Через десять минут после отправления поезда хлынул ливень. Наступая сплошным потоком, упругие струи дождя заливали тротуар, разбиваясь о камни. Я смотрела по сторонам и считала мгновения. Они текли в русло огромной реки, которая становилась нескончаемой. Оглушающий шум дождя стоял в ушах, плотная дождевая завеса ниспадала с небес, смывая душный августовский день.
Эту монолитную стену воды, глухую словно смерть, сопровождало мое молчание – молчание того, кто давно перестал пользоваться словами и забыл их значения. Когда ты уезжал всего на несколько дней, сам факт твоего существования терял свой смысл. Как весло лодки, плывущей по темной, затянутой водорослями воде ударяется о днище встречной лодки, моя жизнь столкнулась с чем-то, что я не видела и не знала. Теперь, схватившись за живот, я пыталась ощутить там нечто живое – субстанцию, похожую на тебя.
Закрыв глаза, я вспоминала наш вчерашний разговор, диалог о вещах, которые приобретали неточный или общий смысл. Мы потратили кучу минут единственной и неповторимой своей жизни, опасаясь, как бы тайные мысли не уничтожили все, что так тесно нас связывает. Прячась за подушкой, я бездумно уносилась куда-то на воздушном шаре непостижимого "завтра" - мрачного и бездонного.
Когда ты поцеловал меня, я перешла мостик, ведущий через платформу, и направилась в магазин в двухстах метрах от метро – там, где я ждала тебя в прошлый раз. Я закрыла воспаленные глаза темными очками, купила кока-колу. Дождь накрывал окрестности сплошной стеной. Стоило ветру немного усилиться, как шумно начинали хлестать струи воды. Ливень заштриховывал черные стволы деревьев, словно китайской тушью. Я ощущала себя запеленутой в кокон монотонных, угнетающих, безжалостных пощечин дождя, такой одинокой и растерянной.
Сколько дней были нашими ? Был ли ты полностью моим ? И как может один человек присвоить себе права над другим ? Эти вопросы не находили ответов, а позже я перестала их себе задавать. Миллионы ночей под звездным небом, миллионы дней в соли и песке – какая малость… Вот так перевернуть жизнь вверх дном, словно песочные часы. Каждый день без тебя наваливался на меня непомерной тяжестью, и эта тяжесть была сладостной. Сказать, что мне было одиноко в эти дни, значит солгать. Чувство, вызванное твоим отсутствием, было похоже на что-то тяжелое и ароматное. Это было наслаждение! Повсюду, куда бы я ни заходила – в продуктовые магазины, сувенирные лавки, - везде ощущалось твое присутствие. Но оказывается, что вторично ничего нельзя выжать.
Вечер раскрашивал улицу в темно-розовый цвет, над городом проплывали мерцающие пустоты. Чувствуя себя просто одиночкой в сезон дождей, я вдруг ни с того ни сего дернулась и поплелась к выходу и вдруг ощутила глухую боль во лбу. Мои глаза уже привыкли к темноте, поэтому сначала я заметила белый ряд зубов,а потом лицо, укрытое теменью.
- Смотри куда идешь, - сказала я. Он ничего не ответил. Высоченный. С татуировками на голых руках. Я на мгновение закрыла глаза, и моя голова качнулась из стороны в сторону. С губ слетел очень слабый звук, не громче вздоха.
Дорога уводила в темноту. Трещали цикады. Вечерняя заря, последний раз отразившись в лужах, угасла. На изгороди чайных роз черными силуэтами высовывались тугие бутоны.
Ночь наваливалась на оцепенелую от страха, куда-то гнала меня, обреченную на беспамятство, уносила над холодной бездной. Виднелись уже самые дальние звезды Млечного Пути, представлявшиеся не горсткой едва различимой пыли, а отдельными светящимися точками, отчего более яркие созвездия казались угрожающе близкими. Даже темнота стала осязаемой – теплой и до отвращения густой.
Боль внутри росла. Я молча шла. Может быть, я, наконец, поняла, что словами нельзя ничего сказать? Или, ощутив себя однажды на краю бездны, я забыла обо всем на свете и крепко держалась руками за отчаяние, как за что-то реальное и надежное? Боль. Я чувствовала боль. Я была оголенным комком плоти и нервов, который кровоточил, страдал и выл. Я плакала и хотела, чтобы все кончилось немедленно, посреди дороги, вот на этой земле, в грязи, под этими кустами, здесь и сейчас. Боли я не боялась, боль очистит, послужит мне оправданием. Я хваталась за нее, словно утоляя жажду. Я уже потеряла свободу отречения. Никто не понимал, что я погибаю. Я не звала на помощь...
Дома я упала на кровать и обняла подушку, пахнущую тобой, я падала вместе со своей жизнью в космическую бездну в сказочной колыбели, которая раскачивалась так головокружительно, что я ощущала себя в водовороте, вздымающемся из глубины моря.
Вслед за шагами, в темном коридоре жалобно-жалобно поскрипывали половицы, словно кто-то, притаившись в ночи, непрерывно хныкал. Всю наступившую ночь мне снились стоны, всхлипы и внезапные крики, фигуры, которые сплетались и вертелись под ногами, барахтались в маленьком пруду, вскрикивали от страха.
Ночью я проснулась вся в крови, все происходило в полусне, в полубреду – словно закат и восход солнца. Помню больницу, тяжелые, бессмысленные, хаотично движущиеся предметы, вызывающие онемение в ногах. Силуэты то исчезали в глубине, то снова появлялись на поверхности. Страх покинул меня, осталась лишь растерянность, но и та понемногу проходила. Терять-то больше было нечего. Жизнь закончилась, уже закончилась, и единственное, что можно было сделать... впрочем, сделать нельзя было ничего, в любом случае.
Я уже говорила себе, что если бы он выжил, то все равно покинул бы меня - уплыл бы, словно свободный обломок, уносимый отливом в безбрежное море. Я тогда почувствовала себя совершенно одинокой, это одиночество казалось теперь абсолютно несокрушимым, чтобы проникнуть в него. Может быть, злом называется то, что ввергает человека в безразличие?
Ты приехал вечером. Ты что-то говорил мне, но я была уже другой. Мы все становимся другими, когда подходим близко к черте. Никто этого не говорит вслух, и когда я все же пытаюсь объяснить, что к чему, почему-то получаются одни междометия.