Стоя у высокого окна,
наблюдая за ночной кометой,
Сбрасывая пепел в никуда,
с тлеющей меж пальцев сигареты,
Кажется, что весь итог – вот здесь,
на краю обрыва или жизни,
Если хочется – шагнешь отсюда вниз,
ветер напоет руладу тризны...
А захочешь – отойдешь к стене,
и махнешь рукой на мироздание.
Миру этому не нужен больше ты.
Искалеченное, глупое создание.
Что такое боль, что есть в тебе?
Это не война, не катаклизм,
Просто приговор подписан был,
почерком красивым в эпикризе.
Жизнь пойдет и дальше, как и шла.
Не изменит никакого ритма,
Только понимаешь, навсегда.
Ты не нужен ни друзьям, ни близким.
Обрываются все связи до одной,
телефон не звонит вечерами,
А рука все тянется к нему:
позвонить хотя бы старой маме...
Впереди еще не год, не два,
приговор что сделан – не смертелен,
Только все равно теперь – изгой,
и в себе ты больше не уверен.
И смотря с высокого окна,
на бездушный и огромный город
Понимаешь, как ты был не прав,
утолить свой не сумевши голод
По красивым неизведанным местам,
по друзьям, что бросили в несчастье,
По улыбкам, радости, словам,
что исчезли сразу... В одночасье.
Ты один, и так и будет впредь.
Постепенно отвернется каждый,
Кто еще умеет ждать, жалеть,
кто еще испытывает жизни жажду.
Твой удел теперь всегда такой:
видеть чуть смущенные улыбки,
И смеяться, зная, что изгой.
Что спокойствие твое неверно, зыбко...
А потом, скрываясь словно тать,
уходить, не будучи замечен.
И теряться в сумрачных тенях.
Ты теперь изгой. Ты – искалечен.
Сколько впереди осталось лет,
что пройдут так быстро и так кстати,
Прежде чем, как тысячи калек,
будешь ты прикованным к кровати?
Сколько впереди осталось дней,
прежде чем лекарства станут нормой?
И вопрос: «как чувствуешь себя»,
будет задаваться для проформы?
Страх неведом, ты – литой металл,
только есть слова «усталость стали»,
Ты не сгнил, не проржавел до дна,
просто… Обстоятельства сломали.
И работать будешь, как и впредь,
на износ, чтобы забыть о боли,
Вечерами прочь тоску гоня,
упреждая слабость своей воли.
Только ты не нужен, вне систем.
Выкинули прочь и позабыли,
Жаль, что в переплавку не пустить,
чтоб избыться от телесной гнили.