На завтрак были чудесные тонкие блинчики с черничным вареньем. Заехав к маме на пару дней, я валялся на диване, наслаждаясь подаренным себе бездельем и любимыми с детства запахами маминой еды.
- Иди за стол!
- Разве уже обед? – я еще не отошел от плотного завтрака.
Говядину, свинину и баранину мама два раза пропускала через мясорубку, солила, перчила и добавляла туда сливки, а после готовый фарш раскладывала на тонкие лепешки. Посыпанные тертым чесноком и перцем пельмени заставляли забыть о плотном завтраке, и я достал из морозильника бутылку ледяной водки.
- Я хочу приватизировать квартиру, - сказала мама, держа в руке чашку с ароматным чаем, заваренным с мятой.
- Что тебе мешает, - особо не вникая, я почтительно насаживал на вилку следующее произведения искусства.
- Ничего. Документы вот соберу и пойду в сельсовет.
- А ты сейчас посмотри, все ли у тебя есть.
Мама ушла в комнату и громко задвигала ящиками комода, а вернувшись, положила на стол пачку документов. Там были квитанции десятилетней давности, свидетельства о браке, оригиналы и копии из БТИ и прочие справки из разных организаций. Но не было самого главного документа - ордера на квартиру.
- Кто занимался обменом?
- Горинова. Сказала, что сама все сделает.
- Пригласи-ка ее чай попить!
С трехкомнатной квартиры мама переехала в двухкомнатную, категорически отказавшись от доплаты. Я был поставлен перед фактом и, зная ее характер, не стал отговаривать от предстоящей сделки. Периодически позванивая, всегда спрашивал про то, как проходит обмен, и всегда в ответ слышал, что все хорошо. Вернулась мама с соседкой.
- Вы занимались сбором пакета документов, необходимых для обмена? - спросил я.
- Да. Не хотела вашу маму напрягать. Она даже от денег отказалась.
- А где ордер на квартиру?
- Он у меня, забыла принести.
- Вы можете сделать это сейчас.
Ордер лежал на столе. В «новой» маминой квартире была зарегистрирована мама, дочь Гориновой, муж дочери и ребенок.
- И как понимать это?
Горинова засуетилась, и на стол легли пять тысяч рублей.
- Не нужно денег. Думаю, мы будем расторгать сделку. До свидания.
За алтарем судья с важным видом сыпала юридическими терминами. Адвокат, несмотря на договоренность, на суд не приехал, а связь между соседкой и служительницей фемиды прослеживалась невооруженным взглядом. Ее даже не смутили поддельные подписи на ордере, и в итоге был принят компромисс - обмен оставить в силе, а посторонних выписать. Все было понятно с самого начала, и я встал.
- Спасибо, товарищ судья! Но в вашем лице я увидел не суд, а судилище.
- Немедленно садитесь! – заорала судья. – Я еще не закончила заседание.
- У вас есть благодарные слушатели. Вот вы и расскажите им все, что хотели, - и мы демонстративно вышли из зала.
Патрульная машина ДПС с ревом перегородила дорогу.
- Алексей, извини. Нам приказано тебя задержать и доставить в суд.
- Хорошо. Только я машину возле дома поставлю.
В мирошку меня возвращали с комфортом.
- За что тебя?
- Не знаю, парни. Сейчас увидим.
Лихорадка была самой короткой в моей жизни...
- Пятнадцать суток ареста!
Приговор был явно окончательным и обжалованию не подлежал. Надевать наручники на меня не стали и через десять минут мы стояли у ворот местного изолятора, находившегося на берегу реки. Со скрипом открылись старые ворота, и я оказался на невеселой территории.
- Принимайте заключенного! – весело крикнул сержант.
В дежурке сидел капитан с усами, как у таракана. Подняв голову, красноголовый долго разглядывал меня сонными глазами.
- Кто такой? Фамилия?
- Что, начальник, читать здесь разучился? – весело спросил я.
- Поговори мне еще. Сгною живьем.
- Не надорвешься?
Желание обсуждать с этим мудаком перспективы моего ближайшего будущего пропало, и я проследовал в камеру. Тяжелый запах ударил в нос. Пятна от раздавленных клопов виднелись на стенах, а на нарах лежали бомжи, пьяницы, дебоширы и тунеядцы.
- Здравствуйте!
В ответ была тишина, и присев на свободное место, я подумал - «Контингент, бля!».
Неожиданно открылась дверь, и сержант заглянул в камеру.
- Шашков, на выход!
В кабинете вместо усатого капитана за столом сидел лейтенант. Кивнув головой, он махнул рукой в сторону стула.
- Присядь, – спокойно произнес литер. – Тут за тебя попросили. На кухню пойдешь?
- Картошку чистить? – пытался съязвить я.
- Не только. Повара нет у нас. Если возьмешься готовить, спать будешь в котельной, там комната есть.
Провести пятнадцать суток в камере с этим народом меня не устраивало, и я согласился положкарить. С дежурным составом отношения налаживать мне не пришлось и я отправился готовить обед. Кухней была обычная небольшая комната с электрической плитой, а из бацилов почерневшая картошка с такой же капустой, макароны, соль и черствый черный хлеб. Я вернулся в дежурную комнату.
- Больше продуктов не будет?
- Нет. Все что есть.
- А где этот, кирпич усатый?
- Будет в понедельник. Злой на тебя, так что жди, - улыбнулся лейтенант.
- А ты чего такой добрый?
- Тебя знаю! Выручил ты меня как-то, но не помнишь уже. Давно это было.
- Хорошо. Дай позвонить.
Через час мама принесла матрас и чистое постельное белье, а еще через полчаса в ворота позвонили и несколько тяжелых коробок внесли на кухню. Готовить из испорченных продуктов я не собирался и позвонил знакомому, у которого было несколько магазинов. Хуже всего было то, что впаяли мне срок в пятницу, и приехавший с Сыктывкара Андрюша сделать ничего уже не мог.
- Леха, никого не можем найти, все по дачам разъехались. Только в понедельник через местного прокурора обещали вопрос решить. Так что сиди.
- Ладно, посижу. Привези в воскресенье пива. Флягу.
- Ты что, совсем! Ты же сидишь.
- Там место есть на берегу, красивое и укромное. И я ментам пообещал пиво хорошее. Так что заскочи на завод и возьми нефильтрованного. И воблы на рынке.
- Что адвокату передать?
- Ничего. Выйду, сам разберусь.
На первое были щи с тушенкой, на второе гречневая каша с котлетами и компот. От увиденного у охраны глаза на лоб полезли.
- Да ты здесь ресторан для них решил устроить!
- Да ладно вам, пусть немного побалуются. А то червями кормите их тут.
С кастрюлями, как настоящий баландёр, я прошел по коридору, раздавая еду по камерам. Вернувшись, налил себе клюквенный морс, приготовленный мамой. Есть не хотелось, а впереди были еще три дня. С камеры донесся сиплый голос.
- Ты чо, сука, помоями нас тут кормишь.
Я заглянул в окошко. Алкаш с опухшим лицом размахивал руками и байровал сидящих, а те с недовольными вывесками смотрели в мою сторону. Ничего не ответив, я забрал посуду и ушел на кухню. Качать с беспредельщиками мне не хотелось, и я пошел в котельную обустраиваться. Среди старых котлов было прохладно, стоял стол и табуретка, в углу из досок сколоченные нары. Кинув на него матрас, накрыл простыней и достал из китайской полосатой сумки мамину подушку. Нужно было готовить ужин и, немного подремав, я снова пошел на кухню.
Заходы теперь были попроще, сам же я ел исключительно то, что приносила мне мама. Вечером ожидалась проверка. Лейтенант рассказал, что проверку будет проводить начальник милиции, муж судьи, которая еще и оказалась председателем суда. Включив взятую напрокат у дежурного настольную лампу, я лежал на кимарке с книжкой про Незнайку. А ночью литер пошел с обходом. Сначала его рев разносился в камерах, но скоро тишину кочегарки нарушило его грузное сопение. Колодняк остановился на пороге и присвистнул.
- Что это за отдыхающие здесь?
Я поднялся и, делая вид что не кнокаю, встал на чистый коврик, предусмотрительно принесенным опять же мамой.
- Нихуйя себе! Я так дома не живу.
- Начальник, я же не виноват, что у тебя дома грязно, - не удержавшись, брякнул я.
- Чтооо! – взревел колодняк. – Да ты знаешь, с кем разговариваешь!
- Знаю. Утром с твоей женой познакомился!
Красная рожа разъяренного начальника милиции стала пунцовой.
- Погоди, наступит понедельник, и мы что-нибудь придумаем.
- Не сомневаюсь. А теперь я хочу заземлиться, а ты мне мешаешь.
«В понедельник нужно обязательно выйти отсюда, - подумал я. – Иначе долго мне на нарах валяться еще»
Суббота пролетела незаметно. В свободное время я загорал, а по ночам перечитывал Поединок Куприна, принесенные мамой из дома. Трогательные признания в любви Шурочки к жалкому Ромашову мешают спать как в детстве, и наступает воскресенье. Сильный грохот разнесся на весь изолятор временного содержания
- Кто там? – недовольно спросил дежурный и, услышав ответ, позвал меня.
Андрюха вытащил из багажника и поставил на землю сорокалитровую флягу, затем мешок с сушеной воблой.
- Продукты не привез, думаю, не голодный. Завтра жди звонка, прокурора нашли и все ему объяснили. Не скучай, - и сев в свою серебристую Вольву, Андрей уехал.
Арестанты сидели смирно, пребывая в полуобморочном состоянии от камерной духоты. Мы вышли из обнесенного высоким деревянным забором изолятора, и неприметная тропинка привела нас к реке. На другом берегу женщины полоскали белье, а рядом, хватая друг друга за руки и за ноги, купалась целая компания ребятишек. Разместившись на небольшой отмели, огороженной молчаливо склонившимися густыми ивами, мы пили прохладное нефильтрованное пиво, ныряя кружкой в емкость из-под молока. Легкий ветерок ласкал безлюдное место, а в быстрых струйках текучей речной воды играли шустрые рыбешки, веселя своими играми. Неожиданно я поймал себя на мысли, что радуюсь этому случайному дню, красивому и умиротворенному. Еще одного такого я даже и не мог припомнить, и вот теперь, с этого мгновения, казалось, что так будет всегда, каждый день, во веки веков.
Утром смена поменялась. Капитан, увенчанный горделивыми усами, прошествовал по территории, злорадно взглянув на меня. Телефонный звонок резанул слух и я вошел в коридор.
- Алле! Кого? Нет такого у нас.
Я вошел в кабинет.
- Ты в журнал свой посмотри. Или мне показать? А то из-за усов своих нихера не видишь.
- Ты что, оборзел совсем здесь за выходные. А ну пшел отсюда!
Телефон зазвенел снова.
- Але!
И тут я услышал отборный мат в исполнении женщины, чей голос был похож на голос влюбленной в меня судьи. Усатый бедолага привстал от вожделения, а его усы поникли и превратили его лицо, цветущее минуту назад, в несчастное.
- Понял. Сию минуту, сейчас все сделаю, - залебезил капитан.
Через пять минут меня освободили. Сходив домой за машиной, я вернулся за вещами. Мне никто не препятствовал, а через месяц новенький мерс адвоката сгорел во дворе его же дома.