Часть 1.
Михалыч, Михалыч… Я стала другой… Я ведь превращаюсь в ангела… А Господь наш любит человека больше, чем ангелов…
Особенно, если человек – женщина.
Господь наш даже хочет того же, что хочет женщина… А я становлюсь ангелом… Постепенно… Из меня выходит человеческий жар, женская горячность… Смотри, как мне жарко, как меня кидает в жар… Это во мне столько было пылкости, человеческого темперамента и страсти… Этот жар выходит из меня…
Я стала сильной, крепкой. Крылья за спиной – огромные… Могу летать, могу крепко стоять на ногах… Но я больше не человек…
Я – ангел, Михалыч. Сильный, трудолюбивый ангел, верный слуга Господа своего…
Утро. Мы спим. Я глажу Михалыча по спине. И думаю все это. Что я – ангел. А Господь больше любит человека, чем ангелов. Хотя ангелы – преданные слуги Господа своего.
Ангелы ревнуют Господа к человеку. Но, проявляя преданность Господу, они верно служат и людям. Потому что Господь наш очень любит людей.
Почему-то. Скорее всего, из-за того, что они, люди, очень пылкие, страстные и жаркие…
- Михалыч, Михалыч…
- А? Что?
Михалыч открывает один глаз и смотрит на меня:
- Что? Ты почему не спишь?
- Я думаю, Михалыч, что нам нужна молодая жена для тебя.
- Неужели?
- Да… Нам нужна в семью молодая женщина.
- Зачем же она нам нужна?
- Она родит нам ребенка. Ты же ведь так любишь малышей. Скучаешь по ним. И у нас будет ребенок. Маленький. Хорошенький. Мы будем его все вместе растить. Давай, возьмем тебе молодую жену…
- Ты ведь будешь ревновать? А?
Михалыч насмешливо улыбается.
- Нет, Михалыч, я не буду ревновать. Я буду даже рада за тебя, что ты влюбился и переживаешь вторую молодость… И что у нас будет малыш…
- Ой, не зарекайся. Не зарекайся. Что-то ты не совсем правильно оцениваешь свои возможности. Что-то куда-то тебя не туда несет. Лучше просто поспи. Поспи.
Сказал мне это и заснул. Сном младенца.
***
А я все равно считаю, что Михалычу не помешала бы молодая женщина. Для его же блага.
А уж если и малыш еще! Это было бы совсем отлично.
Я ведь – ангел. Очень сильный. Молодой, совсем юный. С огромными возможностями. Я – роскошный ангел. Я могла бы очень много сделать для малыша!
***
В последнее время я не пишу. Я не пишу потому, что некому читать. На литературном сайте, где я опубликовала несколько своих рассказов, нет читателей. Там – одни писатели. Им интереснее самим писать, им важнее, чтобы их читали.
А мне некогда читать. Я уже давно почти ничего не читаю. Даже гениальные книги.
Но когда я начинаю что-нибудь читать, то мне практически все кажется гениальным. И мне ужасно хочется прочитать почти все. Читать долго и медленно и думать над каждым словом.
Но не получается. Не получается. Всего написано так много, что я не успеваю читать ничего. А если и дочитываю до конца, то не знаю, как оценить прочитанное. Потому что практически все мне кажется гениальным. Даже когда запутанно, не понятно и скучно. Даже когда без знаков препинания и с орфографическими ошибками.
У меня нет времени читать. И оценивать прочитанное.
***
- Ты не пишешь? – спросил меня Михалыч, - у тебя творческое бессилие?
Я пожала плечами.
- У меня дел очень много. Я устаю, Михалыч. И литература сама по себе умирает. У литературы нет аудитории. Читают только те, кто сам пишет. И читают торопливо, через строчку. И судят поверхностно, не задумываясь особенно над прочитанным. И все потому, что нет читателей. Есть одни писатели. Им не до чтения.
А книжные магазины! Михалыч! Это ж – ужас. Я в книжном магазине не могу даже дышать! Мне там – страшно! Берешь первую попавшую книгу в руки, открываешь, а там – так много слов, так много слов и нужно столько времени, чтобы все это осмыслить. А где взять это время?
У людей меняется восприятие. Литература, видимо, умрет, как искусство. Она станет прикладным искусством. И только редчайшие дарования будут писать то, что другие станут читать. Внимательно и пристально. Вникая в смысл каждого слова.
- Это все правильно, Лерка, правильно. Так и будет. Так всегда и было.
***
Поэтому я не пишу. Хотя, на самом деле, у меня есть время. Хотя я знаю, о чем писать. Хотя я могу писать, сколько угодно. Хотя я обожаю слова.
Обожаю словеса и словечки. Написать можно все. Во что ни плюнь, обо всем можно написать. Нет ни одного недостойного предмета, нет ни одной недостойной темы. Не важно - что. Важно - как.
***
Но я страдаю, когда я не пишу. Я страдаю по разным причинам.
Во-первых, страдает мое физическое тело. Как у человека, который лишен секса. Чего-то все время хочется, а это не происходит.
Во-вторых, страдает какое-то мое иное тело. Я это чувствую. У меня есть еще одно тело, не физическое, которое страдает еще больше, когда я не пишу.
Вот его уж и ломает!
Это – мой партнер по творчеству. Я давно слилась с ним. И очень его люблю. И он очень меня любит. Это долгая и прекрасная история. Его зовут Серафим.
***
Иногда мы живем с каким-то человеком, например, со своим мужем, очень долго.
Допустим, двадцать лет.
И в какой-то момент понимаем, что совершенно ничего не знаем о нем. Ничегошеньки. Жили, жили вместе, а я, оказывается, почти ничего о нем не знаю.
Также у меня и с моим Серафимом. Я его постоянно чувствую. Он – рядом. Он – практически, как и муж, - моя вторая половинка.
Но я ничего не знаю о нем.
Он – всего один на всех людей?
Или он – у каждого свой?
Или он может уйти от меня к кому-то другому?
Например, к более молодой женщине? Более красивой? Более целенаправленной?
Которая знает, что такое предназначение? И как важно выполнить свое предназначение…
И вдруг, эта женщина сумеет любить моего Серафима сильнее, ярче, страстнее, чем я?
***
Иногда я захожу на литературный сайт. Что-то читаю. Торопливо, перепрыгивая через строчки.
Иногда я читаю внимательно.
Иногда очень внимательно.
Иногда сочиняю свои версии по мотивам чужих публикаций.
Вот и недавно я зашла на литературный сайт.
И заглянула в одну публикацию.
И сначала читала невнимательно. Потому что торопилась. У меня было всего несколько свободных минут, и я решила почитать.
Потом я отвлеклась, сделала необходимые дела, и снова вернулась к этой публикации.
Очень хорошо написано! Просто блестяще написано!
И написала женщина.
И, вероятно, молодая и страстная. И красивая. И умная. И достойная.
А я не пишу. Не пишу.
Потому что нет читателей. А есть одни писатели. А литература скоро станет прикладным искусством.
***
Вероятно, мой Серафим покинул меня. Ушел к той женщине. Молодой и красивой. С прекрасной душой. По-настоящему талантливой.
Что ж…
Это – обидно. Я так его всегда любила, моего прекрасного Серафима. Он у меня очень порывист, страстен. Он очень деятелен. Он любит размах и крупные формы. А я, вероятно, не даю ему всего этого. Вот он и ушел от меня.
Он, вероятно, молод.
Все закономерно.
Как же это больно! Как же это обидно!
***
Зря я говорила своему Михалычу всякие глупости, про молодую женщину. Я и сама не старая. И не ангел. Я – женщина. Ревнивая. Влюбленная.
А Господь исполняет желания женщины. Всегда.
Я выразила желание, чтобы у нас с Михалычем появилась молодая женщина. Для него. Мне женщины не интересны. И не нужны.
Так и случилось. Только молодая женщина появилась не у моего Михалыча. А у моего Серафима.
Но это все равно.
Мое желание исполнилось.
И я – ревную. И мне больно.
А сама Михалычу говорила: Буду рада, если ты будешь счастлив! Вот как я сильно люблю тебя!
А сейчас… Как же мне жить без моего Серафима?
***
Как скучно! Серафима нет рядом. Ему хорошо с другой. Молодой и красивой.
Что ж…
***
Выходной день.
Буду делать обычные дела. Ухаживать за деревьями в саду.
Готовить обед.
Накрывать на стол.
Стирать.
Когда Серафим был со мной, я так любила все это делать! Это все было так весело!
Расправлять руками выстиранное белье, аккуратно развешивать его!
Резать овощи в салат! Это так было прекрасно!
А мыть полы! Разве было что-то более интересное, когда мой Серафим был со мной?
Зачем я желала такой глупости?
Я же знаю, что Господь исполняет желания женщин.
***
Я страдаю, от того, что его нет со мной.
Что он меня покинул, любовь моя…
Вечером, когда все дела были сделаны, мы с Михалычем сидели перед телеком. Переключали с канала на канал. Ничего не смотрели подолгу.
Вдруг на одном из каналов мы увидели молодую Роми Шнайдер. Значит, показывают какой-то очень старый фильм.
И стилистика фильма – обалденная. Сразу определяем, что фильм – шестидесятых годов. Мы всю нашу молодость тащились от таких фильмов. Антониони. Бергман. Бюнуэль. Висконти. И прочие.
- Оставь, оставь, - попросила я Михалыча, когда он собрался переключать на другой канал, - очень интересно!
Мы захватили только конец фильма.
Однако я успела понять интригу: любящие друг друга муж и жена, уже зрелая пара, отдыхают в Испании. У них есть приятельница - красивая молодая женщина, которую как раз играет Роми Шнайдер. Очень молодая и очень красивая.
У жены возрастной кризис. Она почему-то решает, что у ее мужа и этой молодой женщины должен произойти роман. Она фантазирует про их отношения.
А муж любит ее. Нет никакого романа. Он по-прежнему любит свою жену.
- Есть только ты и я во всем мире, - говорит он своей жене.
- Я больше не люблю тебя, - отвечает ему жена. И плачет.
Кризис возрастной. Страдает женщина.
Потом они все втроем идут на какую-то вечеринку, где испанские цыгане устраивают песни и танцы в стиле фламенко.
Испанцы поют и танцуют так зажигательно, так страстно!
А наши герои все втроем аплодируют, подтанцовывают и безумно заводятся под эту музыку, одновременно напиваясь до чертиков! Они пьют так, что вино течет у них по подбородкам, расплескивается на одежду! Они кричат и подпевают испанцам! И это – рафинированные буржуазные европейцы!
Кастаньеты гремят и стучат, ноги бьют безумную чечетку, сияют черные глаза, надрывается голос в страстной испанской песне!
И вдруг жена куда-то тихо исчезает.
Муж не сразу обнаруживает ее пропажу.
А как только замечает ее исчезновение, бросается искать ее, и бегает по улицам Мадрида всю ночь, выкрикивая ее имя.
Так фильм и заканчивается: красивый, зрелый мужчина носится по пустынным улицам и зовет свою жену.
***
Так и не нашел он своей жены в этом фильме. Только эхо отражалась от старых стен.
А мы с Михалычем легли спать.
Летние ночи такие прекрасные.
И светает быстро.
Всю ночь я слышала, то ли во сне, то ли в своих воспоминаниях, как муж звал свою жену. В том фильме шестидесятых годов…
Кричал и кричал ее имя.
Как он боялся потерять ее…
В прорезь занавески, шелестящей от ветра, проник луч солнечного света.
- Серафим! – подумалось мне, - господи, какая же я бестолковая! Это же меня зовет мой возлюбленный, мой Серафим!
Как же иначе он мог объяснить мне, что скучает, что ждет меня, зовет меня? Как иначе он мог достучаться до моего сознания? О, боже! Он объяснил мне, что думает, что я разлюбила его! Он сам страдает без меня!
Он объяснил мне, что понимает меня, мое состояние!
Он всегда найдет способ доказать мне свою любовь и преданность!
Как же я могла подумать, что он уйдет от меня? Вот он, рядом, я чувствую его! Я слышу, как шелестят его крылья!
Я – здесь, любовь моя, я иду к тебе, в твои объятия, прямо здесь, прямо сейчас, немедленно!
Часть 2.
Как легко! Как хорошо после свидания с Серафимом!
Будто бы тело стало легче, будто бы какая-то пружина раскрутилась в груди, и дышать стало легко!
Как светит солнце, какое прекрасное летнее утро!
- Михалыч, миленький, я тебе на завтрак чудесненькой кашки сварю, как ты любишь!
Хлебушек в тостере поджарю! Чайку заварю! Сырку порежу! Маслице у нас какое хорошее!
Прям летаю! Не хожу, а летаю. Прям ногами пола не касаюсь. Так мне хорошо после свидания.
Прям вся исщебеталась. Прям как птичка.
Прям чего не сделаю, все комментирую. Милым щебетом:
- А к обеду я такого тебе, дорогой, супчика сварю! Прекрасное мясо мы у фермера купили! Чистое, без консервантов! Ты посмотри, какой бульон из него, Михалыч! А пахнет как великолепно!
Схватила кастрюлю с отваренным мясом и лечу над полом к своему Михалычу, чтоб показать ему, какой великолепный бульон я сварила.
Лечу я к Михалычу, да вдруг спотыкаюсь на ровном месте.
И грохаюсь со всего маху, со всей высоты своего полета! Прям на живот! Рыбкой!
Прям с кастрюлей, которую я держала перед собой в вытянутых руках!
Кастрюля как об пол стукнет днищем! Крышка слетает вон, а бульон как плеснет!
Аккурат мне в физиономию!
И не только в физиономию. Но и на пол.
И лежу я на брюхе в луже бульона, физиономией, практически, в похлебке…
Михалыч ко мне подбегает и помогает мне подняться.
Но я от полученного сотрясения сразу даже подняться не могу. Села в этой луже. Сижу. Вся в бульоне. С физиономии стекает бульон.
На глазах – слезы. Обидно. Мордой – прям в похлебку.
Михалыч, конечно, ржет. Смотрит на меня и ржет.
Я кастрюлю к себе подвинула и посмотрела: много ли там бульона осталось?
Глотая слезы и одновременно смеясь, сказала:
- Хорошо хоть не весь бульон выплеснулся, Михалыч! Хоть на супчик хватит!
***
Пришлось мыть пол.
Менять одежду.
Принимать душ.
А с души ушел покой.
«И чего это меня мордой в похлебку макнули? - думаю, - Неспроста!»
Ой, неспроста!
Не может быть, чтобы это я просто так грохнулась!
Я с какой-то целью грохнулась! Мордой - в похлебку.
Это – намек.
Я что-то не так сделала. Я что-то нарушила. Это – предупреждение. Это – требование что-то исправить.
Что?
Ну, что же?
Что же я не так сделала?
Стою под душем и думаю:
Что же я не так сделала?
Ведь все было так прекрасно!
Но я что-то не так сделала!
Да… Конечно… Ну, конечно же… Я знаю, что я не так сделала!
Я совершила ошибку. Во время свидания с Серафимом.
Очень грубую. И непростительную.
Я плохо и высокомерно отозвалась о пишущих людях.
Что, дескать, в книжных магазинах полно макулатуры на полках.
Что, дескать, все, кому не лень пишут. Иной раз с огромным количеством орфографических ошибок. И без пунктуации.
И будто бы почти все, что написано, читать невозможно.
Ведь это не правда! Ведь какую бы книжку я не открыла, прочти я хоть несколько слов из нее, мне всегда очень хочется прочесть все! Мне всегда и все интересно. Даже, когда скучно или непонятно написано. Интересно узнать, о чем написано, что случиться в той или другой книжке, или рассказе. Что произойдет? И чем все закончится?
Просто все, что написано, невозможно прочитать.
Физически невозможно.
Что я знаю о других людях?
Почему они пишут?
Может, у них есть свои серафимы. У каждого – свой. Персональный.
Может, у каждого из них бывают счастливые свидания?
Что я знаю о своем Серафиме?
Вот уже больше тридцати лет я пытаюсь разгадать загадку о Кришне и его женах. У Кришны было 16108 жен. И всех их он держал в своих объятиях одновременно. Причем каждая из них не подозревала, что у Кришны, ее возлюбленного, есть кроме нее еще 16107 жен.
Каждая считала, что Кришна – только ее муж.
Может и мой Серафим, он тоже, один на нас на всех? И всех нас любит, как жен своих? И всех нас держит в своих объятиях? С любовью и нежностью?
Я не знаю…
Я знаю только, что меня макнули мордой в похлебку за то, что я проявила высокомерие, неоправданное и некрасивое, в отношении тех, кто, также как и я, пишет…
Слава богу, что мой Серафим – легкий, добрый и с чудесным чувством юмора. Другой бы, может, не мордой в похлебку, а ноги бы повыдергивал за это.
Быстро! Исправить свою ошибку! Заслужить прощение Серафима!
Все, что написано, мне кажется гениальным!
Хотя бы потому, что сами по себе слова, каждое слово в отдельности – гениально.