Небо и Земля

                Небо и Земля
                (роман)


 
                “Если бы мне сказали, что завтра наступит 
               конец света, то еще сегодня я посадил бы дерево.»



                I


 Когда-нибудь все приходит к своему логическому концу; умирают растения, животные, люди – и даже звезды. Умирают целые миры. И наш мир – совсем не исключение.
 Там, где раньше цвели деревья, текли реки, в океанах бурлила жизнь – теперь нет ничего, кроме бесконечной пустыни, выжженной лучами умирающего солнца. Бесчисленные землетрясения, извержения вулканов скоро должны были превратить Землю в раскаленный, безжизненный шар. Умирали растения. Умирали животные. Скоро черед человека.

 Кому, как ни Джорджу было знать это.

 Из его обсерватории было прекрасно видно, что происходит с солнцем. Он записывал свои наблюдения каждый день – ровным, уверенным почерком. Словно капитан корабля – последние записи в бортовой журнал. Джордж давно уже был в курсе, что конец неизбежен – и словно приговоренный к смерти, знал, сколько примерно ему осталось. Смерть могла прийти раньше предполагаемого срока – но ни в коем случае не позже. Был предел.

 Обсерватория давно стала его домом; он считал чудом тот факт, что она уцелела, в то время как на всех континентах рушились небоскребы, офисные центры, жилые дома. Космодром, где он и его коллеги работали над созданием  межзвездного корабля, тоже был разрушен. Казалось, что вместе с ним умерла последняя надежда на спасение - ведь лучшие конструкторы навсегда погребены под каменными плитами. Джордж остался один.

 Это был последний космодром на Земле. Успел ли кто-нибудь покинуть обреченную планету?
 Те, кто выбил для себя в кровавой давке право на жизнь – да.

 Одно утешение все-таки оставалось – была связь; у Монморанси (так звучала его фамилия) остался чудом уцелевший, старенький радиоприемник. Джордж ежедневно  выходил на связь, не теряя надежды на то, что кто-нибудь услышит его – и возможно, найдет убежище в огромном, пустом здании обсерватории.
 Каждый день он отправлял в пустоту одну и ту же фразу: « Если кто-нибудь слышит меня, отзовитесь. Мои координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы»


 Приемник молчал. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. И никто не знал, что связь – не единственное утешение в жизни Джорджа Монморанси. Тайна заключалась в том, что вот уже четыре года  он буквально собирал из обломков то, что осталось от звездолета.  Катастрофически не хватало рабочих рук. Монморанси приходилось не спать сутками, чтобы как-то компенсировать эту нехватку. Его занятие было тайной – но только потому, что Джорджу было некому рассказать о нем.

 Сегодня солнечный диск был особенно активен. Яркие вспышки на поверхности светила выбрасывали в космос огромные потоки смертоносного излучения. Солнечный ветер усиливался едва ли не с каждым днем. Еще немного, и атмосфера Земли не сможет защищать последних оставшихся на планете от радиации. У людей (наверняка есть еще кто-то кроме него) есть два, может быть, три года.

 Джордж никогда не видел Землю живой и цветущей. Когда он родился (а произошло это 25 лет назад), она уже была почти такой же, как и сейчас. Спастись от нещадно жарящего солнца можно было только тогда, когда оно опускалось за линию горизонта. И наступала ночь. Небо, усыпанное яркими звездами, созвездиями, туманностями – манило своей прохладой; обещало новую жизнь. Обещало то, чего Монморанси не видел ни разу с момента своего рождения –  зелень листвы, прохладное дуновение ветра, блеск мягких солнечных лучей в водах широких рек… Иногда это казалось ему нереальной сказкой. Но то, что он видел в свой телескоп – раз за разом окрыляло его новыми надеждами. Он выберется отсюда, обязательно выберется. Вот только улетать одному не хотелось. И помощь… нужна была помощь.  Хотя бы одна лишняя пара рук, и процесс пошел бы в два раза быстрее. В два раза!
 Возможно, в одиночку он не успеет – и когда последняя деталь окажется на своем месте, станет уже слишком поздно.

 Монморанси не спал четверо суток. Глаза так и закрывались – сами собой.

 - Если кто-нибудь слышит меня, отзовитесь. Мои координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы. Здесь вы найдете убежище и воду –  в сотый, а может, и в тысячный раз он передавал один и тот же сигнал. Один и тот же.

 Полдень. Сегодня было особенно жарко.
 Монморанси осторожно прикрыл один глаз – и склонился над окуляром телескопа.
 Приемник он оставил включенным. Джордж был почти уверен, что как обычно, ему никто не ответит. Но всегда оставалось что-то, что заставляло его раз за разом передавать сигнал. Что-то, что заставляло его работать, не покладая рук, не спать сутками, думать только о недостроенном звездолете. Всего два слова творили чудеса.
 «Может быть».

 Яркая вспышка на солнце. Черное пятно. Пальцы соскользнули с металлической поверхности вниз, ресницы сомкнулись – и Джордж, соскользнув с табурета, упал на каменный пол. Он не спал четверо суток.
 Недалеко от него, всего в нескольких сантиметрах от вытянутой руки лежал настроенный по всем правилам – но хранящий молчание, приемник.




               
                II


 В критической ситуации каждый ведет себя по-своему. Кто-то впадает в истерику, кто-то методично и хладнокровно ищет выход, а кто-то просто смиряется с судьбой. Зачем суетиться, когда все давно уже решено за тебя?  Только зря тратить оставшиеся силы, обрекая себя на муки и последнее, самое жестокое в твоей жизни разочарование.
 Возможно, верно утверждение о том, что, в конце концов, все будет хорошо – а если все плохо, значит это еще не конец. А возможно, что и не верно. В любом случае, у Джоанны было мало желания проверять эту аксиому.

 На вопрос, сможет ли она когда-нибудь покинуть Землю и обрести где-то новую жизнь, она давно уже дала себе отрицательный ответ.

 Ведь это было логично. На множество километров вокруг простирается безжизненная планета – разрушенные города, деревни, высыхающие реки; с каждым днем солнце горит все жарче.  Последний звездолет покинул Землю четыре года назад – на что теперь надеяться?
 На чудо? На то, что придет добрая фея, сотворит из тыквы космический корабль – и отправит на встречу со сказочным принцем?
 Хотелось бы. Но лучше никакой надежды, чем такая – призрачная, несбыточная мечта, которая все равно когда-нибудь умрет. Джонни прекрасно знала, что надежды умирают в самых страшных муках. И чем ярче горит надежда – тем мучительнее потом ее смерть. Джоанна не хотела мучиться – с нее достаточно.

         Она больше не боялась радиации, которая вот-вот должна была обрушиться на планету ничем не сдерживаемым потоком, и не пряталась круглосуточно в подземельях полуразрушенного Парижа. Сидеть в темной норе, дрожа, как крыса – нет уж, это не по ней. Девушка свободно разгуливала по пустому городу,  беспрепятственно посещала уцелевшие магазины – и забирала оттуда все, что хоть как-то ей приглянулось. Все обесценилось. Пустовали бары, рестораны, ночные заведения, библиотеки, музеи и ювелирные магазины; никому больше не нужны золотые украшения и произведения искусства.
 Теперь она тут королева. Все это брошенное добро принадлежит ей.

       Джоанна шла по улице с таким достоинством, как будто она – ни больше, ни меньше - совершает обход собственных ее Величества королевских владений. Гордо выпрямившись, шагала она по потрескавшемуся асфальту. Выбитые стекла, пустые  глазницы окон, завалы на дорогах – все было как в классическом постапокалиптическом пейзаже – вот только без прорастающих сквозь многочисленные трещины зеленых побегов и мрачной прохлады. Все было залито ярким светом. Жар поднимался от заасфальтированных дорог – и воздух дрожал, словно где-то совсем близко разожгли огромный костер.

       Солнце палило немилосердно. Если бы не широкая соломенная шляпа, Джонни с ее черными, как смоль, волосами, схватила бы солнечный удар уже через пять минут. Да даже в шляпе – разгуливать под огнем умирающего светила было небезопасно. Но сегодня Джонни демонстративно игнорировала здравый смысл. Умрет она через день, два или через год – разница, конечно, была. Но ее прогулки под открытым небом вряд ли убьют ее быстрее, чем отсутствие воды.  Скоро высохнут последние лужи (так Джонни называла то, что осталось от ближайших водохранилищ) и ей нечем будет утолять жажду. А она не всемогущий Господь Бог, чтобы вызвать дождь и тем самым поправить ситуацию – хотя тут и вправду, было впору молиться.

 Честно говоря, она не знала, что будет делать, когда закончится вода. Умирать от жажды – наверняка это очень мучительно. Джонни не была уверена, что сможет покончить жизнь самоубийством – даже если у нее не останется выхода. Хотя…. Никогда нельзя заранее узнать, на что ты способен. Только конкретная ситуация может пролить свет на скрытые под  толщей обыденности человеческие возможности.

      Обычно Джонни все-таки предпочитала гулять по городу ночью, а днем – спать в своей шикарной спальне на втором этаже одного из парижских особняков. Но сегодня ей не спалось. Многочисленные мысли мешали Джонни  погрузиться в сон – и молодая женщина решила избавиться от них, во что бы то ни стало. Было одно место в городе, куда она приходила всякий раз, когда ей становилось особенно тяжело.  Туда она и направлялась.

 Медленно проплывали мимо полуразрушенные строения. Было так жарко, что на асфальте наверняка можно было без труда пожарить яичницу. Джонни чувствовала его жар даже сквозь подошвы своих ботинок. Казалось, что еще немного – и они начнут плавиться.
 Она находилась на улице довольно недолго – но волосы на висках и затылке уже были мокрые; ничего. Сейчас она дойдет до магазина – и станет легче. По крайней мере, солнце не успеет превратить Джонни в подобие египетской мумии.

 Джоанна переступила через  мертвую, высохшую  крысу – и на минуту остановилась. Медленно, словно собираясь взглянуть в глаза собственной смерти, девушка обернулась. Странным, долгим взглядом смотрела она на маленький трупик.
 «И я так же буду» - подумала Джонни, и невольно побледнела. Черт. Значит, ее до сих пор пугает смерть. Конечно же, пугает. Конечно, хочется жить. Как может молодая девушка не хотеть жить. Пусть даже так же, как сейчас – только жить.


 Джонни резко отвела взгляд в сторону. Какое-то время она справлялась с нахлынувшими на нее мыслями.  В последнее время это случалось с ней все чаще. Джо не раз прокручивала в мозгу различные сценарии собственной гибели – чтобы, так сказать, морально подготовиться к логическому концу. Она не раз уже видела мертвых животных – но сегодня, эта крыса….
 Если начали умирать крысы, значит, конец совсем близок. Джонни следующая.
 Так тому и быть.
 Как здорово было бы вообще ни о чем не думать! Воистину, пустая голова – это настоящее счастье. Ничего не знать, ни о чем не догадываться, не анализировать. Не думать – значит не мучиться.


 Шаг, второй, третий. Звякнул колокольчик на двери книжного магазина.  Джонни сняла шляпу. Здесь было прохладнее. Когда-то в магазине работал кондиционер, но как давно это было….
 Это был даже не столько «книжный», сколько магазин путеводителей. Здесь можно было найти карты, рассказы о других странах, о самых выдающихся достопримечательностях планеты Земля, о том, какой была Земля раньше – и даже книги о других  планетах, открытых человечеством. Мысль о том, что жизнь есть не только на Земле – давно не казалась людям фантастической. Уже было найдено несколько планет, могущих дать приют осиротевшей расе – вот только долететь туда оказалось не так то просто. Расстояния до этих оазисов в царстве тьмы были настолько огромны, что далеко не каждый звездолет сможет доставить туда своих пассажиров.

 Джонни предпочитала не думать о других планетах. Она приходила, усаживалась между стеллажей на пол и подолгу рассматривала путеводители по странам Земли. Многие из них она уже знала наизусть. Может быть, она бы ушла из Парижа, но….. куда?
 За пределами города ее ждет лишь бескрайняя пустыня, а в пустыне наверняка – верная смерть. Джонни конечно и так знала что умрет, но все-таки надеялась пожить еще хотя бы несколько дней. Да и в городе все-таки не так страшно, она знает здесь каждую подворотню…. Куда она пойдет?


 В голове Джоанны вспыхнула, словно умирающая звезда, фантастически нелепая мысль – а что, если решиться? Если попытаться все же что-то изменить? Ведь попытка не пытка.
 В эти моменты девушка ощущала, как в груди у нее бьется, словно подстреленная птица, надежда.  Как все внутри поднимается, словно взбаламученный ил со дна водоема. Да, она не знает, что ждет ее за чертой города. Но древние мореплаватели ведь тоже не знали, куда они попадут, когда принимали решение совершать путешествия через океаны и пустыни. И судьба вознаграждала их  великими открытиями.
 Что, если….
 Джонни ненавидела себя за эти размышления. Зачем она мучает себя этой нелепицей?

 Она ведь знает. Она ведь все знает – в отличие от тех же древних путешественников. Призрачная надежда испарится сразу же, как только Джонни перейдет границу города. И тогда начнется последняя агония. Тогда даже самая мучительная смерть покажется Джоанне долгожданным избавлением.

 Джонни провела кончиком пальца по траектории одной из дорог на карте; а когда-то ведь можно было путешествовать по планете пешком, не скрываясь от солнца. В те времена оно олицетворяло собой жизнь. Прекрасное было время. И наверняка люди не знали своего счастья. Воевали, грызли друг другу глотки за новые территории, грабили и наживались на бедах своих сестер и братьев. И так было всегда. Так и дальше будет – если они долетят до новой планеты.

 Джонни могла бы еще долго размышлять над историей и судьбой человечества– если бы не тень, вдруг скользнувшая по полу….
 Господи. Что это.
 Джоанна осторожно выглянула из-за стеллажа. Мимо двери магазинчика медленно прошел… мужчина.
 Джонни скорее решила бы, что у нее начались галлюцинации  от жажды и одиночества, чем приняла бы увиденное таким, как оно есть. Она испуганно вжалась в стену, размышляя над своими дальнейшими действиями. Думала Джоанна недолго.
 Резво вскочив на ноги, девушка бегом кинулась к входной двери. Она даже забыла надеть свою шляпу.
 Громкий хлопок, звон колокольчика – и вот она уже стоит на асфальте и смотрит расширившимися от страха глазами на незнакомца. Нет, это не мутант, не зомби, не чудовище – просто обычный человек.
 Неужели не галлюцинация?
 Человек, действительно, был.  Преклонного возраста мужчина – с окладистой бородой, красным лицом и.... минуту назад он прошел мимо магазина путеводителей, а теперь уже лежит на земле. Джонни осторожно опустилась на корточки и склонилась к лицу незнакомца. Кончики волос едва  касались его щеки. Он еще дышал – и кажется, хотел что-то ей сказать. Но не мог. Вместо слов до слуха Джонни долетали какие-то нечленораздельные звуки, и как она ни прислушивалась – понять хоть что-то было просто невозможно. Может он немой?
 У Джонни не было с собой даже фляги с водой. Она ничем не могла помочь.

 - Я не понимаю – она  не узнала свой голос. Какой-то хриплый, чужой.  Словно принадлежит старой, отчаявшейся что-то изменить в своей жизни женщине, а не Джонни. В первый раз за долгое время Джоанне стало действительно, по-настоящему страшно – хотя внешне она сохраняла удивительное бесстрастие. Словно высеченная из мрамора статуя, замерла она над распростертым телом – и невидящим взглядом смотрела человеку в лицо. Мужчина поднял руку. Попытался сделать ей какой-то знак…и. Все. Последний вздох – и с ним вылетела прочь душа незнакомца.
 Как говорится, «отошла на небеса», в объятия палящего светила.

 А ведь раньше в религиозных кругах буквально считалось, что небо олицетворяет собой рай, а под землей текут огненные реки ада. По губам Джоанны скользнула грустная улыбка.

 Вздохнув, молодая женщина осторожно закрыла незнакомцу глаза. К горлу подступил ком. За что такое наказание? Или это судьба Джонни – смотреть, как все вокруг нее умирают?
 Она смотрела, как умирают ее родные – когда случилось землетрясение. Смотрела, как умирают друзья. Просто незнакомые люди. Потом смотрела, как уцелевшие улетают  прочь на последнем оставшемся звездолете. Джонни не взяли на корабль. Были люди и поважнее нее. Потом начали умирать животные - она смотрела и на это. И вот теперь этот человек.

 Бог знает, сколько времени Джонни не видела живое лицо, сколько времени не слышала человеческий голос. Он все знает – но ему все равно.

 Джоанна машинально обшарила карманы незнакомца. Ничего, кроме пары батареек.  Зачем они ему, интересно?
 Джонни спросила бы мужчину об этом, если бы вовремя не вспомнила, что он мертв. А больше ей спросить было некого.
 При нем еще был рюкзак. Но там наверняка ничего интересного. В городе и так есть все, что ей нужно – ни к чему обворовывать этого несчастного. Джонни закусила губу – и бережно положила батарейки обратно в карман умершего мужчины. Кинув последний взгляд на его лицо, она поднялась на ноги – и развернулась к телу спиной, намереваясь уйти. Еще немного – и она бы, наверное, заплакала. Нет, так нельзя. Нужно держать себя в руках.
 Джонни поднесла ладонь к лицу – и прикрыла глаза рукой.  Вдох. Выдох. Сейчас она успокоится и все будет как раньше. Все вернется на круги своя.

 И тут Джонни услышала голос. Уставший – но в нем была не та усталость, которая заставляет людей опускать руки, это была скорее усталость от долгой и кропотливой работы, но не от безысходности.  Молодой мужской голос – звучал откуда-то из недр грязно-серого рюкзака.

 Это было слишком для Джонни.


 - Если кто-нибудь слышит меня, отзовитесь. Мои координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы. Здесь вы найдете убежище и воду

 Она плохо поняла смысл сказанного. Она слушала голос. Живой человеческий голос.
 Словно в замедленной съемке, Джонни осела прямо на раскаленный асфальт. Тяжело дыша, она пыталась справиться с эмоциями – но слезы уже подступали, и на ресницах заблестела первая влага.
 Молодая женщина схватила рюкзак и разом вытряхнула из него все содержимое. С каждой секундой дрожь в тонких пальцах усиливалась – она искала, искала радиоприемник. Подумать только, сколько таких приемников наверняка было в городе, в заброшенных квартирах – и ни разу ей не пришло в голову обзавестись такой полезной вещью. Она бы так и не узнала, не услышала, если бы не счастливый случай. Ей просто повезло. Сколько глупостей она еще натворила? Не каждая ее глупость может вот так вот компенсироваться везением.
 Словно последнюю надежду всей своей жизни, последний шанс – Джоанна сжимала в руках маленький черный приемник, и не могла заставить себя ответить на сигнал. С трудом сдерживаемые слезы буквально душили ее – и она не могла выдавить из себя ни слова. Наконец, спустя какое-то время, Джонни справилась с собой и поднесла приемник к лицу.
 - Я вас слышу – с трудом произнесла она – Вы еще здесь?
 Тишина. Снова молчание.
 - Пожалуйста, ответьте!
 Ничего. Только какой-то странный шум. Может, тот человек тоже умер, лишь только она решилась ответить ему?  Может, это были последние его слова?
 Всхлипнув, Джонни запустила пальцы свободной руки в карман брюк мертвого старика  и вытащила на свет  батарейки. Нужно было спрятаться от солнца. Вдруг она уже умирает от радиации? Если бы Джонни знала, что ей улыбнется такая удача – она бы не разгуливала так часто по городу. Если бы только она знала. 

       В груди как будто взрывались, один за другим, разрушительные фейерверки – никогда еще Джоанне не было так тяжело сдерживать себя, никогда еще она не испытывала таких эмоций. Она чувствовала себя словно осужденный, которому уже зачитали смертный приговор, взвели на эшафот, а потом сообщили, что казнь на некоторое время откладывается.
 Джонни не думала, что этот голос станет гарантом ее счастливого спасения от неминуемой смерти. Но он заставил ее надеяться. Она так старалась смириться – а он вот так просто, уничтожил все ее старания.  Джонни еще пока не думала о том, что не умеет определять свои и чужие координаты. Ей нужно было как-то пережить случившееся. Переждать.


 Снова звякнул колокольчик на двери книжного магазина. Пошатываясь, словно зомби, Джонни прошла к своему любимому стеллажу с картами. Села на пол. Обхватила согнутые ноги руками –  уткнулась носом в коленки и тихонько заплакала. Все-таки она женщина. Слезы были нужны ей сейчас, как ничто.


                III

 Уже начало темнеть, когда в голове Джоанны появилась, наконец, первая более-менее трезвая мысль. Девушка просидела на полу, у стеллажа, целый день. Просто просидела, ничего не делая. Молодая женщина буквально не отводила взгляда от хранящего давящее молчание приемника. Она давно привыкла к тишине и даже забыла звук собственного голоса. Конечно, это случилось не сразу. Сначала ей было тяжело. Она сходила с ума от невозможности говорить с кем-нибудь;  Джонни разговаривала сама с собой, с пластмассовыми манекенами в магазинах, с предметами – и сама выдумывала, что отвечают ей ее собеседники. Она смеялась и плакала вместе с ними;  рассуждала о жизни и смерти, о судьбе и предназначении человека. Иногда даже получались целые дискуссии. Это могло бы продолжаться довольно долго – если бы как-то раз Джоанна не увидела свое отражение в одном  из уцелевших в магазине одежды зеркал. Тогда она словно взглянула в лицо безумию – спутавшиеся волосы, нервная улыбка на губах, блуждающий взгляд черных, лишенных какого-то ни было блеска глаз.  На Джонни как будто смотрела пациентка психиатрической лечебницы.
     Опустившееся, лишившееся рассудка, брошенное нечастное создание. Неужели это была она? Видимо, тогда Джонни еще не успела окончательно сойти с ума – потому что ее испугало то, что она увидела. Она не хотела быть такой.
 Трезвый рассудок – самое дорогое, что есть у разумного существа. Без него человек превращается в животное. Джоанна поняла тогда, что боится безумия гораздо больше, чем смерти.
 Смерть была для нее сродни посетителю, которого рано или поздно ей придется принять – и она должна принять этого посетителя с достоинством.  Она должна ясно понимать, что с ней происходит и до конца оставаться человеком.

    Да, ей было тяжело. Разговорами и всем этим «безумием»  она как будто помогала себе перетерпеть нечто временное – но ведь все дело в том, что ничего не изменится, что выжженная солнцем земля – это уже навсегда.  Ничего нельзя повернуть вспять. Впереди нет длинной дороги, по которой можно идти до тех пор, пока не придешь в новый мир.
 Конец уже близок и впереди – только смерть.



 Джонни нашла в себе достаточно сил для того, чтобы это признать. И принять.
 Она не сидела больше в кругу манекенов, она больше не говорила ни с кем. Даже с собой.
 Наступила эра молчания.
 Вот только от мыслей все равно было никуда не деться, не спрятаться. Никак было не заставить их прекратить свое течение – но можно было постараться повернуть это течение в другое русло.

 Понимая, что размышления о скором конце света никак не помогут ей достойно провести последние годы (а может быть и месяцы) жизни, Джонни постаралась отвлечься от них– и нашла убежище в книжном магазине. Оказалось, что общение с книгами намного более увлекательно, чем диалоги с манекенами – и главное, совершенно не опасно для рассудка.
 Джонни листала атласы, карты, фотоальбомы,  читала энциклопедии. Она узнавала много нового.
 Как бы далеко не шагнула техника, а обыкновенные книги все равно оставались в ходу. В преддверии конца люди перестали доверять технике так слепо, как это было раньше. Как бы хороши не были электронные путеводители, компьютеры, роботы и иже с ними – они могли сломаться. А сам по себе, без них – ты ничего не стоишь. Сломается робот – сломаешься и ты. И как бы ни сильна была тяга к жизни, ты не выживешь, если под рукой не окажется исправной техники.  Должно было оставаться что-то еще. Возможность положиться на себя, свои знания, свой опыт. Только это может спасти наверняка.

 Вряд ли магазинчик путеводителей приносил своему бывшему хозяину какой-то особенный доход. Но если бы Джонни когда-нибудь его встретила, она обязательно сказала бы ему спасибо – за эти карты, энциклопедии, путеводители. Без них ей пришлось бы гораздо труднее.

 Слезы уже высохли. Но Джонни все еще смотрела на маленький черный приемник. Она вспомнила свое безумное отражение в зеркале – наверняка сейчас она выглядит так же.
 На что ей этот голос. На что ей надежда. Ведь если подумать – этот человек может быть, уже мертв. А если и жив – он может находиться где угодно, на любом конце света. Если бы она умела определять координаты географической широты и долготы – тогда можно было бы получить ответ хотя бы на один вопрос. Но вопросов становилось все больше – а ответа не было ни одного. Она снова мучилась.

 Почему же он молчит. Джонни поднесла приемник поближе к лицу, словно собираясь что-то сказать. Но не сказала. Она боялась собственного голоса. Ей было страшно услышать  в ответ тишину.  Но и выбросить приемник она не могла. Какая же она слабая!

 А может, и стоило. Выбросить, выбросить прочь и никогда больше не видеть. Но если бы можно было выкинуть его из головы так же легко, как из рук!

 Хорошо. Допустим, она снова услышит этот голос. Что он ей скажет? Что у него есть решение для всех  проблем? Может он скажет, что у него есть корабль, способный осуществить межзвездный перелет? Это просто человек. Такой же, как  она. Он ничем от нее не отличается. Он, как и она, бессилен что-либо сделать.  Единственное, что  у него есть полезного – это вода и убежище. Но у Джонни тоже все это есть. Другой вопрос, что воды не хватит надолго.

 В приемнике что-то зашумело.

 - Если меня кто-нибудь слышит, отзовитесь. – ровный, спокойный, уверенный голос. – Мои координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы. Не молчите – просто ответьте мне. Кто-нибудь меня слышит?

 Как бы Джонни не была уверена в том, что так будет лучше для нее, она не смогла промолчать. Не смогла избавиться от этой надежды, которая еще больше мучила ее.

 Никто бы не смог.

 - Я слышу Вас. Но не умею определять координаты. Вы мне поможете?





                IV


 Солнце готовилось скрыться за горизонтом – и на прощание одаривало землю последними жгучими, злыми лучами. Оно уходило ненадолго, уходило лишь для того, чтобы через несколько часов вернуться и обрушить на город новые потоки смертоносного света.  Оно будет мстить выжженной земле за то, что на какое-то время ему приходится давать ей хоть короткую, но передышку. За то, что оно бессильно в несомненном желании круглосуточно находиться в зените своего могущества. Оно напоминало Джонни разгневанного Бога, который сначала дал жизнь всему живому, а затем, разочаровавшись в своем творении, решил безжалостно уничтожить все, что до этого облагодетельствовал. Только что же такого сделали живые существа, если заслужили такое страшное наказание.

     Обычно Джонни довольно много размышляла на эту тему. Но сейчас единственный, о ком она думала – был Джордж Монморанси. Она сама не ожидала от себя такой реакции, но она …. Она готова была воспарить в воздух на крыльях, которые казалось, вдруг выросли у нее за спиной. Куда делась ее обычная критичность, куда подевался здравый смысл? Глаза Джоанны сверкали, на щеках играл яркий румянец; она бежала по узкой улице, то и дело спотыкаясь о трещины и мелкие ямы, бежала со всех ног -  и совсем не боялась упасть. А ведь так запросто можно было разбить колени.
 Но сегодня ей невероятно везло.
 Она задыхалась – но скорее от восторга, нежели от быстрого бега. Она бы могла бежать и бежать, она могла бы пробежать через весь город; по крайней мере, ей так казалось.
 В любом случае, она преодолела расстояние от книжного магазина до светло-желтого особняка гораздо скорее, чем это бывало обычно.

      Её особняк.
      Джоанна и мечтать не могла о таком роскошном жилище, когда Париж еще был наводнен людьми. Этот дом стоил гораздо больше, чем ее родители и она сама могли бы заработать за всю свою жизнь. Молодая женщина всегда отличалась обостренным чувством прекрасного – а потому, стоило только городу опустеть, она сделала самый красивый с ее точки зрения старинный особняк своей резиденцией.  Джонни любила этот дом и считала его своим. Всякий раз, возвращаясь сюда, она чинно, неторопливо поднималась по широкой парадной лестнице. Ей безумно нравились просторные залы, роскошная столовая; гостиная, переходящая в летнюю террасу с выходом в сад…
 Жаль только, что ей некого было принимать у себя. Да и сад, увы, уже не благоухал розами. 

       Сегодня все было не так, как обычно. На сей раз, Джонни не остановилась перед парадным входом, не заложила руки за спину и не взошла, словно королева на трон, наверх по мраморным ступеням. Нет. Она стремглав взлетела по ним, распахнула входную дверь – и стрелой кинулась в свою спальню;  сначала Джоанна метнулась, было, к шкафу – но тут же остановилась прямо посередине комнаты. Что брать с собой? Нужна ли ей лишняя одежда? Обязательно нужно было взять бинокль и карту – остальное уже не так важно.  И запас воды. И… и… что еще? Джонни защелкала пальцами, словно вспоминая какую-то забытую деталь; это был первый раз, когда она серьезно собиралась покинуть город. Первый раз, когда она ничего не боялась, не опасалась, не уговаривала себя остановиться и трезво взглянуть на ситуацию. Она готова была лететь хоть на край света.  Неужели, правда? Неужели закончилось ее одиночество, неужели есть надежда на спасение? Совсем рядом, всего в каких-то  пятистах километрах от нее есть человек, который строит космический корабль, а она об этом ничего не ведала. Не нужно было даже знать значения широты и долготы, чтобы найти обсерваторию Бордо. Джонни наизусть знала карты всей местности Франции – кто бы мог подумать, что эта информация когда-нибудь ей пригодится! Выходит, она не зря так внимательно разглядывала путеводители, не зря проводила в книжном магазине столько времени.  Голос Монморанси еще звучал у нее в голове. Он буквально поселился там – и никак невозможно было от него избавиться, да Джонни и не захотела бы избавляться от такого подарка судьбы.  В любой момент она могла снова связаться с Джорджем – в любой момент могла задать ему вопрос, попросить помощи и совета.  Еще  пару часов назад сердце Джонни  царапали острые иглы,  а сейчас все внутри разрывалось от жгучей радости; надежда, которую Джоанна так боялась впускать в свою душу, сейчас овладела ею целиком и полностью. Молодая женщина была готова преодолеть любое расстояние, разделяющее ее с Монморанси – лишь бы только добраться до него и его обсерватории. Она хотела поскорее увидеть его. Сильно ли разойдутся ее представления с реальностью? Об этом Джоанна не думала. Она не могла об этом думать. Но ее воображение уже рисовало ей немыслимой грандиозности картины.
 Джонни  пару раз доводилось видеть звездолет; она уже знала, что корабль Монморанси не достроен – но он наверняка уже сейчас должен быть прекрасен. Он должен быть лучше всех звездолетов на свете – потому что он последний на Земле, он последняя надежда на спасение. Конструктор и  его корабль представлялись Джоанне чуть ли не живыми богами в звездной, сверкающей дымке.  Где-то глубоко внутри звучал тихий, робкий голос, уговаривающий ее успокоиться. Но Джонни не могла; она уже парила над реальностью, словно орел – над земным шаром. И это ей нравилось.

 Молодая женщина побросала в рюкзак все необходимое, схватила карты, надела свою соломенную шляпу – и выбежала прочь.

 Город снова  встретил ее – теперь уже приятной ночной прохладой; на темнеющем небе проступали звездные россыпи. Мир словно преобразился.  Все фонари в городе уже давно погасли. Нигде в окнах не горел свет – а потому ночное небо выглядело фантастически красиво. Луна ярко освещала дома из серого камня и  проступающие на асфальте крупные трещины. Джонни в последний раз огляделась. Она собиралась покинуть родной город навсегда. Париж.

 Она будет помнить его узкие улицы, дома в 4-5 этажей, навсегда останется в ее памяти  покосившаяся, почерневшая Эйфелева башня. И ее любимый особняк.
 - Прощай - тихонько произнесла Джонни.
 Она никогда не думала, что ей будет легко оставить город, в котором не осталось больше ни одного жителя, кроме нее. Она вообще не думала, что когда-нибудь уедет отсюда. И вот теперь она оставляет Париж лежать на земле в одиночестве; она не увидит, как пламя рассвирепевшего солнца поглотит Елисейские поля,  не увидит последние минуты жизни Триумфальной арки. Нигде во всей Вселенной не будет больше города, равного Парижу.
 Но он останется в ее памяти. Пока она живет – будет жить и он.
 - Прощай

 Ее ждут. Она должна уехать прямо сейчас, если хочет добраться до Бордо засветло. Потом снова взойдет солнце -  и если оно застанет Джонни в пути, ей придется несладко; а ночи в августе не длятся особенно долго.

 Прогуливаясь по улицам города, Джоанна видела множество оставленных машин; и точно знала, что подавляющее большинство из них должно быть на ходу. Но она никогда не садилась за руль с намерением уехать, потому что ехать ей было некуда. Теперь все иначе.
 Бензин давно уже был в прошлом. Теперь в ходу солнечные батареи. Джонни не знала точно, как именно устроены двигатели на автомобилях; все эти технические сложности всегда были выше ее понимания.  Зато она знала, что доедет до Бордо, и доедет довольно скоро. 

 Она недолго выбирала машину.
 Джонни никогда не специализовалась на угоне автомобилей; если бы ей пришлось решать задачу закрытых дверей и отсутствия ключей зажигания– вряд ли она бы преуспела. Но многие машины, судя по всему, были брошены в спешке. Люди оставляли ключи прямо в автомобилях, оставляли открытыми двери – и со всех ног куда-то бежали. Все, кроме спасения собственной жизни, потеряло дня них смысл. Вряд ли они думали о том, что кто-то может без спроса взять их машину.
 Джонни повернула ключ в замке зажигания. Машина завелась. Не сказать, чтобы  молодая женщина была хорошим водителем, да еще и после значительного перерыва в практике– стоило ей только нажать педаль газа, как она тут же врезалась, по касательной, в соседнее авто. Не страшно.
 Чертыхнувшись, Джоанна кое-как выехала на более-менее свободную улицу и, петляя между десятками брошенных машин,  поехала  прочь из города.
   
     Еще несколько часов назад идея покинуть Париж казалась молодой женщине безумной; а теперь выходило, что нет ничего проще – стоит только сесть  в машину, повернуть ключ и нажать педаль газа. Так просто. Все становится гораздо проще и понятнее, когда появляется цель. И Джоанна летела к этой цели, как пуля, пущенная неведомым  метким стрелком.
   Да, да, да! Ей так сильно не хватало этого – скорости, ветра, свистящего в ушах, азарта,  новых поворотов, сюрпризов. Кто бы мог подумать, что не все еще закончено – и в жизни Джонни еще будет хотя бы несколько счастливых секунд.
    За новым поворотом ее могли ждать и новые испытания, новые разочарования и открытия – ведь недаром говорят, что когда Бог по-настоящему хочет испытать тебя, он откликается на твои желания.  В ее жизни случилось настоящее чудо; но наверняка ей придется чем-то за это чудо платить.  Хотя, разве не расплатилась она за него вперед, разве четыре года, проведенные в страхе и отчаянии, ничего не значат?


        Джонни гнала что есть силы. Благо, на ее пути не встречалось других водителей – и лобовое столкновение с кем-либо из них ей не грозило. Трасса Париж-Бордо шла практически по прямой, и лишь изредка Джоанне приходилось входить в повороты.  Бордо когда-то был расположен прямо на берегу Бискайского залива, но сейчас граница водного пространства отодвинулась примерно на триста километров; вода испарялась. 

       Мимо проплывали безжизненные пейзажи: голые, высохшие подобия деревьев, каменные глыбы по краям дороги, километры песчаных полей – но, даже несмотря на приближающийся конец, Земля все еще была прекрасна. Еще можно было жить, дышать, грустить, радовать и надеяться.

 Фары освещали путь на несколько метров вперед;  через два с половиной часа Джонни уже проезжала Пуатье.
 Если Париж был полуразрушен, но все-таки до сих пор сохранил свой неповторимый шарм – то Пуатье лежал в руинах. Трудно было заметить хотя бы один полностью сохранившийся дом; если бы у Джоанны было чуть больше времени, она бы вряд ли упустила возможность подробнее разглядеть открывшуюся ее вниманию картину – но она слишком боялась не успеть в Бордо до восхода солнца.  Молодая женщина с большой неохотой сбросила скорость–  как бы она ни торопилась, но объезжать завалы на дорогах было не так-то легко, а если у Джонни не дай бог сломается машина, страшно представить – что тогда с ней станется.

   Пока  Джоанна успешно справлялась с поставленными перед ней задачами. Казалось, сейчас ей было по плечу все, что угодно.
 Но мало ли, что может казаться?
 Как бы она ни старалась всегда следовать здравому смыслу, как бы ни загоняла себя в определенные рамки – следовало признать, что ее натура сильно отличалась от идеала, к которому изо всех сил стремилась эта молодая женщина. Она сильно зависела от настроения – и прекрасно знала это. Когда ей было грустно – то и все вокруг казалось чужим и мрачным, когда было весело – не нужно было даже дожидаться ночи, чтобы мир заблистал всеми звездами млечного пути. Она подгоняла «здравый смысл» под свое настроение – и очень огорчалась, когда в очередной раз понимала: да, это так. Джонни всегда было очень трудно найти золотую середину – но она стремилась к этому, стремилась изо всех сил.

 Ее путь продолжался. Чем дальше Джонни отъезжала от Парижа, тем более унылыми становились пейзажи; как будто она едет навстречу чему-то страшному, а уж никак не собственному спасению от гибели. Вместе с пейзажами менялось и настроение молодой женщины. Менялось неумолимо, несмотря на то, что она всеми силами старалась удержать в себе тот детский восторг, который только недавно вспыхнул в ней ярким заревом.
 Но все было напрасно.
 Когда Джонни подъезжала к местечку Сент-Антуан, то сердце ее уже не пело, как тогда, когда она второй раз услышала голос Монморанси. Она ждала чего-то грандиозного, готовилась к сильнейшим впечатлениям в своей жизни – но руины городов как будто намекали ей на то, что никакого чуда не случится. Умом она понимала, что, скорее всего, ни первое, ни второе ее впечатление не имеют ничего общество с реальным положением дел – но как же трудно было сопротивляться собственному настроению!

 И вот, наконец, Бордо.
 Уже совсем близко к Монморанси – а картины все такие же унылые. Может, над ней кто-то просто жестоко подшутил? А она как последняя дурочка, поверила – и, не раздумывая, отправилась в путь; просто на голос, как мотылек – на свет.
 Джонни с охотой  приняла бы такой вариант за действительность.

 Но  отчаиваться раньше времени, конечно, не стоило; она снова бежит впереди движущегося поезда, снова торопится делать выводы. Когда же она, наконец, научится оценивать ситуацию трезво и видеть окружающий мир таким, какой он есть? Наверное, никогда. Джонни как будто смотрела на этот самый мир в своеобразную подзорную трубу, то и дело меняя линзы с розовых на черные и обратно.

      
      Обсерватория находилась примерно в десяти километрах от города – и эти десять километров значили для Джонни в сотню раз больше, чем предыдущие 490.

     Сердце билось, как ненормальное, как будто изо всех сил старалось пробить грудную клетку и вырваться наружу.  Молодая женщина снова ощущала дрожь в пальцах. Она едва смогла сделать новый вдох, когда вдалеке показались купола. Они возвышались над землей, словно маяки – посередине бескрайнего океана. Но был ли на этих маяках свет?

 Перед глазами все поплыло; Джоанна утопила педаль тормоза – ее с силой швырнуло на руль. Ничего, ребра целы.
 Какое-то время молодая женщина сидела в машине. Поворачивать назад было слишком поздно – она уже приехала. А даже если и повернуть – солнце уже готовилось взойти и даже при большом желании она не сможет добраться до Парижа под его всевидящим оком.
 Она должна дойти до конца.
 Джонни вышла из автомобиля– и продолжила путь уже пешком.
 Нужно было  включить приемник и спросить у Монморанси, где конкретно его искать; ведь на территории  обсерватории возвышалась целая группа строений: четыре постройки с овальными куполами – и какой-то серый каменный склад.  Но если сидя в книжном магазине, Джонни боялась не услышать голоса Джорджа – то сейчас все изменилось в точности до наоборот.  Она боялась УСЛЫШАТЬ его. Почему?
     Если все это розыгрыш – то тогда модель мира и будущего, которую Джонни выстраивала вокруг себя все эти годы, не претерпит никак изменений и не разрушится, словно карточный домик.  Если же Монморанси снова заговорит с ней – то тогда Джонни придется, скрепя сердце, отказаться от всего, чем она жила все это время и принимать законы и условия нового мира. Шаг в неизвестность давался молодой женщине тяжело.

 Однако волей-неволей, Джонни пришлось решиться – и вытащить из рюкзака приемник. Тем более оказалось, что территория обнесена необыкновенно высокой железной оградой. По всему периметру ограды, в небо угрожающе глядели заостренные, словно колья, концы.  Ворота были заперты. Не хватало только  заполненного водой, глубокого рва – для полноты образа. Ни одного огня не было видно в узких, похожих на бойницы, окнах. Неприступная крепость, да и только.
 У Джонни даже не возникло мысли попытаться перелезть через забор – она не самоубийца и все-таки хочет жить. Тем более что на воротах красовалась весьма красноречивая, светящаяся в темноте табличка с изображенной на ней молнией и надписью «Осторожно, ограда под напряжением»
 Он явно заботится о безопасности своего корабля.
 Молодая женщина схватилась за приемник.
 - Джордж? – Джоанне стоило больших усилий сдержать волнение в голосе. Иначе Монморанси может ненароком решить, что она истеричка – Ты меня слышишь?
 В приемнике снова что-то зашумело.

 - Да. Ты далеко?
 Этот голос отрезал ей все пути назад. 
 Какую-то долю секунды она готова была едва ли не возненавидеть его за это.
 - Уже нет. Я стою у ворот, но здесь заперто….
 - Стой на месте, я сейчас подойду.

 Джонни не волновалась так сильно даже в день своего первого свидания. Она обхватила  бы руками прутья решетки и приподнялась бы на цыпочках, чтобы лучше увидеть Монморанси – но делать этого было нельзя. Джоанне пришлось терзаться неизвестностью на целых несколько секунд дольше. Каков он? Находится ли она на территории целого научно-исследовательского центра – или эта обсерватория всего лишь выполняет роль убежища?


 И вот Монморанси показался.
 Высокий, худой… С каждой секундой Джонни видела его все лучше, и вот, наконец, она взглянула на него -  сквозь  черные линзы своего испорченного настроения, страха и неуверенности в будущем.

       Лицо мужчины было довольно трудно разглядеть –  отсутствие света,  отпущенная борода и длинные волосы лишили Джонни возможности оценить черты. Если бы Джоанна присмотрелась лучше – то, несмотря на сгустившуюся тьму, она бы поймала внимательный взгляд умных серо-голубых глаз, но темная ночь, не лучшее настроение и страх неизвестности  сделали свое дело. Молодая женщина цеплялась за свой разрушающийся мир, как утопающий за соломинку – и все, что грозило нарушить его установившийся порядок,  сейчас воспринималось ею враждебно.

       Чего она ждала? Что ей на встречу выйдет красавец-конструктор в белом халате?
 А еще лучше – выйдет не один? Ждала увидеть здесь целую команду ученых? Если бы это было так, то тогда Джонни расслабилась бы и просто спокойно ожидала дня отлета, как ожидает этого пассажир, купивший билет на корабль. Но если бы все оказалось так просто!

 Молодая женщина с трудом могла представить себе процесс строительства звездолета, но она представляла себе его масштабность; построить в одиночку дом – возможно, но чрезвычайно непросто. Звездолет – в десятки, а то и в сотни раз более сложная задача. Особенно, если речь идет не просто о ракете, могущей покинуть Землю – а о корабле, способном совершать межзвездные перелеты на огромные расстояния.

       Джонни была разочарована.
 С одной стороны – это было обидно, но с другой – она могла теперь со спокойным сердцем возвратиться к своей философии смирения с неизбежностью. Нет, этот человек ничем не напоминал ей спасителя человечества.  Настоящий герой просто не может выглядеть так, как Монморанси.
 Молодая женщина считала, что едва ли не главный залог успеха любого предприятия – это умение следить за собой, организовывать себя, контролировать свои чувства – иными словами, быть в форме; а если человек не обращает внимания на свою внешность и запускает её – то как он может обладать сильным характером, если элементарно не способен уследить даже за самим собой? 
 Сейчас невозможно было даже приблизительно определить возраст мужчины – ему могло быть 25 лет, а могло быть и сорок.  Джонни готова была дать ему все тридцать три.

      Не говоря ни слова, он поднес к замку карточку – и отворил ворота, пропуская ее на территорию обсерватории. Она мельком взглянула на его руки.
 Не слишком длинные, но достаточно изящные пальцы – почти что пальцы пианиста. Но, пожалуй, это была единственная более-менее приятная деталь его внешности. Возможно, если он избавится от этой ужасной бороды – может статься, Монморанси весьма недурен собой.
 Но Джонни уже не была настроена фантазировать на тему «а может быть, все не так плохо». Лучше недооценить, чем переоценить – и потом разочароваться.
 Ворота закрылись. На мгновение Джоанну буквально насквозь пронзило неприятное ощущение; как будто ее, словно мышку, подманили на вкусный кусочек сыра – а когда она подошла, захлопнули за ней дверцу мышеловки.

 - Долго добиралась?

 В реальности его голос звучал немного по-другому, нежели в радиоприемнике. Нет, не хуже. Просто по-другому. Может, с Джоанной говорил кто-то другой? Неужели это и есть Джордж Монморанси – последняя надежда человечества?

 Он опустил  карточку в карман брюк – и, сделав Джонни знак следовать за ним, направился к чернеющему впереди зданию с куполообразной крышей.

 - Около пяти часов. Ты здесь один?

 В голосе Джоанны, с самых первых минут ее знакомства с Джорджем, уже слышался вызов. Словно это он был виноват в том, что она представляла его себе не таким. Она намеренно старалась показать ему, что разочарована. Что надеется -  это не он говорил с ней, не он заставил ее уехать из Парижа. Исправить ситуацию мог только его отрицательный ответ на последний  вопрос – если бы он сказал, что он не один. Что у него есть помощники, просто они заняты в данный момент разработкой очередной детали для корабля.

 - Как видишь.

 Лаконичный ответ Монморанси завершил сокрушительное падение Джоанны с высоты птичьего полета на землю. Мечты снова разбились о реальность  - что и требовалось доказать.

 Предельно простой ответ. А он не очень-то разговорчив. Хочет произвести впечатление радушного хозяина – но не выходит. Зачем он зовет под крышу своего научно-исследовательского центра людей, если, судя по всему, не сильно радуется их появлению в его жизни?  Вопросы возникали в голове Джоанны один за другим, у нее так и чесался язык задать их – все сразу. Но тогда это будет походить на допрос. Черт возьми, какая разница? Допрос так допрос.
 Джоанну понесло.

 - И давно ты один?
 - Скоро будет четыре года.
 Он, кажется, бросил на нее мимолетный взгляд.
 - А куда ты меня ведешь?
 - Тебе нужно освоиться в жилом здании. Я покажу тебе твою комнату. Ты  устала с дороги – тебе нужен отдых.
 Его голос звучал как обычно, ровно –  и Джонни  уловила в нем знакомые интонации. Это заставило ее вспомнить  разговор с Монморанси в книжном магазине, и те чувства, которые она тогда испытала. Однако этого явно не хватило ей для того, чтобы сменить «гнев на милость».
 Разочарование медленно, но верно, смешивалось со злостью; он уже решил за нее, что ей нужно в первую очередь!
 А как он разговаривает – сплошь одни утвердительные предложения, без всякого «может быть», «наверное», «я думаю». Джонни на дух не переносила самоуверенных, во всем считающих себя правыми, мужчин. Этот, видимо – как раз такой.


 - Ты очень любезен. Но я бы хотела взглянуть на звездолет.
 «Хотела бы взглянуть», а тон – словно у начальника проверяющей инспекции. Джонни начинала раздражать сама себя – и от этого заводилась еще больше.
 «А что такого?» - она мысленно задала себе вопрос, словно оправдываясь перед собственной совестью – «Я имею право увидеть корабль»

     Джонни совершенно не ожидала, что Монморанси вот так, с ходу, выполнит ее не особенно-то учтивую просьбу. Она скорее готовилась к словесной перепалке с ним, нежели к экскурсии в его мастерскую, и уже заранее выдумывала дерзкие ответы на его возражения.

 Пока Монморанси обдумывал ее слова - она уже успела просчитать весь их разговор на десять фраз вперед. Но видимо, Джордж решил, что требование молодой женщины скорее справедливо, чем нет.
 - Хорошо – просто ответил он.
 Своим ответом  Монморанси на некоторое время поставил Джоанну в тупик. Односложность его фраз начисто лишала ее возможности прочувствовать настроение собеседника, сделать более четкие предположения о его характере, а так же о том, как следует себя с ним вести.
 Джоанне казалось, что он намеренно выбивает почву у нее из под ног. Зачем? Чтобы выставить ее идиоткой, разумеется!

 На этот раз карточка не понадобилась. Зазвенела связка ключей. Монморанси подвел Джонни к огромному  складу из серого камня. Крыша мастерской, как и у обсерваторий, была куполообразной.
 Громко щелкнул замок. Дверь отворилась. Вспышка света.
 - Прошу
 Джордж снова пропустил Джоанну вперед. Дождался, пока она переступит порог – а сам остановился в дверях, скрестив на груди руки.
 Едва завидев хозяина, к Монморанси подъехал высокий робот и вытянул вперед длинную шею, оканчивающуюся прямоугольной головой. Джордж ласково провел рукой по железной шее помощника.
 - Возобнови подачу напряжения – тихо обратился  конструктор к роботу.
 - Хорошо, Джордж.

 Робот отправился выполнять распоряжение – а хозяин мастерской с интересом воззрился на свою гостью.

 Ему было интересно, что даст ей это зрелище – и что она может понимать в звездолетах.
 Недостроенный корабль вряд ли поразит её своим внешним великолепием – а с технической стороны она вряд ли что-то поймет.
 Может, конечно, он не в курсе того, что она – кандидат каких-нибудь смежных с математикой или физикой  наук, или, хотя бы, специалист по металлоконструкциям.  Вряд ли. Скорее всего, девушка просто хочет удостовериться в том, что не зря приехала сюда. Тогда он мог понять ее чаяния.

 Она разглядывала корабль довольно долго. Джордж в это время разглядывал ее саму. Монморанси казалось, что это длится целую вечность – а он играет роль нерадивого студента, представшего перед строгим преподавателем. В иной ситуации все это показалось бы Джорджу забавным; в общем, ему так казалось и сейчас.

 - Может быть, ты хочешь взглянуть на чертежи?
 Все так же спокоен. Только легкая ирония промелькнула в голосе. Джонни резко обернулась.
 Неужели распознала его сарказм? Или ей настолько не понравился корабль?
 - Нет, не стоит –  она ответила ему даже слишком резко.

 Джонни  не считала нужным прятать свои эмоции – даже из вежливости.  Пусть он видит все, как есть – тогда Джоанне и впредь не придется играть перед ним роль вежливой, тактичной девушки из столицы.
 - Теперь, если ты не против, я отведу тебя в твою комнату.

 При свете лампы было видно, какие глубокие темные круги залегли под глазами Монморанси. Он выглядел очень уставшим.

 Цепкий взгляд черных глаз молодой женщины безжалостно прошелся по всей его фигуре, как будто Джонни мысленно пыталась разобрать молодого мужчину на запчасти. Он был весь перемазан каким-то маслом,  некогда белая рубашка – вся в темных пятнах. В густых волосах конструктора блестела железная стружка.
 Джоанна совершенно не думала о том, что она смущает Монморанси таким невежливым проявлением внимания. Но ей было все равно, как он все это воспримет. Она словно лишала его права на какие-то стоящие внимания мысли.
 Закончив осмотр, Джонни прищурилась и, наконец, соизволила дать ему ответ на последний вопрос.
 - Я не против. Веди.

 Некоторое время, пока они шли к жилому блоку, Джонни молчала, и надо сказать – оказывала этим огромную услугу своему спутнику.  Но потом она снова заговорила.

 - Ты правда считаешь, что на этом можно будет улететь?
 Джонни снова смерила его пронзительным взглядом презрительно сощуренных глаз.
 Прошла целая минута, прежде чем она услышала ответ. Еще немного – и молчание Монморанси начнет ее не просто раздражать; почему он не хочет разговаривать?

     Воистину, не только художники, писатели и композиторы страдают от несправедливой критики обывателей. Достается и конструкторам звездолетов.
 Он ответил. Ни намека на раздражение в голосе.

 - У тебя есть основания полагать, что нет?

 Она больше ничего не спрашивала. Конструктор тоже молчал.
 Он просто привел Джонни в отведенную для нее спальню на первом этаже жилого блока, пожелал ей спокойной ночи – а сам, вместо того, чтобы, наконец, как следует выспаться, снова отправился в мастерскую.



                V
   

     Джордж уже давно не смотрел на себя в зеркало. Одержимый одной-единственной идеей, он размышлял и работал только над ней и ни над чем больше. Его жизнь проходила под вращающимся куполом обсерватории – да под крышей склада, в котором он собирал свой звездолет.  Единственными его товарищами были робот-помощник и телескоп-рефлектор. Каждую ночь, перед тем как отправиться в мастерскую, Монморанси поднимался в обсерваторию, и самый крупный купол из четырех на некоторое время оживал. В небо устремлялся тонкий лазерный луч, корректирующий атмосферные помехи – и Монморанси делал четкие, красивые снимки небесных объектов. Потом он пару часов наблюдал ночное небо в окуляр рефлектора и собирал  многочисленные данные о собственном радиоизлучении небесных объектов, передаваемые радиотелескопами.
 Затем, выполнив работу астронома – исследователя,  Джордж спускался в мастерскую и до самого утра, а то и до следующего вечера, становился конструктором. А ночью снова нужно было производить наблюдения. Времени на сон просто не оставалось.

 Джордж вполне отдавал себе отчет в том, что работает на износ – что он недосыпает, недоедает, а когда все таки удается заснуть, видит яркие, наполненные переживаниями сны. Что даже во сне ему не удается отдохнуть.
 Уже очень давно, с момента последнего землетрясения, Джорджа буквально преследовал один и тот же сон.
 Монморанси снилось, будто бы он, наконец, закончил работу над своим кораблем – и теперь скрупулезно  готовится к отлету.  Он видел законченный плод своих трудов– большой, освещенный лунным светом звездолет. Джордж мог бы долго разглядывать свое творение; но всякий раз, когда он делал первый шаг к звездолету, начиналось землетрясение. Монморанси явно ощущал подземные толчки – сначала один, потом второй, третий. Потом, словно в замедленной съемке, начинало рушиться главное здание обсерватории. Джордж падал на землю, и видел, как разрывает сухую почву крупная рваная трещина. И тут он просыпался.
 Он знал, откуда взялось это навязчивое сновидение; ведь именно так погиб первый звездолет «Земля», сконструированный совместно с лучшими учеными Парижского конструкторского бюро.

     Монморанси  отлично понимал, что силы его небезграничны и если их расходовать неправильно – они могут закончиться и закончиться внезапно. Но почему-то это не пугало его. Он работал, пока мог.

   Сон снова не принес ему облегчения – потому что сон этот был скорее похож на глубокий обморок, на черную дыру, высасывающую силы, но ни в коем случае не восстанавливающую их. Очнувшись сегодня на жестком полу в обсерватории, Монморанси буквально физически ощутил давящую на него усталость; словно гигантский гидравлический пресс, она пыталась вдавить его в камни, на которых он лежал – и Джордж буди что не чувствовал только, как хрустят под этим немыслимым давлением его кости.

     Но он работал в таком бешеном темпе не просто так –  Монморанси боялся, что если позволит себе расслабиться, то никогда уже не достроит корабль.
      Когда раненый теряет слишком много крови – он может выжить, только если будет изо всех сил бороться  со слабостью, если не даст тяжелому забытью овладеть собой.  Он должен слышать чей-то голос, с ним нужно разговаривать, трясти за плечи,  и если понадобиться, дать пощечину - когда у него все-таки станут закрываться глаза.

    Ни в коем случае нельзя засыпать – иначе можно уже не проснуться и все будет кончено.

   Он не удивился, когда услышал  в ответ на свой сигнал женский голос. Не сошел с ума от радости. Черты его лица оставались так же спокойны, как и всегда. Словно он всегда знал, что услышит ответ – и услышит его именно сегодня.  Пока Джонни находилась в пути, Монморанси совершенно не думал о том, сколько этой женщине лет, как она выглядит и чем живет – и это не было обычное безразличие;  просто у него не хватало ресурсов на хоть сколько-нибудь адекватную случившемуся событию реакцию. Все его силы, чувства, мысли были сродни лазерным лучам, направленным в одну-единственную точку. У него был четкий вектор – и этот вектор не допускал никаких отклонений от заданного курса. Джордж не мог позволить себе тратить силы на ненужные эмоции – иначе он просто не выдержит.


       Он оставил свою гостью в отведенной для нее комнате – и  вышел на улицу. Взглянул на усыпанное звездами небо. Вот, что давало ему силы. Монморанси, словно солнечная батарея, брал энергию от небесных светил – и как бы тяжело ему не было, какие бы сомнения не подбирались к нему призрачными тенями– стоило лишь взглянуть наверх, и все страхи прятались по углам, словно напуганные крысы. И он снова чувствовал себя сильнее всех. Достаточно сильным, чтобы изменить целый мир.

 Ему не мерещились ни черные дыры, ни воздушные замки – он просто знал, что у него есть полтора - максимум два года, и за эти полтора года он должен сделать конкретное дело.
 Потом он позволит себе отдых. А сейчас надо работать.
 Монморанси переступил порог своей довольно невзрачной мастерской, включил свет и остановился перед главным творением собственных рук.

 Что же так не понравилось Джонни в его звездолете?
 Хоть будущий корабль и занимал собой большую часть огромного помещения, для звездолета он был довольно мал. Веретенообразной формы, без лишних выступов, лишенный всякого «косметического ремонта» - он не произвел бы на стороннего наблюдателя впечатление корабля, способного доставить пассажира даже к самой ближайшей к Солнцу звезде.  Постороннему обывателю творение Монморанси показалось бы скорее никчемной грудой железа – но  дело было совсем не во внешнем виде. Сердце корабля – это двигатель, и если он будет недостаточно хорош,  звездолет не выполнит своей миссии, как бы внушительно он ни выглядел. Джордж мог бы часами рассказывать о двигателе, который Монморанси и его коллеги начали - а теперь он в одиночку продолжает - конструировать для этого звездолета. На сегодняшний день это было последнее слово техники. Можно было перечислить по пальцам корабли, на которые успели поставить такие двигатели.
 Маленький, собранный в жалком подобии настоящей мастерской корабль, был не предназначен для многолетних путешествий в космосе, но это было не так важно; он сможет развить скорость, превышающую скорость света, а значит, долгое путешествие просто не понадобится.
 По большому счету, Джорджу было все равно, что думает о его работе эта молодая женщина, Джонни. Ведь он и сам прекрасно знал, чего стоит этот четырехлетний труд.

 Монморанси приблизился к кораблю; подозвал помощника. Поставил на небольшой самодельный стол ящик с инструментами; достал несколько нужных – и, безо всякой спец. одежды, защитных шлемов, костюмов и далее - скрылся под  днищем звездолета, словно механик-водитель – под своей вечно ломающейся, но горячо любимой, старой машиной.


                VI

       День сменялся ночью. Солнце - луной.  Монморанси ежедневно пропадал в своей мастерской – иногда на целые сутки, а то и больше.  Поначалу Джонни просто не обращала на это внимания. Она даже радовалась тому, что между ней и Джорджем не сложилось никаких отношений.  Не было необходимости извиняться перед ним за свое поведение, вникать в его работу и вообще интересоваться его особой.
 Гораздо больший интерес у Джоанны вызывала территория научно-исследовательского центра.
 Это был именно научно-исследовательский центр.
 В каждой башне обсерватории размещался отдельный телескоп и, судя по всему, все эти телескопы обладали разными свойствами и возможностями. При обсерватории содержалась не одна лаборатория для того, видимо, чтобы ставить там научные эксперименты. Джонни обнаружила так же огромную библиотеку, представляющую в основном многочисленные труды по астрономии, астрономические журналы, архивы истории наблюдений, а так же исследования в области астрофизики, астрометрии и прочих пересекающихся с астрономией наук.
 В главном наблюдательном пункте обсерватории – в самой крупной и высокой башне, содержался невероятных размеров телескоп. Это чудо техники произвело на Джонни большое впечатление; в первый раз она невольно почувствовала уважение к особе Монморанси – к человеку, который умеет обращаться со всеми этими научно-исследовательскими инструментами. Он может говорить с целой Вселенной на ее языке – Джонни и мечтать не могла о таком даре.
 Научные лаборатории, телескопы, огромная библиотека – все это притягивало внимание молодой женщины намного сильнее, чем  расположенный  в соседнем, жилом блоке, склад с провиантом.
 К сожалению, все это великолепие оставалось за пределами понимания Джоанны – и как бы ей не хотелось, она не смогла бы проникнуть в тайну усыпанного звездами неба без посторонней помощи.
 Волей-неволей молодая женщина вспоминала о существовании Монморанси. А потом, когда не осталось больше комнат, складов и подвалов, которые она могла осмотреть самостоятельно – ее интерес переключился на особу конструктора, ведь он оставался единственным неизученным ею объектом.

 По началу Джоанну совершенно не  интересовало, как и в каком ритме живет и работает Монморанси. Если она просыпалась – а он уже был в мастерской, Джонни делала вывод, что он проснулся раньше нее. Если она уходила к себе, а он еще возился со звездолетом – Джоанна решала, что он ляжет позже. В конце концов, она ему не жена и не сестра, чтобы задумываться над тем, во сколько он уходит  и когда приходит. Джонни и подумать не могла о том, что можно работать сутками – и оставаться при этом в здравом рассудке.
 Хотя, в его здравом рассудке она сомневалась и, с ее точки зрения, не без оснований.
     Во-первых, он так ничего и не сделал со своей бородой. Не то чтобы Джонни обиделась на него за то, что он совсем не старается ей понравиться – просто, как уже однажды было замечено, она считала нежелание следить за своей внешностью нездоровым признаком. Ну и ее присутствие все-таки должно было как-то подтолкнуть его к смене поведения?

       Во-вторых, он не мог ни о чем говорить, и, видимо, думать, кроме своего звездолета.
 В те редкие моменты, когда Джонни наведывалась к нему в гости, он мог подолгу не замечать ее присутствия – и не сразу реагировал, когда она решалась подать голос. Бывало, что он просил ее повторить сказанную  фразу или слово, потому что не расслышал с первого раза.
 Сначала ей показалось, что он обижен на нее за ее поведение и любовь к выдумыванию острот – но потом Джонни решила, что Монморанси не замечает не только ее, но и вообще что бы то ни было вокруг. Опять же – кроме звездолета. Здесь он был предельно собран и внимателен – это было видно.  Но стоило ему выйти за пределы мастерской, как из собранного и сосредоточенного, он превращался в невнимательного, даже рассеянного человека. 

       В третьих, он совершенно не заботился о своем здоровье. Джоанна без преувеличения ужаснулась, когда поняла, что иногда Джордж работает над кораблем сутками; может, конечно, он спал прямо под звездолетом,  но разве такая одержимость чем бы то ни было в ущерб своему состоянию, может считаться нормальной?

 Он никак не реагировал на колкости, которыми Джонни буквально сыпала в последнее время – и ни разу не упрекнул ее за то, что она (как это выходило) уже месяц просто живет у него в обсерватории, ест его еду, пьет воду и никак не помогает в строительстве звездолета. Даже гайки не подаст.

        Его безграничное терпение и снисходительность  молодая женщина принимала за очередной симптом – и это провоцировало Джонни на новые колкости и наглости.  Словно она хотела понять, есть ли предел и если да – то где? Или Монморанси настолько слеп и глух, что просто не замечает ее отношения?

 Тогда воистину он болен, ибо любой здравомыслящий человек уже давно высказал бы Джонни все, что он о ней думает.

 Первое время Джонни удовлетворялась простой мыслью о том, что бедняга Монморанси – сумасшедший и в редкие минуты их встреч вела себя с ним соответственно – как с сумасшедшим.

        Она даже выдумала себе целую историю его болезни: по специальности он никакой не конструктор, а максимум астроном, но ему почему-то нравится считать себя именно конструктором. Он строит это подобие звездолета с таким усердием потому, что не может, как она, принять реальность и понять, что надежды на спасение нет. Он никогда не закончит работу над своим кораблем – потому что когда закончится работа, ему больше нечего будет использовать в качестве костылей, чтобы как-то ковылять дальше по дороге жизни. Он прекрасно знает, что его машина даже не взлетит – а потому он будет работать до изнеможения до тех пор, пока его не убьет радиация. Или он сам себя не прикончит.

 На какое-то время ее вполне устроила эта теория. Но потом Джонни начала находить в собственном, столь блестящем выводе, довольно значительные погрешности. Была еще одна причина, кроме здравого смысла, по которой Джоанна начала искать другое объяснение поведению Монморанси: ей все-таки было стыдно.
 За этот месяц  молодая женщина более-менее привыкла к мысли, что теперь она не одна. Рядом с ней находится совершенно другой человек, которого она совсем не знает. Но Джонни знала другое.
     Она больше не в Париже и нет вокруг полуразрушенных, раскаленных солнцем построек. Перед ней не стоит угроза неминуемой смерти от жажды или голода. У нее появилось время. Человек, который подарил это время ей, заслуживал нечто большее, чем просто ярлык  безумца.
 Да и вообще, считать  кого-то сумасшедшим просто потому, что тебе понравилось так думать – по крайней мере, невежливо.

 Джонни быстро нашла доводы против ею же поставленного диагноза.

         Во-первых – Монморанси продолжал передавать сигналы в свой радиоприемник. Он продолжал искать людей. Значит, звездолет он строит не просто для того, чтобы утешить себя видимостью какой-то важной деятельности – он надеется спасти еще кого-то, он открыт для других людей, несмотря на внешнюю замкнутость.
 Джоанна немного изучала психологию -  и каждодневные обращения к людям с помощью приемника никак не вязались с теорией о замкнутом, помешанном на собственных проблемах человеке.
 Во-вторых, было совершенно ясно, что у него есть интересы и кроме звездолета.
 Об этом красноречиво говорили альбомы с великолепными снимками небесных объектов, журналы наблюдений солнечной активности, а так же содержащаяся в полном порядке научно-исследовательская техника.
 Интерес к особе Монморанси рос не по дням, а по часам.
 Джонни захотелось увидеть комнату Джорджа в жилом блоке.

 Конечно, она не сразу решилась столь нагло обыскивать личные «апартаменты» конструктора– но Джордж был так неразговорчив, что просто не оставил ей иного выбора. Должна же она, в самом деле, понимать, с кем имеет дело?

        Джоанна взялась за расследование этого «темного дела» с завидным рвением.

 С преградой в виде запертого замка она легко справилась при помощи булавки.

        Молодой женщине даже не пришлось производить тщательный обыск, чтобы найти интересные для себя вещи. Если бы ей кто-нибудь показал это помещение и попросил предположить, что за человек может здесь жить, Джонни сказала бы, что наверняка это очень аккуратный, с разносторонними интересами мужчина, начитанный и целеустремленный. Джоанна не считала себя хорошим психологом, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вышеперечисленные выводы.

        Первое, что удивило Джонни –  это аккуратность; заправленная кровать, ровные ряды книг на полках и отсутствие какого-либо мусора. Все предметы в ящиках его стола так же были очень аккуратно разложены – каждая даже самая мелкая вещица лежала в специально отведенном для нее  месте.
 В одном из ящиков Джонни нашла любопытный альбом. Оказалось, что это – коллекция денежных купюр всех времен и народов. Молодая женщина потратила целых три часа на то, чтобы подробно ее рассмотреть.
 Здесь был и компьютер. Джоанна обязательно влезла бы туда, но компьютер упорно отказывался предоставить ей доступ в систему по причине неправильного ввода пароля. Это, конечно, огорчило Джонни – но огорчалась она недолго, и тут же принялась изучать ассортимент книг на полках.
 Здесь были сочинения по истории, географии, жизнеописания выдающихся людей, мемуары. Большую часть, конечно, составляли книги по астрофизике, астрономии, а так же книги с такими названиями, смысла которых Джонни просто неспособна была понять в силу своей вопиющей необразованности и (тут она готова была посыпать голову пеплом) безграмотности.


          Ну и, наконец, третий – самый весомый довод против безумия Монморанси. Джонни нашла интересную фотографию. Она выпала из очередной книги, которую молодая женщина вертела на тот момент в руках.

          Джоанна опустилась на корточки и бережно подняла фотографию с пола.
 Она не могла сказать, есть ли на этой фотографии Джордж. Если и есть, то она не узнала бы его при всем желании. Но с этого снимка на Джонни смотрели четверо улыбающихся мужчин – один уже преклонного возраста, двое – средних лет и последний, совсем еще молодой, почти юноша. Все в белых халатах, к халатам, видимо, прикреплены карточки с именами; разглядеть имена нельзя было даже в увеличительное стекло.
 Но самое интересное заключалось не в этом.
 Мужчины были сфотографированы на фоне небольшого, очень похожего по форме на тот, что был в мастерской у Монморанси, звездолета.
 В углу фотографии стояла дата. Снимок был сделан четыре с половиной года назад.

      Джонни буквально ощутила, как по спине у нее пробежали мурашки. С замиранием сердца, она перевернула фотографию и прочитала на обороте следующее: «Доктор Герберт Грей, Доктор Стефан Митчелл, профессор  Венсан Боливье, магистр Жорж Монморанси»

      Фотография произвела эффект разорвавшейся бомбы.
 Доселе молодая женщина могла только предполагать – но теперь ей стало совершенно ясно, что ее постапокалиптический мир, за который она так упорно и отчаянно цеплялась, давным-давно рухнул. Что судьба действительно подарила ей шанс на спасение. А Джонни, вместо того чтобы принять его, всеми силами отталкивала от себя этот шанс, втаптывала его в землю, отрекалась от веры в лучшее –  и  причиной послужил обыкновенный страх перемен. Она просто боялась взглянуть в лицо этому шансу и принять вызов; принять последний бой за право жить и дышать.
 Причина всех ее разочарований была не в Монморанси. Причина была в ней самой.

    Магистр. Значит, он – этот молодой юноша.  Она снова взглянула на фотографию. темные, едва завивающиеся волосы, тонкие черты лица,  прямой нос,  улыбка – не такая широкая, как у остальных, скорее даже смущенная…. Как будто он считал себя недостойным быть на одной фотографии рядом с этими учеными, умудренными опытом  людьми. Серо-голубые глаза   на снимке казались почти синими. Джонни долго могла бы разглядывать эту фотографию, если бы ее не прервал звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Джонни остолбенела на месте. Даже если бы она с толком использовала те несколько секунд, которые даровало ей провидение, то все равно не успела бы замести следы. От возмездия было не уйти.

      Дверь распахнулась – и Джордж Монморанси переступил порог комнаты. Поднял взгляд – и застал Джоанну прямо на месте преступления, с поличным….


      Никогда еще Джонни так не сжималась в комок под взглядом мужчины.  Не то чтобы он смотрел на нее как-то уж очень холодно или осуждающе; она не разглядела в этом взгляде угрозы или даже возмущения. Но он смотрел на нее, едва прищурившись – так, словно давным-давно  все про нее знал, и ему неприятно было видеть такую, как она, на территории своего личного пространства. Смотрел так, словно сейчас Джонни окончательно доказала ему свою никчемность и жестокость.  Она без спроса дотронулась до его прошлого. Коснулась пальцами больного места. Зачем? Чтобы в очередной раз оскорбить?
 На словах – сколько угодно. Но если за слова можно не понести никакой ответственности, то держать ответ за поступки придется в любом случае.
      Джонни открыла было рот для того, чтобы как-то объяснить Монморанси свое поведение – но слова застряли у нее в горле, и как Джоанна не старалась, она не смогла выдавить ни звука.  Она быстро вложила фотографию обратно в книгу – и обернулась к стеллажу, намереваясь поставить томик на место. Но вот беда – Джонни никак не могла вспомнить, откуда она взяла «Конструкцию фотонных двигателей» и в спешке ей никак не удавалось найти в ровном ряду остальных книг брешь, которая мигом подсказала бы несчастному горе-детективу, куда  поставить «Конструкцию». Ситуация была настолько комичной и трагичной одновременно, что Джонни буквально терялась, что ей избрать – смех или слезы. Наверное, все-таки, слезы.

 Джоанна обернулась к Монморанси.  Черные глаза Джонни, и без того довольно большие, в тот момент казались просто огромными; в них застыло выражение такой беспомощности и такого глубокого раскаяния, как будто молодая женщина как минимум сломала его звездолет или, на худой конец, компьютер.

 Он все еще смотрел на нее. Словно ждал объяснений.
 - Я….
 Джонни сглотнула первые слезы. Хотелось броситься ему на шею, попросить прощения за  нелепые предположения, за все ее поведение, за то, что считала его сумасшедшим, что не поверила в него сразу, за то, что наверняка не раз огорчила или обидела.

        Но он стоял у двери, недвижимый, словно высеченная из мрамора статуя; его взгляд становился все холоднее, а молчание все сильнее давило на барабанные перепонки. Пожалуй, это было самое страшное. Лучше бы он отругал её в голос – Джонни не чувствовала бы себя сейчас так ужасно. Она поняла, что ошибалась, она готова была по-другому взглянуть на него, готова просить прощения – а он, поверит ли теперь? Что он о ней думает?
 Джонни давно бы уже убежала прочь – но она не знала, что делать с книгой.
 - Прости меня – едва слышно произнесла она, и, опустив голову, выбежала из комнаты, по пути уронив тяжелый том на стол.

       Монморанси не пошел за ней.
 Несколько шагов отделяли его от стола, на котором Джонни оставила книгу.
 Пару минут Джордж так и стоял в дверях, ничего не предпринимая. Потом все-таки подошел к столу. Взял в руки «Конструкцию фотонных двигателей», открыл - и вот на него снова смотрят его коллеги и тот молодой человек, которым он когда-то (казалось, это было так давно) был.

       Монморанси долгое время не видел этой фотографии. Воспоминания о совместной работе с этими людьми нахлынули на него, словно высокая морская волна – и спокойствие мужчины в первый раз за долгое время дало трещину.

       Он не забыл, зачем пришел сюда – ему нужно было внести в компьютер новые данные; но вместо того, чтобы сразу сесть за стол, Джордж опустился на кровать, положил рядом фотографию и, запустив пальцы в волосы, закрыл глаза. Он чувствовал, как стучит пульс у него в висках.
 Было неприятно.
 Так, словно чья-то чужая и холодная рука дотронулась до застарелого синяка.
 Монморанси мог терпеть злые выходки Джонни сколь угодно долго – но только потому, что ему было, где спрятаться от ее иголок. Но видимо, она уже не желала ограничиваться саркастичными высказываниями, внезапными визитами к нему в мастерскую и попытками задеть его самолюбие издалека. Она уже не просто пыталась доказать ему, не имея на то никаких оснований, что он –  сумасшедший безумец и пора бы ему принять реальность такой, какой видит ее Джоанна. Она пыталась влезть в саму его жизнь.
 Это не нравилось Монморанси. Ведь теперь эта маленькая назойливая негодяйка действительно может вывести Джорджа из состояния душевного равновесия – если ей удалось узнать о нем что-то, чего она знать не должна.

 Неприятно.
 Как будто к нему в душу ворвался маленький, но назойливый воздушный смерч – смел на своем пути несколько важных для молодого конструктора деталей и скрылся, оставив Джорджа одного среди беспорядка.
 Рассержен ли он на Джоанну за ее поступок?
 Скорее нет. Но это явно не возвысило молодую женщину в его глазах.

        Всякий раз, выходя из мастерской,  Монморанси ощущал себя опустошенным и разбитым; и только рядом со звездолетом Джордж снова становился собой: собранным, целеустремленным, сильным. Это невозможно понять – до тех пор, пока не окажешься в такой же ситуации сам. Невозможно даже представить себе всю тяжесть той ответственности, которую нес молодой конструктор – за себя, за корабль и теперь еще, за Джоанну. И вместо того, чтобы как-то помочь ему, она старается помешать.


       Джонни была неправа, думая, что Монморанси не замечает ее беспрецедентного поведения; он все видел. Все понимал. Делал выводы. Как правило, он всегда молчал в ответ – и чем дольше он молчал, тем ярче Джоанна проявляла себя. Но это так и не стало поводом для того, чтобы отвлечься от работы. Чтобы вообще обратить на молодую женщину хоть сколько-нибудь более пристальное внимание. 

 Джордж снова спрятал фотографию в книгу. Поднялся с кровати – и поставил «Конструкцию фотонных двигателей» на место.
 Затем подошел к компьютеру. Вбил пароль.  Внес в систему все, что было нужно.
 Ну, вот и все – ему снова пора работать.

      Да, Монморанси буквально рвался обратно в мастерскую. Да, работа помогала ему справиться с ситуацией. Да, это было смыслом его жизни. И да, ему было чертовски тяжело. Но он не дурак,  и уж тем более не сумасшедший.


                VII

         Иногда случается так, что мы долгое время ищем кого-то, представляем его себе в мечтах, надеемся, что когда-нибудь он повстречается на нашем пути. А  когда то, что мы уже отчаялись заполучить, вдруг появляется  - мы не узнаем его и принимаем драгоценность, дарованную нам судьбой, за такую же фальшивку, как и все остальное, что окружало нас до этого момента.
      Не давая себе труда даже взглянуть, разобраться, обдумать – мы легко можем выбросить бесценное сокровище, которое уже никогда не будет даровано второй раз. Выбросить, даже не поняв – что это было то самое. Не поняв, что был шанс, была возможность. А потом во весь голос сетовать на судьбу и заламывать руки – как мы несчастны, как нам не везет, и какой рок преследует нас всю жизнь. Слепых не судят; но, сколько же таких слепых и беспомощных разбросано по всему свету.

 Запоздалое прозрение  лучше, чем вечная слепота. Но увидеть – еще пол дела. Самое трудное – это хранить свое сокровище невредимым; не пресытиться им, не забыть о том, что оно есть, не потерять и не сломать. Это удается единицам. Но никто не мешает нам стремиться к совершенству, кроме нас самих. Никто не мешает открыть глаза.

    Джонни медленно шла вдоль железной ограды -  понурая и опущенная. Ей казалось, что она потеряла свое сокровище. Её ошибка теперь предстала перед ней во всей панораме своей масштабности. Можно ли что-то поправить? 
 Когда Джоанна только собиралась приехать сюда, она первым делом надеялась на то, что явится на все готовое; увидит огромный научно-исследовательский центр, множество сотрудников – и тогда ее жизнь  в одночасье превратится из кошмара в красивую сказку. Но дело было даже не в том, что таких резких перемен не бывает, а в том, что прежде чем этот бесценный, единожды предоставленный судьбой, шанс, окажется у тебя в руках -нужно доказать, что ты достоин его. Нужно приложить усилие. И да, ее мысли о том, что Джордж – всего лишь человек, тоже были верны; он такой же живой человек, как и она. Но почему-то вместо того, чтобы смиряться с так называемой судьбой, он изо всех доступных сил стремится к спасению – и не только себя самого, но и, к примеру, Джонни. Ему она будет обязана новой жизнью – обычному, не похожему на супер героев из фильмов, человеку. Да, ей было тяжело отказаться от своих привычных воззрений. Но она не сомневалась в том, что Монморанси приходится во много раз тяжелее, чем ей.

 Джонни легонько пнула небольшой камешек, возникший на ее пути; молодая женщина никогда не сталкивалась с подобными задачами – и понятия не имела, как теперь смотреть Монморанси в глаза. Гораздо проще было бы, наверное, уехать обратно в Париж и снова забаррикадироваться  в книжном магазине.

    Но Джонни прекрасно знала, что она так не поступит. Она совершила ошибку – и готова была эту ошибку исправить. Вот только  не знала, как.

 Первым делом стоило выяснить, насколько сильно она настроила Джорджа против себя. Насколько он зол на нее, разочарован в ней - и станет ли он вообще ее слушать? И что она ему сможет сказать? Что на самом деле она не такая, какой изображала себя целый месяц?
 И он вот так просто – поверит?
 Может статься, что и поверит, ведь он – совсем другой и сильно отличается от  самой Джоанны.

 Скрещенные руки на груди – признак враждебности и закрытости. А именно такую позу он принимал почти всякий раз, когда у них получалось какое-то подобие общения. Но она сама виновата; не нужно было распускать язык.

 Перед глазами молодой женщины медленно проплывала узкая тропинка;  с тех пор, как Джонни поселилась в обсерватории Монморанси, она больше не разгуливала под открытым небом днем и выходила только ночью. Она стала думать о своей безопасности.
 Она уже не была готова в любой момент умереть.

   Джоанна не могла в подробностях разглядеть тропинку у себя под ногами – но чернеющую яму под протянувшейся вдоль дорожки оградой, она заметила сразу.
 Молодая женщина опустилась на корточки – и принялась внимательно осматривать подкоп.

 Это был именно подкоп.
 Продолговатая, довольно внушительных размеров яма. Чем ее выкапывали? Саперной лопаткой? Руками? Вряд ли руками – почва слишком сухая, да к тому же глинистая. Неужели где-то по близости есть еще один человек?
 Эта мысль ни в какой мере не показалась Джоанне забавной.
 Ей было неприятно предположение, что под крышей обсерватории может появиться кто-то третий. Тем более как раз в тот момент, когда она всерьез заинтересовалась особой конструктора и не хотела бы, чтобы кто-либо мешал их с Монморанси общению.

 Джонни улеглась на землю и попыталась пролезть по ту сторону ограды; вышло, но с трудом. Это при том, что Джоанна была достаточно миниатюрной женщиной: невысокого роста, не обремененная склонностью к полноте, она к тому же была невероятной юркой.
 Она не забыла о том, что ограда под напряжением; но тяга ко всякого рода расследованиям оказалась сильнее страха умереть от удара тока.

 Значит, либо злоумышленник не крупнее нее, либо его работа не закончена – и он еще не успел прогуляться по территории научно-исследовательского центра.
 Джонни поднялась на ноги, отряхнула грязь со своих изодранных брюк, засучила рукава некогда белой рубашки – и вгляделась в темноту.
 Этот подкоп словно символизировал невидимую угрозу. И именно эту угрозу Джоанна искала на черном горизонте; искала среди россыпей звезд, пыталась услышать ее приближение в дуновении ветра.
 Зрение и слух молодой женщины обострились до предела; но пока она не слышала ни шагов, ни голосов. Только Млечный путь безмолвно блистал на черном небе многочисленными звездами.
 А под небом – пустота.
 Джонни подумала о Париже – и поняла, что ни за что не захотела бы возвращаться туда. Ни туда, ни в какой-либо другой город. У нее за спиной возвышался последний оплот жизни на Земле. А в мастерской из серого камня, под сводчатым потолком, находился человек, благодаря которому эта обсерватория теперь значила для Джонни столько же, сколько значит для одинокого корабля маяк посередине бескрайнего океана. С какой бы свирепостью не обрушивались на него многометровые волны – он все равно остается, незыблем, и чем сильнее  вокруг сгущается тьма, тем ярче он светит. И она больше не станет отказываться от дарованного ей сокровища – она возьмет то, что по праву принадлежит ей.

 Оглядевшись еще раз вокруг, Джонни фыркнула и, словно ящерица, юркнула обратно в подкоп.

 Она должна рассказать о нем Монморанси – немедленно.
 Чем не отличный повод заявиться к конструктору?

 И Джоанна  со всех ног бросилась бежать.


 - Джордж!
 Молодая женщина вихрем влетела в мастерскую Монморанси, даже не постучав в дверь.
 Он стоял у своего самодельного стола – и что-то чертил на желтоватом листке бумаги; едва только заслышав голос Джоанны, Джордж обернулся.
 - Я занят – четко произнес он, и снова уткнулся чертеж.
 Джонни даже не дала себе времени отдышаться.
 - Джордж, я только что видела под оградой подкоп. Кто-то пытается к нам влезть! – выпалила она на одном дыхании; глаза Джонни сверкали, на щеках  от волнения проступил яркий румянец, волосы растрепались и в беспорядке падали на плечи; она приложила ладонь к груди, и слегка подалась вперед, чтобы как-то отдышаться.
 Почему он черт подери, молчит?
 Джонни подняла взгляд, намереваясь высказать Монморанси, что ее ужасное поведение – не повод для того, чтобы  он не обращал внимания на вещи, вроде этого подкопа. Это не игрушки!
 Однако возмущение сменилось у нее испугом, когда она снова увидела Джорджа. Ему что, плохо?

 Монморанси, и правда, выглядел неважно. Он был очень бледен и в данный момент, кажется….
 Джонни бросилась к нему – и успела смягчить падение молодого мужчины; она подхватила его у самого пола – и сама едва не упала вместе с ним. Но все обошлось как нельзя лучше, и сейчас его голова лежала у Джонни на коленях.
 Он жив?
 Джоанна склонилась к самому его лицу. Дышит.
 Немудрено, что он потерял сознание. Джонни вообще не понимала, как он умудряется сохранять работоспособность и главное – рассудок, работая в таком ритме.
 Как он бледен!
 И как теперь привести его в себя?
 - Джордж – в голосе молодой женщины  послышалось нескрываемое волнение – Джордж, ты меня слышишь?
 У нее под рукой не было нашатыря; привести Монморанси в себя можно было и более варварским методом, но у Джоанны не было никакого желания награждать его пощечинами. Она чувствовала себя виноватой – и сейчас сердце ее сжалось от раскаяния и щемящего сочувствия при виде его бледного лица и сомкнутых ресниц.
 Джонни больше не смущала густая борода и отпущенные до плеч волосы, ведь она знала теперь, чего стоил этот мужчина.
 Джонни провела тыльной стороной ладони по его щеке.

 - Джордж
 Она легонько встряхнула его; очень не хотелось причинять Монморанси неудобства.
 Ресницы мужчины дрогнули; он открыл глаза - и тут же сделал попытку подняться.
 Джонни силой удержала его.

 - Ты сумасшедший – в голосе Джоанны  прозвучало невольное  восхищение его железной выдержкой – Ты погубишь себя, если будешь продолжать в том же духе. Тебе нужно выспаться.

 Она провела рукой по густым волосам Монморанси, словно так Джонни могла показать свою заботу о нем.
 Она ожидала, что он снова рванется из ее рук, выскажет, наконец, все, что думает о ее персоне – но ничего этого не случилось.

 -Наверное, ты права– только и ответил он. Все так же лаконичен, немногословен – даже сейчас, даже в таком состоянии. Молодая женщина пока не заслужила даже того, чтобы он открыто высказал ей все, что он о ней думает. Это расстраивало.
 Однако Джонни восприняла его ответ, как знак согласия.
 - Идем в дом. Я помогу тебе.

 Они кое-как поднялись. Джонни заставила Монморанси опереться о ее плечо, и так, медленно, но верно, они пошли вперед.
 Уже светало. Когда за Джонни и Джорджем закрылась дверь жилого блока, по земле скользнул первый солнечный луч. Все начиналось сначала.

      Молодая женщина не оставила Монморанси даже тогда, когда он переступил порог своей комнаты. Несмотря на то, что он не сказал ей более ни одного слова, Джонни была рада уже тому, что конструктор позволил ей сопровождать себя. Значит, все не настолько плохо – и она еще не успела отрезать  все пути назад.

 Она усадила его на кровать – а сама опустилась перед Джорджем на корточки.
 Тонкие девичьи пальцы занялись шнурками на ботинках мужчины.
 - Прости меня, ладно? – Джонни подняла на него робкий взгляд, продолжая возиться со шнурками – Я вела себя ужасно. Ты меня простишь?

 - Я подумаю – тихо произнес Монморанси, чувствуя, как его невыносимо клонит в сон; не в очередной глубокий обморок, не в черную дыру тяжелого забытья – а в сон.
 Он уже не видел, как она снимала с него ботинки; не видел, как пришла потом с ковшиком чистой воды и, промокнув кусочек ткани, протерла ему лицо и шею. Задернула плотнее шторы, чтобы ни один солнечный луч не потревожил его сна – и лишь потом тихонечко вышла, осторожно затворив за собой дверь.


                VIII

 Бывает, что после сильного переохлаждения человеческое тело теряет чувствительность; вернуть способность ощущать может только тепло. Но происходит это не сразу: до того, как все вернется на круги своя, пострадавшему от переохлаждения довольно долго приходится терпеть боль;  насколько сильную и длительную – зависит от степени обморожения.

 Монморанси знал свой диагноз.
 Обморожение чувств – и вряд ли первой степени.
 Джордж не понял, как долго он проспал – когда он открыл глаза и взглянул в окно, яркий лунный свет пытался пробиться сквозь плотно задернутые шторы.  С трудом приподнявшись на локтях, Джордж взглянул на наручные часы: 2 часа ночи.
 Выходит, он спал немногим меньше суток?
 Щелкнул выключатель ночника.
 В воздухе, подсвеченные слабыми лучами света, серебрились облака мелкой пыли.
 Он сел на кровати. В первый раз за долгое время Джордж не смог вспомнить, что ему снилось. Наверное, ничего.
 Монморанси еще чувствовал странную слабость во всем теле. Но он уже знал, что это пройдет – стоит только переступить порог мастерской.  Взгляд  Джорджа скользнул на стол – к папке с чертежами, но вдруг споткнулся о высокий табурет; на табурете стоял, до краев наполненный водой, внушительных размеров таз.
 Брови Монморанси взлетели вверх.

 Какое то время Джордж молча удивлялся увиденному. Затем неторопливо поднялся с постели – и приблизился к невесть откуда взявшемуся в его комнате «бассейну» с водой.
 Он словно еще находился в полусне. Слишком уж осторожно Монморанси подался  вперед – и с опаской взглянул на ровную водную гладь.
 Из воды на него, с сомнением и неуверенностью во взгляде, смотрело бледное, едва различимое в тусклом свете, отражение.
 Немного помедлив, Джордж опустил в прохладную, чистую жидкость руки – и, зачерпнув столько, сколько уместилось в ладони, плеснул водой себе в лицо.

 Тонкие струйки побежали по отпущенной бороде на грудь; капли стекали за шиворот, расползались по серой рубашке темными пятнами; ткань начинала липнуть к телу. Монморанси ощутил приятную прохладу, мурашками пробежавшуюся по шее. Но почувствовать в полной  мере живительную силу воды Джорджу мешала его густая, спутавшаяся борода, в которой до сих пор блестела железная стружка.
 Он словно потерялся в густых зарослях сорняка, сквозь которые не мог пробиться ни один, даже самый безобидный и ласковый солнечный лучик.
 Монморанси это чувствовал – и такое чувство  было ему неприятно.
 Пальцы сжали ворот застегнутой рубашки – и Джордж с силой рванул от себя серую, прогнившую ткань. Одна за другой, падали  и стукались о высохший паркет, пуговицы.  Они словно убегали от Монморанси в разные стороны, кто куда - и не зря.

 Следом за пуговицами на пол отправилась и сама рубашка, серой тряпкой скользнувшая к ножкам табурета.
 Но и этого Джорджу оказалось мало.
 Решительно приблизившись  к маленькой тумбочке в самом темном углу комнаты, мужчина отодвинул ящик. Один за другим, на поверхность тумбы ложились предметы: ножницы, зеркало, опасная бритва и кусок хозяйственного мыла.
   
    Если бы кто-нибудь сказал Монморанси, что этот порыв вызван желанием произвести благоприятное впечатление на Джоанну, Джордж бы подумал немного над таким предположением, и в конце-концов ответил бы, что это не так.
 Монморанси уже очень давно не думал о женщинах. Всего себя он посветил сначала учебе - а потом, работе; но сейчас его преданность своему делу возросла в несколько раз по сравнению с более ранними периодами.
 Молодой конструктор относился к тому роду счастливых людей, которые искренне заинтересованы в своей работе. Которым нравится их работа - и которые не тратят большую часть своего времени на то, чтобы, наконец, уговорить себя заняться делом. Ему не приходилось делать над собой чудовищных усилий, дабы заставить себя думать о звездолете - он и без того думал о нем круглосуточно.
 Да, в этом смысле он был счастливым человеком. Но была и оборотная сторона медали.
    Самые теплые отношения у него всегда складывались  с коллегами по работе - не со случайными знакомыми, а именно с коллегами по работе. Только они могли в полной мере разделить интерес Монморанси ко всякого рода исследованиям в области конструирования звездолетов. Всем остальным, а особенно его сверстникам, Джордж казался слишком отстраненным от реальной жизни - а что обычно считается за "реальную жизнь"?
 Монморанси не имел ни малейшего понятия о том, какие музыкальные группы популярны в данный период времени, какие новые "звезды" зажглись в мире шоу-бизнеса, каковы нюансы политической обстановки в стране и в мире, а стало быть, он не мог поддерживать разговоров на эти темы. Вся трагедия состояла в том, что Монморанси со своей стороны был готов проявить интерес к чужим увлечениям и интересам - и не считал остальных людей хуже себя только потому, что они не умеют обращаться с телескопами и не знают, как сконструировать фотонный двигатель. Парадокс состоял в том, что такой же терпимости к другому, не похожему на тебя человеку, у большинства людей просто не было. И тем более не было готовности вникнуть в чужой, сильно отличающийся от твоего, внутренний мир - даже если двери в этот мир не заперты. Это просто никому не было нужно.
 Счастливый в работе и увлечениях, Монморанси, однако, был глубоко несчастен во всем, что касалось любви и дружбы. Он очень часто задерживался на работе до глубокой ночи. Наполненные людьми бары, рестораны, залы кинотеатров - казались ему пустыми и безжизненными. Он был глубоко одинок среди множества чужих голосов и  взглядов. Мимо пролетали обрывки слов, сигаретный дым медленно поднимался к потолку, звучала музыка, все веселились - а Джордж редко когда мог выдержать больше часа в таких многолюдных местах; не потому, что все эти люди были ему неприятны, а потому, что он был среди них чужим, словно с другой планеты.

 Его коллегами по работе были в основном мужчины; да и тех немногих, кому действительно было интересно с ним общаться, четыре года как не было в живых.
 Всего себя Монморанси посветил строительству нового звездолета. Сейчас он был не более одинок, чем ранее, в наполненных людьми барах и ресторанах. Жизнь чему-то да учит каждого из нас; главное, чему она научила Монморанси - была способность справляться с одиночеством.  Он не сходил с ума, когда большинство населения планеты покинуло Землю; не страдал от невозможности поговорить с кем-нибудь - и в полной мере сохранил свою обычную работоспособность. Не только сохранил - но и приумножил.

    Он ничуть не удивился поведению прибывшей под крышу его обсерватории Джоанны; оно было предсказуемо. Джордж не думал о том, изменится ли это поведение или нет: главное, что она станет пассажиром его корабля и Монморанси сумеет вывезти ее с Земли. Чужая спасенная жизнь значила для Джорджа чрезвычайно много. Он мыслил совсем иными категориями - а потому... Нет, он не старался ей понравиться. Он хотел бы найти и других людей - неважно, как они станут к нему относиться: с уважением ли, без него; главное, что он сможет спасти их жизни.

   Но ему было тяжело. И становилось легче, когда падали на пол тяжелые пряди волос; Монморанси словно сбрасывал балласт для того, чтобы воспарить еще выше - и продолжить работу с новыми силами. Ему становилось легче дышать, когда острое лезвие опасной бритвы касалось лица - было немного холодно и непривычно. Но потом... он словно снял с себя целую броню. И теперь в полной мере мог ощущать прохладу воды и легкое движение воздуха.
 Без этой брони, которая скрывала его от окружающего мира, Монморанси словно возвращался в прошлое. Сейчас ему с трудом можно было дать даже столько лет, сколько ему уже успело исполниться.

 После того, как процесс преображения был почти завершен, Джордж подошел к небольшому платяному шкафчику, достал рубашку и белый халат; это и вправду было сродни скачку во времени – и не нужно было никаких фантастических машин, чтобы вернуться на 4 года назад.  Монморанси был почти таким же, как на той фотографии, которая была спрятана в книге о фотонных двигателях – словно сошел с нее на замену замкнутому дикарю с густой, длинной бородой.

 Было уже три часа ночи. Это самое оптимальное время для наблюдений за небесными объектами – а именно с этого начиналась каждая рабочая ночь Джорджа. С визита в главный наблюдательный пункт начнется и сегодняшняя.
    Монморанси ревностно относился к своим личным вещам, своему рабочему пространству и вообще ко всему, что составляло окружающий его мир. А потому, он даже остановился в дверях, когда увидел около телескопа-рефлектора Джонни. Она, словно маленький воришка, пробиралась всюду – и везде оставляла после себя беспорядок. Это раздражало Монморанси – но скорее потому, что она все-таки до сих пор была ему чужой.

 Увидев ее здесь, сейчас, Джордж ощутил прилив раздражения. Ему не хотелось видеть поблизости эту девушку. Он ничего ей не должен, кроме спасения ее жизни – и тем более, больше не намерен мириться с ее постоянными попытками влезть в его личное пространство.

 - Что ты здесь делаешь? – холодно осведомился он, приближаясь к телескопу. Почти синие глаза Монморанси стали казаться больше после того, как он избавился от бороды;  сейчас он буквально распространял вокруг себя арктический холод – и Джонни замерзла бы под ледяной синевой его взгляда, если бы это было физически возможно.
 - Я хотела еще раз посмотреть твои снимки – робко ответила молодая женщина, которая сейчас будто примерзла к полу и не могла сдвинуться с места – Они очень красивые.
 Джордж бросил мимолетный взгляд на альбом с астрофотографиями. Он лежал не в том положении, в каком Монморанси в последний раз его оставил. Значит, Джоанна его трогала. Снова.
 Джордж ощутил новый холодный укол.
 - Я вижу, ты их уже смотрела. Прошу тебя – уходи и не мешай мне работать.

 Он подошел к телескопу. Поменял окуляр. Затем нажал светло-желтую кнопку, прямо на стене – и небольшая часть пришедшего в движение купола в мгновение ока исчезла, открывая для обзора сверкающее тысячами огней небо.  Это повторялось каждый день. Но сегодня Джонни впервые наблюдала за этим процессом «изнутри» - и он ее завораживал.
 Она пропустила мимо ушей холодную просьбу Джорджа уйти. Она уйдет, если он хочет, но не прямо сейчас.
 - Хорошо – просто ответила она – Но сначала я хочу, чтобы ты меня выслушал.
 - У тебя три минуты.

 Когда они только познакомились, Монморанси не был так холоден с ней. Он не выгонял ее из своей мастерской в те редкие моменты, когда Джонни заявлялась  к нему. Но тогда ей было все равно, что он о ней думает – она стремилась видеться с ним как можно реже и специально дерзила Джорджу, чтобы окончательно обезопасить себя от перспективы участвовать в его безумных занятиях по строительству псевдо-звездолета.  Как далеко можно зайти в своем стремлении не замечать очевидное, и как судорожно можно хвататься за рушащийся мир – не потому, что он лучше нового, а просто потому, что так привычнее. И вот, она добилась своего – он ее гонит. Не из обсерватории –но из своей жизни. Она может и дальше слоняться по территории научно-исследовательского центра и размышлять о конце света. Может разговаривать с окружающими предметами, может запереться в библиотеке, а может поселиться прямо на складе со съестным – пить там вино, уничтожать продовольственные запасы и курить сигары. Она вольна делать все, что хочет. Но – если еще пару недель назад Джоанну устроил бы такой расклад, то сейчас она уже не могла и не хотела жить так же, как раньше.
 Итак, у нее три минуты.
 Ввысь устремился тонкий лазерный луч. Джордж, словно более не замечая ее, склонился над окуляром.

 - Я четыре года прожила в Париже – начала молодая женщина, даже не присев на стул -  Одна. Я не видела ни одного лица. И мне казалось, что и не увижу. Что мои дни закончатся в этом городе. Все шло именно к этому. Мне было не на что и не на кого надеяться. А сама я ничего не умела и не умею.   Я бы не смогла построить для себя корабль и улететь – поэтому, просто ждала своего конца.

    Перед глазами Джоанны снова встал раскаленный асфальт;  она словно видела дрожащий воздух, и солнечные лучи как будто снова жгли ее кожу. Еще немного – и начнут плавиться подошвы ботинок.
 Мертвая, высохшая крыса; безликие манекены в магазинах. Ее безумное отражение в зеркале. Желтый, наполненный зловещей тишиной и призраками его прошлых хозяев, особняк. Всюду смерть. Неужели можно было цепляться за все это… Немыслимо.

 Джоанна поднесла ладонь к лицу и закрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшими на нее воспоминаниями.

 - Казалось чистым безумием ждать какого-то чуда. И я смирилась с тем, что погибну – через месяц или два, когда в карьерах закончится вода. Я свыклась с этой мыслью. И даже услышав твой голос, я не смогла отделаться от нее. Я и сама не понимала, что тогда была готова в любую минуту умереть.  Я не хотела больше верить в возможность какого-то спасения. Даже когда приехала сюда. Мне было страшно расставаться с привычным миром. Я боялась, что мне заново придется …. – голос молодой женщины дрогнул. Сквозь пелену слез, Джонни увидела, что Монморанси медленно поднимает на нее взгляд. Его пальцы  еще касались окуляра рефлектора – но теперь Джонни точно знала, что он ее слушает.

 - Что мне заново придется готовиться к смерти. Второй раз я не смогу

 Она снова закрыла лицо рукой. Сейчас, когда Джонни исповедалась во всех своих страхах Монморанси, она словно заново пережила все, что с ней доселе было.  И тяжесть этих воспоминаний давила на нее.

 - Я специально убеждала себя в том, что у тебя ничего не выйдет. Просто искала поводы для того, чтобы больше ни на что не надеяться. Но когда я увидела твою фотографию, я не смогла больше верить в то, что ты просто обычный сумасшедший и надежды нет. Теперь я хочу помочь тебе. Я совсем не знаю тебя, но я верю в то, что ты сможешь простить мне мое поведение, потому что ты не такой, как я. Ты не трус и не слепой. Джордж –  она сделала шаг вперед, и снова остановилась, ожидая его ответа, словно осужденный – приговора судьи.

 Никогда еще, никто не смотрел на Джоанну с таким вниманием.
 Монморанси немного помолчал, обдумывая ее слова.

 - Можешь посмотреть второй альбом со снимками. Он в верхнем левом ящике стола. Но потом нам нужно будет спуститься в мастерскую. У нас много работы.
 Мужчина едва заметно улыбнулся. В следующую секунду молодая женщина сорвалась с места и кинулась конструктору на шею, чем окончательно смутила не привыкшего к такому откровенному проявлению эмоций, Джорджа.

 - Спасибо тебе – выговорила она, счастливо улыбаясь – Спасибо.

     Никогда не знаешь, что лучше – держать все свои чувства в себе, отмахиваясь от них как от назойливых мух и сохраняя спокойствие, либо дать им выход и тем самым поставить себя в уязвимое положение. Ведь твою откровенность могут и не принять, над ней могут посмеяться или еще чего хуже – снисходительно промолчать в ответ, не удостоив тебя должным вниманием. Более болезненный удар трудно и вообразить. Иногда такие недоразумения становятся причиной глубоких обид или даже ненависти; и потому, если ты не уверен, что твоя откровенность будет должным образом принята и оценена – ты будешь стараться молчать, молчать до последнего. Мало кто способен понять, что подобный взрыв эмоций –  это проявление расположения, доверия - и его нужно просто принять.
    Джоанне повезло. Монморанси не стал отталкивать ее от себя, не стал морщиться и уговаривать молодую женщину успокоиться и взять себя в руки.  Он позволил ей «висеть» у себя на шее столько, сколько ей было нужно – а когда она, наконец, отстранилась, он просто улыбнулся – тем самым показывая, что все понял, и стоит забыть все предыдущие недоразумения.



                IX

 Пожалуй, это был самый светлый период в жизни Джоанны. Ей выпала возможность оказаться рядом с настоящим героем –  с человеком, взвалившим на себя непомерный груз работы и ответственности за чужую жизнь; после того, как она выговорилась ему – молодой женщине стало гораздо легче дышать. Монморанси выслушал ее – и с тех пор  словно тяжелый груз упал с ее плеч.  Он не только выслушал – он ее понял; это было видно по выражению его лица. И это тем более удивило Джоанну. Если бы не эта ситуация и они познакомились бы еще в то время, когда Землю населяли люди, что они могли бы друг другу сказать? Джонни и приблизиться бы не смогла к вечно занятому, погруженному в научные исследования, Монморанси. Она бы не посмела предположить, что возможно ему есть о чем с ней разговаривать. Что она может его понять. Что он будет ее слушать – и не станет смеяться над ее детскими мыслями и высказываниями. Может быть, она бы встретила его где-нибудь в заполненном людьми баре – и прошла мимо, не обратив внимания на молчаливого, погруженного в собственные мысли молодого мужчину.
 Джонни все еще было стыдно за то, что она не разглядела Джорджа сразу; но она была несказанно рада тому, что ей удалось с ним познакомиться и добиться теплоты в отношениях, которые сначала так не заладились. Даже спасение собственной жизни уже не приносило Джоанне столько радости, сколько приносило ей общество Монморанси.
 Джонни с охотой выполняла все те мелкие распоряжения, которые он ей отдавал; она подавала ему инструменты, носила чертежи, а иногда ей даже удавалось принять непосредственное участие в сборке целой детали. Никогда раньше Джонни не приходило в голову, какое значение может иметь труд обычного рабочего на обычном заводе по сбору межзвездных кораблей.  Никогда, глядя на огромные звездолеты, она не думала о тех людях, чьи руки создавали эти шедевры; да даже и о тех, кто готовил бессонными ночами чертежи. Кто знает, поняла бы она когда-нибудь, если бы ей не пришлось самой оказаться на месте обычного труженика, если бы ей удалось покинуть Землю на одном из межзвездных кораблей.  Она улетела бы на далекую планету – и благополучно бы делала все, что и доселе: ела, спала, читала книги, вела обычную жизнь обычного, не имеющего представления об истинных ценностях, человека. Рассуждала бы о жизни и смерти в праздных беседах с такими же, как она, палец  о палец не ударившими, людьми.
 А Монморанси выбивался бы здесь, на Земле, из сил, в попытках спасти себя и последних оставшихся на планете, от неминуемой смерти.
 Если бы Джоанна заранее знала, что ей предстоит познакомиться с Джорджем, и перед ней встал бы выбор: улететь вместе с остальными людьми или остаться на Земле с Монморанси и помогать ему в строительстве корабля, Джонни выбрала бы второе.

   Весело, в припрыжку, молодая женщина бежала к жилому блоку. Она собиралась наведаться на склад с провизией, захватить оттуда пару банок тушенки, мешочек сухарей, набрать из колодца в бутылку воды – и вернуться в мастерскую к Джорджу. Джонни уже почти достигла узкой, ведущей вниз лестницы, как вдруг заметила, что дверь в кладовую приоткрыта.
 Это было странно.
 Джонни всегда носила ключи от кладовки на шее – и сейчас они находились там же, где и всегда: у нее под рубашкой. Молодая женщина застыла на месте – и положила ладонь на грудь, проверяя, на месте ли ключи. Она сразу вспомнила о подкопе, о котором в итоге так ничего и не рассказала Монморанси. С того дня прошло уже ни много ни мало, два месяца.Неужели все-таки кто-то пробрался к ним?
 Джонни отступила на шаг, собираясь вернуться в мастерскую и рассказать Джорджу о своих опасениях. Однако, стоило лишь Джоанне обернуться – как она явственно вздрогнула и буквально побелела от страха. Прямо перед ней стоял чужой, незнакомый ей мужчина, телосложением напоминающий какое-то древнее обезьяноподобное существо – и настроен он был явно не миролюбиво.
 Пожалуй, ничто не способно испугать женщину сильнее, чем чужак, разглядывающий ее так, словно она – трофей, которым он собирается завладеть; осознание явного физического превосходства врага вселяло в Джоанну воистину животный страх – пожалуй, так сильно ее не испугало бы никакое мифическое чудовище.
 Чужой, неприятный запах ударил по обонянию молодой женщины.  Дыхание учащалось, сердце забилось быстрее – широко открытыми глазами, не моргая, смотрела Джоанна в лицо внезапно выросшей перед ней опасности. В первые секунды она даже лишилась дара речи – вероятно, от четкого осознания, что бежать ей в принципе некуда – позади только стена, да незакрытая дверь в кладовую.
 Всего шаг к ней – и вот уже огромные ручищи схватили молодую женщину за шею.
 - Не дергайся – прошипел незнакомец, стискивая Джоанну в железных «объятиях» - Будешь со мной ласкова – останешься жива. А нет – убью.
 Джонни моргнула.
 Поначалу она, скованная страхом, не могла даже двинуться – но стоило бандиту заговорить, как к Джоанне постепенно начало возвращаться ощущение реальности происходящего. Может быть, она и поплатится за это своей жизнью, но лучше уж было умереть, чем быть «ласковой» с таким субъектом.
 Джонни сощурила черные глаза.
 - Да пошел ты
 Наверное, зря она это сделала.
 - А ты горячая штучка. Я таких люблю - ухмылка на лице бандита стала еще шире, но в следующую секунду пропала - Джонни даже ахнуть не успела, как лицо буквально обожгло от хлесткого удара; даже если бы Джоанна была раза в два крупнее чем была, она бы не устояла на ногах. Приземлившись аккурат на спину, она резко приподнялась на локтях, глядя сверкающими глазами на незнакомца. Взгляд этот воистину метал молнии. Сжав зубы, Джонни резко вытерла капли крови, выступившие на краешке губы. А  бандит снова усмехался, словно Бог войны, глядящий на поверженную Валькирию. Но Джонни не собиралась так просто сдаваться. Она как будто забыла о своем страхе и о том, что этот человек вообще-то может ее убить – и скорее всего, он так и сделает.
 - Джордж! - что есть силы крикнула она, предусмотрительно набрав в грудь побольше воздуха
 - Кого это ты зовешь?  -  зарычал мужчина, вновь приближаясь к ней. С такой же стремительностью, с какой ей дали пощечину, Джонни рывком подняли на ноги и буквально «впечатали» в стену –  Кто здесь еще, кроме тебя? Отвечай!
 - Пусти меня, - прошипела она - Тебе же хуже будет
 - Да ты что – Бандит изобразил деланный испуг, отчего его рожа показалась молодой женщине еще более отвратительной – Сейчас ты мне все расскажешь о своем Джордже. Где он?
 Руки  незваного гостя обвились вокруг талии Джонни, нагло перебираясь на бедра.  Убивать ее, похоже, не собирались – по крайней мере, пока. Бандит решил поиграть с ней, как кошка с мышкой, развлечься – а потом уже только лишить жизни. Джонни быстро поняла, что у нее появились лишние секунды, а то и минуты. Что ж, если можно потянуть драгоценное время – то от чего бы и нет?
 - Черта-с два! - рявкнула Джонни, пытаясь вырваться. Однако бандит не прекращал, и его "приставания" становились все настойчивее.
 - Убери лапы, тварь!- рычала молодая женщина, извиваясь в руках мужчины, словно серебристая змейка, пытающаяся ужалить. Однако дело становилось плохо. Единственное, что могла сделать Джонни - влепить  бандиту удар коленом в пах, но промахнулась. Зато от смачного плевка он увернуться не сумел.
 - Ах ты, сучка-  пришелец на мгновение отступил, и Джонни было решила бежать прочь из этого проклятого коридора - но оказалась вновь впечатанной в стену. Поняв, что дело совсем плохо, она что есть силы, завизжала - но и это не испугало обезумевшего от звериных желаний бандита. Джонни ощутила на своих губах отвратительный поцелуй и даже успела подумать, что теперь целую неделю будет плеваться и полоскать рот, если конечно выйдет из этого коридора целой.

 - Отпусти ее.

 Этот голос молодая женщина узнала бы из тысячи, сотни тысяч других голосов.
 Но жгучая радость смешивалась в ней с не менее обжигающим страхом. Горилла гораздо крупнее и сильнее Монморанси, что может ученый-конструктор против него? Он и драться-то наверное не умеет. Странно, что Джонни не подумала об этом в тот момент, когда, что есть силы, звала Джорджа.
 - Я сказал, отпусти.
 Хорошо знакомый Джоанне голос сейчас словно был подернут изморозью. Джонни открыла глаза – и взглянула в ту сторону, откуда он доносился. Ее мучитель тоже повернул голову.
 Всего на расстоянии шести шагов, стоял, словно холодное мраморное изваяние, хозяин обсерватории.
 Ледяной, почти что цвета стали, взгляд сразу выдавал в этом утонченном, приятной внешности молодом человеке, железную силу воли и уверенность, несвойственную его возрасту. Немногие способны на такую жизнь, и такие поступки, какие совершал этот человек, почти юноша: и это было видно даже по выражению его лица.
 Джонни никогда еще не видела таких неумолимых в своей ледяной решимости мужчин.
 Прямо в лоб бандиту смотрело холодное дуло револьвера.
 Джоанна никогда бы не подумала, что Монморанси умеет стрелять и вообще знает, как правильно держать оружие.
 Едва увидев Джорджа – да еще и с оружием в руках, бандит тут же выхватил откуда-то нож, и вот уже острое лезвие впивается в шею молодой женщины.
 - Брось пушку, или я ее прикончу!
 Собирался ли пришелец перерезать ей горло, или же нет – но рука его дрогнула; по белой коже потекла капля крови.
 Монморанси никогда не приходилось стрелять в людей. Никогда не приходилось никого убивать; но он не раз попадал в ситуации, которые требовали немедленного принятия решения. Сейчас в его мозгу не вспыхнуло даже мысли о том, что этот агрессивный громила – тоже человек и возможно стоит поговорить с ним, дать ему шанс исправиться, уговорить опустить нож. Джордж был на 80% уверен в том, что разговоры не подействуют. А если и подействуют, то ничто не помешает ему потом закончить то, что он начал. До того, как дрогнула рука бандита, Монморанси еще колебался, и указательный палец хоть и лежал на спусковом крючке, хоть и был напряжен – но Джордж еще не был готов вот так, просто, выстрелить, хотя он прекрасно понимал: так надо. Только так, и никак иначе.
 Словно в замедленной съемке, Джордж видел, как стекает по шее Джоанны крупная капля крови. Если он прямо сейчас не нажмет на курок, она умрет; он никогда не сможет простить себе ее смерти. Да, он может промахнуться. Может ранить ее. Но выбора не было.
 Черты его лица болезненно исказились; плотно сжатые губы, резко обозначившаяся  складка на лбу – в этот момент на замену Монморанси словно пришел совершенно другой человек.
 Грянул выстрел.
 Джонни вздрогнула, как от удара хлыстом.
 Лезвие ножа соскользнуло с ее шеи; раздался звук падающего тела. Прямо  у ее ног лежал человек– с аккуратной дыркой во лбу.
 Расширившимися от ужаса глазами, Джонни взглянула на своего спасителя.
 Все-таки не каждый день тебе приставляют нож к горлу – и не каждый день под самым ухом свистят пули. И, тем не менее, она не впала в истерику, не залилась слезами - все это она сделает, если вообще сделает, потом, когда будет покончено со всеми пришельцами на территории научно-исследовательского центра.
 -  В кладовке тоже кто-то есть – прошептала Джонни, указывая на приоткрытую дверь.
 - С тобой все в порядке?
 - Да, да – успокоила Джорджа Джоанна, вытирая с нижней губы капли крови – Давай проверим кладовку. Там кто-то есть.
 - Оставайся здесь.

 Пальцы Монморанси крепко сжимали сталь револьвера; указательный палец едва касался спускового крючка – напряженный, сосредоточенный, Джордж  начал осторожно спускаться вниз по узкой, длинной лестнице. Удары сердца гулко отдавались в ушах. Он не успел пройти и половину пути, как услышал доносящийся из-за контейнеров с вином возглас:
 - Жак, это ты? Оставь  девчонку и спускайся! Здесь чертова куча выпивки! И что там за грохот у тебя?

 Еще пара шагов вниз по ступеням – и незваный гость сам, словно по мановению волшебной палочки, вышел на свет.
 Это был не старый еще мужчина, средних лет; коренастый – но не такой крупный, как его товарищ. Бандит еще не видел Монморанси. Не сделав и глотка вина, он уже был явно навеселе.
 В  обеих руках злоумышленник держал по бутылке и в данный момент собирался порадовать ценным открытием своего соучастника. Он медленно поднял голову –  взору Джорджа предстало простое,  не обремененное даже намеком на задумчивость, конопатое лицо. Широкая, добродушная улыбка бандита померкла, стоило лишь ему увидеть наставленный прямо себе в грудь пистолет. Аргумент был серьезнее некуда.
 Бандит застыл на месте.
 - Твоего товарища здесь нет – сухо проговорил Монморанси, спускаясь вниз и даже не собираясь убирать  оружие -  И я отправлю тебя к нему, если ты  окажется таким же несговорчивым.
 Не так то просто было прийти в себя после того, как ты только что застрелил человека. Сейчас Монморанси словно все еще был наверху, у двери кладовой – напряженный, готовый нажать на курок.
 Слова Джорджа доходили до  злоумышленника с опозданием. Но, когда это, наконец, случилось, он кивнул, красноречиво изображая готовность вступить в диалог.
 - Нет проблем, мужик. Только опусти пушку.
 - Я опущу, когда посчитаю нужным.  А сейчас давай присядем и побеседуем.
 - Как скажешь

 Рыжий мужчина пододвинул поближе один из ящиков – и уселся на него. Снизу вверх на Монморанси глядели два светло-голубых, с оттенком испуга во взгляде, глаза. Какое чудо может сотворить один единственный предмет – почище волшебной палочки превращает бандита в смирного малого, готового к диалогу.

 Джордж последовал примеру нового знакомого – и опустился на ближайший ящик, напротив злоумышленника.
 Этот мужчина был совсем не похож на своего соучастника – в его лице не было злости  и не было на нем того отпечатка, какой обычно свойственен бандитам. Скорее всего, это человек простых житейских радостей, и в обсерватории Монморанси ему, в общем, и нужно то ничего не было, кроме еды и выпивки. Джорджу вдруг явственно показалось, что он его уже где-то видел. Возможно, не стоило начинать диалог – и раз уж Монморанси убил одного, стоило убить и второго. Вряд ли конопатый бандит так просто спустит Джорджу с рук смерть своего товарища, если, конечно, у них были товарищеские отношения. Но даже если и нет – о каком-то взаимном доверии не могло идти и речи. Они оба будут подозревать друга друга в желании убить. Но все-таки у Джорджа было одно важное преимущество. Он строит звездолет.
 Монморанси решил рискнуть.

 - Ты и твой друг  без предупреждения вторглись на мою территорию – негромко начал он, не сводя с мужчины внимательного взгляда – Твой товарищ едва не убил мою женщину, ты – уже роешься в моем погребе.  Извини, но кажется одна из шести оставшихся в моем револьвере пуль – твоя. Если конечно ты не захочешь согласиться на мое деловое и без сомнения, щедрое предложение.

 Собеседник Джорджа всем своим видом выражал желание слушать дальше – и Монморанси продолжил.
 - Я  собираю звездолет, и мне нужна помощь. Я предлагаю тебе крышу над головой, еду и воду. Ты поможешь мне в строительстве – и в качестве платы за твое содействие я возьму тебя на корабль. Ты сможешь покинуть Землю вместе со мной. Все это я предлагаю тебе с одной оговоркой: ты внимательно меня слушаешь, делаешь то, что я говорю - и не делаешь того, чего я тебе делать не советую. Не трогаешь мою женщину, не воруешь припасы, не пытаешься меня убить. Даже если последнее тебе удастся, через два-три года ты все равно умрешь вместе с планетой. А ты, я вижу, любишь жизнь.
 Ну так что?
 Монморанси подался вперед, опершись локтями о собственные колени.
 Сейчас уже дуло пистолета не было направлено прямиком в собеседника Джорджа: оно смотрело куда-то в сторону.

 Незадачливый бандит, похоже, потерял дар речи. Не каждый  день можно получить подобное предложение, да еще и так – сходу, без моральной подготовки.

 Мужчина немного повременил; затем кивнул  – и протянул собеседнику руку.
 - Поль Ферье.
 - Джордж Монморанси
 Джордж не торопился пожимать широкую ручищу собеседника – и тот снова опустил ладонь на колено, в ожидании более подходящего момента.  Однако стоило лишь Ферье услышать имя своего нового знакомого, как он вновь оживился и уставился на Джорджа круглыми от изумления глазами. Монморанси подумал, что сейчас, наверное, последует что-то вроде «Дружище, сколько лет, сколько зим!», а потом ему придется уворачиваться от душащих объятий, которые вполне могут закончиться ножом в спину или еще какой-нибудь подлостью. Если бандит вздумает броситься ему на шею, Монморанси быстро напомнит забывшемуся мужчине, что к чему. Даже если бы они с этим человеком были знакомы со школьной скамьи – Джордж и в этом случае не торопился бы верить бывшему школьному товарищу.
 - Джордж Монморанси? А я, черт возьми, пытаюсь вспомнить, где я тебя видел!

 Монморанси прищурился; как будто пытался поймать ускользающее от него воспоминание – но все без толку. Джордж где-то видел это лицо, но где – сказать было невозможно. Указательный палец коснулся спускового крючка. Если этот мошенник и дальше будет играть комедию, придется нажать на курок. Дело могло принять опасный оборот.
 - Не помню - сухо ответствовал он

 - Пять лет  назад, завод «Космос». Мы вместе собрали двигатель на космический корабль. Ну? Неужели не помнишь?
 Джордж начал припоминать свою практику на заводе «Космос» - и цепь событий медленно, но верно, восстановилась. Он вспомнил один из поздних вечеров в своем кабинете; Джордж даже вспомнил чертеж, который он тогда разрабатывал. Было уже за полночь, когда  к нему ворвался  один из заводских рабочих. Монморанси тогда не без оснований побоялся, что этот сумасшедший разнесет его кабинет в щепки; мужчина был буквально вне себя от злости.
 - Откуда вас таких набирают? – заорал он прямо с порога, в три прыжка преодолел расстояние от двери до стола инженера-проектировщика  и швырнул едва ли ни в лицо Монморанси чертеж.
 - Откуда вы берете всю эту чушь! Это же невозможно собрать! Больная фантазия, а не чертеж!!
 Джорджу тогда стоило усилий успокоить разбушевавшегося трудягу. Сколько ругательств обрушилось на его голову – и не перечислить. Монморанси не стал объяснять, что лично он только второй день на предприятии, что это не его чертеж и, в общем, он понятия не имеет, что там и как должно работать, и уж тем более, проблемы одного из рабочих предприятия никак не касаются проектировщика.
 Вместо этого он отправился вместе с рабочим на производство – и за ночь они вместе собрали злополучную деталь.
 Впоследствии Ферье даже приходил извиняться перед Монморанси за свою несдержанность, но Джордж не успел выслушать его до конца,  потому что торопился на встречу  с начальством. А еще через год Монморанси окончил университет со степенью магистра – и его взяли работать в  самое крупное конструкторское бюро Парижа.  Иногда его чертежи поступали на завод «Космос» - но уже не так часто, как это было во время его практики.

 - Теперь припоминаю – лаконично ответствовал Джордж –  Как ты оказался здесь?
 Монморанси опустил револьвер, но пальцы еще крепко сжимали сталь оружия.
 - Мы с Жаком пришли сюда из Сент-Антуана. Ничего такого, просто искали заброшенные склады с едой и выпивкой.  Сам знаешь, сейчас с этим туго. Ну, вот и нашли.
 - И вас не остановило то, что ограда территории была под напряжением?
 Джордж недоверчиво нахмурился; трудно было заподозрить этого простоватого рабочего в изощренном злом умысле – но внешность бывает обманчива. Один единственный день, проведенный вместе на заводе «Космос» еще не являлся поводом для того, чтобы безоговорочно верить бандиту, который неизвестно что натворил бы, если бы его не застали на месте преступления.
 - Мы целый месяц наблюдали за территорией и не заметили никаких признаков присутствия людей  - Ферье пожал плечами – Бывало, видели лазерный луч, но решили, что он появляется автоматически, без участия человека, потому что появлялся он всегда в одно и то же время. Потом, когда пробрались сюда, заметили девчонку. Ну а дальше ты сам знаешь.

 - А как же вы сюда влезли?
 - Вырыли под оградой подкоп.
 - Я вижу, ты не очень то расстроен гибелью твоего товарища  - Монморанси резко сменил тему. Все еще хмурясь, он внимательно наблюдал за реакцией Поля Ферье – как долго тот будет молчать, как изменится – или не изменится, выражение лица, и что ответит незадачливый бандит, если вообще ответит.
 Ферье нахмурился.
 - Он мне не товарищ.
 Брови Монморанси приподнялись; он усмехнулся.
 - Понимаю. Теперь уже, конечно, не товарищ.
 Поль, доселе внимательно разглядывающий каменный пол, резко поднял взгляд – и столкнулся с иронично-прохладной синевой глаз Монморанси.
 - Нет, не понимаешь – ответил он, даже повысив голос – В наши времена трудно быть одному. Ты закрылся в своем….как ее…
 - В обсерватории – терпеливо подсказал Джордж
 - Да, в обсерватории, а мы слонялись среди развалин. Вдвоем спокойнее. Какая бы сволочь не попалась – но эта сволочь тот же человек. Со всеми можно договориться. А сейчас людей, сам видишь, днем с огнем не сыщешь, все перемерли. Хоть кого встретить – уже удача.
   Ферье вздохнул и продолжил:
 - Ну а что ты его застрелил, так он сам виноват. Говорил я ему, не трогай девчонку – добром не кончится.
 - Вряд ли он разделял твои миротворческие взгляды – произнес Монморанси, который, кажется, уже склонялся к тому, что стоит поверить новому (вернее,старому) знакомому – Если ты говоришь правду, то я думаю, что мы сработаемся.
 Поль положил ладонь на грудь.
 -  Не сомневаюсь. Когда я смогу взглянуть на чертежи и сам корабль?




                X

    Можно дружить с человеком всю свою жизнь, и все равно не знать о нем самого главного: можно ли пойти с ним в горы или нет. Выдержит ли он холод, голод и лишения, сможет ли остаться при этом человеком и твоим другом, или же в самый ответственный момент забудет обо всем – и предаст. Если смотреть с такой точки зрения – то не иметь друзей, это очень хорошо потому, что они никогда тебя не разочаруют, не предадут и не заставят думать о себе лучше, чем они на самом деле есть. Надеяться и рассчитывать будет не на кого – и тогда, возможно, ты справишься со всем в одиночку.
     Если в твоей жизни все гладко и потрясений не предвидится – можно собрать вокруг себя хоть целую уйму знакомых, половину из которых ты будешь считать друзьями. Но в случае Джорджа Монморанси, который вот уже четыре с половиной года находился в условиях, мягко говоря, экстремальных – лучше бы ему было остаться со всеми своими проблемами наедине, потому что появление в обсерватории каждого нового человека еще более обостряло и без того непростое положение.
 Думать, что новоявленный помощник сразу же втянется в работу и станет трудиться во имя спасения от неминуемой гибели, было бы крайне наивно.  Монморанси  понимал это в тот момент, когда сидел в кладовой напротив Поля Ферье, с револьвером в руках. С почившим товарищем бандита все было предельно ясно с самых первых минут: он агрессивен, опасен и открыто угрожает жизни обитателей научно-исследовательского центра. Монморанси просто не мог не выстрелить. Не мог оставить этого человека в живых. Потому что он точно знал, что этим поставит под угрозу успех всего предприятия.
 С Полем все обстояло немного иначе, однако его появление доставило Джорджу немало неудобств. И без того напряженный до предела, мучающийся бессонницей, Монморанси и вовсе перестал спокойно спать: то и дело он прислушивался к зданию жилого блока, словно к живому организму, настораживаясь от каждого мало-мальски подозрительного шороха. То и дело думал, что совершил ошибку, оставив Ферье в живых. Однако, убить этого рабочего Монморанси не смог бы, даже если бы хотел: он просто так не мог и все.
 Единожды опустив револьвер, единожды отказавшись от намерения стрелять, Джордж не мог уже всерьез вернуться к мысли, то и дело стучащей в висках: Ферье все испортит - рано или поздно, но испортит.
 По мере того, как шло время – и ничего криминального не происходило под овальными куполами обсерватории, по мере того, как шла работа – Джордж постепенно успокаивался,  ближе присматриваясь к новому помощнику, и, в конце концов, снова стал засыпать на рассвете – так же, как и до встречи с бывшим заводским рабочим. Но где-то глубоко внутри он все равно оставался настороже, тем более что на то у Монморанси были свои причины. Нет, Поль не предпринимал попыток кого-то отравить или зарезать, не воровал у Джорджа ключей от мастерской,  (хотя иногда он взламывал замок кладовки и уединялся там с выпивкой), не трогал Джонни -  потому что уж чего-чего, а спасти собственную жизнь он хотел – и даже очень сильно. По крайней мере, на словах это было так. Смущало другое.

      С тех пор, как Поль стал новым, полноправным членом небольшой команды, работа, вроде бы должна была пойти быстрее – но не пошла.
 Даже напротив – Джордж видел, что процесс строительства звездолета замедлился.  Сначала молодой конструктор решил, что ему так просто кажется – но потом стало совершенно ясно, что он тратит больше времени на разговоры с Полем, а не на звездолет, и что даже от маленькой слабой женщины толку выходит больше, чем от Ферье. 
 Как так выходило?
 Монморанси долгое время мечтал о помощнике; не просто о роботе, который возьмет на себя часть тяжелого физического труда – а о живом человеке, который сможет внести свой вклад в общее дело.  Сначала появилась Джонни. Джордж долгое время не рассматривал ее как возможного  соратника –  и даже после того, как они, наконец, нашли общий язык и перестали ссориться, Монморанси все еще хотел видеть рядом с собой мужчину; друга, который в полной мере разделил бы всю тяжесть ответственности за строительство звездолета. Джонни, которая теперь ходила за Монморанси хвостом, все таки не могла поднимать тяжести, не знала специфику работы, ее нельзя было использовать как чернорабочего и, наконец, она понятия не имела о том, как в сущности устроен звездолет.  Монморанси щадил молодую женщину, не обременяя ее серьезными поручениями – и, так же как и раньше, почти все делал сам.  Однако он видел, что Джоанна и правда старается оказать ему посильную помощь. Уже через пару месяцев совместных трудов, молодая женщина едва ли не по выражению его лица понимала, какой инструмент нужен Джорджу, какой ему принести чертеж – или может вообще стоит устроить перерыв на четверть часа и сбегать в кладовку за едой? Это согревало конструктора, придавало ему новые силы и не раз вызывало на лице Монморанси улыбку.
 И вот, в их обществе появляется третий; Поль Ферье.
 Казалось бы – человек рабочий, с немалым опытом, знакомый с чертежами: работа должна была пойти в два раза быстрее и уже через четыре месяца корабль мог бы быть готов ко взлету.
 Мог бы, если бы рабочего не так привлекала выпивка, которой, увы, в кладовой было предостаточно. Джордж тратил уйму времени на то, чтобы разъяснить Ферье суть работы, потом – проследить, правильно ли Поль его понял. Иногда оказывалось, что неправильно. Вернее, понять то вроде бы понял – но все равно все делал не так. Часто Джорджу приходилось самому исправлять ошибки, допущенные Ферье и то, что Монморанси мог бы сделать за день один, они вдвоем делали два дня. Малейшие затруднения в работе выводили вспыльчивого сотрудника из себя – и Монморанси приходилось терять лишние минуты, а то и часы, чтобы втолковать ему суть проблемы: все, что требуется от Ферье – это терпение, готовность работать ну и, наконец, хотя бы просто желание спасти собственную жизнь. Поль кивал – и все начиналось сначала.
 Через месяц работы с  этим человеком Джордж начал уставать – а через три месяца – раздражаться и даже терять  свое обычно железное самообладание.
 Вернуть душевное равновесие помогала Джонни; после того, как на территории научно-исследовательского центра появился третий, она жалась к Монморанси, словно бездомная потерянная кошка – к вновь обретенному хозяину. Как ни странно, это не раздражало Джорджа, превыше всего ставящего неприкосновенность своего личного пространства, а напротив, было ему приятно.
 Монморанси жаловался ей на «помощника»  и признавался, что не может понять: Ферье правда так глуп  или он просто-напросто издевается?
 Джонни со своей стороны была все так же внимательна к конструктору, охотно выслушивала его – и в тайне даже радовалась тому, что новоявленный рабочий не может составить ей конкуренцию, и как бы хорошо он не знал свою работу, Джонни все равно нужнее и полезнее, чем этот бандит с большой дороги. А значит, Монморанси будет все время проводить с ней, делиться своими мыслями с ней и именно ей достанутся все его похвалы и улыбки. В Джоанне говорила женская ревность; молодая женщина изо всех сил стыдила себя за это темное чувство – но все равно, она бы с большой радостью выжила из обсерватории этого Ферье, если бы только это было возможно так устроить, чтобы Монморанси не заподозрил ее в желании избавиться от Поля.
 Едва поняв, что Поль любит выпить – и любит это слишком уж сильно, Джордж сменил в кладовой замок с обычного на более усовершенствованную конструкцию; каким бы хорошим взломщиком не был рабочий, здесь ему не помогла бы никакая отмычка. Джонни тоже запомнила об этой слабости Ферье – в свою очередь, ей было очень интересно узнать, как на самом деле Поль относится ко всему происходящему. Почему он невнимателен к своим обязанностям, и почему так стремится в кладовку, к выпивке. Не замышляет ли чего этот человек против Монморанси, который всеми силами препятствует Полю в его стремлении опустошить все винные запасы? И что будет, если просто отдать Ферье ключи от кладовки – неужели он тут же напьется до беспамятства?

     Как-то раз, на рассвете, молодая женщина задержалась в мастерской чуть дольше обычного – дескать, нужно разложить по папкам чертежи и навести кое-какой порядок; порядок, и правда, не помешал бы – а потому Джордж Монморанси не заметил ничего необычного в поведении Джоанны и со спокойным сердцем отправился в жилой блок.  Ферье предложил ей свою помощь – и молодая женщина не стала отказываться.
   Джоанна никогда не чувствовала себя уютно наедине с Полем; с ним она не была и вполовину так же открыта, как с Монморанси, зато – намного более разговорчива.
 - Спасибо, что предложил помощь – сказала она сразу же, как только Джордж ушел – Вместе мы на раз-два управимся! Я займусь чертежами, а ты давай разложи по местам инструменты.
 Весело улыбнувшись рыжему рабочему, Джонни уселась за стол, расположенный почти в самом углу  помещения – и принялась за работу, то и дело кидая не Ферье (пока он не видит)  смеющиеся взгляды. На какое-то время огромное пространство мастерской погрузилось в тишину. Только слышно было, как звенят инструменты, которые Поль раскладывал по местам.
- Скорее бы уже закончить и улететь отсюда - подал, наконец, голос помощник Джорджа - Сил уже никаких нет.
- Мы все этого хотим - мягко ответила Джоанна, останавливая на фигуре мужчины взгляд. Ферье сидел на корточках, в пол оборота к ней, но Джонни хорошо видела, что ее собеседник хмурится. - И улетим, если хорошо поработаем.
- А мы что, плохо работаем? - рыжеволосый усмехнулся, продолжая разбирать инструменты.
Вопрос был скорее риторический - как на него нужно отвечать, Джонни не знала. Если судить о конкретно их с Полем работе относительно всего того, что делает Монморанси - то да, они работают очень и очень плохо. Единственное, что они должны делать - стараться работать лучше, а единственное, о чем должны думать - как сделать сегодня больше, нежели они сделали вчера. Но уж никак не садиться на шею их общему благодетелю, считая поданную ему гайку или инструмент высочайшей важности действием.
Джонни пожала плечами.
- Да нет, нормально работаем.
Она уткнулась в чертежи; до того, как люди покинули планету Земля, Джонни училась в школе - и едва успела окончить ее до того, как началась всеобщая паника. Совсем недавно ей исполнилось двадцать два года - молодая женщина уже давно не задумывалась, кем она хочет стать и чем намерена заниматься в жизни, потому что этой самой жизни она для себя никогда не видела. И лишь сейчас, вглядываясь в чертежи Монморанси, вдыхая запах металла, подавая Джорджу инструменты и стараясь вникнуть в процесс сборки детали, Джонни начинала думать о будущем. О том, чем она будет в этом самом будущем заниматься. И скорее всего ее место рядом с огромными, недостроенными звездолетами. Джоанне нравилось проводить время в мастерской вместе с Монморанси, нравилось думать о работе, нравилось задавать Джорджу вопросы и получать от него ответы. У них появлялось больше тем для разговора - и это было здорово. Жизнь обретала новый смысл, загоралась новыми огнями, окрашивалась в живые, яркие цвета. Джонни росла. Она тянулась к Монморанси, как цветок - к ласковому дарящему жизнь светилу. Как будто целый новый мир открылся перед ней. И она ни в коем случае не желала, чтобы двери в этот мир снова захлопнулись.

 - Слушай, может, когда закончим, пойдем, тяпнем немного? – предложил Поль, неторопливо раскладывая по ящикам  инструменты – Как думаешь?

 Взгляд черных глаз молодой женщины, до этого сосредоточенный на папке с чертежами, мигом перескочил с бумаг на простоватое лицо Ферье. Скрывать эмоции под маской равнодушия смысла не было: Джонни усмехнулась, словно собираясь спросить Поля, не сошел ли он с ума предлагать ей такое – ведь Монморанси строго настрого запретил рабочему приближаться к спиртному, а она, Джонни, как хранитель кладовки – просто не может его туда пустить, ведь тогда она навлечет на себя справедливый гнев конструктора. Однако, усмешка исчезла так же быстро, как и появилась – словно Джоанна и сама была бы не прочь «тяпнуть», но…
 Она огляделась, как будто проверяя, не подслушивает ли их Джордж – хотя и ежу было ясно, что не подслушивает.
 - Слушай, я бы с радостью – она даже приложила руку к груди, ярко демонстрируя Ферье, что понимает его как никто – Но сам знаешь - Монморанси…
 - Да не пошел бы он? – в обычно добродушном тоне Ферье проскользнуло раздражение – Что мы, роботы, вкалывать целыми ночами. Даже машинам, и тем нужно топливо, черт меня дери.
 Джонни даже поднялась со своего стула и, округлив ярко блестящие глаза, с готовностью закивала, не веря своим ушам:  помощник раскрывался во всей своей красе.Не нужно было даже усилий для этого прикладывать - Ферье высказывал свои мысли, совершенно не думая о том, что может быть не прав. Вот и здравствуйте, я ваша тетя. Вот и пригрел Джордж Монморанси змею – Джоанна никогда бы не позволила себе фразы «да не пошел бы он» в отношении конструктора; это было для нее как кощунство что ли.
 - Я с тобой конечно согласна – вполголоса отвечала Джоанна, провоцируя Ферье на то, чтобы он поближе подошел к ней – Но все-таки не стоит совершать такой поступок втихаря. Я уверена, что если мы прямо попросим у нашего босса разрешения, он до нас снизойдет.
Шпилька попала в цель. Кажется.
 - Попросить разрешения? Да, черт возьми, кто он такой, чтобы нам у него спрашивать разрешения? – Ферье, казалось, готов был взорваться, и если бы Джонни хотела уладить взрыв, а не спровоцировать его, она бы нашла нужные слова и даже поговорила бы насчет Поля с самим Джорджем; но, сколько мусорное ведро не утрамбовывай, выносить его все равно придется. Пусть Монморанси увидит, что представляет из себя его новый помощник; странно было, что он не понял этого до сих пор: нет, он предпочитал тратить время на Ферье, биться как рыба об лед, объяснять, вдохновлять, оберегать (разве просто из вредности он сменил замки в кладовке?)  - и взамен никакой благодарности. Или даже толики понимания.
 Джонни приподняла брови. Ей стоило некоторых трудов сохранить на своих губах улыбку – но она справилась блестяще, и сейчас на Ферье смотрела полностью разделяющая его точку зрения, но просто более сдержанная, женщина.
 - Ну хотя бы потому, что он нас приютил – осторожно произнесла она; словно сапер, призванный отыскать все мины в широком поле, она отыскивала слабые стороны в характере Поля, а он похоже этого совсем не чувствовал – Мы ему обязаны, разве нет?
 - Ну, знаешь – Ферье на секунду задумался – Мы ведь с ним работаем. Он должен нас уважать и считаться с нашими желаниями. Вот ты, например – бегаешь за ним как собачка, а он на тебя даже не взглянет. Приятно?
   Джонни поджала губы. Прием-то запрещенный. И что значит «бегаешь как собачка»? Она помогает! И видит Бог, гордится этим. Да и даже если Поль прав насчет отношения Джорджа к ней - то речь все равно идет совсем о другом. К чему обсуждать личные отношения, если разговор о работе.
 - Нет – ответила Джонни, уже мысленно выпрашивая у Монморанси прощения за весь этот спектакль, которого он не видел – Не очень.
 Она снова перевела взгляд на чертежи; короткий диалог с Полем превзошел все ее ожидания. Похоже, Ферье быстро забыл о том дне, когда он влез на территорию научно-исследовательского центра, влез как бандит; забыл, как промышлял воровством, как шлялся по выжженной пустыне в компании своего идиота-дружка и уж наверняка был у более крупного и агрессивного бандита на посылках. Джонни силилась понять Поля изо всех сил – и у нее не получалось, тогда как все поступки Монморанси она понимала превосходно.
 Молодая женщина заправила за ухо прядь длинных волос; черные, красивые брови вразлет, чуть сдвинулись к переносице.
 - Я не могу пустить тебя в кладовую. Правила существуют для всех без исключения – вкрадчиво-мягкий тон сменился на сухой, не содержащий в себе почти никаких эмоций – Мне жаль.
 Ферье самодовольно усмехнулся и, подойдя к столу, оперся о его поверхность широкими ладонями; мужчина подался всем корпусом вперед. Видимо, решил, что всерьез задел ее своим сравнением Джонни  с собачкой.
 -Обиделась –  произнес он, широко улыбаясь молодой женщине - Правда-матка глаза режет. А зря.

   Джонни вздохнула и поняла на Ферье притворно-уставший взгляд. Так и хотелось сказать ему в ответ: "Ну и дурак же ты, Поль".
И зря ему казалось, что их разговор больше никто не слышит; это было не так. Огромный веретенообразный звездолет, занимающий собой почти все пространство склада – все видел и все слышал. Почти за пол года работы (4 месяца она провела с одним Монморанси и 3 – уже с Ферье) Джонни  успела искренне полюбить эту железную махину. Звездолет прочно ассоциировался у нее с Джорджем – и сейчас казалось, что сам Монморанси стоит здесь, неподалеку от них; стоит, в своем длинном, до колен, «докторском» халате и слушает все, что говорят Джонни и Поль. Интересно, решился бы Ферье сказать тоже самое, что он только что сказал Джоанне - самому Монморанси, в лицо?

 Бедный Джордж.
 Джонни ей богу, больше нечего было сказать Ферье.
 Она поднялась со стула.
 - Приятных тебе снов, Поль.

 Молодая женщина словно  невзначай задела рыжего рабочего бедром; с едва слышным звоном приземлились на пол выскользнувшие из неглубокого кармана, ключи.
   Этот звон резанул Джоанне слух, причиняя почти физическую боль. Она даже слегка поморщилась – но не остановилась, и твердой походкой прошла к выходу, оставляя Ферье наедине с его мыслями и желаниями. Возможно, она поступает подло. Возможно, Монморанси не одобрил бы ее поступка и даже более - не простил бы его ей. Ведь для него превыше всего стоял мир под куполами обсерватории, совместная работа и наконец - спасение всех трех жизней. А может, и не трех - ведь он продолжал передавать сигналы в приемник. Что сделает Ферье с ключами, которые обронила Джонни? Лучше бы он вернул их ей завтра вечером - и все бы обошлось. Если же он отправится в кладовку.... То тогда рано или поздно, Джордж узнает, кто помог Полю добраться до винных запасов.И Джонни будет несдобровать. Однако, тогда станет совершенно ясно - работать с Полем и дальше бесполезно и бессмысленно. Его стоит отстранить от работы - и если Монморанси не понимает этого сам, Джонни ему в этом поможет - даже если под угрозу встанет хорошее отношение конструктора к ней. Она просто хочет оградить Монморанси от пагубного влияния этого рабочего на процесс сборки звездолета. Это было все равно что вскрыть болезненный и опасный гнойник до того, как он станет причиной заражения крови. Да, она поступила не лучшим образом. Возможно, это было неправильно. Но дело было сделано - и Джонни готова была нести за свой поступок ответственность.



       Монморанси проснулся еще до захода солнца; его разбудил грохот, доносящийся с первого этажа. Вскочив с постели, Джордж наскоро оделся, схватил револьвер – и как мог быстро, спустился на первый этаж. Он сразу заметил зажженный в кладовке свет. До слуха молодого конструктора долетели обрывки какой-то пьяной песенки; нахмурившись, Джордж убрал револьвер обратно в кобуру, и уверенной походкой приблизился ко входу в кладовку. Картина, представшая его вниманию, воистину была достойна выставки.
 На полу, в луже вина, среди опрокинутых ящиков и битого стекла, сидел Поль Ферье.  Он был похож скорее на какое-то безумное нечто, нежели на разумное существо.  Обычно ясный, хоть и глуповатый взгляд, заволокло туманом, к лицу прилила кровь, на  губах застыла странная улыбка.
 - О. Мон…Монмор…ром – выговорить фамилию Монморанси оказалось так сложно, что рабочий раздосадовано сплюнул на пол, махнув рукой;
 - Жорж! – наконец нашелся незадачливый пьянчуга, роняя голову на грудь и вновь с трудом поднимая ее – Спускайся, дружище, давай выпьем
 Мужчина попытался подняться с пола – но вновь плюхнулся в  розовую лужу. Джордж застыл на первой ступеньке – и спускаться пока не торопился.  Он глядел на Ферье во все глаза и не мог найти подходящих слов для того, чтобы ответить Полю подобающим случаю образом.
 - Джордж? -  до его слуха долетел голос Джонни, и вот уже он чувствует пальцы молодой женщины на своем плече – Что слу.. – она проследила за взглядом Монморанси и осеклась - чилось? – с трудом договорила Джонни, уже и без того понимая происходящее. В груди у молодой женщины разливался холодок. Чертов Поль. Не мог потерпеть, не мог справиться со своим желанием "тяпнуть"?
 Джоанне стало невероятно стыдно перед Монморанси за оставленные в мастерской ключи; она собралась было вновь открыть рот, чтобы во всем признаться Джорджу – сказать, что это она виновата, а Ферье просто жертва ее злой забавы. Раз уж Поль попался на ее удочку - лучше будет, если Джоанна признается во всем сама. Как говорится, чистосердечное признание облегчает наказание - Но Монморанси знаком остановил ее – и Джонни послушно замолчала.
 - Как ты сюда попал? – холодно осведомился конструктор, медленно спускаясь по ступеням вниз – Досада и удивление сейчас уступали место выражению брезгливого презрения в глазах Джорджа
 Ферье икнул.
 - Жорж, ты что, обиделся? – невинно осведомился он, словно малолетний карапуз – у рассерженного старшего брата – Не обижайся, дружище
 - Как ты сюда попал?  – Монморанси готов был повторять свой вопрос до тех пор, пока не услышит на него ответ – Отвечай!
 Он приблизился к растекшейся на полу луже вина. Поль протянул вперед руку, словно упрашивая Монморанси помочь ему подняться, но Джордж демонстративно сцепил пальцы за спиной в замок - Не ты один у нас великий констр…контс…конструктор – Ферье едва ворочал языком; но это не мешало ему нагло улыбаться  собеседнику – Думаешь, один такой умный? Расслабься, Жорж и давай выпьем, будь мужиком, черт возьми!
 - Что? – Джордж, казалось, готов был просверлить Поля взглядом насквозь. В голосе конструктора послышалось изумление – Ты изготовил ключи для этого замка?
 - Я еще не то могу изг… - рабочий икнул – отовить
 Прищуренный, затуманенный пьяной дымкой взгляд, буквально привел Монморанси в бешенство.
 - Значит, пока я вожусь с тобой как с малым ребенком – процедил Джордж, медленно повышая голос – Пока я пытаюсь вдолбить тебе, как надо работать, пока я пытаюсь спасти твою жалкую жизнь, ты думаешь, как пробраться к выпивке? Это тебя больше всего беспокоит? – почти кричал Монморанси, и злость все вернее овладевала чертами его лица. Сжав тонкие губы, сверкая взглядом, словно Зевс-громовержец, Джордж протянул вперед руку, ладонью вверх.
 - Ключ – прошипел он, ненадолго понижая голос. Ферье медлил, чем взбесил Монморанси еще сильнее
 – Ключ, мне, сюда, быстро! – проорал конструктор, чувствуя, что сейчас он просто потеряет над собой контроль. Цвет лица Джорджа почти сравнялся с мелом, губы посинели, а руки так и чесались хорошенько врезать забывшемуся рабочему по физиономии.
 - Да не кипятись ты – Ферье похоже, совершенно не испугался праведного гнева Джорджа, но уговоры все таки подействовали, и Поль положил в протянутую руку Монморанси ключ – Я еще сделаю, я ведь не жадный.

 Быстро спрятав ключ в карман, Джордж шагнул в лужу вина и, нагнувшись, крепко ухватил Ферье за грудки. Поднять рабочего на ноги оказалось нелегко – тем более что он не особенно хотел вставать и повис на руках Монморанси, словно безвольный мешок с картошкой.
 - Ах, вот как – с тихой угрозой в голосе проговорил Джордж – Ты даже не раскаиваешься?
 - В чем? – удивился Ферье – В том, что я нормальный мужик, в отличие от тебя? Люблю девчонок и выпивку? Тебе давно пора расслабиться, Жорж!
 - Зачем это интересно? – Джордж всерьез удивлялся тому, что он до сих пор еще ведет с Ферье диалог, и этот «помощник» еще не лежит без сознания на полу –  Может быть за тем, чтобы превратиться в такое же животное?  Или тебе нравится вызывать к себе отвращение? На тебя противно смотреть
 Монморанси отпустил Поля и отступил на шаг назад. Ферье пошатывался – и в любой момент снова готов был сползти на пол.
 - Я давно уже заслужил право на новую жизнь! – прокричал он вдруг, видимо уязвленный словами собеседника – Я всю жизнь пахал, всю жизнь собирал чертовы звездолеты! И меня даже не взяли на корабль! Чертовы ублюдки! Они должны были меня взять – и выплачивать мне дополнительное пособие за выслугу лет! А я – я больше никому и ничего не должен! И черт возьми, я имею полное право расслабиться и выпить!

 Ферье тяжело дышал и от избытка чувств даже прослезился.

 - Если ты «пахал» всю свою жизнь так же, как у меня в мастерской, то тогда я прекрасно понимаю твое начальство – холодно отвечал Джордж, справившись с первой волной злости – Никто и ничего тебе не должен: должен только ты сам и только самому себе. В данном случае ты должен спасти собственную жизнь – а ты тратишь свой талант на то, чтобы добраться до выпивки. Тебе не жалко потраченного времени? Если тебе нравится быть животным – будь. Но я верю, что человек – это не просто мешок с костями. Возможно, когда-нибудь люди узнают, на что на самом деле способны – а все, что могу делать я, это каждый день стараться стать чем-то большим, чем то, что я есть сейчас.

 - Тебе хорошо рассуждать – Ферье либо вообще не слушал Джорджа, либо слушал его вполуха – Ты конструктор, с образованием, умник!  Ты молодой, у тебя впереди вся жизнь – а мне, может быть, не нужна жизнь среди людей, которые бросают рабочих на произвол судьбы!

 Это уже походило на истерику. Монморанси поморщился.

 - Я уверен, что любой из еще оставшихся в живых мечтал бы оказаться на твоем месте – процедил Джордж – У тебя есть крыша над головой, еда, вода и возможность заслужить право на жизнь и право называться человеком. А ты ведешь себя, как истеричная баба.

 - Имею право! – рявкнул Ферье в ответ, и потянулся за новой бутылкой – Поживи с мое, а я посмотрю, как ты заговоришь, мальчишка!

 Монморанси уже развернулся, было, к Полю спиной, но, поняв, что его слова не достигли цели, крутанулся на месте – и наотмашь ударил рабочего по лицу.
 Ферье не устоял бы на ногах, даже если бы его просто слегка толкнули – сейчас же он рухнул на пол как подкошенный, всем весом своего тела.
 - Может, хоть так до тебя дойдет – прокомментировал свой поступок Джордж. Он мельком взглянул на Джоанну; за все время разборки молодая женщина не проронила ни слова – она лишь со страхом наблюдала за развитием событий и гадала, чем это все закончится.
 Как же ей повезло, что не она оказалась виновной в поступке Ферье!
 Но стоило только Монморанси ударить трудягу, как Джоанна тихо вскрикнула и поднесла руку к губам. Не хватало еще, чтобы эти двое подрались.
 Но масштабной драки с битьем новых бутылок о головы друг друга не получилось. Поль уже храпел на полу, даже не заметив пореза на руке. Рану, конечно, стоило перевязать.
 - Принеси аптечку – коротко обратился Монморанси к молодой женщине, и присел рядом с рабочим на корточки. Спит, как младенец. А завтра наверняка будет говорить, что не помнит ничего из того, что было. Может быть, и правда не вспомнит, а может – просто солжет, чтобы не стать заложником очередного серьезного разговора.
 Кровь смешивалась с вином; впервые за долгое время Джордж не был уверен в том, что поступил правильно.
 Но если бы ему представилась возможность вернуть назад тот день, когда Поль попал к нему в обсерваторию, Монморанси все равно не смог бы пустить этому добродушному, но безнадежно слабому человеку пулю в лоб. Виноват ли Поль в своей слабости? Наверное, нет.  Но если так пойдет и дальше, то он может погубить и Джорджа, и Джонни, и себя.
 Впервые в жизни у Джорджа появилось ощущение, что он запутался.
 - Я не знаю, что делать – произнес он вслух
 - Ты о нем?
 Монморанси вздрогнул – и оглянулся; он не заметил, что Джоанна уже вернулась назад, с аптечкой и теперь стоит прямо над ним.
 - Да, о нем – скрывать свои мысли смысла не было – Прогнать его я не могу. Это все равно, что убить. Но ладно бы, если бы я просто не видел от него никакой помощи – так ведь дело в том, что он мешает мне работать. Оставить все как есть? Он просто сопьется, а я не могу взять на корабль психически неуравновешенного человека.

 Джонни опустилась рядом с конструктором на корточки и, открыв аптечку,  принялась перевязывать руку Ферье.

 - Ты не обязан нести ответственность за его поведение – мягко произнесла она – Ты дал ему все, о чем только может мечтать человек в его положении. Ты можешь подвести измученного жаждой осла к водопою, но не заставишь его пить. Знаешь эту пословицу?

 Джордж усмехнулся; в его чертах застыло выражение задумчивости, как будто только что он сделал для себя совершенно новое открытие.

 - Знаешь, а ведь когда я мечтал о новых людях в моей мастерской, я представлял, что это будут люди, похожие на тех, с кем я работал. Глупо было надеяться, что судьба сделает такой подарок. Но я совсем не думал о том, что все может выйти вот так. Хотя это было очевидно с самого начала. Я не могу заставить его работать, не могу его прогнать – единственное, что можно сделать, это не пускать его к звездолету.


 Слушая Джорджа, Джонни вспомнила вдруг того пожилого мужчину, благодаря которому она заполучила приемник  и благодаря которому познакомилась с Монморанси.
 Она была уверена, что этот человек не заслужил смерть на раскаленном асфальте Парижа. Хотя, говорят, что ничего не случается просто так. Причина и следствие всегда связаны между собой, даже когда кажется, что это просто цепь случайных событий.
 В мозаику, которую Джонни мысленно складывала, не вписывался только Поль. Зачем же тогда он появился в обсерватории; не затем ли, чтобы погубить все труды Монморанси? Или может быть затем, чтобы они с Джонни сильнее сплотились?


 - Я ведь тоже не похожа на твоих коллег – молодая женщина грустно усмехнулась, перевязывая руку Ферье бинтом - Но ты заставил меня поверить, что все возможно, если этого сильно хотеть. И рядом с тобой я становлюсь лучше.
 Она знала, что Монморанси сейчас смотрит на нее, но взгляд самой Джоанны был опущен: она занята перевязкой.
 - Ты очень хорошо сказал – про то, что нужно каждый день стараться стать чем-то большим чем то, кто ты есть сейчас. И знаешь….
 Джонни завязала на руке Поля аккуратный бантик.
 - Кажется, сегодня я поняла, в чем смысл жизни. И я уверена, что у нас с тобой все получится. Не надо обвинять себя.  Ты делаешь все, что можешь, и даже больше.

 Она мягко улыбнулась и повернулась к Монморанси лицом.
 - Я должна снова попросить у тебя прощения
 -  За что?
 Пальцы  конструктора коснулись ее руки. Джонни прерывисто вздохнула. Нет, она не может что-либо скрывать от этого мужчины. У него есть ключи от всех замков ее сердца.
 - Накануне я оставила ключи от кладовой в твоей мастерской. Я сделала это специально. Чтобы он… - Джонни бросила короткий взгляд на Ферье – Сорвался. Я не думала, к чему это может привести. Это была просто злая выходка испорченной девчонки.

 Молодая женщина взглянула в лицо Джорджа, стараясь отыскать в его чертах признаки раздражения или злости. Но пока в глазах Монморанси было только удивление; он не мог так, сразу, понять ее мотивов.
Да, без сомнения такой поступок нельзя было назвать "хорошим", но...сейчас Джорджу хватало и того, что причиной поведения Поля стала отнюдь не "злая выходка испорченной девчонки".

 - А могу я узнать, зачем ты это сделала? Я не думаю, что это была просто выходка. У тебя была причина. Какая?

 Неужели она ему сейчас это скажет? Да ладно;  Джонни было стыдно признаваться Монморанси, что она, похоже, влюбилась в него – и наверное, именно поэтому так его слушается, именно поэтому безукоризненно выполняет все его распоряжения. Она впитывает в себя его слова, его мысли – словно губка. Все это не просто так.
 Вот только она прекрасно понимала, что сейчас не время и не место для романов – она должна помогать Джорджу работать, а не отвлекать его своим сентиментальным бредом.
 Ему с лихвой хватает Поля, который выматывает ему нервы получше, чем любой апокалипсис.

 - Я боялась, что стану обузой, если он будет  помогать тебе так, как ты того хочешь – все-таки начала Джонни -  Ведь я ничего толком не умею. И тогда….. у меня больше не будет возможности быть рядом с тобой. Боялась, что ты все время будешь проводить с ним, что вы станете лучшими друзьями. И я окажусь не нужна. Но я ни в коем случае не хотела и не хочу огорчать тебя. Я была бы и правда рада, если бы Поль одумался. Ты заботишься о том, чтобы спасти наши жизни, а я никак не могу избавиться от чувств, за которые мне стыдно.

Левая бровь Монморанси дрогнула. Он вздохнул - словно сокрушаясь о том, что никто - и даже Джонни, не понимают его и считают кем угодно, но только не тем, кем он на самом деле является. Почему же они все думают, что чувство долга и преданность своему делу автоматически делают Монморанси бесчеловечным, бездушным роботом, знающим все о металлических конструкциях и ничего - о человеческом сердце? Откуда берутся все эти ярлыки, стереотипы, кто их выдумывает? "Рабочий" - стало быть, необразованный тупица. "Ученый" - помешанный на собственной работе сумасшедший, который не нуждается в друзьях, в семье и вообще в присутствии рядом людей. "Музыкант"- стало быть, высоко духовный, тонко чувствующий человек - хотя музыканты те еще самодуры, эгоисты, отлично читающие с листа, но не исполненные ничем похожим на высокие, связанные с музыкой, чувства. Просто технари, те же самые рабочие. Какая разница, с чем работать - с нотами, или с металлом. Вот только первые блистают на сцене, пожиная лавры, а последние никому не известны. Как же жестоко можно ошибиться, составляя о человеке мнение по его профессии!
Всем сейчас приходится тяжело. И Джорджу ничуть не легче, чем Ферье или Джоанне.

 - Не говори так – Монморанси сжал тонкие пальцы молодой женщины; по спине Джоанны пробежала волна мурашек. Лучше бы он до нее не дотрагивался, иначе она рискует не расслышать его слов – Джонни. Не нужно думать, что я  робот, способный только работать день и ночь. Я такой же живой человек, как и ты, как и Ферье. У меня тоже свои тараканы в голове и конечно, я не считаю чужие чувства не достойными внимания. И ты не должна так считать. Просто пока мы еще на Земле, я не могу отвечать на них так, как они этого заслуживают. Но не потому, что не хочу ответить. Я хочу, чтобы у всего этого было будущее, понимаешь?

 Молодая женщина осторожно подалась вперед и, обняв Монморанси, опустила голову ему на плечо. Она не понимала, как можно не чувствовать себя рядом с ним в безопасности, как можно не хотеть помочь, как можно предпочесть своему единственному шансу на спасение бутылку вина. Как нужно мыслить? Но возможно, Ферье и правда просто неспособен взглянуть дальше кладовки и ему не помогут никакие очки.
 - Да – негромко ответила она – Я тоже этого хочу.
 Это было удивительно. Вот уже второй раз он безоговорочно понял ее, и намеком не обвинив в женском эгоизме. Не сказал, что она должна оставить всю эту нелепицу – и думать лишь о спасении собственной жизни. Возможно, Поль не усердствует в этом вопросе потому, что ему нечем жить, кроме как выпивкой. А ее предостаточно и здесь.
 Джонни тоже не могла похвастаться какой-то особенной целеустремленностью. Но рядом с Джорджем она была готова меняться; хотя менялась ли она? Ведь она просто подчинилась чужой воле, разделила чужие стремления, теперь они – часть самой Джоанны. А если не будет Монморанси – она снова ввергнет себя в хаос. В этом хаосе Джонни страдала, как в аду. Насколько же становилось легче, когда появлялся кто-то, способный легко расставить по местам все мысли в голове молодой женщины. У Джорджа это получалось само собой; ему достаточно было просто быть рядом.
 Ей стоило больших усилий отстраниться от него; но едва лишь сделав это, Джонни тут же столкнулась  взглядом с синевой глаз Монморанси. Зря.
 Еще на пару миллиметров ближе – и она чувствует его дыхание; чувствует, как стремительно слабеет все ее существо, и как вспыхивает под легким прикосновением кожа. Глаза закрываются сами собой.
 Джонни могла с уверенностью сказать, что это был лучший поцелуй в ее жизни.




                XI


     Люди часто заблуждаются; но, пожалуй, самое распространенное заблуждение звучит так: «еще есть время». Потом, правда, на смену ему приходит другое "времени нет, все кончено" - но это была бы уже совсем другая история.
       Пока обитатели планеты ссорятся, мирятся, пытаются найти друг к другу подход, время идет, земной шар все так же оборачивается вокруг своей оси за 24 часа – и все так же неумолимо умирает солнце, все более и более расширяясь; огромный огненный сгусток все сильнее жжет и без того почти  безжизненную планету. Даже ночи – и те становятся все жарче, и все труднее дышать тяжелым, сухим воздухом. И время не остановится – даже если кто-то один умрет или выйдет из игры. Ему безразлично, кто кого ненавидит или любит, безразличны чужие слабости и, конечно же, оно не станет ждать, пока все персонажи истории будут готовы к тому, чтобы это осознать.
 Время утекает сквозь пальцы –  незаметно и быстро, и едва ли возможно отследить тот момент, когда потекут, бесследно испаряясь, последние секунды. Идти с ним в ногу – пожалуй, сама тяжелая задача из всех возможных.
 Монморанси был единственным, кто осознавал этот факт в полной мере. С момента грандиозной ссоры с Полем прошло еще четыре месяца – и эти четыре месяца казались Джорджу огромным, просто чудовищно огромным сроком. Время для всех летит по-разному; но хоть оно и относительно, заканчивается оно в один и тот же момент – для всех, без исключения.
 Все это время, Джордж делал все тоже самое, что и обычно: вел наблюдения, строил звездолет, проводил разъяснительные беседы с Полем, еще раз сменил все замки – и еще раз потерпел фиаско в своем стремлении оградить Ферье от пагубной страсти к выпивке.  Целеустремленности бывшему рабочему было не занимать – но направлена она была, увы, не в то русло. Это была последняя попытка Джорджа вытащить Поля из болота, в котором последний находился.  Монморанси устал. Очень сильно. Он чувствовал, что не вытягивает эту чудовищно огромную связку в виде звездолета, Джонни и Поля Ферье. Не вытягивает – ни морально, ни физически.
    Все шло не так, как ему бы хотелось; все было изначально неверно – и Монморанси все чаще искал в сложившейся ситуации невидимый подвох, подводный камень. Словно ошибку в длинной, сложной формуле – и хмурился, пытаясь понять: где он ошибся, что сделал не так?  Он прокручивал все, что было с ним доселе, с самого начала. Сначала землетрясение, потом  четырехлетнее одиночество, ночи в мастерской, дни  в лаборатории,  Джонни, их ссоры, потом  перемирие и, наконец, Поль.  Он – одна сплошная ошибка; Джордж это чувствовал, но разве правильно было бы его убить? Монморанси верил – нет, даже знал: неправильно. Тогда в чем дело?

      Что касается слабости Ферье до вина – то здесь конструктор, в конце концов, сдался. Просто сбросил очередной балласт – и все внимание снова оказалось сосредоточено на корабле. На ежедневных наблюдениях – и ежедневных же сигналах в радиоприемник. Последнее делалось уже скорее потому, что вошло в привычку. Все свои обязанности Джордж выполнял словно на автомате. Монморанси никогда не был особенно разговорчив, никогда не славился  открытостью – но последние несколько дней он совсем замкнулся в себе и даже Джоанна не могла вытянуть из него что-либо путное. Все было не так. Не так, как он хотел. Вернее - не так, как надо.
    Полю Ферье было отказано в доступе к мастерской – и большую часть своего времени он проводил в кладовой.  Конечно, были сцены раскаяния, Джордж не единожды выслушивал извинения – но вердикт остался неизменен.  С него достаточно. Монморанси уже даже не расстраивало постоянное присутствие в кладовке Поля – теперь ему было все равно. Безразлично.

       Он был в обсерватории; сегодняшней ночью Джордж, как обычно, проводил наблюдения. Данные, полученные с солнечного телескопа, всегда выглядели неутешительно - но сегодня в особенности.
 Не меньше "обрадовала" Монморанси информация, касающаяся сейсмической активности. Вот уже второй день подряд Джордж ощущал легкие подземные толчки, пока не перерастающие во что-то большее. Но в целом ситуация производила более чем удручающее впечатление.
 Только бы не еще одно землетрясение. Впрочем, о землетрясении лучше было вообще не думать - как говорится, не стоит звать на свою голову беду.

 Сейчас, наблюдая за скоплением звезд, он раздумывал над тем, стоит ли ему сегодня вновь передать сигнал в радиоприемник. Впервые у Джорджа были по этому поводу сомнения.

 Что он будет делать, если сюда в очередной раз заявятся бандиты, или в обсерватории появится еще один нахлебник, уверенный в том, что весь свет что-то ему должен? Об этом Монморанси было тяжело даже думать. Подобные мысли тормозили его, мешали работать, мешали видеть конечную цель – он запутался, заблудился в трех соснах, и словно тяжелый привязанный к шее камень тянул его куда-то вниз.
 Джордж опустился на табурет, оперся локтями о собственные колени и запустил пальцы обеих  рук в волосы.
 Сейчас он передаст сигнал;  потом спустится в кладовую. Снова увидит там пьяного Поля. Уже при одном воспоминании о Ферье на Монморанси накатывала тошнота. Он уже ненавидел эту глупую улыбку на лице рабочего, ненавидел звон собственных ключей, ему опротивел собственный засаленный халат, надоел постоянный запах пыли, хотелось вырваться из этого замкнутого круга и хотя бы просто сделать один единственный вдох – но так, чтобы полной грудью. Но нет. Он должен думать о чем угодно и о ком угодно, но только не о самом себе. Монморанси уже давно забыл, как это – думать о себе. Может быть, он был в этом не прав?
 Что толку пытаться спасти чьи-то жизни, когда люди сами не желают себе спасения – и губят не только себя, но и того, кто решается протянуть им руку.
 Хотя, с другой стороны, здесь не было бы и Джонни – если бы Монморанси не передавал сигнал, каждый день, по нескольку раз. При мысли о Джоанне уголки губ Джорджа чуть дрогнули. Она хотя бы пыталась ему помочь. И это уже само по себе было очень много. Но даже это в итоге обратится в ноль, если Монморанси не сможет достроить корабль. Сможет ли он? Должен. Работы уже  осталось не так много. В принципе, звездолет уже был способен взлететь – но еще не был подготовлен к полету. Нужно было завершить диагностику двигателей, позаботиться о более прочной обшивке, проверить и отладить системы управления кораблем.  Все это займет около двух месяцев, можно сказать, остались последние завершающие штрихи. Но так тяжело, как сейчас, Джорджу еще никогда не было.
 Он пытался представить себе завершенный плод своих трудов, пытался представить себя в кресле пилота, затем – сам полет в космосе и…. не мог.
 Он этого просто не видел. И чем дальше, тем сильнее ему казалось: что-то не так.
 Пальцы выскользнули из темных прядей волос. Нет, так нельзя, он должен взять себя в руки. Нужно просто делать все то же, что и всегда.

 Монморанси записал в журнал данные, полученные с солнечного телескопа. Было два часа ночи. Обычно, в это время он выходил на связь. Джордж медленно, словно нехотя, через силу отодвинул ящик стола – и вот уже он держит в руках маленький, черный приемник. Какое-то время мужчина просто молча рассматривал предмет, размышляя, стоит или не стоит в очередной раз сообщить в пустоту свои координаты. За все пять лет его услышала только Джонни. Но ведь услышала же? Поль Ферье попал в обсерваторию случайно. Он просто может спасти еще чью-то жизнь; или погубить все, над чем работал и ради чего жил все эти годы. Не может же быть такого, чтобы все было зря? А если все-таки это так. Что, если все зря?

 Ничто не отравляет душу сильнее, чем сомнения. Никакой яд так не разъедает изнутри.
 Но яд губит, сам по себе. Если начинаешь сомневаться – значит, силы твои уже не те и ты близок к тому, чтобы сломаться.
 Нет, ломаться ему нельзя. Ни в коем случае.
 Приемник зашумел.

 - «Меня зовут Джордж Монморанси – произнес  конструктор - Если кто-нибудь слышит меня, отзовитесь. Мои координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы. Здесь вы найдете убежище и воду. Если кто-нибудь меня слышит, ответьте»

 Тишина. Как и обычно. Джордж уронил приемник в карман своего запачканного халата, быстро встал с табурета – и вышел из лаборатории в коридор.  Дверь за ним захлопнулась чуть сильнее, чем это бывало обычно.
 Но стоило только Монморанси поднять взгляд – как он увидел прямо перед собой Поля. Странно, что Ферье  не в кладовке. Хотя, вероятно он как раз прямиком оттуда - спиртным от него разит за километр.
 Джордж поморщился.
 - Ты что здесь делаешь? – прохладно осведомился он у бывшего помощника. Джордж стоял сейчас спиной к закрытой двери, Ферье – прямо перед ним.
 -  Побазарить надо – ответил рабочий – Ты не думаешь, что нам уже пора делать ноги?
 Винный «аромат», тон, сам тембр голоса Ферье и язык, на котором рабочий имел привычку изъясняться в последнее время – все, до самой последней детали было неприятно Монморанси и категорически ему не нравилось.
 Он был не в настроении разводить дискуссии, тем более, что все было очевидно и обсуждению не подлежало.
 - Нет, я так не думаю.
 Конструктор попытался пройти мимо Поля, но тот не собирался  удовольствоваться отрицательным ответом.
 - А если землетрясение? Я уже второй день чувствую подземные толчки, и мне не нужны для этого никакие приборы!
 - Послушай, мы не можем сейчас улететь – попытался образумить взвинченного рабочего Монморанси – Корабль еще не готов к полету. Ты же знаешь, что мы еще не закончили.
 - Ерунда – Ферье сделал шаг вперед, и  Джорджу даже пришлось чуть отвернуться, чтобы не задохнуться  перегаром – Мы можем долететь до первой космической станции. Да, мы еще долго не попадем на новую планету, но хоть не сыграем в ящик в ближайшие дни!
 Голос Поля крепчал с каждой фразой. Еще немного – и он просто начнет орать на Монморанси так же, как это было в первый день их знакомства.
 - Корабль может не долететь даже до космической станции – уверенно возразил конструктор – И мы все погибнем. Дай мне пройти, Поль.
 - А если завтра здесь все обрушится к чертовой матери?? – Ферье  уже сорвался на крик; он то сжимал, то разжимал кулаки, подаваясь всем корпусом вперед так, словно собирался ударить. Раскрасневшееся от выпивки лицо, налитые кровью глаза – перед Монморанси стояла его полная противоположность, антипод во всем – Если начнется землетрясение?
 Джордж не дрогнул. Хотя видит Бог, было от чего.
 Да, такое могло случиться. Могло. А могло и не случится. А вот корабль не дотянет до космической станции с вероятностью 70% из ста. Он даже через атмосферу Земли не сможет пройти. Было чистым безумием улетать сейчас.
Откровенность – это не то, что стоило в данный момент демонстрировать Полю. Он не в себе. От него за версту несет паникой, близкой к безумию. И поэтому Монморанси решил солгать.

 - Я уверен, что не начнется.
 - А я уверен, что нам пора улетать.

 Ферье рванулся вперед, хотя  и так находился на расстоянии всего нескольких сантиметров от фигуры Джорджа – и резкая боль внезапно обожгла Монморанси ребро. Дыхание молодого конструктора на мгновение пресеклось. Холодная сталь ножа мигом расставила все по своим местам: вот где крылась ошибка. Системный сбой. Все-таки это был Поль.
 Бывший некогда белым халат моментально обагрился кровью; в руках  бывшего помощника блеснуло острое лезвие. Все так и должно было быть. Только так и никак иначе.
 Взгляд серо-голубых глаз на мгновение обессмыслился; по инерции, Джордж тут же зажал рану рукой – и моментально ощутил на своих пальцах горячую влагу.

 - Безумец – прошептал Джордж, изо всех сил стараясь устоять на ногах – Убивая меня, ты убиваешь себя.
 - А это мы еще посмотрим -  грязные руки рабочего уже искали в карманах Монморанси ключи от мастерской и, похоже, Ферье совершенно не смущало, что его широкие ладони были в буквальном смысле обагрены кровью – Кто из нас умрет, а кто останется жив. Извини, друг. Ничего личного.Ты всегда мне нравился.
    Звякнула хорошо знакомая Джорджу связка; и вот уже она в руках врага. Сквозь пелену боли, конструктор смотрел, как уходит, оставив его истекать в коридоре кровью, Поль Ферье.
 В ситуациях, когда нужно было проявить терпение, сделать над собой усилие, вспомнить о том, что ты человек, забыть об эгоистичных мотивах и обиде на весь мир – этот рабочий показывал себя ни на что не способным, неразумным младенцем. Но когда дело касалось примитивного инстинкта самосохранения - отыскать еду, выпивку, предать ради спасения собственной шкуры того, кто дал тебе приют, то здесь он бежал впереди всех. Вот только примитивный инстинкт выживания никогда не сделает из обезьяны человека;  голод может толкнуть на воровство, на убийство, стремление спасти собственную жизнь – на предательство.  Но для того, чтобы работать, не жалея себя, день за днем – надеяться на лучшее и думать о спасении чужих жизней, нужно было что-то кроме животных инстинктов и стремления выжить здесь и сейчас. Ферье мог только разрушать – и, хоть он и говорил, что собрал множество деталей на звездолеты – был не способен к созиданию. Неважно, что нужно было создать: космический корабль, дружбу или же целый новый мир.

   Стиснув зубы, Монморанси попытался сделать несколько шагов; зажимая рану рукой, он пошел по коридору вперед. Ферье наверняка заберет из его комнаты револьвер прежде, чем до него доберется Джордж, однако сидеть и тихо ждать смерти от потери крови молодой мужчина не собирался.
 Оставляя на полу  следы (кровь текла горячими ручейками между пальцев Монморанси), конструктор подошел к лестничной площадке и осторожно, держась свободной рукой за стену, начал спускаться вниз. Где сейчас Джонни? Этот сумасшедший решит избавиться и от нее;  а даже если и не решит – то она погибнет вместе с Ферье на недостроенном корабле, который вряд ли сможет пройти через атмосферу Земли.
   Первые двадцать ступенек по лестнице вниз Джордж успешно преодолел, а вот потом дела пошли куда хуже.
 На лбу выступила испарина; картинка перед глазами то и дело затуманивалась, и Монморанси плохо видел, куда он идет и есть ли впереди еще ступеньки. Нельзя было допустить, чтобы Поль завладел кораблем; Джордж не знал, как он это сделает и чем теперь может помешать. Но он должен был. Должен. Не может быть, чтобы все было зря – это просто невозможно. Джордж в это не верил – и не хотел верить. Сердце учащенно билось, разгоняя по венам кровь – и чем он больше двигался, чем чаще дышал, тем вернее терял силы.
 В кармане зашумел приемник.
 - Повторите свои координаты – едва расслышал конструктор – Джордж Монморанси, повторите свои координаты.
 Мужчина остановился; вытащил из пропитавшегося кровью, тяжелого от алой жидкости кармана, маленький, но такой родной ему предмет.
 - Координаты - 44,8349 северной широты, - 0,5260 восточной долготы. Обсерватория Бордо. Кто говорит?

 - Джордж, говорит капитан  космического судна «Звезда-2»   Владислав Кораблев. У нас на борту доктор Герберт Грей. Мы летим к вам, будем через час.

 - Поторопитесь – произнес Монморанси – Я серьезно ранен. У нас на территории вооруженный бандит. Сообщаю приметы: мужчина, сорок пять лет, волосы рыжие, глаза голубые. Вооружен и опасен.

 - Вас понял. Будем через четверть часа. Держитесь.

 Странно, но Монморанси  ответил, даже не успев понять происходящее: у него не было времени осознать, что похоже кто-то услышал его сигнал, кто-то не с Земли. И этот кто-то способен помочь. Даже уже после того, как Джордж ответил, все это словно прошло мимо него, по касательной, не задев. Как будто оно произошло в каком то параллельном мире, не имеющем никакого отношения к миру обсерватории Бордо. Казалось, Монморанси просто читает какой-то научно-фантастический роман, на страницах которого и происходит все это безумие. Ощущение нереальности происходящего было так велико, что Джордж буквально разрывался сейчас между двумя мирами – миром безысходности и миром надежд, в котором все-таки есть хоть какая-то справедливость. Между небом и землей; и ни в одном из этих миров его не было -  ни там, и ни здесь. Мысли текли в голове Монморанси беспорядочным, бурным потоком, хаотично сталкиваясь друг с другом и вновь разлетаясь в стороны; в ушах еще звучали обрывки слов: "ничего личного", "ты всегда мне нравился", "повторите свои координаты". Хотелось зажать уши руками, хотелось, чтобы это, наконец, прекратилось - и он понял бы, что все произошедшее с ним было всего лишь страшным сном, что все это не взаправду. Просто проснуться в своей постели, в научно-исследовательском центре под Сент-Антуаном, чтобы все его коллеги были живы и снова ждали его в лаборатории; такое простое, незамысловатое желание - неужели он хочет настолько многого?
Да, это было много, очень много, хотя бы просто потому, что было НЕВОЗМОЖНО. Хотя, так ли уж невозможно?

    Капитан корабля «Звезда-2» сказал, что у него на борту находится доктор Герберт Грей. Неужели и правда – тот самый Герберт Грей, с которым они вместе работали над созданием корабля «Земля» еще до того страшного землетрясения? Монморанси думал, что все его коллеги погибли. Он был в этом абсолютно уверен. Выходит, не все… Не может быть, чтобы это было просто совпадение. Наверняка существует множество людей по имени Герберт Грей, но степень доктора наук есть, скорее всего, только у одного из них. Или может быть, капитан имел в виду не доктора наук, а просто-напросто врача? Зачем тогда было сообщать Джорджу имя этого самого доктора, если это просто рядовой мясник? Монморанси казалось, что он стремительно сходит с ума. В мозгу вспыхивали одна за другой, мысли - и каждая следующая смешнее и абсурднее предыдущей. Ощущение было такое, словно у него в мозгу взорвалась бомба - фигурально выражаясь, разумеется. Как это все было дико, как безумно, как смешно!

    Джордж засмеялся. Сначала совсем тихо, но его смех постепенно набирал силу - и вот уже он хохочет, прислонившись спиной к стене, запрокинув голову, бледный и окровавленный - словно буйный больной психиатрической лечебницы, а то и вовсе персонаж фильма ужасов.
 Пять лет передавать один и тот же сигнал, надеясь предоставить кому-то убежище! Черт возьми, он совершенно не думал о том, что может попросить у кого-то помощи он сам; ни разу даже мысли об этом не возникло у него в голове. Ну не смешно ли: иметь крышу над головой, наблюдательный пункт, научно-исследовательскую лабораторию, мастерскую, возможность построить звездолет – и просить кого-то о помощи?
 Он сам хотел помочь всем, кому сможет.
 Думал, что сможет вытащить с Земли не только себя, но еще, по крайней мере, с десяток людей, а  в итоге не смог оградить от опасности себя самого. Не справился, не вытянул, не решил уравнение. И вот, на его сигнал, наконец, ответили. И к нему не бегут нуждающиеся в крыше над головой и цели в жизни люди, которых он должен еще и направить в нужное русло – а летит космический корабль, летит ему на помощь. Но он все-таки идиот. Идиот, каких поискать.
  Хохот Монморанси постепенно затихал, и, наконец, сошел на нет. И вот уже молодой конструктор снова стал тем тихим, уравновешенным, терпеливо переносящим невзгоды Джорджем, которым он всегда был. Все. Хватит. Он сделал все что мог. Теперь, все что от него требуется - ждать. Еще четверть часа - и пятилетняя эпопея закончится. Хорошо бы, если бы вместе с ней не закончилась сама его жизнь.
 Четверть часа. Черт возьми, нужно подождать всего четверть часа. Ему совершенно в это не верилось – но он прекрасно знал, что галлюцинаций у него нет – ни слуховых, ни зрительных. У него есть еще время?
 Кажется, нож предателя Поля просто скользнул по ребрам и не задел жизненно важных органов. По крайней мере, Джордж на это надеялся – потому что ему чертовски хотелось жить. Но он терял кровь; главное было оставаться в сознании.
 Глаза закрывались. Он больше не мог стоять на ногах. Колени на мгновение подогнулись – но, несмотря на то, что ему уже не хватало кислорода, Монморанси не упал и даже не опустился на корточки. Сила воли иногда творит чудеса.

 - Джордж? Джордж!
 К нему бежала – живая и здоровая – Джонни. На бледных губах конструктора появилась слабая улыбка. Засмеяться он бы, наверное, уже и при желании не смог.
 - О Боже, Джордж – голос молодой женщины дрожал; она с ужасом смотрела на его перепачканный кровью халат, на крупные, тяжелые темно-красные капли, падающие на пол  и, наконец, ее взгляд остановился на бледном лице молодого мужчины. Черты Джоанны исказились. Еще четверть часа назад она была на улице, набирала воду в пластиковую бутылку, когда мимо нее, по направлению к мастерской, прошел Поль Ферье. Несмотря на темноту, Джонни смогла увидеть, что его руки чем-то перепачканы, но ей даже в голову не пришло, что это может быть кровь. Тем более, кровь Монморанси. Не знала она и о том, что бывший помощник Джорджа завладел ключами и собирался ни много, ни мало - угнать недостроенный звездолет. Она просто спросила у Ферье, где сейчас  Джордж - получила сухой, короткий ответ, и отправилась в жилой блок. И вот теперь она видит  эти алые лужи на полу, видит дорогое ей лицо таким мертвенно бледным... Теперь она точно знала, чем Поль испачкал свои "рабочие" руки. Сердце билось с такой силой, что в глазах у Джоанны темнело.
 - Где Ферье? – спросил Монморанси, изо всех сил зажимая рану рукой и стараясь, чтобы голос его звучал как обычно.
 - Он… Он на улице. Шел к мастерской – пролепетала молодая женщина, приближаясь к Монморанси – Но… неужели это он сделал?  Зачем?
 Джонни зажала рот ладонью, стараясь сохранять спокойствие. Но слезы сами собой выступали на глазах.
 - Он собирается улететь. Он забрал у меня ключи - и хочет угнать звездолет. Вероятность того, что Ферье сможет покинуть Землю и не погибнуть - 20%. Учитывая его состояние и отсутствие навыков пилота - 5%. Но он решил, что шансы неплохие.
Монморанси даже нашел в себе силы усмехнуться - и слабое подобие смеха сорвалось с побледневших губ.

- Я думаю, рана сама по себе не опасна - Продолжал Джордж, хотя каждое новое слово давалось ему все труднее - Но у меня плохо свертывается кровь. Нужно сделать перевязку. И принеси аптечку. Там, среди всего прочего есть две красные ампулы. Тебе понадобится одна из них – мне срочно нужен укол.
 Его голос звучал достаточно спокойно – хотя Джордж, наверное, больше всех имел право на беспокойство. Но даже сейчас, истекая кровью, он говорил с Джоанной ровно, уверенно, как и тогда, когда она услышала его голос в первый раз - потому что не хотел, чтобы она впала в отчаяние или запаниковала. Тогда она не сможет ничем ему помочь - и те четверть часа, которые нужно было переждать, могут оказаться последними пятнадцатью минутами в жизни Монморанси.
  Он всегда знал, что делать, всегда говорил Джоанне – куда ей пойти и что предпринять, указывал ей путь, направлял и давал  ориентиры. Он ее маяк; без него она снова станет плутать в темноте, снова начнет путаться в своих бьющих ключом эмоциях, утонет в них как в болоте, из которого Джонни, как ни старалась, не могла выбраться без посторонней помощи.
 Стоит только ему оставить ее – и она снова станет бесформенной массой; эгоистичной капризной девчонкой. Монморанси придавал ей форму и, словно искусный скульптор, делал из нее женщину. Женщину, чья задача – всегда быть рядом с мужчиной, помогать ему, слушаться его и никогда не оставлять одного  в беде.
 - Да-да, я поняла – Джонни осторожно сняла с Монморанси халат и начала расстегивать дрожащими пальцами пуговицы его рубашки – Джордж, все будет хорошо. Если что, мы построим новый корабль. Мы справимся. Только не смей умирать, понял? Все будет хорошо

 Даже если бы Поль улетел сейчас на их звездолете, Джонни и правда искреннее верила бы в то, что у них с Джорджем все получится, хотя бы даже и с чистого листа. С ним – у нее точно все получится. А без него…

 - Конечно, будет – проговорил Монморанси, которого сейчас сильно клонило в сон – Через десять минут, а то и меньше - нас отсюда заберут. Мой сигнал услышали.
Пальцы Джорджа уже кололи сотни маленьких, холодных иголок. Голова отяжелела; с каждым новым вдохом ему становилось все хуже - болела грудь, немел язык, веки наливались свинцом. Силы воли уже не хватало на то, чтобы сдерживать все это. Он устал. Очень устал. Ему просто хотелось отдохнуть.
 - Какой … кто нас заберет? Джордж, только не засыпай. Не закрывай глаза!
 - Черт возьми, даже не собираюсь – чуть слышно произнес Монморанси, смежая веки. На глаза упала темнота. Он выдохнул - тяжело, как будто в последний раз, и медленно опустился пол. Джонни осталась одна.
Не дать панике овладеть собой, делать то, что сказал Джордж – и все будет в порядке. Молодая женщина вскочила на ноги – и бросилась бежать. Так быстро она не бежала ни тогда, когда мчалась по асфальту Парижа к своему особняку, ни тогда, когда собиралась сообщить Монморанси о найденном ею подкопе. Никогда еще столько адреналина не выбрасывалось в кровь; она совершенно забыла о Поле, забыла о звездолете – ее задачей номер один был умирающий на лестничной площадке Монморанси.
Ее не было всего каких-то три минуты; каждая секунда сейчас была на счету – и каждая из них значила так же много, как утекающая по каплям, кровь Джорджа. Сейчас тонкие пальцы Джоанны даже не дрожали. Она забыла о себе, о своих эмоциях – обо всем, и на какое-то время стала роботом, запрограммированным на конкретную задачу. Молодая женщина  протерла промоченной в спирте ватой сгиб на локте мужчины, набрала в шприц рубиново-красную жидкость из ампулы – и вот уже игла вошла в вену, так уверенно и точно, как будто Джонни всю свою жизнь занималась только этим. Только бы не было слишком поздно.
Из окна напротив было видно, как поднимаются сомкнутые доселе створки крыши мастерской – и как плавно взлетает ввысь зажженный множеством огней звездолет. Если бы у Джоанны был пистолет, и если бы Монморанси не так нужно было ее присутствие здесь и сейчас – она сама, собственноручно застрелила бы предателя Поля и видит Бог, ее рука бы не дрогнула. Джоанна наградила бы этого бандита всеми семью пулями револьвера Монморанси – если бы только она могла.
Минута – и огни звездолета исчезли. Джонни склонилась к молодому конструктору – и едва почувствовала его слабое дыхание.
- Потерпи чуть-чуть – тихо произнесла она – Еще немного
Где же эти люди, которые должны их отсюда забрать?  И прилетят ли они вообще?
Ответ на вопрос Джоанны уже шумел двигателями за перепачканным разводами окном…






 Эпилог.

    Космический корабль «Звезда-2» патрулировал территорию солнечной системы.  Это было научно-исследовательское судно, и целью его экспедиции  являлось скорее наблюдение за состоянием Солнца,  нежели обнаружение оставшихся в живых людей на планете Земля.  Однако, когда корабль пролетал мимо голубой планеты, экипаж уловил слабый радиосигнал – и это не могло не вызвать у капитана судна «Звезда-2» интереса.
 Радиосигнал, совершенно определенно, шел с Земли. Его удалось расшифровать – и послание услышали все, кто находился на борту космического судна, в том числе начальник научной экспедиции, доктор Герберт Грей.
 - Меня зовут Джордж Монморанси - до слуха доктора Грея доносился знакомый голос – Мои координаты…

        До этой минуты доктор Грей считал себя единственным выжившим после катастрофы на космодроме недалеко от Сент-Антуана. Его вытащила из под обломков небольшая группа спасателей – и доктор стал одним из последних пассажиров последнего покинувшего планету звездолета. На сегодняшний день Грей оставался единственным специалистом по двигателям нового поколения, позволяющим  звездолетам преодолевать скорость света. Такие двигатели были установлены на очень немногие корабли, а потому невозможно было сразу переправить на новую пригодную для жизни планету всех, кто успел покинуть Землю. Большинство звездолетов могли долететь до вожделенного оазиса не ранее, чем через двести лет. Было очевидно, что пассажиры этих кораблей не могут так долго ждать.
         Пара  сотен новейших звездолетов работала без передышки. Корабли ремонтировались прямо на переполненных людьми космических станциях; на огромных станциях-заводах разрабатывали и собирали новые космические суда.  Свежие технические разработки нужны были как никогда. Перед доктором Греем встала глобальная задача: создать за короткий срок серию усовершенствованных космических кораблей и проконтролировать работу по их производству. Грею, привыкшему работать в команде, тяжело было справляться с подобной работой в одиночку. Ему приходилось учить присланных на его попечение научных сотрудников прямо в процессе работы, что тоже осложняло задачу. За год трудов они разработали только 4 модели корабля из запланированных семи; руководство требовало большего.
    Грей долгое время оплакивал погибших на Земле коллег; по чести сказать – оплакивал их не он один. Эта четверка ученых считалась ведущими специалистами по внедрению и воплощению в реальность новых технологий. Руководство конструкторского бюро посчитало гибель троих  специалистов огромной потерей – и серьезным ударом по развитию дальнейшего производства звездолетов.
 Доктор Герберт Грей был уже не молод. Его виски уже очень скоро станут серебряными – и ему нужен был молодой, энергичный сотрудник. Не «помощник» - а  именно сотрудник, которому не придется денно и нощно втолковывать элементарные с точки зрения ученого вещи.

 Поэтому, едва услышав голос Монморанси, доктор Грей сразу же бросился в капитанскую каюту.
 Ему не сразу удалось убедить капитана в том, что экипажу необходимо совершить посадку на Земле в указанных Джорджем координатах. Пришлось дожидаться ответа из центра управления полетами – но и там не сразу дали добро. Тогда не желающий отступать доктор Грей связался с директором конструкторского бюро – и только после этого разрешение на посадку было официально получено.
 Едва услышав, что Монморанси ранен, Грей буквально поставил на уши весь медицинский отсек; когда корабль входил в атмосферу Земли, уже все было готово для приема на борт пострадавшего ученого.
 Небольшое научно-исследовательское судно приземлилось  на территории обсерватории Бордо тремя минутами позже взлета сконструированного Монморанси корабля «Земля-2» Команда медиков, ступившая на выжженную каменистую почву, стала свидетелем масштабного взрыва звездолета прямо в воздухе. Но в полной мере «насладиться зрелищем» команда не успела. Навстречу вновь прибывшим уже бежала молодая, заплаканная девушка. Невысокая, хрупкая, длинные спутавшиеся волосы, распущенные по плечам; на вид ей трудно было дать более двадцати лет.
 - Скорее, скорее – сбивчиво говорила она, хватая одного из медиков за руку – нам нужна помощь

 Давно уже на территории обсерватории Бордо не появлялось столько чистых, ухоженных людей в белых халатах. Звуки их шагов гулко отдавались от стен пустого, заброшенного с точки зрения цивилизованного человека, здания.  Это место на Земле было схоже с необитаемым островом посередине бескрайнего океана. Сколько не смотри вдаль – не видно ничего, кроме ровного горизонта, на котором никогда не появляются корабли.
 Постепенно свыкаешься с мыслью, что помочь себе можешь только ты сам; и вот, ты начинаешь строить из сподручных материалов небольшой, хрупкий с точки зрения современных технологий, плот. Если ты специалист в деле навигации, сохраняешь рассудок и твердо намерен спастись, а не просто перебраться с острова в море – то тогда, корабль. Тебя уже не так пугает тот факт, что вокруг нет ничего, кроме сотен километров воды. Даже если  неясно, какой взять курс - ты все равно готов плыть куда угодно, на удачу, лишь бы только покинуть свой остров.
 А потом, после всех твоих трудов, стараний, после всего, что ты пережил, после того как едва не захлебнулся жгучей соленой водой – тебя просто подбирает в океане проходящий мимо корабль.  Легко – и за несколько минут, человека поднимают на борт, а он мысленно все еще находится на острове и не может поверить в свое спасение так же, как до этого не мог поверить в то, что похоже, умрет на этом клочке земли в одиночестве.
   Монморанси не довелось пережить тот переломный момент, когда человек уже наверняка понимает, что спасен – но еще не может поверить в это спасение до конца. Он не видел склоняющихся над ним людей в белых халатах, не слышал, как один из них произнес: «Сильная кровопотеря, пульс 120, дыхание учащенное. Физиологический раствор, 5 %»
 Монморанси подняли с пола и уложили на каталку
 - У него плохая свертываемость крови – обеспокоено проговорил доктор Грей – Немедленно нужно ввести препарат для ее улучшения.
 На бледное лицо Джорджа опустилась кислородная маска.
 Джонни сопровождала команду врачей до самого медицинского отсека на космическом корабле, но потом перед ней просто закрыли высокую, полупрозрачную дверь. Молодая женщина не могла видеть, что делают с Монморанси, не могла слышать, что говорят врачи. Но пока они везли его на каталке – до ее слуха то и дело доносились короткие, напряженные указания. Пока один врач вводил в вену молодому мужчине иглу, второй считал пульс, а третий уже готовил следующее, должное улучшить состояние пострадавшего, лекарство -  Джонни, смотрела на все это, молча, не отрываясь. В голове молодой женщины не было ни одной более-менее трезвой мысли; их вообще никаких не было. Она словно стояла на краю бездны – и бездна смотрела ей прямо в лицо.

 Когда закрылась дверь медицинского отсека, Джонни осталась стоять в коридоре.
 Потекли минуты напряженного ожидания. Джоанне казалось, что она находится в каком то вакууме, где не существует ни времени, ни пространства. Она то ходила по коридору взад-вперед, то усаживалась на пол, то вновь подходила к полупрозрачному люку, пытаясь разглядеть происходящее в медицинском отсеке. В какой-то момент корабль легко тряхнуло – но Джонни не придала этому никакого значения.  Она даже не сразу заметила смену вида в круглом иллюминаторе – и не сразу поняла, что видит там не звездное небо Земли, а пустое космическое пространство.
 Она больше не на Земле. Нет больше жгучего светила, каменной почвы, нет обсерватории, нет мастерской.. нет звездолета. Джонни вспомнила тот день, когда она увидела корабль Джорджа в первый раз. Молодая женщина могла только догадываться о том, какое у нее в тот момент было выражение лица.
 Она помнила в подробностях, что и каким тоном она сказала Монморанси. Что и как ответил он. Она вспоминала такие мелкие детали, которым в те моменты не придала никакого значения. Но теперь, когда не было больше ни корабля, ни Джорджа рядом, когда она знала, что жизни конструктора угрожает опасность, каждое воспоминание о нем и обо всем, что было с ним связано, всплывало в памяти молодой женщины с такой пугающей ясностью, как будто все это происходило заново – здесь и сейчас. Она так и не сказала ему, что его звездолет – лучшее творение человеческих рук, что он – лучший конструктор в мире, что второго такого никогда не будет. И еще много из того, что он заслуживал услышать.
 Джонни было так жаль погибший звездолет, что слезы снова сами собой выступали на густых черных ресницах. От звездолета ее мысли снова возвращались к Джорджу – и она порывалась с боем пробиться в мед. отсек, чтобы увидеть его.  Но рассудок все-таки брал верх. Самое большее, что она сейчас может сделать для Монморанси – не мешать врачам спасать его жизнь.
 Только бы он остался жив. Она будет слушаться его безоговорочно – как  и ранее, ничего от него не скроет, никогда ему не соврет. Всегда будет рядом. Никогда ничем его не обидит. Только бы он был жив. Она уже не была той Джонни, которая приехала в обсерваторию Монморанси на побитой машине. Она изменилась.

 Полупрозрачная дверь бесшумно отворилась. В коридор вышел доктор Грей. На его чистом, белом халате пятна крови выглядели еще более пугающе.
 Джонни вскочила с пола, на котором она доселе сидела и воззрилась на Грея с немым вопросом во взгляде; плечи молодой женщины опустились, волосы повисли тусклыми сосульками – и вся она как будто поблекла, потеряв весь свой былой задор.  Сердце Джонни пропустило удар. Затем еще один. Голова закружилась. Джоанна хотела задать Грею вопрос – и не могла этого сделать. Хотела знать  ответ – и в то же время едва справлялась с желанием заткнуть уши, чтобы не услышать страшных слов.
 - Все в порядке – произнес мужчина в белом халате, и на его губах появилась улыбка – Скоро он придет в себя, и Вы сможете с ним поговорить.
 Джонни шумно выдохнула; теперь уже слезы радости просились горячим водопадом наружу. Джоанну не смогло сдержать даже присутствие Грея – она расплакалась, закрыв руками лицо, так же – как тогда, в Париже, после того, как услышала голос Джорджа в приемнике. Сейчас ее чувства были намного сильнее, чем даже тогда. Тогда она боялась за собственную жизнь, а сейчас – за жизнь Монморанси; и эта жизнь стоила для нее гораздо больше, чем ее собственная.
 - Ну, не стоит – мягко произнес доктор Грей, приближаясь к Джонни и пытаясь успокоить молодую женщину участливым прикосновением  к ее плечу – Ничего страшного не случилось, все хорошо. Он жив и будет жить еще долго. Но если Вы хотите быть с ним рядом, пока он приходит в себя и набирается сил, Вам нужно пройти в душевую и переодеться, иначе Вас не пустят в стерильное помещение.
 Грей разговаривал с ней, словно добрый отец – с маленьким ребенком.
 - Да, да, конечно – проговорила Джонни, вытирая слезы – Спасибо Вам.
 Мягкая улыбка не сходила с лица мужчины.
 - Идемте, я Вас провожу и заодно покажу Вашу каюту.



    Монморанси падал; падал медленно. Смыкались над его головой холодные, синие воды глубокого озера - и вес собственного тела тянул его вниз. Боже, как же было холодно!
 Сопротивляться не было никакого желания - хотя сердцем он чувствовал, что его силы еще не исчерпаны;  иногда, чтобы вынырнуть на поверхность, нужно коснуться дна - и потом уже, оттолкнувшись от него, плыть наверх.  Только дна все не было – а дышать становилось все тяжелее и тяжелее.  И чем дальше, тем более явно гасли в ледяной тьме последние мысли, вспыхивающие редкими проблесками в мозгу Джорджа.  Хотелось как-то вырваться, освободиться, столкнуть с себя тяжелую плиту; было даже страшно – потому что Монморанси понимал: дальше – только смерть. Чернота, а за ней ничего, абсолютно ничего нет. Собрав все свои силы, он попытался сбросить с себя тяжелую пелену, которая душила его; пытался позвать на помощь – он даже слышал собственный голос, но голос этот звучал в пустоте. Покрываясь холодным потом, Джордж понимал, что никто – абсолютно никто не слышит его, в то время как холодные пальцы смерти сжимаются на его горле.
   Мгновение – и все исчезло; исчезло озеро, исчезла тяжелая каменная плита. Но вместе со всем этим, Джордж потерял и твердую почву под ногами. Буквально долю секунды он падал в какую-то черную дыру. Его словно встряхнуло. Бледные пальцы судорожно  вцепились в белую простыню, затем, разжавшись, скользнули вперед – и вот он уже сжимает чью-то ладонь. Монморанси вздрогнул – и открыл глаза.
 Первое, что он увидел – был абсолютно белый потолок. Белизна сначала даже ослепила конструктора– и он попытался закрыться от этого света рукой. Это оказалось не так то просто: мешали воткнутые в вену иглы, мешали кислородные трубки, мешала собственная слабость. Еще не понимая, где он и что с ним, Джордж попытался избавиться от трубок, призванных облегчить ему дыхание.
 - Тихо, тихо, спокойно – раздался неподалеку мужской голос
 - Вколоть успокоительное? – прохладный женский
 - Вы что, с ума сошли? Хотите, чтобы он снова отключился?
 - Джордж – к Монморанси подошел кто-то третий – Джордж, ты меня слышишь?
 Звуки голосов постепенно напомнили Монморанси о том, кто он и что с ним случилось; иглы, трубки, белые стены, белые халаты… он в больнице?
 - Где я? – первым делом спросил он. Говорить было тяжело. Язык с трудом  его слушался, и Джордж практически не ощущал собственного веса.
 - Ты на корабле «Звезда-2». Это научно-исследовательское судно. Сейчас мы летим на станцию.  Я – доктор Герберт Грей. Помнишь меня?
 Черты лица Монморанси напряглись; словно он пытался поймать ускользающую от него мысль – и это давалось ему нелегко. Он повернул голову в сторону доносящегося до слуха звука – и увидел знакомую фигуру в белом халате. Это было словно явление из прошлого. Или может быть, он снова бредит? Нет, почему. Ведь ему же было сказано по рации, что на борту корабля находится доктор Герберт Грей. Он никак не может в это поверить – до сих пор.
 Пальцы Монморанси все еще сжимали чью-то кисть. Слегка прищурившись, Джордж разглядел у своей постели Джонни. Чистую, причесанную, переодетую …. Улыбающуюся. Бледные губы Монморанси в свою очередь, тоже тронула слабая улыбка.
 - Да. Да – я помню. – Ответил он, постепенно возвращаясь из бездны забытья в реальность – Я думал, что вы все погибли.
 - Я тоже считал тебя погибшим, Джордж – как и остальных. Но как видишь, я жив и я перед тобой.
 Грей улыбнулся и присел рядом с постелью Монморанси на такой же белый, как и все вокруг, стул.
 -  Что с моим кораблем? – собственный голос сейчас казался Джорджу бесцветным – Он погиб?
 Вопрос был задан так, словно речь шла о живом существе.
 - Взорвался в атмосфере Земли. Джонни уже рассказала нам о том, что ты строил звездолет. Сначала мы не поняли, что это был за взрыв. Мне очень жаль.
 Монморанси перевел взгляд на молодую женщину. Он даже не собирался отпускать ее руку.
 - Мне тоже – лаконично ответил он – Что будет дальше?
 Корабля было жаль. Так, словно Монморанси действительно потерял собственное дитя – а с ним и часть себя. Но другая часть вернулась – в лице доктора Грея.
 Джонни накрыла его руку сверху – второй своей. Взгляд молодой женщины светился нежностью.
 Доктор Грей был со своей стороны немного удивлен тем, насколько скоро Монморанси, едва очнувшись, перешел прямо к делу.

 - Хочешь узнать все сразу? Теперь я тебя узнаю – он засмеялся, но потом посерьезнел и немного помолчав, продолжил – Как я уже сказал, мы летим на станцию. Она находится на орбите Сатурна. Ты о ней знаешь. Там мы собираем звездолеты по новому стандарту, и на все эти корабли нужны двигатели образца  FTS- 456. У нас миллионы людей в космосе, на кораблях, которые не долетят до новой планеты и через сто лет, и всего  несколько сотен звездолетов с новыми двигателями. Они способны долететь до места назначения за четыре года. Нам нужны  крупные звездолеты, способные предоставить как можно больше мест для пассажиров – и чтобы на всех этих кораблях стояли двигатели FTS-456. Сейчас я работаю над проектом FTS-457 – возможно, мне удастся добиться еще больших результатов в плане преодоления скоростей, чтобы корабли находились в пути не четыре года, а, скажем, год. Это бы существенно ускорило наше переселение. В общем…. Ты очень нужен нам, Джордж.

 Герберт Грей понимал, что возможно он не получит ответа сразу. Он с трудом представлял, как чувствовал бы себя он сам, если бы ему пришлось прожить на Земле, в обсерватории, пять лет. Если бы он пять лет строил корабль, и его детище угнал бы ни больше, ни меньше, бандит с большой дороги. Если бы все в итоге обернулось вот так.
 Наверняка трудно сейчас думать о работе. Трудно думать о других, когда ты сам разбит и нуждаешься в помощи - ведь человеческие ресурсы не безграничны. Помощь психолога и месяц реабилитации должны поправить дело – и Монморанси вернется в строй.
 - Мечтал услышать это от тебя снова – из груди Джорджа вырвался легкий смешок
 - Значит, ты согласен?
 - Ты шутишь? Конечно же, я готов.
 - Сначала мы поставим тебя на ноги. Условия для работы тебе будут обеспечены отличные, будь уверен. – Грей немного помолчал, внимательно глядя в лицо молодому товарищу – Нам очень тебя не хватало, Монморанси. И лично мне тоже.
 - Это взаимно.
 Джордж протянул доктору Грею свободную руку. Состоялось дружеское рукопожатие, правда, недостаточно крепкое: в пальцах Монморанси не было и трети той силы, которая содержалась в них обычно.
 - Может быть, и для меня найдется работа? – подала вдруг голос Джонни, которая все это время находилась подле Монморанси, и, конечно же, все слышала.
 Доктор Грей вскинул брови. Джордж тепло, насколько он вообще сейчас мог, улыбнулся; его старший коллега внимательно взглянул сначала на Джоанну, потом на Монморанси. Поправил на носу очки и, пожав плечами, произнес:
 - Что ж, я уверен – мы что-нибудь придумаем.

 Корабль «Звезда-2» удалялся от Земли в сторону Сатурна. Через два дня они будут на космической станции.