Толерантность по-тбилисски
(Я «поженил» два рассказа - «Грузчик Тимур и гравитация» и «Арарат, толлерантность, Сталин и Миша Фас», кое-что добавил, кое-что убрал, отредактировал, и получилась «Толерантность по-тбилисски»)
* * *
Полвека назад, когда началась застройка пригородных районов Тбилиси, и жителей подвальных этажей стали переселять из центра в т. н. «спальные районы», обитателями хрущевок, по определению горожан, становились «безденежные армяне и грузины без связей», хотя в те времена (да и сейчас) под определение «безденежных» подпадало подавляющее большинство коренных тбилисцев, независимо от их национальности. Вопреки широко распостраненному мнению, армяне, во всяком случае, в Тбилиси, где они издревле составляли основную массу мастерового люда, жили так же бедно(разве-что – экономнее), как и все остальные. Это сколько телевизоров, холодильников и утюгов надо починить, сколько пар обуви, брюк и костюмов - сшить, сколько детей, подростков и взрослых – надо постричь, чтоб разбогатеть?! Значительная часть подвизалась в традиционной для армян сфере – торговле, в которой пальму первенства никому не уступали грузинские евреи. Что касается «грузин без связей», что бы там ни говорили, таких было большинство, а через некоторое время, особенно, после смутного времени начала 90-х, к ним присоединилась также запутавшаяся в дебрях рыночных отношений и многообещающей ипотеки часть и «грузин со связями» - девальвация затронула и старые связи.Беднее всех жили курды, езиды, ассирийцы, занимавшиеся в основном физическим трудом – мужчины работали грузчиками, а женщины – дворничихами, но, тем не менее, по праздникам, преимущественно, на свадьбах, были увешаны дорогими золотыми украшениями. Завистники утверждали, что они находят деньги, подметая на рассвете безлюдные тротуары, но сами не очень-то рвались на «хлебное» место.(Могу добавить из личного опыта, что выгуливая собаку в предрассветные часы в течение семи лет, ни в скверах, ни на улице ни разу не «находил» ничего такого, чтобы стоило нагнуться и подобрать с земли. Чтобы кто-то нашел, надо еще потерять.)
Нередко услышишь, что раньше в одном итальянском дворе дружно, душа в душу жили соседи десятка национальностей и молились друг на друга. Во-первых, традиционные тбилисские дворики «итальянскими» окрестили предприимчивые маклера, с целью высокой котировки квартир с общими удобствами, и, во вторых, не то, что «друг на друга», при советской власти даже Богу боялись молиться. Я здесь родился и вырос, но такого не замечал, - хотя среди товарищей у меня были и армяне, и евреи, и русские. Жили дружно, да. Но не более того. А разве этого мало?
Ближайший фронтовой друг моего отца оперный певец Лёва Аракелов был армянин, и долгие годы его фото в раме под толстым стеклом стояло у нас на этажерке. В то же самое время, когда тбилисское «Динамо» играло с ереванским «Спартаком», отец спозаранку начинал такую подготовку, можно было подумать, что собирается на войну. В шесть часов утра он уже держал гантели в руках... Если игра проводилась весной или осенью - в холод, ни за что не одевал теплое пальто, чтобы не помешало в драке (тогда ему было за 50 и он возглавлял идеологический фронт русскоязычной газеты ЦК). По какой-то причине отец с самого начала не взлюбил главного бомбардира «Динамо» Калоева. Не из-за фамилии (как константировали бы сейчас "эксперты") , а из-за того, что он «даром» забивал голы с подачи обожаемого отцом Михаила Месхи, - «Калоев дармоед и балерина», заявлял безаппеляционно. Непосредственно рядом с нашими местами, на каменных ступенях сидел младший брат Калоева - Лео, вместе со своей братвой с проспекта Плеханова, которых побаивались и пропускали на стадион без билета. «Дармоед» и «балерина» - это еще куда ни шло. Но мы с братом все время сидели как на иголках, как бы он не перешел на мат - тогда хлопот не оберешься, хотя отец обкладывал только главного арбитра и боковых судей. Футболистов он не трогал. За исключением торпедовца Медакина, персонального стража Михаила Месхи и, в особенности, непробиваемого вратаря московских динамовцев, легендарного Яшина. Стоило ему выйти на разминку, - когда пять-шесть одноклубников одновременно били по воротам и он парировал почти все удары, пропуская лишь один-два мяча, - отец начинал скандировать: «Яшин - дырка, Яшин - дырка» (хотя, нередко его опережали другие). Этот клич с удовольствием подхватывала сперва вся «южная-правая», затем «левая», а потом и все остальные трибуны, так как Яшин, который обладал необыкновенным вратарским чутьем и железными нервами, часто брал невероятно трудные, неотразимые мячи, но когда с самого начала разминки слышал гул трибун «Яшин-дырка!», это чутье и нервы одновременно подводили его и он пропускал такие легкие мячи, что в последние годы тренер москвичей в основном ставил в ворота другого голкипера.
Что-же касается «Спартака», в самом начале игры, стоило кому-либо из ереванских футболистов в центре поля задеть Мишу плечом, как отец взвивался с места с криком «Пенал-пенал!», а раз судья не назначал 11-метровый, со второго яруса он во всеуслышание заключал - «Игра продана» и «Судья подкуплен!», что предвещало начало потасовки. Нам с братом нередко приходилось разнимать дерущихся, а еще чаще - вместе с десятками зрителей и самим участвовать в неполитическом разрешении локального межэтнического конфликта, происходящего между потомками Хаоса и Картлоса по инициативе задиристого парткома «Зари Востока». Вместе с тем, в редакции газеты, где рядом с грузинами работали русские, армяне,азербайджанцы, евреи и осетины, отец души не чаял в своих сотрудниках - негрузинах и часто приглашал их к нам домой. Поди, пойми!..
[Хотя, футбол - это такая штука, что может заставить забыть не то что должность парткома, но и первого секретаря ЦК: однажды, когда наше «Динамо» играло с луганской «Зарей», сам Шеварднадзе плюнул на свое секретарство и ринулся с правительственной ложи на футбольное поле; тогдашние газеты писали: «Шеварднадзе вышел на поле с целью успокоить разбушевавшуюся толпу». В действительности-же, возмущенный несправедливостью первый секретарь ЦК КП Грузии просто-напросто хотел набить морду подкупленному судье].
В этом на отца походил и мой старший брат, ближайший друг которого был его одноклассник, грузинский еврей Нодар, на редкость добрый и покладистый парень. Когда на день его рождения вместо приглашенных двоих, мы приходили гуртом, числом в 5-6 человек, как было принято в Тбилиси в те годы, он поджидал у окна бельэтажа с заранее заготовленным для нас (или «от нас») подарком - с красиво завернутой в пергаментную бумагу хрустальной вазой, или традиционной бонбоньеркой с коньяком и шампанским, и из окна передавал нам, затем стремительно сбегал по ступенькам и встречал нас у входа, во дворе с сияющей улыбкой, чтобы показать своим родителям, какие у него щедрые и внимательные товарищи; «почему беспокоились, неужели нельзя было обойтись без подарка?», говорил нам с укором во всеуслышание. У Нодара я познакомился с его двоюродным братом Абусей (Абрамом Джанашвили), заведующим обувным магазином, олицетворением одновременно интеллигентности и бесстрашия, а также с другими родственниками, евреями, с отличными парнями (сперва евреи, а затем и армяне наглядно продемонстрировали, что бухгалтерские «счеты» не единственное их оружие, и в военном деле они разбираются если не лучше, то определенно не хуже других). Вместе с тем, когда младшая сестра Нодара вышла замуж за грузина, обе стороны - и еврейская, и грузинская, были в отчаянии, и не могли успокоиться, пока не разлучили любящую пару.
А у меня самого с детства был старший друг Миша Фас, ближайший сосед и приятель моего деда на Перовской, единственный человек, который дарил мне сделанные им самим игрушки в трудные послевоенные годы, когда счастливое детство было лишь на конфетных обертках («Счастлiво дiтiнство»). Правда, несколько дней я был владельцем настоящего кожаного мяча, который чистил после каждой игры обувной щеткой, и то не смог сберечь: его переехала полторотонка. Лучшие мячи, с ниппелем, были у ребят, которые и сами не умели играть, и другим не давали. Между прочим, я заметил, еще в детстве, когда ездил зимой в Бакуриани, владельцы настоящих «бегунков», как правило, не умели стоять на лыжах, затем, когда поступил на службу, убедился – обладатели «паркеров» не могли написать даже поздравительную открытку понравившейся на море девушке, а шкафы с лучшими коллекционными напитками стояли в гостиных у непьющих людей. С другой стороны, справедливости ради, отметим, что у пьющего человека такая коллекция не долго задержится в шкафу...
Миша Фас работал фрезеровщиком на паровозо-вагоноремонтном заводе, в «Калининских мастерских», и на своем станке вытачивал для меня алюминиевые волчки (мою единственную игрушку). Часто дарил большие подшипники, и мой брат делал деревянные самокаты, которые ломали нам нервные соседи, так как, мы с раннего утра принимались грохотать на спящей еще улице. Странная была у него фамилия, и однажды я поинтересовался, кто он по национальности. Еврей, ответил он просто и, увидев мое недоумение, спросил, почему я удивился. Потому что ты такой добрый, хотел я ответить, но не мог. До этого я слышал (и верил), что евреи кровью христиан сдабривают мацу. Если хотите знать, немало взрослых уверено в этом и по сей день, только предпочитают не говорить об этом и хвастают, что мы единственные во всем мире, кто не устраивал еврейских погромов. Вообще-то, когда гордишься, что твоя родина по жребию досталась пречистой Богоматери, и ходишь молиться на святую гору горячо любимого всеми грузинами отца Давида, сирийца по происхождению, как-то неудобно хвалиться своей толлерантностью.
Чуть не забыл русских. Грузино-российские отношения - это особая тема, но, так сказать, выхваченные из политического, «державного» контекста русские умеют по-настоящему дружить и ценить искренние взаимоотношения.
Лет 35 тому назад у меня в Москве скончалась бабушка, которая совсем юной попала в Россию, добровольцем ушла сестрой милосердия на первую мировую войну, затем вышла замуж в Москве, со временем там же осталась навсегда, и обрусела. А до этого вместе с моей бабушкой росла в Гори, в доме Иванэ Кулумбегашвили (деда моей матери). Сорок лет спустя после первой мировой войны приехала в Грузию в составе туристической группы, побывала и в родном городе, где долго искала тот дом, в котором провела все свое детство, и не могла найти. А когда экскурсантов повели в Дом-музей Сталина, сразу узнала кувшин, зеркало на ножках, шкафчик и еще кое-какие предметы, которые с детства запечатлелись в ее памяти. Вспомнила и дом, который после переделки в музей был обнесен гранитными стенами. Этот дом в свое время принадлежал отцу моей бабушки, каменщику (а не сапожнику, как утверждал один российский писатель, если не ошибаюсь, Анатолий Рыбаков), уступившему часть дома или подвальное помещение матери Сталина, Кеке. В начале 30-х годов прошлого века в этом доме был открыт музей. Именно к этому времени вернулся мой дед из очередной ссылки (не было строя, который не сажал бы его за решётку, т.к. дед был борцом за справедливость, а такие люди умудряются создавать неудобства любым властьям (и себе). Между прочим, Станислав Лакоба, известный абхазский историк, лет 25 назад подарил мне свою книгу, где особо отмечается вклад моего деда Василия Кавжарадзе в революционное движение в Абхазии. Первый раз его сослали в Сибирь именно из-за этого вклада, и на щиколотках у него до самой смерти не сходили черные отметины от кандалов). Оставшись без крыши над головой, бабушка направила Сталину письмо, в котором извещала вождя: пишет тебе Машо, дочь владельца вашего дома; в Тбилиси мы остались без крова, в Гори не к кому поехать, в нашем доме открыли музей, здесь же у нас все отобрали, так что единственная надежда на тебя, Coco. Через месяц дали им квартиру в Тбилиси на Перовской, и деньги, довольно большую сумму.
Бабушка Нина навела справки в музее и узнала наш адрес. Так спустя почти полвека нашли сестры друг друга (выходит, что Сталин не только разрушал семьи, а иногда и способствовал их воссоединению).
Больше не буду занимать ваше внимание описанием жизни бабушки и перейду прямо на «выхваченных из общего контекста» русских, которые умеют ценить дружбу.В последний свой приезд к бабушке, на ее похороны, после поминок я зашел к своему старому другу, московскому архитектору Игорю Бебякову, который жил один на Полянке, в квартире построенного по его проекту дома. В беседе за столом незаметно пролетела ночь, и заснули под утро. А в 8 часов друг будит меня со словами,что внизу его ждет служебная машина, должен идти на работу, а я могу остаться, выспаться, и оставляет мне вторые ключи. Затем добавляет: ты, наверное, растратился на похоронах, вон в той книге на третьей полке, архитектурном справочнике, лежат деньги - 800 рублей, 300 оставь мне на пальто, а 500 забери. Услышав такое от человека, с которым не виделся более десяти лет, я чуть не расчувствовался. Ни ключи, ни деньги мне не были нужны, я быстро ополоснул лицо и вместе с ним вышел на улицу.( Должен не без гордости заметить, что в этом поступке моего московского друга явно чувствовалось влияние «тбилисской школы», которую он проходил 12 лет тому назад, во время командировки в Грузию.) С тех пор видел его еще один раз, он женился и переехал на другую квартиру. Мне показалось, что он сильно изменился, оказывается, болел. А несколько лет назад с опозданием узнал, что он скончался. Потерял еще одного близкого человека, еще один раз почувствовал, что уход родителей - это только начало ухода любимых людей, который с годами все больше ускоряется, неминуемо пододвигая твой черед...
Был у меня еще кунак на Северном Кавказе, собкорр ТАСС по Ставрополью Николай Михайлович Стяжкин, человек редкостной души, чуткий, добрый, спокойный, уверенный в свои силы и вместе с тем взрывной, готовый поддержать тебя в любом деле. В последний мой приезд, лет 20 назад, в канун Нового года, провожая меня в аэропорту, притащил огромную, четырехметровую елку для моих дочерей, и, не обращая внимания на протесты экипажа, собственноручно пронес в салон маленького самолетика.
[Елка - елкой, однако, чтобы у читателя не создалось превратное впечатление, что все мое славянское окружение состоит сплошь из побратимов и кунаков, давших клятву вернуть Грузии не только Абхазию и Цхинвальский регион, но и Сочи и територии далее до Туапсе, отторгнутые большевиками(не в последнюю очередь, грузинами - "интернационалистами") у моих соотечественников, - скажу несколько слов и об N, близком родственнике нашей семьи, русском по отцу и матери, но родившегося и выросшего в Тбилиси, который по окончании средней школы сразу же уехал в Россию и не желает даже вспоминать Грузию. Если - честно, на то есть свои причины. Ему не было и года, когда он удостоился счастья сыграть роль сына народного героя Георгия Саакадзе в одноименном историческо-героическом фильме. Правда, на экране он появляется лишь на несколько секунд, когда Акакий Хорава, народный артист СССР, исполняющий главную роль, поднимает его на руки и несколько раз подбрасывает в воздух, ласково приговаривая, «Паата, мой первенец, моя надежда». Это случилось так: во время Великой отечественной войны, которую значительная часть нашего общества, потерявшего на войне 350 тысяч своих сынов,вовсе не воспринимала как отечественную, власти решили для поднятия патриотического духа населения оживить на экране лица забытых национальных героев; на съемках «Георгия Саакадзе», в одной из мизансцен, вместе с другим реквизитом, понадобился младенец для олицетворения сына героя. Срочно был послан человек в ближайшие от киностудии детские ясли. Заведующая дошкольным учреждением, как оказалось, преисполненная патриотическими чувствами дама, категорически заявила: грузинского мальчика не отдам - простудится или подхватит воспаление легких, в младшей группе есть у нас один русский, его и забирайте. Так попал годовалый N на съемочную площадку, и, правда, от простуды его уберегли, но только поздней ночью вернули назад насмерть перепуганным родителям, которые, с одной стороны, понимали, что искусство требует жертв, но с другой, никак не могли осознать, почему должно было принести эту жертву именно их семейство. И, пока рос, N не раз слышал от родных историю своей децимации - как выделили его в младенчестве из десяти детей по национальному признаку, бессердечно бросив на чашу весов его здоровье.(В своих воспоминаниях «Безбилетный пассажир» режиссер Гия Данелия, к слову сказать, однокурсник архитектора Игоря Бебякова, пишет о своем участии в съемках фильма «Георгий Саакадзе». Быть может, он помнит эту историю.)
Впервые услышав о реквизиции N из детских яслей, с целью принесения его в жертву Мельпомене, я, естественно, не мог сдержать смех. Но затем, представив себя в аналогичной ситуации, мне стало стыдно: если бы я был маленьким и без спроса у мамы с папой меня взяли бы в охапку, как куль, и бросили на съемочную площадку, допустим, фильма «Великий войн Албании Скандербег» для олицетворения сына Великого воина, роль которого исполнял тот же самый актер, - повзрослевший, я бы лютой ненавистью возненавидел отдельно Акакия Хорава, и отдельно албанцев (о Косово я уже ничего не говорю)]...
Езид Тимур Махмутов, последний грузчик-куртанщик на Мтацминда, мой сосед и товарищ, который в середине прошлого века учился в первой мужской школе ( в грузинском «Итоне») и которому с 12 лет пришлось стать кормильцем многочисленных братьев и сестер, был вынужден заниматься тяжелым физическим трудом, и из-за неуспеваемости (хронического второгодничества) был переведен в другую, менее престижную школу. Однако, именно благодаря этой неуспеваемости он успел проучиться в одном классе вместе со значительной частью Звиадовского парламента и Кабинета министров. Все его любили, и Тимур смело мог бы пойти к любому из бывших одноклассников с просьбой о помощи. Но гордость рабочего человека не позволяла ему просить. Так он и таскал тяжести до самой старости, пока мог. Незадолго до смерти он как-то сказал мне: вот, мы с тобой ученые люди (подразумевая факт нашей учебы в 1-ой школе, нынешней первой классической гимназии), в молодости не занимались глупостями, всю жизнь трудились, а богатеют другие. Ты не жалеешь? Я сказал, что не жалею. – И я – нет, - сказал Тимур. - Недавно мой зять принес ворованный «Панасоник», и я выбросил его из окна. ( Подозреваю, что выбросил из окна зятя – в квартире его дочери по сей день круглосуточно гремит телевизор.)
Ушел из жизни Тимур. Не стало последнего из известных в прошлом куртанщиков. Как не стало в свое время , задолго до этого, знаменитых кинто, карачохели, мастеровых из Авлабара, горожан, творивших неповторимый, неистребимый тифлисский дух . Дух, который вдохнул городу преподобный Отец Давид, «Мама Давити», сириец по происхождению.
Истинно грузинский дух.