- Который час? – Спросил Андриан Николаевич Святоверов свою тощую, некрасивую жену, медленно переливавшую горячий чай из маленькой фарфоровой чашечки в белое с позолотой блюдечко, купленное когда-то на сельской ярмарке у одного челнока.
- Уже четвертый час, – прокудахтала Пульхерия Филипповна. - Акулина обещала полчаса назад прийти, видать, в пути еще, дороги-то ведь из-за дождя размыло.
Это «О», медленно вылетевшее из уст Пульхерии Филипповны, которая часто вследствие своей помещичьей безграмотности неправильно ставила ударения в словах, звучало, однако, очень даже убедительно: будто этим продолжительным «О» попадья объяснила мужу, почему Акулина задерживается. А задержалась бедная Акулина вот почему. Утром, выдоив корову, вдова известного на все село зажиточного кулака, который оставил любимой женушке после своей смерти большое наследство, пошла не в курятник (обычно она собирала яйца после того, как выдоит корову), а в амбар. И пошла туда Акулина не просто так: богатая вдова никогда бы не нарушила распорядка своего дня. Её вынудил это сделать один сухопарый и рыжий продкомиссар. После того, как он покинул хутор Акулины, двери амбара были растворены настежь, а изуродованное ударом казацкой шашки тело вдовы лежало в канаве за плетнем.
- На всё воля божья, главное, чтобы без происшествий добралась! – Крестясь, произнес Андриан Николаевич, который считал, что не лишнее сказать о «божьей воле», когда дети рождаются мертвыми или засуха одолевает деревенские пашни.
- Да, ныне дюже сильный дождь, видать, Господь на нас грешных серчает. – Проговорила попадья, невольно посмотрев на висевшую в верхнем углу хаты икону святого, имени которого она не знала да и не хотела знать: к чему попадьи это? У неё и так дел много, а в суетном течении жизни о Боге некогда вспоминать, разве что за чаем.
- На всё воля божья! – Крестясь по обыкновению, отчеканил поп, - кто законы божьи блюдет, тот Бога уважает, а кто Бога уважает, тот на небо попадает. Это уж со времен оных так заведено.
- Боязно мне отчего-то, - сказала Пульхерия Филипповна, - мы-то с тобой грешники большие: зерно от коммунистов прячем, людям брешем, что самим жить нечем. Ты помнишь-то, сколько в прошлый мясоед детушек с голоду померло? Помнишь, сколько ты денежек токмо с отпевания получил-то?
- Христос с тобой, матушка! – Бросил Андриан Николаевич, судорожно крестя жену. – Все по честному-с, все по правде-с! За работу деньгу дали! Что ж я вор, по-твоему?
- А мыслил ли ты, что последние гроши отбирал? – С каким-то ядовитым презрением, желчью и, что удивительно, уже без всякого деревенского акцента прошипела Пульхерия Филипповна, словно не муж перед ней сидел, а Ирод, убивец младенцев. Всякий бы с ужасом в этот момент отстранился от её ненавидящего, злобного взгляда, который был направлен только лишь на одну-единственную обрюзгшую массу – попа, больше походившего не на священнослужителя, а на языческого бога. А висевший на шее попа и из-за длины цепочки доходивший ему до брюха золотой крест, инкрустированный большим красным гранатом в месте пересечения двух прямоугольников, будто бы символизировал его безграничную власть не только над людьми, но и их душами. Но не завидна участь человека, пытающегося построить своё счастье за счет несчастья другого. Знал об этом Андриан Николаевич Святоверов, боялся, что постигнет его кара божья. Но молился он ночами страстно, усердно, как Иисус в Гефсиманском саду, чтобы миновала его чаша сия.
- А ежели не брать, так нечем жить! – Со злобной усмешкой прохрипел поп, словно фагот.
Пульхерия Филипповна замолчала. Понимала она, что прав был муж, не жили бы они так, как сейчас живут: в богатстве, сытости, довольстве. Нечем было ответить мужу на эти слова. К чему ей правда и честность? Честность... Не оденешь ведь её на голову, верно? На что она человеку?
Наступила минута молчания, показавшаяся обоим супругам целой вечностью. Уже не рада была Пульхерия Филипповна, что начала этот разговор. А всё из-за какой-то глупой Акулины. «Будь она проклята, солдатка несчастная!» - Кляла в мыслях попадья свою подругу, которая, увы, сама того не зная, стала причиной неловкого молчания.
Акулины всё не было. Она как будто намеренно не желала появляться. Андриан Николаевич, чтобы хоть как-то разорвать пелену тишины, окутавшую этот дом, начал уже было убирать самовар, в душе так же, как и жена, проклиная мертвую вдову, но Пульхерия Филипповна его остановила: "Будет тебе, погоди, авось, придет!" Надо заметить, что Пульхерия Филипповна не ошиблась. Натурально, лишь только уселся на лавку, кряхтя, муж её Андриан Николаевич Святоверов, раздался долгожданный стук в дверь. Попадья бросилась открывать, но тут радость её несколько омрачилась появлением незнакомого, сухопарого и, ко всему прочему, рыжего человека.
- Здарова, мать! – Сказал человек. – Моим хлопцам остановиться надо, промокли все, у вас местечко в хатке будет?
- Андрюша, Андрей! - Вскрикнула попадья, с ужасом рассматривая небольшой отряд конников, въехавший во двор. - Тут хлопцы, место… Ну скорее же, черт ты старый!
- Ты, мать, не боись, мы свои, коммунисты мы, – гордо произнес он. – Ребятам место надо, коням – корм. «Зерно есть?» – Произнес продкомиссар, изменившись в голосе.
- Голубчик, хлопчик, ну какое зерно, нет ничего, - залепетал спрятавший в ту же минуту золотой крест под черную рясу Андриан Николаевич, вступаясь за жену, - всё давно забрали, Христос с тобой!
- А если в амбаре пошукаю? - Грозно произнес человек, - отвечай, буржуй, куда зерно спрятал, иначе на куски порубаю! Тут рыжий комиссар неожиданно схватил попа за шиворот и выволок на крыльцо, словно тяжелый тюк, набитый всевозможной снедью.
- Бросьте, бросьте его, Бог с вами! - Взвыла попадья, кидаясь на комиссара. - Невиноватый он, оставьте, оставьте!
- Вот я тебя, дура!
Продкомиссар, пытаясь вырваться из объятий Пульхерии Филипповны, оттолкнул кричащую бабу назад и рубанул её со всего размаху шашкой…
Умчался продотряд. Косой дождь, вымыв следы лошадиных копыт, сделал так, чтобы никто из жителей деревни не узнал о дальнейшей судьбе продкомиссара и его отряда. Единственное, что они оставили после себя – два человеческих трупа. Их похоронили вместе под вековым дубом, посаженным давным-давно прадедом Андриана Николаевича. Редко кто навещает их могилку. Забыли ли люди о них, или просто им некогда прийти – не известно. Но, наверное, так лучше, ведь недаром говорят: «На всё воля божья?»