Куда она делась?

Людмила Салагаева
Миловидная женщина в окружении цветов слегка растерянно отвечающая по телефону на поздравления, не укладывалась в казённую жизнь хирургического онкологического отделения. Разнообразные цветочные композиции в пёстро-нарядных обёртках теснились на подоконнике, тонкий аромат фрезий сообщал, что рай рядом. Букет роз, очевидно прославляющих каждый год прожитой жизни, украшал тумбочку. Такая вот картина предстала Лидиным глазам сегодня утром, когда она вошла в девятую палату. Хозяйка великолепия, Тоня, дожидалась вызова в операционную. Лидия только поступила. Подруги по несчастью познакомились.
Медицинская сестра открыла дверь и застыла. Она забыла, зачем пришла, задохнувшись от возмущения.
- Это что за клумбарий здесь!
Лидия заступилась.
- Зачем вы так шутите, у Тони нервы на пределе.
- Какие шутки - не положено антисанитарию разводить.
- Ко-лум-ба-рий - не самое подходящее слово перед операцией, - настаивала Лидия. - А что я такое сказала, устроили клумбу в медицинском заведении. Я и говорю- клумбарий.
- У меня сегодня день рожденья, - подала голос Тоня. С утра сотрудники поздравили. Я в озеленении работаю. Возьмите всё себе. Только розы на тумбочке, пожалуйста, оставьте. Можно?
- Ну так бы и сказали, - забирая цветы, и замазывая интонацией служебное рвение, смилостивилась заботливая сестричка. И прошу без придирок. Клумбарий не понравился.
Это у вас, новенькая, от стресса перед операцией, выпейте мяун- кошачьи капельки, там, в коридоре.
А вы, Кулакова, пойдёмте со мной в операционную. И Тоню увели.
Соседку привезли через два часа. Всё что недавно было Тоней: играло красками, говорило жизни “да”, переливалось чередой сменяющих друг друга выражений, застыло, обескровилось, остановилось. Две санитарки перекатили Тоню как куклу с каталки на кровать, и торопясь, с грохотом потащили прочь жалующуюся на бесконечное служение конструкцию.
Лидия увидела себя, завтрашнюю. Ей захотелось оказаться прямо сейчас на улице за окном, рядом с больничным тополем.


-Да. Может быть... Если выпадет шанс... А пока надо всё пройти... ну, не по-бабски.
Лидия подошла к Тоне, устроила поудобнее голову на подушке, укрыла, осторожно провела по щеке.
- Всё будет хорошо, - проговорила шёпотом, - мы с тобой выйдем в садик и наберём тополиных почек. Они пахнут ... Хорошо пахнут- выдохнула Лидия и смутилась.
Ну вот, расчувствовалась, будто вымаливаю милость.
Дальше случилась пустота. Такая чуть звенящая пустота и рассеянное состояние, в котором она растворилась. Немного испугавшись, Лидия обхватила себя под грудью руками и убедившись в телесности, стараясь двигаться тихо, вернулась на свою кровать.
Утром у неё взяли анализы, и теперь оставалось только ждать.
Мысли крутились вокруг предстоящего события, несмотря на бедность материала для фантазий, и обрывались в одном месте: если я проснусь... если всё будет хорошо...
В голове уже появился протест в виде очага пульсирующей боли. Лидия решила
последовать совету медсестры и отправилась на поиски валерьянки.

Траурная очередь цветастых халатов вела к столику с двумя литровыми банками из-под маринованных огурцов с намертво приклеенными изображениями пупырчатых корнишонов. Надписи белым на латыни и по-русски оспаривали первоначальное назначение.  Запах и вовсе не оставлял сомнений в лекарственном происхождении мутноватых средств.  Народ надеялся больше на целительную силу "кошачьих капелек" и микстуры "КваКера", чем на себя. Проглотив ложку-другую, пациентки не торопились расходиться по палатам,
а рассаживались здесь же, в скрипучих креслицах.
Прооперированные под халатами нянчили дренажные трубки, собирающие жидкость в том месте, где еще недавно выпуклая плоть была связана с телом многочисленными руслами сосудов, ныне запустевающих. Пациентки в платочках, цветных косынках и шапочках, после химиотерапии расставшиеся с причёсками, держались особняком, и, было видно, сильно погружены в себя.

Тихая беседа протекала в сочувствии, взаимном доверии. Ещё недавно они и не знали о существовании друг друга, а сегодня - сёстры. Многие, несмотря на ранний час, нарисовали глаза и подкрасили губы. Лидия рассматривала тёмные обводки век, старательную растушёвку, тоненькую линию губ, выведенную карандашом, и почувствовала набегающие слезы. Она знала, что точно также обозначится после операции.

            

Двое в платочках пытались успокоить молоденькую девушку. Судя по репликам ей назначено на завтра. Но она хочет уйти домой: и будь, что будет. Девушка на грани срыва, голос звенит:
- Не хочу я жить с ампутированной грудью. Это моё право.
Вся очередь переместилась в сторону окна, и вокруг бунтующей образовался защитный кокон. Каждая старалась найти единственное слово - кирпичик, чтобы было на что опереться, выбраться из заблужденья. Разговор шёл нервно, с паузами. Подошла санитарка Вера, обняла молоденькую.
- Я тоже одну грудь выменяла на жизнь. И не жалею. Сколько хорошего случилось за это время. А всего-то три года прошло. Пойдём со мной, я тебе киношку дам посмотреть- обхохочешься. "Черный кот, белая кошка."
Лидия шла по коридору пока ей не преградила путь маленькая женщина.
- Я - Ульяна Ивановна Шкрябина, фельдшер, - вот, - держа банку с мочой в руке и указывая на сложное сооружение, выглядывающее из-под халата, - операцию сделали, онкологическую, и что получилось... Доктора прячутся от меня, послушайте хоть вы, как я осталась без мочеточника с этой бадьёй со шлангом.

Лидия взяла Ульяну под руку и повела к узкому диванчику, но появившаяся в конце коридора фигура была для Шкрябиной важнее. Она метнулась навстречу доктору и задала, видимо, дежурный вопрос:
- Когда меня будут оперировать?
-  Повторяю: не делаем мы таких операций, только в Москве. Они платные, вам к медицинским чиновникам надо.
- Да разве там меня послушают? -Помогите мне, доктор! - уговаривала Шкрябина.

- Всех моих денег за год не хватит, чтобы оплатить операцию и выходить вас.  У меня две семьи на шее! - выложил доктор чуть не в ухо Шкрябиной последний аргумент. Обессиленно пообещал:
- Я подумаю..., - и скрылся за дверью кабинета, где на столе, между историями болезней  его ожидала горка  околелой картошки, слегка прикрытой серым  шматком неизвестного продукта. Есть не хотелось. Такое добровольно можно затолкать в себя только после сорокадневной голодовки.
Ульяна отправилась в палату писать прошение чиновникам. Лидии оставалось изводить время в больничных коридорах. А доктор, спровадив гадость в тарелках на другой стол, взглянул в зеркало над раковиной и быстро отвел глаза.
Похоже, он похудел. Кожа на руках истончилась от бесконечных истязаний антисептиками и от недостатка витаминов. Во рту вечная борьба "идентичного натуральному" и натурального парадонтозного пугала и раздражала. Не заметил, как быстро постарел!
Вспомнилась Шкрябина. Одинокая и немолодая, она вот уже месяц испытывала его волю к жизни. Ульяне нужна помощь, а у него нет ресурса. Да где ж его взять? Похоже, он невозобновляемый, как Солнце, невесело пошутил сам с собой доктор. Ульяна пробыла в отделении уже месяц. Надо искать обоснования для продления, чтобы хоть чем-то ей помочь.
Каждый день личные просьбы допекают. Вот сейчас коллега позвонил: посмотри, нельзя ли жене сохранить грудь. Сохранишь грудь, погубишь жизнь. Обещал посмотреть.
Павел Ильич отхлебнул жидкость из чашки и подивился: унылость резко изменила окружающее. Напиток сообщал, что мир - помойка. Теоретически доктор с этим не соглашался. Чай казнил - вылил в раковину. Пора в перевязочную. В коридоре встретил ту самую жену доктора, которую обещал посмотреть.
- Какой уровень готовности?
- Запредельный, доктор.
- Встретимся позже, вас позовут.
Доктора жалко, думала Лидия. У него однообразная трудная работа. В этом она убедилась при первой встрече. И потом всё больше и больше понимала, и сочувствовала. Подумать только: изо дня в день одни поражённые раковой опухолью молочные железы!
Собственная проблема объявилась неожиданно. Была грудь как грудь. Немного большевата правда. Но своя, родная. За всю жизнь не нашлось настоящего ценителя. Ну это же не произведение искусства. Художник от огорчения не умрет. А Лидии она очень пригодилась дочку кормить.
И вот тебе на - заныло, закололо, завыло, задёргало, запекло, загорелось. Боль взвилась, взорвалась вулканом, и сделалась бедой. Раньше-то о ней вспоминала раз в году, когда лифчик покупала. А теперь вся с головы до ног стала одной сплошной сисей.
Неделя ушла на обследования и анализы. Маммограмма преподнесла первый сюрприз. Результат вынес сам заведующий кабинетом. Загадочно улыбаясь, покровительственно приобняв за плечи, стал громко уговаривать: "Не бойтесь, у нас в онкологии замечательные хирурги.  Они сделают всё, что от них зависит"

- Что всё? - отклоняясь от доброго доктора, захотела узнать Лидия. Но не случилось. Пробегающая коллега увлекла его с собой.
- Вам надо к маммологу, - услышала приглушенный расстоянием совет.
Прежде всего, решила она, надо сесть и медленно правильно подышать. У неё в груди что-то совсем плохое. Рентгеновский снимок напросвет показывал идеальные полукружья, в тенях она не разбиралась, описание - тоже прятало истинный смысл. Отдельной строкой напечатано "Cancer" и знак вопроса.  Значит- рак груди. Предположительно.
Заложило в носу, участился пульс, дыхание сделалось как у пекинеса.
Впервые в жизни Лидия поняла значение "до" и "после".
"До" - это когда смерть - абстракция, чёрная дыра, которая, может быть, теоретически существует, о ней можно размягчённо рассуждать за десертом.  А "после" - ты стоишь на краю ревущей реальной крутящейся воронки, и тебя засасывает. В пораженном теле появился неумолимый хронометр. Он материализовал время, его шаги сотрясали плоть.
Через неделю она стояла перед хирургом-маммологом. Павел Ильич теперь главный распорядитель её жизни: он вынесет приговор, и сам же исполнит. После изучения снимка доктор стал ощупывать грудь. Лидия не представляла, что касания могут быть такими нежными, бережными и лёгкими.  И все-таки, попадая на какие-то точки, его прикосновения будили чувствительное. Новообразование, так его назвал маммолог, огрызалось на едва ощутимые надавливания. Лидия сторожила лицо доктора в надежде увидеть сомнение в виде трёх точек, отраженных в глазах, или в промелькнувшем знаке вопроса.
Властная уверенность профессионала исключала и многоточие, и вопросы. По привычке, тщательно помыв руки, Павел Ильич выписал направление в онкологию и согласовал дату госпитализации.
На следующую встречу Лидия пришла полностью доверившейся специалистам, которым по службе приходится разбираться с её дальнейшим существованием. Проведённое Павлом Ильичом вместе с доктором-узистом исследование ещё раз подтвердило наличие опухоли. Они тихо обменивались непонятными словами. Нарисовали карандашом на груди место расположения образования, вымерили до миллиметра. Немного поспорили о чём-то. Павел Ильич позвонил её мужу, неврологу, и попросил подготовить Лидию к операции.
Супруг вытащил медицинскую энциклопедию, нашёл картинку в компьютере и начал объяснять строение молочной железы и механизм развития раковых клеток. Её сопряженность со всем организмом поразила неподготовленный ум, как шаровая молния. Лидия не стала ясновидящей. Но пограничное состояние не замедлило из формулировки превратиться в тёмную многорукую сущность.

Тесные объятья спеленали тело, мука взвилась тонким нескончаемым воем. Сознание просило пощады любой ценой. Уходящий поезд уносил огонёк последнего вагона в неизвестность. Бледность лица и учащенный пульс потребовали оказания срочной помощи. На этом предоперационная подготовка закончилась.

На другой вечер супруги без ущерба для здоровья разыскивали по интернету протезы молочной железы и деловито обсуждали модели. Даже смеялись.
И всё шло хорошо, пока случайно повернувшись на стуле, муж слегка не задел локтем злополучное место. Конечно же это был повод для неизлившихся ещё слез и вырвавшегося на волю вопроса:
- Ну за что это мне?
Её благоверный сумел воспользоваться случаем и напомнил Лидии, как это рассматривают авторы их настольных книг: Типпинг и Шрейбер.
Оба авторитета, а вместе с ними косвенно и муж, настаивали: нас беспокоит не происходящее с нами, а наши мысли об этом. Путь избавления от стресса - исследование мыслей.
Лидии не светило избавиться от стресса. Эпизодическое знакомство со своим думающим хозяйством пугало полной независимостью его существования. Мысли являлись без приглашения. Лидию ни в грош не ставили. По-разбойничьи хозяйничали, подбивали на такое... Лучше не вспоминать.
Еще хуже давались попытки избавиться от этих назойливых гостей. Тогда зловредные оставались надолго.
Отвергая метод исследования на словах, мы всё-таки пробуем его применить, если ничего другого не остается. Лидия стала перебирать пережитое. Ручка почти неосознанно следовала за воспоминаниями. Вскоре весь лист был исписан: не помогла, не выслушала, забыла, испугалась, обиделась, обманула, присвоила, злословила, использовала, обозлилась, впала в уныние, предала, отмолчалась...

Частокол обличающих глаголов обвинял, упрекал, осуждал, укорял, насмехался, казнил.  Лидия растерялась и решила перевести всё в шутку, мол, конь о четырёх ногах, и то спотыкается. Но не тут-то было. Пропечатался вердикт: что натворила, то и получила.
Лидия- банковский работник, и до неё временами доходило, что она живет в кредит. Всегда открытый магазин жизни полон добра, и можно брать сколько угодно. Но забыла: долги записаны и должны быть возвращены.  Хозяин действовал, конечно, в её интересах. Однако со своей целью. Это очевидно.
Жаль, что догадка пришла лишь сейчас, когда явился сборщик налогов.
С ним не поспоришь. Действительно, её жизнь - сплошная череда импульсивных поступков, ошибок, своекорыстия, неправильных выборов, причинённого зла. Но зачем она всё это делала? Сомнений и быть не могло - ради себя, любимой. Она ощутила, что всё в ней заныло, сопротивляясь кажущемуся неизбежному.
В таком состоянии: будь, что будет, моё дело - ноги переставлять, Лидия нареза;ла круги по бесконечным пустым коридорам, пытаясь осмыслить события последних дней. Поймала ощущение, что всё идет правильно. Если так, то значит операция станет новым этапом жизни.
Пробудившийся исследовательский интерес вернул её к фельдшеру Ульяне. Непонятна встреча с ней, но зачем-то нужна. Лидия должна помочь Ульяне? Или научиться выдержке?  Может быть увидеть с её помощью завышенные требования к другим людям?
Вспомнив о Тоне, Лидия поспешила в палату. Пришла вовремя - слабо пискнул Тонин телефон. Лидия ответила. Коллеги справлялись, как прошла операция. Сразу после разговора Тоня открыла глаза и взглядом спросила, кто звонил. Узнав, что коллеги, крепко сомкнула веки, но тотчас вскрикнула от боли, и слезы полились двумя ручейками вниз под волосы. Лидия засуетилась с расспросами, что болит и где. Не позвать ли доктора?
- Душа болит, доктор тут не причем, измученным голосом ответила Антонина. Можно я выплачусь?
- Да, пожалуйста. Я могу уйти, если так лучше.
- Не уходи. В одиночестве мою беду переживать невыносимо.
- Тоня, мне показалась, к операции ты отнеслась спокойно. Что произошло?

- Ничего, кроме самой операции. Наркоз действует. То, что казалось пустяком, сейчас рушит мою жизнь, рвёт её на части.
- Давай с тобой попьём немного сока, ты всё расскажешь, - предложила Лидия.
Она помогла Тоне сесть на кровати, освежила лицо и руки, причесала. Сок пили через соломинку и переглядывались, нащупывая мостик, который поможет найти путь к другому.
В это время с возгласом "мона" вошла Ирочка с подносиком полным лечебных радостей и штативом наподобие портативной виселицы.
Настраивая капельницу, стала развлекать:
- В кабинет с надписью "логопед" робко просовывает голову мужчина и спрашивает:
- Мона?
- Не мона, а нуна, - отвечает логопед.
Лидия с Тоней, переглянувшись, отозвались вежливым смехом.
- А вы, Иванова, идите в клизменную, пробормотала она, вводя иглу.
- Почему в клизменную, ещё не вечер, - Лидия была в недоумении.


-Ой, зарапортовалась, клизменная - у нас кабинет заведующего.
На стук никто не ответил. Лидия толкнула дверь, доктор спал положив голову на стол. Скрип штопором прошёл через тело: оно содрогнулось. В следующую секунду он встал и сделал приглашающий жест.
- Перегрузки, - пробормотал Павел Ильич, приглаживая волосы, - да и не молоденький уже.
Лидии понравилось, что доктор доверился ей. Внутри потеплело.
Обследуя грудь, он проходил по поверхности своими чуткими пальцами как сапёр ищет мины.  Его глаза, уши, кончики пальцев засекали то тайное, что вело войну под покровом кожи. Рак - Троянский конь, - извечный враг доктора, отличался непредсказуемым коварством.
Брови доктора сведены, глаза сужены. Огорчённый вздох и длинную паузу не надо было переводить словами, но Павел Ильич попытался
- Ваш муж просил ещё раз посмотреть и вот, что я скажу: очень жаль, но у вас единственный вариант. Вы его знаете. Он замялся. Дальше надо произнести вежливые обнадеживающие слова.
Лидия пришла на помощь.
- Доктор, моему желанию жить могла бы позавидовать многострадальная подопытная медицинская крыса. Даже с одной грудью я буду танцевать жигу в кругу недоброжелателей и радоваться. Чтобы остаться в живых я способна сама себе сделать ампутацию без обезболивания.
    Павел Ильич благодарно улыбнулся, в глазах появился блеск.
Тоня лежала под капельницей, сжимая свободной рукой как гранату телефон.
- Ну, что он сказал? - в голосе сквозила озабоченность.
- Подтвердил своё решение. Завтра утром я первая.
- Не ты первая, не ты последняя, - машинально отозвалась Тоня и без всякого перехода шумно заплакала. В это время закончилась капельница.
Вошедшая Ирочка с порога уловила непорядок
- По какому поводу мокроту разводим? Помощь нужна? Сейчас таблеточку под язык и все проблемы по боку.
Она забрала штатив и через минуту уже вновь появилась в палате c мензуркой, на дне которой лежало Тонино спокойствие в виде маленькой сиреневой пилюли.

Разговор пока не клеился. Время от времени всхлипывая, Тоня уснула.
Лидия положила руку себе на грудь, которой завтра не будет. Её выбросят на помойку, куда сегодня отправили Тонин холмик. Попробовала представить свою незваную гостью - опухоль словно мицелий гриба под землей. Увидев разветвленные белые проростки, протянувшиеся в разные стороны, она удивлялась их сложному переплетению и злой силе, обманным путем подчинившей защиту тела - иммунные клетки. Стала думать, как хитро всё устроено, но долгие размышления её утомили.
То ли во сне, то ли наяву, она увидела себя на берегу моря рядом с большим камнем, в углублении которого хоронился белоснежный, сомкнувший лепестки, морской анемон. Он манил свежестью. Лидия протянула навстречу руку, и анемон раскрылся. Из центра вылезло щупальце и протянулось к ней. Испугавшись, она побежала.
Щупальце настигало и голосом мегафона вещало: вы загадили море и землю. Извели леса и животных! Хапаете и поглощаете! Вы превратили землю в помойку! Все разрыли и распахали! Вы- раковые клетки!
- Нет! - кричала Лидия, - я люблю и землю, и море. Это не я сделала!
Щупальце уже ухватило её, затрещало платье.
- Вредит один - отвечают все, - гремит анемон. Цепкое щупальце сдирает одежду.  Лидия бежит нагая, прикрывая единственную грудь рукой.
Открывшаяся дверь освободила от страшного возмездия Лидию, вовремя оборвав сон, и пропустила Иру с подносиком. Лидия была в поту, её ноги свело судорогой.
Своё состояние она утаила, сон решила не рассказывать.
Уже стемнело, в открытую форточку струился густой терпкий дух клейких почек высокого тополя. Им выдали лекарство на ночь, сделали уколы, каждая получила своё наставление.
Тоня, просматривая телефон, тяжело вздохнула. Это остановило Ирочку у двери. Она улыбнулась.
- Хотите развеселю? - После года лечения психиатр говорит больному: "А может быть, жизнь занятие не для каждого?"
- Да уж повеселила! - взорвалась Антонина вслед закрывшейся двери. Такая умная, аж череп жмет.  Веселуха!
С осторожностью двигаясь, Тоня стянула одеяло, ограждая залепленную пластырем грудь, и вытащила из тумбочки бутылку вина.
- Вот всем назло напьюсь сейчас, с вызовом объявила она тоном капризной девочки. Доктор сказал, после операции понемножку можно, чтобы кровь восстановить. А мне надо нервы восстановить, значит, ещё немножко.
Не закончив фразы, она принялась в голос рыдать.
- Почему он молчит? Разве трудно просто написать два слова? Не любит он меня! Без мужчин плохо, с мужчинами плохо, а вот с двумя сисями точно хорошо! Но это нынче не моё счастье.
Лидия перебралась к Тоне, села рядом. Тоня заливалась слезами. Лидия, захваченная этим потопом, заплакала с ней вместе.  Перемогая рыдания и промокая друг друга салфетками, они вернулись из мира печали в свою палату.
- Ты знаешь, Тоня, я выпью с тобой.
- У тебя же операция!
- А что операция? На войне водку для анестезии давали. Подумаешь, стакан вина. Хотя я вообще-то не пью. Так, глоток-другой. Но сегодня- надо.
- А давай, - решается Тоня, - открывай.
Легко сказать, открывай, а чем? Они долго возились с перочинным ножом, потом искрошив пробку и утопив остаток, разлили вишневую жидкость по чашкам. Предусмотрительная Лидия подтащила свою тумбочку к двери, плотно приперла её, разломила плитку шоколада и щёлкнула выключателем. Свет уличного фонаря придал комнатушке таинственные очертания. Чокнулись.

- И всё-таки за любовь! - выдохнула Тоня.
- За любовь! - откликнулась Лидия.
- В ней всё дело... послушай, а почему так в жизни бывает: встретишь настоящего, нужного тебе до боли, его отбирают? Для чего такая несправедливость?
- А кто знает, что справедливость, а что нет? - Лидия захотела увести разговор от опасного вопроса.
Но Тоня настроена докопаться до истины.
- Вот я, например, почему груди лишилась? Сама виновата. Двадцать лет прожила с нелюбимым человеком. И нелюбящим, заметь. Во угораздило!  И - пьющим! Правда, пить он стал, когда судно продали, а его выкинули. Я жалела. Старалась занять то фотографией, то туризмом. Но ему кроме бутылки ничего не надо. Любая мало-мальская проблема: бутылка и спать. Дескать, нервы не выдерживают.
Билась я с ним, билась... Последний год и вовсе на диване работу искал. А когда-то хорошим спецом был, помощником капитана.
Однажды опамятовалась. За неделю квартиру разменяла. Его перевезла в однокомнатную, всё ему там устроила: шторы повесила, кухню оборудовала, по шкафам всё разложила, пока он горе запивал. И осталась одна. А раньше кто не давал?!
Не поверишь, танцевала от счастья в первый вечер, будто меня на свободу из заточения выпустили.
Лидия с Тоней налили ещё вина, чокнулись, выпили. Тоня поплакала немножко, Лидия - тоже. Уж больно неважный мужик портил жизнь замечательной женщине. Лидия вспомнила подруг с такими же "пряниками". Как не плакать.
Тоня, чуть успокоившись, продолжила.
- Попросилась в отпуск. С милой душой отпустили, на путёвку денег подбросили.
В Пятигорске в пансионате восемнадцать дней пробыла, из них десять проспала.
Возвращалась домой, и в самолете возле туалета нашла Его, любовь свою. Стоит, разминается. Вот! На экране телефона появился он. Лидия сорвалась с кровати, включила свет. Мужик видный, даже лучше, чем представить можно. Тёплый взгляд, глаза распахнутые. Ух ты!
Тоня отпила вина.
- Спрашиваю, указывая на кабинку: свободно?  Отвечает:
- Да кому он нужен, туалет этот. Пожалуйста, проходите! - А у самого из глаз смех брызжет.
Вернулась я на место, самолет полупустой был, молю Бога ли, кого другого, не знаю: ну пусть он сядет рядом со мной! И через минуту он рядом.
- Не возражаете?
Проговорили мы всё оставшееся время. Будто только и ждали, чтобы друг дружке жизнь свою рассказать без утайки. Когда приземлились, аж страшно стало, а как мы друг без друга.
Он давно один. Жена на циркача-эквилибриста заезжего поменяла его много лет назад. В одночасье - дочку под мышку, двух кошек в кошёлке - в другую руку, и с цирковой труппой пустилась в путешествие. Пустая была. Молодая.
Теперь у него одна забота - дочке образование дать. Он- бурильщик. На вахты ездит, в Мьянму.
Закрутилась у нас любовь вроде буранчика. Витюша всё вокруг в праздник превращает.  Любая мелочь ему для баловства. А уж ласковый. И приголубит, и пожалеет, и рассмешит. У него отпуск межвахтовый был, так он - за хозяйку. Ужин приготовит, ванну нальёт, розовых лепестков набросает.
Было дело, весь балкон шариками разубрал, и на каждом в любви объяснился по-разному. Вот одно: "Нашёл вторую половинку, мою роднулю Антонинку". А что? Мне нравится.
С квартиры на квартиру кочевали. То у него ночевали, то у меня. Песни вечером пели на два голоса. Вот эта ему нравилась.
Тоня включила на мобильнике запись. Два голоса красиво выводили "Как упоительны в России вечера". Обнявшись, Лидия и Тоня стали подпевать.
- Любовь, шампанское, закаты, переулки...
Тоня застряла после двух стихов, её голос перешёл в рыдания. Лидия не могла поддержать подругу - почувствовав действие слабительного, побежала в туалет.

Тоня дожидалась ее с телефоном в руках.
- Посмотри, какого он мне пуделя купил. Говорит, специально выбрал на себя похожего, чтобы мне в его отсутствие не скучно было. Два месяца пробежало.

И тут беда моя приключилась. Обследования, анализы, консультации, операция. Вертелась как волчок. Не хотела, нет, боялась ему сказать, до последнего тянула, знала, что уезжает. За день до операции надо было сюда явиться. В этот день он улетал. Ещё и с днем рожденья моим совпало. Всё до кучи. У него свои затруднения оказались, надо было какой-то груз подготовить. Ночевали мы порознь.
- Ой! - воскликнула Тоня. - Глупа выше пупа- это обо мне.
Вечером собрала я пожитки в больницу и уже спать ложилась. Звонок в дверь. Посмотрела в глазок - муж мой бывший стоит с чемоданом и сумкой. Кричит мне:
- Открой, поговорить надо.
Пять месяцев про него не вспоминала. Звонит настойчиво. Видно что-то стряслось. Всё-таки не один год с человеком хлеб-соль ели. Вдруг беда. Открыла. Зашёл. Чувствую, крепко выпивши.
- Пусти переночевать до утра. Нанялся на судно. Квартиру сдал, завтра надо быть в порту. Сегодня друзьям отходную давал, засиделись в ресторане. Не успел уехать засветло. Думал, переночую со своими квартирантами, а у них скандал, возражают, значит, против моего присутствия. Выручай.
Сердце слабое, впустила. Думаю, куда он в ночь, пьяный. Договорились: утром рано на такси уедет. Будильник поставила. И закрылась у себя. С Виктором по телефону спокойной ночи пожелали друг другу. Сказал, что в девять заедет поцеловать меня.
- А он, гад, проспал!
Тоня повисла плече у Лидии и застонала.
Лидия уже предвидела конец и разволновалась, допила вино, почувствовала круженье в голове и вселенскую грусть от проявляющейся истории.
Проснулся в семь часов и полез в душ. Я тоже будильник не услышала, ночью не спалось долго. Вышел из ванны - звонок в дверь. Он накинул мой халат - подарок Виктора, - весь в розах, не спрашивая, открыл, а там Виктор. Представляешь, сцена. Ну, Виктор, букет ему в руки. Передайте, мол, Антонине. А следом протянул корзину с фруктами. И - вниз по лестнице.
Это Пришлое Чудовище, Ящер доисторический, букет на пол бросил, а корзину с фруктами вслед ему зафинтилил, так что они разлетелись и прыгали с Виктором наперегонки.
Пока я на шум выскочила, такси уже от подъезда отъехало. Ой, да за какие мне грехи это наказанье? - воскликнула Тоня, и неиссякаемые слёзы в который раз залили её лицо.
Лидия прижала подругу к себе, гладила мокрые щеки, убеждала:
- Всё образумится. Вы же любите друг друга. Куда она денется, эта любовь! Ты подожди, не убивайся. Мы вместе что-нибудь придумаем. Мы её вернём!
Тоня кивком согласилась. Обессиленная от переживаний и алкоголя, предложила:
- Давай споем. Её моя мама любила.

                "Куда бежишь тропинка милая, куда бежишь, куда зовёшь?
                Кого ждала, кого любила я, уж не догонишь, не вернёшь".

Тоня и Лидия два раза пропели куплет, после чего Тоня сказала:
- Дальше - не про меня. Споем сначала. И затянули снова.
В это время поехала тумбочка. Дверь приоткрылась. В проёме- растрепанная Ирочка. Удивление сделало её лицо неузнаваемым.
- Вы... что это... вино... Пьянствуете... - медленно подбирая слова, она изучала происходящее.
- Нарушаете распорядок, - испуг и растерянность сквозили в её голосе.
-  В сиську пьяные! - это уже Ира набирала обороты.
- Нет, совсем чуть-чуть!- успокоила Лидия.
- И поёте! Пьяные! Ночью!- не унималась Ирочка.
- Мы  любовь отпеваем! - обречённо и важно произнесла Антонина, - так вот.
Ира уже стояла рядом, с бутылкой в руке, и рассматривала остаток с крошками пробки.

- Да вы с ума сошли!
Она быстренько подбежала к двери, придвинула её  тумбочкой,  и стала наводить порядок.
- Что случилось-то?- спросила она, окончательно стряхнув замешательство.
- Любимого я потеряла. Вот что случилось.
Тоня раскачивалась из стороны в сторону как китайский болванчик…
- Господи!- простонала Ира, выливая остатки вина в чашку, - беда какая! Я это допью. Вам уже хватит...
Она обняла Тоню и утешила:
- Любовь как корь, чем позже приходит, тем опаснее. Это я по себе знаю. Бутылку забираю, сворачивайте поляну, на горшок и в койку. Не дай бог дежурный доктор зайдёт, всем нам хана.
С этими словами она вернула на место тумбочку и выключила свет.
- Тоня!- окликнула со своей кровати Лидия,- ты Богу-то спасибо сказала, что он тебе ещё дал шанс? Сегодня ждала тебя и молила: только бы проснулась и опять увидела тополь за окном. На самом деле, Тоня, это другой мир. Волшебный зелёный замок. А листья его обитатели. Только для нас они листья!
- Лидия, ты прямо в сердце мне заглянула. Я когда  глаза открыла после операции, сказала себе: а  теперь, подруга, будем жить так, будто каждый день - подарок.
Если что - ты мне напомни. А теперь давай спать. У тебя завтра испытание.
Фантазерка Лидия закрыла глаза и оказалась под зелёными сводами. Про себя отметила:
- Это я у тополя в гостях.
Её  ждали и повели знакомиться. По пути разворачивались картины известного. Только всё было из света. Добро, любовь, нежность смешивались наподобие  запаха.
- Я останусь. Здесь моё место,- думала Лидия, радуясь и желая.
Любовь завладела ею как нежная гигантская волна. Лидия исчезла в ней. Так бывает в море, когда ты ощущаешь, что вода и тело перемешались и стали одним.

- Попрошу прощенья у всех, кого люблю. Они поймут.
Маленькое сомнение, хорошо ли оставить всех, победила любовь. Она заполнила её до последней клеточки и рвалась наружу. Лидия решила сейчас же сказать о  своей любви каждому и попрощаться.
Знакомый скрежет больничного механизма вернул её в палату номер девять.
Наступило утро.
Ирочка с листочком и санитарка с каталкой стояли в проеме двери, но что-то не сходилось. Замотанная утренней суетой медсестра, уставившись в листок и бормоча: "Началось в колхозе утро", на ходу меняла беспорядок на порядок.

- Каталку обратно в стойло, а вы, Лидия Ивановна, своим ходом на УЗИ быстро.  Снимаем халат! Только в рубашке идём. Почему тормозим? Премедикация действует?  А может, что другое?  Всё равно повеселее. Весна да лето, пройдёт и это.
Я побежала. К вам, Антонина, позже зайду. Ждите... ждите... - жужжала она уже в коридоре.
- Ну вот и всё,- сказала себе Лидия. Её мозг с удовольствием расслабился.
- Теперь от меня ничего не зависит. Начинается новое действие. В нём играют доктора по сценарию известного Автора.
Не успела перевести дух, белкой в колесе завертелась уже отмеченная гостья:
- Что заслужила... -знаю, - отмахнулась Лидия.- А кто сказал, что мне слабо заплатить по счетам?
Снимая халат и причесываясь, Лидия видела, как опасливо Тоня шарила под халатом. Нащупала пластырь, провела осторожно рукой, убедилась в непреложности свершившегося - груди нет. Нахлынул холод, и щемящая жалость сдавила горло. Она осталась со своей бедой совсем одна. Непривычное ощущение отразилось на лице испугом.
- Тоня! - позвала Лидия тихим голосом, - не забывай: твой сборщик налогов ушёл. Он оставил тебе жизнь, Тонечка! Посмотри за окно, свистуны слетелись, тебе петь будут. Она подошла и погладила Тонину руку. - Я тебя люблю! Скоро встретимся.

Перед кабинетом УЗИ уже стояли, как часовые, трое приговоренных к операции- плечом к плечу. Телефон в руке Лидии начал ухать по совиному - очередной сюрприз любимого супруга.
- Ты готова? В порядке? Молодец. Позвоню позже. Пока.
Выглянувшая медсестра взвила голос до прокуренного крещендо:
- Все слепые? И глухие? Читаю - мобильники выключить! Отключаем на раз, два, три. Второй раз вызываю: Иванова здесь?
- Вот я!
- Где вы были?
- Уже не помню,- попробовала отшутиться Лидия.
- Мне-то  латерально, - хлопнула себя по боку суровая воспитательница, а доктор паром исходит.
Привычным жестом отведённого локтя отодвинув часовых, она освободила проход.
Видимо, пар улетучился, и Лидия ничего не имела против переименования в "голубку мою".  Под приятное воркование докторши, а это была известная и непогрешимая в исследованиях Ирина Иосифовна, тело Лидии на кушетке дёрнулось и попыталось вернуть пропущенный ночной сон. Бдительная хозяйка прогнала его одним только воображением операционной.
Узистка утюжила и утюжила грудь, вдоль и поперёк, зарываясь в мягкую плоть. Зорко вглядывалась в экран, сверялась с прежним снимком, ставила метки и шлёпала новую порцию слизи для лучшего сопряжения. Нарастающее раздражение Ирины Иосифовны незамедлительно отзывалось болью. Давление было слишком сильным. Время шло, доктор всё больше нервничала. Даже стала бормотать: ничего не понимаю, где она.
Лидия несколько раз порывалась спросить, что за новые проблемы у неё в груди, но не посмела. Доктор хищно охотилась за своей целью, ни на секунду не отрывая взгляд от монитора. Наконец, сдвинув очки на лоб, и повернув экран к Лидии, будто она что-то могла понять, озадаченно сказала:
- Опухоль ваша не лоцируется, пропала куда-то.
Хирург не вошел, не ворвался ,- он влетел на облаке свежей дезинфекции, завис над компом и жарким шёпотом выдохнул:
- Что происходит, за чем задержка?
- Она пропала, - в замешательстве произнесла Ирина Иосифовна, вновь ухватившись за датчик и  безнадёжно проглаживая мокрый участок. Смотрите!

- Да, непонятно... Не понятно... Ещё раз... Проведите правее. Повторите.
Повысив голос Павел Ильич напористо командовал:
- Проходим эту зону ещё раз. И - рядом.
Тишину  располосовал сигнал телефона. Голос, свободный от смягчающих человеческих модуляций, возопил:
- Операционная простаивает полчаса. Кто платить будет?
Павел Ильич  недоуменно уставился на узистку:
- Куда она делась?
- А я знаю. Бывает, говорят, они в церковь сходят, помолятся, и вот...
Ирина Иосифовна развела руками,- я тут при чем?
Хирург некоторое время изумлённо и вопрошающе смотрел на лежащую Лидию. Его вытянутое лицо с поднятыми бровями потеряло управление.

- Так. Вставайте, идите в палату и звоните мужу, чтобы забрал вас домой. Через два месяца сюда на УЗИ.
Столкнувшись с растерянным взглядом Лидии, добавил:

- Она куда-то делась, исчезла,- поправился Павел Ильич смущенно.
И сам мгновенно исчез, что подтвердило движение воздуха.