестящая память.
- Сколько ты будешь тащить меня на своём горбу, Луиза?
- На горбу?!
- Это смешное выражение такое.
- Я тебя люблю, и для меня совсем нетрудно потащить тебя немножко на горбу.

  Луиза заказала билеты, хотя сама ехать не собиралась. У родителей скоро юбилей свадьбы, и ей надо купить всё для подарка: краски, кисти, лак, по длинному Володиному списку. Решено было, что двум студентам не к лицу дарить дорогие подарки взрослым обеспеченным людям. Володя сделает настенную роспись в холле. Эскиз он уже нарисовал, и Луизе очень понравилось. Берёзовый лес, синяя с бликами река, и двое на мостике удят рыбу, сидя спиной к зрителю. В реку опускается пурпурное солнце с человеческим лицом, оно томно улыбается, протягивая лучи во все стороны, касаясь облаков, тоже имеющих личики, кокетливые, детские или девичьи. На нарисованной девушке был венок из ромашек.
- Сколько времени тебе понадобится на такую роспись?
- Один уикэнд, если вы не будете отвлекать меня всякими дринками и трепотнёй.
- О, замечательно, значит, поедем в первый же уикэнд после твоего возвращения!
  Пока Володя готовился к проклятой пунктуации, Луиза набрала ещё подарков для "всех наших русских". Для Володиных отца, матери, сестры, зятя, племянницы. Для Матвея, Верки.
- А это для Агафьи. Знаешь, мне всё равно, что твой друг с нею расстался. Она очень милая, и если бы мы жили рядом, я дружила бы скорее с нею, чем с Верой.
  Володя покивал головой рассеянно, мысли у него в последнее время были опухшие, как переваренные сосиски. Жизнь переполнилась английским языком до крайней степени отвращения к последнему. Володя всё больше раздражался из-за Луизиного акцента, а свой собственный русский с акцентом вызывал желание пойти и помыть рот с мылом.
- Это период привыкания, - сказала мисс Прайс, факультетский психолог, к которой Володя забрёл от отчаяния, - это продёт через два-три месяца.
  Утешало то, что оба зачёта Володя успешно сдал, и то, что на Форуме молодых писателей ожидались многие знакомые Володи по российским литературным сайтам.

- Нонка тоже была в списках, - сказал Шершень, парень из Санкт-Петербурга, с которым Володя виртуально дружил уже три года, и ни разу прежде не видел в реальности, - но здесь я её не видел. Давай спросил организаторов.
  Организаторов легко было найти в первый день Форума, а дальше их как ветром унесло, во всяком случае, старших и значительных. А может, Володя с Шершнем не очень искали. Дни были заняты: молодые писатели работали по "секциям", где читали и обсуждали прозу и поэзию друг друга, разнообразные мэтры литературы учили их, как и о чём следует писать. Вечерами же молодые гении, таланты и попавшие сюда нечаянно и по блату (к последним Володя в душе причислял себя) общались. Чаще всего, традиционным русским способом - пьянкой.
  Пьянка так пьянка. От неё Володе сразу стало легче. В первый же день они с Шершнем и ещё двумя парнями из Москвы и одной девушкой из Белгорода нажрались так, что утром пришлось по всему пансионату разыскивать алкозельцер или хотя бы огуречный рассол для Шершня. Сам Володя чувствовал себя удивительно бодро. И голова не болела, и лицо почти не опухло. На второй день пьянка повторилась, только теперь на лоне природы.
- Нет, у нас в Америке с этим всё гораздо лучше, - сказал Володя, глядя на кроссовки, до шнурков облепленные грязью.
- И климат лучше, - прибавил он, глядя на капающий с полуголых ветвей мутный дождь.
- Сколько градусов там сейчас? - спросил кто-то из поддатых гениев.
- Загорать можно. Купаться тоже.
  На третий день было Володино выступление, и его стихи приняли очень благодушно, без всякой промывки мозгов. Володя, правда, сам не стал читать своё, включил видео с Луизой, которая декламировала его стихи. Луизе дружно аплодировали. Вероятно потому, что в её декламации отсутствовали характерные для русских литературных девочек страстные завывания.
- Сегодня обмываем моё выступление, - сказал Володя.
   И вытащил из кофра три бутылки White Label. Бутылки пошли по рукам, все их рассматривали, даже поэт-веган Викентий, который не пил ничего, кроме сладкого чая.
- И ты прятал их? И сердце-то не дрогнуло? - вскричал Шершень. - Ну, ты, бля, настоящим америкосом стал. Их специфическая жадность.
- Не жадность, а экономика, - посмеивался Володя, - лучше было бы, чтоб мы их в первый день угробили, а сейчас бежали за самогонкой?
  За самогонкой всё равно пришлось бежать, но недалеко, один из охранников пансионата подторговывал зельем, не сильно отличающимся по вкусу от White Label, заявили все дегустаторы.
- Да ну вас. Алкоголики. Вам можно было денатурата привезти, вы бы не отличили, - обиделся Володя.
  Девушка из Белгорода стала успокаивать его, гладить по руке, потом Володя курил с нею коридоре, обнявшись, а утром проснулся в её номере, в её кровати. Башка от смешивания виски и самогона была абсолютно квадратная, за окном лил тоскливый дождь, лицо девушки из Белгорода (Володя со стыдом подумал, что не помнит её имени) было серым с прозеленью, а маленькие груди её - и того хуже, с вялыми сосками, явно истощёнными кормлением младенца.
- What a fuck! - пробормотал Володя и пошёл в свой номер, где обнаружил спящих под одним одеялом Шершня и подружку девушки из Белгорода, барышню чёрт знает откуда вообще. На столе осталось много стаканчиков, и в одном из них - порция виски, которую Брюс назвал бы "дабл". Этого хватило, чтобы изгнать шум из Володиной головы, но никак не угрызения совести.
- Слава богу, не совсем ум потерял, - сказал он себе, обнаружив в кармане своей джинсовки завязанный на узелок презерватив.
  Ещё не хватало привезти Луизе какую-нибудь белгородскую венеру.
  Этим неприятным утром Володя услышал о Нонне. Две дамы из организаторов, беседуя в холле, назвали фамилию "Мазовецкая", Володя тотчас подошёл и беззастенчиво спросил - а что, драматург Мазовецкая приехала?
- Нет, не приехала. Сегодня должно было быть её выступление. Она обещала, что постарается, но сейчас позвонила - нет, не будет. Она в Кёльне, на каком-то кинофестивале.
" И прекрасно. И великолепно. Только её не хватало для полного счастья".
  Володя почувствовал такое облегчение, что даже с девушкой из Белгорода общался ровно, без угрызений совести. Правда, до конца Форума и не спал с нею больше, и пил умеренно, и активно поучаствовал в дебатах, его слова даже цитировали в какой-то статье в Интернете, Володя увидел позже.
  Форум закончился, участники обменялись телефонами и имейлами, пофотографировались на память. У Володи оставалось четыре дня до самолёта. Он поехал в Волчанск.

    Самая мерзкая, ненавидимая Володей пора стояла в Волчанске. Грязная вода низвергалась с небес, стекала ручьями по жалким клочкам асфальта, щедро напитывала глинистые волчанские почвы. За десять минут, что Володя шёл от автобуса до родительского дома, его кроссовки превратились в два коричневых комка. На крылечке подъезда, как атлант и кариатида, стояла извечная пара - алкоголик с костылём и его отёкшая сожительница с палкой. На стенах красовались всё те же граффити, в квартире у родителей не было отопления и горячей воды "потому что наши власти опять задолжали Москве", мать с порога стала рассказывать про свой холецистит и звонок от Марии Кирилловны, у которой сына положили в онкодиспансер.
  "I fuck the world! Зачем только приехал сюда?"
  Пошло обычное, надоевшее, как дурной сон - мать стала звонить сестре, носить на стол, отец бросился наливать "разгонную, за приезд", из кухни воняло жареным.
- Это, мама, Луиза тебе купила. А это - её родители вам прислали... Сейчас я диск поставлю, там наши видео и фотки...
  Через полчаса родственники, напялив заграничные обновки и приняв по двести пятьдесят, уже обсуждали с азартным блеском в глазах новую машину соседа Козлёнкова и дом, который строит какая-то Надя Цветкова... Володя охотно променял бы семейный обед на гнусное пробуждение в объятиях девушки из Белгорода. Он вытащил свой старый мобильник (айфон в России не работал) и набрал Матвея.
- Привет!
- Привет! - воскликнул Матвей таким радостным голосом, какого Володя давным-давно у него не слышал. - Ты где? Придёшь к нам? Я с работы пораньше отпрошусь. Приходи к пяти!
  Володя едва дождался пяти. И встреча с милыми родственниками утомила, и очень хотелось увидеть Матвея в счастье и топ-модель из Долгопропащенска в новом имидже.

  Она, одетая в коротенький чёрный плащик поверх коротенького же  халатика брусничного цвета, сидела на низкой табуретке под яблоней и доила козу. О, да. Звезда, стремительно упавшая с кинонебес, доила козу и выглядела при этом ничуть не менее соблазнительно, чем в платье из мятного шёлка. Может, даже более, потому что коса - очень сильный сексуальный фетиш, никакие извращения французских стилистов её не затмят.
- Привет! - крикнула Верка, заметив Володю у калитки. - Ты иди в дом, Матвей уже там. Я закончу с козой и прибегу.
- Обалдеть, - сказал Володя, - ты как будто никуда не уезжала, Верёнок.
- Заман мне звонил, - сообщила Верка, - позавчера. Прикинь, прощения просил. Я думала, мир перевернётся.
- И что?
- Ничего. Послала его в жопу. В кино всё равно других набрали, а чтобы за просто так об меня ноги вытирали...
- Володька! - крикнул Матвей с крыльца. - Ты что там стоишь? Идём!
- Притом, я снова залетела, - без смущения сообщила Верка, - пять недель, в среду УЗИ делала.
- Будешь рожать? - спросил Володя.
- Нет, блин, само рассосётся. Глупые вопросы задаёшь, Рыбаков. Как Луиза поживает? Молоко будешь?
  Она протянула ему ведро со взбитым в пену парным молоком.
- Фу, да убери ты его, я козье терпеть не могу.
- И очень зря, оно самое полезное.
   Здесь было гораздо приятнее. Анна Павловна и Верка подали на стол - только пироги, варенье, творог и свою знаменитую наливку. Слушали Володю. Не рассказывали сплетен. И вообще, у них было тепло, пахло сушёными яблоками, и светились неземным светом Веркины медовые волосы.
- Ты не очень воображай, американец, - сказал Матвей, - я послал своё резюме на два предприятия в городе. Оба пригласили на собеседование. Где будет более приемлемо, устроюсь. Мы не будем коз пасти в этой деревне.
- А как же контракт? Крепостное право? - спросил Володя.
- Я  сняла со своих акций эти, как их? - сказала Верка.
- Дивиденды, - подсказал Матвей.
- Вот. Их там много накопилось за столько лет. Бросим в рыло этой Миляевой и поедем на все четыре стороны отсюда. Инженеры-химики требуются на многих предприятиях.
 Анна Павловна вдруг встала и стремительно покинула комнату. Володе показалось, она всхлипнула.
- Мать против?
  Матвей кивнул смущённо, а Верка решительно воскликнула:
- Это её проблемы. Она вроде смирилась со мной, а Матвея от себя отпускать не хочет. Хватит, на фиг! Мы не обязаны свою жизнь убить на этот колхоз "Красный арбуз". Квартира у меня есть, работа у Матвея будет, и ходить будем по асфальту, и по выходным театр посещать.
  Матвей молчал, посматривая в сторону с грустной улыбкой.
- А ты чем будешь заниматься? - насмешливо спросил Володя.
- Обед варить, дома убираться, шить, вязать и ребёнка воспитывать, - так же ехидно ответила Верка.
   Ну, в общем-то, она всегда так планировала. Начиная с восьмого класса.
 
 


Глава 31.  "... оказывается заводит гораздо сильнее..."

   Володе всегда было тоскливо в автобусах. Скверны волчанские автобусы, скверны российские дороги, а ещё более скверны мысли, возникающие при виде струй дождя, стекающих по нечистым стёклам. Писать стихи про дождь, как это делает множество, а может, и большинство молодых поэтов, он не умел, тосковать о Нонне было так же неприятно, как есть хлеб с песком. Он пробовал мечтать, но в голову лезла несусветная чушь: предстоящий зачёт по южнославянской культуре, Антонов со своими бреднями, коттедж толстой мамаши Брюса, в котором Володя подрядился сделать покраску стен. Пытаясь переключить мозг на "здесь и сейчас", Володя неизменно представлял себе Матвея и Верку. Но не в их нынешнем виде, а в будущем, лет через семь или десять. Веркина квартира в прекрасном старинном центре "благословенного" города, обставленная новой стильной мебелью, Веркины дети, непременно, мальчик и девочка, в  мамочкой связанных костюмчиках идут в театр с папой, инженером-химиком, и мамой-хозяюшкой. Нет, не идут, а едут на автомобиле "Фольксваген", потому что именно такие авто производит филиал немецкого автозавода в "благословенном" городе... Тоскливое зрелище. Я не захочу поехать в гости к такой семье, и к себе их пригласить не пожелаю. О чём я буду разговаривать с людьми, цель жизни которых - сто тысяч совместных обедов и столько же сеансов секса?
  " Я докатился уже о размышлений о цели жизни. Превращаюсь в Антонова. Может, открыть свой строительный бизнес в Штатах?"
  Собственно, что плохого в квартире в старинном особняке, ста тысячах обедов и семейных культпоходах? Миллионы людей грезят об этом. Но не я. Даже когда я был в  Нонку безумно влюблён, я не представлял себе работу, домик и детишек. Да ну, к чертям!
  Володе до того стало тошно, что он прицепил к телефону наушники и попытался слушать музыку. Но музыка, закачанная Луизой (русское рок-старьё, как называл это Володя), не успокаивала издёрганных нервов, а дальше их выматывала. Нет, так не годится. Я еду к Агаше, чтобы залить её израненное сердце бальзамом, а вместо этого себя подвёл вплотную к ванне, на краю которой поблёскивают лезвия.
- Я думал, она хоть тебе пишет, - говорил Матвей, - а она, оказывается, все контакты закрыла.
- Да. Луиза пыталась звонить ей - бесполезно. Мне, впрочем, она черкнула недели две назад: "Володя, я в порядке, давай пока сделаем паузу в общении". Что-то в таком роде.
- Меня она, видимо, вообще в чёрный список внесла. На домашнем всё время берёт трубку её мамаша, с той совсем разговаривать невозможно. Я звоню иногда Кате, Агашиной подруге по институту, Катя говорит, что она в порядке, ходит на учёбу, не болеет, только грустная всё время.
- А ты, Нестеров, не был на её месте, и не знаешь, что она чувствует? - довольно-таки зло ответил Володя.
- Да ладно, чувствует! - взвилась Верка. - Что ты сравниваешь жопу с пальцем? Он ей был не муж, они даже заявление не подавали. Секса не было, ни черта не было...
  Верка примитивно права, думал Володя. Стоило ли резать вены из-за любви, которой не было, и брака, который планировался "чтобы было"?
- Ой, - растерянно сказала Агаша, - Володя... Что ж ты даже не позвонил, я Бог знает в чём одета...
  Она была в серой в клетку фланелевой рубашке и чёрных лосинах, волосы распущенные и, кажется, не причёсанные, на переносице - красное пятно от очков, которые она смущённо сдёрнула и держала в руке.
- Нормально одета. Дай, я тебя поцелую.
  Агашка позволила себя поцеловать и вздохнула Володе в грудь как наплакавшийся и обиженный ребёнок.
- Какой ты стал красивый! Настоящий иностранец. Постригся по-другому.
- Я, наоборот, волосы длиннее отпустил, Агашка, дурочка.
  Он вошёл в квартиру, которую не так давно сам ремонтировал. С обстановкой получилась просто умилительная квартирка, девичье гнёздышко, как принято было писать в романах девятнадцатого века. Кровать с пологом, как у Дюймовочки или другой какой-нибудь сказочной девочки. Компьютер - белоснежный. На полочках и в подвесных кашпо - цветы и книги. На письменном столе - букет белых хризантем в вазочке радужного цвета. Володя потрогал хризантемы, думал - искусственные. Ни фига, настоящие, и портрет Достоевского над столом - тоже настоящий, маслом писанная копия со знаменитого полотна Перова.
- Куда бы не занесла меня жизнь, везде присутствует его рожа, - сказал Володя, - как будто высшие силы приставили его ко мне надзирателем.
- У тебя на той квартире он тоже висел. В футболке с надписью "Hard'n'heavy", - сказала Агаша, - ты садись в кресло, Володя. Я сейчас на стол соберу... хочешь, включи пока компьютер, поговори с Луизой по скайпу...
- У Луизы сейчас ночь, - сказал Володя, - возьми, наконец, пакет, долго я буду с ним стоять, как дурак с балалайкой?
  Агаша нашла в пакете бутылку шампанского, торт и маленький горшок цветущих фиалок.
- Я, блин, как угадал. У тебя тут целая оранжерея.
  Агашка покраснела, прошептала: "Спасибо!" и убежала в кухню. Через пару минут снова вбежала, шлёпая тапочками, порылась в шкафу и вновь умчалась.
- Агашка, а тебе не скучно здесь одной? - крикнул Володя. - Лучше бы жила с родаками, а квартиру сдала. Деньги капали бы...
  Она не ответила. Володя шагнул в коридор, услышал в ванной шум льющейся воды. Переодевается, конечно. Бабскую породу не переделаешь. Он вернулся в комнату, включил компьютер, стал читать в Интернете новости. Потом не удержался, набрал "Нонна Мазовецкая".
  Статья из журнала об искусстве сообщала, что пьеса Н. Мазовецкой заслужила одобрительные рецензии известных театральных критиков N., NN. и NNN. (Ссылки приводились). Фотографий не было. В «картинках» нашлись фотографии. Одна из них представляла Нонну, идущую по асфальту в одних серебристых туфельках, руки сзади, как бы на отлёте...
  - Motherfucker! - сквозь зубы сказал Володя и набрал в поисковике "Форум молодых писателей".
- Я уже читала немножко об этом, - сказала Агаша из-за спины.
  Володя почувствовал тот запах, что помнил по ночи свадьбы Матвея и Верки: что-то восточное, свежее и терпкое. "Надо спросить, чем она душится, купить Луизе такие же духи. А может, это гель для душа?".
- О, как ты прекрасна! - воскликнул Володя.
  Прекрасна - громко сказано, конечно, с Нонной её рядом не поставить, и  даже с Луизой. Но серебристое платьице с кружевами на вырезе было очень ей к лицу. Такой цвет мало кому идёт. А распущенные волосы идут всем женщинам без исключения.
- Прошу к столу, - сказала она, - шампанское, наверное, охладилось, я засунула его прямо в морозилку.
  Они выпили по бокалу, потом Агашка вытащила из микроволновки что-то мясное, шипящее и благоухающее. Володя не особенно разбирался, что - параллельно с едой, он возбуждённо рассказывал об учёбе, о новых американских знакомых, о семье Луизы, о Форуме молодых писателей... Рассказ был не извержением эгоизма, а частью задуманного плана. Уболтать её, чтобы улыбалась, даже смеялась, ничего не спрашивать о её жизни, не трогать тему суицида и предательства Матвея даже кончиком ногтя. Всё шло гладко по плану. Агаша смеялась. Пила шампанское, вытаскивала из холодильника то одно, то другое, что-то грела, что-то нарезала и подставляла Володе.
- У девушки полный холодильник еды, когда она не ждёт гостей? Подозрительно. Не ходит ли к тебе кто-то на ужин с последующим завтраком? - сказал Володя.
  И пожалел, зачем это сказал.
- А ты что, ревнуешь? - усмехнулась она.
- Да. А почему нет.
- Ты не имеешь на меня никаких прав.
-  Shit, Агашка, ты прямо как американская интеллектуалка с юридического факультета. Они там такие чопорные, всё на свете читали и все права знают.
 - У меня просто нервный жор, - сказала Агашка, и улыбка её стала угасать медленно, как свет летнего дня, - я ужасно много ем.
- По тебе не скажешь. Такая же доска, как была всегда.
- Всё выгорает, наверное... Ты не бойся, Володя, я не переживаю из-за Матвея. Всё прошло. Собственно, я не из-за Матвея это сделала, ты же понимаешь.
- А из-за кого?
- Из-за себя. Я никогда не любила Матвея. Просто вбила себе в голову, что надо выйти замуж, потому что потому. Все ведь замужем. А он - самая подходящая для меня кандидатура.
- Что вас, блин, всех так парит это замужество? Так хочется тусить в застиранных трусах перед официальным супругом?
  Агаша засмеялась и налила ещё шампанского.
- Уже совсем не хочется. Я вылечилась от этой болезни с помощью анаприлина и бритвы.
- Лучше влюбись и ходи очумелая от страсти. Желательно, в женатого, чтобы не было рецидива болезни.
  Агаша выпила своё вино одним глотком, как воду. Посмотрела Володе в глаза, сняла очки, протёрла их бумажной салфеткой, но не надела. Опять посмотрела - без очков лицо у неё было совершенно детское.
- Ну, у меня есть подходящая кандидатура.
- Правда? И кто? Я, что ли?
  Она не ответила. Пересела - к нему на колени, и сама стал его целовать. Нелепыми детскими поцелуями, в которых есть, конечно, своя прелесть, но нет эффекта головокружения. Володя стал прямо в процессе направлять её губы и язык, обучать, если можно обучать поцелуям. Наверное, так Женя Лебедева тренировала когда-то меня. Агашка была очень восприимчивой ученицей, правда, без фантазии.
-  У тебя, наверное, в школе была всего одна четвёрка. По рисованию, да? - спросил Володя.
 Она не ответила. Обняла его за шею и снова побудила к поцелуям.
  Только сейчас до Володи дошло. Девушка срочно желает лишиться девственности. Его выбрала на роль дефлоратора, потому что хорошо его знает. Правильно говорят - дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Всё обязательно скатится в кровать. А потом я уеду в Штаты, а она будет давать кому попало, потому что уже не жалко, и спиваться. Девочка-отличница превратится в умную, злую, хищную ****ь.
- Агафья, ты это... давай сядь и успокойся. Веди себя прилично. Я тебе не бой-френд, у меня есть невеста, и тебе эти приключения на фиг не нужны. Тоже мне, секс-бомба нашлась.
  Она встала, посмотрела на него с ужасом и задрожала - особенно руки, как под электрическим током, и лицо тряслось -  веки, губы.
- Ты что? - крикнула Володя, вскочив. - Ты с ума не сходи, девочка! Я не потому что ты мне не нравишься. Я не хочу испортить твой жизненный план. Он был очень даже правильным. Делать это с тем, кого любишь, а не с кем попало.
- Рыбаков, ты никакой не поэт. Твоя профессия - штукатурить и клеить плитку, - сказала она отчаянно злым голосом. - Ты ничего в людях не понимаешь...
  Володя растерянно смотрел на неё и не знал, что сказать, что сделать.
- Я тебе давным-давно говорила... только ты не слышал. У тебя голова была мутная от этой Нонки. И сейчас не прояснилось.
  Володя приблизился, попытался обнять её, получил слабую пощёчину, обнял, схватил на руки, понёс, по пути раздирая "молнию" на серебристом платье, уворачиваясь от ногтей.
- Сказала бы честно. Я что, экстрасенс? Вижу тебя насквозь?
   Она отбивалась почти всерьёз, но, насильно раздетая до трусиков (одна лямка изящного бюстгальтера оторвалась едва не с мясом) вдруг обмякла и сдалась. Поцелуи и поглаживания приобрели совсем другой характер, чем на кухне - Володя направленно вёл её, а ещё больше - себя по нужному пути. Не к тому, чтобы сорвать, украсть, забыться, заглушить. К радости. Если хочешь, к любви, Агаша. Я никогда не относился к тебе просто так. Ты сама виновата, твои странные принципы. Нет, скорее я виноват, мои дурацкие страсти.
  Он оставил её на минутку, чтобы раздеться, а она, совершенно не притворяясь,  закрыла лицо руками, и Володя внезапно подумал - а это, оказывается, заводит гораздо сильнее, чем стриптиз по скайпу, чем ласки на шершавом рубероиде крыши, даже, чем многократные соития под портретом Достоевского в футболке "Hard'n'heavy".
  Когда у девушки никого, кроме тебя не было, и  ты сам можешь её всему научить.































               Глава 32.  "... это единственный способ изменить  мир…"


   Возле аэропорта ждала Луизина машина. За рулём был гордый своей миссией Бен, а Луиза, сидящая рядом с водительским местом, виновато улыбнулась и продемонстрировала Володе загипсованную кисть правой руки.
- Твой идиотский теннис, конечно? - спросил Володя. - А почему ты мне не позвонила? Хай, Бен!
- Это не перелом, - сказала она. - Всего лишь трещина. Я сейчас пересяду к тебе назад.
  Она пересела, и они целовались так долго, что Бен сначала засвистел, потом поставил диск, бесполезно - они не разговаривали, целовались и обнимались.
  Володя не чувствовал ни вины перед Луизой, ни тоски по Агаше, ни  стыда или гордости за своё плейбойство. Моя жизнь катится согласно заданной свыше программе. Агаша это понимает. Она сама сказала:
- Я люблю тебя и чувствую, что ты меня любишь, но не так, чтобы повернуть из-за меня назад. Я не обижаюсь. Тебе здесь никогда не будет хорошо.
- В конце концов, я не обещал Луизе жениться на ней. У нас даже речи об этом не было. Всё может измениться. Поедешь ко мне в Америку?
- Нет.
- Почему? Родные берёзки задолбают сниться по ночам?
- Нет. Просто я не подойду для той жизни, как ты не подойдёшь для этой.
  Он с ней не спорил - девка тихая, но упёртая, всегда была такая. Луиза сказала бы  восхищённо "классическая русская", Володя думал то же самое, но с раздражением. В какой-то момент появилось острое желание бросить всё к чертям и остаться с Агашей. Была ночь - предпоследняя перед отлётом в Лос-Анджелес. Опять лило за окном, а ветер выл так пронзительно и тоскливо, что Володя встал, пошёл на кухню и поставил чайник. Хотелось тепла, хотя бы искусственного. Агаша пришла к нему, и они сели рядом, у горячей батареи, не стесняясь уже друг друга - он в трусах, она в голубом топике от пижамы и голубых же трусиках-треугольниках.
- Как я ненавижу осень, эти депрессивные дожди, это отсутствие солнца, - сказал Володя, - а ты какое время года больше всего любишь?
- Весну, - сказала Агаша.
- Надо же. И я - весну. Особенно в конце, когда соловьи поют. Ты не смейся. Я помню, как дежурил однажды ночью, в армии. Соловей запел, и я слушал его, как дурачок, хотя давно пора было сменяться. Как будто никогда соловьёв не слышал. У нас в Волчанске этого добра хватает. Они гнездятся прямо в лесу за домом моих родителей. Но той ночью было как-то по-другому... не могу объяснить.
  Агаша потянулась к нему, поцеловала, и чай остался нетронутым, а презервативов у Володи больше не было.
- Ничего, - сказала Агаша, - это не опасный день, я считала...


                Мы не знали друг друга до этого лета,
                Мы болтались по свету, в земле и воде,
                И совершенно случайно мы взяли билеты
                На соседние кресла на большой высоте
                И моё сердце остановилось, моё сердце замерло,
                Моё сердце остановилось...

- Эй, вы! - крикнул Бен. - Или кончайте лизаться, или скажите, где лежат нормальные диски. Я не могу слушать этот русский shit!
   Автомобиль летел по хайвэю, пронизанный насквозь лучами заходящего солнца.
- Маша перевела четыре твоих стихотворения, - рассказывала Луиза. - То, длинное, "На летней крыше, в двух шагах от солнца...", и три последних. У нас на курсе была творческая студия,  она их читала, вернее, я читала, мы вместе делали презентацию.
- Я привёз Машке подарки - от её бабушки и от себя лично.
- Проф Лаймен был в таком восторге от нашего выступления, что даже перестал ворчать "этот Рыбаков слишком долго ездит".
- А он что, скучал?
  Луиза открыла коробку картошки-фри и стала бросать румяные брусочки себе в рот. Иногда она кормила ими Володю с руки.
- Больше скучал Антонов. Он звонил трижды.
- What a fuck! Луиза, мне всерьёз кажется, что Антонов - гей, и питает ко мне большое светлое чувство. Я уже согласен дать ему пару раз, лишь бы он отстал.
  Луиза и Бен захохотали так, что у Володи уши заложило.
- Он просто хочет издать вторую книгу твоих стихов, дурачок.
- Просто так?!
- Нет, конечно. Это будет реклама его бизнеса.
- Знаешь, очень напоминает российских спонсоров, предлагавших мне книгу с рекламой колбасы на обложке. Спасибо, не хочу.
- Нет, совсем не так. Книга будет абсолютно без ads, он устроит передачу на ТВ, и в паузах будут крутить ролики его компании, понимаешь?
- Ну да. У вас, как всегда, всё более цивилизованно. То же говно, но под деликатесным соусом.
- Ты прав, братец! - отозвался спереди Бен. - Все бизнес-люди - suckers. Лично я буду мотогонщиком. Луиза, кинь мне тоже french-fries!


   Потом было много солнечных дней в Калифорнии, и много дождливых ночей в России. Люди ходили на работу или учёбу, готовили обеды, посещали кафе и вечеринки, писали стихи, вязали шарфы, занимались сексом, смеялись и плакали. Дней за десять до Рождества Володя нашёл в Интернете восторженную статью о драматурге Н. Мазовецкой, "самом молодом спонсоре нашей благословенной земли". Нонна выкупила знаменитый Дом с целью устройства в нём музея театра и кино - единственного в своём роде. В чём будет уникальность музея, Володя не совсем понял. Фотографии изображали сияющих от восторга краеведов и молодого губернатора области, вручающего Нонне какую-то медаль. Ещё была фотка с презентации Н. Мазовецкой в драмтеатре. Она стояла с микрофоном на фоне огромного экрана с изображением: узкая полоска моря сужается в пространстве вдоль песчаной косы,  на песке параллельно морю лежит обнажённая девушка. За спиной лежащей девушки горят церковные свечи и надпись: "Ты есть любовь".
- Ах же,  сучка, сучка, - прошептал Володя.
  Давно прошла Володина обида, растворилась под лекарствами из психбольницы, капавшими в дурную Нонкину кровь. И любви не было, она выкипела, испарилась, сгорела. Но от этого постера, нарисованного в последний счастливый день Володиной жизни, глаза опять намокли, пульс застучал. Пришлось выйти на веранду и в ящике со старой Машиной и Луизиной обувью отыскать запрятанную тщательно пачку сигарет. Три тяжки, нет, четыре, и всё пройдёт, он спокойно вернётся к компьютеру, и презрительно усмехнувшись, закроет дурацкий сайт. В почте - макет обложки книги, присланный Антоновым. Володя посмотрит его вместе с Луизой, может, одобрит, а может и повредничает. И ничто больше не шевельнётся, слышишь ты, сука белобрысая.

   Потому что не твоё безумное искусство спасёт  наш мир, Нонна. Напиши ещё двадцать или сорок пьес, посети множество кинофестивалей. Ничто не переменится в тех, кто будет восхищённо аплодировать тебе. Наверняка, ты получишь множество призов и премий, а иногда будешь страдать и лежать в клиниках, потому что призы нечаянно дадут другим. Выйдешь замуж за своего первого жениха, разведёшься (а кто ж тебя долго вытерпит), ещё выйдешь и разведёшься раз пять. Такие женщины не успокаиваются, их миссия на свете - спалить как можно больше душ. А что делают эти женщины попутно, пишут драмы или торгуют картошкой - не суть важно.   
  И не наука изменит мир к лучшему, как хотелось бы Матвею. Он прочитает тысячи и тысячи умных и "на хрен никому не нужных" книжек, как часто будет повторять Верка. Закончит аспирантуру, защитит диссертацию, может, и открытие какое-нибудь сделает. Как превращать камни в нефть или мусор в кислород, неважно. Человечество будет ликовать, рукоплескать, но всё равно не изменится. Как пили, так и продолжат пить. Как убивали, так и будут убивать. Верка не устанет говорить это, показывая сыну и дочери свои фотографии эпохи Великой Славы.
- Красота спасёт мир. Какой-то писатель это сказал, кажется, Пушкин. Фигня всё! Вот какая я была красивая, а что толку? Сижу тут с вами, пока ваш батя шляется по всему глобусу со своей бестолковой наукой...
  Впрочем, Верка долго-долго останется красивой, такие огни не гаснут быстро, они посланы с целью рассеять мрак. Только не умеют, к сожалению.
  И совсем смешно было бы думать, что планета изменит своё лицо, от чьих бы то ни было стихов, пусть даже таких "глубоких, сочетающих гуманизм и свободу мысли", как напишет интеллектуальная пресса о Володиных. Что такое стихи? Эмоции, выплеснутые в образы. Дыхание, затаённое пред видом солнца, садящегося в дремлющий Пасифик. Стук каблуков по далёким мостовым, выложенным старинной брусчаткой. Ужас смерти, охватывающий ночью, в ясных, как речная вода, снах. Радость жизни в сердце мегаполиса, залитого до отказа солнечным светом, смехом, музыкой, блеском стеклянных стен небоскрёбов. Всплывающая со дна мыслей тоска о той, кто вечно будет лежать на песчаной косе неведомого пляжа под горящими буквами «Ты есть любовь».
- У тебя есть контракты с престижными издательствами, ты популярный молодой поэт. Не хочешь войти в долю в моём бизнесе? - спросит, вероятно, Антонов.
  Поэту не надо знать экономику. Можно вообще не уметь считать. За тебя посчитают, а ты подумай о старости, о будущих детях...
  Володя, конечно, плюнет и откажется. Какие, к чёрту, дети? Не хватало ещё создавать новых людей, когда на свете тесно от уже живущих, голодающих, воюющих, депрессирующих. При этом он неизбежно подумает об Агаше, о её мальчике, родившемся ровно через девять месяцев после Форума молодых писателей. Она, конечно, напишет в имейле: "Это не от тебя", но он не поверит, он уже слышал подобное в своей жизни. Врёт как сивый мерин, крикнет по скайпу Верка, я видела их на прогулке, пацан - вылитый ты, но Луизе я не скажу, конечно.
   А мне всё равно, ответит Володя, не хочет - не надо. У меня крепкие нервы, я не стану больше рвать душу из-за бабья, все вы ненормальные.
 Он сумеет выработать в себе безразличие ко всему. Indifference, какое хорошее слово. Наверное, это единственный способ изменить ваш взбесившийся мир.

 июнь 2012
Медынь