КАК В ДЕШЕВОМ РОМАНЕ
На ужин были приглашены Цумпены - милые люди, знакомством с которыми я был обязан тестю. С самой нашей свадьбы, вот уже год как он усиленно старается знакомить меня с полезными людьми. Цумпен может быть полезен - он председатель комиссии, распределяющей строительные подряды, а женившись, я вошел в семейный бизнес по рытью котлованов.
Я нервничал весь вечер, Берта, моя жена, подбадривала меня. "Один только факт, что он придет, сказала она,- что он приглашение принял, уже что-то значит. Постарайся только осторожно подвести разговор к заказу. Ты ведь знаешь, решение будет принято завтра".
Оставив холл темным, я встал за портьерой, ожидая Цумпенов. Курил, бросал окурки на плитки пола и, растоптав, засовывал под коврик. Чуть позже включил в холле свет, встал в ванной у окна и стал думать о том, с чего бы Цумпену принимать это приглашение; вряд ли ему так уж хотелось с нами поесть, и обстоятельство, что решение по тендеру, где была и моя заявка, будет приниматься завтра, должно было ставить его в такое же неловкое положение, как и меня: но о встрече договаривался тесть, и я ничего не мог поделать.
Я думал также о подряде: это был крупный подряд, я заработал бы на нем двадцать тысяч марок; я мечтал его получить, поскольку мне хотелось иметь эти деньги.
Берта выбрала, что мне надеть: к темному пиджаку брюки несколько светлее и галстук, как она называет, нейтрального цвета: светло-коричневый с красноватым оттенком. Такие вещи она знает по своему дому и пансионату у монашек. Также, когда гостям предлагать коньяк, когда вермут, как подать десерт, этому всему она выучилась дома и у монашек, и это приятно - иметь жену, которая в таких вещах разбирается.Но и Берта нервничала: когда она зашла в ванную комнату и положила руки мне на плечи, коснувшись пальцами шеи, я почувствовал, что они были холодными и влажными.
- Все будет хорошо, сказала она, - ты получишь заказ.
- Боже мой, сказал я, - ведь речь о двадцати тысячах марок.
- Никогда не следует, сказала она тихо, - Имя Божье упоминать в связи с деньгами.
Темный автомобиль остановился перед нашим домом, модель мне не знакомая, но похоже итальянская, с серебряной римской волчицей на радиаторе.
- Не торопись, зашептала Берта, - не торопись, жди, пока позвонят, дай им две-три секунды постоять, потом не спеша иди к двери и открывай. Она ласково потрепала меня по шее и пошла на кухню.
Я видел Цумпенов, поднимающихся по ступеням крыльца: он - высокий, поджарый, с седыми висками, лет тридцать назад, вероятно, слывший ловеласом, о котором сердобольные матери напрасно предостерегали своих дочек; госпожа Цумпен – одна из тех сухощавых смуглых дам, при виде которых меня всегда преследует мысль о лимонах. Цумпен поднимался по ступеням первым, и я видел по его лицу, что ужинать с нами представлялось ему страшной скукой. "Почему тогда он пришел?" – думал я.
Он остановился перед дверью в дом, бросил окурок сигареты в палисадник и сказал:
- Мы начинали скромнее, не правда ли?
- Да, сказала она, - ты прав.
Затем зазвенел звонок, я подождал секунду, подождал две, пошел к двери и открыл.
- О, сказал я, - как мило с Вашей стороны прийти к нам.
Мы прошлись, с коньячными рюмками в руках, по нашим апартаментам, которые Цумпенам очень хотелось осмотреть. Берта осталась в кухне, она выдавливала майонез из тюбика на закусочные бутерброды; она умеет это делать премило: сердечки, завитушки, домик, туфелька, наводящая на мысль о Золушкиной.
Цумпенам наше жилище понравилось; они ухмыльнулись, увидев в моем кабинете большой письменный стол, и в этот момент мне он тоже показался великоват; я покраснел, и госпожа Цумпен с улыбкой заметила: "Гляди-ка, Вы еще умеете краснеть".
Цумпен похвалил небольшой шкафчик в стиле рококо, полученный мной от бабушки на свадьбу, а также барочную мадонну в нашей спальне.Когда мы вернулись в столовую, Берта уже накрыла на стол; и это тоже она сделала очень мило,все имело такой приветливый вид, и ужин прошел в уютной атмосфере.
Мы говорили о книгах и фильмах, о последних выборах. Цумпен хвалил различные сорта сыра, поданные на десерт, а госпожа Цумпен - кофе и пирожные. Затем мы показали Цумпенам фотографии с нашего свадебного путешествия: побережье Бретани, ослик в Испании, улицы Касабланки.
Потом снова пили коньяк, и когда я хотел встать и принести коробку с фотографиями с нашего обручения, Берта подала мне знак, и я остался сидеть и не пошел за коробкой. На пару минут наступила тишина, поскольку темы разговоров были исчерпаны, и мы сидели здесь и все думали о подряде; я думал о двадцати тысячах марок, и мне пришло в голову, что можно списать с налогов всю бутылку коньяка, и бутылка при этом была выпита только наполовину. Я снова покраснел. Цумпен глянул на часы, сказал: "Жаль, уже десять,нам пора идти,был такой приятный вечер", а госпожа Цумпен встала и сказала: "Все было очаровательно, и я надеюсь, что мы вас увидим как-нибудь в гостях у нас".
"Мы будем рады прийти", сказала Берта, и она снова подала мне знак; мы постояли еще полминуты, все снова думали о подряде, и я чувствовал, Цумпен ожидает, что я отведу его в сторону и буду с ним об этом говорить. Но я этого не сделал. Цумпен поцеловал руку Берты, я прошел вперед, открыл дверь, придержал госпоже Цумпен дверцу автомобиля и когда отходил, быстро погладил римскую волчицу: она была холодной и немного влажной от росы, и снизу с сосков свисали настоящие крохотные капельки, но не было здесь Ромула и Рэма, чтобы их всосать.
Когда я вернулся, Берта стояла у входной двери. Был теплый вечер; я докурил свою сигарету до конца и швырнул окурок в палисадник.
- Почему, сказала Берта мягко, - почему ты с ним не поговорил о подряде. Ты ведь знаешь, что решение будет приниматься завтра.
- О Боже, сказал я,- я не знал, как мне об этом завести разговор.
- Пожалуйста, сказала она мягко, - не упоминай Имя Божье в связи с делами. Тебе надо было под каким-либо предлогом пригласить его в кабинет и там с ним поговорить. Ты ведь мог заметить, что он очень интересуется искусством. Тебе надо было сказать: тут у меня есть нагрудный крест восемнадцатого века, возможно, Вам было бы интересно вглянуть, и потом…
- Да, да, сказал я, - я знаю, но возможно, я не гожусь для подобных вещей.
Я замолчал; она вздохнула и одела фартук. Я пошел за ней на кухню; мы убрали остатки закусочных бутербродов в холодильник, и я ползал по полу в поисках крышки от тюбика с майонезом.Потом закрутил крышку на тюбике и аккуратно продвинул содержимое тюбика вверх; вечно Берта бросает тюбики, как она их выдавила: зубную пасту, крем для рук, крем для обуви, очевидно, ни у них дома, ни монашкам не удалось ее приучить к тому, что надо подправлять тюбик после пользования. Я унес остатки коньяка, сосчитал сигары: Цумпен выкурил только одну; опустошив пепельницу, стоя съел пирожное и посмотрел, нет ли кофе в кофейнике, но кофейник был пуст. Когда я вернулся в кухню, Берта стояла с ключами от машины в руках. Я спросил:
- В чем дело?
- Разумеется, нам надо ехать, сказала она.
- Куда?
- К Цумпенам, сказала она, - что ты себе думаешь.
- Сейчас половина одиннадцатого.
- А хотя бы и полночь, сказала Берта, - насколько мне известно, речь идет о двадцати тысячах марок. Не думаю, что они так уж чопорны.
Она пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок, а я стоял сзади и смотрел, как она вытерла и подвела губы заново, и впервые мне бросилось в глаза, какой у нее широкий и грубо очерченный рот. Когда она подтянула мне узел галстука, мне следовало ее поцеловать, как я делал это всегда прежде, когда она мне завязывала галстук, но я не поцеловал. По пути к гаражу мы молчали.
В городе кафе и рестораны светились, люди сидели снаружи на террасах, и серебро вазочек для мороженого и ведерок со льдом ловило свет фонарей. Когда нам пришлось притормозить у перекрестка, Берта взглянула на меня ободряюще. Она осталась сидеть в автомобиле, когда мы остановились у дома Цумпенов, и я поехал в лифте наверх один. Нажал сразу на кнопку звонка и был удивлен, как быстро мне открыли дверь. Госпожа Цумпен улыбалась и, казалось, не была удивлена моему приходу; на ней был черный шелковый домашний костюм с развевающимися брючинами, и мысль о лимонах явилась еще неотвязнее.
- Извините меня, сказал я, - мне надо поговорить с Вашим мужем.
- Его дома нет, сказала она, - он вернется через полчаса.
- Возможно, это будет слишком поздно, и я его обеспокою.
- О нет, сказала она, - приходите, не стесняясь; мы всегда ложимся поздно.
В холле я увидел много мадонн, наверное, пять или шесть, готические, барокко и даже рококо, если такие вообще бывают.
- Прекрасно», сказал я, - если Вы позволите, через полчаса я вернусь.
Она улыбнулась, осторожно закрыла дверь, и я снова поехал на лифте вниз.
Берта купила себе вечернюю газету: она читала ее, курила, и когда я сел рядом с ней, сказала:
- Я думаю, ты мог бы с таким же успехом поговорить об этом и с ней.
- Откуда ты знаешь, что его не было дома?
- Потому что я знаю, что он сидит в клубе у Гаффеля и играет в шахматы, как и каждую среду.
- Ты могла бы мне сказать об этом раньше.
- Пойми же меня, сказала Берта и свернула газету. - Я хочу тебе помочь, хочу, чтобы ты сам научился делать такие дела. Нам стоило только позвонить отцу, и с помощью одного единственного телефонного звонка он исполнил бы это за тебя, но я хочу, чтобы ты, ты один получил заказ. Чтобы отец не думал, что мы еще долго не сможем обходиться без него.
- Прекрасно, сказал я, - итак, что мы делаем: ждем полчаса, или сейчас же подымаемся наверх и говорим с ней?
- Лучше пойдем сейчас, сказала Берта.
Она положила вечернюю газету на сиденье рядом с собой, мы вышли из машины и поехали в лифте наверх вместе. «Жизнь», сказала Берта, когда мы стояли в лифте рядом друг с другом, «состоит из компромиссов и уступок». Я молчал и считал этажи: один, два, три, четыре: и все время прямоугольное окно лифта показывало кусок бледно-зеленой стены и красных лестничных перил; казалось, что это был один и тот же кусок.
Госпожа Цумпен была столь же мало удивлена, как и в тот раз, когда я приходил один.
Она поприветствовала нас, мы пошли за ней в кабинет ее мужа, и я снова покраснел, когда увидел, каких скромных размеров был письменный стол Цумпена. Госпожа Цумпен пододвинула стулья, достала бутылку коньяка, налила, и еще прежде, чем я мог что-либо сказать о подряде, пододвинула мне желтый скоросшиватель, лежавший на столе ее мужа. «Поселок Еловая идиллия» - прочитал я и со страхом взглянул на госпожу Цумпен, на Берту, но обе улыбались, и госпожа Цумпен сказала: «Откройте папку», и я ее открыл. Внутри лежал второй, розовый скоросшиватель, и я прочел на нем: «Поселок Еловая идиллия, земляные работы". Я открыл обложку, увидел свои расчеты по смете в самом верху. Рядом на полях красным карандашом кем-то было написано: «Наиболее выгодное предложение».
Я чувствовал, что начинаю краснеть от радости, ощущал удары сердца и думал о двадцати тысячах марок.
- Боже мой, сказал я тихо и захлопнул папку, и в этот раз Берта забыла сделать мне замечание.
- За удачу, сказала госпожа Цумпен с улыбкой, - итак, давайте выпьем!
Мы подняли стаканы, улыбнулись друг другу и выпили. Я встал и сказал:
- Наверное, это неловко, но возможно вы поймете, что теперь я хочу домой.
- Я прекрасно Вас понимаю, сказала госпожа Цумпен, - нам осталась только исполнить еще одно небольшое дело. Она взяла папку, пролистала ее и сказала:
- Ваша цена за кубический метр на тридцать пфеннигов ниже ближайшей. Предлагаю Вам поднять цену на пятнадцать пфеннигов: таким образом, Ваше предложение все еще останется наиболее выгодным, и вместе с тем Вы получите на четыре с половиной тысячи марок больше. Давайте, делайте это сейчас.
Она протянула мне папку, я взял ее, а Берта достала свою авторучку из сумочки, открутила ее и дала мне; но я был так возбужден, что не мог писать; я передал папку Берте и наблюдал, как она спокойной рукой изменила цену за кубометр, переписала конечную сумму и отдала папку госпоже Цумпен.
- А теперь, сказала госпожа Цумпен, - еще один пустяк. Возьмите Вашу чековую книжку и выпишите чек на три тысячи марок, это должен быть чек на оплату наличными и учтенный Вами.Она сказала это мне, но именно Берта достала из сумочки нашу чековую книжку и выписала чек.
- Он не обеспечен, сказал я тихо.
- Когда решение о подряде будет принято, можно будет получить аванс, и тогда он будет обеспечен, сказала госпожа Цумпен.
Возможно, на тот момент я совсем еще ничего не понял; когда мы ехали в лифте вниз,Берта сказала, что она счастлива, но я молчал и смотрел сквозь окошко кабины лифта: я видел бледно-зеленую стену и кусок ярко-красных перил.
Я выудил вечернюю газету, соскользнувшую с сиденья Берты, и читал заголовки, пока мы ехали домой. Берта выбрала другую дорогу, мы ехали по более спокойным кварталам, открытые окна светились, люди сидели на балконах и пили вино; ночь была светлая и теплая.Я тихо спросил:
- Чек был на Цумпена? И Берта так же тихо ответила:
- Само собой.
Я положил газету спереди в ящик для перчаток и смотрел на руки Берты, маленькие, смуглые, которыми она спокойно и уверенно держала руль. Руки, думал я, которые подписывают чеки и выдавливают из тюбика майонез, и я взглянул выше, на ее рот, и теперь тоже не почувствовал ни малейшего желания его поцеловать.
В этот вечер я не помогал Берте ставить машину в гараж, не помогал и при мытье посуды.
Я налил себе изрядно коньяка, выпил, пошел в кабинет и сел к письменному столу,который был для меня слишком велик. Я думал о чем-то, пытался что-то вспомнить. Затем встал, пошел в спальню и посмотрел на барочную мадонну, но там мне тоже не пришло в голову то, что я хотел вспомнить; это был отрывок стиха, который я когда-то слышал, также могла быть часть молитвы, но я не был в церкви уже лет десять и больше не молился. Вспоминая, я отступал в прошедшие годы, как под дулом пистолета убийцы отступают из комнаты в комнату в своем собственном доме.
Звонок телефона прервал мои размышления; я снял трубку и не был удивлен, услышав голос Цумпена.
- Ваша жена, сказал он, - допустила небольшую ошибку; она подняла цену за кубометр не на пятнадцать, а на двадцать пять пфеннигов.
Одно мгновение я подумал, а затем сказал:
- Это не ошибка, это произошло с моего согласия. Он сначала помолчал, потом сказал, смеясь:
- Вы что ли заранее обсудили разные возможные варианты?
- Да, сказал я.
- Прекрасно, тогда выпишите еще один чек на тысячу.
- Пять сотен, сказал я и подумал: это как в дешевом романе, именно так.
- Восемь, сказал он, а я ответил смеясь:
- Шесть, и знал, несмотря на то, что у меня не было опыта, что теперь он назовет семьсот пятьдесят, и когда он действительно это сделал, я сказал согласен и повесил трубку.
Полночь еще не наступила, когда я спустился вниз и вынес чек Цумпену к машине; он засмеялся, когда я протянул ему сложенный чек.Я погладил волчицу спереди на радиаторе- капли больше не свисали с ее сосков, их обсушил теплый ночной ветер.
Когда Цумпен уехал, а я не спеша вернулся в дом, Берты нигде не было видно. Она не пришла, когда я уселся в кабинете, чтобы думать дальше; она не пришла, когда я еще раз спустился взять пирожное и стакан молока из холодильника, и я знал, что она думала: «Он должен это переварить, мне нужно оставить его одного! Ему надо это постигнуть» - но я не постиг этого никогда, и это было в самом деле непостижимо.
Перевод Е.Пономаревой, 2010