Мороз.
Я собираюсь в школу. А папа приехал на обед. Обедает.
Я одеваюсь и жалуюсь:
- Пап, смотри, я надеваю двое гамаш, по два носка… В каждой варежке у меня ещё по варежке, а в шапку мама пришила ещё шапку. И у меня получается большая голова!
Папа смеётся:
- Да, хорошо, что пальто одно и валенки по - одному.
Папа так вкусно пьёт чай, ложечкой сахар мешает. От чая пар! Я тоже наливаю себе чаю и намешиваю сахару. И мы пьём, улыбаемся. У папы самая большая кружка, белая, сверху красная полоса, а на полосе золотая снежинка. Это баба Дуся подарила ему эту кружку.
Девочки.
Мою короткую дорогу через футбольное поле замело. Теперь, в школу хожу через посёлок. Далеко.
Морозище! Снег скрипит, солнце горит, и в воздухе искры летят золотые и цветные. Ресницы у меня слиплись!
Вот Танин дом. Кричу у калитки: «Таня-я!» Её мама мне в окошко улыбается. И Таня идёт уже. Она посмотрела мне в лицо и говорит: «Ух ты, какие ресницы белые! Ты - Снегурочка!» Я так рада, что она меня Снегурочкой назвала! Какая она хорошая, Таня! Я её люблю!
Идём мимо ремонтной мастерской, мимо интерната. На перекрёстке, возле звезды, Алёнка нас ждёт. Таня ей говорит: «Алёнка, ты тоже – Снегурочка!» Я огорчилась: «Ну, вот! Так не бывает! Две Снегурочки!» Мне нравилось быть единственной. А у Алёнки и волосы, и шапка, и ресницы белые. И у Тани тоже! Значит, три Снегурочки, получилось.
Пальцы в варежках закоченели! И коленки щиплет. И мы как побежали во всю!
Цветы.
У нас в классе цветы! Много! Мы их поливаем, кто дежурный. Цветам хорошо на окнах. Их солнце греет, а мороз не морозит. Они на улицу смотрят и думают, наверное: «Ужас, там все умерли! И трава, и деревья!»
Я сижу на задней парте, у окна. И у меня за спиной на табуретке в ведре цветок расцвёл. Цветки похожи на белые кулёчки, а в них жёлтые мохнатые палочки. Ольга Ивановна обрадовалась и сказала, что цветы – каллы.
Я их на переменах нюхаю, они приятно пахнут.
Айнагуль.
Я сижу за партой с Айнагуль. По-казахски, айна - это зеркало, а гуль – цветок. Похоже, что цветок смотрится в зеркало. А, может быть, в ручей или в лужицу. Наша Айнагуль - цветок, который смотрит в окно.
Айнагуль - интернатовская. Она из Акшата. Это маленький посёлок, и там нет школы. И, вот, она живёт в интернате, чтобы учиться. Она плохо учится. Ольга Ивановна её спрашивает, а она не отвечает.
Папа мне говорит: «Вот, если бы тебе всё по-казахски объясняли, и математику, и природоведение, ты бы поняла что-нибудь?»
Нет, я бы не поняла! Я на уроке казахского, иногда, совсем ничего не понимаю.
У Айнагуль, раньше, были две косички. Она их завязывала колечками за ушами. А теперь её подстригли коротко, и волосы сзади торчат возле шеи.
Айнагулька хорошая. Даёт мне ручку, если я забуду. И она не обзывается. И улыбается мне.
Из школы она ходит с девочками из интерната. Они разговаривают по-казахски и смеются, и песни поют на казахском языке.
А, однажды, мы шли вдвоём с Айнагуль, и она достала из варежки маленькую куколку. У куколки тоненькие ручки и ножки, жёлтая причёска, розовые туфельки. Прямо, как Дюймовочка! Я взяла её ,а она горячая. Это от Айнагулькиной руки.
За нами шли девочки из интерната. Айнагуль взяла куколку и пошла с ними.
Я, когда иду мимо интерната, то отворачиваюсь. Не смотрю туда. Потому, что я однажды подумала, что если смотреть часто на интернат, то я туда и попаду. Буду там жить. Это страшно. В интернате - как в больнице, без мамы и папы.
Молоко
Папа пришёл с работы, стоит на пороге и говорит весёлым голосом: «Ваша папа пришла, молока принесла!» И достаёт из-за пазухи красную грелку. В ней, оказывается, молоко. Папа возит доярок. И, вот, доярки сказали папе, чтобы он принёс грелку, и они ему будут наливать туда молока. А в грелку для того, чтобы её спрятать за пазуху. Это такая хитрость.
У нашей коровы Майки пока нет молока, потому что у неё скоро телёнок родится.
Мама вскипятила молоко и налила нам с Таней в кружки. И оно стоит, остывает. А мы никогда молока из грелки не пробовали. И ждём.
А оно оказалось очень невкусным – горьким и резиной пахнет! Фу!
Мама говорит: «Валька, ты хоть бы вымыл грелку! В ней был тальк». А папа смеётся: «Вот оно, какое горькое, краденое молоко».
Вопрос.
Я у папы спросила: « Пап, ты коммунист?» А он говорит: «Нет». Я удивилась: « А почему? Нам в школе говорили, что, сначала, человек – октябрёнок, потом – пионер, потом – комсомолец, а потом уже – коммунист. Почему ты не коммунист?»
А папа стал говорить мне что- то непонятное и смешное.
Мама говорит: «Валька, замолчи! Ты - болтун. Болтун - находка для шпиона! Вот, кто – ни будь услышит, что ты говоришь!»
Я говорю: « Мам, а ты коммунистка?»
А папа опять смеётся!
И мама сказала: «Какой из него коммунист!.. Валька, ты – антисоветчик настоящий».
Буран.
Ура! Буран!
Ольга Ивановна отпустила нас с уроков! Сказала, чтобы мы скорее шли домой, а то буран. И чтобы мы прямо шли, и никуда не сворачивали!
А мы и не сворачиваем. Ветер дует нам в спины, и мы бежим, как будто на колёсиках катим! И смеёмся! Мы маленькие, а буран – великан! Он сдувает нас с дороги в глубокий снег. И, кажется, может сдуть в небо! Только, портфели тяжёлые, и мы не улетаем.
Ещё всем весело потому, что сегодня – суббота! Суббота - свобода! Я буду играть с куклами! Мы вчера с Таней устроили дом между кроватью и окном. Закутали кукол потеплее и уложили их спать в постельки. Будем играть и сегодня, и завтра! Я бегу и подлетаю от радости!
Вдруг, слышу, папина машина посвистывает сзади. Вот, она нас догнала и поехала вперёд. Тент надувается как парус. Под колёсами снег волнами летит. Кажется, буран может опрокинуть машину на бок! И вот, уже не видно машины.
Дома.
Мама и Таня дома. Мама взбивает тесто для оладушков: «Клёк – клёк – клёк…» А Таня рядом стоит коленками на табуретке, смотрит.
Когда мы ели оладушки, погас свет.
Мы сели возле печки, мама на чурбачок, а мы на маленькую скамеечку. Мама стала чистить картошку. А мы смотрели на печку. У нашей печки сверху снимаются железные кольца, чтобы кастрюли ставить. Одно колечко снимешь – поставишь маленькую кастрюльку, а если несколько колец снять – то большую кастрюлищу. В темноте, между кольцами, светятся красные круглые щели. Красиво.
А в дверце дырочки, как окна в доме. Там, за красными занавесками, кто-то ходит и танцует. Хочется разглядеть, кто там.
Таня просит открыть дверцу и смотреть на огонь. Мама говорит, что нельзя, а то будет сильная тяга, и буран всё тепло из дома высосет через трубу.
Буран за стенами бьётся, шумит. Печка тоже, то тихо трещит, а то, как загудит!
Ждём папу. Лица стали горячими от огня. Захотелось полежать. И мы с Таней легли, не раздеваясь, на кровать, на покрывало.
Папа.
Вдруг, я проснулась, слышу, мама папе говорит:
- Валька, ты – дурак! Ты бы детей погубил! И сам бы замёрз!
А папа отвечает:
- Я поехал в интернат, думал, скажу, что не повезу их сегодня. А они уже готовые стоят, одетые, с котомками своими. Домой хотят. И, я подумал, что можно, всё-таки отвезти… Туда, ничего нормально довёз. А обратно – дороги не видно. Трассу вровень со степью замело. Медленно -медленно пришлось, чтобы в кювет не съехать. А ветер машину чуть не переворачивает! Думал, придётся в степи ночевать…
Папа рассказывает весёлым голосом. Он рад, что добрался до дома.
Я подумала: «Какой папа смелый! Как коммунист. Почему его не взяли в коммунисты? Он, наверное, правил не выучил. А может, потому что он смешной? А таких смешных не берут в коммунисты.»