Клипер Ермак

Юрина Наталья. Батайск.
                Детектив № 13

                КЛИПЕР «ЕРМАК».

Настало раннее сентябрьское утро. Остров Сахалин ещё с вечера погрузился в серый ледяной туман, и к утру он достиг своего апогея. Туман стал такой плотный, что уже через несколько шагов ничего  не было видно. Но лошадь Рыбка, сотни раз ходившая по этому пути, уверенно везла жёлтую старомодную коляску  в порт.  Рыбка в отличие от седоков никуда не торопилась. Она шла ленивой размеренной поступью,  громко фыркала и мотала коротко подрезанным каштановым хвостом, словно пыталась отогнать от себя ледяной  промозглый туман. 
      Алексей Платонович Милорадов  бывший профессор преподаватель Санкт-Петербургской Академии, а ныне писатель-историк и помещик  поместья Милорадово Рязанской губернии сидел напротив жены, опустив светлую курчавую  бородку в высокий  колючий воротник  шерстяного шотландского клетчатого пальто. 
   Лошадь Рыбка неожиданно громко заржала. Алексей Платонович очнулся от дрёмы,  вздрогнул, поёжился от сырости и вновь прикрыл глаза. Всё равно смотреть куда-то было бесполезно. Вокруг  был один туман, но  этот осенний туман,  почему то благоухал весенними ландышами. Впрочем, здесь не надо было быть великим детективом, чтобы догадаться – это его жена, тридцатишестилетняя княгиня Екатерина Милорадова опять вылила на себя слишком много своих любимых духов «Серебристый ландыш».          
    Супруги  сидели лицом друг к другу, но напряжённо молчали и демонстративно отворачивались друг от друга. Они были в великой ссоре. Профессор твёрдо намеревался по приезде в Санкт-Петербург расстаться с женой - навсегда.   Иногда, у него всё же мелькала мысль помириться с Катюшей, особенно тогда, когда он глядел в её большие печальные «оленьи» глаза, но тут же перед ним  вставала та ужасная  фривольная картина, когда он застал свою жену  лежащей на диване с молодым человеком, и желание мириться с ней тот час пропадало.
    Екатерина  печально смотрела из-под  сиреневый вуали в промозглый сиреневый  туман, и изредка громко печально вздыхала. Она знала, что муж решил расстаться с ней навсегда из-за того дурацкого ужасного  недоразумения, когда этот  бонвиван и брандахлыст Сергей  Серебренников, совсем не по её воле – самым подлым предательским образом навалился на неё, когда она стояла у дивана, и  они  случайно вместе упали на диван. Именно в этот момент, в гостиную вошёл муж с окровавленной рукой и разбитым лицом. Перед этим, его успел избить отец этого брандахлыста Савва Серебренников…
   Княгиня Милорадова вспомнила и вздрогнула от отвращения. Ей не хотелось вспоминать тот ужасный постыдный момент. Тем не менее, она была уверена в своей невиновности, и много раз пыталась  объяснить мужу сиё гривуазное недоразумение, но он не хотел её даже слушать.
   Алексей Платонович был непреклонен – он желал расставания. Да и как тут ей доказать  свою невиновность? Ведь, она лежала на диване с молодым мужчиной,  и теперь никакие  объяснение её не спасут.   
   Вот и сейчас, он откровенно выказывает ей своё презрение:  намеренно молчит, прячет от неё свои синие холодные глаза, и изображает сон, хотя его крупные руки в чёрных шерстяных перчатках вздрагивают, словно он пытается кого-то поймать. Наверно, он желает поймать этого негодяя Серебренникова - решила княгиня.
   Алексей Платонович спал, и  ему снилось, как он ловит рыбу в хрустальной речке Проне, что течёт мимо их райского рязанского уголка - поместья Милорадово.  И именно сейчас,  он пытался снять с крючка  скользкого  поблёскивающего на утреннем солнышке крупного окуня. 
   Лошадь вновь громко фыркнула, отгоняя туман, и кучер Артём почему-то тоже громко фыркнул. Профессор вздрогнул во сне, потому что окунь два раза фыркнул по-лошадиному  - и выпустил из рук прекрасную серебряную рыбку.
   У Екатерины замёрзли и онемели руки. Она поёжилась от сырого холода и потёрла ладони в белых атласных перчатках друг о друга. Атлас был холодный, словно лёд, и ещё больше морозил руки; впереди виднелось туманное ужасное  будущее, и её  настроение, стало ещё пессимистичней.
   А ведь обычно, она была неиссякаемой оптимисткой. Но сегодня, её обычная неиссякаемая вера в то, что «Всё будет хорошо!» куда-то исчезла. Возможно,  в этом был виноват холодный серый туман.
    Екатерина громко чихнула. Сахалинский туман  слишком сильно пропитался весенним  ароматом ландышей, и она  недовольно подумала, что опять вылила слишком много  «Серебристого ландыша» на плащ. Когда ландышей слишком много, тоже нехорошо.
   Алексей Платонович проснулся от громкого чиха,  и отвернувшись от жены,  пристально посмотрел  в туман. Екатерина заинтересовалась: откинула с сиреневой шляпки сиреневую вуаль, обернулась назад, и посмотрела в ту же сторону.  Впереди,  виднелась только  согбенная  спина кучера, одетого в парадный бархатный красный кафтан, и  круп лошади, с коротко обрезанным хвостом. Хвост двигался, как маятник настенных часов, и она некоторое время наблюдала за маятником Рыбки.
Но скоро это надоело. Она печально вздохнула и прикрыла глаза. В темноте, можно было помечтать о солнечном летнем дне в их рязанском дремучем лесу и райском саду. Впрочем, возможно, она больше никогда не увидит ни этот сад, ни любимую солнечную поляну, и в её душе вновь  колыхнулась лютая ненависть к этому брандахлысту.
Из-за размолвки, обоим супругам было печально, одиноко и неуютно в этом туманном мире. Он казался нереальным и таинственным. Маленький сахалинский городок Александровск ещё спал, закутанный в  непроглядный полог, и ни один человеческий звук не нарушал сон спящих улиц.  Слышался только стук подков Рыбки, её фырканье и скрипение рессор старой жёлтой коляски. И княгиня снова печально вздохнула – ей почудилось, что сейчас во всём этом  безлюдном сером свете есть только: она, профессор, спина кучера и  хвост лошади.
   Туман казался вечным, но солнечный диск уже выплыл из чёрного небытия, подул лёгкий ветерок, и серо-молочная завеса стала таять буквально на глазах. Александровск восставал из мрака так, словно какой-то невидимый художник быстрой торопливой рукой  прорисовывал городской пейзаж. Сначала на высокой скале прорисовался  жёлтый луч маяка, потом неожиданно возник  и сам маяк, затем появились очертания тёмных деревянных приземистых домов, протянулся длинный остроконечный бревенчатый забор тюрьмы, а при въезде в порт через триумфальную арку, выстроенную к  приезду генерал-губернатора, багряное солнце смело выпрыгнуло из туманного моря. 
    И тут же: серый горизонт вспыхнул алым светом, в небо взмыли чайки, и на фоне алого неба, они казались розовыми райскими птицами.
   И паруса стройного изящного клипера с чуть наклонёнными назад тремя высокими мачтами, приняли от неба лёгкую алую тональность. Екатерина окинула восхищённым взглядом эту чудесную небесную феерию, состоявшую из алого неба, алых птиц, алых парусов - расчувствовалась,  достала из рукава сиреневого бархатного плаща белый платочек и приложила его к обведённым черным карандашом карим глазам. 
  Клипер «Ермак» дожидаясь пассажиров,  тихо и равномерно покачивался, то поклёвывая волну острым носом, то опускаясь подзором круглой кормы  в пенистую волну. Два молодых  матроса в  коротких бушлатах, уже стояли у трапа в ожидании путешественников, и поёживаясь от холодной сырости, еле заметно притопывали ногами в тяжёлых сапогах, начищенных дёгтем.
    Кучер Артём низкорослый, цыгановатый – сам бывший моряк, неспешно  выгрузил чемоданы и саквояжи из коляски под ноги матросов, поздоровался с ними, и печально, со слезами на глазах осмотрел  прекрасный белый клипер  с алыми парусами.
   Супруги Милорадовы сошли с коляски и  тоже внимательно оглядели клипер, на котором им придётся добираться через огромный океан до  Севастополя. 
   Бывший матрос Артём  смахнул холодную слезу, и отвернулся от клипера, чтобы не расстраиваться. Потом он вспомнил о поручении  Васи Золотко, и  с печальным  вздохом вытащил из-за пазухи влажного  кафтана подарки.
   Профессору  предназначалось, украденное  самим же Васей  историческое письмо Александра Меншикова, а княгине -  две сахарные золотые рыбки на деревянных палочках.
   Алексей Платонович осторожно взял в руки потёртое пожелтевшее письмо Меншикова, горячо поблагодарил Артёма, и его дотоле хмурое бледное лицо осветилось счастливой улыбкой. Он уже считал это письмо безвозвратно потерянным. Но потеря нашлась: его сразу же перестало морозить, радостное  тепло разлилось по телу, и он невольно поцеловал это письмо, из-за которого ему пришлось попасть под подозрение в убийстве, и чуть не отправиться на сахалинскую виселицу. Но сейчас, держа исторический документ, Алексей Платонович был счастлив и рад, что побывал на Сахалине. 
   Екатерина с недовольным вздохом взяла рыбки-леденцы,  печально улыбнулась Артёму, и вежливо, холодно попросила его передать от неё Васе горячую  благодарность. Золотые сахалинские рыбки, в отличие от исторического письма, не принесли ей радость. Теперь  любые сахарные рыбки всегда будут ей напоминать, сколько горя она перенесла на Сахалине. Особенно на том проклятом диване.    Но в данный момент, она проклинала себя, что потащилась на этот Сахалин. Если бы она не показала письмо своей родственницы Виктории Золотко мужу, он бы не узнал о письме Александра Меншикова, и они бы не расстались с мужем. И почему, она всегда стремится к тому, чтобы найти приключения на свою голову?   
   Кучер в последний раз взглянул в карие очи княгини, и в десятый раз решил, что её глаза, очень похожи на глаза его любимой лошади.  Рыбка, словно в подтверждении его мыслей,  фыркнула.
   У трапа, за спиной матросов, словно из-под земли выросли двое пожилых мужчин в цивильной одежде. Они пристально и невероятно подозрительно вглядывались во вновь прибывшие лица. И хоть, жандармы замаскировались, оделись как небогатые мещане, один из них – толстый и краснолицый, забыл переодеть полицейскую фуражку, и всего лишь перевернул её околышем назад.
    Супруги Милорадовы подошли к трапу. Пожилой высокий седовласый жандарм Бобров заградил им путь, а затем долго и пристально изучал их паспорта. Он несколько раз, прищурившись, читал  описание подателя сего документа, потом смотрел на их лица и откровенно расстраивался. Расстраивался так, что его лицо походило на трагическую маску.
Бобров в пятый раз взглянул в паспорт, но описание подателей паспорта подходило один  в один. Мужчина был высокий, светловолосый, бородатый, с голубыми глазами, без особых примет. Женщина была среднего роста, с каштановыми волосами и карими глазами. Особых примет у неё тоже не было, хотя  сам бы Бобров написал, что у дамы глаза его коровы Зорьки. Но это  в паспорта не вписывают, и жандарм невольно улыбнулся. Было бы смешно, если бы писари полицейской управы вписывали  в паспорта такие особые приметы: мышиное лицо, волчьи глаза, кроличьи зубы или змеиный взгляд.
   Жандарм Бобров со вздохом передал паспорт жандарму Мышкину, и незаметно вздохнул. У него в который раз мелькнула глупая мысль. Вот если бы в паспорте был маленький рисованный портретик, тогда бы было легче опознать беглого каторжника. А так, все эти записи – светлый, бородатый, без особых примет или каштановая дама с карими глазами - подходят к доброй половине Сахалина.
    Мышкин бегло осмотрел паспорт, затем с расстроенным лицом отдал паспорт господину Милорадову, и тоже печально вздохнул. Он так хотел сегодня отличиться и получить премию, но как назло это не беглые каторжане.
Жандармы стали дожидаться других пассажиров с самым унылым и недовольным видом. Зато  оба замёрзших матроса явно повеселели. Им надоело стоять на холодном ветру. Они торопливо схватили чемоданы и саквояжи пассажиров и побежали вверх по трапу, в надежде согреться.
 
2 глава.

Алексей Платонович из-за ссоры взял для себя и жены две отдельные каюты, но находились они рядом - на всякий пожарный случай. Он знал, что Екатерина любит находить всякие неприятные приключения там, где никто другой  их не найдёт. А, он обязан довезти её до Санкт-Петербурга живой и невредимой, и только потом, покинуть  навсегда.
   Милорадов  не беспокоился о будущем Екатерины. Она из тех дам, что никогда не пропадёт. Он был уверен, что сразу же после расставания, тут же найдётся какой-нибудь другой идиот, который будет её спасать  из всяких опасных ситуаций, которые она сама же и сотворит. Для этого, тому «идиоту» нужно всего лишь взглянуть в Катюшины прекрасные «оленьи» глаза.
    Между тем, супруги Милорадовы с самым невесёлым видом торопливо шли за матросами. Они спустились с верхней палубы вниз по крутой влажной лестнице, прошли за ними по узкому коридору, и скоро матросы распахнули перед ними две неширокие двери из светлого дерева. Чёрно-золотистые таблички на дверях указывали номера: каюта №12 и каюта №13.
   Конечно же, каюта №13 принадлежала Алексею Платоновичу. Он, как настоящий джентельмен, решил взять все опасные ситуации на себя. Впрочем, особого геройства здесь не было. Если корвет «Ермак» пожелает затонуть в океане, то на дно пойдёт и каюта №12, и каюта №13.
    Профессор вошёл в свою каюту, мельком  оглядел  холодное узкое помещение, выкрашенное белой краской и остался доволен. Каюта номер 13 была вполне сносной, приличной, и он сразу же принялся устраиваться на ночлег, так как сегодня он чувствовал некоторое недомогание: в горле першило, нос заложило, а в голове стоял туман.
   Белоснежная простынь была сырой и холодной, клетчатое  шерстяное одеяло  колючим, и некоторое время он ворочался, находя то положение, при котором можно было согреться и не чувствовать колкие шерстинки. И всё же, несмотря на всякие неудобства, он скоро  крепко заснул.
  Княгиня остановилась у дверей и оглядела свою   каюту. По её мнению – она была ужасной и неуютной. В каюте был минимум мебели: деревянная  узкая кровать,  застеленная жёлтым верблюжьим   покрывалом, в углу стоял прибитый к полу столик с жёлтой бархатной вытертой скатертью и два старых поцарапанных стула из светлого дерева. Напротив кровати, виднелся жёлтый уродливый  сундук с треснувшей крышкой. За сундуком виднелась  дверь в ванную, и княгиня заглянула туда. Ванная была маленькой, но вполне приличной, и она продолжила осмотр комнаты. 
   У входа в каюту находился настенный узкий  шкаф с овальным зеркалом. На столе  лежала потёртая Библия в синей матерчатой обложке,  над кроватью висела напечатанная на плотной бумаге  икона Николая Чудотворца - покровителя всех путешественников, ибо иногда лишь чудо могло довести корабль до места назначения. Екатерина, взглянув на Николая Мерликийского,  сразу же вспомнила об этом, и невольно трижды перекрестилась. После этого, княгине показалось, что Николай Чудотворец насмешливо улыбнулся ей - она  перекрестилась ещё три раза, а эту чудотворную улыбку  приписала своему нервному состоянию. 
   Из-за холода, княгиня не стала  раздеваться, села за столик к маленькому иллюминатору, вытерла  перчаткой запотевшее стекло, и посмотрела на пылающий алый закат.
   В каюте стояла звонкая тишина: ни звука человеческого голоса, ни вздоха, ни шума моря не было слышно.  За тонкой стеной находилась каюта мужа, но он решил бросить её. Ей подумалось, что в  каюте Алёши наверно намного теплее и уютнее, чем у неё, и можно было попытаться поменяться местами, но скоро, она вспомнила, что та каюта №13, и ей расхотелось переселяться. Хотя, если «Ермак» пожелает утонуть, то номера кают уже не будут иметь значение.
Закат из алого, очень быстро превратился в розовый. Мимо клипера проплыли два крупных кита, пускающих фонтаны, и Екатерина, почему-то решила, что это счастливые  супруги, которые плавают вместе триста лет. Потом, ей подумалось, что казак «Ермак» утонул, возможно, утонет и  клипер «Ермак».  От этой страшной мысли,  её отчаяние достигло невыносимого предела,  в ушах зазвенел тонкий комариный писк, и она  поспешила из холодной промозглой каюты на палубу.
  На палубе  четверо пассажиров  любовались феерическим закатом. Екатерина подошла к перилам и незаметно оглядела их из-под  сиреневой вуали. Лица любовавшихся прекраснейшим закатом были сиренево-унылые, хмурые  и она решила, что им тоже, как  ей - тоскливо и одиноко.
  Невдалеке от неё, стоял высокий широкоплечий светловолосый майор в военной одежде, с модными тонкими усиками и крестообразным шрамом на левой щеке, лет тридцати восьми. Военный неторопливо курил папиросу, сурово смотрел на закат и губы его подёргивались, словно он ожесточённо спорил с  невидимым собеседником. 
  Чуть дальше майора, картинно облокотился на перила  высокий худой юноша  в демикотоновом зелёном сюртуке с талией на спине, по виду коллежский секретарь. На голове  у него была старомодная чёрная гарибальдийская шляпа, из-под шляпы свисали длинные каштановые кудри и морской ветерок с большим удовольствием пытался запутать его кудри. 
Сам же юноша, исподволь и заинтересованно осматривал  светловолосую  хорошенькую  даму с  детскими чертами лица,  примерно двадцати пяти  лет.
    Дама была заметной, и даже на Невском проспекте, головы прохожих невольно бы повернулись к ней. На её голове сияла атласная розовая шляпа, с очень большими полями. Розовые поля были так густо усыпаны  розовыми атласными розами, что вся шляпа напоминала большую  клумбу. Рукава розового  платья дамы, тоже были  огромны. Они напоминали два маленьких воздухоплавательных шара. И, Екатерине подумалось: если  сейчас подует сильный-сильный ветер, то розовая дама взмоет вверх и полетит на своих рукавах-шарах  впереди клипера, в неведомые края. От этой шальной мысли, княгиня невольно улыбнулась, и ей стало немного веселее.
Поодаль от всех, с горделивым и неприступным видом, ходила туда-сюда высокая сорокалетняя брюнетка с осиной талией. Дама была в чёрном атласном плаще с капюшоном, отороченном красными голландскими кружевами. Лицо её ещё хранило  следы былой красоты,  но злое, надменное выражение и колючие чёрные глаза сразу вызывали желание находиться подальше от неё.
Неожиданно подул более сильный ветер. Клипер стало сильно покачивать, и Екатерина вцепилась обеими руками в ледяные влажные перила.   Холодный ветер с шумом затрепетал в парусах, перекрыв крики  чаек и альбатросов.   
Екатерина глубоко и с удовольствие вдохнула свежий ветер. Он  издавал аромат моря, солнца, морских водорослей, и ещё чего то неведомого и привлекательного. Морское путешествие обещало много интересного, познавательного, и неожиданно для себя, она ощутила радостный прилив сил.
Закат достиг своего апогея. Небо расслоилось, как радужный кремовый торт. Длинные перистые облака, расположившиеся в несколько  ярусов окрасились: в нежные пастельные тона розового, сиреневого, лазурного, золотистого цвета, а волны Татарского пролива заискрились ослепительными солнечными звёздами.
   Молодая  дама в розовом, видимо тоже ощутила прилив сил. Она повернулась к Екатерине, радостно улыбнулась, и с горящими глазами экзальтированно воскликнула:
- Я уверена, нас ждут незабываемые приключения!
   Красивая надменная дама в чёрном плаще, откинула с головы  капюшон,  ехидно усмехнулась, и низким грубоватым голосом  отрезала:
- А, я уверена - нас ждут незабываемые мучения!
  Экзальтированная розовая дама, со слезами на глазах, посмотрела на злую даму в чёрном, воздела руки к сияющему солнцу, и явно для кого-то из мужчин: то ли майора, то ли юного секретаря, громко продекламировала:
«Слава тебе поднебесный
Радостный краткий покой!
Солнечный блеск твой чудесный
С нашей играет рекой,
С рощей играет багряной,
С россыпью ягод в сенях,
Словно бы праздник нагрянул
На златогривых конях!
Радуюсь громкому лаю,
Листьям, корове, грачу,
И ничего не желаю,
И ничего не хочу!
Юноша в гарибальдийской шляпе громко захлопал в ладоши и восторженно закричал:
-  Браво, мадам! Брависсимо!
Чёрная дама, явно насмехаясь над розовой дамой и юным «гарибальдийцем» театрально воздела руки к солнцу и вдумчиво, с затаённой желчной страстью продолжила: 
«И никому не известно
То, что с зимой говоря,
В бездне таится небесной
Ветер и грусть октября!»
На руке чёрной дамы хищно блеснуло кольцо с большим рубином. Розовая дама от её слов поникла, рукава - воздушные шары опустились  вниз, и она торопливо покинула палубу.
   Юноша громко  печально вздохнул, недовольно взглянул на даму в чёрном, и неспешно, постоянно оглядываясь, пошёл гулять по клиперу с таким видом, словно он пытался найти ещё одну даму в розовом.    
Екатерина осталась с майором и чёрной дамой, и уже было хотела заговорить с ней, но та, поняв её намерения, посмотрела  насмешливым жгучим взглядом и тоже поспешила покинуть палубу.
Княгиня смотрела в её  спину и думала, что у этой дамы очень красивые,  выразительные глаза. Думала она и том, как  будет тут  жить, если на  этом крохотном качающемся осколке суши, она будет совершенно одна: ни розовая, ни чёрная дама для дружбы не годились. Розовая дама слишком романтичная, а чёрная дама слишком пессимистичная. Майор и юноша, тоже в друзья не годились. Тогда на примирение с мужем и нечего надеяться. А, в её сердце опять затеплилась надежда. Может быть, Алёше здесь тоже станет одиноко,  он вспомнит о ней и они опять помирятся… 
  Екатерина ещё раз внимательно оглядела клипер, и заметила  в безветренном уголке крупную трёхцветную  кошку  с чёрными, белыми и жёлтыми пятнами. Кошка грелась на солнце, вытянувшись во весь свой немалый рост, и внимательно наблюдала за людьми немигающими  изумрудными глазами. Хотя возможно, кошка наблюдала не за людьми, а за обнаглевшими чайками, слишком низко кружившими над клипером.
Откуда-то сверху послышался  басовитый голос невидимого человека:
- Мурка, иди кушать рыбку.
Мурка неторопливо встал, выгнула спину, и грациозно лениво побрела  на завтрак. Екатерине тоже захотелось есть, но её никто не звал на завтрак, а между тем, пора бы капитану побеспокоиться и накормить пассажиров.
  На палубе было холодновато, порывистый ветерок слишком шумно трепетал в парусах, и замерзающая голодная княгиня  оптимистически пробормотала  посиневшими синими губами:
- Всё будет хорошо! Скоро будет Африка - там вечное лето,  потом будет Россия – сейчас там начинается зима, но когда мы доберёмся до дома – обязательно настанет весна или Рождество, а это тоже весело…
  Клипер «Ермак» уверенно шёл вперёд, разрезая высокую волну;  ветер  раздувал выбеленные солнцем паруса, и Екатерина еле слышно добавила:
- Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Казак  Ермак утонул, а наш моряк «Ермак» обязательно доплывёт до Севастополя. 
Обнаглевшая чайка чуть не сбила  её сиреневую шляпку крылом в море, и княгиня отправилась в свою каюту. Там она достала из саквояжа свой любимый оренбургский  платок, закуталась в него, и легла с «Евгением Онегиным», которого она знала почти наизусть, под  одеяло.
   Скоро, она согрелась, уснула и  «Евгений Онегин» выпал из ослабевших рук  на пол. Оренбургский платок грел Екатерину  во сне, словно человеческое тепло и  она радостно улыбнулась, пребывая в каком-то чудесном летнем  сне…

 3 глава.

Вокруг клипера синело бескрайнее море. Татарский пролив был неспокоен. И хоть, небо было ясным и  безоблачным,  осенний холодный ветер поднимал довольно высокие волны, бившиеся о борт клипера с неумолимой силой и твёрдостью.
   «Ермак» качало и мотало из стороны в сторону, палуба и каюты методически заваливались то на один бок, то на другой. Большинство пассажиров,  и Екатерина в том числе,  мучились  жестокой морской болезнью, оттого почти не выходили из своих кают.
   Кают-компания, в которой находилась столовая, обычно пустовала, а если её и посещали самые крепкие  выносливые пассажиры, то разговор за столом вёлся вялый, скучный, без всякого настроения. Никто не распространялся о бывшей жизни: говорили о том, о сём, а в общем-то, ни о чём.   
Алексей Платонович изредка посещавший кают-компанию - столовую, решил, что тому есть две причины: или пассажиры ещё приглядываются друг к другу, чтобы начать дружбу с приятными им людьми, или они совсем не желают заводить на корабле тёплые дружеские отношения. Он больше склонялся ко второму варианту.
Сахалин – остров каторжный – и возможно, большая часть пассажиров клипера  уплывают отсюда отбыв  срок. Билет вокруг света стоит недешево,  и эти бывшие каторжники, конечно же, из довольно обеспеченного класса. Именно поэтому, у них нет никакого желания распространяться о своей чёрной-пречёрной полосе проведённой на Сахалине. И ещё более естественно, что многие из них, постараются скрыть этот досадный инцидент в своей биографии до самого конца путешествия.
Впрочем, профессора всё это не интересовало. Он занялся написанием своей третьей исторической книги, и большую часть времени проводил за письменным столом. Три раза в день: на рассвете, после обеда и на закате, он подолгу гулял по палубе, глубоко вдыхал свежий морской воздух и любовался: то бескрайним искристым  морем, то пёстроткаными осенними  берегами, то белыми остроконечными сахалинскими пиками, то  многочисленными лежбищами морских львов и котиков, приютившихся на безлюдных каменистых террасах. А после прогулки,  опять возвращался к столу.
  На четвёртый день море успокоилось, и качка прекратилась. Дни настали теплые и солнечные. Пассажиры, так долго  скучали – страдали  в своих каютах, что теперь большую часть времени проводили на  палубе под белым парусиновым тентом в удобных шезлонгах из ротанга. Шезлонги были раскладные,  в них можно было полулежать, и оттого каждый мог себя почувствовать сибаритом. Особенно, когда на столике рядом с тобой стоит го-сотерн, финьшампань, лампопо, коробка гаванских сигар и сыр девяти сортов.
Сибаритствовать ничто не мешало: ни яркое солнце, ни морской ветерок. Тент напоминал  трёхстороннюю  палатку,  защищавшую пассажиров от всех неприятных явлений природы – дуновения ветра и жгучего солнца, и не мешал любоваться береговой линией  Сахалина.
 Оттого,  это было любимое место для отдыха. Лишь майор Александр Лоскутов избегал этого уютного места. Он оказался  заядлым рыбаком, и большую часть времени посвящал неподвижному стоянию с удочкой.
Его богатый улов всегда попадал на стол пассажиров, и они могли вволю наесться всякой диковинной и недиковинной  рыбы. Впрочем, очень скоро это рыбное изобилие многим надоело, и они начали тихо ворчать. Но ворчали так, чтобы майор их не слышал. Начинать дрязги на маленьком корабле из-за какой-то рыбы, никому не хотелось. Впрочем, и сам вид майора – человека жёсткого, волевого и неприступного отбивал  всякую охоту отговаривать его от любимого занятия. 
   Алексей Платонович тоже почти никогда не сидел под тентом. Но гуляя по палубе, он невольно отмечал налаживающиеся взаимоотношения пассажиров. Дама в розовом, Татьяна Булавина часто кружила вокруг неприступного майора, явно флиртуя с ним. Но он пока, никак не отвечал на её флирт. 
   Семейная пара  Валерий и Валентина Реус  были смешливы, общительны, всегда в приподнятом настроении, и было приятно видеть, что они ещё влюблены и трепетно относятся друг к другу. Остроносый лысый старик  Тихон Одинцов,  измождённый какой-то болезнью, был молчалив, уныл,  и демонстративно избегал всякой попытки  с ним пообщаться. Пылкий юноша, Иван Горский ухаживал за сорокалетней красавицей актрисой, что звалась Лилия Чёрная. И кажется, он уже был по уши влюблён в неё. Что впрочем, не мешало актрисе, часто издеваться и посмеиваться над ним. Впрочем, Иван злой иронии своей пассии, как будто не замечал и продолжал улыбаться обезоруживающей счастливой улыбкой.
Худенькая маленькая старушка  Анна Архиповна Калашникова постоянно что-то вязала из яркой пряжи, и, несмотря на свою глухоту, обычно пребывала там, где было разговорчивое общество. Иногда, её постоянное переспрашивание вопросов и ответов нервировало общество, но пока, в начале пути, все ещё сдерживали своё раздражение. 
Екатерина  выходила из каюты редко. И не только потому, что мучилась морской болезнью. Ещё большее мучение ей доставляло то, что она должна была гулять по палубе одна, в гордом одиночестве. Сообщество какого-либо чичисбея – попутчика для прогулок, исключалось по вполне понятным причинам. И сидеть под тентом, она не могла, так как Валерий Реус часто переключал всё внимание с жены на неё, и ей приходилось приветливо улыбаться в ответ на его шутки. Если бы Алёша это увидел, тогда о примирении  можно было забыть навсегда, а она всё ещё надеялась помириться с ним во время путешествия. Здесь волей неволей все кружили друг возле друга, и сбежать куда-либо от общества было невозможно. Оставалась одна унылая тихая каюта и книги.
    И хоть, гуляла она редко,  по обрывкам разговоров и некоторым замечаниями розовой дамы Татьяны Булавиной, вдовы штабс-капитана Александровского гарнизона, княгиня составила своё мнение о пассажирах «Ермака».   

Светловолосый усатый майор, с крестообразным шрамом на левой щеке, тридцати восьми лет - Лоскутов Александр,  получив наследство  в Ростове-на-Дону,  вышел в отставку и отправился домой морским путём.
Чиновник земельного ведомства Колесников Киприян   довольно красивый, представительный  тридцатилетний  мужчина с серыми глазами и тонкими усиками,  переезжал из посёлка Корсаков, что находился в южной оконечности Сахалина на житьё в Санкт-Петербург. Киприян выходил на палубу довольно редко. Большую часть времени  он спал, и его громкий храп был слышен даже в коридоре.
Горский Иван,  которого Екатерина вначале приняла за коллежского секретаря, оказался сыном небогатого сахалинского купца занимавшегося  продажей рыбой. Иван ехал учиться в Санкт-Петербургскую Медицинскую Академию. К началу этого учебного года, он уже опоздал, поэтому  решил сначала исполнить свою детскую мечту - посмотреть мир, а  потом уж готовиться к поступлению  в  академию в самой столице. Кстати, посмотреть мир, Иван отправился почти бесплатно – его дядя  Круглов Юрий Юрьевич  был боцманом на «Ермаке».
Болезненный  Одинцов  Тихон, чиновник лесного Александровского ведомства, желал осесть где-нибудь в Крыму в виду слабого здоровья. Доктор Корсаков посоветовал ему срочно сменить сырой сахалинский климат,  на сухой крымский.
Глядя на Тихона, невероятно худого, с жёлтушным лицом, со впалыми щеками, и лысым блестящим черепом - сразу приходили на ум мысли о том, что его съедает какая-то смертельная болезнь. И съедает она его очень быстро. Оттого, всем пассажирам думалось, что  крымский воздух ему уже вряд ли поможет. Хорошо, если бы он добрался живым, до Севастополя, а не помер где-нибудь на длинной морской дороге.   
   Даму в чёрном - звали  Лилия Чёрная. Когда-то она была примой  Липецкого театра, и до сих пор имела отличное бархатное контральто. Екатерина не раз слышала, как Лилия пела, когда думала, что рядом никого нет. Актриса  прибыла на Сахалин, чтобы вернуться домой в Липецк со своим возлюбленным, попавшим по судебной ошибке на  каторгу. Но с возлюбленным, Лилия не встретилась. Леонид Липкин умер от чахотки за месяц до её приезда.
Больше всех, Екатерине  нравилась приятная семейная пара Реус Валерий и Валентина  из Холмска – оба невысокие, полные, русоволосые,  добродушные и приветливые.   Супруги были похожи, как брат и сестра.  У них случилось удивительное радостное событие – им привалило крохотное наследство – в виде небольшого двухэтажного домика в Москве, и они плыли за этим двухэтажным наследством – счастливые и влюблённые.
Последним пассажиром, вернее пассажиркой была Анна Архиповна Калашникова из Корсакова. Это была благообразная хрупкая старушка в синем бархатном салопе, и белом кружевном чепце. Первое время, из-за своего возраста – ей было под восемьдесят лет, Калашникова привлекала к себе всеобщее внимание. Ведь обычно, в этом возрасте в такое далёкое путешествие люди не отправляются. 
 Но старушка была довольно бодра для своего возраста. Она плохо слышала, но имела острое зрение и не выпускала из своих пухлых белых рук длинные стальные спицы. Куда она плыла и зачем - вызнать у неё было невозможно. Анна Архиповна плохо  слышала, переспрашивала по десять раз  громким скрипучим голосом, и скоро  любознательная Татьяна махнула на неё рукой. 
Пассажиры быстро сдружились и между ними наладились самые тёплые дружеские отношения, но море опять принесло неприятный сюрприз – сулой, началась свирепая качка, и все опять закрылись в свои каюты.
Сулой был ещё более страшен, чем предыдущая качка.  Это была встреча  двух мощных стремительных океанских течений. Высоченные волны, размером с небольшую гору,  неслись друг на друга,  бились о грудь друг друга, и медленно рассыпались, чтобы тут же снова напасть друг на друга.
 Морские горы были самой разнообразной формы. Одна волна  образовывала чётко очерченную пирамиду, и только эта океанская пирамида собиралась улечься в море, как другая прямоугольная гора подставляла ей плечо, задерживая падение пирамиды.
Затем  гора-прямоугольник неожиданно отходила  от пирамиды, образуя глубокий крутой овраг,  и «Ермак» падая на бок, стремительно летел на дно этого зыбучего движущегося дна. Сердца всех путешественников и даже бывалых моряков от этого стремительного падения  замирали в смертной тоске.
А, клипер лежал на боку долгие томительные мгновения. Волны заливали палубу, иллюминаторы и мачты. И в эти минуты, Екатерина вцепившаяся изо всех сил в края кровати, поняла почему вся мебель прибита к полу, иначе бы её убило сундуком или столом.
«Ермак» полежав на боку в водяной воронке, неожиданно взмывал вверх,  каким-то чудом вырываясь из смертельного сулоя, в котором большинство  судов оставались без парусов, а мелкие суда,  и вообще тысячами пропадали бесследно.
И так продолжалось долгие часы. Сердце княгини: то замирало в смертном ужасе от падения вниз, то останавливалось от полёта вверх. Сил держаться за кровать уже не было, и она с горем пополам привязала себя к кровати связанными галстуками мужа, каким-то образом оказавшиеся в её чемодане.
Алексей Платонович вначале держался за стол, но скоро головокружительные падения и взлёты истощили  его силы, и он попытался добраться до спасительной кровати. По пути, он ударился лбом о край сундука, и на его голове появилась синюшная большая шишка. Все его письменные принадлежности давно уже валялись и катались по полу, лишь стальная дорожная чернильница с закручивающейся крышкой лежала в сундуке под замком.

4 глава.

Клипер благополучно прошёл сулой. И в одни прекрасный солнечный   день  «Ермак» вошёл в  маленький захолустный  порт  Владивосток. Солнце заливало ярким ослепительным светом спокойные воды большой бухты. На рейде  стояли: два военных корабля «Святой Пётр» и «Дмитрий Донской», два торговых фрегата, несколько  торговых купеческих бригов,   три десятка шхун, тендеров и множество рыбачьих потрёпанных лодок,  отражавшихся в спокойной глади бухты, как в зеркале.
    Портовые сооружения и склады Владивостока были выкрашены в ярко-голубой цвет. За портовыми строениями  виднелся небольшой городок: с двумя  церквями, несколькими казармами,  приземистыми  домами и  портовыми кабаками, растянувшимися извилистой лентой по  берегу.
   Дома были в основном одноэтажными деревянными, часто построенными кое-как, и как попало. Лишь в центре городка виделось некое чёткое построение центральной площади. Там возвышалось  несколько каменных трёхэтажных домов:  морское ведомство  с андреевским стягом на крыше, торговая биржа, двухэтажная гостиница,  прочие государственные конторы, да каменная трёхглавая церковь с голубыми куполами. На высоком мысе гордо подняв голову, возносился  одноглазый каменный маяк.
    Пассажирам уже надоело  сидеть в каюте, надоело любоваться прекрасными скалистыми, но безлюдными сахалинскими берегами, и они  дружно вышли прогуляться по палубе. Как всегда,  только Киприян Колесников продолжил спать, словно медведь в берлоге. Екатерина и Татьяна постучались к нему, но за дверями стояла тишина, и они со  смехом пошли вверх по лестнице на палубу.   
   
Киприян слышал их стук; в приоткрытый иллюминатор долетал смех и топот развеселившихся пассажиров, но выходить на палубу ему не хотелось.  Он продолжал лежать в кровати, подложив руку под щёку, в надежде ещё заснуть,  так как ночью ему совсем не спалось. Тяжёлые и тревожные мысли  одолевали его. На клипере он встретил человека, видеть которого  ему очень и очень не хотелось - поэтому-то, он и сидел постоянно в своей каюте. А так как сидеть одному было скучно, читать он не любил,  то чаще Колесников днём спал, а ночью думал, бродя по палубе, так как ночью он точно это знал - никого не встретит …
    Именно в эту ночь, он додумался до того, чтобы выкинуть  этого пассажира во время какого-нибудь шторма за борт. Сулой для этого не подходил. Когда клипер лежит на боку, на дне глубокого морского оврага, трудно выкинуть неприятного пассажира за борт. Как бы самому вместе с ним не свалиться в бездну.
    Думы думами, но чёрная тоскливая ночь прошла. Настал ясный день,  это успокоило его  расшалившиеся нервы, и Киприян твёрдо решил, что надо выкинуть не пассажира, а эти бесовские мысли из своей головы. И тем не менее, когда он всё же уснул, во сне ему приснилось, как он выкидывает маленького  человечка, похожего на безликую тряпичную куклу в море, и даже улыбнулся этому во сне.

Пассажиры разбрелись по палубе. Екатерина стояла  одна, облокотившись одной рукой на перила. Татьяна, с которой они в последнее время сдружились, усиленно обхаживала майора. Княгиня слышала её весёлый заливистый смех, но саму Булавину и майора не видела.
   Солнце припекало всё сильнее.  От палубы пошёл пар. Морская влага испарялась прямо на глазах. Стало совсем жарко. Княгиня  села под тент, сняла белую шляпку, белые кружевные перчатки  и положила их на столик.
   Мимо неё прошёл Алексей Платонович.  Он отошёл подальше от неё, и стал с интересом обозревать Владивосток. Жизнь приморского  городка, восточного форпоста России виднелась, как на ладони.
   Чернобородый  могучий мужик, обсыпанный мукой, вёз на телеге  мешки с мукой. По  улицам носились босоногие дети в длинных цветастых рубашонках. Несколько  женщин в ярких цветастых  платках шли с базара с плетёными корзинами. Русокосая молодуха в красной юбке и зелёной рубахе несла на коромысле воду.  К морскому ведомству направлялась небольшая кавалькада  казаков. Лошади шли размеренной неторопливой рысью. Как видно ни казаки, ни лошади никуда не торопились.
   У почерневшего от небольшого пожара кабака,  дрались несколько пьяных матросов. По  улицам бродили  рыжие коровы, гнедые и вороные лошади, замызганные бараны, пёстрые куры, белоснежные гуси и  несколько страусов, привезённых кем-то  из дальних стран.   
     В то время, когда пассажиры столпились на носу корабля, откуда открывался особенно хороший вид на Владивосток, на борту клипера  появилось три новых пассажира.
  Первым поднялся по трапу расфранчённый, тридцатилетний,  бородатый мужчина  лет тридцати в щёгольской красной рубахе с чёрно-белым атласным платком на шее и узких чёрных бархатных штанах. Его пшеничные волосы  были густо намаслены,  усы и бородка аккуратно пострижены и завиты, на обеих руках сияли два массивных золотых кольца, из кармашка выглядывала поблескивающая золотая цепочка для часов. Казалось, весь он сиял: и лицо его светилось приветливой улыбкой, и атласная рубашка,  и золотые перстни.
Пока молодой   матрос относил  многочисленные баулы и пузатые чёрные чемоданы мужчины в каюту, сияющий пассажир, подошёл к столпившимся пассажирам, щеголяя развязностью своих манер, и  задорно представился:
- Прошу любить и жаловать - Мирошниченко Мирон. Купец первой гильдии. Еду с вами в Севастополь.
   Затем, Мирон  перестал улыбаться, цепким, несколько подозрительным взглядом, оглядел присутствующих, словно заранее подозревал их в воровстве и нечестном поведении. Но видимо тщательный осмотр,  успокоил его купеческое подозрительное сердце, он ещё раз приветливо улыбнулся, и  развязной походкой направился устраиваться в свои апартаменты.
Второй пассажир был невысокий, худощавый, седой, усатый, сероглазый  мужчина шестидесяти лет, в строгом сером французском костюме с серебристой ниткой,  белоснежной шёлковой рубашке, чёрном галстуке, и пенсне в черепаховой оправе.
  Его бледное, благообразное лицо было задумчиво и сосредоточенно. Он, молча, ни на кого не глядя, прошёл за своим скромным багажом в каюту, и до вечера, его больше никто не видел.
    Третьим пассажиром, а вернее пассажиркой была высокая, видная, статная, полногрудая тридцатилетняя  дама с удивительно некрасивой  сорокалетней служанкой с лошадиным лицом.    
   Дама была в скромном серо-стальном атласном платье, с белым кружевным зонтиком и серой элегантной шляпке, украшенной белыми кружевными бабочками. Кроме, прекрасной  представительной фигуры, она имела и замечательное лицо.
    У неё были  светло каштановые рыжеватые локоны, горевшие на солнце оранжевым огнём, ярко-синие томные глаза, обведённые тонкой  линией синего карандаша, и полные, сочные губы, накрашенные в тон волосам ярко-оранжевой помадой.
Назвать красавицей её было нельзя: лицо было несколько широковато, нос несколько толстоват, синие глаза чуть раскосыми, но было в ней что-то  необыкновенно привлекательное и обаятельное.  В любой компании, она бы привлекла к себе внимание, хотя взыскательный злобный критик, наверно недоумевал бы: ну что есть в этой простоватой женщине примечательного?
Ответить на этот вопрос не смог бы и сам  Пушкин. Но, и он, несомненно, обратил бы на эту даму своё поэтическое внимание. Впрочем, Александр Сергеевич сейчас не присутствовал на этом клипере, потому что уже давно пребывал в более райском месте, где все женщины прекрасны и молчаливы.
  Дама в сером заметила всеобщий интерес к ней, кокетливо потупила синие томные глаза, слегка покраснела, и плавной, плывущей походкой направилась в свою каюту. Служанка с лошадиным лицом, злобно посмотрела на пассажиров, скривилась, как от лимона и фыркнула, словно лошадь.
   Алексей Платонович проводил синеглазую даму  необычайно улыбчивым взором,  и сердце ревнивой  Екатерины  нервно затрепетало. У неё даже мелькнула нехорошая мысль, что скоро из-за этой дамы на клипере кого-нибудь убьют. Следующей её мыслью был ещё более ужасный конец всего путешествия – здесь убьют не одного,  а многих!  К конечному пункту,  на «Ермаке» не останется ни одного  пассажира мужского пола, а возможно, не останется и  самого капитана.
   Эти глупые мужчины перебьют друг друга, и эта дама достанется какому-нибудь проворному севастопольскому купцу. Так им и надо! Затем фантазёрка княгиня, представила, как они гибнут в бездонной пучине вод вместе с этой рыжей дамой, потому что на клипере не осталось капитана Христофора Федоровича Калачихина – затем, сама же содрогнулась от этой страшной мысли и перевела свою думу в другое – более спокойное русло. После некоторого размышления, княгиня  решила, что пассажирка одинокая. Замужние дамы в такое долгое путешествие одни не отправляются. 
   Анне Архиповне новая пассажирка почему-то тоже не понравилась. Увидев рыжую даму, глуховатая старушка, вязавшая на солнышке ярко-жёлтый шерстяной чепец, плюнула в зеркальную гладь бухты, и начала вязать чепец ещё быстрее, чем прежде.
    Дверь за рыжей пассажиркой закрылась, но профессор продолжал смотреть на её дверь,  задумчивым  философским взором. 
  Княгиня заметила это, специально прошла мимо него, и нарочно, словно нечаянно наступила ему на его больную ногу. Муж  глухо простонал, и  так же  задумчиво  посмотрел на улыбающуюся  невинной улыбкой жену. Потом он круто развернулся, и  прихрамывая пошёл в  свою тринадцатую каюту к своей любимой исторической писанине. 
    В это же самое время, в счастливой супружеской паре Реус, кажется наступил раскол. Валерий  слишком восхищённо смотрел на ту же самую закрытую дверь, и супруга Валентина, больно ткнула его острым концом жёлтого  кружевного зонтика  в бок. Валерий скривился от боли и с недовольным, оскорблённым видом, пошагал прочь от своей жены на другой край клипера.
   Валентина откровенно расстроилась и принялась нервно стучать кончиком зонтика по палубе. Она была из тех людей, что все её чувства тут же проявлялись на лице. И лицо её выглядело настолько несчастным, что Екатерина поспешила утешить Реус, и заодно утешиться самой. Она  деликатно взяла  Валентину под  пухлую ручку и повела её любоваться прекрасным военным кораблём «Святой Пётр» стоявшим рядом с их клипером.
   На  корабле «Святой Пётр» – всё было прекрасно: и до блеска начищенные пушки, и новенькие, никогда не чиненные  паруса, и молодые мужественные матросы гвардейского роста,  и щеголеватый сорокалетний красавец капитан, осматривающий свой корабль с видом Христофора Колумба, отправляющегося в Америку.

    Валентина немного повеселела. Екатерине не стало веселее. Эта рыжая дама не выходила у неё из головы. А что если Алёша увлечётся ею, ведь теперь они как бы в разводе? От этой мысли, на её душе заскребли кошки. И даже кошка Мурка, остановившаяся около дам, заскребла острыми когтями по палубе.
   С церкви на площади зазвенели колокола, и переливчатый  звон дивной мелодией взвился в небо. Скоро, малиновый звон заполнил всё безбрежнее солнечное пространство. Хрустальные звуки отражались от спокойной воды, растянулись на долгие морские мили, и пассажирам казалось, что  звон шёл к ним со всех сторон: и с неба, и с моря, и с зелёных холмов, террасами спускающимися к берегу. На этот звон, неизвестно откуда приплыли восемь китов, и стали бороздить зеркальную гладь залива замысловатыми кругами, словно бы морские неуклюжие громадины танцевали под эту музыку. 
    Владивосток и клипер купались в хрустальных переливах сияющего моря и светлого  звона. В душах всех, кто его слушал воцарился покой. И рыжая дама, продолжавшая находиться в своей каюте, уже не мешала Екатерине и Валентине наслаждаться солнечной радостью.

5 глава.
 
Колокольный звон затих и Екатерина, вернувшись в свою каюту,  сразу же пожалела об этом. Как только она попадала в это узкое безликое помещение – ей всегда становилось тоскливо. И хоть, она набрала в Александровске книг и журналов, чтение часто не увлекало её. А, раньше – всегда увлекало. Особенно, когда рядом муж писал свои  исторические наброски к новой книге …
 
И всё же от скуки, княгиня взяла потрёпанный журнал без обложки, легла на кровать, подложила жёсткую подушку под голову, и открыла     петербургский журнал «Эпоха» трёхлетней давности. Через пять минут, она положила журнал на сильно бьющееся сердце, и в её фантазёрской голове начали возникать самые страшные картины.
 Картина первая: Алёша ухаживает за новой пассажиркой - рыжей дамой в сером, потом они становятся любовниками… И-и-и… О, ужас! А она, несчастная жена, будет смотреть на всё это безобразие, протекающее прямо на её глазах.
   Картина вторая: ещё более ужасная. Алёша и серая дама влюбляются в друг друга, как Ромео и Джульетта, а потом его убивает, какой-нибудь ревнивый любовник, к которому серая грудастая Джульетта и убежит, после его смерти.
   Картина третья: ещё более, более, более ужасная, чем первая и вторая. Екатерина, не выдержав этих издевательств, убивает разлучницу, потом мужа, а затем сама бросается прямо в бушующий океан. Почему бушующий? Потому, что именно сейчас, так бушует её сердце.   
   Последняя картина её ухода на дно океана, была настолько зримой и осязаемой, что потрёпанный журнал «Эпоха» выпал из её дрогнувших рук и свалился с груди на пол.
   Екатерина печально взглянула на него, но поднимать не стала. Она уткнулась в колючее одеяло и горько заплакала…
    Она плакала бы ещё долго, но в каюту тихо постучались. Княгиня вскинулась,  вытерла  слёзы тыльной стороной ладони, и деланно весело крикнула:
- Входите, сударыня!
    В каюту  вплыла вдова Татьяна, с самым трагическим выражением лица. Она остановилась у дверей и несчастным голосом протянула:
- И почему, я такая несчастная?
- Что случилось? Кого-то убили? Неужели, серую даму уже убили? – вскочила и замерла Екатерина.
- Нет, её ещё не убили. Но думаю,  скоро - я сама убью её! Катюша, ты видела, как Александр смотрел на эту негодяйку?
- Нет, не видела, - плюхнулась на кровать княгиня.
- Если бы ты видела эту ужасную картину, ты бы меня поняла.
- Я тебя очень и очень понимаю, - невольно стиснула кулаки княгиня Милорадова.
- Нет, ты меня не понимаешь. У тебя есть муж, а я бедная одинокая вдова. У меня совсем - совсем никого нет. Я только наметила план, как охомутать майора,  а теперь мне кажется, он будет бегать за этой рыжей мартышкой. О, Боже, у меня как всегда всё ужасно!
- Успокойся Танюша, всё будет хорошо! У вас с Александром уже наметились какие-то тёплые отношения. Вы почти неделю были вместе, и он не будет бросать тебя, ради какой-то… какой-то…э-э-э…
- Какой-то рыжей обезьяны с лошадиным лицом! – досказала Булавина.
- Лошадиное лицо у её служанки, - отметила Милорадова.
- Какая служанка, такая и хозяйка. Она тоже похожа на кавалерийскую лошадь – рослая, гнедая и гривастая.
Екатерина вздохнула и приветливо взмахнула рукой:
- Садись, Танюша, в ногах правды нет. Успокойся - не думай о плохом, думай о только о хорошем.
- Об Александре?
- Да, хоть о ком. Поверь, мне всё будет хорошо.
- Хорошо уже не будет, - провидчески отметила вдова, садясь на стул.
- не будет хорошо здесь, будет хорошо в Севастополе.
- Я наметила к Севастополю выйти обвенчаться, а теперь… эх…
Булавина опустила голову и стала слишком уж аккуратно расправлять юбку, словно бы стеснялась поднять глаза, из которых лились горькие солёные слёзы.
Екатерина печально смотрела на подругу, и мимоходом отметила, что Татьяна – любительница розового, сейчас надела серое платье, серые перчатки и серую шляпку с белым баварским пером:
- Ты решила, одеться так же, как рыжая дама, во всё серое? Думаешь, майору Лоскутову очень нравится серый цвет?
- Да, нет! Я ненавижу серый цвет! Я вымазала клубничным вареньем своё любимое розовое платье, и переоделась в серое. К сожалению, мон ами – мой друг, я вынуждена признать, что  в дороге серый цвет самый практичный. Он не маркий.
- Я тоже не люблю серый… Впрочем, розовый тоже, - невольно призналась Екатерина, и извиняющее улыбнулась.
- Ты не любишь розовый? Это же самый прекрасный цвет в мире! И он мне, очень идёт. А этой,  рыжей страшиле мадам Кузнецовой, к лицу мерзкий серый, - фыркнула Татьяна, сдёрнула с головы серую баварскую шляпку и бросила её на стол.
- Я вижу, ты уже узнала имя новой пассажирки, – улыбнулась княгиня.
- Я уже узнала, обо всех новых пассажирах.
- Ты уже с ними познакомилась? – удивилась Екатерина.
- Я познакомилась с человеком, который знает всё обо всех пассажирах! – довольно улыбнулась Булавина.
- И кто этот всезнающий? –  заинтересовалась княгиня.
- Секрет! – таинственно прошептала вдова, и мечтательно продолжила, - но меня,  никто  не заинтересовал. Даже этот улыбчивый купец Мирон. Не люблю купцов – они только и думают, как объегорить тебя. Я думаю только о майоре. Обожаю военных! А, кроме того Александр идеальный кавалер – неженатый, красивый и богатый. Я думала, он получит своё наследство, и мы может быть…., - запнулась Татьяна, и смущённо продолжила, -  не хочу загадывать, но вдруг, ещё всё возможно…
- Желаю удачи, - искренне пожелала княгиня и тихо добавила, - кстати, обрати внимание на нашего капитана Христофора Фёдоровича. Он тоже мужчина приятный во всех отношениях: холостой и не бедный. Капитаны получают хорошее жалованье.
- Я уже навела справки. Капитан - вдовец. У него уже две жены умерли. Я не хочу быть третьей. Я суеверная.
- Ты даже это выяснила! – поразилась княгиня.
- Это я случайно узнала от Ивана Горского. Его дядя Юрий Юрьевич боцман на нашем корабле, и всё знает о капитане. А юноша, кажется уже влюбился в меня, и теперь пытается меня заговорить до смерти.
- Не люблю говорливых мужчин. Обожаю своего Алёшу. Он всё время молчит и пишет книги.  Поэтому, мы с ним никогда не ругаемся. Хм-м-м… Хотя, иногда всё же ругаемся, - потупилась Екатерина.
- А, почему вы с  мужем, живёте в разных каютах и гуляете  отдельно? Вы во французском браке? – поинтересовалась Татьяна.
- Мы с ним в обычном  русском браке, - нахмурилась княгиня и сжала губы в жёсткую линию.
- А почему  живёте отдельно? Вы дали обет безбрачия?  Кто-то из вас принял монашеский обет? – продолжала пытать любопытная Булавина.
- Э-э-э… Мы немного поругались на Сахалине. Но скоро обязательно помиримся, - мрачно пообещала себе княгиня и опустила глаза в щербатый пол. 
- Я тоже так думала, когда поругалась со своим мужем… А, потом мой бедный  Борис  упал на джигитовке со взбесившегося Воронка, и помириться мы с ним уже не успели. Его принесли домой  бездыханным. Я даже не успела ему сказать, как люблю его, и прошу простить меня за всё, всё, всё….
   Татьяна горько зарыдала и закрыла лицо руками. Екатерина встала, подошла к ней, обняла за плечи,  и стала лёгкими движениями гладить по спине обтянутой гладким атласом.
Вдова проплакалась, отстранилась от Екатерины, достала из рукава белый платочек, вытерла лицо, и печально продолжила:
- Я так и не успела попросить у мужа прощения. Теперь, это давит на меня, как чугунные кандалы. И зачем я с ним поругалась в тот день?
   Екатерина  прошла к иллюминатору. Она задумалась после слов Булавиной, и решила - если сейчас увидит мужа на палубе, то сразу же помирится с ним. Отлаживать примирение до Индии или Африки не стоит. А вдруг,  Алёша тоже погибнет? Например, случайно упадёт за борт. Или умрёт от какой-нибудь тропической холеры. А она так и не успеет помириться с ним, и тоже  будет всю жизнь проклинать себя за это.
Но помириться ей не удалось. Алёши  на палубе не было. А в свою каюту он её точно не впустит потому, что просто не услышит её стука. Когда муж пишет, то улетает из  современности в древнее прошлое.  Она часто слышала, как во время написания книги: муж спорил с Сократом, советовался с  Ярославом Мудрым, и что-то доказывал Ивану Грозному.
   Неожиданно перед её глазами, прямо перед её иллюминатором  появились   майор Лоскутов и новенькая мадам Кузнецова. Княгиня отшатнулась в сторону, но они кажется её  не заметили. Оба отвернулись в сторону моря и принялись тихо, но довольно мило беседовать о погоде. 
Екатерина повернулась к Татьяне, закрыла своей спиной иллюминатор так, что в каюте стало сумрачно, и по привычке оптимистически провозгласила:
- Всё будет хорошо.
 Но гостья  уже вскочила со стула, схватила серую шляпку и деловито сообщила:
- Всё будет хорошо, если я не буду терять время. Пойду-ка, я пленировать (*пленять) Александра дальше. Пока, эта лошадиная акула, не утащила моего майора.
 Екатерина всплеснула руками, и попыталась задержать её:
- Танюша подожди, никуда не уходи, лучше расскажи мне э-э-э… ещё раз, более подробней, кто наши новые пассажиры? Всегда надо знать, кто твои новые соседи на этом крохотном островке «Ермак». 
 - Я узнала, только самую малость. Мирон Мирошниченко – купец, едет в Севастополь по своим торговым делам. По-моему он бонвиван (человек живущий беспечно, весело). Седого старика зовут Юрий  Байда. Он вдовец,  раньше служил в   полицейском ведомстве, теперь вышел в отставку и  едет в Ростов-на Дону к своему богатому брату, чтобы доживать свои последние дни с ним.       
    Рыжая дама, Ольга Кузнецова - вдова, жила в Хабаровске, после смерти мужа продала двухэтажный дом и отправилась подальше от своей бывшей свекровки, к  старшей сестре в Севастополь.
- Да, у тебя почти полное досье на пассажиров, - засмеялась Екатерина.
- Я тоже желаю знать, с кем я буду проводить столь долгое путешествие.
Говоря это, Татьяна завязала под подбородком  шляпку, обогнула застывшую Екатерину, и выглянула в иллюминатор, в надежде увидеть там Александра.
    Но на палубе она увидела следующую картину.  Алексей Платонович мило беседовал с мадам  Кузнецовой. И Татьяна тут же закрыла своей спиной иллюминатор:
- Катюша, душка, я ухожу, но ты не ходи на  палубу, там стало ветрено. По-моему, грядёт буря или не грядёт, но всё равно не ходи – читай книжку.
Булавина так пристально смотрела за её спину, что Милорадова невольно обернулась  - ведь  пять минут назад на палубе сияло яркое солнце. Она увидела ужасную картину и тихо простонала:
- Таня, ты видишь - она уже пристала к моему Алёше!
- Не расстраивайся, мон ами Катюша, я думаю, её не заинтересует твой профессор. Он для неё стар. Это мне надо переживать. Пойду- ка, я окружу своё протеже Лоскутова заботой и лаской, пока эта рыжая бестия не увела его у меня из-под носа.
    Булавина упорхнула со встревоженным, озабоченным лицом. Екатерина бросилась на кровать и продолжила страдать ещё более сильно, чем десять минут назад. Муж откровенно неглижировал, пренебрегал ею. И начал флиртовать с новой, более молодой  мадам. И хотя, княгине было всего тридцать шесть, сейчас ей казалось, что она старая колода, жизнь кончена, а впереди страшная одинокая старость.

6 глава.

Чуть ранее этого времени, Алексей Платонович дописал тонкую тетрадь, и стал искать на столе среди исписанных, перечёркнутых  листов чистую тетрадку или чистый лист. Ни чистого листа, ни чистой тетрадки  на столе не было, не было их в саквояже и двух чемоданах. Только после этого напрасного поиска, он вспомнил, что стопку  тетрадей Екатерина положила в свой саквояж.
   Идти не хотелось – жена опять начнёт трагически рассказывать ему, как она случайно легла на диван с другим. И тем не менее, идти придётся. Без чистого листа, он как без рук. Профессор закрыл железную крышку почти пустой чернильницы и отправился к Екатерине. У её дверей, он замер  в нерешительности. Из каюты слышалось приглушённое рыдание, и он пошёл на палубу прогуляться перед тем, как попросить у жены чистые листы.
    Клипер выходил из бухты в открытое море. На палубе его остановила миловидная медлительная пассажирка, с  рыжими волосами и томным взглядом. Дама была приятной, но не в его в вкусе.  Ему нравились более живые дамы, такие, как его жена.. хм-м-м… его бывшая жена.
Томная дама пожелала узнать, когда наступает ужин, и Алексей Платонович рассказал ей о времени ужина, обеда и завтрака. Следом она спросила – не опасно ли плыть на корабле, и Алексей Платонович, никуда не торопившийся, а скорее оттягивающий время встречи с женой,  принялся долго убеждать её в том, что «Ермак» самый безопасный клипер в мире.
Затем, томная дама поинтересовалась сколько времени они будут плыть; не нападут ли на них пираты; не запрыгнут ли акулы на палубу; не отвалятся ли у «Ермака» при шторме паруса… и это уже стало нервировать профессора. В его голове теснились исторические мысли к новой книге, их надо было срочно записать, а рыжая дама занимала попусту его время. На его счастье, рядом остановился улыбающийся  купец Мирон, пожелавший узнать у дамы: сколько сейчас времени – его часы остановились, и Алексей Платонович с большим удовольствием покинул испуганную даму. На прощание, с присущей ему галантностью, он всё же улыбнулся прекрасной даме и сказал ей, что всё будет хорошо.
    Екатерина смотрела в иллюминатор и кусала губы. Алёша разговаривал с рыжей дамой, и выглядел сейчас, как глупый влюблённый мальчишка. Он прямо не мог оторвать от неё взгляда, и наверно расшаркивался бы перед  ней до ночи, но пришёл весёлый молодой купец, и рыжая бестия, тут же переметнулась от профессора к нему. Уходя, муж послал этой негодяйке такую умильную глупую улыбку, что ей стало противно и обидно за него. Неужели он не видит, что она… она… она… серая акула!

Милорадов вздохнул и постучался в каюту жены. Никто не ответил и он вошёл. Екатерина лежала на кровати с бледным лицом и смотрела в белый потолок отрешённым взглядом. Казалось, она не слышала, что в каюту кто-то вошёл. Он поздоровался и  густым басом спросил:
- Сударыня, будьте добры подать мне тетрадки. У меня закончилась бумага.
Княгиня медленно встала, и насмешливо холодно протянула:
- А, зачем вам сударь тетрадки? Вы так весело проводите время с новой пассажиркой. Можно, ради такой огненной дамы и забросить свою древнюю трухлявую историю.
Муж с бесстрастным лицом смотрел мимо неё в иллюминатор, прямо на рыжую даму, а может быть и на купца, и она возмущённо воскликнула:
- Вам нечего сказать в своё оправдание сударь?
- Мадам, успокойтесь, я не устраиваю вам скандалы, из-за того что вы так мило флиртуете с майором Лоскутовым, и с мальчишкой Горским, и с Киприяном.
Княгиня буквально задохнулась от этакой наглости:
- Да, я… я… я… ни с кем из них мило не флиртую. Люди просто что-то спрашивают, а я им отвечаю.
- Я тоже просто ответил даме. Прошу подать мне чистые тетрадки, и мы разойдёмся, как в море корабли. Не надо устраивать бурю в стакане воды.
Вспыхнувшая, как огонь, Екатерина продолжила спорить:
- А, с кем мне ещё здесь разговаривать? С матросами? Или с проплывающими мимо акулами?
Алексей Платонович поднял с пола журнал «Эпоха», положил его на столик и заметил:
- Мадам, лучше чаще разговаривайте с журналом, а не с майором, а то я смотрю, уже розовая Татьяна стала на вас косо посматривать. Ей кажется, что майор более благоволит к вам, чем к ней.
Екатерина растерянно плюхнулась на смятую кровать:
- Глупости!  Меня совершенно не интересует майор.
- Зато, он кажется вами интересуется. Я ухожу, мадам. Будьте добры, найдите тетрадки и принесите мне их. Если, конечно, это вас не затруднит.
Княгиня вскочила  и сложила руки на груди:
- Алёша то, что ты мне сейчас сказал, для меня ужасная новость. Я просто разговариваю с людьми, без всяких амуров и подводных течений.
   Но дверь за профессором уже захлопнулась, и она кинулась искать чистые тетрадки, в надежде, что в его каюте, когда она подаст мужу эти проклятые тетрадки – они во всём разберутся, и наконец-то помирятся.  Тетрадей нигде не было, и она вспомнила, что забыла их на столе в доме своей родственницы мадам Золотко.
   Екатерина  решила, что теперь ей уже нет прощения. Он этого, ей никогда не простит, и она кинулась искать листы у других пассажиров.
    обошла большинство пассажиров, но ни у кого не было ни  тетрадей, ни листов. Как они пояснили, в море нет почты и писать письма  они не собирались.  Всё равно письмо придёт позже, чем они доберутся до места.
   Последней в её поисках была каюта майора Лоскутова, и Екатерина в нерешительности остановилась у его дверей. После некоторого раздумья, она  всё же решила не стучаться в его дверь – вдруг, её в этот момент увидит муж или Татьяна, и поднялась по крутой лестнице на палубу.
Княгиня решила подумать под тентом, где в открытом море найти тетрадки. Задача, казалась неразрешимой. Она подозревала, что  майор тоже не имеет  чистых листов. Обычно военные, не любят писать.
Через некоторое время, под тентом появился Александр. Он в кои-то веки отложил свою удочку, присел рядом, и завёл  беседу прекрасной  погоде. Она из вежливости поддержала разговор.
    Профессор, не дождавшись листов, вышел  на палубу, обошёл клипер по периметру, и проходя мимо тента, невольно вздохнул. Княгиня опять весело и мило щебетала с майором. 
Алексей Платонович нахмурился, недовольно кашлянул, и пошёл гулять дальше. Жена решила ему мстить – жестоко и неблагородно. Екатерина решила, не давать ему тетради.
   Княгиня заметила недовольство мужа, быстро  распрощалась с собеседником, и пошла просить чистые листы у кого-либо из корабельной команды. Возможно, они есть у капитана, боцмана или у кого-либо из матросов. По дороге, она почти, как Татьяна проклинала свою несчастную судьбу. По этой же проклятой дороге ей встретилась Булавина, которая тоже проклинала свою судьбу. Она была уверена, что майор Лоскутов уже бросил её и горячо увлёкся Ольгой. 

7 глава.
Купец Мирон  был человек деятельный и азартный игрок. Он любил играть: и в преферанс, и в бридж, и в бостон, и в фильку, и в сто одно. В общем, не было такой карточной игры, какой бы он не знал и не любил. На клипере делать было нечего, и он  решил  к вечеру, к той поре, когда солнце ещё освещало море, но уже клонилось к закату,  организовать хоть какую-то игру. Иначе, здесь можно было умереть с тоски.
   В пять часов вечера, купец обошёл  мужчин и предложил, всем кто пожелает, к шести собраться в кают-компании, чтобы сыграть в картишки. Пассажиры уже давно скучали, но карт никто не взял, поэтому к его предложению  отнеслись с большой благосклонностью, а некоторые, так  даже с  огромным восторгом. 

Алексей Платонович уже битый час сидел за столом. Екатерина наконец-то смилостивилась и перед ним опять  лежали чистые листы. Но за час был  исписан  только первый лист.  Он не знал, что писать дальше и какое-то время надеялся, что вдохновенная мысль сейчас прилетит, или по крайней мере, приплывёт в его голову из глубин исторического океана.
   Но ничего не прилетало, не приплывало, не сверкало и даже не трепыхалось в его голове. Машинально, он взял чистый лист, сделал из него птичку, и запустил её в  иллюминатор. Белая птичка ударилась в толстое стекло и упала на пол. За окном пролетела живая белая  птица – чайка, а бумажная птица продолжала сиротливо лежать на полу. 
   Алексей Платонович смотрел на неё и думал. Он  наморщил лоб, почесал светлую бороду, поколотил кончиками пальцев по жёлтой бархатной скатерти, потёр вспотевший затылок, расстегнул жилет, покрутил костяную пуговицу… но всё было бесполезно. Мысли замерли, в голове было пусто. А ведь, только недавно: они теснились, бежали, летели, рвались на бумагу, не успевая друг за другом.
    Обычно, в такие минуты он менял обстановку: шёл на рыбалку, бродил по лесу, ездил к соседу помещику Войтенко или придумывал что-нибудь ещё.  Тогда, новые впечатления - вновь будили его мысли, и они снова рвались выплеснуться на белый лист.
    А  на клипере  куда идти? Опять идти  на опостылевшую однообразную палубу, где его жена флиртует с каждым встречным и поперечным.
Время тянулось, словно бесконечный сибирский тракт. Солнце за день раскалило и деревянную палубу,  и железные борта клипера, оттого в маленькой каюте стало невыносимо душно. Алексей Платонович решительно встал из-за стола, открыл настежь иллюминатор, и так же решительно  лёг на жёсткую постель.    
    С палубы послышался женский смех. Он мог поклясться, что это смеётся Екатерина. Интересно, с кем это она опять веселится? Вслед за её смехом, послышался заливистый смех Валентины, и профессор вновь задумался.
Он закинул руки за голову, и стал  смотреть  немигающим взглядом в потолок. Белый потолок казался ему чистым листом бумаги. А он не любил чистые листы. Алексей Платонович любил исписанные, исчерканные, с кляксами, с помарками – в общем, листы с мыслями и знаниями, пускай и ошибочными… Клипер слегка покачивало – мерно и тихо, как маятник часов, и постепенно сонное оцепенение  овладело им. Профессор прикрыл глаза и провалился в какой-то очередной исторический сон…
   В каюту громко постучались. Алексей Платонович вздрогнул, очнулся от дрёмы, медленно, позёвывая, поднялся с постели,  и  бесстрастно пробасил:
- Входите, сударь, дверь не заперта.   
   В каюту тот час вошёл Киприян Колесников, с которым у профессора за эти дни сложились довольно неплохие отношения. Киприян  был довольно умён, приятен в общении, а самое главное заходил редко, и не досаждал  излишним общением. Чем многие его друзья часто грешили.
   В каюте  разнёсся сильный аромат дорогого французского одеколона «Жанна Де* Арк». Профессор не любил этот одеколон. Этот аромат, почему-то всегда напоминал ему - горелый хвойный лес, а он не любил, когда горят леса. Однажды, лесной пожар чуть не сжёг их поместье.
Колесников становился у дверей, огляделся, словно ожидал увидеть здесь кого-нибудь ещё, опёрся на искусно вырезанную деревянную трость, и вежливо спросил:
- Сударь, вы не желаете войти в игру? Новый пассажир предлагает сыграть в бридж. Я думаю, хватит мне спать, надо бы проветриться и кости размять. Я  здесь кроме вас, ни  с кем  не общаюсь, а хотелось бы видеть за карточным столом знакомое приятное лицо. Вы присоединитесь к игре?
Алексей Платонович  до хруста потянулся и пробасил:
- Пожалуй, я тоже пойду,  сыграю в картишки, проветрю свои  мозги. Всё равно ничего не пишется.
- Я вас, сударь, буду ждать у себя в каюте, - Киприян отчего-то невесело улыбнулся, приподнял тросточку, чтобы не ударить ею порог, и вышел.
 
Когда профессор постучался в каюту Колесникова, тот выглянул в приоткрытую дверь, оглядел коридор и понизил голос:
- Извините, сударь, я позже приду. Вы идите, я задержусь. Ещё раз извиняюсь.
Дверь захлопнулась, и Алексей Платонович удивлённо пожал плечами. Ему показалось, что Киприян отчего-то передумал идти, но не знает, какую найти причину для своего отказа. Возможно, он решил продолжить спать. Бывает же, на человека неожиданно наваливается сонливость…
Хотя, пять минут назад, этот же человек твёрдо решил играть в карты. Впрочем, профессор решил не забивать свою голову всякими пустяками. Его жена, тоже любит резко менять свои решения. То она решает срочно ехать к своей подруге помещице Глафире, а через пять минут, она же решает срочно варить клубничное варенье вместе с кухаркой Марфой. В итоге, варенье варится Марфой, а Екатерина едет к Глафире.
 
Княгиня лениво листала красочный  дамский французский журнал «Ле пари мадам», который два года назад  читала в Санкт-Петербурге. Почти все журналы, которые она достала в Александровске  были многолетней давности, и достались ей от одной читающей учёной дамы, бывшей бестужевки,  жены полковника Степаненко.
    Вообще-то, на Сахалине что-либо достать  почитать было сложно. На каторжный остров журналы  и книги  не завозились. Так как большинство населения книг вообще не читали. Одни не читали, потому что просто не умели читать. А, те, кто умел читать, таким увлекательным занятием почему-то не увлекались.
      В каюту княгини постучались,  и она с большим удовольствием отложила  раскрытый журнал. Как раз на той странице, где старая французская шляпница мадам Карлотта  де Кадилак  давала дамам совет, как  из старой шляпки, сделать новую. 
   В каюту вошла  Татьяна в розовом платье, украшенном чёрными кружевами и довольно большой чёрной  лилией, приколотой на груди, где-то в районе её несчастного сердца. Булавина прошла к стулу, и её атласная накрахмаленная ткань шуршала при каждом  движении. Эти звуки почему-то напомнили княгине звуки бала.
Татьяна  плюхнулась  на стул, расправила накрахмаленную юбку  и протараторила:
- Мирон организовал в столовой бридж. Когда вы пойдёте с мужем играть, пожалуйста, прихватите и меня. Одной мне идти неудобно. А мне очень, очень надо быть там. Ну, ты понимаешь почему. Побежали быстрее, я уже вся, как на иголках сижу. Вдруг, эта мадам уже пленирует майора.
Екатерина покачала головой:
- Извини, Танюша, но я не пойду. Меня никто не приглашал.
- Ну и что? Меня тоже не приглашали. Мирон приглашал  только мужчин, но мне он сказал по секрету, что не стал приглашать дам, так как ещё не знает амурный расклад  на «Ермаке». Вдруг, он пригласит какую-нибудь даму поиграть в бридж, а её кавалеру это не понравится. А он стреляться, из-за неизвестной дамы, посреди океана  не собирается. У него полно дам и без всяких дуэлей. Катюша, душка,  пойдём быстрее. Будто бы мы случайно вошли, и нас обязательно пригласят за карточный стол. Тем более, Мирон будет рад.
- Я не пойду. Не люблю играть в карты. И настроения у меня нет никакого, - поморщилась Милорадова.
- Катенька, душечка, милочка, ясная звёздочка, милый дружочек  – не хочешь играть в карты, посидишь рядом со мной для компании. Ведь в этой каюте можно с тоски помереть! Сколько ты уже тут сидишь, тебе ещё не надоело? – она обвела взглядом белую унылую каюту, стряхнула невидимую пыль с платья, и добавила, - моя каюта, вылитая твоя, только у меня скатерть зелёная. Именно, тот цвет, который я не люблю. Катюша, пожалуйста, не в службу, а в дружбу, пойдём со мной.
- Танюша, извини, но - нет, нет и нет! Алёше не понравится, если я пойду  играть  в карты без него. А он - я уверена, не оторвётся от своей писанины  даже из-за сулоя, а тем более не бросит писанину из-за какого бриджа. Поэтому извини меня, милочка, но я  никуда не пойду. И не уговаривай даже.
- А, твой муж уже ушёл. Я их обоих около кают-компании встретила, - прикусила губу Татьяна.
- Кого их? – заинтересовалась Екатерина и округлила глаза.
- Э-э-э… Я видела твоего профессора и мадам Кузнецову. Они очень весело беседовали у дверей столовой. Катенька, мне кажется, тебе надо смотреть за мужем в оба глаза. Вдруг, этой рыжей дамочке нравятся не военные, а всякие профессора - писатели.
- Ты уже знаешь, что мой муж писатель? – удивилась княгиня, так как она никогда не говорила об этом Булавиной, а в каюту профессора та никогда не заходила.
Татьяна улыбнулась:
- Я же не дура! Если человек целыми днями пишет, значит, он писатель. А, то что он пишет, видно через иллюминатор. Катюша, пока ты сидишь и думаешь, что делать  - мадам Кузнецова уже куёт железо. Вернее, куёт свои обольстительные улыбки и направляет их на твоего мужа.
Екатерина сжала губы в тонкую жёсткую линию, хлопнула рукой по подушке, выбив из неё пыль, чихнула, и переменила своё решение с решительным выражением  лица:
- Всё решено! Я иду играть в карты. Что-то мне неожиданно захотелось поиграть. Возможно даже, у кого-то на нервах.  Танечка, подожди меня под тентом, я быстренько наряжусь, преображусь в шемаханскую царицу, и мы пойдём разбивать все вражеские планы.
   Татьяна радостно улыбнулась, резво поднялась, поправила шелестящие юбки, и недоверчиво буркнула:
- Сомневаюсь, что это преображение будет быстрым. Я сама  собираюсь  полдня. Лучше, я подожду тебя в каюте. А, ты быстрее- быстрее одевайся. Помни, милочка, эта акула уже плывёт за твоим мужем, и не дай Бог,  проглотит его бедное глупое сердце.
Екатерина откровенно расстроилась, и Булавина торопливо уточнила:
- Извини, милочка, я сказала, что у профессора глупое сердце, но ты же знаешь: все мужчины становятся глупыми, когда увидят красивую даму - и профессора тоже глупеют. Профессора  ведь тоже люди.
   При упоминании о красивых дамах, на лице княгини отразилась буря различных эмоций: от грусти до ярости. Она передёрнула плечами, словно замёрзла, вскочила  и кинулась к чемодану, в котором лежало  муслиновое  платье, цвета апельсина. 
   Во-первых, оранжевое подходил к её густым каштаново-рыжеватым волосам, а во-вторых,  это платье перебьёт мерзкий рыжий цвет волос этой бесстыжей Ольги.
   Татьяна тихо вышла. Чемодан не открылся. Он был закрыт на ключ, ключ был неизвестно где, и Екатерина бросилась искать золотой ключик, сделанный  из самоварного золота. В сумочке ключика не оказалось, в шкафу тоже, в столе его и подавно не было…
   Наконец-то золотой ключик нашёлся под подушкой, и княгиня достала на свет яркое  платье из лёгкого муслина. К нему прилагалась нитка жемчуга и жемчужные серёжки.

8 глава.

В  кают-компании, служившей одновременно  и столовой, и  гостиной  пахло корицей и ванилином. Кок «Ермака» Ерофей любил сверх меры  подсыпать корицу и ванилин в горячие булочки, сладкие пирожки, и вообще в любую стряпню, потому что в тропических портах эти пряности стоили дёшево, закупал он их в больших количествах, а потом мучился - куда бы их деть. Ведь пряности имели свойство терять свой аромат.
Одно время Ерофей пытался сыпать ванилин в щи и борщи, но капитану ванилиновые супы не понравилось, и он запретил это делать, под страхом выбрасывания кока в океан. И Ерофей, вздохнув от непонимания грубым кэпом, высокой  кулинарной науки, смирился. Теперь, ванилин и корица щедро добавлялись только в стряпню.
Оттого этими сладкими ароматами было пропитано всё, что находилось  в кают-компании, а так же многие другие помещения клипера, куда приносилась корабельная стряпня.
Ароматы ванилина и корицы источали: и  бархатная мебель, и панели из красного дерева, и стены  обитые новым  жёлто- зелёным гобеленом, и даже резные двери из красного дерева издавали сладкий пряный аромат. Любой кто проходил мимо них, даже в темноте,  безошибочно угадывал, что эта дверь столовой.
   Кают-компания выглядела довольно уютно и блистала идеальной чистотой. Гобелен, которым были обиты стены, выглядел, как старинная картина. На нём были вытканы: неприступные жёлтые замки; золотые рыцари в доспехах с копьями; зелёные прекрасные дамы в остроконечных шляпах и коричневые единороги, прятавшиеся среди двух чахлых зелёных кустиков.   
    Слева, у стены стоял длинный обеденный стол, покрытый белой льняной скатертью. Справа, чёрнело старинное, прибитое к полу пианино; по бокам от пианино стояли два узких дивана, обтянутых вытертым жёлтым бархатом. За диванами находился бильярдный стол, с потертым зелёным сукном. На столе стояла шахматная доска, под столом чернела «бикса» – маленький китайский наклонный бильярд, предназначенный для выноса на палубу.
Биксой пользовались редко. В основном пассажиры предпочитали русский бильярд, и боцман уже три года уговаривал капитана выкинуть эту проклятую биксу в море. Она только мешает убираться в столовой. Но капитан был непреклонен. Эта бикса напоминала ему об одной очаровательной вдове китаянке. Именно, она и подарила ему этот бильярд на память. 
   На центральной стене, напротив входа, были развешены: два бронзовых щита с  гербами Санкт-Петербурга и Владивостока, шпага, сабля, кинжал в ножнах, и давно вышедшее из употребления оружие монте-кристо. 
   Всё оружие  кроме монте-кристо, было деревянным,  выкрашенным бронзовой краской, и служило  лишь для украшения. При нападении пиратов, оно было бесполезно. Да и пассажиры, сошедшие с ума в шторм, или бывшие каторжане-душегубы,  тоже никоим образом не могли им воспользоваться. Единственное травма, нанесённая монте-кристо в прошлом плавании, привела лишь к рассечённому лбу.
   И тем не менее, капитан  Христофор Фёдорович уже несколько лет помышлял сменить вооружённое украшение кают-компании на более безоружное. Лишь мысль о том, что этот арсенал сделал и выкрасил боцман Круглов, останавливало его от этого дерзкого поступка.
Боцман был докой в своём деле, и неуважение к его труду, могло вызвать уход  с клипера. А, капитану этого очень не хотелось. Найти сведущего боцмана в этих малолюдных краях было дело трудное, оттого ему часто приходилось подстраиваться под своего подчинённого.    Сам капитан, больше доверял своему боевому арсеналу оружия, и  пушкам щедро наставленным на клипере. Это избавляло клипер от нападения пиратов, которых в южных широтах было предостаточно. Особенно, этими разбойниками славился Китай и Индия. Там было их разбойничье царство, и правительство никак не вмешивалось в их вотчину, потому что высшие чиновники сами кормились  спиратского стола. И кормились довольно хорошо.

Когда  разодетые в пух и прах, Екатерина в оранжевом, Татьяна в розовом  вошли в столовую, игра ещё не началась, но уже шёл горячий спор о политике. Спорили Юрий Байда и  Мирон Мирошниченко разодетый ярко и вызывающе.
   Юрий и Мирон спорили довольно долго, и уже еле сдерживали своё раздражение. Алексей Платонович  со скучающим видом слушал яростные политические дебаты полицейского либерала и консерватора купца. Большей частью его взгляд, задерживался  на яркой попугаистой одежде Мирошниченко: красная атласная рубашка, белый жилет, и зелёный шейный платок закреплённый брошью с красным фальшивым рубином, никак не подходили человеку с консервативными взглядами.
    Впрочем, Алексей Платонович за свою жизнь видел много несуразного, и уже давно ничему не удивлялся. И разговоры о политике - он не любил. Политические  дебаты часто приводили спорщиков к лютой ссоре, и даже дуэли. А, как историк, он прекрасно знал - часто невинные политические споры быстро перетекают в кровопролитные войны.
  Следом за дамами,  в кают-компанию вошёл раскрасневшийся Иван Горский в гарибальдийской шляпе. Шляпу он не снял, сел за стол, прислушался к речам и быстро включился в спор. Юноша оказался анархистом, и горячий политический спор разгорелся с утроенной силой. В каюте становилось всё жарче.
   Алексей Платонович поморщился от слишком громкого спора,  расстегнул светло-кофейный сюртук, и подпёр подбородок рукой. На миг ему показалось: сейчас спорщики  подерутся.  Надо бы ему остановить  этот страстный консервативно-либерально-анархический спор, но на профессора  накатило какое-то полусонное оцепенение. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни переубеждать, и вообще куда-либо вмешиваться, тем более в политику. Это всегда плохо заканчивается.
Поэтому, когда Юрий разгорячённый и раскрасневшийся, вытер пот со лба белым платочком,  и спросил у него об его  политических взглядах, Алексей Платонович  бесстрастно пробасил:
- Я, господа, «постепенец». Как историк, я знаю, что постепенное развитие, пускай даже медленное, приносит больше пользы для государства, а значит и для народа.
Иван вскочил, и с юношеским пылом выкрикнул так, что его голос сорвался на фальцет:
- Постепеновщина – это тухлое древнее болото! Анархия - это светлая передовая свобода!
Либерал Юрий, недобро поглядывая на Ивана, язвительно и зло протянул:
- Ах, анархия! Ах, свобода! А если я сейчас заделаюсь анархистом, и набью вам сударь морду. Или посажу вас в тюрьму, потому что вы мешаете моей либеральной свободе. Ведь, если я тоже анархист, и тоже свободен, то могу испортить каждому его образ, если он мне не понравится. Хотите сударь – анархист  в тюрьму?
Иван смутился, покраснел, снял гарибальдийскую шляпу, прижал её к сердцу, и подавленно промямлил:
- Я не хочу в тюрьму.
Консерватор Мирон хохотнул, и весело поддержал Юрия:
- А, если я, Ванюша,  заделаюсь анархистом, то возьму вас  и ограблю. Вот это будет настоящая свобода! Настоящая анархия – передовая и светлая.
Иван ещё больше смутился, побледнел, и промямлил:
- У меня нет денег! Мне мама мало денег  дала.
Мирон громко рассмеялся:
- Ничего, что мало. Я же анархист, а значит свободен делать всё, что хочу.
Иван плюхнулся на стул, сгорбился, опустил голову, и провёл пятернёй по влажным каштановым кудрям.  Купец насмешливо взглянул на расстроенного Ивана, и дружески похлопал его по плечу:
- Ну ладно, не бойся братец, я шучу, и детей не граблю. Я  зарабатываю деньги честным купеческим путём. Вот поэтому-то  я - консерватор. Я не мешаю тебе, Иванушка - стать богатым доктором, а ты не лезешь своей юной анархической рукой  в мой бедный купеческий карман.   
   Пока шёл спор, кают-компания постепенно заполнялась пассажирами. Супруги Реус Валерий и Валентина, оба в чёрных бархатных нарядах,  давно расположились на жёлтом диване у пианино, и весело шептались о чём-то своём. Валентина выстроила на голове сложную высокую причёску, напоминающую светлую кудрявую башню, и теперь то и дело заправляла шпильки в  кудри-кирпичики. Между тем, она тихо  бархатисто  смеялась, смотрела на мужа влюблёнными глазами, и кокетливо стучала закрытым чёрным веером по его бархатному плечу, когда его речь, казалась ей  фривольной.
   Глуховатая Анна Архиповна в шерстяном старинном платье горчичного цвета, шустро вязала в уголке красный шарфик, и смотрела за тем, чтобы дверь в каюту не закрывалась. В открытый проём входил свежий морской ветерок, прогретый сентябрьским теплом, а входившие пассажиры, то и дело пытались  закрыть дверь.   
   Политический спор немного утих. Иван больше не стал доказывать этим старым  валенкам, что анархия – это прекрасно. Всё равно, они из-за своих старческих дурных мозгов не могли этого понять. Поэтому, он прошёл к стене с оружием, и стал внимательно, совсем по-детски разглядывать его. Солнце склонялось всё ниже, свет доносившийся через маленький иллюминатор, был недостаточным, и  разглядывать оружие, находившееся на тёмной стене было тяжело. 
Горский  осторожно снял  монте-кристо с крючка, прищурил глаз, и поводил дулом из стороны в сторону. Особенно, его взгляд и дуло, задержалось на бывшем полицейском писаре Юрии. Иван всё не мог простить ему, что тот собирался посадить его за анархические взгляды в тюрьму. «Ограбление Мирона»  - он уже простил, ведь купец был таким весёлым и добродушным.
    Калашникова  давно отложила вязание, и  наблюдала за ним испуганным взглядом. Скоро она не выдержала его анархического поведения и громко возмутилась:
- Голубчик, анархист свободный, вы что решили пристрелить нас? И что за молодёжь пошла! Ещё молоко на губах не обсохло, а уже хотят кого-нибудь убить. Эх, мамку бы твою сейчас сюда. Она бы тебе быстро показала, как разбойничать на клипере!
Горский испуганно вздрогнул,  торопливо повесил монте-кристо обратно на крючок, и поспешил сесть за стол.
    Мирон, решивший взять под опеку Ивана, вступился за мальчишку:
- Не бойтесь, бырыня - сударыня. Я уже это монте-кристо осмотрел. Его можно смело отдавать в кузню на переплавку. Оно сломано насмерть, и напрочь заржавело. Им только орехи колоть.
- А зачем вы оружие разглядывали? – подозрительно прищурила глаза  Калашникова.
- А, затем я разглядывал, сударыня, что мы купцы - люди подозрительные. Нас бедных, каждый желает укокошить, и нашим  добром воспользоваться. А, между прочим, мы его зарабатываем тяжёлым непосильным трудом.
Анна Архиповна с насмешливой улыбкой покачала головой:
- Ох, уж скажешь ты Мироша – зарабатываю непосильным трудом. Насмешил ты меня, касатик. Знаю, я ваш непосильный труд. У меня самой муж купцом был. А всё же, оружие на стене – это не смешно. Надо сказать капитану, пусть он всё это смертоубийство  уберёт. Не нравится мне есть ватрушки,  и на пистолет смотреть. Кусок в горло не лезет, и всякие мысли нехорошие появляются. А вдруг, какой-нибудь брандахлыст, дрянной человек возьмёт, и застрелит меня, или всех нас вместе. Вот тогда скажете мне, что оружием можно орехи колоть, а может и не успеете сказать. Поздно уже будет с дыркой в голове говорить.
Мирон несколько испуганно перекрестился, и мрачно, с некоторым испугом, посмотрел на монте-кристо. Он был уверен, что оружие уже не смертельно, но слова старухи всё равно вызвали нервную дрожь. Ведь, купец уже не раз подвергался нападению. Слишком многие хотели, чтобы он не путался у них под ногами.
Между тем, Калашникова твёрдо повторила:
- Оружие надо сейчас же выкинуть в море!
Валерий  прислушивающийся  к спору, неожиданно поддержал Мирона:
- Зачем его выкидывать, пусть висит для красоты. Всё равно это оружие непригодно.  Кинжал со шпагой - деревянные, с тупыми концами, разве только щиты стальные. Вот ими можно убить, да и то убивать надо долго и упорно. А потом – это оружие, собственность «Ермака», а собственность нельзя выкидывать.
- Тогда, оружие надо закрыть в сундук под замок. Пусть этот Ермак, и сторожит его. Может, я не хочу его убийственную собственность разглядывать. Ещё моя бабушка говорила, что раз в году и метла стреляет, - твердила Калашникова.
- Тогда и ваши спицы, бабушка надо закрыть под замок. Они, как я погляжу, больше похожи на шпагу: стальные, длинные и острые, - засмеялся Валерий.
Анна Архиповна возмутилась и упёрла остренькие сухие руки в бока:
- Не трогай мои спицы. Они безопасные. Они острые, потому что я вяжу маленькими петельками, а в эти мелкие петелюшки, только острые концы входят. И никому я не дам свои спицы. Я что буду делать на этом корабле? Вы тут будете свои лямуры крутить, тары-бары разводить, а мне чем заняться? Вот попробуйте только у меня их забрать!
   Словно испугавшись, что их заберут, старушка в сердцах схватила спицы, начала быстро вязать и на седьмой петле вонзила  спицу  в палец. Из пальца обильно потекла кровь. Она достала из рукава белый платочек, принялась наматывать его на палец, как бинт, и что-то ворчать себе под нос. Впрочем, этого уже никто не видел, потому что политический спор между Мироном и Юрием продолжился. Теперь, Иван  слушал их, не выказывая свои анархические взгляды. Но лицо его живо выражало различные эмоции. Чаще всего, на его лице мелькала насмешка над глупыми стариками.
   В пылу политического  спора появился самый тихий и молчаливый пассажир «Ермака» Тихон Одинцов.  Он тоже принарядился. Сменил свой мышиный потёртый наряд  на зелёный выцветший  сюртук, бывший в моде лет двадцать назад. Сюртук  болтался на нём, как на вешалке. На поблёскивающей лысой голове, было уложено несколько длинных серых волосков, что должно было скрывать лысину, но совсем не скрывало. На пожелтевшем лице, вместо обычной маленькой бородки, виднелось несколько ссадин и порезов, оставленных после бритья.
   Одинцов  еле слышно и уныло поздоровался с компанией, затем с какой-то кошачьей грацией обошёл, и осмотрел кают-компанию так, словно никогда её не видел. 
Тихон внимательно рассмотрел деревянное оружие, бильярдный стол, открыл шахматную доску и громко захлопнул её. Затем, подошёл к иллюминатору, обозрел палубу, и мягкими шагами направился к столу.
   Сел он подальше от всех, на самый край стола,  осуждающе посмотрел на политических спорщиков, положил руки на стол, как примерный ученик, и уставился на подрагивающий красный шарфик Анны Архиповны.
   Старушка заметила его взгляд, пожалела больного, и  улыбнулась ему печальной материнской улыбкой. Тихон, казалось не заметил этой улыбки, продолжая заворожено наблюдать за покачиванием красного шарфа. 
   Калашникова начала считать петли вслух, и как все глухие люди считала  очень громко, вплетая свой счёт в громкий спор. Её счёт мешал политикам, и политики тоже  мешали ей. Несколько раз она  сбивалась со счёту, и вновь начинала считать сначала: раз-два- три- четыре- шесть- восемь... раз-два-три… пять…тринадцать…раз, два, три…тринадцать… 
   На счёт тринадцать в каюту   вошла элегантная  Лилия Чёрная в вишнёвом  бархатном платье, отороченном по декольте и рукавам белоснежными голландскими кружевами. Актриса  горделивым поворотом головы, осмотрела кают-компанию, с улыбкой поздоровалась, стремительно прошла к столу, плюхнулась на стул,  и так быстро замахала вишнёвым веером, что по каюте пошёл ветерок. Калашникова нахмурилась, и строго посмотрела на Чёрную.
Лилия как будто смутилась, быстро закрыла веер,  печально вздохнула, и тут же улыбнулась Ивану блестящей театральной улыбкой. Юноша расцвёл, а она  подумала, что без этого мальчишки, здесь можно было  умереть с тоски. Ведь на клипере, никакого достойного кавалера не было.
Профессор был полоумный – он целыми днями корпел за столом со своей историей. Тихон – дышал на ладан. Майор – очумел от своей рыбалки, и кроме рыбы никого не видел. Мирон – был парень разбитной, скользкий и ненадёжный. Юрий – был слишком староват. Киприян заснул, словно спящая царевна, а между тем он…    
    Её мысли прервались появлением неожиданной парочки.  В кают-компанию вошли майор   Александр Лоскутов и рыжая дама Ольга Кузнецова со своей некрасивой служанкой Дарьей.  Майор и новая дама были веселы, как будто совсем недавно, кто-то из них сказал  невероятно весёлую шутку.         
   Мадам Кузнецова остановилась с порозовевшим лицом в центре кают-компании, улыбнулась пассажирам самой очаровательной улыбкой, несколько раз энергично обмахнула раскрасневшееся лицо лазурным шёлковым веером, затем  отмахнулась от  Дарьи,  словно от надоедливой мухи.    
   Служанка поняла желание хозяйки, с хмурым видом примостилась на стуле у двери, поправила коричневую юбку, замерла и принялась разглядывать узоры  потёртого зелёного персидского ковра. Её лицо землистого цвета, оказалось в тени, оттого оно ещё больше потемнело, и теперь,  вся её фигура и лицо напоминало  каменного идола.   
   Старушка видевшая всё и всех, на миг замерла с вязанием,  искоса оглядела  Дарью, нечаянно  спустила несколько петель на своём вязании, и недовольно покачала головой: то ли из-за спущенных петель, то ли из-за редкой некрасивости Дарьи.
   Ольга и Александр сели в некотором отдалении от Татьяны, и офицерская вдова с трагическим лицом поправила на розовом платье  чёрную атласную лилию. Один накрахмаленный чёрный лепесток отлетел от цветка, упал на пол, и на глазах женщины появились слёзы. 
   Чёрная Лилия усмехнулась, явно понимая, что её соседка плачет не из-за лепестка, а из-за того, что её матримониальные планы, накрылись медным тазом. Вернее, голубой шляпкой Кузнецовой.
    Булавина заметила ехидную улыбку Лилии, прикусила губу,  и улыбнулась со слезами на глазах  Екатерине. Той стало до слёз жалко Татьяну и она торопливо рассказала  старый анекдот, не один год смешивший слушателей. Так было и на этот раз. Вдова повеселела.
   Майор заметил все эти дамские переглядывания-пересуды, и шрам  на его щеке несколько раз нервно дёрнулся. Чтобы успокоиться, он достал из кармана серебряный портсигар с сигаретами, встал из-за стола, и пошёл курить на палубу. Юрий прекратил спор, проводил  долгим взглядом серебряный портсигар майора,  достал из внутреннего кармана  сюртука  свою серебряную табакерку  с аристократической монограммой,  несколько раз понюхал ароматический китайский табак и громко, как будто  с удовольствием, чихнул. Табачные крошки обсыпали его длинные седые усы, а несколько крошек даже приземлились на его седую шикарную шевелюру.
Екатерина и Татьяна в один голос  пожелали ему здоровья, и Байда улыбчиво поблагодарил их. Затем крышка табакерки громко захлопнулась, и переместилась во внутренний карман. Калашникова вытянула голову, чтобы успеть рассмотреть монограмму, но всё произошло так быстро, что даже её зоркий взор, ничего не успел заметить. А между тем, ей показалось, что она где-то уже видела эту монограмму. А может, она видела эту табакерку? И Анна Архиповна со вздохом продолжила вязать, размышляя о том, как увидеть табакерку ещё раз. Впрочем, она была уверена, что табакерку она ещё увидит. Если она что-то хотела, то уже никто не мог её остановить. Оттого, она и попадала во всякие нехорошие истории… Но это уже дело прошлого…

Валерию надоело ждать, и он предложил начать игру. Но Мирон со вздохом сообщил, что надо ждать Киприяна. Тот пообещал прийти на бридж. И чтобы, компания не скучала, купец начал рассказывать анекдоты. Некоторые, были довольно смешние, а те, что были не смешны – всё равно веселили. После сулоя, и ожидания смерти все ценили эти прекрасные спокойные мгновения жизни. 
Наконец-то появился  Киприян. Он  задержался на пороге, и словно сожалея о своём приходе,  хмуро оглядел собравшихся. Дольше всех, его взгляд задержался на новых пассажирах. Вот, они ему точно не понравились. Между тем, Киприян не ушёл, с прищуром поздоровался со всей компанией, и направился к столу, громко постукивая тростью.
   Мирону не понравился его взгляд, он тихо хмыкнул, но вскочил из-за стола и  бравурно произнёс:
- Сударь, разрешите представиться, купец Мирон Мирошниченко. Прошу любить и жаловать.
- Приятно познакомиться, Киприян Колесников. А, вы откуда появились? Из моря? Вроде бы, мы никуда не заходили, - спросил  Киприян. 
- Я появился из маленького захудалого порта Владивосток.
- Мы уже проехали Владивосток? А я и не заметил, - улыбнулся Киприян. 
Мирон плюхнулся на стул и с шутливой интонацией продолжил:
- Вы это не заметили потому, что пока наш Владивосток ещё юный, совсем мальчишка.  Но надеюсь, я увижу то время, когда наш порт станет второй столицей Российской империи.
Екатерина иронично, но добродушно улыбнулась:
- Я думаю,  сударь, этого никогда не будет.
Купец развёл руками:
- Княгиня, голубушка,  не разочаровывайте меня. Впрочем, пусть столицей он не станет, но я верю в то, что скоро наш маленький портишко-городишко Владивосток станет огромным портом, и  сотни кораблей полетят к нам на всех парусах.
 Юрий недоверчиво махнул рукой:
- Ну, это вы сударь, загнули. Никогда наш захолустный городишко не станет огромным, и даже большим не станет. Кому он нужен? Так и будет прозябать на окраине империи с двумя военными кораблями и несколькими десятком рыбацких лодок.
- А, я знаю, что будет, - набычился Мирон, вспомнивший о предыдущем политическом споре с этим несчастным либералом.
- Откуда вы знаете? – упёрся либерал Байда, всё еще сердившийся на консерватора купца.
- А, мне это приснилось на Рождество. Значит этот сон вещий, так моя бабка Настя говорила.
- А, вы на Рождество много выпили? – прищурился Юрий.
- Ух, много! Гуляли у кума так, что пол улицы уши затыкала, а вторая половина  к нам веселиться прибежала. А, что тут плохого? Рождество - святой праздник, после рождественского поста, не грех и разговеться крепкой горилкой, да жирными колбасками. А, вообще-то, сударь,  при чём здесь выпивка и мой вещий сон?
- А, если в Рождество напьёшься, то сон уже не вещий. Так моя бабка Оксана говорила, - улыбнулся Юрий.
Мирон потёр затылок, изобразил на лице комичное театральное  огорчение,  и явно шутливо протянул:
- Эх, жаль, что сон не вещий. А я уже такие огромные купеческие планы построил, такие деньжищи во сне огребал. До сих пор этот сон помню. Самый красивый сон моей жизни: сижу я на золотой горе у моря, а корабли  всех стран только ко мне плывут. 
    Все дружно рассмеялись, и это был самый первый искренний смех на клипере. В этот миг, Мирон сразу пришёлся всем по душе, и  все  решили, что купец – хороший парень, и не даст им скучать в долгом морском путешествии.
Юрий  приподнял черепаховые очки на лоб, и повернулся к Киприяну:
- Разрешите мне тоже представиться: Юрий Байда, чиновник полицейского ведомства – писарь в отставке. Я тоже из маленького порта Владивостока, который через тысячу лет станет восточной столицей Руси.
Мирон дурашливо протянул:
- Через тысячу? Нет, я столько не проживу.
Все опять дружно засмеялись. По окончании смеха,  улыбаясь, какой-то загадочной  улыбкой, представилась новая дама:
- Мадам Кузнецова, купеческая вдова. Прошу любить и жаловать.
После своего представления  Ольга прижалась к плечу майора, и бросила на него молниеносный лукавый взор.
Киприян отчего-то хмыкнул и еле слышно буркнул:
- Киприян Колесников...Любить не обещаю…   
  Татьяна громко рассмеялась этой шутке.  Киприян отвернулся от Ольги к Татьяне, и посмотрел на неё еще более хмуро, чем на Ольгу. Булавина тут же оборвала смех, но вслед за ней  ядовито рассмеялась Лилия.
   Татьяна вспыхнула, оторвала с розового платья, державшуюся на одной нитке, чёрную атласную лилию и принялась с загадочной улыбкой обрывать с лилии, как с ромашки лепестки. Чёрные лепестки отрывались удивительно легко, и актриса откровенно опечалилась. Ей показалось, что так улетает её красота – быстро и безвозвратно. 
 
    Мирон  окинул быстрым цепким взором присутствующих, и вновь с веселой энергией  предложил дамам не ссориться, а приступить к игре. Он, словно фокусник,  достал неизвестно откуда новую колоду карт,  ловкими движениями,  отработанными до автоматизма  перемешал их на виду у всех, с шутками-прибаутками раздал карты, и  предложил:
- Дамы и господа, предлагаю играть в бридж на интерес, ставка - копейка. Я думаю, копейка никого не разорит. Уверяю вас,  без интереса, даже копеечного  - интерес  быстро пропадёт. По крайней мере, у меня уж точно. Не люблю, проводить время зря.
Анна Архиповна продолжавшая вязать, громко заявила:
- Я в эти игры не играю. На деньги - играть не буду.
Иван, считавший каждую копеечку, так как матушка выдала ему денег в обрез, смущённо запинаясь, пролепетал:
- У меня без копейки - интерес не пропадёт. 
Валентина поддержала его:
- Можно и без копейки, а для интереса, надо проигравшему предложить кукарекать на палубе. Это будет очень весело.
Её муж, Валерий согласно кивнул головой и улыбнулся. Он вспомнил, как сам не раз кукарекал на Солдатской улице.
Юрий покачал головой, стряхнул табачные крошки, и недовольно возразил:
- Можно конечно кукарекать  на улице или во дворе, но кукарекать на палубе - это нонсенс. Капитан и матросы  нас не поймут. Они  подумают, что мы сошли с ума,  и высадят нас на ближайшем необитаемом острове. Майор, вы со мной согласны?
   Майор Лоскутов шептавшийся с мадам Кузнецовой безразлично кивнул головой. Ему было всё равно. Он знал, что в этой компании кукарекать ему не придётся, да и потеря копейки, не разорит его.
Екатерина ни  с того, ни с сего сказала:
- А, если это наш капитан возьмёт и сойдёт с ума, и высадит нас на острове, где живут людоеды? Может же такое быть?
Иван с радостью успокоил мадам Милорадову:
- Христофор Фёдорович с ума не сойдёт. Он умный.
-Умные тоже сходят с ума, - пробурчала Калашникова. 
Киприян отчего-то повеселел и радостно потёр руками:
- Я согласен на копейку. Не люблю кукарекать и мычать тоже не люблю. Моя матушка, любила играть,  на мычание. Было всем смешно, только не мне. Мне всё время приходилось мычать, поэтому я выучился играть на пять.
Купец решительно подытожил:
- Итак, раз все согласны на интерес, кладите в банк свои драгоценные «золотые» копейки. Игра начинается.
 Татьяна достала из глубокого декольте  белый кожаный мешочек - кису, развязала верёвку, заглянула внутрь мешочка, достала одну  копейку, зажала её в кулаке и обратилась к Александру:
- А, вы майор согласны играть на копейку?
- Да, - односложно ответил Лоскутов, и сабельный шрам на его левой щеке вновь дёрнулся.
 Валерий удивился:
- Мадам, покажите мне  мужчину, который не любит играть в карты. Если вы мне его покажете, то я не глядя, скажу вам, что он слепой. В карты любят играть все!
Татьяна грустно протянула:
- О, Господи! Опять все мужчины будут целыми днями сидеть за карточным столом! Мой покойный муж, тоже все вечера просиживал со своими друзьями   за преферансом. Я его видела только тогда, когда он приходил спать. Иногда у меня было такое ощущение, что все мужчины полжизни  проводят за  картами.
Юрий  снял очки, протёр толстые линзы белым батистовым платочком и пробормотал: 
- Не полжизни, а четверть жизни. А что ещё делать в свободное время, мадам Булавина? Тем более, что ещё можно делать здесь - посреди океана. Кругом одна вода, уже и смотреть то на неё не хочется, глаза слепит от сверкания. А ведь, нам ещё  долго плыть, и карты - самый лучший – хм-м-м…
Он надел очки,  задумался, какое бы сравнение подобрать, и Татьяна быстро подсказала:
- Убиватель времени.
Юрий легко ударил кулаком по столу, и оглушительно рассмеялся, повторяя сквозь смех:
- Убиватель времени, убиватель времени, убиватель…
    Он смеялся так заразительно, что скоро  к нему присоединились все находившиеся в кают-компании.  Анна Архиповна от смеха уронила на ковёр  красный клубок. И даже обычно хмурая  Дарья изо всех сил сдерживала смех. Она прикусывала губу, тем не менее,  смех прорывался наружу короткими булькающими звуками.
   Смеялись все, кроме Тихона. Он не только не улыбнулся, но и сделался, как будто недоволен всеобщим смехом.  Словно, смеяться, а тем более громко было неприлично. Но на него уже давно  никто не обращал внимание. Тихон был тих, нем, и сидел он  так, что большая часть его тела была  тени. Казалось, ещё чуть-чуть притемнить помещение, и он  растворится в темноте. 
     Смех постепенно  затихал, и купец, почёсывая переносицу, задорно объявил:
- Дамы и господа, итак, начинаем убивать наше  бессмысленное бесполезное морское время. Напоминаю, банк ждёт ваши огромные копеечные сбережения.
   И Мирон широким жестом шумно выложил  на центр стола новенькую блестящую копейку, сверкнувшую в косых лучах вечернего заката золотым блеском.
Тихон встал из-за стола и демонстративно отошёл к деревянному оружию, всей своей спиной показывая, что играть на копейку отказывается.
   Екатерина вскочила, чтобы бежать в каюту за копейкой, но Алексей Платонович выложил на стол две копейки – за себя и за неё, и она облегчённо вздохнув,  села на скрипучий стул.
   Княгиня  повеселела.  Она была рада этой копейке так, как будто это была тысяча рублей. Если муж выложил за неё в банк копейку, то возможно, это первый шаг к примирению, потом будет второй, третий и дело в шляпе. Ведь дело не в самой копейке, а в том, что он ещё считает своей женой.
    Екатерина  со счастливым лицом и сверкающими очами улыбнулась мужу. Он, её улыбки,  как будто бы не видел, а может и правда не видел – продолжил смотреть в иллюминатор на закат.
   Майор Лоскутов бесстрастно выложил копейку за себя и мадам Кузнецову. Ольга благодарно улыбнулась ему, и легким скользящим движение веера коснулась его щеки. Прикосновение пришлось на  крестообразный шрам, и дама смущённо прошептала:
- Извините…Благодарю Вас.
Ольга тоже была рада. Она прекрасно понимала, что дело не в этой копейке, а в самом желании положить монетку именно за неё.
   Татьяна ещё более погрустнела, разжала кулачок, и положила свою копейку дрожащей рукой. Она была  готова  убить Кузнецову. Убить, конечно же, в мысленно. Булавина не переносила вида крови ни в каком виде. Она даже курицу для супа не могла убить, хотя многие её соседки, офицерские дамы, спокойно рубили бедным  птицам их глупые головы. Татьяна же доверяла это кровавое убийство, только мужу или слуге каторжанину, отсидевшему срок за убийство жены. На Сахалине было в порядке вещей брать домой обслугу из каторжан, и отдавать каторжанок сразу по прибытии замуж за поселенцев. В тюрьму  все не помещались, да и заселять сахалинские просторы надо было кем-то. Никто по доброй воле туда не рвался.
   Иван положил в банк гнутую полустёртую  копейку, и так горестно вздохнул, словно выложил на стол огромную неподъёмную сумму. На самом деле, это была его счастливая копейка. Он её нашёл на Рождество и хранил, как святую реликвию, приносившую ему везение.  Валерий спокойно выложил две копейки и улыбнулся жене. Она снисходительно улыбнулась ему, и томно прошептала:
- Спасибо, дружочек. 
Киприян выложил копейку, и зевнул, прикрывая рот рукой.  Юрий ребячески бросил звонкую монетку прямо в банк, и улыбнулся. Копейка упала прямо в центр стола, в центр банка.
Лилия внимательно наблюдала за тем, как люди кладут деньги в банк. Когда, она осталась последней, то многозначительно посмотрела на Юрия, и тот, спохватившись, положил монетку за неё. Актриса довольно улыбнулась. Кажется Байда не так стар, как кажется.

9 глава. 
 
Игра началась. Наступила тишина. Мирон прекратил улыбаться, и его лицо приняло сосредоточенно серьёзное выражение. Он не любил проигрывать даже копейку, любил только побеждать, и желательно, чтобы эта победа сопровождалась прибылью. Копейка тоже прибыль. На эту копейку, можно купить стакан лимонада, стакан семечек и ещё многое  другое.
    После первой партии, в которой выиграл Мирон, молоденький чернявый матрос принёс в каюту лёгкий ужин и несколько бутылок горячительного: листовку – водку настоянную на смородиновом листе, шотландское виски, марсалу, фронтиньяк и шампанское.
    Кают-компания  оживилась, тишина прошла, стало шумнее. Заскрипели стулья, послышался весёлый шёпот, тихий смех и звон бокалов. Профессор налил в высокий хрустальный бокал несколько глотков марсалы и выпил его медленными глотками. Вино было чудесным, таким, каким оно и должно было быть: в меру сладким,  с терпким ароматом  корабельной смолы. Именно за этот аромат, Алексей Платонович обожал марсалу. Это вино всегда навевало ему мысли о дальних странах и о морских приключениях, которых он никогда не испытал. А сейчас, всё это  соединилось воедино: марсала и морское путешествие. И хотя, никаких приключений ещё не предвиделось, и дай Бог, чтобы их совсем не было, но само это соединение, а возможно, и лёгкое опьянение привело его в  состояние райского блаженства.
   Горячее тепло марсалы разливалось по телу, словно эликсир молодости: сонливость куда-то ушла, хотелось свернуть горы, а за не имением гор  – хотелось переплыть океан. По-видимому, это же стояние овладела всеми:  стало ещё веселее, ещё шумнее, и почему-то темнее.
   Последний свет таял прямо на глазах. Но наступавшая полутьма придавала некое таинственное очарование и загадочность: и улыбкам дам, и мужским шуткам, и самой карточной игре. 
   Тихон совсем растворился в тени. Он словно исчез. Анна Архиповна продолжала вязать и  в полутьме. Алексей Платонович взглянул на её шустрые руки, и поразился  зрению старушки. Он намного моложе Калашниковой, но на такой подвиг уже не способен. Зрение уже было не то. Во всё виновата история.

В этих таинственных  сумерках, за столом само собой образовалось несколько  пар: майор Лоскутов и Ольга Кузнецова, Юрий Байда и Лилия Чёрная. Иван Горский заметив предательство Лилии и обидевшийся на неё, переключил всю свою любовь на Татьяну. Эта дама была ещё лучше актрисы - она была моложе. 
Мирон какое-то время пытался поухаживать за Екатериной, но Алексей Платонович вежливо и твёрдо пресёк эти попытки.  Купец, опьяневший от смородиновой лестовки, нисколько не смутился, и шутливо пояснил профессору: он думал, что эта прекрасная дама ничья. 
   В кают-компанию пришёл тот же матрос с бронзовым канделябром. Он  зажёг шесть сальных свечей,  три сандаловые палочки, и ушёл неслышной кошачьей походкой. От сандаловых палочек, по  каюте поплыл незнакомый тропический аромат, и дамы принялись восторгаться им. Но восторгались они не долго. Скоро этот сандаловый дым заполнил всю каюту сверх меры, и Лилия потушила две сандаловые свечки в бокале с шампанским. Одной свечки было достаточно. 

Игра продолжалась. Теперь, многие вошли в азарт, и играли так,  словно на кону стояли не копейки, а миллионы. Но нервозности и раздражения  не было. Весёлое и приподнятое настроение  витало в воздухе вместе с сандаловым и ванильным ароматом. После долгих дней однообразия и скуки, каждому хотелось веселья и дружеского общения. Оттого голоса играющих были наполнены весельем:
- Пас!
- Одна трефа!
- Пас!
- Одна черва!
- Ходите быстрее!
- Миль пардон… две трефы.
- У меня взятка!
- У меня малый шлем! – радостно провозгласил Мирон. Он получил  банк,  довольно потёр руки, и передвинул весь банк ближе к себе.
   Начался третий роббер. Игроки поменялись партнёрами. Екатерина  играла на пару с Татьяной. Алексей Платонович вышел из игры с большим удовольствием – он не любил играть в карты, и прошёл к двери, чтобы вдохнуть свежий вечерний воздух. В каюте стало слишком жарко, а терпкий удушливый аромат сандала стал раздражать. 
    Кают-компания находилась у самой лестницы, в открытую дверь было видно синее небо, украшенное мохнатыми мерцающими звёздами, и остроносый серебристый месяц. 
   Алексей Платонович некоторое время любовался небом,  затем стал наблюдать за игроками со стороны. Это было довольно занимательное занятие.
   Екатерина, как всегда отдавалась игре со всей своей страстью. Она ужасно расстраивалась, когда проигрывала, и была искренне счастлива,  когда выигрывала. И всё это отражалось на её лице. Сейчас, она была уверена, что её карты вот-вот будут биты, поэтому еле слышно уверяла себя:
 – Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…
Но хорошо не стало. Она проиграла,  печально вздохнула, и оптимистически заметила:
- Будет и на нашей улице «банк».
   Александр играл  вроде бы бесстрастно и спокойно, но азарт игрока неуловимой тенью проскальзывал: то по плотно сжатым губам, то по вспыхнувшему яростному взгляду, то нервным тиком крестообразного шрама. Если же его партнёрша, Ольга ошибалась в торговле,  по его лицу пролетала лёгкая снисходительная улыбка.
 При начале новой партии, майор получил  в партнёры Ивана. Горский  был самый слабый игрок, и Александр через некоторое время с досады  пробурчал:
- В армию бы тебя, братец! Там бы ты тебя быстро научили в карты играть.
Юрий со смехом поддержал майора:
- Тебя Иванушка надо в тюрьму отправить - там  тоже быстро научат играть.
Киприян зевнул и пожал плечами:
- Зачем, в тюрьму. У нас в конторе, тоже можно научиться играть.
Юрий слабо возмутился:
- У нас в конторе некогда было играть. Преступность всё время ползёт вверх. Вот, что такое современное воспитание! А в вашем земельном ведомстве, я вижу - делать нечего. Вместо земельной работы, в карты играете.
- А, у нас на Сахалине зима долгая. Земля отдыхает, и мы вместе с ней, - хохотнул Киприян. 
   У Ольги, как видно была  хорошая карта: лицо её озарялось сияющей улыбкой, и она тихо пропела:
- Ля-ля-ля… Красота!
 Татьяна играла рассеянно, словно пыталась собраться с мыслями. Несомненно, что-то удручало её. Иногда, она спрашивала у партнёра  совета какой картой ей лучше играть, а когда проиграла, с несчастным лицом заявила:
- У меня опять всё ужасно -  проигрыш!
Мирон играл с купеческим азартом. Но все свои эмоции он пытался скрыть не как майор - каменным лицом, а шутками. Оттого, никогда нельзя было понять какая у него карта, и что он задумал. И при плохой, и при хорошей карте, он был говорлив и весел.
   Выпитое на купца, как будто не действовало. Около него стоял хрустальный бокал с фронтиньяком, и он  пил его маленькими, совсем мизерными глоточками. А выпив, тут же наливал новый бокал. Выиграв три копейки, купец  довольно потёр руки, покрытые золотистыми волосками, и радостно протянул:
- Опять прибыль! Красота!
Лилия  часто комментировала и свои, и чужие ходы язвительными репликами, иногда совсем не относившимися к самой игре. Словно, она говорила с невидимым собеседником, бесившим её. Но, актриса была явно умна и наблюдательна. Она  исподволь наблюдала за лицами игроков, и предугадывая карты, часто выходила победителем. Валентина даже пошутила, что Лилия видит её карты насквозь.
   Иван играл неуверенно, каждый раз  объявлял ставку выше своих возможностей, рассчитывая на карты своей партнёрши Татьяны, а когда их не оказывалось у неё, его лицо становилось похожим на трагическую маску игрока, проигравшего огромные казённые деньги. Чтобы хоть как-то выиграть, и показать себя не хуже других, он делал ставки всё выше, всё более рискованные, и вновь проигрывал.
    Юрий играл умело и методично, не выказывая никаких эмоций. Но он тоже следил за лицами игроков, через затуманенные стёкла очков, и часто при повороте его головы, в толстых линзах сверкал огонёк, отражённый от горевшей свечи. Если же он проигрывал, то  бесстрастно замечал:
- Это непростительное преступление. Мне попалась дурная карта.
При этих словах, Тихон вздрагивал в полутьме и шумно вздыхал.
   Валерий играл довольно хорошо, вдумчиво, но без всякого интереса, и может быть оттого чаще проигрывал, чем выигрывал. Для него игра была пустым приятным времяпровождением, и больше ничего. Выигрыш не приносил ему радости, но и проигрыш не приносил огорчения.   
   Его жена, Валентина играла из рук он плохо. Она была слишком осторожна, но при проигрыше не расстраивалась, словно уже давно смирилась с тем, что никогда не выиграет, и даже не стоит  к этому стремиться.
   Анна Архиповна  почти довязала свой шарф, хоть часто отрывалась от вязания, чтобы хозяйским взглядом осмотреть, как идут дела за столом.
   Дарья страдала от бездействия. Она: то тихо притопывала по ковру обеими ногами, то зевала, то сцепляла руки в замок, то колотила кончиками тонких худых пальцев по острым коленям, проглядывавшим сквозь тонкую коричневую ткань. На её счастье в кают-компанию заглянула Мурка, и Дарья радостно подхватила кошку на руки. Теперь, она могла поиграть с кошкой. Она была из тех людей, что бездействие утомляло её больше, чем труд 
   Профессору надоело  дышать удушливым сандаловым ароматом. Он вновь повернулся к лестнице, откуда шёл свежий морской ветерок, и  при повороте, спина отозвалась  привычной острой болью. Чтобы ослабить нагрузку на спину, Алексей Платонович прислонился плечом к прохладной двери, расстегнул жилет, оставив его на одной пуговице, и  стал  созерцать ночные небеса.
    Теперь он слышал, только громкие веселые голоса людей, и звуки с палубы: оттуда доносился шумный трепет раздуваемых парусов . Но никакие звуки не мешали ему блаженствовать. На душе царили мир и покой – за его спиной веселились люди, а в чёрном бездонном небе мерцали мирные таинственные  звёзды... 
   Анна Архиповна на секунду  оторвалась от вязания, и  посоветовала профессору не стоять на ветру,  а то он простынет и помрёт, так как уже не молод. Но и это замечание не испортило Алексею Платоновичу настроение – величественные звёзды, давали ощущение безбрежности времени и пространства. Словно их далёкий загадочный свет, наполнял и его душу небесной бесконечностью…   

На несколько минут за столом воцарилась тишина. Затем, до ушей Алексея Платоновича донёсся чей-то сдавленный смех, и покашливание. Кто-то сел за пианино и стал наигрывать польку.
Послышался грудной обволакивающий голос Лилии:
– Шесть крести – плохие вести.
Анна Архиповна встревожилась:
- Почему плохие вести? Какие плохие вести?
- Плохие вести для меня, -  пропела актриса.
-  Вам угрожают? – продолжила волноваться Калашникова.
Лилия промолчала, но послышался задумчиво грустный голос Мирона:
- И у меня тоже плохие вести.
- Что за плохие вести? – опять всполошилась старушка.
- Мои карты угрожают мне, что я проиграю, - засмеялся купец.
Через несколько минут выяснилось - Мирон выиграл и эту партию. Он зазвенел копейками и вдохновенно заявил:
- Копейка тоже деньги. Можно и с копейки сделать капитал. Я свой первый капитал сделала на копейках - ещё в девять лет и тогда мамаша сказала мне: «Мироша, ты будешь великим человеком!».
Ольга наивно спросила:
 – И вы им стали?
- Конечно, стал! По крайней мере, во Владивостоке. Спросите весь Владик про Мирона Мирошниченко, и все вам скажут, что я самый удачливый купец. А, удача приходит только к великим, - бахвалясь, засмеялся Мирон. 
Анна Архиповна продолжила говорить о своём:
- Если нет плохих вестей, то нечего говорите о них. Нельзя звать чертей - они и так, всегда за нами идут. Только их помянешь,  а они тут, как тут. А эти черти, такие привязчивые. Пристанут – не отвяжешься.
Видимо, старушка  плюнула через левое плечо, потому что Лилия засмеялась, и сквозь смех выкрикнула:
- К вам, Анна Архиповна никакие черти не пристанут. Вы сейчас так здорово на них плюнули, что их всех, как ветром сдуло.
- Так им и надо! – совсем молодо засмеялась Калашникова.
Валентина со вздохом отметила:
- Валера, нам новый дом  сначала надо освятить, а потом въезжать. Говорят, когда дом теряет хозяина, там черти поселяются.
- Валечка, не волнуйся, всё сделаем, как надо: и освятим, и просветим, и покрестим, и побелим, - деловито и задумчиво ответил муж.
- Валера, а я всё переживаю. Мне все время кажется, что пока мы плывём, с нашим домом что-нибудь случится. А вдруг, он сгорит?
- Ничего с ним не случится, сто лет стоял, ещё столько же простоит. Там уже пятый хозяин меняется, а дом всё стоит и стоит. Он ещё нас с тобой переживёт.
- А, я всё равно беспокоюсь.
- Валентина!!!  У тебя карта бита, ты опять проиграла, - закричал Валерий.
- Опять проиграла! – совсем без расстройства протянула Валентина.
Наступило молчание. У кого-то из рук вывалилась копейка, и покатилась по полу. Через некоторое время, Киприян с затаённым страхом спросил:
- Бабушка, вам 80 лет, а такие люди говорят, могут предвидеть грядущую опасность. Вы, видите на нашем клипере опасность?
Старушка громко переспросила:
- Что вы говорите? Говорите громче, я плохо слышу.
Колесников крикнул, повторяя вопрос.
Анна Архиповна довольно весело ответила ему:
- Сударь,  мне ещё нет восьмидесяти, мне 79 с половиной лет. Я ещё молода - до старости целых полгода.
Киприян продолжал настойчиво упорствовать:
- Сударыня, вы не ответили. Вы видите, что-нибудь плохое впереди?
- Я касатик,  плоховато вижу. Может, после восьмидесяти начну что-то видеть. Одно, я знаю точно -  я  доплыву до Севастополя, а доплывут ли  другие, сказать не могу.
Ольга заливисто рассмеялась:
 - Ну, если вы доплывёте, то и мы доплывём. Вы же с нами плывёте на одном корабле.
Валентина полюбопытствовала у старушки:
- А, вы, куда Анна Архиповна плывёте в такие годы?
- Я еду домой, - помедлив, ответила Калашникова.
Валентина счастливым голосом пояснила:
- Я тоже еду домой. Я так счастлива, что еду в свой новый московский дом. Всё-таки иметь свой дом это счастье.
- А вы что на Сахалине жили на улице? – ехидно спросила Лилия.
- Мы жили не в своём доме, - фыркнула Валентина.
Валерий  слишком поспешно встрял в разговор:
- Валентина, душенька, наверно никому не интересно, где мы жили. Мы же не на улице жили.
Иван печальным тоном протянул:
- А, у нас шикозный (*шикарный) двухэтажный дом на Солдатской улице. Когда я уезжал, и в последний раз взглянул на него, то чуть не заплакал. Мне показалось, что я его больше не увижу.
Татьяна бросилась утешать юношу:
- Почему не увидишь? Ты же выучишься на доктора, и вернёшься домой. 
- Конечно,  вернусь, - торопливо подтвердил Горский и так же печально продолжил, - мне, просто так показалось. Иногда, всем людям что-нибудь да  кажется.
Юрий хохотнул:
– А, мне всё время кажется, что я выиграю. А я второй круг проигрываю.
Татьяна рассуждала в полголоса:
- А, мне всё время кажется, что со мной случится что-то плохое.
Старушка повысила голос:
- Что говоришь, милочка? Сяду-ка, я поближе к вам, что-то плохо слышно, да и видно плоховато. Мне вязать тяжело, а у вас там света побольше.
Александр  ввязался в разговор и отрезал:
- А мне никогда ничего не кажется. Глупости всё это!
Мирон  довольно протянул:
- А, мне кажется, что я сейчас выиграю и получу огромную прибыль – одну копейку.
Лилия торжествующе провозгласила:
- А мне кажется, вы проиграли ухарь-купец, и эта копейка уйдёт ко мне!
-О, горе мне, я разорился, - заливисто рассмеялся купец.
Он  досмеялся, и Ольга дрожащим голосом протянула:
- А мне всё время кажется, что в первый же шторм наш «Ермак» пойдёт ко дну. Он такой маленький. Это конечно глупо, но я боюсь. Я даже думаю, что и вы все тоже - иногда думаете об этом.
Лоскутов решительно отрезал:
- Я не думаю! И вы не думайте. Тот, кто боится – не доплывёт, не добежит, и не долетит. Это я по себе знаю. Всякое на войне видел. А то, что клипер маловат, ещё ни о чём не говорит. Он уже давно плавает, и не один шторм пережил.
Анна Архиповна поддержала майора:
- Наш «Ермак» маленький, да удаленький. Он уже двадцать лет ходит. А, в том году, на наш берег огромный голландский корабль выбросило. Плыл в Японию, а на наш Сахалин каким-то ветром занесло. Только один бедный голландец и остался жив.
Ольга как будто обрадовалась:
- Вот этого я и боюсь. Если огромный голландец на берег выбросился, то наш «Ермак» и подавно залетит на какую-нибудь скалу.
- Не каркайте мадам, - вспыхнула Лилия.
- Я не каркаю. Бедный голландец!
Киприян засмеялся:
- Бедный голландец! Да они всем миром владеют.
- Уже не владеют. Теперь, владеют англичане, - уточнил профессор.
Ольга упрямо продолжила:
- скажите, кто из вас  умеет разлаживать пасьянс на будущее? У меня есть новый пасьянс.
Киприян пробурчал:
- Пасьянс на знание будущего? Глупости! Никто не может знать будущее. Только Господь Бог знает, но он никогда нас об этом не предупреждает.
 Татьяна печально заметила:
- А лучше было, если бы он предупреждал, или хотя бы нам намекнул.
Юрий Байда с холодной невозмутимостью спросил:
- И что вы будете делать, мадам, если узнаете своё будущее? Например, вы сейчас узнаете, что наш «Ермак» потонет через три дня. Что вы будете делать? Сбежите с нашего корабля! Лучше не знать ничего, лучше жить.
Киприян отчётливо вдумчиво сказал:
- Не знаю, как вам господа, а мне сразу не понравилось название клипера - «Ермак». И какой дурак назвал его так. Могли бы назвать по-другому. Например, назвать… - неожиданно, от глотка мадеры, в его горле запершило, защекотало, он стал прокашливаться, и Татьяна по старой привычке  подсказала:
 - Непотопляемый!
Иван радостно воскликнул:
- Как, вы угадали?  Этот клипер и есть «Непотопляемый». На верфи, сначала  написали «Непотопляемый», но потом по приказу покупателя купца Ермакова переписали на «Ермак». Дело в том, что его отца звали Ермаком. Вот такое старинное имя дали его отцу и нашему клиперу.
- Надеюсь, тот человек Ермак Ермаков  не утонул, - встревожено спросила Ольга.
- Он умер в девяносто девять лет на своей кровати, - солгал Иван для успокоения прекрасной дамы. Он знал, что старый капитан Ермак Ермаков утонул в одном из штормов в семьдесят один год. А это утоплением уже не считается. Семьдесят лет, такой древний возраст, что многие сухопутные старики,  умирают  намного раньше.
Екатерина  задорно заявила:
- А мне кажется - всё будет хорошо! Мы доплывём, добежим и долетим - и выиграем! Ой! Я выиграла!
Валерий весело подытожил:
- Княгиня, вы счастливая женщина.
Киприян поддержал его:
- И наверно,  удачливая. Я знаю, у вас была плохая карта. Я видел это по вашему лицу.
Лилия вновь съехидничала:
- Удачливая! Как в одном анекдоте. Так говорили об одной даме – заядлой картёжнице, которая при пожаре утонула. 
Анна Архиповна громко спросила:
- Утонула? Кто утонул? Вроде бы все здесь.
Татьяна недовольно бросила:
- Бабушка, мы говорим о том, что кому кажется.
Калашникова вздохнула:
- А вот мне вчера ночью показалось, что за нами огромный морской чёрт плыл - с рогами и хвостом.
Иван с видом знатока сообщил:
- Это была чёрная акула, она за нами всё время плывёт.
Валерий заспорил:
- Это не одна и та же акула. За нами плывут разные акулы. Их в море много, как  чаек.
Ольга задумчиво заметила:
- Нет, это одна и та же акула. Я её уже знаю.
Татьяна съехидничала:
- Вы уже с ней подружились?
Валентина громко вздохнула:
 - Милые дамы, перестаньте говорить об  акуле. Хватит нас всех пугать. Давайте сменим акулью тему - на весёлую.
Мирон подхватил:
- Чтобы начать весёлую тему - надо выпить вина. Давайте господа, опрокинем по рюмочке. Ведь, вино это…хм-м-м… - он задумался,как сказать  остроумное, чтобы опять развеселить компанию, и Татьяна торопливо подсказала:
- Вино – это увеселитель.
Лилия проиграла, и со всего маху кинула карту на стол:
- Сегодня мне не везёт. Впрочем, в последнее время, мне всё время не везет.
Мирон весело воскликнул:
- Тихон просыпайся, пора пить. Алексей Платонович, голубчик, идите к нам. Хватит на небо любоваться, там ничего не изменилось за последние сто миллионов лет. Я это вам точно говорю - сам проверял.
   Купец оглушительно рассмеялся,  компания его поддержала.
С палубы неожиданно подул более холодный и сильный ветер. Паруса затрепетали ещё сильнее.  Алексей Платонович застегнул жилет, потёр шею, натёртую накрахмаленным воротничком, и прошёл к столу. Стоять в дверях  стало холодно.
    Дамы выпили шампанское, мужчины кто коньяк, кто фронтиньяк, кто марсалу и все приступили к закускам. Настала тишина, прерываемая стуком вилок, тарелок, чьим-то сопением и шуршанием дамских юбок.
    После ужина началась новая игра. Стало так тихо, словно все задумались. Первым нарушил тишину Мирон:
- Мадам прекрасная Лилия, извините за дерзкое любопытство, а Чёрная Лилия ваше настоящее прозвание, или это  сценический псевдоним?
Лилия прижала карты к груди, медленно выпила шампанское, и недовольно поморщилась:
- Какая вам разница настоящая я чёрная или нет. Я же не спрашиваю Вас - вы настоящий Мирон Мирошниченко или нет.
- Я настоящий купец Мирон. Можете, хоть весь Владик опросить,  – захохотал он.
- Владивосток далеко, и все, кроме вас, больше никогда его не увидят. А я знаю один случай, когда разбойник  с большой дороги выдавал себя за купца.
Мирон делая глоток марсалы, закашлялся, из-за этого прохрипел:
- Я и не знал мадам, что за простой вопрос, получу по шапке. Пардон, извините душечка, теперь вас ни о чем не буду спрашивать.
- И не спрашивайте, - зло отрезала актриса.
Киприян миролюбиво протянул:
- Господа, мы все кажемся не тем, чем являемся. Все мы хотим казаться лучше, чем есть.
Лилия опровергла его аксиому:
- А, я не пытаюсь!
- Значит, вы пытаетесь казаться хуже, чем есть. А я вижу, что вы добрая хорошая женщина, но какие-то последние события выбили вас из седла, - добродушно пояснил Юрий.
Купец присоединился к нему и с ласковой, примирительной ноткой заявил:
- Мы купцы, тоже человека  видим насквозь. Вы, Лилия чудесная дамочка. Я просто хотел с вами поближе познакомиться.
- А мне не нравятся купцы, - усмехнулась актриса.
Татьяна расстроенным шёпотом  пробормотала:
- Это ужасно.
- Что ужасно? – быстро спросила Лилия.
- Ужасная карта пошла, - отговорилась Булавина. Она чувствовала себя маленькой и никому ненужной. Майор её бросил, а купец, на которого она уже имела матримониальные планы, желал присударить за этой ехидной. А ведь, она намного моложе, да и на лицо не уродина. Чтобы, как то обратить внимание купца на себя, она многозначительно улыбнулась Мирону и протянула:
- Без купцов мир рухнет. Поэтому надо любить купцов.
- Вы, правы душенька Татьяна. Без нас мир будет голым, босым и голодным! Ваша карта бита. Пардон милая, я вас обыграл, прошу извинения, но такова игра.
Валентина мало вслушивалась в разговор,  поэтому не в строчку вставила:
- А мне мама говорила, что все купцы - разбойники с большой дороги. Ой! – она густо покраснела, посмотрела на Мирона жалобным взглядом и торопливо продолжила, - извините, сударь, Вы, конечно же самый честный купец на свете.
Мирон не обиделся,  расхохотался от всей души, его лицо превратилось в озорную мальчишескую физиономию, и он сквозь смех повторил несколько раз:
- Мирон - самый честный купец.
Татьяна осуждающе посмотрела на Лилию:
- А вам идёт ваше имя  – Чёрная Лилия.
- Я тоже так думаю, - фыркнула она.
Татьяна вздохнула:
- Не надо скрывать, мадам Чёрная, что  это ваш сценический псевдоним. Наверно настоящее ваше имя - Авдотья Лукина.
- Почему Авдотья, и почему Лукина? – театрально удивилась Лилия.
- А, я на вашем платочке видела инициалы А.Л.
- Это не мой платочек. Мне его подарил мой старый поклонник, это его инициалы, чтобы я всегда помнила о нём, - насмешливо пояснила Лилия и гордо вскинула голову. В полутьме, её морщины затушевались, глаза засверкали от колеблющегося света свечи, и лицо вновь засияло  былой красотой.
Иван залюбовался прекрасной Лилией и наивно спросил:
- А почему, вы взяли псевдоним Чёрная Лилия, ведь лилии бывают только белые или жёлтые.
Актриса сделала вид, что не слышит вопроса, и продолжала разглядывать свои карты. Вместо неё ответила проигравшая свою партию Екатерина:
- Если это действительно псевдоним, то Чёрная Лилия  привлечёт внимание зрителей больше, чем белая, жёлтая или розовая. Белая Лилия – это пресно, а чёрная – завлекательно. Мне тоже нравится всё необычное. Я думаю чёрная роза или чёрная лилия – это необычно и красиво.
Ольга беззаботно рассмеялась:
- Зелёная ромашка, тоже звучит гордо. Всё! Я профершпилилась, проигралась в пух и прах.  Потеряла целую копейку. Но это финти-фанты – пустяки.
Александр сбросил последнюю карту и довольно провозгласил:
– Господа, миль пардон, тысяча извинений,  у меня - Большой Шлем. Я выиграл!
Мирон шутливо состроил трагическое лицо:
- Значит, мы не напрасно тревожились. У всех нас  плохие вести – мы проиграли. Поэтому, давайте дамы и господа, больше не печалиться – всё плохое уже произошло – мы проиграли! Отметим это радостное событие рюмкой мадеры. Она утешит нас.
    Послышался звон бокалов и короткие женские смешки. С коридора прилетел  ветерок. Свет свечей затрепетал. В каюте стало прохладно. Ветер тонко и тревожно завывал в парусах, и этот тонкий пронзительный звук вплетал в шум весёлой компании - неприятным леденящим резонансом.
    Игра продолжилась. В кают-компании стало прохладно.
 Анна Архиповна поёжилась, отложила вязание на диван около фортепиано, и ушла, прихватив с собой Дарью.
   Калашникова давно заметила, что служанка Ольги мается от скуки и неподвижности. Всё это время, Дарья  часто вздыхала, а заласканная ею   Мурка  сбежала. Анна Архиповна и Дарья тихо ушли,  плотно закрыв дверь за собой. Никто не заметил их ухода…
 
10 глава.

 Круг закончился. Карты на время отложили, и в каюте стало ещё более шумно. Как обычно, выпившие люди все что-то говорили, и никто никого не слушал. Лилия, имевшая тонкий слух, внимательно слушала неприятное завывание ветра, доносившееся даже через закрытую дверь. Чтобы  заглушить неприятное завывание и подбодрить себя, она  тихо запела песню на итальянском языке.
   Екатерина устала сидеть за столом. Она  поднялась, неспешно прошла к пианино и провела рукой по  гладкой лакированной поверхности крышки. Её рука остановилась на шероховатой отметине. Она опустила голову и пригляделась, на крышке было тонко нацарапано «Здесь был-плыл  Вова Путин».
  Княгиня  улыбнулась неведомому Вове, медленно, словно нехотя, подняла крышку, придвинула стул и стала подстраиваться к мелодии напеваемой Лилией. Актриса перешла к ней, и встала рядом.
   Профессор перешёл к дивану, сел, откинул уставшую спину на мягкую спинку, вытянул ноги и стал слушать песню. Александр подошёл к оружию и принялся  разглядывать его. Он вынул саблю из ножен и потрогал кончик тупой деревянной сабли.
Киприян заметил, что майор стоит спиной к столу, тут же подсел к мадам Кузнецовой, и тихо предложил:
- Мадам Кузнецова, не желаете выпить со мной шампанского?
- Не желаю, – жёстко отрезала она,  всем своим видом показывая, что не желает с ним общаться. Говоря это, она сложила  голубой веер, прикоснулась им к правой брови,  тем самым показывая известную всем кавалерам фразу: « Я не хочу Вас видеть»
Колесников не отступал:
- Вы же любите шампанское.
- Откуда вы знаете, люблю ли я шампанское. Я вас в первый раз вижу.
Она повернулась к майору, который в этот момент заглядывал в дуло монте-кристо и громко воскликнула:
-  Александр, почему вы меня покинули? Меня уже пытаются украсть.
   Киприян отпрянул от Кузнецовой, пробормотал «миль пардон», торопливо налил стакан фронтиньяка, выпил залпом,  и направился профессору.  Он плюхнулся рядом с ним на диван, и вперил мутный пьяный  взгляд в прекрасную Лилию. Ему показалось, что он видит эту даму в первые, и даже удивился – откуда она появилась. Неужели тоже из Владивостока? 
   Майор со свистом рубанул саблей в воздухе, посмотрел на Ольгу, сидевшую в одиночестве,  и грозно отрезал:
- И кто это пытается вас украсть? Я сейчас быстро, его попытки укорочу. Кто этот храбрец?
Лилия перестала петь, и многозначительно пояснила:
- Майор этой саблей, даже червяка не убьёшь. Она тупая.
- В умелых руках и тупая сабля – оружие, – заявил Александр, направляясь к Ольге с деревянной саблей.
    Екатерина быстро заиграла веселую танцевальную мелодию. Киприян продолжал тупо смотреть на Лилию. К нему подошла Татьяна, прижала розовый веер к сердцу, а вернее к глубокому декольте и проворковала:
- А вы, сударь,  не желаете ангажировать меня (*пригласить на танец)?
- Не желаю! Я вас не знаю, – недовольно буркнул Колесников.
Татьяна обиженно, надулась, и взмахнула закрытым веером за плечо, показывая тем самым кавалеру: «Пошёл к чёрту». Если бы Булавина могла, то махнула бы Киприяну веером, что он: дурак, скотина, сволочь, негодяй…и ещё, что-то похуже, но в символическом лексиконе веерного разговора - таких грубых слов не было.
Колесников был уже прилично пьян. Он слишком близко склонился  к  профессору и нервно, дыша перегаром, прошептал:
- Не нравится мне всё это.
- Что не нравится? – невольно отклонившись от него,  спросил Алексей Платонович.
- Я чувствую, эти дамочки испортят мне всё путешествие, - пробормотал Киприян.
Он с чувством выполненного долга, откинулся на спинку дивана и тут же заснул. Алексей Платонович слышал  его тихое сонное похрапывание.
   
   За столом настал как раз такой момент, когда собеседники чувствуют себя наиболее раскованно,  у всех приподнятое настроение,  а лица окружающих вызывают самые дружеские приятные чувства. Если сказать проще, наступил тот момент застолья: когда  ты любишь всех, и думаешь, что и они тоже любят тебя.
   Мирон умело поддерживал этот весёлый дух, и не потому, что он составил какой-то свой внутренний план, а потому что таким уродился. В любой компании, где бы он не появлялся, купец быстро становился заводилой компании, королём стола, и любимцем женщин – независимо от своих чувств и желаний. Словно, попадая в любой круг людей, в нём включался какой-то внутренний, не зависящий от него маховик веселья. И этот маховик обязательно должен был захватить с собой всех, кто, так или иначе находился рядом.
   И в этот раз, смешные анекдоты сыпались из Мирошниченко, как из дырявого мешка. Он рассказывал и рассказывал новые никем не слышанные анекдоты о купцах. Татьяна уже смотрела на него влюблёнными глазами, и подумывала о том, что этот мужчина самый лучший кавалер на клипере, и надо бы с ним завести более тёплые отношения. Несмотря на свои мысли, что-то ей подсказывало, что для брака он не годится. Почему не годится, она не знала, но чувствовала. Словно, Мирон был красивой большой бабочкой, которой можно любоваться, но нельзя взять в руки. Крылья сразу сломаются.
Компания искренне смеялась шуткам. Теперь их смешили любые шутки: были они смешными или нет.   Юрий тоже решил вставить своё профессиональное слово, и рассказал несколько анекдотов о жандармах, прокуроре и преступниках.  Майор несколько раз задумывался, какой бы офицерский анекдот рассказать ему, но кроме неприличных анекдотов о поручике Ржевском ничего не вспомнилось, поэтому он решил ничего о военных не рассказывать. Иван вставил свою лепту с чувством гордости. Он вспомнил несколько анекдотов и смешных случаях о рыбаках…
    Мирон в очередной рассказал особенно смешной анекдот о купце и воре, и в кают-компании раздался оглушительный гомерический хохот. Киприян проснулся,  обвёл  мутным взглядом душное помещение, и ни  к селу, ни к городу полувнятным голосом пробормотал:
- Господа, а вы слышали, что в Александровске перед нашим отъездом сбежал каторжанин? 
   Смех прекратился, но не сразу а постепенно затухая. Некоторые даже не слышали сообщение Киприяна, и прекратили смеяться только потому, что некоторые пассажиры вдруг загрустили.   
    В  неуловимое мгновение, настала тревожная, тягучая  тишина, наполненная глухим завыванием ветра в парусах и каким-то непонятным стуком. Словно где-то далеко колотили по дереву деревянным молотом.
Алексей Платонович заинтересованно оглядел лица и позы людей. Тихон печально и осуждающе смотрел на Колесникова. Валентина, округлив испуганные глаза, прижалась к Валерию. На лице Александра дёргался  в нервном тике крестообразный шрам. Ольга  печально смотрела на майора, и словно бы просила защиты. Юрий сосредоточенно протирал затуманенные очки. Лилия откинулась на спинку стула, и осматривая всех прищуренным взором, загадочно улыбалась. Мирон неожиданно заскучал, заправил выбившийся из под сюртука яркий шейный платок,  и подставил крепко сжатый кулак под подбородок. Иван оглянулся на преспокойного купца, и провел пятернёй по кудрям, словно расчёской. Татьяна смотрела на Киприяна, как на плохого мальчика, и даже еле слышно пробормотала:
- Инфант террибл.
Анна Архиповна преспокойно вязала, и профессор заметил на её губах проскользнувшую лёгкую улыбку. Дарья искоса зло посмотрела на Киприяна, и тут же отвернулась к двери.
    В общем, Алексей Платонович не заметил никаких намёков на то, чтобы кто-то испугался. Лица были, как лица. Казалось большинство пассажиров,  были лишь раздосадованы вмешательством  Киприяна в их веселье.  Единственный, кто в этой компании ужасно испугался – это была Екатерина. Именно, она побледнела, как мел, широко открыла карие влажные глаза,  и стала  оглядываться по сторонам так, словно искала возле себя беглого каторжанина с топором или ружьём в руках. 
   Но Катенька была вне подозрения. Хотя, если бы на его месте сидел какой-нибудь молоденький многоучёный пристав увлекающийся современными методами выявления преступника, то ей бы точно пришлось отправиться на каторгу, из-за своего испуганного лица. Но, слава Богу, здесь этого учёного пристава не наблюдалось, и она могла спокойно плыть дальше.
   Лица пассажиров постепенно менялись, всё более принимая расстроенный вид,  а между тем, все вперили сой взор в Колесникова, явно желая, чтоб он побыстрей  провалился… в свою каюту. А так как профессор сидел рядом с ним, то эти взгляды волей неволей задевали и его.
   Колесников, как будто желал на кого-то посмотреть. Он стоически пытался держать голову прямо и сфокусировать свой взгляд, но его всклоченная голова падала на грудь, а полуприкрытые серые  глаза закрывались. Между тем, он с запинками, монотонно   повторил свой вопрос:
- Вы слышали, господа о беглом варнаке?
Татьяна открыла веер, и так  энергично замахала им, что потушила на канделябре, почти догоревшую свечу:
- Ну, и жара! Какую древнюю новость вы нам сударь сообщили. С каторги  вечно кто-то сбегает. Моего мужа часто гоняли ловить беглых. Майор, Вы тоже  ловили?
- Ловил, - односложно выдохнул Лоскутов и провёл рукой по шраму.
Юрий опять снял очки, и, сдерживая зевание, стал протирать запотевшие толстые линзы  платочком:
- Я ничего не слышал. Я из Владивостока, и в вашем Александровске никогда не бывал.
Мирон  привычно широко улыбнулся и присоединился к Юрию:
- Я тоже ничего не слышал о беглом. Я не из вашей сахалинской епархии. Хотя в вашем Александровске не раз бывал, но в это лето не удосужился побывать. 
   Ольга ласково-жалобно посмотрела на полусонного Киприяна, и томно протянула:
- Сударь, какой глупый разговор вы затеяли. Всю нам обедню испортили. Мы так веселились, а теперь заскучали.
Валентина вспыхнула, посмотрела на Кузнецову, как на глупую курицу, и неожиданно властно отрезала:
- Неужели вы не понимаете мадам Кузнецова: этот господин  намекает на то, что кто-то из нас беглый каторжанин. Какая ерунда,  как будто у какого-то беглого есть деньги на это дорогое путешествие. И не смотрите на меня, сударь Колесников таким подозрительным взглядом. Мы с Валерой не беглые, и просим оставить нас в покое.
Валерий согласно кивнул головой, и приобнял жену за плечи. Валентина благодарно улыбнулась ему, и он ей ответил ласковой улыбкой.
Ольга печально протянула:
- Милый Киприян, перестаньте пугать нас. Идите спать, а завтра мы поговорим с вами обо всех беглых Сахалина.   
Иван вскочил, откинул кудри со лба, и юношески воинственно выкрикнул:
- Я тоже думаю, что вы сударь,  пытаетесь нас рассорить. Это господин Колесников неприлично. Всех, кто садился на наш «Ермак» проверяла полиция. И во Владивостоке тоже проверяли!
Киприян продолжал смотреть  бессмысленным осоловелым взглядом в какую-то неведомую пустоту. Казалось, он уже забыл, о чём спрашивал, и совсем не слышал воинственный выкрик юноши.
Юрий вздохнул, надел очки, открыл портсигар с нюхательным табаком, и деловито предложил:
- Возможно, Киприян прав и среди нас есть беглый. Ну и пусть себе плывёт, куда желает. Только нас пусть не трогает. А если тронет, тогда ему не поздоровится. Хотя я уверен, этот беглец постарается плыть, как можно тише. Зачем ему неприятности?
Мирон деловито предложил:
- Может нам  унести Киприяна в свою каюту. Пусть проспится, а завтра  расскажет, что сей вопрос значит. Вдруг, он спьяну несёт околесицу, и про беглого сказал ни  к селу, ни  к городу.  Я тоже, как то спьяну и спросонья решил, что мой шурин пират и съездил ему по морде.
Лилия приподняла брови и сверкнула чёрными очами:
- Господа, я думаю нам надо до конца разобраться в этом беглом вопросе. Я лично не желаю, чтобы меня подозревали в бегстве с каторги. Поэтому, я расскажу немного о себе.  Я из Липецка, приезжала  к своему суженому на Сахалин, чтобы вернуться домой вместе с ним, но бедный Леонид   умер за месяц до моего приезда от чахотки. Пришлось мне возвращаться домой одной.
 Ещё раз повторяю, на каторге я никогда не была. Хотя, помню, как-то  играла в одной ужасной трагикомедии подругу пирата. Я даже помню, как мне хотелось оторвать правую руку тому Кузину, который написал эту бездарную пиратскую копию с нескольких пьес Шекспира.      
Представляете господа - этот кузькин плагиатор, дал всем шекспировским героям  русские имена, а  аристократов переделал в пиратов. Вот в конце, этой пиратской комедии - трагедии, меня вместе с красавцем пиратом Кузьмой Чайкой отправили на каторгу. Конечно, эта каторга была за занавесом, а если точнее сказать, моя каторга была - моя гримёрка.
Татьяна прыснула:
- Наверно, публика долго смеялась, когда вы  с Кузьмой отправились на каторгу за занавес.
Лилия усмехнулась:
- Вы ошибаетесь - публика рыдала. Особенно дамы. Они обожали этого бестолкового белокурого красавца Кузьму. Я думаю, если бы вы мадам играли бы эту роль, то публика смеялась. Из вас вышла бы плохая актриса, а настоящий актёр должен играть так, чтобы публика рыдала. Вызвать смех может любой фофан - простофиля, а сыграть трагедию не каждому дано.
Татьяна искренне повинилась:
- Извините, пардон Лилия, вы меня не так поняли. Я подумала, что публика смеялась, узнав в  пиратской  трагедии Кузина самого Шекспира.
- Не смешите меня. В той тьмутаракани, никто о Шекспире и не слышал. У них, самый великий драматург – это Кузин  и ещё Мухин. Тот оседлал Лопе де Вега, и ехал на нём, как хотел.
Екатерина сдержанно улыбнулась:
- Хорошо, хоть таким образом великие драматурги идут в Тьмутаракань.
- Нет – это нехорошо. У Шекспира и Лопе де Вега есть мысль, а у Кузина-Мухина все мысли исчезают, остаётся одна глупая высокопарная пошлятина. Вот что значит дремучая провинция, - печально вздохнула актриса и поёжилась.
- Вы напрасно грешите на провинцию. В Санкт- Петербурге такая же история. Там полно своих Кузиных-Мухиных. Только Пушкин, да Островский избежали их подлой дружбы. Слишком уж хорошо все знают этих  авторов, - уточнила княгиня.
          Одинцов громко всхрапнул. Мирон, сидевший недалеко от него, ласково потрепал его по плечу, разбудил, и весело спросил:
- Тихон, голубчик, ты случайно не беглый?
Одинцов приоткрыл сонные глаза и  тихо, не совсем понимая, где он находится, со свистом прошелестел:
- Я не беглый. Я вышел на волю – законно. Месяц назад.

Киприян уже давно отвернулся от всей честной компании, откинулся на спинку дивана и заснул.
Лилия  многозначительно посмотрела на Екатерину:
- А вы госпожа Милорадова, как попали на «Ермак»? Вы,  в отличие от других,  никогда о себе ничего не рассказываете. Я слышала, что сбежала женщина - каторжанка. Но возможно, я ошибаюсь.
   Екатерина покраснела и возмущённо фыркнула - ей казалось, все должны понимать - она чиста, как агнец и вне всяких подозрений. Но все обратили  свои взоры на неё, эти взоры казались ей  подозрительными, и она гордо вскинув голову,  заявила:
- Мы с мужем не беглые каторжане. Я тоже не беглая! Алёша, подтверди это!
   Княгиня сказала это так торжественно и пафосно, что Алексей Платонович невольно улыбнулся, но тут же он прикусил губу - жена кинула в него испепеляющий обиженный взгляд. 
   По кают-компании прошёл смешок. Напряжение, словно растаяло, и Валентина вдохновенно набросилась на Киприяна:
- Если вы, господин Колесников, сейчас же не покажете нам этого беглого, то мы сейчас   вызовем вас на дуэль! За оскорбление наших несчастных душ! Валера вызови его на дуэль и застрели!
Валера многозначительно и недобро посмотрел на жену, и она смущённо добавила:
- Не застреливай его, только рань, чуть-чуть…
Профессор бесстрастно пробасил:
- Киприян уже спит. И последние наши речи не слышал.
Мирон поднял руки вверх и сладко потянулся:
- Ну что господа, с беглыми разобрались – их у нас нет. А теперь, начнём новую партию?
Татьяна закрыла веер, швырнула его на стол, и решительно отказалась:
- Я - пас. После  всего этого беглого издевательства, мне не хочется играть. Всё настроение пропало. Хоть я и не беглая, но мне неприятно, если все будут думать, что я беглая. Это форменное унижение моей несчастной души!
Иван кинулся утешать  Татьяну:
- Я вспомнил! Сбежал каторжанин – мужчина. Это я точно знаю, наш сосед фельдфебель Лагутин пошёл с солдатами искать его в тайгу. Я только сейчас это вспомнил!
Валентина хмыкнула:
- Мог бы вспомнить это раньше, а то заставил дам переживать.
- Миль пардон, тысяча извинений, запамятовал, - извинился покрасневший от смущения Иван.
Мирон взял колоду, стал её неторопливо тасовать и улыбнулся:
- Какое издевательство души, душенька Танюша? Ну, сказал Киприян, слышали ли мы о беглом каторжанине, и что тут такого? Может ему во сне приснилось, что он сам сбежал с каторги, вот и спросил нас: «Слышали ли мы о нём».
Ольга испуганно округлила глаза, и прошептала, оглядываясь на Киприяна:
- А, может, Мирон прав! И это сам Киприян -  беглый каторжанин? 
Валентина, слишком радостно подхватила идею:
- Я так и думала! Завтра же его надо проверить на беглость, и высадить с клипера на необитаемом острове. Пусть бегает по дикому острову на своё здоровье. Это будет для него пожизненная каторга.
Иван важно кивнул головой, и с видом бывалого моряка, пояснил:
- Не получится высадить на необитаемом острове.  Мы уже идём мимо берегов Японии.
Валентина хлопнула ладошкой по столу:
- Если он беглый – высадим. Пусть японцы с ним сами разбираются.
Не хотел в русской тюрьме сидеть, пусть сидит в японской.
 Майор усмехнулся:
- Японцы его тут же убьют. Посчитают, что он шпион. Они всех иностранцев считаю шпионами.
Лилия решительно вышла из-за стола, подошла к Киприяну, растормошила его, и глядя на него грозовым взором, властно спросила:
- На нашем клипере есть беглый каторжанин? Отвечайте сейчас же! Есть или нет?
Киприян, продолжая дремать, качнулся и сонно пробормотал:
- Что есть?
- Здесь есть беглый? Вы нам сказали, что есть беглый.
- Сказал? Я наверно пошутил… Мадам Натали, отстаньте от меня.
Лилия повернулась к столу, подбоченилась и с досадой покачала головой:
- Он же ничего не соображает. Меня называет какой-то мадам Натали. Кстати, господа мужчины, предлагаю вам завтра набить этому обалдую морду,  за такие шуточки.
Татьяна холодно добавила:
- За такие шутки в гарнизоне, его бы пристрелили.
Ольга жалостливо протянула:
- Но он же сказал, что пошутил! Подумаешь, пьяный мужчина сказал глупость. С кем не бывает. Один раз, я тоже чуть опьянела на балу и назвала генерал-адьютанта Муравьёва – солдатиком- муравьишкой. Он тоже очень обиделся, но меня не пристрелил. 
 Мужчины раскатисто рассмеялись.
    Двери кают-компании открылись, впустив прохладный ветерок и Анну Архиповну. Она была в мохнатой волчьей  шубе, серой оренбургской шали и чёрных валенках. Старушка остановилась в дверях, и с досадой покачала головой:
-  Деточки, у вас тут дышать нечем, выйдите на улицу погуляйте. Ветер стих, а там такие чудеса творятся – не поверите! Море всё серебряное, и светится так, как будто огоньками - искрами  горит.
Последние слова, она произнесла с таким восторгом на лице, и таким  радостным блеском в глазах, что профессор невольно увидел молодую задорную Калашникову. Оказывается старушка, была довольно хороша – лет пятьдесят-шестьдесят  назад.
Из-за её спины выскользнула недовольная Дарья, плюхнулась на свой стул и огляделась – заметил ли кто-нибудь её исчезновение и появление.
Иван вскочил из-за стола:
- Я иду смотреть это чудо, дядя мне рассказывал про это свечение. Оно редко бывает, чаще в южных широтах и очень красивое.
Калашникова ещё раз воскликнула:
- Это какое-то морское чудо. Бегите быстрее, пока оно не исчезло! 

11 глава.   

В тесной кают-компании произошло вавилонское столпотворение. Все  пытались  быстрее выйти из душного помещения, и от этого  мешали друг другу. Валерий и Валентина вышли первыми. За ними поспешил Юрий. Лилия окликнула его у выхода, чтобы он помог ей подняться по лестнице – она сегодня на этой лестнице подвернула ногу. И он, вывел актрису из кают-компании под ручку. Екатерина  прошла  к двери, сняла с вешалки  сиреневый бархатный  плащ и многозначительно посмотрела на мужа. Ей не хотелось идти на палубу одной.
   Мирон стал выходить из-за стола, и натолкнулся на спящего Тихона. Тот навалился на стол, положил голову на согнутые руки и тихо сопел в рукав. Мирошниченко  потрепал его за плечо, чтобы разбудить, но  Одинцов проснувшись, приподнял голову, полусонно обругал купца матом, и опять уронил поблёскивающую лысину на руки. 
   Матерное слово задело Мирона, и ему захотелось  как-то отомстить оскорбителю. В отместку, купец схватил из колоды первую, попавшуюся  карту – это была крестовая дама, и положил её на согбенную спину Тихона. Крестовая дама улеглась чуть ниже  распоротого воротника. Как видно, серые гнилые нитки, которыми был пришит воротник, не выдержали натяжения раскинутых рук. 
   Купец ещё раз взглянул на картёжную, улыбающуюся загадочной улыбкой  даму, почесал затылок, и довольно улыбнулся. Вряд ли, в Одинцова влюбится хоть какая-то дама на этом корабле. Впрочем, и на земле у него нет никаких шансов завоевать женщину. Сам, Мирон был любимчиком женщин, и всех, кто таковым не являлся - не уважал. Даже если этот человек, был при смерти. Сам купец  был уверен, что даже у смертного одра: он будет любить женщин, и они его будут любить – старенького и немощного.
   Иван нетерпеливо поджидал Мирона у дверей. Он уже принимал этого весёлого человека за своего  друга, и оттого  рассмеялся  незадачливой шутке купца.   
   Мадам Кузнецова выходила под ручку с Александром, но у дверей  вспомнила, что забыла шляпку на столе и кинулась за ней. Майор остановился  в коридоре,  у распахнутых настежь  дверей, достал портсигар, и стал поджидать Ольгу, чтобы подняться наверх вместе с ней.
   Из каюты выплыла Татьяна. Она на миг остановилась, посмотрела нам майора взглядом обиженного ребёнка, затем опустила глаза, и торопливо пошла наверх, постукивая каблучками. 
    За Татьяной показалась улыбающаяся Ольга. За хозяйкой брела согбенная  Дарья. Лицо её было хмуро. Она отчего-то с ненавистью посмотрела на майора, но тут же опустила  глаза и скривила губы.  Лоскутов впервые заметил, что глаза Дарьи тёмно-зелёного цвета бутылочного цвета. Раньше он считал, что у неё карие глаза.
    Супругов Милорадовых на лестнице  задержала Анна Архиповна. Она остановилась на третьей ступеньке, и, глядя на профессора, со свистящей одышкой пробормотала:
- Однако, я второй раз на неё не поднимусь. Идите. Я уже видела это свечение. Чисто небесный свет. Может, это какое-то предзнаменование? Нет, не дойду, милок.
Профессору показалось, что старушка хотела бы ещё раз посмотреть на небесный свет. Он  подхватил её под тонкую, но тяжёлую руку и повёл на палубу. Калашникова поднялась на две ступени, и отмахнулась свободной рукой:
- Ох, не поднимусь, голубчик… Не могу… Идите  сами.   
Мирон, уже стоявший  на палубе, весело выкрикнул вниз:
- Можете, можете. Вы бабуля, ещё  на китайскую стену залезете.
- Какую стену? – переспросила Калашникова. 
- Китайскую! Говорят, в Китае есть огромная стена. Она высоченная и всю страну огораживает, как забором.
- Глупости какие. Такого забора, не бывает.
Валентина крикнула сверху, но не именно старушке, а всем кто ещё не поднялся:
- Идите быстрее. Здесь такая красота.
Анна Архиповна откликнулась слабым голосом:
- Не могу идти. Ноги что-то ослабли.
Калашникова схватилась за сердце, лицо её побледнело и мгновенно  покрылось испариной. Екатерина участливо спросила:
- Вам плохо?
- Что-то нехорошо стало. Идите, милые, идите без меня.  Дай бог, мне до постели добраться.  Я ещё хочу, до 80 дожить.
   Она вцепилась обеими руками за поручни и покачнулась. Алексей Платонович подхватил её за тонкую талию, и повёл вниз.
   Екатерина не стала дожидаться мужа, и поднялась наверх, боясь пропустить редкое свечение. Оно могло исчезнуть в каждую минуту.  Профессор довёл Анну Архиповну до каюты, и  хотел  было уже открыть дверь, чтобы довести  ослабевшую старушку до кровати, но та побледнела ещё больше и  пояснила, что не любит, когда посторонний мужчина входит в её покои.
   Алексей Платонович пожал плечами, пожелал спокойной ночи, и неспешно пошёл к лестнице. Коридор был пуст. Все уже были на палубе. Машинально он взглянул в открытую настежь дверь кают-компании. Киприян и Тихон продолжали спать. Кто-то из них тихо с присвистами храпел.
 
Холодный ветер стих, ему на смену пришло тёплое дуновение.  Паруса шумно вздыхали, наполняя грудью встречный ветер. Воздух был чистым и прозрачным, напоённым необыкновенно благоуханной совсем не морской свежестью. Как будто, откуда-то с земли доносился аромат цветущего сада. Алексей Платонович глубоко вдохнул чистейший благоуханный воздух, подошёл вплотную к перилам и крепко взялся за  холодные поручни, покрытые морскими брызгами.
   Море действительно светилось – мириады  ярких серебристых  огоньков-звёзд  мерцали в серебристых волнах, и сияли они так сильно, что освещали само море, которое обычно в этот час всегда было  чёрным и непроницаемым.   
    Звёздное  покрывало колебалось от движения волн, словно кто-то невидимый встряхивал серебристое покрывало, что ещё более вызывало  мерцание.  И это не могло быть отражение с неба.  Далёкие небесные  звёзды, не могли свои холодным сиянием осветить столь огромное пространство. Да и видимых звёзд на небе было в миллионы раз меньше, чем на воде. И светились морские звёзды намного ярче небесных.
   Рядом с профессором ,  дамы слишком громко восхищались чудесным сиянием.  Окружающий шум мешал наслаждаться красотой, он отошёл чуть дальше, и на несколько минут, словно отключил свой слух.
   Морская феерия была необыкновенной, и он невольно восхищённо прошептал:
- Лепота-а-а...Лепота.
   Потом он подумал, что ради всего этого стоило отправиться в опасное морское путешествие и пережить сулой. Звуки исчезли, и на душе воцарились – светлая радость и блаженный покой. Казалось, в этом сияющем океане никого нет, только: он и звёздный бесконечный простор…
    Алексей Платонович очнулся от созерцания и поёжился. На палубе было довольно прохладно. А, вначале, восхищённый чудесным звёздным видением, он этого и не заметил. Где-то за его спиной, Ольга послала Дарью за  плащом в кают-компанию. И служанка, как ему послышалось, с большим удовольствием кинулась выполнять приказание. Он услышал  быстрый частый топот её башмаков, подбитых железными набойками.
      Алексей Платонович оглянулся и поискал глазами Катеньку. Жена могла перевеситься через поручни и упасть в море. Однажды у Ялты, она, разглядывая большую медузу, чуть не выпала с корабля.
Княгиня стояла невдалеке от него – я прямой стеной и гордо поднятой головой, и он успокоился. Падения сегодня не будет.
 К Ивану подошёл боцман Круглов с большим медным кувшином, за горлышко которого была привязана длинная пеньковая верёвка. За ним лениво плелась невозмутимая Мурка. Круглов весело поздоровался с пассажирами,   улыбнулся племяннику,  закинул кувшин в воду и вытянул его за верёвку из воды.
    Его действия заинтересовали пассажиров. Боцман же еле сдерживал довольную улыбку, так как знал, что сейчас  поразит  всех.  Круглов стал медленно, тонкой струйкой выливать из кувшина морскую воду: из горлышка полилась искрящаяся вода, и даже лужа, растекающаяся по деревянному настилу,  искрилась серебристыми крохотными огоньками. 
   Дамы восторженно закричали, заохали, заахали. Боцман же, для усиления эффекта плеснул  водой из кувшина на Мурку.  Кошка, не любившая воды,  стала энергично отряхивать воду с шерсти. Светящиеся искры полетели во все стороны,  падая на платья дам, и туфли мужчин.
   Женщины  испуганно - восхищённо закричали и бросились врассыпную, словно эти искры могли быть опасны для их платьев. Звёздная блестящая Мурка, не любившая криков, унеслась во тьму с быстротой молнии. Боцман удовлетворённо крякнул, подмигнул племяннику, засунул мокрый кувшин под мышку и с достоинством удалился.
   В компании вновь воцарилось веселье.  Мужчины громко, иногда невпопад шутили, но любые шутки сейчас принимались на ура, и все самозабвенно смеялись. Только, Екатерина не принимала в этом радостном оживлении никакого участия. Она словно наблюдала за всем происходящим со стороны. На душе что-то стало тревожно, хотя отчего появилась эта тревога, она не могла понять…

Княгиня поёжилась от холода, плотнее запахнула бархатный плащ, и искоса посмотрела на мужа. Он стоял в стороне от всех – печальный, одинокий, и как ей показалось – глубоко несчастный. Она подошла поближе к нему, и встала рядом. Он не обратил на неё никакого внимания, и теперь, несчастной стала она сама.
   Но всё же, мир вокруг был прекрасен. Морской ветер был, как никогда свеж. Море было звёздным. Небо глубоким и загадочным, и Екатерина  улыбнулась.   
  За спиной профессора кто-то испуганно вскрикнул, и он невольно обернулся. Всё было в порядке. Все были живы. Валерий и Валентина, прижавшись друг к другу, любовались морем. Юрий и Лилия стояли в полутьме под тентом, в стороне от всех, и о чём-то  шептались. Их фигуры на фоне белого тента, выглядели, как две чёрные расплывчатые тени.   
   Дарья застыла на последней ступеньке  лестницы с плащом хозяйки.  Но мадам Кузнецовой, плащ уже был не нужен. У неё на плечах, был  накинут военный китель Лоскутова.
   Татьяна стояла около Ивана и Мирона, обхватив руками, оголённые плечи, покрытые гусиной кожей. Вся её фигура выражала отчаяние. Никто из мужчин не догадался накинуть на неё свой сюртук.  Они вообще, не обращали на неё внимание. Им было весело, они смелись, а ей было грустно.
   Алексей Платонович вновь повернулся к морю и застыл, как сфинкс.  Мирон наконец-то заметил грустную Татьяну и переключил всю свою сияющую земную энергию на неё. И очень скоро вдове стало по-настоящему весело. Всё сияло: и её душа, и море, и небо, и глаза мужчин.
   Ивану надоело бессловесно стоять около весёлой парочки. И друг Мирон, и белокурая дама, которую он уже почти полюбил, совсем не обращали на него внимания. Но он почему-то не обиделся. А если и обиделся, то совсем мало, чуть-чуть. Слишком хорошим был этот вечер, чтобы грустить. Впереди  у него была блестящая жизнь, и это часто утешало его, в минуты неприятности. Так произошло и сейчас. Он был уверен, что  в столице у него ещё будет множество прекрасных дам. А, когда он станет доктором, их будет ещё больше.
Горский мечтательно по-детски улыбнулся, и пошёл бродить с левого борта на правый.  Он, то смотрел на сверкающее серебряное море, то на небо, то на сияющие паруса, то на дам в возрасте, выглядевших в полутьме, на фоне блистающего моря обворожительно и загадочно. Сейчас, он был уверен - эту ночную картину запомнит на всю жизнь, и даже в свой смертный час, обязательно припомнит её.
Иван был счастлив. На него нахлынуло именно то щенячье чувство счастья, которое бывает только у молодых восторженных  юношей.
Лёгкое опьянение кружило голову. Чувства переполняли его. Он сейчас любил всех дам: и притягательную  Ольгу; и печальную Татьяну; и смешливую Валентину; и загадочную  Екатерину, и  черноокую Лилию. Он любил даже некрасивую Дарью, стоявшую в стороне от всех с самым несчастным выражением  лица. Ему до боли в сердце, стало жалко некрасивую старую женщину, и, проходя мимо неё, Горский из лучших побуждений сказал ей, что сегодня, она обворожительна, как никогда. Дарья округлила глаза от изумления, а потом дико расхохоталась. Майор обернулся  к ней, и она тут же оборвала свой смех.
    Иван был уже далеко от страшной обворожительной служанки, от переизбытка восторженных чувств - он подпрыгнул вверх и закричал:
- Ур-а-а… Серебряное море-е-е…
Его неожиданный крик напугал пассажиров, и обернувшись к нему, они  замерли. Юноша сконфузился от всеобщего,  как ему показалось осуждающего внимания,  и торопливо пошёл к дядюшке. Дядя был такой же, как он. Он любил кричать и от переизбытка радостных чувств, и от переизбытка ярости. Поэтому не будет его осуждать, как эти господа. 
Радостный, но неожиданный  крик юноши, немного сбавил весёлый накал, и Татьяна громко  спросила:
- А почему, море светится? Кто знает?
Мирон пожал плечами:
- Никто не знает. А зачем это знать? Когда не знаешь – это интереснее, а узнаешь - и вся тайна пропадёт.
Булавина повернулась к Милорадову:
- Алексей Платонович, а почему море  светится? Вы знаете?
Он повернулся к ней и на минуту задумался. Пассажиры в ожидании ответа подтянулись и обступили его со сверкающими глазами. То ли это было отражение сияющего моря, то ли он впервые увидел наяву сверкающие глаза. У своих студентов, он точно таких ясно видимых искр в глазах  не видел. 
   Мыслительные способности профессора заработали с молниеносной быстротой. Он не знал, отчего море светится, но почему-то именно сейчас ему не хотелось опрофаниться. На этом клипере, он уже давно негласно считался самым умным, но сейчас ничего умного в голову не приходило. Секунды неумолимо тикали – ответа не было.  И всё же какие-то  мысли из глубин сознания сверкнули  в его голове, и он задумчиво, не очень уверенно, протянул:
- Мне трудно сказать точно, я никогда не занимался этим морским  вопросом, но  предполагаю, что тут сошлись воедино несколько факторов: температура моря, прозрачность воздуха, и электрические разряды, скопившиеся  в море и в воздухе. Вполне вероятно, что именно при этом сочетании факторов  мириады мелких микроорганизмов,  живущих на поверхности воды начинают фосфорицировать.
Лилия засмеялась:
- Мирон, а ты был прав. Теперь, когда мы знаем, что звёздное море – это свечение маленьких  морских каракатиц – это свечение потеряло своё обаяние.
 Валентина переспросила:
- Я ничего не поняла, профессор. Пожалуйста, объясните ещё раз. При чём, здесь чёрные каракатицы и белые огни?
- Вы когда-нибудь снимали с себя шерстяное платье в темноте? – спросил он.
 Валентина шутливо воскликнула:
- Вы меня смущаете профессор. Я не снимаю платья в темноте.
Татьяна торопливо сказала:
- Я снимала платья в темноте. От платья летят искры.
- И здесь, то же самое. Только там трение шерсти вырабатывает электричество, а здесь микроорганизмы каким-то образом собирают и выбрасывают в воздух электричество. Но я ещё раз подчеркну: я никогда не занимался  морским светом, и возможно  ошибаюсь. Но, кому это интересно,  можно потом посмотреть  ответ  в энциклопедии.
Татьяна замахала руками:
- Я уверена,  в энциклопедии написано то же самое – это электричество. Вот что значит профессор истории – он всё знает. Даже то, почему светится море.
   Екатерина довольно улыбнулась в темноте. Только недавно, она переживала за мужа – сможет ли он ответить или нет. Она видела, в каком он был затруднении, а ей очень хотелось, чтобы Алёша не опростоволосился.
А сейчас, сердце её переполнилось гордостью. Никто не знает, отчего светится море, а её муж знает ВСЁ, хотя морское свечение так далеко от его древней истории.
Мирон опёрся обеими рукам о перила, наклонился вперёд, словно хотел прыгнуть в светящееся электрическое море, и зычно спросил:   
- Кто знает, где мы плывём? Около Китая?
Иван уже какое-то время стоял в полутьме, у начала лестницы, и торопливо ответил, чтобы все знали – он тоже знает то, что никто не знает:
- Я сейчас к боцману ходил и  узнал, что мы уже плывём вдоль берегов Японии.
Мирон засмеялся:
- Хорошо иметь родственника на корабле.
- Везёт же людям, -  Татьяна так вздохнула, словно иметь дядюшку боцмана, было великое счастье.
Иван с досадой покачал головой:
- Никакого везения не вижу. Юрий Юрьевич, по приказу моей матушки следит за мной в оба глаза. Никакой свободы, одна жестокая тирания. Мой дядя - настоящий деспот. Ловит меня везде, и учит жить. Вернее учит, как надо правильно плыть.
Купец улыбнулся:
-Терпи моряк, боцманом будешь.
Иван насупился:
- Я хочу быть доктором.
- Будешь  доктором, - согласился Мирон и похлопал подошедшего Ивана по плечу.
Татьяна восторженно взмахнула веером, и воскликнула, показывая веером в небо:
- О, Япония - загадочная страна! Мы плывём к тебе по сияющему морю. Жди нас Япония-я-я...
Лилия деловито поинтересовалась:
- А, мы зайдём в какой-нибудь японский порт?
- Не знаю. Надо спросить у дяди, - в расстройстве, что не знает, ответил Иван.
- А кто знает? - спросил Валерий.
Мирон деловито пояснил:
- Я знаю. Обязательно,  зайдём. Я много лет плаваю, и уже сам стал почти боцманом. Мы зайдём в Нагасаки пополнить запасы угля, воды и провизии.
- А зачем нам уголь, у нас же есть паруса? - удивилась Ольга.
- Когда, не будет ветра, клипер пойдёт на угле, -  Иван торопливо дал ответ, чтобы  Мирон не успел ответить. Ему очень хотелось выглядеть перед дамами всезнающим.
Екатерина повернулась к купцу, и с улыбкой поинтересовалась:
- А, вы, Мирон часто плаваете?
- Часто, не часто, но приходится. Купеческие заботы такие: то туда надо забежать, то туда заплыть - подешевле взять, подороже продать.
-И, в Японии были?
- Был.
- Туда же никого не пускают, - удивилась княгиня.
- Вот и меня не пустили. Мы приплыли, на рейде постояли, и нас выгнали. Японцам показалось, что у нас шпионские планы по захвату их страны, - рассмеялся купец.
- А, можно попросить японцев посмотреть страну, хотя бы прибрежную часть порта, - спросила Екатерина.
- Попросить можно, но всё равно откажут.
- Жаль, а мне так хотелось посмотреть японские дома, - опечалилась она. 
Валентина ещё печальней вздохнула:
 - Скорей бы мы приплыли в Россию. Я так хочу увидеть свой домик в Москве.
Валерий с живостью подхватил эту тему:
- Лучше бы это был дом в Санкт-Петербурге. В столице, очень выгодно сдавать комнаты. Намного выгоднее, чем в захолустной Москве.
Валентина  искренне возмутилась, и шумно ударила раскрытым веером по перилам:
- Валера! К нам с неба свалился чудесный звёздный дом, а ты ещё будешь говорить, что он не в то место свалился.
   Татьяна громко, от души расхохоталась, от смеха перевесилась через перила, опустила  голову вниз, но опустила необдуманно низко - перила были влажные, скользкие, и её медленно, но неумолимо потащило в морскую бездну.   
   Потащило медленно только потому, что она изо всех сил старалась удержаться за скользкие перила. И крикнуть Булавина не могла – ей было стыдно за свою опрометчивость, и к тому же казалось, как только она крикнет - истратит последние силы и тут же рухнет вниз. А она всё надеялась, удержаться и вернуться на палубу…
   Клипер как будто наклонился, чтобы женщина быстрее упала в сияющее море, и перед ней разверзлась чёрная зияющая бездна – тень от клипера ложилась на воду, тут никакого свечения не было. Перед её глазами чернела тьма – бездонная и всепоглощающая…
   Татьяна слышала, как за её спиной громко разговаривали,  задорно смеялись – а она медленно падала. Казалось, какая-то неведомая сила выталкивала её с клипера и тянула вниз. Ещё миг - и она полетит  в чёрную пропасть. В какую-то долю секунды, от ужаса - голова её затуманилась, закружилась, руки ослабли, она потеряла ясность, и звенящее головокружительное падение началось…
   И всё же сквозь туманную плотную вату, и ощущение полёта вниз, она почувствовала, как кто-то цепко, до боли схватил её за ноги, и сильным рывком втащил на палубу.
   Со всего маху, она грохнулась на деревянные мостки, почувствовала боль в спине, и на какое-то время исчезла из пространства. Потом, кто-то со всей силы ударил её по лицу, и она очнулась от боли- звона вибрирующего в висках.
   Булавина открыла затуманенные глаза. Над ней сияло мутное звёздное небо, тело было лёгким, невесомым, она глубоко вдохнула свежий влажный  воздух и  почувствовала блаженную крылатую радость. Она была  жива и счастлива. Счастлива, как никогда в жизни,  и Татьяна зарыдала.
   Над ней склонились люди. Снизу она видела, только тёмные, затушёванные тенью  лица. Эти лица казались чужими, незнакомыми, и всё равно, сердце её переполнялось нежностью и радостью. Она не упала в бездну…
   Алексей Платонович с осторожностью поднял её с палубы,  поставил на ноги, отряхнул спину, обтянутую скользким розовым атласом, и встревожено пробасил:
- Вы целы, сударыня? Ничего не поломали, не повредили? Извините, я наверно слишком грубо втащил вас на палубу. Надо было понежнее, но вы уже полетели в море. Если бы упали, вас бы уже не спасли. Тело бы затащило под киль, и клипер пролетел бы над вами.
Татьяна взглянула с великой благодарностью на симпатичного бородатого профессора, похожего на её батюшку, и сквозь солёные слёзы, попадавшие в приоткрытый рот, пробормотала:
- Спасибо, Алексей Платонович. Вы хорошо меня затащили на палубу. Век, вас благодарить буду, и свечки ставить великомученику Алексею.
Екатерина с бледным лицом прижала руки к груди, и  пояснила:
- Если бы не Алёша, ты бы сейчас на дне лежала. Только, он увидел, как ты падала. Хорошо, что он увидел!
Ольга взволнованно подтвердила:
- Какое счастье, что Алексей Платонович увидел падение. Какой ужас!  Мы веселились, когда ты падала. Но мы ничего не видели.
Иван, смущённо запинаясь, добавил:
- Я видел, как вас мадам Булавина потащило вниз, но на меня какой-то столбняк напал… Вижу, как вы сейчас полетите, а ноги и руки онемели… Вижу – падаете,  а стою, как дурак.
Мирон хохотнул:
- Это у тебя от молодости. Я тоже в молодости был дураком.
 Юноша благодарно взглянул на купца. Ведь тот, оправдал его столбняк. А купец продолжил:
- Танюша, радость моя, вы не представляете, как я рад, что вы живы и здоровы.
Она посмотрела на Мирона с нежностью и благодарностью   
Профессор  принёс шезлонг, взятый из-под тента,  предложил Татьяне посидеть, отойти от испуга, и даже аккуратно усадил её на место, так как она не понимала его речь. Только теперь, лёжа в холодном шезлонге, она почувствовала, как дрожат от слабости  ноги, и как тяжело  её тело, налившееся свинцовой тяжестью. 
Валентина участливо наклонилась над ней:
- Почему, Вы стали падать? Вам стало плохо?
- Нет, мне было хорошо. Я перевесилась через перила, и меня потащило вниз. Словно, кто-то меня выталкивал с корабля. Ужас… Лилия всполошилась:
- Вас выталкивали?
- Нет, нет… никто не выталкивал… это мне показалось... привиделось. Я сама падала.
- Нет, вы нам объясните всё подробно, - пристала актриса.
Валентина отмахнулась веером от Лилии:
- Никто, Танюшу не выталкивал. Я почти рядом с ней стояла, лишь на полминутки отвернулась к Валере, потом услышала грохот, смотрю, а профессор сбросил её со всего маху на палубу.
Екатерина возмутилась:
- Человек летит вниз -  к смерти, неужели Алёша должен аккуратно  втащить его через перила? Всё же, Таня не пушинка, тут силу применить надо, чтобы поймать её на лету.
Валентина прижала руки  к сердцу:
- Катенька, извини меня, я наверно не так выразилась. Алексей Платонович совершенно правильно закинул её на палубу. Так и надо было. Самое главное, она жива.
Княгиня недовольно покачала головой, и Юрий бесстрастно произнёс:
- Дамы, успокойтесь. Всё хорошо закончилось – всех опять закинули на клипер, и, Слава Богу.
Мирон торжествующе провозгласил:
- Раз, всё хорошо закончилось, пойдёмте господа выпьем на радости, и сыграем  в карты.
Валерий предложил:
- Давайте, Танечка, я вас до каюты донесу.
Валентина сверкнула недовольным ревнивым взором:
- Потом, не забудь Валера, меня донести до каюты.
Татьяна слабым голосом пролепетала:
- Не надо меня никуда носить. Идите милые, я здесь посижу. У меня во всём теле слабость, и в голове – шурум-бурум. Я хочу здесь одна посидеть.
Валентина оглянулась на море:
- А морские звёзды меркнут. Скоро, совсем погаснут. Вам не страшно тут одной будет сидеть? Может мне с вами побыть?
Иван торопливо предложил:
- Я останусь с мадам Татьяной. Буду её охранять.
Мирон согласно кивнул головой, и вроде бы направился в кают-компанию, дошёл до начала лестницы. Но все ещё оставались на палубе, словно никому не хотелось расходиться. Дамы продолжили обсуждать падение Татьяны, и он вернулся к ней.
   Алексей Платонович посмотрел на море. Звёзды действительно стали светить слабее, и сильно поредели. Местами, на сверкающей воде появились чёрные провалы, похожие на широкие изогнутые рвы.
      Свечение проходило, сначала медленно, а потом, неожиданно в один миг погасло. Словно, кто-то невидимый разом задул миллионы свечей.  Теперь палубу освещали только тусклые масляные  светильники, развешенные по всему периметру клипера.  В воздухе резко похолодало, подул порывистый ветер. Где-то вдали сверкнула ослепительная белая молния, и загрохотал гром. Гроза была далеко, но громовой раскат, отражённый  водой прокатился по морю, наводя смертельный ужас на людей,  и пассажиры поспешили в кают-компанию. Там было безопаснее.
Татьяна с помощью Ивана переместилась под тент, и продолжила наслаждаться жизнью при громовых раскатах. Ей не хотелось сейчас никого видеть – хотелось побыть наедине. Оглушительный громовой прошёлся по морю, и клипер сильно качнуло. Сердце Ивана сжалось от ужаса. Татьяна улыбнулась и прикрыла глаза… 
   
Первыми в каюту вошли супруги Милорадовы. Мирон шедший за ними, весело объявил в дверях, оглядываясь назад:
- Дамы и господа, пожалуйста, не расходитесь. Ещё одну последнюю партию сыграем, и по домам.
Валентина звонко рассмеялась в коридоре:
- Теперь у нас, палуба – это улица, а каюта – это дом.

12 глава.

В кают-компании было тепло и светло. Грохот доносился сюда сильно ослабевшим. Кто-то уже заменил догоревшие свечи на канделябре, на новые. Тихон и Киприян продолжали спать. Киприян  уже не храпел. Он спал, так низко свесив голову, что его приоткрытый подбородок лежал на груди. Тихон продолжал спать с картой на спине.
 Мирон сел,  аккуратно снял карту со спины Одинцова, показал её всем и пошутил:
- Пока мы любовались морским чудом, наш хитрый Тихон спал с крестовой дамой. 
   Купец виртуозно раздал карты, и началась новая партия. Эта партия протекала вяло, лениво, без особого веселья, казалось все устали  шутить и смеяться. Игра закончилась быстро. Мирон выиграл, его лицо осветилось довольной счастливой улыбкой, и он потянулся, широко расставив руки по сторонам.
   В каюту вошли Иван и Татьяна. Юноша поддерживал её под ручку,  и на его лице  сияла счастливая улыбка. Дама поцеловала его в щёчку. Это был его первый поцелуй от женщины, но почему-то он не принёс ему радости. Громовые раскаты до сих пор раскатывались в его голове…      
   Мирошниченко был рад тому, что опять выиграл, и хотел было на волне успеха, продолжить игру дальше, но Лилия возмутилась.
Ей надоело играть, она хочет спать.
   Мирон ласково и терпеливо предложил ей идти отдыхать с каюту, но актриса снова возмутилась. Она боится быть в каюте одна - все каюты вокруг неё будут  пусты;  Анна Архиповна, глуха, как пробка, и она даже не сможет позвать кого-нибудь на помощь. Купец, было попытался выяснить, чего она боится на клипере – тут нет разбойников с большой дороги, но Лилия глубокомысленно вздохнула, и посмотрела на него, как на глупого ребёнка. 
   Возможно,  голос актрисы и был бы гласом вопиющего в пустыне, но неожиданно Ольга, Лилия и Екатерина дружно поддержали её. Они тоже устали, засыпают на ходу, а идти в каюты без мужчин боятся.
   Купец  шутливо взмолился, и предложил дамам ещё немного потерпеть. Мужчины сыграют  ещё одну, самую последнюю партию. Иван, желающий стать лучшим другом весёлого купца, громко поддержал его, и предложил женщинам, если им надоели карты, сыграть в бильярд.
   Это предложение всех рассмешило. Редко кто из женщин, умел играть в бильярд.  В обществе это было не принято,  и даже считалось неприличным. Позы, в которые должны были становиться дамы, были слишком куртуазны  и непристойны.
   Одна княгиня Милорадова любила, и умела играть в бильярд, и часто играла в него долгими  зимними вечерами в своём поместье с мужем или соседкой помещицей Глафирой, но своё умение  не афишировала. Ей не хотелось, чтобы её считали сумасшедшей или террористкой-революционеркой. Именно, так дам бильярдисток называл их сосед, помещик Дуров. Сам Дуров, когда-то тоже увлекался революционными идеями, и даже научился делать бомбы, чтобы глушить рыбу в Оке, но теперь он стал старым и умным.
    Мольбы Мирона о новой партии не возымели действие. Дамы продолжали пылко возмущаться, и мужчины с некоторым удовольствием  тоже отказались от дальнейшей игры. Честно говоря, они тоже утомились, и предложили настойчивому купцу, отложить карты до следующего обеда. До обеда, потому что ранним утром поднимались только купец и профессор. Остальные пассажиры всегда спали до обеда.
 
    Татьяна первой поднялась из-за стола. Она медленно, пошатываясь, пошла к выходу,  остановилась у дверей, и смущённо пояснила:
- Боюсь одна выходить. В коридоре, что-то трещит и пищит.
Иван подскочил к ней, чтобы проводить её, и Лилия громко ехидно засмеялась:
- Одна, Анна Архиповна ничего не боится. Ушла к себе и спит, как сурок. Она, как я погляжу смелая старушка.
Татьяна вздохнула:
- Когда я доживу до её лет, то тоже ничего не буду бояться.
Юрий снял очки с покрасневшего носа, и  патетически добавил:
- Ещё надо дожить, до её лет. Редко кто доживёт до восьмидесяти лет. Один из ста. Я например сомневаюсь, что доживу.
Мирон весело покачал головой:
- Вы правы, сударь. Редко, кто долетит до половины Днепра. Многие, опустят крылья раньше. Но я, в отличие от вас,  уверен - доживу до ста лет.
- Почему, вы так уверены? – поинтересовался Валерий.
- Мой отец и дед дожили до 95, значит - я их переживу. Сейчас медицина пошла вперёд. Вот, Иван выучится на доктора и меня долечит до ста лет.
- А, если у него сил не хватит дотянуть, - пошутил майор.
- Хватит! Я его завтра заставлю тяжёлые гири поднимать. Тот, кто гири поднимает, никогда не умирает, - засмеялся купец.
     Валентина вышла из-за стола, с каким-то сожалением окинула уютную благоуханную кают-компанию и вздохнула:
- Давайте не будем говорить о смерти. Княгиня сыграйте нам что-нибудь перед сном, а мы все вместе споём.
На удивление, уставшие пассажиры  поддержали её. Словно всем захотелось перед сном попеть.
   Татьяна с недовольным лицом вернулась к столу. Стоять у двери и петь, было бы глупо. Екатерина села к пианино, пробежалась тонкими пальцами по тёплым клавишам, и спросила, не поворачиваясь к певцам:
- Что сыграть?
Ольга весело предложила:
- Что-нибудь спокойное, чтобы лучше уснуть.
- Колыбельную? – уточнила княгиня.
- Нет, лучше романс. 
Екатерина начала играть «Вечерний звон» Алябьева, и Валентина устало возразила:
- Это грустное, что-нибудь другое спокойное.
Княгиня начала «Выхожу один я на дорогу».
Ольга  посоветовала:
- Это тоже грустно, что-нибудь более спокойное, но повеселее.
Екатерина пожала плечами, повернулась к дамам и улыбнулась:
- Я не знаю песни, что бы она была спокойной и весёлой одновременно. Господа, кто знает спокойную, заводную песню?
Иван тихо предложил:
- Давайте споём «Две гитары». Она весёлая. Я её люблю. Когда я стану доктором, я обязательно научусь играть на гитаре.
Майор хмыкнул:
 – Когда ты станешь доктором, тебе некогда будет играть на гитаре. Больные будут навещать тебя и днём, и ночью, и в зной и в метель. Хотя впрочем, в метель они не придут - их заметет  по дороге.
   Екатерина начала наигрывать «Две гитары» и дамы - не имеющие ни слуха, ни голоса громко запели. Бархатный голос Лилии  в этой какафонии звуков не был слышен. Актриса закрыла уши рукой, чтобы не слышать этот певучий ужас. Песня между тем гремела на одной ноте:
«Две гитары за стеной
жалобно заныли.
 С детства памятный мотив:
«Милый друг, не ты ли…»
К припеву подключились мужчины, и теперь уже более дружно громко грянуло: 
«Эх, раз! Ещё раз!
Ещё много, много раз!»
    Исполнив песню, и вновь развеселившись, все собрались расходиться, но почему-то продолжали сидеть и тихо беседовать, словно ещё не наговорились. 
  Тихон с Киприяном продолжали спать, и майор предложил их не будить - когда проспятся, сами уйдут. Но Мирон принялся тормошить Тихона, и Лилия властно посоветовала:
- Сударь не будите Тихона,  пусть тихо спит, иначе вам придётся его тащить на себе. По-моему, он слишком много выпил.
Валентина поддержала актрису:
- Тихон хоть и сидел, как мышь, но я заметила, что он без конца прилаживался к рюмочке. А, при его комплекции, и при его здоровье – это смертоубийство.
     Мирон отмахнулся:
- А, если в коридоре светильник потухнет, и он среди ночи в темноте начнёт искать свою каюту? И меня разбудит! Знаю я это - сам не раз плавал. Разбудят среди ночи, а потом до утра не уснёшь.      
   Помню, один раз пьяный майор меня чуть не пристрелил. Я  открыл дверь, чтобы сказать ему: его каюта слева у лестницы, а он наставил на меня пистолет и стрельнул. Майор  решил спьяну, что я его каюту занял.
Ольга вскинулась:
- Он вас пристрелил?
- Не успел. Я оказался проворнее, а он пьяным. Я успел закрыть дверь, и кинуться в сторону. А, у майора, на моё счастье дрогнула рука.
Купец всё это рассказывал,  продолжая тормошить Одинцова. Тот  проснулся, посмотрел осоловелым, непонимающим взглядом на купца, и что-то невнятно пробурчал.  Мирон не расслышал слов, но понадеялся, что на этот раз его не обругали.
   Следом, Мирошниченко перешёл к Куприяну, и похлопал его по плечу:
- Сударь, пора домой. Игра закончена. Вы проиграли эту партию.
Колесников продолжал спать, и Лилия пропела, переврав известные строки  романса:
«На заре, ты его не буди,
После водочки,  сладенько спит…»
Затем, она серьёзно добавила:
- Зачем, вы его будите, пусть спит. Киприян спит и днём и ночью, так что ночью он бродить и к вам стучаться не станет.
Купец улыбнулся:
- Нет, надо его разбудить, ради вашего, душенька, спокойствия. Я ещё одну историю вспомнил. Только, это уже произошло со мной. Как-то ночью я был слегка выпивши, светильник в коридоре потух, и я перепутал  каюту. К  одной дамочке в постель улёгся и уснул. А, она в это время звёздами любовалась. Приходит дама домой, вернее в каюту, свечку зажгла и  давай дико орать… Я сам чуть со страху не помер, и потом, три дня оправдывался. Этой даме было шестьдесят пять лет. А они в этом возрасте – очень порядочные.
Юрий хохотнул:
- Запомните это дамы, и закрывайте двери на ночь. Иначе, проснётесь утром с Мироном. Вот крику-то будет.
   Купец  наклонился, заглянул в лицо Куприяна, и озадаченно воскликнул:
- Господа, мне кажется, Киприяну кирдык!
 - Кирдык, что это такое? – весело протянула Ольга и кокетливо улыбнулась майору.
- Он умер, - хмуро пояснил Мирон, и выпрямился с побелевшим лицом.
Татьяна прижала руки к груди, и с ужасом воскликнула:
- Умер! Ужас! Сударь, скажите, что это шутка.
Валентина испуганно прошептала:
- Посмотрите хорошенько. Наверно, он просто притворяется. Желает нас попугать.
Юрий деловито заметил:
- Наверно, Киприян напился до бесчувствия. В последний раз, он выпил стакан фронтиньяка залпом. А он крепкий зараза.
Мирон озадаченно развёл руками:
- Господа, посмотрите кто-нибудь на него. Может, я ошибаюсь, но я уверен -  здесь «моменто мори», и  к доктору не надо ходить. Иван взгляни – ты же будущий доктор.
- Я ещё не доктор. Я не знаю, как определить мёртвого, - пролепетал испуганный Горский.
- Хоть, я не доктор, но отсюда вижу, Киприян – мёртв, - хмыкнул Александр.
Валерий добавил:
- Мне тоже сразу  при входе в каюту показалось, что Киприян выглядит как-то странно. Но этот гром, сбил все мысли.
- А мне ничего странного не показалось. Я видел пьяных в таком невообразимом положении, что уже ничему не удивляюсь. Господа, подойдите,  посмотрите из-за чего он помер, - предложил купец.

Мужчины подошли к дивану и обступили Киприяна.
Валентина испуганно посмотрела на Татьяну и уверенно заявила:
- Это всё фронтиньяк виноват. Целый стакан выпил этого  коньяка. Мне это заморское пойло сразу показалось испорченным.
Татьяна поддакнула:
- Моя матушка, всегда говорила, что все эти заморские фронтиньяки -  вредны здоровью.
Лилия неожиданно  воскликнула:
- А может его отравили?

Мужчины загородили свет, и тело Колесникова  оказалось в глубокой тени – увидеть что-либо было невозможно. Алексей Платонович пошёл за подсвечником. Александр приложил руку  к сонной артерии, и бесстрастно подтвердил:
- Действительно, умер.
Татьяна из-за стола глубокомысленно заметила:
- А, может, это его морское свечение убило?
Ольга вскинулась:
- Глупости, нас же не убило.
- Мы были почти трезвыми, а на него это подействовало смертельно, - фыркнула Татьяна.
Лилия слабо усмехнулась:
- Не говорите глупости, мадам Булавина. На свете нет такого света, чтобы убивало только пьяных. Тогда бы давно всех пьяниц поубивало. Его отравили! Я уверена. Ни  с того, ни с сего человек помер. А полчаса назад был жив и здоров.
Татьяна заспорила:
- Бывают случаи – дети во сне неизвестно отчего умирают. А, они ещё здоровее были, чем Киприян. 
   
Алексей Платонович  подошёл  к дивану с подсвечником и толпа расступилась. Теперь,  всё  было хорошо видно, видны были даже жирные пятна на брюках Колесникова, поставленные совсем недавно, а самое главное - стал виден кончик вязальной спицы с деревянным наконечником, торчавший из груди. И только теперь, при свете все заметили, что рядом с Колесниковым, в уголке дивана лежал красный  клубок Анны Архиповны, в котором торчала вторая острая длинная спица.
Мужчины какое-то время молчали, дамы тоже. Хоть они ничего и не видели.  Юрий  первым нарушил тишину:
-  Киприяна убили – у него спица из груди торчит. Обыкновенное убийство. Тьфу ты, необыкновенное. Сорок лет проработал в полиции, но про убийство спицей в первый раз слышу. А вроде бы слышал всякое. Помню, даже убийство оглоблей, и убийство шифоньером.

За спинами мужчин раздался ледяной голос Лилии:
- А может, спица просто так торчит? Она служит для отвода глаз, а на самом деле его отравили? Всё же убить спицей тяжело.
   Юрий отошёл от трупа, достал табакерку с нюхательным табаком  и открыл её. Алексей Платонович передал подсвечник майору,  расстегнул сюртук Киприяна, отодвинул окровавленную полу, осмотрел рану, и подтвердил:
- Колесников убит спицей, и это не подлежит сомнению. Убийство произошло примерно двадцать-пятнадцать минут назад. Крови под сюртуком много, и она  ещё не совсем запеклась.
Юрий чихнул,  внимательно осмотрел сгустки крови под сюртуком и уверенно заявил:
- Убийство произошло пятнадцать или пять минут назад.
Профессор не стал спорить. Майор высказал свою версию:
- Его убили, сразу после того, как мы вышли. Возможно, минут через пять после нашего ухода. Я насмотрелся на убитых во время Крымской компании.
- А, я говорю, минут пять-десять назад, - упёрся Юрий.
Мирон безо всякого выражения, глухо и задумчиво подытожил:
- Не стоит спорить. Киприяна убили в течении получаса. Как раз, примерно  столько времени мы провели на палубе.   
Валентина энергично замахала веером:
- Я боюсь! Валера, пойдём быстрее отсюда. 
Лилия поддержала её, и бросила направляясь к выходу:
- Я  ухожу! Закроюсь в каюте и не выйду до конца путешествия. Есть буду у себя. Мне ещё жить охота.
   Юрий кинулся за ней, перегнал её, закрыл дверь на ключ, оглядел пассажиров нарочито грозным взглядом,  и деловито сообщил:
- Господа, никто не уходит. Все остаются! Это убийство. Сейчас будем проводить дознание. Все кто стоит – садитесь, сидеть будем долго. И, вы дорогая Лилия садитесь.
   На лицах пассажиров застыло недовольство, но все потянулись за стол.
Лилия обречённо вздохнула, посмотрела на Юрия, как на самого заклятого обидчика,  но всё же  села. 
Валентина,  сидевшая за столом - запротестовала:
- Мы  с Валерой не убивали! Мы этого Киприяна в первый раз в жизни видим! Мы даже познакомиться с ним не успели. Он всё время спал, питался в своей каюте, мы увидели его только в этот вечер.
   Иван провёл дрожащими руками по спутанным кудрям,  и расстроенным, отрешённым  тоном пролепетал:
- Что скажет капитан? Он наверно скажет, это я виноват. Я еду без билета. Мой дядя упросил Христофора Фёдоровича взять меня бесплатно. Всё равно, есть пустые каюты.
   Байда сел к столу, чтобы проводить дознание, но вспомнил, что у него нет бумаги, нет пера, чернил, и послал Лилию принести ему письменные принадлежности.  Актриса слишком поспешно, и как будто радостно, выпорхнула из-за стола, взяла у писаря ключ и удалилась.

13 глава.

 В ожидании возвращения Лилии, в кают-компании наступила тягостная напряжённая тишина, изредка нарушаемая отдалёнными глухими раскатами грома. Юрий закрыл шторы на иллюминаторе, сел в отдалении от всех за бильярдный стол, и стал разглядывать присутствующих  с подозрительным прищуром.
Алексей Платонович тоже попытался  незаметно осмотреть лица людей. Майор  Лоскутов почесал дёргающийся шрам на щеке, и принялся постукивать кончиками пальцев по столу.  Валентина достала ярко-жёлтый,  лимонный батистовый платочек из рукава чёрного платья и приложила его к глазам.   Валерий принялся утешительно поглаживать её по  плечу. Лицо его было задумчивым, стеклянный взгляд остановился на  открытом пианино. Иван склонил голову вниз, и спутанные влажные кудри закрыли всё лицо. Татьяна подпёрла подбородок рукой и уставилась на свет догорающей свечи. Ольга бледная, как смерть  переводила взгляд с одного на другого, как будто подозревала всех, кто находился в кают-компании. Конечно, майо Лоскутов у неё был вне подозрения. Мирон откинулся на спинку стула и задремал, словно смерть Киприяна его никак не трогала. Между тем, его прикрытые веки  вздрагивали, а кулаки были крепко сжаты.
    Все пассажиры   выглядели осунувшимися и измученными. Словно, из них выкачали всю жизненную энергию, и только жёлтое лицо Тихона ничего не выражало. Он продолжал спать.
   Профессор вздохнул от духоты, расстегнул сюртук и верхнюю пуговицу жилета. Екатерина  посмотрела на мужа с укоризной: словно,  он  уже знал кто убийца, но не желал  говорить, и оттого подвергал всех ненужному испытанию. Какое-то время, княгиня пыталась определить по его взору, кого он подозревает, потом   накрутила на палец каштановый локон, и печально протянула:
- Я давно заметила, когда сильно веселишься - обязательно случится что-то плохое.
Мирон покачнулся на стуле, стул скрипнул, он открыл глаза и философски заметил:
- Если мы совсем не будем веселиться, плохое всё равно случится.
Татьяна повернулась к Юрию:
- Вы, сударь, служили приставом следственных дел?
- Я был двадцать лет главным писарем в полицейской конторе. Я столько переписал дознаний всяких убийств, что уже стал докой в этом деле, - важно произнёс он. 
Иван вздохнул, и глуховатым голосом повторил свою мысль:
- Что скажет капитан?
Профессор с укоризной взглянул на Юрия:
- Сударь, надо бы пригласить капитана на дознание.
Юрий всем своим видом показал, что он это не считает это существенно важным, но Иван вскочил и с волнением присоединился к профессору:
- Конечно, надо капитана позвать. Это на его корабле произошло убийство. Христофор Фёдорович это должен обязательно знать.
Юрий прищурился, приподнял очки  и почесал нос:
- Хм-м-м… Ладно, уговорили. Иван, сходи за капитаном.
Юноша  кинулся выполнять приказание, и в открытую им дверь влетел грохот грозы и шум крупных дождевых капель стучавших по палубе.
Майор достал портсигар и спички, закурил от свечки и бесстрастно  произнёс:
- Удар точный, прямо в сердце. Я конечно не врач, но немало повоевал. Тут надо умение, не каждый сможет попасть точно в сердце - тем более спицей.
Мирон опять скрипнул стулом, и как обычно полушутливо, произнёс:
- Может это старушка Калашникова убила? Спицы-то её. Посадить надо бабулю в каталажку и точка. Нечего спицы разбрасывать по кораблю.
Александр в тон ему заявил:
- В армию бы эту Калашникову. Там бы она быстро разучилась спицы разбрасывать.
Ольга швырнула веер на стол и яростно возмутилась:
- Тут человека убили, а они шутят. Постыдитесь господа.
Мирон намеренно трагическим тоном протянул:
- Милочка, мне тоже жалко Киприяна, жалко до слёз. Извините, душенька, я неудачно пошутил, но может, я радуюсь тому, что сам остался жив. Может, если бы я остался здесь спать, и меня бы убили.
Татьяна заинтересовалась:
- А, вас Мирон тоже хотят убить?
Купец, подскочил на месте:
- Типун, вам на язык, сударыня. Вот когда вы станете купцом, тогда поймёте меня. Мы, купцы всегда под ятаганом ходим. Всякие злыдни на наше добро зарятся, а злыдней этих легион, и имя им тьма.
- У нас на клипере плывут, только порядочные люди,  - пояснила Валентина и смяла жёлтый платочек.
Екатерина вздохнула и подняла глаза к небу:
- Вы, правы мадам, с нами плывут только порядочные люди. А, Киприян убил себя сам. Увидел рядом спица лежит, и подумал, а убью-ка я себя просто так, для общего развлечения.
- Я хотела сказать, может это матрос какой-нибудь убил, -  продолжила упорствовать мадам Реус и вытерла платочком сухие глаза.
Мадам Милорадова открыла было рот, но тут же закрыла, решив не спорить. Валентина тоже открыла рот, но посмотрела на хмурого мужа и тоже закрыла. Алексей Платонович решил прейти к делу, иначе болтовня ни о чём  может длиться долго. Он обернулся к Юрию и пробасил:
- Странное убийство спицей. Мне кажется, убийство было спонтанным. Убийце надо было срочно убрать Колесникова.
- Почему, вы так думаете? – заинтересованно спросил Байда.
- Гораздо удобнее было бы дождаться, когда Киприян будет на палубе один, убить его и скинуть в море. В таком случае, убийца мог спокойно выйти сухим из воды. А тут, однозначно, кто-то решил срочно закрыть Колесникову рот. Может всё дело в том, что он сказал о беглом каторжнике?
- Может быть, вы правы,  а может, и нет. А, вдруг тут всплыли какие-то его старые дела, и разговор о беглом произошёл случайно, - пробормотал Юрий.
   Снова настала тишина. По морю прошёл глухой рокочущий грохот  и резко, словно кто-то его оборвал, смолк. Тихон поднял голову, и полусонным взглядом посмотрел по сторонам. Пассажиры молчали, как рыбы, и на его лице застыло невероятное удивление. Эту  публику в молчании, он видел в первый раз…   
    
   Ожидание затягивалось: ни Лилия, ни Иван не возвращались. Байда продолжать сверлить всех по очереди подозрительным взглядом, и все пассажиры невольно уставились на дверь. Таким образом, Байда не мог поймать их взгляд…

Наконец, в кают-компанию вошла  Лилия с листами бумаги, железной чернильницей с закручивающейся крышкой и стальным пером. Перо она несла, словно оборонялась – острие было направлено вперёд. Актриса была необычайно бледна, выглядела   уставшей, из-за этого её черные очи, обведённые сурьмой выглядели чрезвычайно выразительными и глубокими. Казалось,  глубина её чёрных глаз была бездонной.
   Байда увидел Лилию и довольно улыбнулся. Ему хотелось быстрее закончить ненароком упавшее на него дело, хотя уже мысленно он проклял, что взялся за него. Ему было бы выгоднее, наблюдать за всем  со стороны и критиковать. А теперь критиковать будут его, все кому не лень. Но теперь, обратного ходу нет. Если он откажется, то начнут подозревать его самого, а ему этого очень бы не хотелось.
Иван с капитаном ещё не пришли, и Юрий, внезапно захотевший спать, решил начать без них. Таким образом, он быстрее отправиться в свою постель. Байда неторопливо и аккуратно разложил письменные принадлежности,  и  тоном  чиновника полицейского управления, начал дознание:
- Я прошу вас всех господа по очереди, сказать мне: откуда вы едете, куда направляете свои стопы, а так же все ваши передвижения на клипере: от той секунды, как вы вышли из-за стола и до той секунды, когда  вошли в кают-компанию. Первые будут… хм-м-м…  супруги Реус. Начнём с вас, мадам Валентина Реус.
Мадам торопливо положила лимонный платочек в рукав, и округлив голубые глаза, возмутилась:
- А почему с меня?
- Вы ближе всех сидите.
- А, Чёрная Лилия сидит к вам ещё ближе. И  к убитому, она ближе всех сидит.
- Мадам Реус, хватит спорить!  Я при исполнении важных государственных  обязанностей. А, начну я с вас потому,  что вы больше  всех возмущаетесь, - отрезал он, записывая имя и фамилию дамы  скрипучим пером.
- Вы же ещё никого не спрашивали,  а вдруг они будут возмущаться ещё больше моего, - чуть тише возмутилась Валентина.
   Юрий вспыхнул, возмущённо встряхнул головой,  очки свалились на бильярдный стол, и он  испуганно посмотрел на них: оправа была цела,  толстые линзы тоже, и он посмотрел на мадам Реус, как  Кутузов на Наполеона:
-  Знаете, мадам Реус, я так возмущен, вашим возмущением, что уже начинаю думать, что вы имеете, какое-то… 
  Валерий дёрнулся, зло посмотрел на Юрия, и тот оборвал свою речь на полуслове.  И  всё же, он посмотрел на Валентину довольно  подозрительно.
   Мадам Реус опять хотела возмутиться, что попала под подозрение  какого-то писаря, но муж бросил на неё такой молниеносный яростный взгляд, что она тут же передумала возмущаться и изобразила из себя пай-девочку.
   Валентина отвернулась от Байды, посмотрела на мужа, словно искала у него помощи и защиты, и громко и обречённо вздохнула. Валерий ободряюще улыбнулся жене, и она нехотя начала давать показания. Из её речи следовало, что они  с мужем едут из Холмска в Москву, так как она получила в наследство от своей тётушки Таисии двухэтажный домик  в Москве.
   Так же, Реус сообщила, что они  с мужем - Киприяна Колесникова никогда не знали, и впервые его увидели сегодня вечером.
Юрий перестал писать, и сузив глаза, спросил:
- А, почему вы говорите, что никогда его не видели? Вы откровенно лукавите - Киприян иногда выходил на палубу прогуляться, и ещё он изредка приходил на ужин в кают-компанию.
- И всё равно, мы его не видели! Видимо, он выходил прогуляться тогда, когда нас на палубе не было. А, на ужин мы сами часто не ходили.  Вы сами вспомните: сколько дней в море стояла качка. Нам не то, что гулять и есть – жить не хотелось.
- А теперь, расскажите мне про все ваши передвижения. Начните с того момента. Как вы вышли из-за стола, чтобы отправиться смотреть свечение.
    В каюте наступило тягостное молчание. Реус заправила в  громоздкую причёску несколько шпилек, выбившихся от её яростного возмущения, и растерянно пробормотала:
- Вы лучше с Валеры начните. Я сейчас соберусь с мыслями. У меня в голове  такой шурум-бурум… Мне кажется - я только помню, что вышла и зашла. Я же не знала, что мне надо все свои шаги запоминать.
Байда согласно кивнул головой:
- Хорошо, начнём с Валерия. Начинайте, сударь.
Валерий открыл было рот, но жена перебила его, и сообщила умоляющим голосом дознавателю:
- Валера ничего не знает. Он всё время был со мной. 
Муж недовольно отмахнулся от жены, и начал говорить несколько нервным тоном:
- Мы вышли с Валечкой из кают-компании самые первые, вошли  в неё самые последние, и всё время были среди людей. К Киприяну, мы ни разу не подходили, и его никогда не знали. Больше мне нечего сказать.
Валентина пылко подтвердила:
- Да, да! Мы к Киприяну  ни разу не подходили. Мы его вообще в упор не видели. А, когда мы выходили из каюты Колесников ещё храпел, а значит - он был жив! - победно закончила она.
Юрий кратко записал её речь и спросил, не отрываясь от бумаги:
- А, почему вы решили ехать в Москву через три моря?
Валентина отчего-то испуганно округлила глаза, и Валерий торопливо ответил:
- Это я захотел посмотреть разные страны – мечта детства. Валечка была против, она боится моря, но я настоял на морском путешествии. Больше нам такой возможности никогда не представится.
- А вы, мадам Реус, на палубе всё время были или куда-то выходили?
- Всё время! – воскликнула дама.
Ольга с шумом сложила лазурный  веер и смущённо заметила:
- А я видела, как вы с мужем, отошли в тень и исчезли. 
Валентина вспыхнула:
- Никуда мы не исчезали. Мы отошли на несколько шагов, чтобы увидеть свечение с другой стороны клипера.
- А, я вас  не видела, - тихо  упорствовала мадам Кузнецова.
- А, я вас тоже не видела! А, вы не видели меня, потому что были слишком уж  увлечены майором. Зато другие люди нас видели. Мадам Милорадова вы нас видели? Мы рядом с вами стояли.
Екатерина оторопела, и захлопала длинными ресницами:
- Э-э-э… Я смотрела на светящееся море.
- Я же вас нечаянно толкнула и сказала: «Извините, милочка». Вы же это помните?
- Э-э-э… не помню.
- Я возмущена до предела. Вы все хотите потопить нас! Не выйдет! – трагическим тоном заявила Валентина и  заплакала.
Княгиня смутилась и бросилась оправдываться:
- Я  не хочу вас топить, мадам. Я была в задумчивости, и поэтому не помню.
Реус посмотрела на неё осуждающим взором:
- А, теперь, из-за вашей задумчивости нас повесят! Или утопят! О, небо, где справедливость  на этой земле… на этом море?
   Дама достала из рукава жёлтый платочек и зарыдала. Княгиня смущённо потупилась. Она почувствовала себя подлой негодяйкой. Ещё она почувствовала: жёсткий китовый корсет ужасно сдавливает грудь;  сердце забилось, как  набат;  лёгким стало трудно дышать; а сладкий ванильный и сандаловый аромат одурманивал, как настойка опия. Хотелось выйти из этого удушливого помещения  на свежий воздух, но Байда  не выпустит их, пока они тут не задохнутся. По мнению, Екатерины дознание можно было провести намного быстрее. Если бы дознание вела она, то оно бы уже закончилось, а преступник был найден. И если, преступника бы не нашла она, его бы нашёл Алёша.
   Юрий махнул рукой на мадам Реус, обмакнул перо в чернила  и торжественно протянул:
- Следующий… 
Валентина еле слышно облегчённо вздохнула, и положила мокрый смятый платочек в рукав.
   Байда недобро поглядывая, переводил подозрительный взгляд с одного на другого. Голос его звучал  насмешливо  и торжествующе. Казалось, он уже знал, кто убийца и лишь выжидал время, чтобы назвать его:   
- Следующий… следующий будет…
   Алексей Платонович отметил, что все напряжённо замерли с застывшим взглядом – в помещении прекратились всякие звуки: и скрипение стульев, и шелест накрахмаленных платьев и воротничков, и вздохи, и шум вееров -  никому не хотелось быть следующим.  Он тоже замер, затаил дыхание, затем сдавленно кашлянул, и вдруг понял, что он тоже не желает быть следующим. Хотя, к убийству Киприяна  не имеет никакого отношения.
    От этого, понимания ему стало и смешно, и грустно, и немного  стыдно. А ведь он  всегда гордился своей смелостью и независимостью к чужим мнениям и подозрениям. Оказывается есть случаи, когда даже смелые и независимые  боятся… Боятся того, что их невинно обвинят в преступлении и отправят на виселицу… или на Сахалин.
   И всё же стыд, за проскользнувшую трусость немного взбодрил его.  Алексей Платонович вновь почувствовал, что накрахмаленный воротник  натёр шею; что в кают-компании невероятно душно  и трудно дышать; от этого аромата в голову вползает какой-то дурманящий туман, и он грешным делом подумал, что кто-то впустил в помещение неизвестный  одуряющий газ – возможно даже опиумный. Он даже принюхался, но в кают-компании пахло ванилином, сандаловым ароматом и спиртным из открытых бутылок.
   Юрий насмешливо улыбался, и казалось, наслаждался всеобщим страхом. В десятый раз, он ещё  тягучее и медленнее повторил:
- Следующим будет…
  Но кто будет следующим, никто не успел узнать. Двери широко распахнулись: в  кают-компанию вошли хмурый капитан  Калачихин,  печальный  Иван  и трёхцветная кошка Мурка.
    Капитан высокий, сухощавый  брюнет с серыми глазами, аккуратной бородкой и волевым подбородком, сразу же прошёл к Киприяну,  заложил руки за спину, наклонился и бегло осмотрел убитого.
    Иван остался  стоять у приоткрытых дверей с самым понурым видом, словно его только что отчитали. Мурка села у его ног, и немигающими изумрудными глазами оглядела  неприбранный стол, с остатками пищи, а затем, присутствующих за ним людей.  Запах в кают–компании, ей не понравился. Чтобы узнать почему, она повела чёрным  носом,  и нос застыл в направлении трупа. Оттуда нёсся ужасный запах, который могла почуять только она – своим непревзойдённым носом. Мурка вздыбила шерсть и выскочила в приоткрытую дверь, как ошпаренная.

14 глава.
 
 Капитан брезгливо поморщился, отвернулся от Киприяна, осмотрел  присутствующих жёстким колючим взглядом, и ледяным голосом произнёс:
- Разрешите ещё раз представиться, капитан  Калачихин Христофор Фёдорович.  Кто убил господина Колесникова?
Валентина шмыгнула носом и торопливо сказала:
- Мы не знаем! Мы к этому преступления никакого отношения не имеем.  Спросите лучше других.
   Лилия, давно производившая впечатление полного отсутствия, в этом присутствии,  задумчиво потрогала кольцо с крупным рубином. Рубин сверкнул багряным кровавым блеском, и она спрятав руки под стол, усмехнулась:
- Можно подумать, кто-нибудь признается в убийстве. Убийца же не дурак.
Ольга до этого сидевшая с безучастным сонным видом,  проснулась, прищурилась и воскликнула:
- Но мы должны выяснить это сейчас же! Надо найти убийцу, иначе как мы будем здесь жить? Ведь, если мы не найдём этого душегуба, тогда нам придётся всё время сидеть в каюте. А, я между прочим, плыву одна, и буду первой жертвой!
Лилия ехидно заметила:
- Я думаю, мадам Кузнецова, вы и здесь быстро найдёте себе защитника. И даже не одного.
-  Мадам Чёрная, вы настоящая язва! Не стоит всем показывать, что вы завистница и злюка. Капитан Христофор Колумбович, миленький, срочно ищите этого негодяя, а то я боюсь здесь находиться. Миленький, Христофор Колумбович, ищите душегуба быстрее, мы вас очень просим…
Татьяна недовольным учительским тоном перебила её:
- Капитана зовут  Христофор Фёдорович, а не Колумбович.
- Какая разница Колумбович или Фёдорович. Самое главное, капитан  должен нам обеспечить безопасность, а иначе какой он капитан. Значит, всё это происходит по его попустительству!
Капитан ответил, еле сдерживая ярость:
- Мадам Кузнецова, вы подозреваете меня в том, что я убиваю пассажиров. Но, это уже, ни в какие ворота не лезет.
Ольга стушевалась, облизнула ярко-накрашенные оранжевые пухлые губы и  расстроенным тоном, пробормотала:
- Извините, капитан Христофор Колумбович. Я хотела сказать совсем другое. Я хотела сказать, что вам надо срочно искать преступника.
Капитан Калачихин ещё больше помрачнел. Теперь, он уже  не сдерживал ярость:
- Хорошо, мадам Кузнецова, я сейчас брошу вести клипер, и буду искать убийцу. Надеюсь, когда мы вместе пойдём ко дну, вы не будете обвинять меня в бездействии.
Ольга покраснела:
- Ой, извините. Я опять сказала не то. Я просто хотела сказать, что надо срочно э-э-э… убрать труп.
- Не переживайте. Я об этом уже позаботился, поэтому вы не сможете обвинить меня в бездействии, -  он повернулся к двери и громко приказал:
 - Васильев! Тимошенко! Унесите пассажира.
   В кают-компанию вошли два молодых загорелых матроса – один здоровяк, другой субтильный. Оба были обстрижены наголо, в бескозырках. В руках здоровяка  был кусок штопаной парусины, и он быстро расстелил её на полу. Матросы  с каменными  лицами, и как будто привычно,  взяли за руки за ноги мёртвое тело, положили  на парусину, как на носилки, и пошли к дверям. Иван торопливо открыл дверь, и ещё более торопливо закрыл её. 
   Капитан ещё раз пристально оглядел пассажиров, и его  взгляд  был намного жёстче и подозрительнее, чем у Байды. После осмотра подозреваемых, Калачихин бесстрастно сообщил, что завтра утром, на рассвете пройдут похороны Колесникова. На клипере негде хранить мёртвое тело, да и хранить его нельзя, во избежание появления какой-нибудь смертельной эпидемии. «Ермак» входит в тёплые моря, и скоро от жары негде будет укрыться.
   Христофор Фёдорович круто развернулся и ушёл. Дверь неслышно закрылась. Иван прошёл к столу, и присел  в отдалении от всех.
 Валентина задумчиво сообщила:
- Вначале, мне капитан показался душкой. У него раньше были такие добрые глаза. Но теперь, мне кажется он - злой человек.
Иван горячо вступился за капитана:
- Христофору Фёдоровичу не нравится, когда на его корабле убивают. Поэтому, он немного зол.
Татьяна поддержала его:
- Конечно, капитану  не понравилось, что на его корабле убили человека.  Тем более, в первый раз.
- Не в первый, а в третий, - проговорился Иван и испуганно выпучил глаза.

Юрий потёр руки, обмакнул перо в чернила  и  деловито сказал:
- Начинаем дознание. Кто следующий?
Опять наступило молчание, и Екатерина, не выдержав, протараторила:
- Господа, давайте проводить дознание быстрее. Я уже хочу спать. На ходу засыпаю. Думаю, и другие тоже торопятся к кровати.
Майор задумчиво протянул:
- Третье убийство на корабле… странно…
Юрий отмахнулся рукой с пером, и большая клякса упала на зелёное сукно. Он потёр его пальцем, размазал и недовольно посмотрел на чернильный палец:
-  Господа, забудем о капитане. Он вне подозрения. Давайте, вначале вы прекрасная Лилия скажете своё слово.
Актриса повертела кольцо  с рубином и бесстрастно протянула:
- Моё чутье говорит, что убийцу никогда не найдут. А моё чутьё, ещё никогда меня не подводило. Кстати, что-то мне говорит, что следующей жертвой будете вы, мадам Кузнецова.
Ольга побледнела – кожа стала мраморно белой, синие глаза наполнились слезами,  и она зарыдала. Сквозь рыдания, женщина протянула:
- Это вы со зла говорите. Я никому ничего плохого не делала.
Майор бросил в Лилию странный взгляд, но актриса пожала плечами, и без всякого выражения  добавила:
- Это просто мысль, почему-то сверкнувшая в кольце и  в моей дурной голове.  И сказала я это к тому, чтобы вы майор следили за мадам Кузнецовой в оба глаза. И ничего личного.

    Юрий  что-то пометил на листе и отчуждённо обратился к задумавшейся Лилии:
- Я много лет проработал полицейской управе, поэтому  найду преступника. Здесь это будет сделать легче: все находятся рядом,  по улицам и лесам бегать не надо,  и сбежать преступник отсюда  не сможет.
Екатерина дополнила в полголоса:
- И Алексей Платонович, вам поможет. Мой муж уже не раз находил преступников. Это его преступное хобби. Вернее, это его занятие, когда он не пишет исторические книги.
    Полицейский писарь удивлённо посмотрел на профессора и достал табакерку.  Он был откровенно недоволен. Майор Лоскутов посмотрел на  табакерку Юрия, и достал свой портсигар, но Ольга тихо попросила его не курить: здесь  и так душно. Александр с печальным вздохом посмотрел на портсигар, и положил его в карман.
   Профессор осуждающе посмотрел на жену, потёр шею и тоже недовольно вздохнул. Он  был невероятно зол. У него были мечты  до конца путешествия дописать  книгу, и даже  начать следующую, но Екатерина, как всегда нашла ему отвлекающее занятие. Между тем, он бесстрастно обратился к писарю:
- Я думаю, сударь дознаватель, для раскрытия преступления не надо двоих. Вы человек, более сведущий - дока в этих делах, поэтому, я оставляю это поле деятельности вам.
Юрий с более довольным выражением лица, чихнул, захлопнул табакерку, источающую аромат ванилина и корицы, и поинтересовался:
- Вы, профессор - частный детектив?
Милорадов словно задумался, и княгиня торопливо пояснила:
- Алёша, детектив любитель. Юрий, голубчик, давайте быстрее опрашивайте нас, чтобы быстрее найти преступника, и мы пойдём спать. А, то я скоро тут задохнусь. Ванюша, будь любезен открой дверь.
Иван бросился выполнять просьбу.
Байда хмыкнул:
- Быстрее? Значит, с вас и начнём, мадам Милорадова.
- Вы знали Киприяна Колесникова раньше?
- Не знала, и мой муж не знал. Мы приезжали на Сахалин к моей родственнице мадам Виктории Золотко за историческим письмом Александра Меньшикова. Пробыли в Александровске недолго, никого не знаем, а теперь плывём домой В своё рязанское дремучее поместье.   
- А, почему вы поплыли, а не поехали на перекладных? По земле безопаснее.
- Почему? Но это же  ясно, как день. Наступает зима, и нам не хотелось мчаться через эти ужасные почтовые станции, морозы и метели домой. С нас довольно и того,  как мы ехали на Сахалин летом. Три месяца мучений и мытарств! Уж если летом: станционные смотрители нас чуть не уморили, то зимой и подавно – они нас точно  заморозят по дороге и похоронят в сугробе. Так, что не думайте, что мы сели на «Ермак» ради Киприяна. 
- А, теперь расскажите, мадам, все ваши шаги после того, как вы вышли из-за стола.
- Мы с Алёшей вышли из-за стола…
Юрий покривился и перебил:
- Мадам, рассказывайте только о себе. Ваш муж расскажет сам.
- Я вышла из-за стола и стала ждать Алёшу. Мне не хотелось выходить на ночную палубу одной. Потом, мы с Алёшей вышли в коридор, за нами вышли Татьяна, Ольга и Дарья. Александр стоял в коридоре. Он поджидал мадам Кузнецову.
   На лестнице стояла Анна Архиповна, именно она нас задержала. Калашникова хотела ещё раз выйти на палубу, посмотреть свечение. Но ей стало плохо – она не смогла подняться на лестницу,  и Алёша довёл её до каюты.
   Я стояла наверху лестницы и ждала мужа. Потом, мы с ним вдвоём стали смотреть морское свечение. С палубы никуда не уходили, всё время были на глазах. Когда морской свет потух, мы вернулись в кают-компанию, чтобы продолжить играть в карты. К Киприяну, мы  ни разу не подходили.
- Вы вернулись в кают-компанию первые?
- Да, мы с Алёшей вошли в кают-компанию первые, но мы его не убивали, - поспешила заверить княгиня.
- Значит, вы ушли последние и вернулись первые, - удовлетворённо записал Байда и Екатерина возмутилась. Но возмутилась молча. Она почесала нос, и отвернулась от Юрия.
- А, теперь, вы профессор расскажите.
- Я думаю, моя жена дала исчерпывающий ответ. Я лишь повторю её слова. Не стоит зря время терять.
- Хорошо, не будем терять. Следующий Иван Горский. Начинайте юноша!
Иван облизнул пересохшие губы, взъерошил волосы, и как будто виновато сообщил:
- Я не убивал Киприяна. Честно-честно, клянусь матушкой.
- Вы сидели на каторге? – быстро спросил Юрий.
- Нет, ещё не сидел.
Пассажиры улыбнулись, а Иван ещё более смутился.
- Расскажите, все свои передвижения. Вы вышли из-за стола, и пошли на палубу. Когда ушли, и когда пришли?
- Хм-м-м… Не знаю… Я не помню…
Екатерина живо подсказала ему:
- Ванюша, вышел чётвёртым, вместе с Мироном, и пришёл в каюту самый последний. Он остался охранять Татьяну на палубе.
- Хорошо… Значит остался охранять. Ещё запишем, что вы поехали посмотреть мир бесплатно, по протекции вашего дяди боцмана Круглова,  - Юрий со скрипом дописал и продолжил, - вы отходили куда-нибудь от компании?
- Хм-м… нет, вроде бы…
Валентина встрепенулась:
- Отходил! Когда мы стояли на палубе, Иван ходил к своему дяде боцману.
- Это не считается! Я ходил к дяде, поговорил с ним, и тут же  вернулся. Если бы я знал, то не ходил… Вечно, дядюшка меня под монастырь подводит.
Иван надулся, и демонстративно отвернулся от Байды, который уже пристал к следующему:
- А теперь, вы Мирошниченко Мирон.
- Я, к своему счастью,  несчастного Киприяна не знал. Я вышел с Иваном на палубу и вошёл обратно вместе с ним. На палубе мы болтали с ним, поэтому ничего не видели и ничего не слышали.  От людей, я никуда не отходил. Все это видели. Кстати, хочу отметить, что  Тихон Одинцов оставался здесь. Надо его спросить, может он что-то видел. Он был ближе всех к мертвецу.
Юрий вспомнил о Тихоне, и на его лице вспыхнула радость. Тихон неожиданно  встрепенулся, и на его лице проступило несчастное трагическое выражение. 
Мирон поморщившись, продолжил:
-  Эх, жаль! Я вспомнил, что у Одинцова - железное алиби. Все видели, как я положил карту на его спину, и карта осталась лежать до нашего прихода. Так что благодари меня, Тиша, что я тебя спас от повешения на рее… или от выкидывания за борт.
   Юрий  бросил перо на бильярдный стол, и торжествующе воскликнул:
- Это вы Тихон Одинцов оставались с Киприяном Колесниковым одни! Признавайтесь, что убили его! Признавайтесь сейчас же!
Тихон пожелтел, ещё больше, и дрожащим голосом завопил:
- Господа, я ничего не помню. Я не убивал его. Я Колесникова  не знаю, и знать не хочу. Зачем мне его убивать? Простите меня, я маленько выпил, и заснул. Проснулся, а его уже убили.
Валентина вздохнула:
- Вы выпили очень много, может, поэтому ничего не помните. Убили и не помните. Так бывает. Наш сосед в Сахалине, за это двадцать лет отсидел.
- Я не убивал! И выпил маленько! Просто, я сильно болею, у меня нутро слабое, последние дни плохо сплю, вот меня и сморило от трёх рюмочек.
Мирон задумчиво постучал кончиками пальцев по столу и вздохнул:
- Тихон, ты мне должен за своё спасение миллион рублей золотом. Господа, Тихон не виноват. Когда я положил ему крестовую даму на спину,  то  случайно заметил, что дама легла как раз напротив распоровшегося шва воротника. Когда, я забирал карту, она лежала точно так же – тютелька в тютельку.  А у меня, поверьте мне, глаз намётанный. Я сразу замечаю - пропало что-то из моего товара или нет. Тихон не мог положить даму точно так же. У него  глаз на спине нет, поэтому, Одинцов чист, как агнец.
   Тихон явно обрадовался. Он трясущимися руками, скинул  сюртук и принялся молча, показывать всем распоровшийся воротник.
Купец деловито продолжил:   
- Отмечу, сударь Байда, что я вернулся я в кают-компанию следом за вами.    Кстати, я заметил, что возвращаясь с палубы,  вы подошли к Киприяну слишком близко, но я вас конечно не обвиняю. Нет, нет и ещё раз нет. Это я  к тому говорю, что здесь можно пришить это убийственное  дело  каждому.
   Юрий от этого намёка был явно взбешен: губы его сложились в жёсткую кривую линию, но он сдержал гнев, дрожащей рукой отложил  несколько исписанных листков на край стола и демонстративно отстранённо пробормотал:
- Надеюсь, здесь у кого-нибудь есть нитки, чтобы сшить дело.
Татьяна радостно подскочила:
- У меня есть!
Мирон улыбнулся, и по привычке пошутил:
- Вот вам, душенька и пришьют это дело, вашими же нитками.
- А, почему мне! Я, Киприяна не убивала! Если, вы Байда, пришьёте мне  это дело, я вам нитки не дам! У других нитки берите и им дело шейте!
Юрий быстро спросил Татьяну:
- А, почему вы поехали на этом клипере?
- Глупый вопрос! Это был единственный клипер, который шёл в Севастополь. А я еду туда к своей сестре. Ещё, я хотела посмотреть мир. В этом нет ничего плохого. Я даже не знала, с кем поплыву. Я думала, здесь будет только приличное общество. Видимо, я сильно ошиблась.
- А теперь расскажите все ваши передвижения от и до.
 - Мои передвижения видели все. Я вышла из кают-компании вместе с мадам Кузнецовой и её служанкой. Я шла первой. Нет второй… ой, первой. Александр… ой, майор Лоскутов видел, - он стоял у настежь открытых дверей, как мы все выходили. Подтвердите,  вы же видели, как мы выходили и никого не убивали?
Майор согласно кивнул головой.
- А, в кают-компанию, я вернулась  самая последняя. Я сидела на палубе, радовалась жизни, и даже не знала, что бедный Киприян мёртв. И почему, я такая несчастная?
- В данном случае, Вы счастливая. Кто сейчас несчастен, так это Колесников. Впрочем, возможно - он счастлив на небе. Летит себе туда, где все счастливы, - Юрий так печально вздохнул, словно желал поменяться с Киприяном местами.
Татьяна вытерла пальчиком набежавшую слезу, и дознаватель спохватился,
- А, почему вы полетели за борт? Вас толкнули?
- Э-э-э… Не знаю… Мне показалось, будто меня толкнули, но это был точно не человек, а какая-то неведомая сила.
- Это был чёрт?
- Что?
- Может, чёрт вас толкнул?
- Не знаю. Если бы меня чёрт толкнул, я бы не спаслась.
Юрий повернулся к задремавшей Ольге:
- А, теперь, вы мадам Кузнецова.
Ольга  потёрла глаза, и поспешила оправдаться:
- Извините, я уснула. Напомните, что я должна делать?
- Вы должны рассказать, как вы выходили из кают-компании, когда вошли, и уходили ли  с палубы.
- Мы  выходили из кают-компаниии втроём – друг за другом. Я шла посередине… или первая? Со сна ничего не соображаю. Александр, как я шла?
- Вы шли посередине. За вами шла Дарья, - уточнил майор и кивнул головой.
- Значит, дело было так: Александр стоял в открытых дверях - он нас всех видел.  На палубе, мы всё время были вместе, и вернулись в кают-компанию тоже вместе. Какие по счёту мы были, я не помню, но когда мы вошли, в кают-компании уже были люди. Кто тут был, я тоже не помню. С палубы мы никуда не уходили, все нас видели, а к Киприяну даже близко не подходили. Господина Колесникова, я не знаю, ведь я из Хабаровска, и  очень сожалею, что он с нами поехал. Испортил нам всё путешествие, а  я так мечтала посмотреть разные страны в тихой дружеской обстановке. Всё! Ох, извините, я забыла сказать, что села на этот клипер по совету своего давнего хорошего знакомого - человека военного. Он мне рекомендовал, именно «Ермак». Этот клипер, выходил живым из таких штормов, в которых гибли десятки кораблей. Я очень боюсь плавать, но желание увидеть странные страны, немного погасило мой страх. Надеюсь «Ермак» не утонет. Тьфу, тьфу, тьфу!
   Ольга трижды переплюнула через левое плечо, сложила руки на груди и откинулась на спинку стула. Кажется, она снова собралась спать, но Татьяна ей не дала, и язвительно отметила:
- Вы забыли сказать, мадам Кузнецова, что сначала выходили с майором, а потом вернулись за шляпкой!
Ольга вспыхнула, и посмотрела на Булавину, как на самого заклятого врага:
- Да, я вернулась за шляпкой, но шляпка была за тридевять земель от Киприяна! Александр всё видел! А, выходили мы с вами вместе! Вспомните, вы даже пытались лягнуть меня своим копытом!
- Я - копытом! Это ты корова наступила на моё розовое платье!
- Я наступила на вас нечаянно, а вы сразу стали лягаться, а потом повернулись ко мне и назвали меня бр-р-…
- А, ты шепнула мне, что я…я…я…
   В дамах столько было враждебности, что выяснение дамских отношений могло затянуться надолго. Юрий со всего маху стукнул кулаком по столу, и чернильница перевернулась. Синие чернила быстро расплывались, и на зелёном сукне они выглядели чёрными пятнами. Несколько синих брызг попало на его новый серый сюртук, и Юрий сильно расстроился. Дорогой сюртук испорчен, писать было нечем, искать новые чернила и тратить время не хотелось,  хотелось быстрее закончить всю эту бредятину, и он несколько грубо обратился к майору:
- А, теперь, Вы!  Откуда вы едете и куда? И почему сели на этот клипер!
- Я отказываюсь отвечать на эти вопросы! - твёрдо и властно ответил майор.
- Почему? – искренне удивился писарь.
- Потому что они заданы неподобающим образом.
- Хорошо, я спрошу вас ласковее! – поник Юрий.
- Не стоит утруждаться. Я не  в армии, вышел в отставку и теперь имею право ни перед кем не отчитываться. А, насчёт, моих передвижений, хочу сказать, что  с начала до конца мы были рядом с мадам Кузнецовой. Она его не убивала, я тоже.
- Всё равно опишите все ваши передвижения, - заупрямился дознаватель.
- Я отказываюсь тратить время попусту.
- Ваш отказ отвечать, вызывает некоторые подозрения.
- Подозревайте сколько хотите. Меня  смешит это. Стал бы я убивать Киприяна бабушкиной спицей. Если бы мне надо было убить этого фендрика (лоха, простака), я бы его ночью выкинул за борт и дело с концом. И никаких дознаний, признаний, споров, разговоров.  Поэтому, когда вы сударь, опять найдёте чернила, запишите: майор Лоскутов – не виновен.
- Да-а-а... Выкинуть за борт… Это было бы удобнее…намного удобнее… Киприян любил гулять ночами, и в одиночестве… хм-м-м… Значит, все ответили, осталась одна Анна Архиповна. Пойдём  к ней, -  Юрий вздохнул и пригорюнился так, словно бабушка Калашникова была самый  твёрдый орешек и опаснейший преступник.
Валентина недовольно и многозначительно посмотрела на актрису:
- А, свидетельница Лилия Чёрная? Вы её не спросили. В тот раз, она ушла от вашего вопроса. Она  намёкнула, что скоро убьют мадам Кузнецову.
Кузнецов вздрогнула, и прижалась к майору. Юрий снял очки, посмотрел на мадам Реус, и недовольно пояснил:
 - Чёрная Лилия вне подозрений! Она была со мной всё время. Мы вышли с ней и вернулись с ней.
 Побледневшая и разгневанная Лилия театрально подняла руки вверх к низкому побеленному потолку:
- О,  Небо, как мне повезло, что вы - прекрасный мужественный Юрий, были каждый миг  со мной!
Валентина не утерпела:
- А, вы оба с ним уходили куда-то в тень!
Актриса вновь театрально напыщенно произнесла, глядя в чёрный иллюминатор:
- О, бездонное море! Ты видишь человеческое коварство и подлость.
Валентина несколько смутилась, и заёрзала на стуле:
- Это не коварство – это правда. Мы же должны установить истину. Я правда вас не видела.
- А я не видела вас. Вы тоже уходили в тень. Только мы стояли в тени тента, в десяти шагах от вас, а вы уходили в далёкую тень Килиманджаро.
- Зачем вы клевещете на нас? Мы ни в какое-то Килижаро не уходили. Мы даже не знаем, что это такое.
Юрий встал, надел очки, оправил сюртук, и неожиданно заявил:
- А, сейчас супруги Милорадовы признаются нам в убийстве Киприяна колесникова.
  Профессор невольно вздрогнул. Екатерина вскочила и задохнулась от ярости. В следующий миг её голос зазвучал, как пронзительный пароходный гудок:
-  Вы что с дуба рухнулись, Юрий? Почему  вы бездоказательно подозреваете нас?
- Потому что вы  вернулись в столовую первые, и могли убить спокойно убить Колесников. И еще потому, что вы куда-то исчезали а палубы.
- Мы никого не убивали, и никуда не исчезали. Вы лжёте.
Профессор отметил:
- Мы действительно какое-то время стояли в стороне от всех, в глубокой тени.
- И, ты с ним Брут! Я этого так не оставлю! Мы выходим в ближайшем порту, и ты Алёша начнёшь своё собственное расследование. Потом, мы посмотрим, кто куда исчезнет! Может это вы Байда  и есть - убийца.
- Это клевета! - махнул рукой он.
- Если вы подозреваете нас – мы подозреваем вас.
- Это бездоказательно!
- Правильно, у вас нет никаких доказательств. Но я этого, очернения, не буду терпеть! Мы с мужем выйдем в следующем порту, и он сам займётся расследованием убийства.
- Ближайший порт в Японии, - тихо подсказал Иван.
- Тогда мы выйдём в Китае или в Африке. Я не желаю плыть на корабле, где нас обвиняют в убийстве! Алёша, почему ты молчишь?
    Алексей Платонович продолжал глубокомысленно молчать и отодвигать накрахмаленный воротник от шеи.
Лилия искоса посмотрела на профессора и задумчиво отметила:
- А ведь в этом что-то есть. Насколько я помню, Киприян пытался ухаживать за вами, мадам Милорадова. И ваш муж очень свирепо на него поглядывал. А вдруг, он решил отомстить Киприяну?
- Киприян не ухаживал за мной! Он несколько раз спрашивал у меня, который час! И мой муж, на него свирепо не поглядывал. Он его в упор не видел, – топнула ногой  возмущённая княгиня.
Валентина поддержала Лилию:
- А, я тоже видела, как профессор смотрел на вас издали так, словно хотел  Вас убить.
- Глупости! Мой муж не может никого убить потому что… потому… потому… что, он без конца пишет об исторических убийствах, и они ему надоели до чёртиков. Вы просто не представляете, насколько убийственна наша история… и не наша история тоже, - ради исторической справедливости пылко заметила Екатерина, и угрожающе дополнила, - я это так не оставлю! Когда мы приедем в Петербург, я поговорю с царицей, моей троюродной сестрой, и тогда,  посмотрим кто из нас пойдёт на виселицу! Мы или кто-то другой!
Юрий вмиг стушевался, и пошёл на попятную:
- Извините мадам, я это сказал просто так - для испуга. А вдруг, вы признаетесь.  Честно говоря, я и не думал, что вы убийцы. Это есть такой полицейский приём – брать на арапа. Теперь, я вижу - Вы невиновны.
Лилия не смогла смолчать и ехидно заметила:
- Как хорошо иметь сестрицу – царицу. Тогда ты всегда будешь вне подозрений.
   Екатерина громко фыркнула, посмотрела на актрису враждебным взором, села с гордо поднятой головой и замахала сиреневым веером. Она вся горела. И хоть по кают-компании пошёл ветерок, её лицо пылало, словно  от раскалённой печи.
   Юрий быстрым цепким взглядом оглядел кают-компанию, словно бы, он выискивал здесь какие-то следы преступления, но ничего не нашёл, и он подавленно протянул:
- Я всех опросил, значит, господа идём обыскивать комнату Колесникова. Кто со мной?
    Господа уныло молчали, и Байда пояснил:
- Я не могу  проводить обыск один. А вдруг,  потом скажут, что я что-то взял из его вещей, или наоборот подложил. Кто идёт со мной?
Алексей Платонович встал и пробасил:
- Я иду.
- Нужно ещё одного человека. Надо идти втроём, это правило для сыскарей.
Лилия встала из-за стола:
-  Я тоже пойду с вами.
Следом вскочила Екатерина:
- Я тоже иду с вами.
Юрий поморщился:
- Нет, милые дамы,  идите-ка лучше спать, и закройте дверь на ключ. Со мной пойдёт профессор и майор. 
Байда направился к двери, и по помещению пронёсся хорошо слышный  многоголосый вздох облегчения. Писарь мгновенно обернулся, и грозно спросил:
- Кто это так радостно вздыхал?
 В кают-компании застыло  напряжённое молчание, и он осуждающе покачал головой:
- Нехорошо господа, нехорошо.
- Что нехорошо? – наивно поинтересовалась Татьяна.
Юрий махнул рукой, словно не стоило это объяснять и позвал мужчин:
-  Пойдёмте господа, проводить обыск.
Профессор и майор пошли за Юрием. Алексей  Платонович  подсказал:
- Перед обыском, надо бы с Анной Архиповной поговорить. Может, она что-то видела или слышала.
- Спасибо, что напомнили. Я уже про неё забыл. Голова кругом идёт.
Дверь за ними захлопнулась, и пассажиры, не глядя друг на друга,  потянулись к выходу.
Сразу же после их ухода, в кают-компанию вошли боцман и три матроса. Круглов недовольно осмотрел помещение, прошёлся по периметру, разглядывая каждую щель, каждый уголок, потом недовольно покачал головой, и приказал вычистить это помещение до блеска. Матросы споро принялись  за дело. Боцман вышел, и те же движения  перешли в лениво неторопливые. А куда им было торопиться? Скоро и эти движения прекратились. Матросы сели за стол и разлили марсалу по бокалам…

Трое остановились у дверей старушки Калашниковой. Юрий громко и требовательно постучал в дверь кулаком.  Никто не отвечал, и он  постучал ещё сильнее. Мимо них, словно две тени проскользнули супруги Реус. Их  дверь открылась и громко захлопнулась. Тут же в их каюте  послышались приглушённые резкие голоса, как будто супруги начали ссориться или ожесточённо спорить. Мужчины, в свете последних событий,  прислушались, но невозможно было разобрать ни слова. 
    Юрий ещё раз постучал. В каюте старушки стояла тишина, и профессор  крикнул:
- Анна Архиповна, вы живы?
Майор насмешливо дополнил:
- Если не ответите – вы мертвы.
Стояла тишина и Милорадов пробасил:
- Если вы не ответите, будем выбивать дверь!
Из-за дверей, сразу же послышался довольно чёткий ответ:
- Жива, я жива! Что вам надо?  Я крепко сплю.
Юрий  раздражённый донельзя, приказным тоном потребовал:
- Откройте дверь! У нас, Киприяна убили вашей  спицей.
Калашникова глухо крикнула:
- Что Вы говорите? Повторите.
- Впустите нас. Надо поговорить, - заорал взбешенный Байда.
- Не впущу.  Мне мама запретила впускать  в свою опочивальню мужчин, только мужа можно, а муж мой помер тридцать лет назад.  Я вас боюсь. А, вдруг вы на меня нападёте.
- Нас тут трое: я, майор и профессор, - пояснил Байда.
- Тем более не впущу. Я с троими не справлюсь. С одним бы ещё справилась… Может быть…
- Впустите! Вашей спицей убили Киприяна. Надо с вами поговорить.
- Киприяна убили? Значит, я не выйду, а то и меня убьют. А,  я хочу дожить до Севастополя.
- Я не собираюсь вас убивать, - проорал Юрий.
- Так все убийцы говорят, чтобы бедная жертва не сопротивлялась. Но меня вы не убьёте. Я больше из каюты не выйду.
Юрий  перевёл раздражённый взгляд с майора на профессора:
- Что делать? Как мне эту Калашникову выкурить из каюты?
   Александр пожал плечами, неопределённо хмыкнул,  достал портсигар с папиросами и закурил. Алексей Платонович посоветовал, поговорить со старушкой завтра. Всё равно днём, она обязательно выйдет на палубу.
Байда выслушал совет, некоторое время обдумывал его, затем тихо пробормотал:
- Завтра, она подготовится к допросу. Надо сейчас, по горячему следу опрашивать.
И он снова крикнул:
 - Анна Архиповна, вы знали Киприяна?
Калашникова откликнулась тонким срывающимся голоском:
- Первый раз о нём слышу. Никакого Киприяна не знаю, и видеть его не видела.
Юрий развёл руками, и вновь выкрикнул:
- Вы его знаете, он не раз с вами разговаривал. Я  видел, как прошлой ночью, вы с ним беседовали  на палубе.
- А, я не знала, что это Киприян. Я думала – это просто мужчина.
- Нам надо поговорить, не хотите впускать - выйдите сюда в коридор.  Ведь его убили именно вашей вязальной спицей.
- Ну и что такого? Если завтра  убьют пассажира  веслом спасательной шлюпки, это не говорит о том, что убийца – это шлюпка.
- Вы что, надо мной издеваетесь? Я при исполнении обязанностей! Именем Российской империи, откройте дверь! Не откроете, я сейчас посажу вас в тюрьму.
- Вот тебе бабушка и Юрьев день! Вы, что батюшка очумели? 
Никого я не убивала - и дверь не открою, и не выйду. Я не собираюсь идти в тюрьму из-за какого-то проклятого  душегуба.  А потом, где вы голубчик, найдёте здесь тюрьму?
- А я всё найду, если мне надо, - пригрозил Юрий, и старушка насмешливо выкрикнула:
- Идите сами в тюрьму. И там поищите того душегуба.
   Светильник у начала лестницы стал сильно чадить, и коридор практически погрузился во тьму. В темноте Байда показался профессору более постаревшим. Майор же наоборот, словно помолодел и казался более молодым, чем был. Его зажжённая папироса мигала в темноте, словно маяк, а дым летел прямо в нос Милорадову.
   Юрий продолжал нерешительно стоять у дверей, и всё же он  решительно хотел выкурить Калашникову из каюты, но не знал как. Алексею Платоновичу надоело стоять без толку, и он громко пробасил:
- Анна Архиповна, будьте осторожнее, дверь никому не открывайте и ночью никуда не выходите. Спокойной ночи.
 Она тут же отозвалась:
- Спасибо голубчик, я теперь знаю, что надо прижукнуться до утра.
Юрий прищурился:
- Что  вы хотите сделать? Пристукнуться?
- Юра, ты что глухой? Прижукнуться! Притаиться! Ты что не знаешь, как жуки замирают. Жука тронули - он прижукнулся. Так и я прижукнусь.
   Майор засмеялся, а Юрий с улыбкой хмыкнул:
- И где она это слово выкопала? Сама придумала? Не старушка, а какое-то чудо-юдо столетнее. «Мне мама запретила в опочивальню пускать», - беззлобно передразнил  писарь.
Профессор улыбнулся:
 - Прижукнуться старинное слово славян. Сейчас, так уже не говорят. Но, она еще помнит это забытое слово.
- Может, ей уже триста лет, - пошутил майор и закашлялся от дыма сигареты. 
   Байда махнул рукой и пошёл к каюте Киприяна, но через несколько шагов остановился и довольно тихо крикнул Калашниковой, даже не надеясь, что она услышит: 
 - Анна Архиповна, а как вы теперь  вязать будете? Ваша спица – осталась в сердце Киприяна.
Старушка, на удивление всех, услышала  тихий крик. Она приоткрыла дверь и выкрикнула в узкую щель:
- Всё равно, буду вязать. Я много спиц взяла. Я их постоянно теряю, и всегда имею запас.
Дверь громко захлопнулась, и в тишине послышался отдалённый гул ссоры супругов Реус.
  Байда развернулся, вернулся к дверям прижукнувшейся старушки, и крикнул в замочную скважину: 
- Я завтра конфискую ваши спицы. А, то вы нас этими спицами всех переколете.
- Я тебе конфискую. А чем, я вязать буду? Ты лучше оружие в кают-компании конфискуй. Взглянешь - душа замирает. А вдруг, кто-то взбесится и начнёт всех убивать.
- Оружие деревянное  тупое, а монте-кристо сломано.
- Вот когда тебя пристрелят этим сломанным монте-кристо, тогда узнаешь. Всё я сплю, и больше тут не кричи мне под ухо! Всё равно, я не услышу, - выкрикнула из-за дверей Анна Архиповна, и неожиданно настала глубокая, непередаваемая тишина.
Не слышалось ни трепета парусов, ни звука человеческого голоса, ни единого скрипа обшивки клипера. Мир погрузился в полутьму и тишину.  Профессору даже на миг показалось, что он оглох, но не ослеп. Где-то в глубине коридора промелькнула тень человека. И промелькнула она так быстро, что понять, кто это было невозможно. Словно тень была бесплотной, сотканной из чёрной тьмы.

15 глава.

Юрий остановился у дверей каюты Колесникова, и стукнул себя по лбу:
- Я же ключ у капитана забыл взять. Теперь, надо кому-то идти к нему. Кто пойдёт? Я пас, у меня честно говоря ноги дрожат от слабости. Сейчас упаду и не встану.
    Он посмотрел на майора, но тот уже смотрел куда-то вдаль, в сторону лестницы выходившей на палубу.  Байда обернулся, но ничего не увидел – коридор был пуст, а дверь на палубу закрытой.
   Профессор  скользнул взглядом по двери Колесникова и заметил на уровне дверной ручки белеющий кончик ткани. Если бы эта ткань была чёрной, он бы точно её не увидел. Алексей Платонович толкнул дверь, она приоткрылась и на порог упал белый шейный платок. Из каюты потянуло холодным сквозняком.
   - Дверь открыта. Видимо, у Киприяна нет ничего ценного, - сообщил профессор.
Юрий откашлялся:
- А, может, наоборот его уже ограбили.
- Вряд ли, грабитель стал бы прижимать дверь белым шейным платком Киприяна. Это слишком заметно. Скорее всего,  Колесников сделал это сам, - предположил Милорадов. Чтобы проверитьэто, он опять закрыл дверь, и она тут же приоткрылась:
- Видите, без шейного платка дверь открывается.
    Юрий распахнул дверь настежь и вошёл первым. В каюте всё было разбросано: шкаф был открыт, на полу, и на кровати валялись вещи, на столе стояли тарелки с остатками пищи и пустая бутылка водки. Иллюминатор был приоткрыт, и холодные потоки воздуха свободно гуляли по каюте. Алексей Платонович невольно поёжился. В комнате покойного, был ледяной холод.
   Байда  окинул внимательным взглядом каюту и пробормотал:
- Вещи разбросаны… А может, всё-таки его обворовали?
- Сейчас узнаем. Если здесь найдётся  кошелёк с деньгами, значит, грабителя здесь не было, - ответил Алексей Платонович, и Байда посмотрел на Милорадова таким задумчивым взглядом, словно раздумывал, как бы избавиться от этого умника.   
- Начнём обыск, - устало сказал Юрий.
Майор бесстрастно уточнил:
- А, что искать надо?
- Всё, что может помочь нам найти преступника, - пояснил дознаватель.
Александр слегка усмехнулся, словно он сомневался, что по смятому сюртуку Киприяна и пустой бутылке водки можно найти убийцу.
   Мужчины приступили к обыску, благо искать ничего было не надо – всё лежало на виду, и большей частью, они просто поднимали вещи и вешали их на стул.
   В каюту вошли Екатерина и Лилия. И в ту же минуту, помещение заполнили  ароматы: весенних ландышей и осенних  роз. Княгиня почему-то держала в руках маленькую сумочку вышитую белым жемчужным бисером. Лилия закуталась в вишнёвый павловский платок усыпанный жёлтыми розами.
Юрий, проверявший карманы в жилете,  бросил его в угол кровати, и недовольно буркнул:
- Мы бы хотели провести обыск без посторонних людей. Поэтому прошу вас, милые дамы, нам не мешать!
Екатерина прижала бисерную сумочку к груди и прошептала:
- Мы боимся. Кто-то воет под нашими дверями.
Профессор встревожился:
- Воет? Может, это ветер?
Княгиня покачала головой:
- Наверно, я отличу вой ветра от воя  человека. Это точно был человек.  Я перепугалась до смерти. Хорошо, что у меня есть пистолет. Я достала его из саквояжа.   Потом ко мне пришла Лилия. Она тоже говорит, что под её дверями кто-то выл, и мы решили пойти к вам. Всё-таки рядом с мужчинами не так страшно. 
Юрий подошел к двери и выглянул в коридор:
- Никого нет. Может, вам это показалось?
Лилия передёрнула плечами:
-  Нам не показалось! Кто-то выл, чтобы напугать нас. Может, он хотел, чтобы мы выглянули в коридор, а потом он нас убил?
- Почему он? Может это была женщина? – предположил майор.
- Женщина воет под дверями? Очень смешно, - фыркнула Лилия.
- Кто же это выл? – задумался Байда.
 Екатерина таинственным шёпотом изрекла:
- Юн энигм! (франц. загадка). Если бы не убийство, я бы подумала, что кто-то так глупо шутит. Но в свете последних событий, мне этот вой совсем не нравится. Может, нас предупреждают о новом убийстве?
Александр посмотрел на сумочку княгини  и поинтересовался:
- У вас  пистолет в этой сумочке?
- Да, теперь я буду всегда его носить с собой - для защиты. Мне его муж давным-давно подарил на день рожденья.
- А, вы хорошо стреляете? Наверно, вы прекрасная охотница?
- Я плохая охотница – мне жалко убивать зверей. Но наше поместье находится в рязанской глуши, иногда зимой волки пытаются напасть на карету, и приходится отстреливаться от них. Как говорится,  жить захочешь, и охотником станешь. А почему вы меня спросили об этом? Думаете, я не попаду в того, кто на меня нападёт.
- Я думаю, вы не успеете его вытащить, - усмехнулся Александр.
Юрий  присоединился:
- Я думаю, вам надо хорошо спрятать пистолет. На клипере есть убийца. А, если, он украдет ваш пистолет и вас же пристрелит?
- Не украдёт. Теперь, я буду всё время оглядываться назад и  спать буду с пистолетом под подушкой.
Майор прищурил глаза, и неожиданно заявил:
- Извините господа, мне надо срочно уйти.
Через две секунды он исчез, и Лилия многозначительно прошептала, показав глазами на дверь:
- Пошёл охранять мадам Кузнецову от неведомого завывателя.
Байда не поверил:
- Может, ему не понравилось, что у мадам Милорадовой есть пистолет?
Екатерина пожала плечами:
- Вы думаете, у него нет своего пистолета?
- А, вы думаете есть?
- Конечно! У военных всегда есть пистолет, и у него должен быть. Только он его не афиширует, – отозвалась она.
- Надеюсь, он нас не застрелит, - бросила Лилия.
-  Слишком много оружия на этом клипере. Может, мне их конфисковать? – предложил Юрий.
- Я свой никому не дам. Будете забирать, буду отстреливаться. Я не собираюсь оставаться безоружной перед лицом смерти, - вскипела Екатерина.
- Х-м-м…, - Юрий хотел ещё что-то сказать, но передумал, решил, что пусть княгиня бегает с пистолетом, всё равно она его потеряет. Он скинул вещи со стула на пол, сел, закинул ногу на ногу, и повернулся к Лилии:
- А, вы мадам, когда шли к княгине Милорадовой видели, кто выл под её дверями?
Актриса  покачала головой:
- Я никого не видела. Коридор был пуст, но когда я проходила мимо двери старушки Калашниковой,  мне показалось, что её дверь тихо захлопнулась. Хотя, я не берусь утверждать точно, может мне это послышалось, и захлопнулась совсем другая дверь. Всё таки мне не верится, что Анна Архиповна будет выть под нашими дверями.
- Выла Калашникова? И всё-таки она странная старушка. И убили именно её спицей, - Юрий решительно встал, и распорядился, - а теперь дамы, стойте, молчите и не мешайте нам. Можете, сесть на стулья. Только, молчите!  Я хочу работать, без всяких дамских комментариев.
   Профессор остановился около стола, отодвинул пустую бутылку, и стал перебирать стопку журналов, лежащих в углу. В стопке было четыре  старых потрёпанных журнала: «Мысль», «Сноб», «Охотник» и «Дамский журнал». Потом, он открыл железную чернильницу. Чернил было мало, стальное перо вымазанное в чернилах,  валялось рядом с чернильницей.
  Несомненно, Киприян что-то писал, возможно, даже сегодня днём – на скатерти виднелись свежие, ещё не просохшие из-за высокой влажности кляксы, и Алексей Платонович стал перелистывать журналы, в надежде  найти среди страниц письмо или записку.
   Внутри, журналы были ещё более неприглядными, чем снаружи.  Листы были вырваны, многие картинки  вырезаны, дамам пририсованы усы, английским снобам – русские вилы и лопаты,  а снобам охотникам – ветвистые рога. Профессор понадеялся, что это пририсовал не Киприян.  От дамского журнала сильно пахло ароматным нюхательным табаком, и профессор невольно чихнул. От его чиха, из журнала выпал исписанный  листок, и упал на пол.
   Екатерина и Лилия одновременно пожелали ему здоровья, и он поблагодарил их. Профессор поднял листок, исписанный каллиграфическим почерком, положил его на край стола, и продолжил перелистывать журналы. Скоро, он нашёл второй листок, с совершенно другим почерком. Буквы были крупные, пузатые, в словах часто встречались ошибки. На последнем листе «Мысли» он нашёл засушенный синий подснежник.
    Алексей Платонович  углубился в чтение. В каюте стояла тишина прерываемая сопением Юрия, и вздохами женщин. Каюта была мала, вещей немного, и скоро Байда, не сдерживая радости, воскликнул:
- Я нашёл кошелёк! Киприян  его спрятал в шерстяной носок. Посмотрим, господа, сколько здесь денег. Денег, до неприличия мало. Всего двадцать пять рублей и десять копеек. Как же Колесников собирался добираться от Севастополя до Санкт-Петербурга? На эти деньги, и до Киева не доберёшься. Разве только пешком, вместе с паломниками.
Алексей Платонович задумчиво предположил:
- Возможно, в Севастополе Киприян надеялся получить какие-то деньги.
Лилия возразила:
- Или, он собирался стащить их у нас.
Юрий встрепенулся:
- А, почему вы так решили?
- О покойниках плохо не говорят, но он вызывал у меня какое-то странное нехорошее чувство.
Юрий ревниво поинтересовался:
- Надеюсь, это странное чувство называется не любовь?
- Скорее это нелюбовь, неприятие.   
 Байда вытащил из шерстяного носка ещё одну находку, и опять воскликнул:
- А, вот дешёвое обручальное кольцо. Определённо женское, Киприяну, оно будет мало. Наверно, он вёз его своей невесте. 
   Пока профессор изучал письмо, ноги его одеревенели, по икрам побежали мурашки, он сел на кровать, и бесстрастно сообщил:
- Я нашёл два письма. Одно - от дамы из Петербурга. Другое писал Киприян, но не дописал.
Юрий подошёл к кровати, плюхнулся  рядом с ним и предложил:
- Читайте вслух. Теперь, у Киприяна нет секретов. Сначала читайте, письмо из Петербурга.

Алексей Платонович начал без всякого выражения, монотонно  читать:
« Здравствуйте, многоуважаемый мосье Киприян Николаевич.
Во-первых строках, своего уважительного письма, сообщаю вам, что  пишет его скромная купеческая вдова из Санкт-Петербурга Любовь Андреевна Рублёва.
   Вы меня никогда не видели, и я вас не видела. Но я  видела вашу прекрасную греческую «физиогномию» на том прекрасном портретике, который вы послали купеческой вдове Надежде Гореловой. Как только я увидела ваш чудесный незабываемый образ, всё в моей душе воспылало огненной египетской страстью к вам и ещё греческим литературным вдохновением. Я даже стихи написала:
- Я  люблю вас Киприян.
Вы гений чистой красоты.
Спуститесь с неба высоты,
Отдам Я сердце вам.
   Сударь, Киприян Николаевич, вы напрасно имеете надежды к вдове Надежде Гореловой. Все ваши надежды прогорят. Горелова бедная вдовица, а вам наврала, что  богата. Она бедна, как церковная крыса. И красотой она не блещет. Горелова засовывает в лиф платья шерстяной шарфик, чтобы грудь казалось больше. Я намного богаче её: и в груди, и в сундуке, и в мануфактуре, и в трепетной  душе.
   Мой муж, покойный незабвенный Порфирий Петрович оставил мне, после своей внезапной несчастной смерти прогоревшую мануфактурную фабричку. Я её подняла из сажи, и теперь моя мануфактура приносит мне небольшой, но хороший доход.
    Ещё, я красивее Надежды, и моложе на три года. И купчиха я не простая, а знатная - из древнего малярного рода.  Мой дед был знаменитый маляр Андрей Рублёв. Вы наверно знаете его. Рублёв писал иконы во храмах.
   Приезжайте ко мне, а я вас встречу со всей своей любвеобильной купеческой душой. Мой дом находится у Преображенской церкви, второй слева. Дом двухэтажный, кирпичный с голубыми ставнями. И никакие надежды, на Надежду не питайте напрасно. Мой любовь стоит намного дороже, чем всякие бедные Надежды. 
   С большим уважением к вам и страстной преданностью, вдова Любовь Андреевна Рублёва, внучка Андрея Рублёва.

Профессор невольно улыбнулся, и аккуратно сложил письмо:
- Я думаю, купчиха Рублёва не так уж молода, как она пишет. Если, она внучка монаха Андрея Рублёва, то ей должно  быть  пятьсот лет. И имя своё Андрей, получил при пострижении в монахи - его мирское имя история не сохранила.
 Юрий согласился: 
- Ясно, что эта Любовь врёт, как сивый мерин, или как сивая кобыла. Рублёв это фамилия её мужа, а  в девичестве она была какая-нибудь Иванова, Петренко, Сидорович… Неужели, ей так понравился портрет Киприяна.  Ничего красивого в нём нет. Обычный писарь.
Профессор предположил:
- Может, сахалинский художник, за пять копеек приукрасил его. Я слышал  на сахалинской каторге фальшивомонетчики сидят.  Они любые деньги нарисуют, а уж превратить  Киприяна в Аполлона, копеечная работа.
Байда поинтересовался:
- Дамы, а вы что скажете о красоте Колесникова? Дамам он нравился?
Лиля пожала плечами:
- Я думаю, женщинам он был приятен – Киприян был очень обходительный, импозантный, но мне он не нравился.
Юрий повернулся к Екатерине:
- А, вы что сударыня  скажете?
- Я думаю, кому-то,  нравился Киприян, а кому-то нет. Но думаю, одинокой вдове любой холостяк понравится.
Лилия усмехнулась и заметила:
- Странно, что Любовь Рублёва со своей мануфактурой в огромном Петербурге никого не нашла. Наверно, её портрет тоже оставляет желать лучшего.
- Читайте второе письмо, - заинтересованно попросил Юрий.
- Я думаю, второе письмо, Киприян начал писать, как набросок. Многое зачёркнуто, перечёркнуто, потом он сломал перо, и бросил писать:
« Уважаемая, незабвенная, прекрасная, божественная,  греческая нимфа Натали… пишу вам из прекрасной восхитительной французской Ниццы. Отель, где я живу хороший, тихий, аристократичный…  у самого лазурного моря….Рядом живёт генерал- адъютант граф Оболенский и старая болтунья княгиня Демидова…. Я скучаю по вам, моя нимфа, как Аполлон скучал о своей  Афродите… каждый день думаю о вас, и все ночи мечтаю поцеловать вашу нежную пухлую сдобную ручку….»
После этих слов было поставлено несколько больших клякс.
Профессор подал письмо Юрию:
- Это всё,  посмотрите сами. Письмо не дописано, половина зачёркнуто. Видимо, это был черновик.
Юрий перечитал и хмыкнул:
- Какая Ницца? Мы ещё  до Японии не доплыли. Чушь какая-то.
- Возможно, Киприян собирался за путешествие  дописать это письмо, и отправить его нимфе Натали из Франции, чтобы там был французский штемпель. А, может, он собирался отправить это письмо из Севастополя. Возможно, нимфа жила в Петербурге, ведь именно туда он направлялся.
Юрий откровенно расстроился:
- Короче говоря, обыск нам ничего не дал. Что мы узнали? Киприян был без денег, написал письмо какой-то Натали, и хранил  письмо написанное  Рублёвой.
Профессор отметил:
- Киприян взял с собой письмо с Сахалина, значит, он имел надежды на эту купеческую Любовь. А, вот письма от Надежды Гореловой он не прихватил.
- Интересно, кому понадобилась смерть Киприяна? – задумчиво протянул Байда.
Екатерина глубокомысленно сказала:
- Если бы здесь были пассажирки Надежда и Любовь, и потом кто-то  убил  Надежду, мы бы сразу нашли убийцу – это была бы Любовь Рублёва.
- Но здесь нет - ни надежды, ни любви, - многозначительно пояснила Лилия, и ещё плотнее закуталась в павловский платок. По каюте опять пролетел аромат чайных роз, и Юрий с большим удовольствием  вдохнул сладкое дуновение. Он любил  запах роз. Они напоминали ему, то прекрасное время, когда матушка пересыпала все вещи в сундуках лепестками роз. А, его покойная жена, Дуся наоборот терпеть не могла этот запах. Впрочем, она и его мать, свою свекровку терпеть не могла.
Профессор помедлив, отозвался:
 - А, может здесь есть женщина, которая была влюблена в Киприяна? И убила его, чтобы он не доехал ни до богатой Любви, ни до бедной Надежды, ни до нимфы Натали. 
Юрий покачал головой и поправил  съехавшие на кончик носа очки:
- Эта мысль не подойдёт. Киприян здесь никого не знал, и ни с кем не общался. Вы сами это видели - ни одна женщина не выказывала ему здесь своей страстной любви. Да и он тоже ни к кому не присударивался. Колесников целыми днями спал, а ночами бродил по палубе. И бродил он - один. Я тоже часто без сна мучаюсь, поэтому  видел его ночные похождения. А днём, он общался только с вами. 
Юрий упёрся взглядом в профессора, и спросил в лоб:
- Вы кого подозреваете?
- Пока никого, - бесстрастно ответил он.
- А, вы дамы, что думаете? Скажите нам своё мнение. Кого вы подозреваете?
Екатерина пожала плечами:
- Я никого не подозреваю… Вернее, я подозреваю всех, кроме мужа и себя. Но я думаю, что скоро может произойти ещё одно убийство, недаром под нашими дверями выли.
Лилия рассудила вполголоса:
- А, зачем убийце ещё кого-то убивать? Он отомстил Колесникову, и теперь, будет наслаждаться своим отмщением на фоне Японии. Кстати, многоуважаемый Юрий, я хочу отметить, если вы начнёте слишком близко подходить к убийце, то следующей жертвой будете Вы. Поэтому, бросьте вы это мокрое дело и плывите спокойно дальше.
Юрий вздрогнул, побледнел и снял очки. Его глаза увлажнились, и казались по-детски беззащитными:
- Вы, сударыня хотите меня напугать?
- Я хочу вас предупредить. Я к этому преступлению не имею никакого отношения, но однажды, моего знакомого,  самодеятельного сыщика - укокошили. А, убийцу, так и не нашли.
    Клипер сильно качнуло, и со стены упала гравюра с видом Кронштадта. Алексей Платонович поднялся, повесил гравюру на место, ещё раз внимательно оглядел комнату и сообщил, что он уходит спать.   Байда согласно кивнул головой, и отрешённо пробормотал, что он ещё немного поищет здесь. Вдруг, здесь есть какой-то тайник. Екатерина тоже засобиралась. Она пожелала всем спокойной ночи и поспешила за мужем.
     После их ухода, Юрий передумал искать тайник. Он словно забыл о нём, и направился к выходу. Лилия догнала его, схватила за руку и, как  опытный заговорщик, зашептала на ухо:
- Мне кажется надо проверить профессора. Он  мне кажется очень  подозрительным.
- Хм-м-м… мне тоже.
- А, может, он не профессор, а бывший каторжанин? Вспомни, во время убийства Киприяна, Милорадовы вернулись в кают-компанию первыми и могли запросто убить его. И ещё, Киприян общался только с Милорадовым! Может, это он и убил его, а жена всё видела, но молчит?
- В принципе, он мог. Но зачем он это сделал?
- Супруги Милорадовы в страшной ссоре - они  живут в разных каютах, и совсем не общаются, а Киприян подумал, что она свободная дама и пытался ухаживать за ней.
- Подумал? А отчего, вы знаете, что он подумал?
- Не цепляйтесь к словам. Он мог так подумать. По крайней мере, он пытался за ней ухаживать, но она его отшила.
- А, зачем, тогда профессору убивать его? Если она отшила.
- А может, он не знал, что жена отшила. Может, он думал, что его жена амурничает с ним. Не нравится мне этот профессор. Когда я была на Сахалине, я видела одного каторжника, прикованного к тачке с углём - он был очень похож на этого  профессора. Только тот был худее, и выглядел болезненнее.
- Вы думаете, тот каторжник так быстро вылечился, разрумянился  и поздоровел? А, кстати мадам, где вы видели каторжника прикованного к тачке? – сузив глаза, спросил Юрий.
- В Александровске.
- А, вы лукавите, сударыня. Каторжника, прикованного к тачке с углём, можно увидеть только в шахтах в Дуэ.
Лилия растерялась, и помедлив ответила:
- Э-э-э… Признаюсь, я видела его в Дуэ. Именно в Дуэ находился мой возлюбленный. Но он умер, за месяц до моего приезда. А кстати,  откуда вы сударь знаете, про Дуэ. Вы же из Владивостока.
- Не поймаете меня! Меня несколько раз направляли из полицейской конторы в Дуэ, и в Александровск я тоже бывал.
- Вернёмся  к профессору. А вдруг, он беглый? У него, взгляд какой-то пронзительный, подозрительный. Взглянет, своими каторжными глазищами, мороз по коже.
- Хм-м-м… может, вы в него влюбились?
- Не смешите меня. Я уже забыла, что такое любовь. Моё сердце из льда! Я думаю – он беглый, и не профессор. Или это его тюремное прозвище.
- А, я думаю, он всё же профессор и писатель, хотя  и подозрительный писатель. Как-то раз, я случайно забрёл в его каюту – перепутал двери. На столе были десятки исписанных листов с историческими сведениями о Древней Руси. И всё было очень складно написано, как в книжке.
- А, может он был писателем до каторги?
- Не может! На Сахалине ни один писатель не сидел. Именно, через меня проходили все  сведения о сахалинской каторге. Я всё-таки, тридцать три года в конторе просидел. Пойдёмте, голубушка, я вас провожу до каюты. Спасу от этого негодного завывателя.
- Спасибо, голубчик. Я так польщена вашей галантностью, - кокетливо произнесла Лилия и  сверкнула чёрными очами.
- Не стоит благодарности. Я просто провожу вас, чтобы вас мадам не убили по дороге. Неохота, потом обыскивать ещё и вашу комнату.
Лилия  обиделась. Лицо её мгновенно осунулось и помрачнело. Прошли те времена, когда за один её взгляд отдавали душу…

16 глава.

Супруги Милорадовы одновременно подошли, каждый до своей двери. Екатерина достала из бисерной сумочки фигурный ключ, вставила его в замочную скважину, и искоса посмотрела на мужа. Он, склонив голову, искал по карманам ключ.
   В её голове с быстротой молнии замелькали мысли. Она пыталась вспомнить  сто один способ примирения с мужем из книги мадам Якутовой. Но ни один путный способ не вспоминался. Приходили только какие-то глупые, никчёмные в этой обстановке советы: накормить мужа блинами с мёдом, дать ему выпить бокал шампанского, надеть новое платье с глубоким декольте, повести мужа в гости, пригласить в гости его друзей и накрыть им стол… и всякая подобная дребедень. 
   Ни один способ здесь не подходил, и она впала в отчаяние. Несмотря на пистолет в сумочке, ей было невыносимо страшно входить в пустую каюту. А ведь, впереди ещё страшная одинокая ночь. А вдруг тот, кто недавно выл под её дверью,  опять придёт выть. А вдруг, у завывателя есть второй запасной ключ и пистолет. А вдруг, он войдёт, когда она уснёт мёртвым сном…. А вдруг, ей придётся стрелять в живого человека… А, если, она со страху в него не попадёт?
    Алексей Платонович нашёл ключ, завалившийся из рваного кармана за подкладку, и искоса взглянул на застывшую жену. Катенька выглядела несчастной. Её печальный застывший взгляд смотрел мимо него, в неведомую даль, а рыжевато-каштановые локоны подчёркивали бледность мраморно - бледной кожи.
   Чувство острой жалости и нежности  кольнуло его сердце. В этот миг, ему было жаль ей, до боли  в груди.  У него даже мелькнула мысль сейчас же помириться с ней, но он опять вспомнил ту ужасную фривольную картину: его жена лежит в объятьях этого молодого фанфарона,  и желание мириться, тотчас прошло.
   Княгиня перевела взгляд на мужа, увидела его злое лицо, плотно сжатые губы, неприязненный взгляд, и все сто способов примирения тот час вылетели из её головы. Она стремительно влетела в каюту,  закрыла дверь, и оставила ключ  замочной скважине.
   Екатерина остановилась посреди каюты, и оглядела помещение. На столе тускло горела масляная лампа с закопчённым стеклом. За иллюминатором свистел ночной ветерок, и чернела тьма, но в каюте было тепло,  витал тонкий аромат весенних ландышей, и ей стало немного теплей. Захотелось забраться в постель и быстрей уснуть, чтобы не думать о том страшном событии, которое случилось час назад.
   Она сняла платье, бросила его на стул, расстегнула тугой корсет и вздохнула полной грудью. В этот миг, она почувствовала настоящее блаженство и желание уснуть. Княгиня села на кровать, достала из сумочки маленький дамский пистолет с  перламутровой ручкой,  положила его под подушку, и мельком посмотрела на дверь.
   Сердце её замерло от жуткого страха, а руки задрожали мелкой дрожью. Бронзовая фигурная дверная ручка опустилась вниз и  вернулась в исходное положение. Кто-то пытался к ней войти, но ключ в замочной скважине помешал.
   Екатерина выхватила пистолет из-под подушки, взвела курок,  и затаив дыхание, прислушалась. В глубокой тишине она услышала своё дыхание, затем скрип половиц.  Человек удалялся от двери. Он старался идти тихо, но рассохшееся дерево выдавало его.
   Весь сон прошёл. Она долго лежала с пистолетом в руках и прислушивалась. Ей всё чудились странные шорохи,  скрипы половиц, волчьи завывания, печальные вздохи и сдавленные стоны. Уснула она только под утро, когда алый диск осторожно выбирался из чёрной пучины.

Алексей Платонович подождал, когда жена войдёт к себе, затем на цыпочках подошёл к её двери, взялся за ручку, и проверил - закрыла ли Катенька свою дверь. Дверь была закрыта, и тем не менее, он ещё взглянул  в замочную скважину, чтобы убедиться – ключ в замке. У Катеньки всё было в порядке: дверь  закрыта, ключ в замке, под подушкой пистолет, а стреляет она лучше, чем некоторые помещики, изображающие из себя заправских  охотников. Ещё ни одна еловая шишка не ушла от  её выстрела. 
   Алексей Платонович крадучись, на цыпочках пошёл  к своей двери,  почувствовал лёгкий холодный ветерок пролетевший по коридору и быстро оглянулся.  Дверь, выходившая на палубу была закрыта. И все двери кают тоже.
 Он тихо вошел в свою каюту, нарочно неплотно прикрыл дверь, затаил дыхание и прислушался: кто-то из пассажиров, из-за сквозняка слишком громко захлопнул свою дверь. Несомненно, за ним наблюдали. Но кто и  зачем? Киприяна он раньше не знал, и никаких дел с ним не имел. 

   Тот, кто наблюдал за ним, сейчас лежал в постели, смотрел на огонёк масляного фитиля, и пытался разгадать  странные непонятные действия профессора. В этой парочке, всё удивляло и выглядело странным. Почему муж и жена живут в разных каютах?  Почему он заглядывает в замочную скважину к своей жене, а потом на цыпочках уходит к себе.
    Под дверями кто-то тихо, еле слышно завыл – вой этот напоминал голоса тёмных сил ада, и пассажир от ужаса потерял сознание. Его душа полетела в чёрную бездну всё быстрее и быстрее, и летела она, так быстро, что в ушах стоял вой и свист ветра…      

Профессор  потушил свечку, неторопливо разделся, лёг на накрахмаленную хрустящую простынь, положил руки под голову, и уставился  в  иллюминатор. На палубе, напротив его иллюминатора  горел масляный фонарь, и слабый тусклый свет освещал его каюту.
   Когда он шёл в каюту, ему по-зверски захотелось спать, но почему-то весь сон прошёл. Десятки разрозненных мыслей пытались уложиться в единую стройную систему. Он вспоминал  все передвижения пассажиров, все их высказывания, но ничего путного в голову не приходило.
   Скоро, от всех этих мыслей голова стала раскалываться, тело налилось свинцовой тяжестью,  и он погрузился в тяжёлый, беспробудный сон. После того, как он заснул, в его комнату кто-то пытался войти, но ключ в дверях помешал непрошенному гостю. И скрип половиц стал удаляться… 

17 глава.

 Екатерина почувствовала на своём лице тёплый  луч солнца. Он ласковой рукой  коснулся лица, проник сквозь её веки, и перед ней распахнулось алое радостное  пространство. Женщина полусонно улыбнулась  и постаралась, как можно дольше продлить это умиротворяющее спокойствие и радость бытия.
   То ужасное, что было вчера вечером, утром забылось. Она потянулась, не открывая глаз, и перевернулась на другой бок. Хотелось лежать, и думать только о хорошем. Под одеялом было тепло и уютно, солнечный свет заливал каюту,  откуда-то  послышалась  фортепианная мелодия Чайковского «Осень». Музыка звучала  приглушённо, словно парила в воздухе, и от того была ещё прекрасней…
   Но долго наслаждаться ей не дали: в каюту тихо постучали, и бодрый голос боцмана пригласил её на похороны господина Колесникова.
   Всё спокойствие и блаженство мгновенно исчезло. По телу прошла дрожь. Похороны – какое ужасное слово. Княгиня не любила ходить на похороны, и часто увиливала от них, испытывая от этого муки совести – и всё равно, если можно было - опять увиливала. Но здесь увильнуть было невозможно. Если, она не явится на похороны Колесникова, то Юрий мгновенно заподозрит в убийстве именно её.
    Она нехотя встала, изобразила перед зеркалом  самое несчастное выражение и стала неспешно, лениво надеваться. Когда, она разыскивала среди шляпных коробок чёрную атласную шляпку, в её  голову  пришла мысль, что она ещё никогда не ходила на похороны на рассвете. И вообще, как можно было хоронить на рассвете? Похороны и рассвет, появление солнца –  две вещи несовместимые. Она бы и дальше углубилась в эти похоронно - философские мысли, но в её каюту опять постучались, и громкий голос Ивана поторопил её на выход…


Алексей Платонович почувствовал на своём лице тёплый луч солнца. Луч ласковой рукой погладил  по щеке, проник сквозь тонкую кожу век, и перед его глазами заполыхал красный огонь. Сон мгновенно исчез, и он открыл глаза.
   Каюта была залита сияющим  солнцем, и на несколько мгновений на него нахлынули радостные чувства, но  через несколько минут, профессор вспомнил, что  Киприян уже никогда не увидит ни это солнце, ни это небо, ни это сияющее море – и настроение  испортилось. Алексей Платонович невольно вздохнул, потянулся до хруста костей, заложил руки под голову, и стал вычислять, глядя в потолок: кто мог убить Киприяна. Ничего в голову не приходило. Да и как здесь можно  было найти, какую-то отгадку, если все пассажиры, по крайней мере, по их словам - друг друга не знают, а проверить это было невозможно.
   Не будет же он возвращаться обратно на Сахалин. А то, что все следы ведут с каторжного острова было несомненно. Несомненно, было и то, что часть пассажиров едут домой после каторги, опять же это не говорит о том, что кто-то из бывших каторжан -  убийца Колесникова. Вполне возможно, что убийца никогда не сидел на каторге.
   Честно говоря, у него уже были соображения, кто из пассажиров бывшие каторжане, но это были лишь его подозрения, и возможно ошибочные. Между тем, его мозг продолжал работать, выискивая ответ.  Но скоро, он опять зашёл в тупик. Убийца не оставил на месте преступления ни одной улики, не будешь же считать уликой красный клубок, и спицу старушки Калашниковой.
    С кают-компании послышалась тихая, приглушённая музыка  Чайковского «Осень». Наверно, это играла Лилия или Екатерина. Только они умели играть на пианино. Музыка успокаивала, расслабляла,  умиротворяла,  навеяла  новые мысли – и  Алексей Платонович решил, по совету  Лилии прекратить копаться в этом мокром деле.      Действительно, зачем ему это нужно? Ведь, выискивая преступника, он подвергает угрозе смерти не только себя, но и Катеньку. Всё таки, это не его дом-крепость в Милорадово, окружённый со всех сторон дремучим лесом и сворой волкодавов, а небольшой клипер посреди огромного океана, и спрятаться, то есть прижукнуться - здесь некуда. Наверно лучше будет, если он продолжит писать книгу, а убийцу пусть ищет полиция - в лице Юрия Байды.
    В каюту громко требовательно постучали, и энергичный голос боцмана позвал его на похороны. Алексей Платонович быстро поднялся с постели,  скинул  ночную  вышитую сорочку, заправил постель клетчатым покрывалом, и начал быстро надеваться.
   Он не любил опаздывать, тем более на похороны. Катенька иногда  увиливала от этого неприятного события, но он никогда не позволял себе этого. Это было неприлично.
   С этими мыслями, он накинул на себя чёрную бархатную альмавиву. Этот длинный итальянский плащ без рукавов, он очень любил и считал наиболее комфортным для весны и осени. Альмавива грела, но не перегревала, оставляя руки открытыми. Наверно именно поэтому, альмавиву любил  Пушкин.

На море был полный штиль. Воды  выглядели спокойными и безмятежными, а лёгкая рябь отливала ртутью. Клипер стоял на месте. На палубе было тепло и свежо. Вокруг раскинулось безбрежное пространство:  серебристо-голубоватое море и лазурное небо с редкими перистыми облаками. Тело  Киприяна Колесникова было  зашито в штопаный парусиновый мешок, и лежало прямо на палубе, у самых перил. Небольшая стая чаек с криками кружилась над палубой. Казалось, их зоркие  глаза видят сквозь плотную парусину.   Птицы хищно кружились над парусиновым гробом.
   Алексей Платонович подошёл к месту похорон, и быстро пробежался глазами по присутствующим. На палубе  находились Валерий и Валентина, Юрий, Татьяна, Иван, Тихон и Анна Архиповна.
    Ещё не пришли Александр, Ольга, Мирон, Лилия и Екатерина.  Те же, кто пришёл, стояли молча, с печальными лицами, в отдалении друг от друга, словно были совсем незнакомы.
   Кроме пассажиров присутствовали:  капитан Калачихин с  Библией в руках и застывшим взглядом; подвижный, как ртуть, боцман Круглов; и два матроса со скучающими лицами, те, что забирали тело Киприяна из кают-компании.
   К похоронам не приступали, ожидая остальных. Алексей Платонович встал так, чтобы наблюдать за всеми, взялся за тёплые, нагретые солнцем поручни, и подумал, что он зря надел эти чёрные туфли. Они невероятно жали, хотя раньше туфли ему были в пору. 
   На палубу вышла Екатерина и встала рядом с ним. Она была невероятна печальна,  и эта чёрная шляпка с белым пером страуса, которую он видел в первый раз, ей очень шла. В руках, она держала чёрный  бархатный радикюль, расшитый серебряной  ниткой, и вначале он не мог понять, зачем она взяла  с собой на  похороны сумочку. Но скоро решил, что вероятнее всего, в радикюле лежит  маленький дамский пистолет инкрустированный перламутром, и профессор тут же задумался: отобрать у неё этот пистолет или оставить?
   Это была сложная дилемма. Если его забрать, то она останется беззащитной, а если оставить, то  и тут два варианта. Первый - она кого-нибудь случайно пристрелит, второй - пистолет у неё украдут и кого-нибудь им пристрелят.
   Он переступил с ноги на ногу, и почувствовал в большом пальце ноги сильную острую боль. Туфли жали неимоверно, и по его лицу невольно прошла лёгкая судорога…
   Екатерина искоса взглянула на мужа, и почувствовала себя негодяйкой. Алёша так сильно страдал и переживал из-за смерти Киприяна, что эти страдания были написаны на его лице.
   Она же, в этот печальный траурный момент, совсем забыла о покойнике, и разглядывала смешное одеяние Анны Архиповны. Старушка надела на похороны старинное пышное чёрное платье времён Екатерины второй, и  белый напудренный парик с буклями, который давно уже никто не носил. Поверх, белого парика был накинут чёрный ажурный шарф из вологодского кружева. Шарфик был очень красив – чёрные бабочки летали между  ажурными лилиями, и она решила, что по приезде в Петербург обязательно купит себе такой же. Он очень хорошо будет смотреться на белом или красном платье…
    И теперь, ей было стыдно. Неужели, и на её похоронах люди будут думать не об её уходе, а чёрт знает о чём... например, о вологодском шарфе, который надет на какой-нибудь  даме.  В этом отношении, Алёша конечно выше её. Он вообще, выше её во всём. По крайней мере, она не ловила его с другой женщиной на диване…
Княгиня опять задумалась, как же помириться с мужем, и оттого на её глазах появилась слеза. Алексей Платонович заметил её слёзы, и подумал, как же Катенька жалостлива и добра. Он же совсем не думает о Киприяне. Туфли неимоверно жали, и отбивали все мысли о бренности бытия. Его взгляд скользнул по радикюлю, и он вновь задумался о пистолете…   
   
   Пока профессор раздумывал – отбирать или не отбирать пистолет у жены,  капитан Калачихин еле слышно переговорил с боцманом, удостоверился, что Круглов  пригласил всех на похороны  по три раза, и решил начать траурный обряд, не дожидаясь остальных. Солнце поднималось всё выше, в воздухе становилось всё теплее,  и мёртвое тело нужно было срочно предать морю.
    Христофор Фёдорович открыл Библию, тут же закрыл её, взглянул на парусиновый гроб Колесникова, неожиданно побагровел лицом и стал  наизусть читать панихиду. Читал он с выражением, торжественно, то понижая, то повышая мощный голос, и на глазах дам появились искренние слёзы. Екатерина еле сдерживала рыдания. Только теперь, ей стало по-настоящему, до боли в сердце, жалко Киприяна. В сущности, он был хороший человек. Недаром, Алёша  с ним начал дружить.

Юрий исподтишка разглядывал лица людей. В какой-то момент, ему не понравилось слишком страдающее поведение княгини Милорадовой, которая возможно была и не княгиня, и не Милорадова, а какая-нибудь сахалинская каторжанка Катька – разбойная ручка.
   Впрочем, разбойная Екатерина хорошо играла свою роль. Вела  себя, намного изысканнее и аристократичнее других дам, а самое главное была тише и незаметней, но в каждом движении, слове, тоне, повороте головы и высказывании - было ясно видно, что этой дамочке палец в рот не клади. Такая дамочка, и коня с купцом остановит, и стащит его на дорогу, и пристрелит, не промахнётся и не вздрогнет. 
   Словом, именно эта дама и казалась ему более всех подозрительней. Именно такие дамочки чаще попадают на каторгу. А, то, что профессор её муж – ничего не значит. Иногда, к жёнам каторжанкам на Сахалин приезжали мужья, и проживали весь срок вместе с женой на поселении. Ведь, на Сахалине не было женской тюрьмы.
   А что если, это именно тот случай. Интересно, за что она сидела? За убийство? Воровство? Ограбление?  И профессор тоже вёл себя подозрительно. Этот любитель-детектив, слишком сильно печалился о смерти незнакомого человека: часто переминался с ноги на ногу и тревожно трагически вздыхал,  сильнее всех остальных… А может, профессор настоящий? И он уже знает кто убийца? А может, взять и навесить на него убийство? А, улики?... А улики, всегда можно  найти, если очень хочется. Хм-м-м… 
    Христофор Фёдорович дочитал панихиду, и торжественно-печальным голосом приказал матросам придать тело земле. Затем, он спохватился, и менее торжественно, приказал предать тело небесам.
   Матросам давно уже надоело скучать и стоять, как истуканам. Они с еле  скрываемой радостью схватились за мешок с двух сторон, и по-молодецки выкинули тело за борт. Послышался шумный всплеск. Чайки переместились за борт, и принялись с криками носиться над морем, почти касаясь крылами волн. Боцман махнул кому-то рукой, и над клипером  пронёсся печальный голос рынды,  заменяющий на море колокольный звон.
   Пассажиры не спешили расходиться. Сразу ушёл только Юрий. Он пошёл узнавать, почему остальные пассажиры, не пришли на похороны. Остальных пассажиров, казалось, что-то удерживало на палубе. Они столпились у перил, и вперили свой взгляд в ту точку, куда упало тело.
   Первая, нарушила тишину Анна Архиповна. Она посмотрела  на метущихся чаек и печально протянула:
- Нет, не нравятся мне эти морские похороны. Взяли и выкинули человека, как собаку за борт.
Валентина вздохнула, и вытерла слёзы чёрным кружевным платочком:
- Но здесь же нет земли – одна вода.
- Подождали бы, когда до земли дойдём, хоть до японской землицы, - покачала головой старушка.
Иван  вступился за морской ритуал:
- Анна Архиповна, в море всех так хоронят – уже три тысячи лет. 
- Вот, поэтому я бы никогда не стала моряком.
Татьяна поинтересовалась у Ивана:
-А, почему не пришли на похороны   Лоскутов, Мирошниченко, Кузнецова и Чёрная? Вы знаете?
Горский пожал плечами:
- Мы с боцманом стучались ко всем, и приглашали по три раза. Эти господа не соизволили явиться. Мы же не можем насильно сгонять на похороны. Кто хотел выразить почтение Киприяну, тот пришёл.
Калашникова осуждающе покачала головой:
- Нехорошо это, не по-божески. А если их самих убьют? И никто не придёт на похороны.
Татьяна взвилась:
- Анна Архиповна, вы что городите? Почему вы говорите, если их убьют? Никого больше не убьют!
- Хорошо бы, если никого. А то я слышала такую историю: один пассажир взбесился и убил всех на корабле.
 Солнце стало припекать, как на сковородке. Калашниковой стало жарко. Она  сняла парик вместе с вологодским шарфом, и под ним оказались реденькие седые волоски, на затылке скрученные в маленькую фигушку. Волосы были настолько редки, что сквозь них проглядывала розовая кожа.
Татьяна раздражённо продолжила:
- Вы Анна Архиповна накличете беду! Каркаете, как ворона!
Старушка беззлобно посмотрела на Булавину и сдержанно улыбнулась:
- А, ты что раскричалась на старую женщину? Это я так просто сказала. Бывает же на людей бесы нападают.
  - И не говорите просто так! И никто не взбесится. А, то  мне уже охота закрыться в каюте и не выходить оттуда до Севастополя, – отрезала Булавина.
Валентина печально согласилась:
- Я тоже решила до Севастополя сидеть в каюте. А то нападут и убьют, ни за что, ни про что.
Валерий снисходительно улыбнулся:
- Если всё время сидеть в каюте – то точно взбесишься. На нас с тобой Валюша, никто не нападёт. Мы вдвоём, а двое - это сила.
Валентина влюблено, с гордостью  посмотрела на мужа, и он благодушно улыбнулся ей.
   Булавина откровенно расстроилась. Она позавидовала им белой завистью – им хорошо, их двое, а вот ей теперь надо опасаться. А, вдруг, следующей будет она? А, почему она?
   На палубу вышел майор с удочкой. Он любезно поздоровался с пассажирами, и Анна Архиповна осуждающе спросила:
- А, вы почему сударь на похороны не пришли?
Александр бесстрастно сообщил:
- Я не хожу на похороны к незнакомым людям.
И он с демонстративно- независимым видом отправился рыбачить. По дороге майор насвистывал похоронный марш.

На палубу выскочил довольный и возбуждённый Юрий. Он подлетел к пассажирам, неловко вытащил из-за пазухи серебряный портсигар с монограммой, поднял его вверх, и радостно сообщил:
- Все видите? Это табакерка Киприяна. Читайте: «Киприян К.». Это я нашёл в каюте  Калашниковой! Вы арестованы, мадам! Я уже договорился с капитаном, пройдёмте со мной в камору. Там уже убирают вёдра, тряпки, канаты, и готовят для вас нары.
   Пассажиры были откровенно поражены, и мгновенно отступили от старушки, как от прокажённой. Не отступил только Тихон. Он продолжал стоять около Калашниковой с отрешённым лицом.
   Анна Архиповна вытаращила глаза и побагровела, как рак. Какое-то время пыталась что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. Екатерина поспешила на помощь, и приобняла старушку, как бы защищая её. Калашникова отошла от потрясения, теперь побледнела, как мел, благодарно улыбнулась Милорадовой,  и завопила:
- А, ты почему варнак, в моей каюте шаришься? Это моя табакерка. Я в нём нюхательный табак храню.
Юрий сузил глаза и ёрнически протянул:
- А, вы же не нюхаете табак. Я этого никогда не видел.
- А, я стесняюсь. Я нюхаю только, когда одна, - шмыгнула носом старушка.
- А, на этом портсигаре инициалы Киприяна Колесникова, - рассвирепел Байда.
- Ах, ты дубина стоеросовая! Ты что не видишь, здесь инициалы моего покойного мужа: Киприян Калашников! Я никогда с этой табакеркой не расстаюсь! Люди спасите, помогите! Полиция! Меня хотят безвинно оговорить и потопить! Полиция-я-я!
   Калашникова стала оглядываться так, словно и правда отыскивала на клипере жандармов.
Байда растерялся, повертел в руках портсигар, и задумчиво посмотрел на море.
    Рассвирепевшая Калашникова бросила в Юрия старинный парик с вологодским шарфом.  Байда ловко увернулся. Шарф упал на палубу, а парик улетел в море, словно белая кудрявая птица. Калашникова проводила полёт парика горестным взглядом, громко зарыдала, и сквозь слёзы пробормотала:
- Пропал, мой парик. Это моя память о счастливых днях. Его ещё моя бабушка носила.   
    Екатерина подобрала с палубы шарф, накинула его на розовую голову Анны Архиповны, и принялась утешать её. Княгиня пообещала ей выслать парик своей бабушки, который у неё полвека хранился в сундуке, в нежилой комнате. Калашникова вдруг перестала плакать, и негодующим жестом отмела подобную мысль:
- Голубушка, бегите к капитану, скажите ему, пусть спасёт мой парик. Пусть пошлёт быстрей матросов на шлюпке спасать моё добро!
- Бегу! – княгиня кинулась к капитану, но её остановил громкий голос Татьяны:
- Катюша! Стой. Парик уже утонул. Он плыл, плыл, а потом на него чайка села, как на островок, и он потонул.
Анна Архиповна обессилев, привалилась спиной к перилам, и посмотрела на Юрия, как на своего самого заклятого врага:
- Утопил! Утопил, моё добро! Да тебя убить мало! Табакерку спёр, парик утопил, обвинил меня в душегубстве, опозорил на весь белый свет. Отдай мою табакерку! Это тебя надо сейчас в каморку отправить, варнак приморский!
- Не называйте меня каторжанином, - вспылил Юрий и резко подал старушке табакерку.
Она схватила табакерку, прижала её к груди и возмущённо воскликнула,
- Если ты в моей каюте лазил, если ты меня разорил и опозорил, значит, ты есть варнак! Не попадайся мне на глаза, брандахлыст проклятый! 
Калашникова выпустила пар, и мгновенно поникла: слабо охнула, прижала руку к груди и медленно, шаркая тяжёлыми башмаками, побрела в свою каюту. Но пошла она, куда глаза глядят, совсем в другую сторону. Екатерина подхватила её под руку, и повела к лестнице.   

18 глава.

 Екатерина всё утро была сама не своя. Она попыталась поговорить с мужем, но он не открыл ей дверь; пыталась читать, но голова была забита  убийством Киприяна. Потом, она твёрдо решила до Севастополя не выходить из каюты,  но сидеть в каюте было тоскливо, можно было действительно взбеситься от одиночества, и она отменила своё  решение на этот день.
Княгиня переложила пистолет из чёрного радикюля в бисерную сумочку, надела белые кружевные перчатки, чёрную бархатную шляпку, и пошла проведать Анну Архиповну. Старушка долго  не открывала дверь, и когда Екатерина уже решила вернуться в свою каюту, она приоткрыла дверь, посмотрела потухшим взором на гостью и унылым голосом предложила войти.
Анна Архиповна была в  белой вышитой красно-чёрными нитками сорочке и белом чепце. Старушка,  медленно шаркая стоптанными домашними туфлями, дошла до  скомканной кровати и осторожно легла на бок. Железная сетка скрипнула противным визгом. В каюте витал аромат лаванды. 
Екатерина поставила стул к кровати, села, прижала сумочку к груди, и с жалостью посмотрела на Калашникову.  Она была чрезвычайно бледна, взгляд потух, лицо осунулось, а руки лежавшие поверх клетчатого одеяла, мелко дрожали.  Княгиня погладила её по дрожащей, покрытой коричневыми пятнами руке, и спросила, как она себя чувствует.  Анна Архиповна стала рыдать. 
   Екатерина ещё больше расстроилась, и спросила:
- Чем я могу вам помочь? Может, вам какое-нибудь лекарство принести? Я взяла с собой  гофманские капли и богородицкую настойку.
Анна Архиповна сквозь рыдания, еле внятно пробормотала:
- Лекарство? Конечно, надо срочно лекарство. Неси, голубушка, свои гофмановские капли, богородицкую настойку и бутылку водки возьми у кока.
- Водку? – поразилась княгиня и торопливо добавила, - а может, Вам лучше мадеру принести? Она мягче, чем водка.
- Нет, мадера мне уже не поможет. Тут может помочь только водка. Только она одна  родимая - успокоительница всяких неприятностей. Я хочу  напиться и забыть все оскорбления и унижения, перенесённые  в этой бездонной пучине океана, - последние слова старушка произнесла, уже не плача. Но лицо её оставалось бледным и печальным.
Княгиня вздохнула, встала и пошла к Ерофею, просить бутылку  водки. 
  Кок, как будто не удивился этой просьбе, и тут же подал княгине медный начищенный поднос с открытой бутылкой водки стоявшей строго в центре медного круга. Ерофей любил, чтобы всё было красиво и художественно. Бутылка, поставленная не по центру – была уже неправильной, и раздражала его художественный вкус.
Когда-то, кок учился у художника-маляра рисовать картины. Картины он так и не научился рисовать. Маляр скоро умер с глубокого похмелья, но художественный вкус, он уже успел привить талантливому, подающему надежды юноше Ерофею.
Екатерина взяла поднос, взглянула на зелёную бутылку с белой этикеткой «Спотыкач», представила какая это ужасная гадость и её передёрнуло. Кок понял это передёргивание по-своему, выхватил у неё поднос и скоро окружил  зелёную бутылку ровно расставленными синими тарелками с закуской. На тарелках лежали искусно нарезанные: засохший сыр,  помятые солёные огурцы, солёная форель и  только что испечённые, ещё горячие, ванильные булочки с маком.
И всё же Ерофей, подавая поднос, посмотрел на мадам Милорадову несколько странным взглядом. Обычно каторжанки любили строить из себя благородных дам и пили только мадеру или ещё какое-нибудь заморское пойло. Это была первая дама-каторжанка, которая плевала на все благородные условности, и взяла то, что обычно пьёт.
Екатерина заметила странный взгляд Ерофея, но ничего объяснять не стала. Она вернулась к Калашниковой, осторожно поставила поднос на стул около кровати, принесла со стола чистый стакан и поставила его рядом с сыром.
Анна  Архиповна со стоном поднялась, села на край кровати, и предложила княгине выпить с ней за компанию, хотя бы три глоточка – для успокоения нарушенных нервов. Екатерина твёрдо отказалась, и старушка предложила ей помянуть раба божия Киприяна.
От этого, Милорадова отказаться не могла, принесла стакан из своей каюты, и совершенно случайно, за компанию  с Анной Архиповной выпила полстакана водки. Через некоторое время, княгине стало нехорошо – голова закружилась, затошнило, и она поспешила на свежий воздух, крепко сжимая  в руках белую бисерную сумочку. 

Ветра не было, клипер шёл на угольном ходу,  из трубы вился чёрный дымок. В небе сияло солнце, вокруг искрилось лазурное море, вдали на горизонте виднелся маленький корабль. Она прошлась от кормы до носа, никого не встретила, под тентом стояли пустые шезлонги, и даже заядлый рыбак Александр куда-то исчез. Екатерина была даже рада тому, что ей не придётся с кем-то говорить в этот день, когда похоронили Киприяна. И похоронили так ужасно – сбросили в мешке в море.
Она долго бродила по палубе, наслаждаясь морским воздухом, полётом чаек и альбатросов. Глядя на искрящееся море, она  неожиданно всплакнула, и почему-то забыв о белом платочке, лежавшем в сумочке, слизывала с губ солёные слёзы.
Скоро ей стало слишком жарко. То ли от  водки, то ли от чёрного шерстяного платья, уютного только  для раннего прохладного утра. Она уже подумывала пойти переодеться, но внезапно подул сильный попутный ветер, и матросы под руководством боцмана начали ставить паруса. На палубе стало веселее. Весёлые и шутливые крики боцмана, предназначенные для матросов, развеселили и её.
   Попутный ветер  скоро довёл клипер до японских берегов, и перед ней открылась береговая панорама Японии. Екатерина остановилась у раскалённых солнцем перил, заправила выбившийся из причёски локон, спадающий на лицо, и стала вглядываться в рисунок берегов.
Слева возвышались обрывистые базальтовые скалы, глыбами теснившиеся одна над другой. Зелени почти не было, лишь изредка где-то в ложбине зеленело одинокое кривое деревце. Несмотря на угрюмость, скалы были удивительно красивы: ломаные линии базальтовых наслоений создавали удивительный рисунок. Часто этот рисунок,  что-то напоминал. Вот та, скала была похожа на лежащего оленя,  следующая на огромную лягушку, а третья напоминала огромный многопалубный корабль.
    Следом пошла длинная высокая стена с бойницами, отвесно спускавшаяся в море. Екатерина смотрела на эту природную стену,  и невольно подумала: если здесь произойдёт кораблекрушение, то спасения людям нет. Если, какой-то смельчак и доплывёт до берега, то залезть на берег всё равно не сможет, и никто не поможет ему. Берега были безлюдны. Нигде не было видно ни одного посёлка,  ни одна рыбачья лодка не бороздила эти мрачные берега.
   На палубу вышел прогуляться  Алексей Платонович. Он остановился поодаль от жены, взялся за перила,  и стал любоваться скалами. Екатерина посмотрела на его бесстрастный профиль, и её взяла неимоверная досада. Этот историк, и не собирается искать  душегуба. Он  наверно опять писал свою книгу до посинения. Его пальцы были вымазаны  синими чернилами, несколько  прядок в  бороде тоже были синими, и даже под глазом темнел синяк. Наверно, Алёша опять, почесал под глазом пальцем в чернилах. Выглядел он с синей бородой и синяком смешно, но ей было невесело.
    Княгиня не выдержала бесстрастного вида мужа, подошла к нему и с  досадой спросила: 
- Алексей Платонович, вы уже начали искать убийцу Киприяна?
- Хм-м-м… Ещё нет, - добродушно ответил он, и это его добродушие, раздосадовало её ещё больше:
- А почему, вы не ищете. Вы ждёте, когда нас всех поубивают?
- У нас на клипере есть мастер-полицмейстер  Юрий Байда, он и будет искать преступника.
- Он не пристав, а полицейский писарь, - фыркнула она.
- Ну и что. Юрий тридцать лет отработал в полиции, а за тридцать лет, можно и обезьяну научить писать книги. Сударыня не забывайте, Юрий знает всю подноготную дознания. Он их тысячу раз переписывал, поэтому пардон - извините, но пусть этим делом занимается мастер полиции, а я буду заниматься своим делом. 
- Байда уже нашёл одного преступника – Анну Архиповну. Довёл старушку до того, что она лежит при смерти.
- При смерти? А когда я, заходил к ней, чтобы справиться о её здоровье - она пила водку и закусывала её соленым огурцом, - улыбнулся профессор.
- Это она меня попросила принести ей водку, чтобы забыться.
- Значит, Калашникова уже забылась. Когда я во второй раз шёл мимо её каюты, бабушка храпела на весь коридор.
- Это не смешно!
- А, я и не смеюсь. Я констатирую факты.
- Значит, вы не собираетесь искать убийцу?
- Не собираюсь.
- А, если следующего убьют именно Вас?
- А, меня-то за что? Хм-м-м… Я думаю, до этого дела не дойдёт. Тот, кто хотел убить Киприяна уже убил его, и теперь постарается уйти на дно.
- Вы думаете, убийца бросится в океан?
- Это образное выражение. Никто в океан  не бросится. Убийца постарается исчезнуть в ближайшем порту. Вот тогда мы и узнаем – кто убийца, - не поворачиваясь к ней, пояснил профессор.
- Но Вы должны его посадить в тюрьму!
- Вы хотите сказать, посадить в камору?
- С вами невозможно разговаривать!
Он не ответил, и она умоляюще продолжила:
-  Алексей Платонович, скажите хотя бы, что вы думаете. Почему убили Киприяна?
   Профессор оторвался от созерцания нагромождений скал и недовольно вздохнул. Он не любил, когда ему мешали думать и  любоваться природой. Но он знал,  княгиня не успокоится до тех пор, пока он не выскажет свои умозаключения. Как обычно, она будет надоедать ему, пока не доведёт его до белого каления. Поэтому он бесстрастно начал: 
- Я не знаю почему убили Киприяна. У меня есть несколько версий. Первое –  это кто-то из прошлой жизни  решил за что-то отомстить Киприяну. Второе - его ограбили, денег в его каюте подозрительно мало. Третье – Киприян успел серьёзно поругаться с кем-то на «Ермаке». Четвёртое – он наследник огромного или не  совсем мизерного состояния. В общем, у меня четыре варианта, выбирайте сударыня любой: «Из фэцит куи продест»
– Сделал тот, кому это выгодно, - машинально перевела с латинского Екатерина, и энергично продолжила, - вот видишь, у тебя целых четыре варианта убийства. Теперь, тебе надо выбрать один. Начинайте искать один-единственный вариант, и вы быстро найдёте преступника.
- Как искать? Я не могу пытать людей. Никто не признаётся в том, что знал Киприяна раньше; тем более, никто не расскажет мне, что это он убил Колесникова. А, я не могу вернуться на Сахалин, чтобы опросить  знакомых убитого. Всё это  невозможно. Вы, сударыня,  хотите, чтобы я сделал невозможное? Я очень польщён, что вы такого высокого мнения обо мне, но я не волшебник – я простой  профессор.
- Но раньше ты находил убийцу, - заупрямилась Екатерина.
- Раньше, я был на земле, а не в океане.
- И всё равно, ты должен что-то делать, даже в океане! Придумай что-нибудь.
- Я уже придумал. Я буду слушать то, что говорят люди. И возможно, среди этого словесного хлама и многоголосия  вычислю убийцу.
- А можно я  помогу тебе? Я могу выспрашивать, незаметно для них всё для тебя.
- Мадам Милорадова сидите тихо, и никуда не лезьте. И кстати, отдайте мне сейчас же ваш пистолет, пока вас им не пристрелили, - грозно сказал он и  протянул руку к сумочке.
Екатерина прижала сумочку к груди, и отступила назад:
- Не отдам!  У меня нет защитника. Я сижу в каюте одна, брожу по палубе одна, и мне нужен пистолет  для защиты. Сейчас, он мой самый лучший друг и защитник, - язвительно закончила она, отойдя от него на три  шага назад.
- Если на вас нападут, вы не успеете вытащить его из сумочки, - неожиданно разозлился он.
- Успею! – она, как ребёнок показала ему язык.
- Успеете? Хорошо! Я на вас нападаю, вытаскивайте свой пистолет!
Профессор кинулся к жене, и легонько схватил её за шею. От неожиданности, она выпустила из рук сумочку, сумочка со стуком упала на палубу и несколько оторвавшихся бисерин покатились с палубы в море.
В это же самое время, Екатерина выхватила из  декольте  дамский пистолет, нагревшийся от тепла её тела, и приставила его к виску мужа. Профессор отпустил её шею и резко отшатнулся назад. Взглянув на опущенный вниз пистолет, он   добродушно улыбнулся и пробасил:
- Неужели, Вы успели взвести курок? Или Вы носите пистолет взведённым? Так можно убить себя!
Он завершил речь с тревогой в голосе, и Екатерина насмешливо протянула:
- Конечно, я не успела взвести курок. Но убийца-то, этого, так же как и Вы, знать не будет. Он так же отшатнётся, и я успею продырявить ему  глупую башку.
- А, если он нападёт сзади? – прищурил глаза профессор.
- Не нападёт. На палубе скрипучие полы, и подойти тихо невозможно. Кроме того, я хожу вплотную к стене, и постоянно оглядываюсь.
- Ну что ж… Я совсем забыл сударыня, что спорить с вами бесполезно. Надеюсь, всё будет хорошо. Я даже  уверен - у Вас, как вы всегда говорите: «Всё будет хорошо». И любой фофан - простофиля, который свяжется с вами, быстро проклянет себя за это. И ещё, я хотел сказать…Хм-м-м… Сударыня, вы пьяны! Вы начали втихаря пить? В одиночестве? Это опасно, так можно быстро спиться. Вспомните свою тётушку Зою. Она также начинала, и чем это закончилось? Она выпала из кареты, и погибла под копытами лошади.
   Екатерина слушала и смотрела на мужа с  болью в сердце. Она смотрела, как бы со стороны: как он спокойно, даже устало говорил всё это; какие у него на фоне неба  глаза – синие-синие; на его посиневшую бороду; на  мелкую сеточку морщин у глаз, на его синяк, оставленный чернилами, и тёплая всеобъемлющая нежность переполняла её.
В последнее время, до ссоры, он часто раздражал её своей непробиваемостью и вечным сидением за столом, а сейчас, когда она могла потерять его – она без ума любила его…  А, он совсем разлюбил её. Так говорят только с чужими людьми.
    Между тем, Екатерина улыбнулась самой очаровательной улыбкой, кокетливо опустила и подняла глаза, и ласковым бархатным голосом проворковала:
- Алёшенька, давай мириться. Я уже осознала своё грехопадение на диван. Хотя нет,  это не было грехопадение. Я бы успела выхватить пистолет. Он лежал под подушкой рядом со мной. Я уверяю…
Он не дослушал, и торопливо перебил:
- Прощайте, мадам. Желаю удачи в новом браке!
Алёша почти убежал, и Екатерина с досады, отправилась к старушке. Сейчас, ей тоже захотелось выпить для успокоения расшатанных нервов. Но по дороге, она вспомнила про тётушку Зою, как она отвратительно вела себя при людях, и прошла мимо  каюты Калашниковой. Насколько княгиня помнила, тётушка Зоя тоже начала пить, после бегства мужа, для успокоения нервов.


Алексей Платонович  вернулся за стол,  открыл чернильницу и некоторое время, тихо стучал стальным пером по листу бумаги, досадуя на княгиню. Она опять, пояснила ему, что он нехороший человек – не желает искать убийцу. А между тем, он просто вышел на палубу совершить спокойный, ничем не омрачённый  променад, но встретил её, и весь променад закончился. Теперь у него тоскливо, и муторно на душе. А во всём виновата она…

Юрий и Лилия стояли за тентом и лениво вели беседу о том, о сём, а в общем, ни о чём. Лилия специально  приоделась для этой беседы, ведь кавалер сам позвал её прогуляться по палубе. Она надела белое кружевное платье, белые кружевные перчатки, на шее матово поблёскивало жемчужное ожерелье, а белая шляпка, из лебединого пуха особенно подчёркивала её чёрные выразительные глаза и ярко-красные накрашенные  губы.
    Об убийстве Киприяна, они старались не вспоминать. Перед ними расстилалась прекрасная панорама скалистых берегов, и никому из них не хотелось портить впечатление от этой красоты. Кроме того, у каждого из них была своя мыслишка, но они об этом не хотели говорить.
    В чёрных очах актрисы  поблёскивал приглушённый огонёк - как бы завести роман с Юрием, и с ним вернуться домой. У неё есть хороший домик в центре Липецка, рядом с любимым театром. У него  хорошая полицейская пенсия. Конечно, Байда староват, но и она не курсистка-бестужевка. И Лилия тонко и вкрадчиво шла к своей цели…   
Мысли Юрия были скрыты под очками в черепаховой оправе. Косые лучи солнца  скользили по толстым линзам, и его мысли были закрыты двумя зеркальными бликами…
   На палубу вышла мадам Милорадова, и Юрий с Лилией невольно посмотрели в её сторону, чтобы поприветствовать. Но она видимо,  не видела их. Наверно, тент прикрывал обзор с её стороны. Княгиня встала к ним спиной, и стала любоваться проплывающим пейзажем. Юрий и Лилия замолчали. Они тоже повернулись к Японии. Панорама берега была впечатляющей: отвесные  безлюдные скалы.
    Через короткое время,  на палубу вышел Милорадов. Он встал поодаль от жены, и княгиня подошла к нему. Супруги стали разговаривать. Слов не было слышно – крики сотен чаек, примостившиеся на высокой винтообразной скале, заглушали голоса.
 Юрий молча взял за руку Лилию и отвёл её чуть назад. Теперь, они могли видеть их, а Милорадовы их нет. Байде хотелось понаблюдать за ними. Но и  Лилия была не прочь, посмотреть со стороны.
   Профессор был спокоен, и несколько печален. Ему, как будто не хотелось разговаривать с женой. Княгиня была возмущена, но явно  старалась скрыть своё возмущение. Неожиданно, она отскочила от профессора, и прижала бисерную сумочку  к себе. Муж кинулся к ней и схватил её за шею. Сумочка выпала из её рук
От этой картины, Юрий больно схватил Лилию за руку, и замер, как соляной столб.   
   Милорадова откуда-то вытащила пистолет и приставила его к виску мужа. Он тут же отскочил от неё, и что-то сказал, но почему то сказал не с возмущением, а с улыбкой. Она тоже улыбнулась ему, и самое странное, улыбнулась самой очаровательной улыбкой.
Какое-то время - после всего этого страшного безобразия, они спокойно, почти по-дружески  разговаривали, и можно даже сказать выглядели со стороны  влюблённой парой. Профессор после короткой беседы, круто повернулся и ушел, явно чем-то удручённый. Через  минуту  ушла и княгиня. Она тоже выглядела печальной и расстроенной. Хотя, пять минут назад парочка весело беседовала.
 
Лилия посмотрела на застывшего  Юрия и удивлённо протянула:
- Странная парочка. Я поражена до глубины души. Ты что-нибудь понимаешь? Как можно спокойно разговаривать после того, как муж хотел тебя задушить. Это же НЕ театр! Это там, после удушения, мне приходилось ещё десять минут петь: как я несчастна, и как я умираю.
- Я совсем не удивлён, - пробормотал Юрий, направляясь  под тент. Лилия неторопливо двинулась за ним.
Байда свалился в шезлонг. Шезлонг  треснул так, словно сломался и мужчина поморщился. Лилия аккуратно села рядом с ним и негодующим тоном сказала:
- Ничего не понимаю. Я вообще не понимаю их отношений. Странная парочка. А может, они вообще не парочка?
 - Обычная парочка – обычная история. Всё,  как в жизни. Муж и жена поругались, дело дошло до смертоубийства. Он успел отскочить, и  из-за этого избежал смерти, а она решила  сейчас его не убивать  - она  убьёт его, но позже, в тёмном уголке… Или он, её успеет убить раньше, - говоря это, он достал табакерку и открыл её.
- Ты так думаешь? Я думаю, ты не прав! Я видела другое… - Лилия неожиданно запнулась и  изменила свою речь на сто градусов, - Юрочка, какой же ты умный! А, я глупая ничего не поняла. Значит, ты думаешь, профессор скоро убьёт свою жену?
- Убьёт, но сделает это незаметно. Например, позовёт жену погулять ночью, посмотреть на звёздное небо и скинет её в звёздное море. А потом скажет, что не видел её со вчерашнего вечера. Ведь, они живут в разных каютах. По-моему, они в сильной ссоре. В очень странной ссоре: совсем не разговаривают, ведут себя, как чужие люди. А может быть они не супруги, а любовники? И он её бросил? Или она его бросила? Скорее всего, он покинул её. Наверно, княгиня ему изменила. Я как увидел эту дамочку, сразу подумал, что она ветреная особа. Стреляет глазками направо и налево, да так зазывающе. Я бы такую, сам убил.
Юрий замолчал, и Лилия задумчиво протянула:
- Значит, ты думаешь профессор убьёт её… Милорадов останется один, и долго, он один не будет… Он мужчина – видный, импозантный, профессор, писатель, значит очень быстро найдётся дамочка, которая охомутает его…
Байда ревниво заметил:
- Он  её ещё не успел утопить, а вы мадам, уже метите на её место.
- Юрий! Да, как вы можете так обо мне думать. Мне не нравятся профессора-убийцы. Мне нравятся скромные, порядочные писари. Я всё это говорила Вам, намекая на двух прекрасных вдовушек - мадам Кузнецову и Булавину. Они быстро накинутся на этого вдовца, - театрально возмутилась актриса. Хотя в глубине души, она бы с удовольствием поменяла писаря на профессора. Муж профессор – это звучит гордо. 
- У мадам Кузнецовой  другой курс. Она взялась за майора.
- Майор едет жениться, мамаша уже нашла ему невесту,  наивная Ольга этого не знает, и наверно уже видит себя его женой, - пояснила Лилия.
- Не такая уж она наивная. Кузнецова быстро найдёт себе жениха в Севастополе - не майора, так полковника. Кстати, я краем уха слышал, что она тоже  едет к своему жениху.
- Интересно… Значит, майор едет жениться, Ольга плывёт к жениху, а со стороны кажется, что у них начинается лямур.
- Обычная история. Невесты и женихи далеко, за тремя морями, а эта парочка рядом, их двери напротив друг друга. Вполне возможно,  к концу путешествия они оставят жениха и невесту с носом. Или разойдутся, как в море корабли.
-  Мне кажется, Александр  серьёзно втюрился в эту дамочку. Юрий, я не понимаю, что мужчины находят в этой Кузнецовой. Объясни мне, что в ней есть такого очаровательного? Дама, как дама – ничего интересного.
- Хм-м-м… не знаю. Но одно могу сказать, мужчинам она нравится.
- И тебе тоже?
- Хм-м-м…  Мне нравятся совсем другие дамы.
- Какие другие?
- Всякие другие, - туманно пробормотал Юрий и торопливо продолжил, -  Ольга не для меня.
- А как вам мадам Булавина? Она ведь хорошенькая дама.
- И она не для меня. Хотя, мадам Булавина приличный вариант, и на земле она бы быстро нашла второго мужа.
- Но здесь она одна. Пока никто не спешит обворожить её.
- Просто, здесь мало мужчин на выданье. Мирон  кажется женат, хоть он и скрывает это, Тихон – при смерти, а Иван – совсем мальчишка.
- А мне кажется, Мирон холостой.
- Почему ты так думаешь?
- Не могу объяснить, но что-то мне говорит, Мирон женится, когда ему будет шестьдесят лет… или девяносто девять годков, - и она, как девчонка, рассмеялась своей шутке.
   Юрий некоторое время любовался ею – Лилии очень шло, когда она не злилась, а смеялась. Сейчас, она выглядела совсем другой – сияющей, задорной, завлекательной и восхитительно красивой. Байда неожиданно для самого себя, схватил её руку в белой кружевной перчатке, и стал целовать каждый кружевной пальчик…
Он склонил голову, и Лилия смотрела на его седую растрёпанную от ветра шевелюру с тонкой, многозначительной улыбкой. Затем она легко прикоснулась к его волосам, и нежно погладила его по голове. Но скоро улыбка соскользнула с её губ, и лицо стало печальным…

19 глава.

Профессор перестал стучать пером по листу бумаги и посмотрел на лист. Бумага была истыкана крохотными синими дырочками. Он задумчиво посмотрел в иллюминатор на проплывающее пушистое облачко. Облачко проплыло, небо посинело. Алексей Платонович  закрыл чернильницу,  и пошёл к капитану. Возможно, Калачихин что-нибудь  знает о пассажирах.   
     Профессор постучался в капитанскую каюту один раз, второй, третий…  Наконец, Христофор Фёдорович распахнул дверь, застёгивая на ходу китель: выглядел он заспанным,  волосы стояли торчком, словно от буйного ветра, веки были припухшими, а белки глаз покрасневшими.
    Алексей Платонович извинился за внезапное вторжение, и попросил уделить ему пять минут. Капитан  молча кивнул головой,  и выразительно показал жестом, чтобы гость проходил в каюту.  Профессор прошёл по зёлёной ковровой дорожке до стола, и сел на единственный в каюте стул из красного дерева.
   Калачихин сел напротив него, на застеленную кровать, и  Мурка лежавшая на подушке, запрыгнула к нему на колени.  Милорадов мельком оглядел капитанскую каюту. Она была такой же, как и у него: и по размеру, и по обстановке, и даже кровать была застелена тем же клетчатым коричнево-жёлтым покрывалом.   
    Единственное отличие:  над кроватью висел  небольшой портрет молодой дамы, написанный  цветными карандашами.  Дама была довольно миловидной, и чем-то напоминала Валентину, хотя у капитанской дамы были каштановые  волосы, уложенные в сложную высокую причёску. В руках  дамы был большой букет жёлтых лилий.
   Христофор Фёдорович дождался, когда профессор осмотрит каюту, и вяло спросил:
- Зачем изволили жаловать?
- Я бы хотел узнать у вас кое-какие сведения. За некоторое время до убийства Киприян Колесников говорил о беглом каторжнике. Я бы хотел узнать у вас, мог ли беглец попасть на ваш корабль?
Капитан нахмурился и покачал головой;
- Никак нет, не мог. Перед отходом из порта,  клипер обыскали так, что и иголку  бы нашли. И наших пассажиров проверяли два жандарма – один из них знал беглого в лицо. Вы наверно заметили,  у трапа стояли два полицейских. И с берега за нами наблюдали, чтобы ни одна лодка не подошла к борту. Впрочем, ни одна лодка и не пыталась подойти.
- Да, я заметил, что нас проверяли жандармы, но я подумал…
- Не надо думать, - перебил его капитан, и с досадой продолжил, - беглого на Ермаке нет, и не в моих интересах его укрывать. Я отвечаю за клипер и за жизнь людей, а каторжник – это опасность.
Кроме того, билет на клипер стоит приличных денег, а у каторжника, конечно же их нет.  И паспорта у беглого  нет, а без паспорта на моём клипере и мышь не проедет.
- А Мурка? - пошутил профессор.
Христофор Фёдорович не улыбнулся шутке, но погладил сонную урчащую Мурку по шёлковой тёплой шерсти:
- Наша Мурка проверенный человек – она настоящая матроска. Её папа – Ермак, а мама - Матроска.
Алексей Платонович приподнял брови, и капитан уточнил:
- У нас был кот, его звали Ермаком, а маму Мурки звали Матроска.
- Ермак надеюсь не утонул? Помер своей смертью?
- Ермак сбежал в Японию, или его там украли. Говорят у японцев трёхцветный кот приносит счастье, а наш Ермак был красавец, - капитан искреннее опечалился, и тем же печальным тоном продолжил, - а, Матроска умерла  в шторм – сердечко не выдержало. Впрочем, она была уже старушкой. Матроске было восемь лет.
- Значит, вы уверены, что беглого на клипере  нет? И  слова Колесникова, просто пьяный лепет?
- Так точно, уверен. Это пьяный бред. Теперь, после  смерти Колесникова, будут всем его словам  придавать тайный смысл. Даже его чиху. А. вдруг, он своим чихом хотел назвать имя убийцы.
 - Хм-м-м… А, паспорта пассажиров вы сами проверяли?
- Сам проверял. Я всегда проверяю.  Все данные соответствуют тому, что записано в паспорте. Я даже помню, что  вашем паспорте  написано. Мужчина: рост метр восемьдесят три, серые глаза, светлые волосы и борода. Особых примет нет. Профессор Санкт-Петербургской Академии. Проживает в Рязанской губернии, поместье Милорадово.
- Да-а-а, жаль в наших паспортах портрета нет. Моё описание подойдёт к четверти жителей Российской империи….. Хм-м-м.. А, матросы у вас новые появились?
- Никак нет. Все плавают давно, и юнг, я всех знаю, как пять пальцев. Они сыновья наших матросов.
- А вы, к какому порту приписаны?
- К Владивостоку.
- А, в Александровске у вас есть знакомые?
- Никак нет. Александровск – это порт в который я захожу на пару дней, и то не всегда. Иногда погода не позволяет, и «Ермак» проходит мимо.
- Значит, я напрасно к вам пришёл.
- Напрасно. До вас, ко мне Байда и ваша жена, мадам Милорадова заходила. Они тоже пытали меня о беглом. Я им сказал тоже, что и вам. На моём клипере беглых нет.
- Извините, что потратил ваше время, - вздохнул профессор.
- Извиняю.. И меня извините. Я спешу, мне надо идти на вахту, - бесстрастно сообщил капитан и посмотрел на дверь.
   Алексей Платонович поднялся, с обескураженным видом. Он так надеялся на разговор с капитаном. Христофор Фёдорович хотел было улыбнуться, но сдержался -  лицо мадам Милорадовой тоже было обескураженное.   Зато Юрий Байда был откровенно рад, что на клипере нет беглого.
Профессор вышел.  Христофор Фёдорович лёг на постель, положил Мурку на грудь, и долго посмотрел на портрет дамы с лилиями, под монотонное урчание кошки.

Последние лучи заката окрашивали западную часть неба в нежный золотисто-изумрудный свет. На востоке, небо уже потемнело, на тёмно синем пространстве белели редкие обрывки облаков, среди облаков мерцали крупные звёзды и серебрилась луна. Екатерина вышла на палубу  с бисерной сумочкой, прошла под тент, села в шезлонг так, чтобы никто не мог незаметно подойти к ней, и приоткрыла сумочку. Теперь, пистолет лежал в сумочке.
   Она смотрела на затухающий закат и думала… Этот, день тянулся, словно год. Пассажиры забились в свои каюты, обедали тоже в них; на палубе никто не гулял; Алёша весь день писал, и даже не собирался искать преступника.  Ещё она думала, можно верить капитану или нет, и мысленно ругала мужа, который не соизволил сходить к Христофору Фёдоровичу, чтобы узнать о беглом…
На море появился большой косяк летучих рыб, и они отвлекли Екатерину от прочих мыслей. Она вскочила и подошла к перилам, чтобы лучше видеть. Серебристые рыбки, сверкая чешуёй,  выпрыгивали из воды, какое-то время летели по воздуху, стрелой  входили  в море, и вновь взлетали.
    Она так задумалась, что услышав приветствие Анны Архиповны,  вздрогнула. Калашникова  была бледна, и немного пьяна. Она села в шезлонг и пробормотала:
- Пардон, Катюша. Я наверно тебя испугала, но я уже не могу лежать в каюте одна. Всякие мысли лезут в голову.
- Какие мысли? – заинтересовалась княгиня.
- Всякие…страшные… иногда о смерти.
- О чьей смерти?
- О своей… и о смерти Киприяна тоже. Такой молодой, и его нет… Страшно…
- Мне тоже такие мысли приходили в голову.
- Я всё думаю, кто его мог убить… Ты знаешь?
- Не знаю. Но наверно, Юрий найдёт душегуба.
- Хорошо бы побыстрее нашёл.  Но я сомневаюсь, что он найдёт.
- Почему?
- Сомневаюсь и всё. А почему не знаю.
   За кормой раздался страшный полувнятный человеческий вскрик, полный ужаса, и княгиня забыв о сумочке, кинулась к перилам. За те секунды, что она бежала, в её голове сверкали с быстротой молнии, одна мысль за другой: кто упал в воду? Неужели, это Алёша? Может этот душегуб решил убить его, потому что ОНА сама сообщила всем, что он прекрасно находит убийц?   
Екатерина в ужасе  подскочила к перилам, взглянула вниз и вздохнула с облегчением. За бортом,  резвилось небольшое стадо сивучей. Они носились друг за другом, выставив головы из воды, и изредка визжали. Их визг напоминал сдавленный жуткий человеческий крик, а сивучьи мордочки залитые водой,  напоминали человеческие лица. Игры морских зверей захватили её своей зрелищностью. Она невольно улыбнулась, крепко взялась за перила, и стала наблюдать за ними.
    Но скоро, её напугал громкий  пьяненький голос Калашниковой, раздавшийся из-за спины:
- Голубушка, ты смотри не перевернись в море, как Татьяна.
Княгиня отскочила от перил, и смущённо протянула:
- Посмотрите, сивучи  играют, как дети.
Анна Архиповна встала рядом с ней и посмотрела вниз:
- Сивучи? Это морские русалки. Видишь, какие они страшные. Моя бабушка в молодости видела  русалку в Днепре, и говорила, та русалка была красивая. Видимо морская соль, портит лицо… А может, Киприян тоже стал русалкой… или русалом? Как ты думаешь, это он сейчас смотрит на нас? – Анна Архиповна показала рукой на маленького симпатичного сивуча с любопытством смотревшего на людей.
- Э-э-э… Я думаю, это не он.
- А ты не думай. Это он. У него глаза, как у Киприяна, и лицо очень похоже – вылитый он! Ох-хо-хо… Теперь, я спокойна. Киприян плавает в море, а не лежит в мешке. Смотри, исчез, спрятался. Ладно, голубушка, я пойду в каюту, что-то сильно плохо мне стало. Думала здесь на воздухе - мне будет лучше, - словно сама себе пробормотала Анна Архиповна, и княгиня слишком горячо поддержала её:
- Идите, идите быстрее Анна Архиповна в кровать, вам надо сейчас отдыхать и отдыхать.
- Я пойду, ты голубушка тут не стой одна. Когда я шла сюда, мне показалось, за тобой кто-то следил.
- Кто? – дрожащим голосом спросила Екатерина, и принялась оглядываться по сторонам.   
- Не знаю. Он скрылся вон там, - старушка показала на японский берег, но княгиня этого уже не видела.
Она уже схватила свою сумочку с пистолетом и неслась в свою каюту, как ветер. На лестнице, Екатерина наступила на подол платья, и упала,  сильно ударившись коленом о ступеньку. Падение, затормозило полёт, и княгине показалось, что это убийца толкнул её в спину. Но когда она, приподнимаясь со ступеней, испуганно оглянулась - за её спиной никого не было. И всё равно ей показалось, что какая-то тень промелькнула в светлом проёме дверей…
   Екатерина заскочила в свою каюту, закрылась на ключ и придвинула сундук к двери. Её трясло от страха: её хотят убить, а этот негодяй Алёша бросил её - посреди убийственного океана - одну!
   Какое-то время, она нервно бродила по узкой каюте, потом   легла в постель, и стала гадать: кто убил Киприяна?  Гадала она, пока не погас закат. Но перед тем, как заснуть, она успела ещё раз подумать, что её муж – ужасный человек. Он бросил её на растерзание убийце, и ему плевать - если тот, кто следил за ней – убьёт её. Ну и пусть! Когда её убьют, он пожалеет об этом, и будет мучиться муками совести до конца своей никому не нужной исторической жизни!
   
Алексей Платонович вошёл в свою каюту, закрылся на ключ, сел за стол, открыл чернильницу и начал проклинать себя за то, что согласился по желанию Катеньки плыть на клипере. Теперь, он должен вместо написания книги, бродить за ней и следить, чтобы она не упала за борт или её не выкинули в океан. В этот раз, он занял такое удобное положение: он видел жену, она его нет. Но неожиданно вышедшая Калашникова спутала все карты. Какая  всё-таки старушка глазастая – она сразу заметила, что он следит за женой, и сообщила об этом Катюше.
Профессор  позавидовал Калашниковой. Наверно, он в её годы, от всей этой писанины ослепнет. Если конечно ещё доживёт до этих лет. Алексей Платонович взглянул в иллюминатор: небо быстро темнело и звёзды уже смутно проглядывали сквозь тёмно-голубую пелену. Он вздохнул, взял перо и приступил к работе… Теперь, он был спокоен – Катенька так испугалась, что до утра, точно  не выйдет из своей каюты. А утром, опять придётся бродить за ней по пятам. Но это будет утром… 

20 глава.

Солнце победно шествовало по лазурному небу. Екатерина поднялась с кровати, нашла под кроватью стоптанные синие  бархатные туфли, надела их и подошла к иллюминатору. Небеса ясно синели, облака прекрасно белели, море радостно сверкало, невдалеке от «Ермака»  плыла одинокая акула, и её треугольный плавник, словно острый нож разрезал пенистые волны.
    Вид акулы испортил  радостное утреннее  настроение. Она поморщилась, отошла от иллюминатора, взяла черепаховую расчёску и подошла к зеркалу. Сонная дремота тут же слетела с неё. То, что она увидела в зеркале, показалось ей ужасным.  Волосяная сеточка свалилась с причёски, и вся её вавилонская, трудно создаваемая башня, развалилась на отдельные спутанные лохмы.
Лицо было ещё ужасней. После сна, кожа стала мраморно-бледной, под глазами залегли глубокие тени, между бровями и у рта, прорезались глубокие мимические морщины. Екатерина провела рукой по морщинкам, и печально вздохнула.
   После этого, её настроение ещё больше ухудшилось, а мысли приняли пессимистический настрой. Княгиня чувствовала себя старой, страшной и теперь ей было понятно, почему Алёша не хочет простить её. Она так ужасна и стара, что простить её уже не пожелает любой мужчина,  и теперь ей остаётся только умереть.
    Несмотря на ужасное настроение, умирать всё же не хотелось, а наоборот,  зверски захотелось есть.  Выходить же из каюты было опасно. Тот неизвестный, кто вчера следил за ней, возможно поджидает её в коридоре. Хорошо, что она вчера оставила в каюте два пирожка со смородиновым вареньем и бутылку лимонада. Княгиня прошла в ванную, умыла лицо ледяной водой, поела пирожки и вернулась лежать на кровать. Делать всё равно было нечего, а в постели было тепло и уютно.
   Но скоро ей надоело лежать. Она встала, взяла лист бумаги,  разлиновала его на столбики по числу пассажиров, записала вверху имя каждого, и принялась заносить на лист свои подозрения. Скоро выяснилось, что она подозревает всех, кроме своего мужа. У Алексея Платоновича было железное алиби. Во-первых, он ещё был её мужем. Во-вторых, профессор не стал бы убивать Киприяна, потому что убивать его было не за что.
Искать преступника на листке бумаги, ей тоже надоело, и она взяла со стола книжку про любовь. Эту книгу, ей дала почитать Лилия. На вишнёвой обложке крупными золотыми буквами было отпечатано «Трагическая любовь короля Людовика и пастушки Катарины»  Марио Муссолини. Княгиня подозревала, что этот Муссолини на самом деле был какой-нибудь русский писатель-графоман Мусин, но читать всё равно было нечего, а под её настроение как раз подходила эта любовная трагедия. Тем более, в последнее время она действительно чувствовала себя брошенной пастушкой…
    В каюту тихо, еле слышно постучались. Екатерина тот час отложила книгу и напряжённо посмотрела на дверь, припёртую жёлтым сундуком. Тихий стук  насторожил. Все её знакомые стучались громко, и ей подумалось: возможно, это стучится душегуб, чтобы  никто из пассажиров не услышал его стука и не выглянул в коридор. 
Стук повторился, и был ещё тише. Дверная ручка повернулась, опустилась и вернулась в исходное положение. Княгиня испуганно вскочила с кровати, накинула синий бархатный халат, подошла к двери, на ходу завязывая на халате пояс, и  дрожащим голосом спросила:
- Кто там?
- Это я, - тихо прошелестели за дверью.
- Кто я?
- Я!
- Я тебя не знаю и дверь не открою! 
- Да это же я, Таня! Катенька, душенька, открывай быстрее, я здесь боюсь стоять одна, - отозвалась Булавина.
   Екатерина отодвинула сундук от двери, повернула ключ в замочной скважине, впустила Татьяну, и торопливо закрылась на ключ.
- Ты почему так тихо стучалась? Я испугалась.
- Я боялась стучаться громко. Ещё рано, все спят. Вчера Калашникова отругала меня: мол  я стучусь громко и бужу её. Вот противная кикимора. Ложится спать в восемь вечера, потом еще днём храпит, а потом жалуется мне, что у неё бессонница. Наверно, я в её годы, совсем спать не буду… Хотя, надо ещё дожить до её лет. 
Татьяна выглядела измученной и рассеянной. Она была в розовом халате, и без причёски. На её голове ещё остались остатки вчерашней плетёной причёски «корзинка», но выглядела эта «корзинка» непрезентабельно. Пряди светлых волос, словно сломанные прутья свисали с головы в разных направлениях.   Она плюхнулась на стул, облокотилась локтём о стол и сообщила:
- Ну почему я такая несчастная. У меня такое ощущение, что меня скоро убьют.
- Почему ты так думаешь? – округлила карие глаза Екатерина.
- Не знаю… но почему-то так думаю. У меня тревожно на сердце. И ещё акула рядом с нами плывёт.
- Ты знала кого-нибудь из пассажиров раньше?
- Никого не знала. Впервые всех вижу.
- Значит, тебя не за что убивать, - отмахнулась княгиня.
- А, ты думаешь, если бы я кого-то знала, то меня бы убили?
- Конечно. Но если ты никого не знаешь, спи спокойно.
- А, я всю ночь не спала. Вчера вечером, кто-то так страшно кричал. Я думаю, может там кого-то убивали, но я боялась выйти из каюты. Ты не знаешь, кто кричал?
- Не знаю! Жди меня, я сейчас  всех обойду и узнаю, - Екатерина кинулась к двери, и Татьяна вскочив, испуганно закричала:
- Не уходи, я боюсь. Я как вспомню вчерашние жуткие крики, волосы дыбом встают. И кричал тот человек, так страшно, как резаный. Его точно душили, но не могли долго задушить. И кого же задушили? Может Лилию? Наверно, Лилию. Она самая противная. А может, задушили Калашникову?  - Татьяна плюхнулась обратно на стул с самым несчастным выражением лица.
Княгиня остановилась около дверей, задумчиво потёрла висок указательным пальцем, и протянула:
- Теперь мне всё понятно -  никого не убили и не задушили.
- Почему не убили? – как будто удивилась Булавина.
- Потому, что это сивучи кричали, визжали, как резаные. Они играли за бортом. Как раз на той стороне, где твоя каюта.
-  Слава Богу. У меня камень с души спал!
Татьяна облегчённо вздохнула, поднялась, прошла к зеркалу, пристально оглядела своё отражение и сморщившись, простонала:
- Ужас! Кошмар! Я выгляжу, как Баба-Яга! Как кикимора болотная. Теперь, я понимаю, почему майор неглижирует мною. А ведь, только недавно, он подавал мне надежды. А теперь… Я старая, страшная и несчастная уродина, - последние слова, она сказала со слезами на глазах.
Княгиня подошла, встала за её спиной, погладила  по плечу и утешительно пробормотала:
– Не говори глупости. Ты хорошенькая  женщина. Сейчас приоденешься, причешешься и хоть сейчас на царский бал.
- А, ты была на царском балу? – вздохнула Татьяна.
- Была, и не раз.
- Счастливая! А, я была только на офицерских балах, и один раз на губернаторском.  Офицерские балы ужасны. Одни и те же люди, одни и те же разговоры, одни и те же сплетни. Впрочем, губернаторский был ещё хуже. Там, я вообще никого не знала, и стола у столба, как Золушка, - протянула Булавина.
- Не расстраивайся Танюша,  царские балы такие же, как офицерские – одни и те же люди, одни и те же сплетни, только дамы одеты побогаче, - рассмеялась Екатерина и плюхнулась на кровать.
- Катюша, ну почему он бросил меня! Чем я хуже? Может, Ольга его околдовала. Ты же сама видела, у нас уже намечался амур, но появилась эта рыжая змея, и всё – конец лямуру. Она же им играет, и в Севастополе выбросит в море.
- Успокойся, Танюша. Значит, майор не твоя судьба. Значит, твоя судьба ждёт тебя в Севастополе.
- Катенька,  тебе меня не понять. Ты пойми – меня бросили! На глазах у всех, - сказала она с  отчаянием.
Княгиня нахмурилась:
- Я тебя очень и очень понимаю. Меня тоже бросят в Севастополе – в море.
- Кто бросит?
- Муж.
- Почему бросит?
Екатерина посмотрела на Татьяну таким взглядом, словно раздумывала: рассказать ей свою историю или нет. Но ей хотелось выговориться, получить какой-то совет, утешение и она не выдержала:
- Хм-м-м… ладно, слушай - дело было на Сахалине. Мы жили у моей родственницы Виктории Золотко. Алёша ушёл к соседям Серебренниковым искать следы преступления. Серебренниковых было двое – отец Савва и сын Сергей. Пока, Алёша дожидался Савву на кухне Серебренниковых с кухаркой  Зинаидой, его сын Сергей пришёл к Алёше.
  Алёши, конечно же не было, он был у Саввы. Но я этого не знала, и я, как дура впустила его, чтобы он подождал мужа. Сергей  сообщил мне, что он хочет что-то сказать моему мужу по поводу убийства Ангелины.
 Я сидела на диване. Сергей сел за стол у окна. Мы немного поговорили. Потом, он кинулся ко мне, встал на колено и принялся  объясняться мне в любви, предлагать мне сбежать от мужа.
Я сказала ему, чтобы он убирался прочь. Но этот наглец полез целоваться, я попыталась вскочить и увернуться, чтобы выскочить из гостиной, но он  упал на меня и начал меня целовать. Я протянула руку, чтобы взять пистолет под подушкой-думкой, но…ох….даже вспоминать не хочется… Ладно, расскажу… В тот момент, когда этот брандахлыст лежал на мне, вошёл мой муж – избитый, весь в крови. Алёша увидел эту гривуазную, неприличную картину  и теперь, он не может простить мне этого недоразумения.
- Ужас! Кошмар! Мой муж бы меня пристрелил за это недоразумения сразу! Твой муж - просто ангел! Он просто с тобой не разговаривает. Вот что значит профессора! Самые приличные и порядочные мужчины!
Екатерина вскинулась и возмущённо заявила:
- Но я же не виновата! Алёша думает, что я ему изменила, а на самом деле, я бы достала пистолет и выпроводила этого нахала вон. Танечка, пойми -  это было недоразумение!
- За недоразумение тоже убивают. По крайней мере, в нашем гарнизоне за это диванное недоразумение – убили на месте без суда и следствия.
- Ты думаешь, Алёша мне этого никогда не простит? – поникла княгиня.
- Я думаю – никогда. Этого, никакой муж не простит. Это неприятно, но это правда.
Екатерина расстроилась, и на её глаза навернулись слёзы. В это мгновение, она поняла, что все её надежды напрасны. 
Татьяна поняла, что расстроила Милорадову, смутилась, прикусила губу, прижала руки к груди и бросилась исправлять положение:
- А, может,  профессор и простит тебя. Катюша, ты самое главное не переживай.  Ты говорила, что твой муж был избит, и весь в крови.  Значит, скажи ему – что это было видение, на фоне избиения и головокружения. Ничего не было, всё это ему привиделось – и диван, и ты, и сосед. А, кстати, кто избил профессора? Кухарка Зинаида?
- Его избил Савва, за то, что  Зинаида – любовница и кухарка Саввы сидела у моего мужа на коленях.
- Ах, он негодяй! И этот негодник, смеет тебя обвинять в измене. Распутник! Променять княгиню на кухарку! Негодяй!
- Он не виноват. Алёша, говорит, что Зинаида, любовница Саввы сама уселась к нему на колени.
- Знаешь, у меня голова кругом от ваших историй. Ты лежишь с соседом на диване. Твой муж усадил на колени любовницу соседа. Это какая-то невероятная соседская история.
- История невероятная, но меня из-за неё бросил муж.
- Ещё не бросил. У тебя до Севастополя полно времени.
- Ты не знаешь Алексея Платоновича. Если, он решил, то уже никогда не отступит. А, он твёрдо решил со мной разойтись. Конечно, церковь нас не развенчает, но он уедет в своё солнечное Милорадово, а я останусь в дождливом Петребурге.
- И, ты очутишься на улице… Бедная, Катенька…Мне кажется, он тебе будет помогать. Он человек порядочный, раз тебя сразу не убил. Не переживай – ты не умрёшь с голоду. Я тебе помогу, буду высылать деньги на хлеб. У меня после смерти мужа остался хороший пансион.
- Мне не надо помогать. У меня свой дом в Санкт-Петербурге, есть трёхэтажный доходный дом, который приносит хорошие доходы за сдачу квартир  и ещё - маленький свечной заводик на Крестовском острове. Свечной заводик, тоже доходный. Свет нужен всем, и свечки никогда не залёживаются.
- Тогда почему ты переживаешь? Ты еще молода и хороша - найдёшь себе молодого и красивого князя. Можно, красивого кучера. Есть такие красивые бравые кучера, - задумчиво вздохнула Татьяна.
- Но я люблю Алёшу! И мне не надо другого – молодого и красивого кучера!
- Да-а-а… Это тяжёлый случай. Когда любишь, идёшь на всякие безрассудства.
- Скажи, что мне делать? Как вновь завоевать мужа?
- Бороться! Ходи вокруг профессора кругами и пленируй его, как только можешь. Ещё лучше это делать вечерами или поздней ночью. Как только он выйдет любоваться на звёзды, и ты выходи любоваться луной. Можно, пойти к нему вечером занять свечку. Будто бы твоя свеча догорела, прогорела, сломалась.
 Татьяна запахнула, распахнувшийся халат, встала, и помедлив, с озабоченным видом сказала:
- Я пойду к себе, переоденусь. Потом к тебе зайду, и пойдём с горя совершим променад – посмотрим с тобой на одинокие голые скалы и одиноких тупых китов. Всё равно, нас с тобой бросили! Хотя, у тебя еще есть намёк на счастие.
- Я не пойду. Нет настроения, - покачала головой княгиня.
- У тебя ещё больше испортится настроение, когда мадам Кузнецова уведёт твоего мужа, - многозначительно протянула Булавина и сузила глаза, показав головой на стену, за которой жил профессор.
- Почему уведёт? – округлила глаза княгиня.
- Потому что, когда я утром смотрела в свой иллюминатор – эта мадам любезно беседовала с твоим мужем.
- У неё же есть майор! – возмутилась Екатерина.
- А, может, ей  профессора больше нравятся. Кстати, нашему майору, говорят матушка уже нашла невесту. А твой профессор – почти свободен. Поэтому, быстрее переодевайся и вперёд – на абордаж. Иначе, твоя крепость падёт под натиском вражеского нападения.
 Татьяна  кинула мимолётный взгляд на книгу, подошла, прочитала название и в раздумье, с лёгкой улыбкой заметила:
- Конечно, если ты решила спокойно смотреть, как хабаровская купчиха усядется на колени твоего мужа, то можешь благородно лежать дальше и читать книжки. В книжках, всегда красивая любовь - не как в жизни.
Булавина ушла, дверь за ней тихо закрылась, и княгиня бросилась собираться на прогулку. Она не любила отступать перед какой-то  купчихой, и перед кухаркой тоже. Она будет бороться за мужа, даже если сама царица попытается отобрать Алёшу! На её счастье царице не нужен был профессор, у неё был свой царь, сто прекрасных кучеров, тысячи гвардейцев, и  можно было спокойно вести своего мужа к ней на бал. 

   
Луч света коснулся лица профессора тёплой призрачной рукой. Он открыл глаза, слегка улыбнулся, встал с постели и пошёл умываться ледяной водой. После умывания, он подошёл к зеркалу, и со вздохом отметил, что утром он выглядит намного старше, чем днём.
Он опять вернулся в ванную, ещё раз сполоснул лицо холодной водой, сильно потёр его полотенцем, чтобы снять отёчность, подстриг бородку, и опять вернулся к зеркалу.
Алексей Платонович  отметил некоторое улучшение: отёчность спала, лицо немного посвежело. Впрочем, он никогда не переживал о том, что стареет. Это жизнь: люди рождаются, растут, стареют и умирают. Зато потом будет вечное блаженство. А профессор был  уверен, что ему обязательно светит вечное блаженство. Хотя бы за то, что он написал.
Милорадов вышел на пустынную прохладную палубу и глубоко вдохнул свежий морской воздух. Горизонт еще был затянут лёгким рваным туманом, но солнце уже поднималось над морем: алое, ослепительное и горячее. Он прошёлся по палубе, остановился и оглянулся - никого не было. Тогда, он быстро, как мельница, помахал руками; наклонился несколько раз вниз - достал руками до влажного пола; сделал несколько приседаний, и сел под тент отдыхать.
Рассвет как-то быстро заполыхал всеми цветами радуги, море отразило  небесные цвета, тёмные скалистые берега зазолотились, и жизнь на море, радуясь наступающему ясному дню, забурлила.
Стая серых сельдиевых акул выплыла из тёмных глубин океана, и принялось резвиться невдалеке от клипера. Чайки закружили над акулами, крича и ругаясь. Несколько береговых ласточек  пролетели над клипером, одна из них присела на высокую мачту. Алое солнце остановилось прямо напротив профессора, прикоснулось тёплыми лучами, и он почувствовал лёгкую, почти невесомую, душевную радость.
Было тихо и спокойно. Особенно, ему нравилось то, что рядом никого не было. Можно было наслаждаться тишиной и небом, без всякой пустой болтовни.
От тихого созерцания, его отвлекла  мадам Кузнецова. Она медленно подплыла к нему – вся белая и пушистая – с утра она надела белое платье, белую шляпку,  а на плечи накинула пушистую белую пелерину. Ольга села рядом в шезлонг, полулегла, посмотрела на сияющее небо и сказала грудным приятным голосом несколько  слов о прекрасной погоде. Алексей Платонович улыбнулся и тоже сказал несколько слов о погоде. Завязалась лёгкая беседа, и надо сказать, теперь ему была приятна и беседа, и дама сидящая рядом, и пустая болтовня.
Некоторое время, они любезно беседовали о погоде: о том, что она чудесна; о том, что шторма благополучно обходят их «Ермак», и ещё о всяких других погодных глупостях. Затем, мадам Кузнецова заговорила об убийстве Киприяна – она была уверена, что многоопытный полицейский писарь Юрий скоро найдёт душегуба, и они поплывут дальше в тихой и спокойной обстановке.  Алексей Платонович  согласно кивнул головой, посоветовал мадам Ольге не ходить по клиперу одной,  и отправился в свою каюту продолжать работу.
   Работа шла легко, и как обычно, при написании книги, он унёсся из этой ужасной современности  в древнейшие времена, которые были ещё ужасней, чем нынешние, но сейчас издали казались какими-то книжными и ненастоящими.
     В каюте опять стало жарко, и он открыл иллюминатор настежь. Послышались крики чаек и крик вахтённого. Тёплый морской ветерок скинул чистый листок со стола. Он поднял его, прижал чернильницей и опять сел к столу. Алексей Платонович чувствовал какой-то необыкновенный творческий подъём. Перо проворно бегало по белому листу, а мысли летели, как быстрокрылые птицы. И самое главное, птиц было множество -  преогромные исторические стаи.
 Про завтрак он забыл, и чернявый загорелый юнга принес ему завтрак в каюту.  Только после этого, профессор почувствовал, как он проголодался. Алексей Платонович  съел рисовую кашу на воде с мёдом, две ванильные булочки с изюмом, поставил тарелки на медный поднос и принялся за чай с липовым мёдом. Чай был горячий  смородиново-мятный, как раз такой, какой он любил.
 Профессор положил в рот ложку мёда, прикрыл глаза и сразу вспомнил  родимое поместье.  Сейчас, он  мысленно шёл по цветущей липовой аллее к дому, и кроны деревьев смыкались над ним, образуя полукруглую крышу.  В липовой жаркой тени жужжали пчёлы, порхали   бабочки, а где-то недалеко, за липами мычали коровы. Почему-то, профессор с детства любил мычание коров. Наверно, оно  напоминало о кружке парного молока, которое рано утром приносила ему матушка.
Алексей Платонович съел ещё одну ложку липового мёда, вторую, третью, четвёртую… Он наслаждался мёдом, чувствовал себя сибаритом, и скоро к нему пришла ясная мысль, что наконец-то, никто ему не скажет о том, что мёд – вреден для мозга, а для его мозга - особенно.
   Обычно – об этом ему говорила  жена. Екатерина почему-то не могла спокойно смотреть, как он ест мёд. Она была уверена, что есть много мёда вредно, и  каждую его ложку мёда,  сопровождала  лекцией дёгтя о смертельном вредоносном воздействии пчелиного ядовитого сахара на человеческий организм.
Теперь, он мог спокойно есть мёд, и никто ему не прочитает лекцию о вреде ядовитого мёда, но почему-то радости это не принесло. Он отложил ложку на поднос,  вздохнул, обмакнул перо в чернильницу и краем глаза заметил, как от иллюминатора кто-то отпрянул.  Оказывается, пока он  сибаритствовал с закрытыми глазами, кто-то наблюдал за ним.
От этого открытия он призадумался. Но вскоре,  решил, что это была Катюша. Наверно, она и в разводе решила мешать ему есть мёд. От этой мысли, профессор добродушно улыбнулся, и нечаянно  сбросил на белый лист большую синюю кляксу. Клякса напомнила ему о смерти Киприяна. Она так портила чистый незапятнанный лист своей  расплывчивостью.
Алексей Платонович  машинально провёл рукой по светлой бороде. Борода стала ещё синее, но он этого не заметил и продолжил писать.  Он собирался писать весь день. Но  его надежды на долгую плодотворную работу  не сбылись. Где-то на палубе раздался дикий, исполненный ужаса женский крик, перо выпало из рук на листок, поставив несколько клякс, но он  этого уже не видел.

На палубе, за тентом уже собралась встревоженная толпа пассажиров. Не было здесь только Байды. Пассажиры обступили бледную, заплаканную Ольгу, которая от слёз говорила сбивчиво, и мало вразумительно. Майор стоял около Ольги с удочкой и ведром, полном рыбы, и подозрительно оглядывал окружающих. Иван тоже стоял с удочкой, но как будто не знал, куда её деть. Он постоянно оглядывался, словно бы искал место, куда  спрятать эту удочку.
   Алексей Платонович пошёл к толпе. Екатерина кинулась к нему с закрытым зонтом, подбежала,  и взволнованно сообщила:
- Ольгу пытались выкинуть за борт.
- За что? – машинально  поинтересовался он.
- Откуда я знаю, спроси её сам. Алексей Платонович, Вы  должны  срочно что-то делать!
- Что делать? Ходить за мадам Кузнецовой по пятам? – пожал плечами он.
Екатерина разозлилась, и лишь для того, чтобы что-то сделать - открыла кружевной зонт-омбрельку:
- Нет! Будет намного лучше, если за ней будет ходить майор. Вы – третий лишний
- Я тоже так думаю, - со вздохом согласился профессор.
Татьяна  выглянула из-за спины княгини и заторопилась:
- Ужас! Мадам Кузнецову пытались выкинуть за борт. Мы гуляли недалеко от неё с Катюшей, а тут такой ужас. Ведь нас тоже могли выкинуть за борт, если бы мы гуляли по одной! Алексей Платонович, вы должны срочно защитить нас. Особенно, свою жену - не отходите от неё ни на шаг.
- Хм-м-м…
Екатерина еле слышно съязвила:
- А, может, мой муж мечтает, чтобы меня скинули в море.
Профессор поморщился:
- Не говорите, судырыня, глупости.
- Значит, ты будешь переживать, если я умру? – приподняла брови она.
Алексей Платонович не ответил и повернулся к Мирону:
- Сударь, что случилось?
- Сам не знаю. Но я так понял,  мадам Кузнецову хотели скинуть в море.
- Кто?
- Никто не знает, и она его не видела. Справа от неё гуляли две дамы – ваша жена и Татьяна. Слева рыбачили Александр и Иван. И все они, утверждают, что к тенту никто не проходил. Они бы обязательно увидели его. Единственное, откуда мог спрыгнуть  преступник – это мачта. Но это должна быть обезьяна. Посмотрите сами.
Алексей Платонович поднял голову. Действительно с мачты можно было спрыгнуть, но это мог сделать только искусный акробат, или моряк – им часто приходится быть акробатами при спуске парусов.
Подошёл взволнованный Юрий, и тоже включился в разговор:
- Я уже осмотрел то место, и опросил всех. Ничего не понимаю – никто не мог подойти к мадам Кузнецовой. С обоих сторон от неё стояли люди.   
Алексей Платонович тихо сказал:
- Сударь, пойдемте, ещё раз осмотрим. Две головы лучше.
Юрий согласно кивнул головой, и они пошли осматривать палубу. Мирон двинулся за ними. Они внимательно осмотрели то место, где стояла Ольга, тент, все подходы к нему, выяснили: где стояли рыбаки, где гуляли дамы, и вернулись к мадам Кузнецовой, чтобы поговорить. 
Ольга уже сидела в шезлонге, теребя белый мокрый платочек. Майор сидел рядом, нервно покуривая папиросу и продолжая держать удочку. Иван почему-то держал над  ней белый зонтик. Хотя прекрасная дама, и так была в тени шезлонга.
Юрий отмахнулся от Ивана с зонтиком и грубовато спросил:
- Мадам Кузнецова, вы видели, кто пытался вас выкинуть в море?
Ольга с заплаканными глазами зачастила:
- Я же вам говорила: нет, не видела. Я чуть наклонилась, чтобы увидеть красивую полосатую рыбку, мелькнувшую в волнах и меня кто-то толкнул. Хорошо, что я крепко взялась за перила и не очень сильно склонилась. Иначе, бы я улетела в море. Когда я обернулась – никого не было.
- Может вам показалось, что вас толкнули, - хмыкнул Байда.
- Нет, не показалось. Меня толкнули, - заплакала Кузнецова, и Лоскутов посмотрел на Байду, как Кутузов на Наполеона.
Байда быстро ретировался подальше от тента, подождал пока  к нему подойдут профессор и купец, и недовольно спросил:
- И что вы господа думаете?
Алексей Платонович рассуждал вполголоса:
- Если все утверждают, что видели подход к тенту, то на Ольгу могли напасть, только спрыгнув с мачты. Но этот прыжок очень опасен, не каждому под силу.
- Я тоже так думаю, - согласился Байда.
Мирон вкрадчиво предположил:
- А, может к Кузнецовой подошли с палубы? Рыбаки смотрели на поплавок, и могли не заметить человека прошедшего мимо них. И дамы могли, заболтавшись, не заметить человека.
Юрий покачал головой.
- Майор утверждает, что он в тот момент долго снимал рыбу с крючка, и хорошо видел подход к тенту. Дамы тоже заявляют: они стояли лицом к тенту – любовались особенно красивой скалой. Но мадам Ольгу не видели. Видимо, тент прикрывал её.
- Есть ещё один вариант, кто-то из рыбаков бросил свою удочку, и толкнул мадам Кузнецову в море. А другой рыбак, не видел этого, так как смотрел на крючок. Или рыбак рыбака покрывает, - еле слышно продолжил купец.
- Кто кого покрывает? – заинтересовался Юрий.
- Не знаю. Это предположение.
- Это предположение не пройдёт. Слишком невероятно. Я больше склоняюсь к прыжку с мачты, а вы профессор?
- Я думаю, все варианты могут иметь место. А, кто из рыбаков ближе всех стоял к Ольге?
Юрий почесал покрасневшую, под очками, переносицу:
- Ближе всех стоял Иван. Если бы ближе стоял майор, я бы начал подозревать его.
Мирон хохотнул:
- Вы думаете, Ольга уже надоела ему. Слишком рано.
- Я ничего не думаю. Но, в нашей конторе было полно дел, когда кавалеры избавлялись от надоевшей дамы. Хм-м-м… Хотя здесь на это не похоже. Вот если бы Ольгу попытались скинуть в конце путешествия, я бы сразу подумал на майора, - Байда достал табакерку, понюхал табак и продолжил, - сейчас, опять обойду всех, и опять опрошу. Может, кто-то что-нибудь вспомнит.
Алексею Платоновичу пришла мысль:
- А, почему Кузнецова гуляла одна, без служанки? Где была Дарья?
Юрий пожал плечами, и Мирон пояснил за него:
- Дарья заболела. Кроме того, я думаю, гулять с кавалером лучше без служанки.
- Но майор рыбачил, - уточнил Алексей Платонович.
- Ну и что, порыбачил и пошёл к даме. Обычное дело, - добавил почти шёпотом купец так, как к ним подходили майор и актриса.
Первая подошла Лилия. Она почему-то насмешливо улыбалась. Александр подошёл с удочкой, обернулся, махнул рукой Ивану, и чуть не сбил  удочкой белую шляпку  с головы дамы. Она успела схватить её, и  возмутилась:
- Сударь, вам не надоело ходить с удочкой? Поставьте её куда-нибудь. Всё равно её никто не украдёт. Кому она нужна?
- У меня уже пытались её украсть, - хмыкнул майор.
- Пытались украсть? – театрально дивилась актриса.
- Да, пытались. Я её оставил под тентом, а потом нашёл в кают-компании за диваном.
- Вам не надоело рыбачить? Мне уже надоело питаться одной рыбой. Вся ваша рыба оказывается на нашем столе. Теперь вы, Ивана подключили. Скоро Ерофей, начнёт нас кормить ванильными булочками с рыбой, - недовольно и зло сказала Лилия.
- Рыбалка - это для успокоения. Я никого не заставляю есть рыбу. Закажите Ерофею не рыбное блюдо, - сухо ответил майор.
- Ерофей улыбается, и делает своё. А, вы бы лучше  для успокоения охотились, и у нас на столе появилась говядина.
Подошедший Иван вступился за кока:
- Ерофей не виноват: три барана, которых везли для нашего стола сдохли от неизвестной болезни.
- Они сдохли, от качки или сулоя, - уверенно заявил Юрий.
Мирон отрицательно покачал головой:
- В тот раз, когда я плавал было на «Ермаке» было полно мяса. Кстати, корова Ночка ещё не сдохла, и даёт молоко.
- Ну, это же корова! Они спокойные и терпеливые, - заявил Иван.
- Корова тоже животное, как и баран, - заспорил Юрий.
Майор рубанул рукой, как шашкой и жёстко сказал:
- Хватит говорить коровах! Что вы думаете? Кто напал на Ольгу? Я сейчас, пойду с ним разберусь.  Теперь, этот фендрик полетит у меня в море.
Байда пожал плечами:
- Пока, это морская загадка.
Александр хотел ещё что-то сказать следователю – что-то хлёсткое и неприличное, но передумал, потрогал щёку со шрамом и вернулся к Ольге.
Профессор любезно попросил Юрия:
- Сударь, когда обойдёте всех пассажиров, и всё выясните, будьте любезны - загляните ко мне, заранее благодарен.
- Конечно, я вас посещу. Вас, я тоже буду опрашивать. Я видел, как вы утром беседовали с мадам Ольгой.
- Мы беседовали о погоде. Впрочем, как вам будет угодно, - усмехнулся профессор. Ему было неприятно, что и он оказался под подозрением. Впрочем, Юрий был прав. Опросить надо всех.
Алексей Платонович ещё раз обошёл с Мироном палубу. Они опять  обсудили  свои мысли, обменялись подозрениями и расстались. На палубе стало слишком жарко.
***
Немного раньше…Первые алые лучи солнца только коснулись «Ермака» и мачты окрасились в нежно-розовый свет. Всё, что не было в тени, сияло и блистало: клипер, и паруса, и море и небо.
    Капитан Христофор Фёдорович обходил свою вотчину, наслаждался радужными красками заката,  свежестью раннего утра и полной грудью вдыхал напоенный морской свежестью воздух. И тем не менее, сегодня с утра у него было плохое настроение. На баке, ему на глаза попался  заспанный вахтённый, и он пропесочил его за сонный вид.
   На правой палубе, Христофор Фёдорович остановился, широко расставил длинные ноги,  внимательно оглядел паруса, заметил непорядок и нахмурился: угол брамселя «играл», а фор-стеньга-стаксель «моталась зря». Он двинулся к боцману Круглову Юрию Юрьевичу, но боцман уже шёл к нему навстречу –   в матроской фуражке без картуза, и шаловливый морской ветерок развевал  чёрные ленточки с золотой надписью «Ермак».
Круглов, как всегда  улыбался и выглядел  довольным, как кошка Мурка,  объевшаяся сметаной.  У боцмана, в отличие от капитана, всегда было хорошее настроение. Выбить его из блаженного настроения было практически невозможно.  Круглов переставал  улыбаться, только в шторм. Тогда, он становился серьёзным и задумчивым, а при успокоении моря – вновь лучился смехом.
     Капитан  выдал боцману строгий выговор за вахтённого,  и отдал приказ: выправить  лиселя с правой,  вытянуть до места грот-марса-шкот, и наказать спящего вахтённого. Вокруг побережья полно острых рифов, и спать на вахте преступление. Круглов откровенно расстроился за нерадивого вахтённого, и кинулся выполнять приказание. В принципе, он и сам, уже хотел вытянуть грот-марса-шкот, а вот  лиселя с правой не заметил, и ещё раз отметил для себя, что Христофор – отличный капитан… 
   Когда всё было исправлено матросами,  Христофор Фёдорович с чувством удовлетворения  осмотрел паруса, взял в каюте старинный, но отличный бинокль, и бодро заходил по мостику, разглядывая океан.
    Клипер шёл к японскому порту Нагасаки. Там он должен был заправиться углём, закупить продукты и питьевую воду. 
Японское  побережье было опасно не только многочисленными подводными рифами, но и нападениями китайских пиратов. Впрочем, эти берега были не так опасны, как китайские – суда здесь ходили довольно редко, и тем не менее, отдыхать не стоило. В том году, где-то в этих водах пираты захватили и утопили клипер «Камчатка». Несколько   матросов чудом выжили, и то только потому, что уплыли на шлюпке бить сивучей.
Слева по борту, шёл «торговый корвет», или как его звали «купец». Корпус корвета был короткий, пузатый, и это заставило капитана   предположить в  «купце» голландца. Русский клипер «подхвативший ветер» двигался быстрее, и когда «Ермак» догнал голландца, на корвете взвился голландский флаг. Через несколько минут флаг опустился. На «Ермаке» подняли свой  «андреевский» стяг, ответив на обычное морское приветствие, принятое при встрече судов.
Голландский «купец» ушёл в сторону, сильно отстал, и впереди опять раскинулось безбрежное пустынное пространство, сверкающее под ярким солнцем мириадами звёзд.
     Капитан отложил бинокль, потёр покрасневшие воспалившиеся глаза, отвернулся от солнца и упёрся взглядом в скалистый берег. Взглянув на отвесную скалу, он вспомнил про убийство  Колесникова, и это вновь испортило ему настроение. Это уже третье убийство за те одиннадцать лет, что он служит капитаном, а это нехорошо. Могут поползти всякие слухи, и испортить ему всю карьеру. А ведь его отец Фёдор, дослужившийся лишь до боцмана, назвал его Христофором в честь Колумба. Боцман, Фёдор Денисович  мечтал,  что его сын откроет новые земли, но капитан Христофор Калачихин, родился слишком поздно, и все неизвестные земли уже давно открыли… 
     Вдали показался  корвет без опознавательных знаков. Корвет был далеко, выглядел, как букашка, и капитан торопливо схватил бинокль. Это был тоже «купец», скорее всего английский. Корвет быстро приближался, задержался  в приветствии, и капитан с замершим сердцем, перекрестился. Не поднятый флаг мог означать, что это пиратский корабль. Капитан хотел было крикнуть боцману, чтобы готовили пушки к бою, но оглянувшись, увидел, что боцман с матросами  торопливо заряжают пушки, и капитан отметил для себя, что Круглов – отличный боцман. Ему повезло с боцманом.
   На купце поднялся английский флаг, и капитан облегчённо выдохнул.  Видимо у купца, по каким-то причинам затормозился стяг.
    Христофор Фёдорович опустил бинокль, и вновь задумался о Колесникове… Кто будет следующим? А то, что следующий будет, капитан был уверен. Ведь те три убийства, были тоже совершены в одном плавании…
 «Ермак» пошёл рядом с потоком сельди и над корветом закружились морские птицы: чайки, альбатросы, морские утки. Одна из чаек, самая наглая и крупная, медленно взмахивая крыльями, опустилась на железные  перила, вцепилась острыми когтями в поручни и посмотрела на капитана чёрным немигающим пронизывающим до костей, взором.
В её глазах затаилась  ненасытная хищная злоба, и Христофора Фёдоровича передёрнуло. Эта чайка показалась ему, плохим предзнаменованием…
   На палубу вышли две прекрасные пассажирки, и чайка шумно взмахнув крылами, кинулась в гущу собратьев.  Калачихин схватил подзорную трубу и навёл окуляр на пассажирок. Дамы были прехорошенькие: Булавина в розовом, Милорадова в голубом, и капитан невольно подумал, что давно уже на его клипере не было такого сборища прелестниц. Обычно, на «Ермаке» путешествовали или толстые пожилые дамы с обвисшими щёками и заплывшими глазами, или измождённые, больные старухи – и все они были с преотвратительным характером: вздорные, скандальные, всем недовольные и неуживчивые.  Поэтому обычно, к концу путешествия, все они не разговаривали друг с другом.
   Какая-то часть этих вздорных старух были вдовы офицеров; вторая часть – бывшие каторжницы из высшего сословия. Так что в этот раз, ему повезло. Дамы были симпатичные и приличные, хотя некоторых из них, его намётанный глаз уже определил в бывшие каторжанки. Возможно, и княгиня Милорадова тоже  была каторжанкой, но она очень умело скрывала это. Женщина выглядела, слишком уж прилично. А может, это была игра? Почему-то, ему больше всех нравилась именно Милорадова, и он не хотел, чтобы следующей жертвой была эта женщина с красивыми глазами.
Капитан отложил подзорную трубу и пошёл вниз, чтобы еще раз обойти клипер.  В глубине души, ему хотелось пройти мимо дам, расположившихся под тентом, и даже пофлиртовать с ними, но делать этого было нельзя, и он прошёл мимо них, намеренно отвернувшись – словно бы не заметил их.

Капитан прошёл мимо, высокомерно подняв голову, и дамы невольно  проводили его глазами. Екатерина в сотый раз погладила, лежавшую у неё на коленях Мурку по тёплой шелковистой шерсти. Татьяна поправила шляпку, и подавленно прошептала:
- Неужели, я дожила до самого страшного своего дня. На меня мужчины уже не смотрят. Как будто, я пустое место, как будто меня нет! А раньше, в александровском гарнизоне я считалась самой красивой дамой.
- Это же прекрасно! Если тебя считают самой красивой дамой,  – обрадовалась за Татьяну княгиня.
 - Если сказать честно, красивее меня считалась жена начальника гарнизона Елена, - вздохнула Булавина.
- А Елена красивее тебя, или она красавица потому, что муж начальник?
- Она страшнее меня, но у неё шикознее платья, и драгоценностей больше. Когда на даме дорогое бриллиантовое колье, она сразу становится прекрасней красавицы-пастушки. Ты согласна со мной?
- Э-э-э… в некотором роде согласна.  А, с другой стороны, если на обезьянку надеть бриллианты, то она никак не потянет Елену Прекрасную.
– Елена не обезьянка - она милая. Но если я милая, и она милая - то на любых весах, дама с бриллиантами в ушах весит больше.
Татьяна расстроилась, замолчала, но через некоторое время опять вернулась к прежнему разговору:
- Ты заметила, Христофор Колумбович  демонстративно отвернулся от меня.
- Христофор Фёдорович, - ласково поправила Екатерина.
- Мне так и  хочется назвать его Колумбович. Но это неважно. Самое главное, он отвернулся от меня. О, Боже, я  старуха - мне уже 27 лет!
Екатерина печально вздохнула, погладила урчащую кошку, и не очень уверенно утешила:
- Всего двадцать семь! Счастливая! Радость моя, если ты считаешь себя старухой, то я в свои, 36 лет – уже древняя мумия. Я опять вспомнила про свои лета и  расстроилась. 
- Катюша, радость моя, не переживай. Ты не смотришься на 36, я бы тебе дала тридцать три: у тебя осиная талия, жемчужные зубы, прекрасные лошадиные глаза, и шикарная гнедая грива.
Екатерина задорно рассмеялась, и сквозь смех, побормотала:
- В общем, я вылитая лошадь, почти, как Дарья. 
- Ой, извини, наверно я не так выразилась.
- Знаешь, кто  рядом с нами самая счастливая женщина?
Татьяна обвела глазами пустынную палубу и спросила:
- Кто? Никого не вижу.
- Мурка! Она никогда не переживает, сколько ей лет. Счастливая - у неё, никогда не будет морщин, и она умрёт без единой морщинки на лице.
- Боже, как я завидую Мурке! – шутливо воскликнула Татьяна.
Дамы громко и задорно рассмеялись. На баке пробили две склянки. Этот звук, почему-то встревожил  Екатерину:
- Знаешь, у меня убийство Киприна и нападение на Ольгу, никак не выходит из головы. Я думаю, это был один и тот же человек.
- Я тоже, так думаю.
- Как ты думаешь, кто его убил?
- Не знаю. Я перебрала всех, и ни на ком не могла остановиться. Просто не верится, что кто-то из нас может быть убийцей… и всё же кто-то  его убил. Может это был Тихон? – предположила Татьяна.
- Почему, Тихон?
- Потому что он спал рядом с Киприяном, и ещё потому что он слишком  тихий. Хотя… Может, убил Мирон.
- А, почему Мирон?
- Не знаю, но он слишком шумный.
- Ну, это не основание для подозрения в убийстве. Один слишком тихий, другой слишком шумный. А мне нравится Мирошниченко – с ним весело, - сообщила княгиня.
 - Нравится? – как будто всполошилась Татьяна.
- Нравится, не как мужчина, а как сосед по путешествию. Он весёлый, и не даст нам  скучать. А, то у меня после всех этих убийств, и нападений  никакого настроения.
- Это от одиночества. Мне тоже скучно. Уже всё надоело и море, и скалы  и каюта. А впереди ещё плыть да плыть. Жаль, что Киприяна убили. Мы бы могли с ним составить неплохую пару. Он мог бы быть неплохим чичисбеем. (*напарник дамы по прогулкам).
- Но он же не обращал на тебя внимания.
-  Ну и что? Может, после того, как он выспался и наскучался в каюте, обратил бы на меня внимание.
- Возьми в чичисбеи Ивана. По-моему, он хороший мальчик.
– Вот именно – мальчик. Иван слишком молод. Я для него старуха, а он для меня – дитя. Единственный, кто мне здесь понравился – это майор, но он убежал к другой. 

Перед ними неожиданно появилась Анна Архиповна с красным клубком шерсти и стальными спицами. Дамы одновременно вздрогнули, и их взор  застыл на  спицах, послуживших  орудием убийства.
Старушка добродушно улыбнулась, медленно села в свободный шезлонг, положила красный клубок на подол вишнёвого платья и раздражающе громко сказала:
- Не бойтесь, деточки. Теперь, я спицы не буду нигде забывать, буду всегда носить их с собой. Я, этого гада душегуба, сама бы убила. Взял мои спицы, и одна спица теперь пропала! Чёрт рогатый!
 Анна Архиповна начала вязать что-то новое, и Татьяна крикнула старушке в ухо:
- А, теперь  что вы будете вязать? – тихо спросила Булавина.
Старушка громко переспросила:
- Что? Говори громче.
Татьяна опять крикнула, и Калашникова тихо ответила:
- Буду чулки вязать.
- Красные чулки?
- Красные! Я люблю красный цвет. Он красивый.
Калашникова стала громко  считать петли. Когда она закончила считать, Екатерина крикнула:
- А вы, Анна Архиповна как думаете - кто убил Киприяна?
- Не знаю. Но наверно тот, кому он сделала гадость. За просто так не убивают.
Татьяна задорно проорала:
- А, я уверена, Вы кого-то подозреваете. Говорите нам – кто он, а то не отстанем.  Кого подозреваете? Кого?
- Капитана! – махнула спицей Калашникова.
- А, почему капитана? – удивилась Татьяна.
- А, чтобы ты отстала. Я сказала, что никого не подозреваю, значит никого. Тут любой может быть убийцей. Половина этих пассажиров бывшие каторжане.
Екатерина заинтересовалась и придвинулась к старушке:
- А, кто именно каторжанин?
- Не знаю. Но я это подозреваю.
- А, я думаю, что вы знаете, раз говорите. Кто тут каторжанин? – пристала Милорадова.
- Вы.
- Что?!  Да, я княгиня Милорадова!
- Ну и что такого, а я княгиня Калашникова. Так каждый может сказать.
– У меня нет слов! Ну почему вы думаете, что я бывшая каторжанка? Объясните мне. Какие у вас приметы, – спросила она, надеясь по приметам старушки, узнать настоящих каторжан.
- А, приметы такие, все каторжане изображают из себя не каторжан, - насмешливо пояснила Анна Архиповна и хитро посмотрела на Милорадову.
Екатерина понизила голос, почти до шёпота и повернулась к Татьяне:
- Она - ужасная старуха.
- Я с тобой не согласна. Она смешная.
- Пойдём, погуляем. Мне что-то расхотелось тут сидеть.
 - Давай, ещё немного посидим, лень подниматься, - потянулась от удовольствия Татьяна.
У Анны Архиповны упал с подола красный клубок, и Мурка  наблюдавшая за его передвижениями, кинулась за ним. Екатерина вскочила, чтобы,  отобрать клубок у кошки, но старушка оказалась проворнее её, и первая отобрала клубок у кошки.

Екатерина и Татьяна пошли прогуляться.  И в небе, и на море было празднично. Лёгкий морской ветерок обвевал клипер.  Екатерина от души радовалась прогулке. Она была дамой деятельной, не любила неподвижного образа жизни, и сейчас у неё было желание хоть куда-то потратить свою неуёмную энергию.  А потратить её здесь было совершенно некуда. Оставалось только ходить.
    Дамы гуляли по палубе, и вновь вернулись в разговоре к убийству Киприяна… Шаловливый ветер пытался поднять их верхние юбки, и сорвать шляпки.  Но под верхней юбкой было ещё четыре юбки, а шляпки были привязаны под подбородком на крепкие банты.
Неожиданно, мимо них пробежала выскочившая из клетки пёстрая чёрно-белая курица, за курицей бежала кошка, за кошкой несся молоденький белобрысый матрос, который случайно и выпустил эту пеструшку на волю. Через несколько мгновений: курица, кошка и матрос скрылись.
   Дамы остановились невдалеке от перил и стали обозревать скалы. Татьяна достала из декольте маленькую круглую жестяную коробочку, украшенную нарисованными вишенками, открыла её и предложила  вишнёвую бомбошку княгине.
   Екатерина взяла круглый леденец. Бомбошка была слишком сладкая, растаявшая и липкая.  Вишнёвый аромат напомнил ей родимое поместье, и она печально вздохнула. Татьяна тоже вздохнула, и княгиня подумала – а, что же вспоминает Булавина? Но не спросила. Есть вещи, которые не стоит спрашивать. Люди сами расскажут, когда захотят.
На горизонте  появился маленький, словно игрушечный корабль, и дамы стали гадать, через какое время корабль подойдёт  к ним. Но корабль стал быстро уменьшаться, и очень скоро исчез. И исчез он так, быстро словно испарился  в небе. Затем раздался крик мадам Кузнецовой, и они кинулись в ту сторону….

 Ольга ушла с майором, к Татьяне и Екатерине  подошёл Иван, и они стали обсуждать  нападение на мадам Кузнецову. Юноша изо всех сил, старался показать женщинам, что он многое знает, но не желает говорить, и дамы обиделись. Иван заметил это,  расстроился, и наморщил лоб, пытаясь придумать, как снова увлечь дам. Но ничего не придумывалось.
На его счастье, подошёл Мирон и оживил обстановку. Но вскоре и купец, стал выпытывать у дам, что они думают об нападение на Ольгу. Дамы, тоже сделали вид, что они многое знают, но не желают говорить. Мирон долго пытался вызнать их тайну, но ничего не добился и увёл Ивана в сторону. Теперь, он начал выпытывать у него, что Горский думает о нападении… 

Лилия оглядела себя в зеркале, провела узкими ладонями по высокой груди, тонкой талии, поправила чёрные жёсткие волосы и отметила, что ненавистная ей старость, не только подобралась к ней, но и уже схватила её в цепкие объятия. Сеточка мелких морщин избороздила, когда-то нежную смуглую кожу.
  Актриса печально вздохнула. А, ведь когда-то она была настоящей красавицей, мужчины бросали к её ногам, всё что имели,  и где всё это? Она старая, больная и нищая. Небольшой домик в центре Липецка – это всё что у неё есть. Хорошо ещё, что часть дома она сдаёт квартирантам, иначе ей бы пришлось просить подаяние.
   Лилия вспомнила о доме, и  встревожилась. Невероятно сколько времени, она там не была там. Что сейчас  с домом? Всё ли с там в порядке, или может по приезде в Липецк, она узнает, что от дома остались одни обгорелые угли. В Липецке ведь  так часто горят дома.
   Она опять взглянула на себя, провела рукой по самой глубокой морщине на лбу и в её чёрных глазах вспыхнула ярость. Правильно, ей говорила матушка: «Не родись красивой, а родись счастливой». И, что толку от её прекрасной красоты? Никто не пожелал взять замуж актрису, о когда-то она думала, что это единственный способ из дочки служанки стать дамой.
   А ведь у неё было богатство, но  всё протекло сквозь пальцы, как песок. Чарующая красота, исчезла ещё  быстрее. Теперь, она выглядела хорошо, только при свете свечи. Поэтому, Лилия старалась не появляться  при людях на свете дня.
    В который раз, она подумала, что  страшным и невзрачным женщинам стареть легче.  У неё же, сердце кровью обливается, когда она вспоминает, как  мужчины провожали её взглядами, и как смотрят теперь - скользят взглядом, и останавливают свой взор на этих невзрачных  дурочках. Одной, из этих дурочек была княгиня Милорадова, и почему-то Лилию - больше всего раздражала именно она.
     Настроение у актрисы было ужасное. В каюте стало невыносимо жарко. Она приоткрыла иллюминатор, посмотрела на солнечное небо и вернулась в смятую постель. Решила ещё поспать, но одиночество и тоска доводили её до исступления, а мысли лезли одна ужаснее другой. Находиться одной в каюте стало невыносимо. В открытый иллюминатор донёся глупый фальшивый  смех двух дам:  Милорадовой и Булавиной.  Они вскрикивали: «Счастливая Мурка» и заливались от хохота.
   Актриса вскочила с постели, торопливо надела чёрное атласное платье, натянула на голову белую атласную шляпку с чёрными лилиями, прикрывающую почти всё лицо, и понеслась на палубу, чтобы присоединиться  к ним. Лучше слушать их глупую болтовню, чем сидеть одной.
 Милорадова и Булавина сидели под тентом  без шляпок и смеялись. Лилия увидела этих глупых гусынь, и невольно остановилась. Ей почему-то расхотелось подходить к ним, и даже  мелькнула мысль - уйти подальше, но неожиданно, она представила сколько неприятности она сейчас им доставит, и в её душе вспыхнуло лёгкое, немного радостное возбуждение.
   Актриса лёгким летящим шагом направилась к двум кумушкам.
Женщины увидели её, и словно по мановению волшебной палочки перестали смеяться. Их лица  потускнели, и они демонстративно повернулись к морю.
    Лилии не были рады, и это  доставило ей удовольствие. Она с детства любила доставлять людям неприятности, поэтому - то директор Липецкого театра Вольдемар Волков  и дал ей этот сценический псевдоним - Чёрная. А имя себе, она придумал сама. Вообще-то, её звали по-другому, но она никогда не любила то непритязательное крестьянское имя.
Хотя,  внутренний голос ей подсказывал - если бы матушка дала ей любое другое имя, даже самое распрекрасное, она бы всё равно  была  недовольна. Впрочем, она всегда была всем недовольна:  мужчинами, драгоценностями, экипажами, слугами.   
    Лилия плюхнулась в шезлонг, который до этого занимала Анна Архиповна и насмешливо- высокомерно посмотрела на приунывших дам. Их напряжённые лица, и остекленевшие глаза насмешили её.  Они были не рады ей, они боялись её, и злость захлестнула Лилию, как штормовая волна береговую линию
Актриса изобразила на лице самое кроткое невинное выражение (как  актриса - она была хороша, и это знала),  и задумчиво, словно самой  себе, задумчиво-тревожно протянула:
- Я слышала, убийца готовит новое преступление.
- И кто это будет? - испуганно вскочила Татьяна.
- Не знаю, но будет.
- А кто это говорил? – живо заинтересовалась Екатерина.
- Кто говорил, не знаю, - театрально помедлив, ответила Лилия .
- Если не знаете, то и не говорите, - яростно возмутилась Татьяна, и в возмущении наступила на свою розовую шляпку, слетевшую от ветра с шезлонга на палубу.
- Вы хотите нас напугать или разозлить? – внешне бесстрастно  спросила княгиня и насмешливо улыбнулась.
- Я  слышала, как под утро, кто-то кому-то говорил в коридоре, что  её надо убить. Но кто это говорил - не знаю. Возможно даже, мне это приснилось. Но вдруг, это говорили о ком-то из вас. Поэтому я решила вас предупредить.
Екатерина усмехнулась и насмешливо протянула:
- А, мне сегодня утром послышалось: кто-то кому-то сказал, что надо выкинуть лилию в море.
Лилия фыркнула и потянулась, как кошка:
- И кто это говорил?
- Не знаю, возможно мне это приснилось, или показалось, или привиделось. Возможно,  это говорили о цветке. Например, с вашей шляпы одну лилию можно смело выбросить в море. Она оторвалась.
Актриса сняла шляпку - одна лилия действительно висела на одной нитке, и немного вышла из общей композиции. Это расстроило Лилию – она забыла взять с собой чёрные нитки, и от этого продолжила злить Милорадову:
- Ваш муж уже нашёл убийцу?
 - Он никого не ищет. Решил, что Юрий найдёт быстрее.
- Это хорошо, что не ищет, - многозначительно протянула актриса.
Екатерина вспыхнула, открыла рот и закрыла. Она глубоко вздохнула, чтобы сдержать раздражение, затем неспешно надела шляпку, медленно встала, призывно посмотрела на Татьяну, выпрямлявшую свою раздавленную шляпку, и тихо бросила:
- Танюша пойдём отсюда, здесь что-то слишком ветрено.
Милорадова гордо вскинула голову и пошла прочь. Булавина пошла за ней, но на прощание успела  посмотреть на Лилию рассерженным взглядом, ведь из-за неё, она испортила свою любимую шляпку.
Дамы ушли, и злость Лилии мгновенно прошла. На неё навалилась  невероятная усталость,  настроение вновь стало хуже некуда, и актриса невольно подумала: «А может, зря она вытурила этих куриц? Сейчас, бы сидели рядом: смеялись, как дурочки,  кудахтали свои финти-фанты – глупости - и у неё хотя бы было бы ощущение, что она не одна…
Лилия сидела расслабившись,  стеклянный взор застыл на горизонте, а мысли текли медленно-медленно. Неожиданно, перед её лицом появился мужчина. Она вздрогнула, и как будто даже испугалась. Мужчина медленно наклонялся к ней с какой-то змеиной улыбкой - её сердце замерло, а тело сковало, словно цепями…

21 глава.
Екатерина и Татьяна гуляли недолго, но они успели высказать друг другу всё, что думают о  Чёрной Лилии. А, думали они о ней, очень плохо. И всё же разговор  с актрисой расстроил обоих дам. Татьяна была уверена, что следующей жертвой будет она, а Екатерина, что скоро убьют Алёшу.
   Поэтому, Булавина поспешила в свою каюту и закрылась на замок. А, Милорадова пошла к мужу. Она решила опять с ним поговорить, и подвигнуть его на какие-то действия.
   Дверь его каюты была приоткрыта, из узкой щели дул ветерок.
Она стремительно вошла, ожидая увидеть убитого Алёшу, но он сидел за столом  и она с порога возмутилась:
- Алексей Платонович, вас собираются убить, а вы сидите тут не закрывшись. Это непростительно! Закрывайте дверь, на клипере бродит убийца!
Профессор отложил перо, подвигал босыми ногами под столом, слегка улыбнулся и повернулся к жене:
- Я проветриваю каюту - тут невыносимая жара. А, кто вам сообщил, что меня будут убивать? Убийца сам подошёл к вам и предупредил о готовящемся преступлении?
- Это не смешно. Здесь уже убили человека, а второго пытались выкинуть за борт.
Екатерина подошла к  кровати, скинула на пол грязные льняные носки, села на край, и продолжила свою линию:
- Вы будете, Алексей Платонович искать преступника или нет?
- Сударыня, мы уже говорили об этом. Полицейский Юрий Байда ведёт следствие. Ждите, скоро он найдёт душегуба.
- Найдёт! Сейчас, эта чёрная Лилия – лучшая подруга  полицейского, сообщила нам с Татьяной, что скоро убьют  ещё одного. Возможно: меня, тебя или Татьяну.
- Она даже назвала вам, кого убьют? А, ты не думаешь, что Лилия просто хотела вас попугать, - улыбнулся профессор.
    Он взял перо, обмакнул в чернильницу и продолжил писать, зная что через пять минут, его отвлекут от письма. И всё же, он надеялся, что княгиня успокоится и пойдёт искать преступника, лёжа с книжкой на кровати. Это было её любимое занятие:  глядя в потолок составлять тысячи версий энного убийства. Иногда, для этого нужна была тетрадка и карандаш, где разлиновывались столбцы с именами подозреваемых и версиями. Хотя, если сказать честно, одна из её версий была всегда правильная, потому что из трёх лиц находившихся на месте преступления, кто-то обязательно был преступником, вот именно  листок преступника, она и демонстрировала ему в конце его расследования.
    Но надежды были напрасны. Княгиня подошла к столу, забрала у него лист с его версиями, шумно закрыла чернильницу и тихо вдумчиво повторила:
- Лилия сейчас сказала нам, что преступник готовит новое убийство. Откуда она это знает? А может - она и есть убийца?
- Если бы она была убийца, она бы никогда вам этого не сказала. Лилия умная женщина.
- А, если в этом весь расчёт? Никто в здравом уме не поверит её словам. А на самом деле, она говорит правду.
Екатерина посмотрела на мужа требовательным испытующим взором. Она была действительно встревожена. Муж смотрел в сторону, на чернильницу и стоически молчал. Тогда она решила зайти с другой стороны и проникновенно проворковала, вкладывая в свои слова, как можно больше просительности и жалобности:
- Я уверена, голубчик, ты уже кого- то подозреваешь. Кого? Скажи мне по секрету – кто он, и я буду остерегаться этого человека.
- Никого я не подозреваю, - устало пробасил профессор.
- Совсем-совсем, никого-никого? Такого не может быть. Алёша, я не уйду отсюда, пока ты не скажешь. Я уверена, у тебя уже есть подозреваемый.
Алексей Платонович задумался. Екатерина  обратилась вся в слух, и застыла в ожидании. Он же думал, кого ей назвать? Жена обязательно побежит следить за тем человеком, и надо, чтобы он был самым-самым НЕ- подозреваемым, таким образом, он отвлечёт её от неизвестного преступника. Скоро, он решил, что это будет безобидная старушка, и тоном заговорщика прошептал, поглядывая на дверь:
- Это Калашникова Анна Архиповна.  У меня есть подозрения на её счет.
- Я так и думала! Я тоже начала подозревать эту милую старушку. Хотя, если честно сказать, она была пятая по счёту подозреваемая. Значит, я буду держаться от неё подальше. Хотя нет… Будет лучше, если я буду  следить за ней.
- Хм-м-м… Лучше, держись от неё подальше. Она очень опасна.
- Я понимаю, у неё же спицы.
- И ещё, держитесь подальше от Мирона, Ивана, Александра,  Валерия и хм-м-м…Тихона, - последнего он назвал, лишь для полного мужского состава.
- Алексей Платонович, вы думаете - я идиотка? Вы назвали мне имена всех мужчин пассажиров. От этого у меня, возникает мысль, что вы просите держаться подальше от них по другим мотивам – вы ревнуете меня к ним. Но это уже бред! Я и так держусь от всех дальше некуда.
- Сударыня, а где ваша бисерная сумочка? – сузив глаза, спросил он.
- В каюте, но пистолет я всегда ношу  с собой. 
 Катя мельком осмотрела стол, увидела  вазочку с мёдом, и по старой привычке высказалась:
- Алексей Платонович - есть много мёда очень вредно: от него выпадают зубы, портится кровь и засахариваются мозги.
- Засахариваются мозги? - он прикусил язык, чтобы не рассмеяться.
- Это сказал Гиппократ.
- Первый раз об этом слышу. Наверно опять, этот новый древний манускрипт нашла великая мадам Шаманская пишущая в «Дамский журнал». Я прямо завидую, этой учёной дамочке. Она, не выходя из своего дома, находит всё новые и новые исторические документы. Вот уже и до Гиппократа докопалась. А, я грешный думал, что Гиппократ уже всё, что мог – давно сказал.
- Не иронизируй. Если Гиппократ этого не говорил, он мог сказать. Если мёд засахаривается, то и мозги могут засахариваться. Впрочем, мне уже всё равно. Ешьте, свой мёд хоть вёдрами – быстрей засахаришься.
Княгиня съела ложку мёда, словно случайно скомкала листок с его версиями, сунула его в декольте, высоко подняла голову и пошла к выходу. Профессор вслед пробасил:
- Сударыня, будьте любезны, верните мой листок.
Она вернулась, демонстративно бросила  шарик-листок в центр стола, и с независимым видом ушла, громко хлопнув дверью.

Княгиня ушла и профессор задумался. А, может он зря сказал ей, что подозревает Анну Архиповну... Или пусть себе следит? Всё равно старушка безобидна, как старая сыроежка. Алексей Платонович постучал пальцами по столу, долгим взглядом посмотрел на полупустую чернильницу, нехотя встал из-за стола, и пошёл к Калашниковой.
Как он и думал, жена уже сидела у её кровати, поила больную старушку горячим чаем и развлекала его историческими байками. Он поздоровался с Анной Архиповной,  любезно поинтересовался её здоровьем, и та весело сообщила ему, что будет жить до ста лет. После этого счастливого сообщения, профессор галантно откланялся  и пошёл  к себе, за письменный стол. Теперь он был спокоен – Катенька будет бродить за Калашниковой по пятам, и оттого душегуб побоится напасть на неё. 

Юрий остановился у каюты профессора. Дверь была приоткрыта, оттуда тянуло сквозняком, и он заглянул. В каюте никого не было, в коридоре тоже, и Байда проскользнул внутрь, оставив дверь приоткрытой, чтобы слышать шаги Милорадова.
   Он на цыпочках прошёл к столу. На столе были разбросаны исписанные листки заляпанные кляксами. В центре стола лежал бумажный шарик, сделанный из исписанного листка. Юрий склонился, сдвинул шарик в сторону  и стал торопливо осматривать листы, в надежде найти что-то интересное. Но все записи были о Древней Руси.
   Он почему-то печально вздохнул, выпрямился  и оглядел каюту. Всё было прибрано, на своих местах, если не считать носков, которые валялись около кровати. Байда прошёл к шкафу, открыл его и мельком оглядел вещи. В шкафу был идеальный порядок: всё было развешано и аккуратно разложено на полках. Вещей было немного, но все отличного английского качества и весьма дороги. Но это, он  давно знал и без осмотра профессорского шкафа.
     В коридоре послышались неторопливые шаги, потом бас профессора. Милорадов остановился в коридоре поговорить с майором – послышались их громкие голоса. Юрий подскочил к приоткрытой двери и остановился у порога, нервно потирая руки. Когда он входил, то собирался оправдаться перед профессором тем,  что  вошёл  секунду назад, а теперь не знал, как выпутаться из этого щекотливого положения. Майор и профессор стояли у самых дверей, и он не знал, как выйти к ним. 
   Юрий снял очки и бросил взгляд на иллюминатор: тот был слишком узок. Туда мог пролезть только ребёнок или карлик: ни карликом, ни ребёнком он не был. Ноги дрожали, а мысли в голове бились, как птицы в клетке. Что делать? Ничего умного в голову не приходило, и он проклинал себя: зачем зашёл – всё равно ничего не нашёл, а репутацию уже подмочил.
  Майор и профессор продолжали болтать о нападении на мадам. Юрию стало невыносимо жарко: лицо запылало огнём, пот струями полился по лицу и по груди, стало трудно дышать. Сердце  сначала сдавило, потом забилось так бешено, словно готовилось выпрыгнуть из груди. Казалось,  он даже чувствовал, как оно ударяется о грудную клетку. Сердцу было больно, становилось всё хуже…
   А, профессор с майором продолжали городить всякую ерунду. Потом, послышались противные всезнающие голоса дам:   Валентины и Екатерины. Те, тоже вышли в коридор и подключились к обсуждению.
    Ему стало ещё хуже, и он схватился за сердце. Одно дело, когда его застанет в своей каюте один Милорадов, другое дело, когда это произойдёт на виду у всех пассажиров.
А пассажиры продолжали болтать и болтать… У Байды закружилась голова, в голове зазвенел комариный писк, головокружение быстро убыстрялось – и он рухнул на пол. Но, Юрий этого уже не чувствовал. Его мозг отключился – он падал в чёрную бездну.
   Байда очнулся, когда на его  лицо полетели холодные неприятные брызги. Потом в его нос полетел запах уксуса.  Юрий открыл глаза – в белом искристом тумане кривилось и плавало размытое лицо человека с синеватой бородой. Сознание было мутное и какое-то время, Байда пытался понять: куда он попал, и кто этот человек с синей бородой.
   Стояла тишина. В туманной голове пролетела туманная мысль. А что если – это Святой Пётр. А, на картинках у него всегда белая борода и белое одеяние. Значит, картинки врали, а он никогда не сможет объяснить людям, что они неправильно рисуют Петра. Чей-то голос, немного похожий на его собственный, певуче надрывно протянул:
- Петя-я-я, я-я-я хочу жи-и-ить…
   Синебородый Пётр добродушно улыбнулся ему. Или ему это показалось? И этострогая улыбка Петра?
 Туман немного рассеялся, взгляд сфокусировался и Байда понял – он лежит на полу, над ним стоит профессор с кружкой  в руках. Несколько  прядей в его бороде были синеватыми.
Сквозь слабый туман, послышался голос хозяина каюты:
- Что случилось, братец?
- Не зна-а-а-ю-ю-ю, - слабым голосом пролепетал Юрий.
- Вас ударили? На вас кто-то напал в моей каюте?
- Не знаю… Напали?… Да, напали… убийца… он охотится за мной, - сознание всё больше и больше прояснялось, но ему было всё еще плохо. Голова отяжелела, налилась свинцом, а руки и ноги одеревенели.
- Я вас уже осмотрел, никаких серьёзных повреждений на голове. Вам повезло, голубчик. Давайте, я помогу вам подняться, - предложил Милорадов.
Профессор подхватил Байду под мышки, рывком поднял вверх и помог  дойти до своей постели. Юрий еле передвигал ногами – ноги были слабы и дрожали, как студень. В комнате плавал серый туман. 
    Байда неловко упал на постель, вытянул ноги и сложил руки на груди. Тело казалось еще более тяжёлым и неповоротливым – хотелось уснуть, глаза сами собой закрывались. За иллюминатором серело  небо, и в каюте было сумеречно, хотя солнечный день был в самом разгаре. 
Профессор поставил стул у кровати, сел, наклонился к нему и тихо спросил:
- Вы его видели?
Юрий лежал с закрытыми глазами, молчал, и Алексей Платонович повторил свой вопрос намного громче:
- Сударь, когда я вошёл, вы тут лежали без сознания. Вы видели, кто вас ударил?
Байда открыл тяжёлые веки и нехотя пробормотал:
- Нет, не видел… Я вошёл, и меня ударили.
- Жаль, что не видели. Этот человек что-то искал в моём шкафу. Шкаф приоткрыт. Интересно, что он там искал? Деньги? Или что-то другое?
- Я ничего не знаю…
- Хм-м-м… Вы можете сейчас говорить? Или лучше мы поговорим позже.  Хотя лучше сейчас. Дело не терпит отлагательств. Уже произошло одно убийство и два нападения – одно на Кузнецову, другое на вас. Я боюсь, что будет следующий покойник.  Поэтому, сударь, я бы хотел узнать у вас, что дал вам опрос пассажиров.
   Юрий приоткрыл глаза и некоторое время молчал. Вопросы профессора мешали ему, как надоедливая муха, мысли текли вяло и неповоротливо. И всё же, Байда раздумывал - обсуждать с профессором  дознание или нет. Обсуждать сейчас ничего не хотелось, а с другой стороны -  рано или поздно придётся это обсуждать. Лучше уж сейчас, а потом уснуть, чтобы профессор отстал от него навсегда. И Юрий медленно, еле внятно сообщил:
- Опрос ничего не дал. У всех алиби. Больше я ничего не скажу. Остальное секрет, - монотонно пробормотал Юрий.
- Значит, дознание ничего не дало, - задумчиво протянул Алексей Платонович и с критической ноткой спросил, - а, почему вы успели посадить в камору Тихона?
- Я узнал, что Одинцов сидел на каторге за убийство своей жены.
- А, почему он убил Колесникова? Это был любовник его убитой жены?
- Не знаю, Тихон молчит. 
- Тогда его надо выпустить. Тихон  человек болезненный и слабосильный. Он не мог спрыгнуть сверху с мачты, а потом опять взобраться наверх. Кроме того, он сидел в каморе, когда на вас напали.
- Я думаю, Тихон – убийца Киприяна.
- Извините, простите, милейший, но ваши думы к делу не подошьёшь. Голубчик, дайте пожалуйста ключ от каморы. Тихона надо выпустить.
- Ключ у боцмана. Всё… Я хочу спать. Я пойду домой…
Он попытался приподняться, но тут же рухнул на постель. По всему телу прошла глухая боль,  в голове зазвенело, как в пустом барабане, и он на несколько секунд отключился. Когда, он пришёл в себя, Алексей Платонович пробасил:
- Никуда не ходите, милейший – спите здесь столько, сколько вам будет угодно. Я вам не буду мешать, я пишу тихо. Надеюсь скоро, вам полегчает.
  Уголки губ Юрия слегка скривились, как будто пытались улыбнуться:
- Пишите тихо… смешно…
Милорадов улыбнулся и пояснил:
- Вы напрасно улыбаетесь. Мой друг, профессор Сергей Аполинарьевич Шелехов, когда пишет книгу - дико кричит и рвёт листы, если что-то у него не получается. Впрочем, если получается, Сергей открывает окно и кричит в небо во всю глотку: « Слава, тебе Господи!». От него уже несколько соседей сбежало. А, я человек тихий. Только иногда, делаю из листка птицу и пускаю её в окно. Кстати, хорошо помогает. Иногда полёт бумажной птицы, приводит в полёт мои мысли. Ну, ладно, не буду Вам мешать, спите, отдыхайте, набирайтесь сил.
Профессор тяжело поднялся, пристально посмотрел на бледного, покрытого испариной больного, и ушёл. Байда облегчённо вздохнул, закрыл глаза, и тут же полетел в сумрачное царство….
   Скоро, перед его глазами появилось сумрачное предгрозовое небо, затянутое синими облаками. На самом большом облаке стоял синебородый Святой Пётр. Небесный вратарь сверкнул глазами и потряс ключами: из глаз полыхнули ослепительные молнии, ключи загрохотали,  словно оглушающий гром, и  сердце Байды сжалось в смертном страхе. Вратарь смотрел на него грозно и осуждающе, а это могло закончиться для него плохо, и не просто плохо, а ужасно. И его слабенькое сердце  на какое-то время остановило свое трепыхание. Началось падение…
Чуть раньше падения Юрия, на клипер неожданно налетела гроза: засверкали молнии, загрохотал необыкновенной силы гром. Грохот отражался от воды, гранитных скал и наводил на людей смертный ужас. Так же неожиданно, как появилась, гроза исчезла. Огромные потоки воды вылились в море, и в небе вновь засияло умытое радостное солнце.   

22 глава.

Наступило солнечное, но прохладное утро. Иван узнал у дяди, что клипер  вот-вот подойдёт к японскому порту Нагасаки, обошёл всех, сообщил об этом, и теперь нарядные пассажиры в ожидании  Нагасаки слонялись по палубе. 
   Пейзаж берегов стал более разнообразным, чем прежде. Исчезли неприступные стены. Часто, в глубину холмов шло лесистое ущелье, тёмное, как узкий коридор.  Рядом, виднелась маленькая лесистая бухта зажатая двумя отвесными  скалами. Скалы, своей тенью  охраняли бухту, и  там  царило вечное сумрачное затишье. Даже вездесущие морские волны, шумно ворвавшиеся в царство сна,  усмирялись, затихали и засыпали. И только  лёгкая рябь напоминала о том, что там, на прозрачном дне ещё теплилась мощная энергия океана.
   Везде вдоль берега виднелись утёсы, бухты, уступы, и отставшие от берега глыбы земли, поросшие небольшими деревьями. Местами группки деревьев лепились на  выступах скалистых утёсов, и зрители «Ермака» только диву давались, как умудрились эти деревья не только прорасти, но и прочно  держаться на этих голых отвесных  камнях.
   Берег вблизи Нагасаки был удивительно красив, но выглядел  странно и пугающе – нигде нет людской суеты, не видно диких и домашних животных,  и даже одинокая рыбацкая лодка, ни разу не нарушила  береговой тишины. И оттого не верилось, что где-то здесь рядом находится  портовый город.
   Клипер медленно шёл вдоль береговой линии. Екатерина остановилась около тента, где собралась вся, уставшая бродить  компания. Не было только Юрия, который всё не мог отойти от удара убийцы. 
Княгиня села на свободный шезлонг, и оказалась рядом с Анной Архиповной, которая  теперь вязала  полосатые коричнево-жёлтые  носки, и эти носки напоминали ей пчёлку. Пассажиры о чём-то говорили, но шум прибоя и птичьи крики приглушали суть разговора. Милорадова откинулась на плетёную спинку шезлонга, расслабилась, сняла с вспотевших рук белые кружевные перчатки и посмотрела налево.
«Ермак» проплывал мимо  птичьего базара чаек и альбатросов. Сотни птиц, устроившиеся на скалистой крутой лестнице: копошились в гнёздах, кричали, взлетали, садились и просто парили  над морем. Эта крикливая суетливая жизнь немного оживляла  безлюдные японские берега. Но эта птичья суета скоро надоела, и княгиня принялась из-под полей сиреневой шляпки наблюдать за людьми.   
Влюблённая пара Валерий и Валентина, как будто поссорились. Они перебрасывались ленивыми спокойными фразами, но между ними чувствовалось какое-то лёгкое, еле заметное напряжение.  Алексей Платонович отстранённо  любовался берегами. Лицо его было задумчиво и спокойно, брюки немного помяты, и Екатерина невольно поморщилась. Любая помятость вызывала у неё неприятие.
Александр и Ольга  явно сильно увлеклись друг другом. Их взгляды, слова, интонация и прикосновения  были наполнены  такой теплотой, нежностью и любовью, что княгиня невольно вздохнула. Когда-то и они  с Алёшей были такой же влюблённой парой. А теперь, всё это утекло из-за какого-то брандахлыста…
 Лилия демонстративно сидела в стороне от всех, с отсутствующим выражением лица, и стучала тонкими пальцами по шезлонгу. Татьяна была весела и беззаботна в окружении двух кавалеров: Мирона и Ивана. Она явно отдавала предпочтение  купцу, и будущий студент  страдал от неразделённой любви. Лицо его было несчастно, хотя он изо всех сил пытался изобразить на нём веселье.
Тихон сидел в самом уголке, и по обыкновению молчал. На его землистом лице, тоже виднелось страдание, но не от любви, а от  боли. Изредка он закрывал глаза, плотно сжимал тонкие посиневшие губы, и по его лицу прокатывалась нервная судорога.
Клипер проплыл мимо базара. Скала выступавшая  прикрыла  птичий городок, и сразу стало тихо.
Калашникова уронила на палубу спицу, охнув, подняла её и спросила  Мирона:
 - А, правда говорят, что в Японии дамы носят спицы в голове?
Купец снисходительно улыбнулся и тоном знатока сообщил:
- Глупости. У них в причёсках деревянные палочки, скрепляющие причёску.
- А, какие они японки? Красивые?  - живо поинтересовался Иван.
-А, я их не видел.
- Но вы же были в Японии, - удивилась Ольга.
- Я был только в японском порту. И, в этом порту ни одной японки не видел. Видимо, им нельзя появляться там. Я  видел японок только на картинке, да и то, эти картинки купил в Шанхае.
Александр бросил в море докуренную папиросу и сообщил:
- Мне знакомый рассказывал, что японки страшные, худющие и маленькие, как наши десятилетние девчонки. 
Ольга многозначительно улыбнулась:
- Хорошо, что они страшные.
- Почему? - удивилась Татьяна.
- Тогда наши мужчины нас не бросят, и не побегут за этими японками, - округлив глаза, пояснила Ольга.
Лилия подошла к перилам и спросила:
- А, я слышала, что в Японии любят есть морские водоросли. Они их достают из моря и едят - прямо на берегу. Это правда?
Мирон возразил:
- Это неправда, милочка. Они их солят и едят.
В разговор включилась весёлая Валентина:
- А, я слышала, что японцы умеют ходить вверх ногами.
- Ерунда. Пардон, мадам, но я этого никогда не слышал. Хотя, может и ходят, но не при нас, а где-нибудь у себя дома.
Валерий тоже внёс свою японскую лепту:
- А, я слышал, что японцы никогда не стареют. Они живут двести лет, а потом умирают –  молодые.
Мирон усмехнулся:
- Извините сударь, но это не соответствует действительности. Хотя действительно, японцы в тридцать  выглядят на двадцать, а в сорок на  двадцать пять.
Валентина фыркнула:
- Нам это сказал один учёный человек. А, Вы сударь, откуда вы знаете, что это неправда, если никогда не были в Японии?
- Я встречал людей, которые там были.
Екатерина засомневалась:
- Японцы убивают иностранцев, попавших на их территорию.
- А, у меня были знакомые: англичане и голландцы. Они там бывали, и многое повидали. Я одно время часто плавал в Шанхай, и там, в Шанхае я со многими иностранцами познакомился – там купцы со всего света.  Помню, одно время, у меня торговля фарфором была с  одним китайским купцом. Его звали Мяо-сун-***.
Ольга прикрылась веером и улыбчиво возмутилась:
-Фи-и-и, как вы грубо выражаетесь. Здесь же дамы.
- Я не выражаюсь - так его звали. Честно- пречестно, вот те крест! У китайцев такие имена, у них это слово, которое у нас матерное - имеет множество значений. Одно из них – тигр. Так вот, когда  у меня была удачная торговля с ним, я звал его ласково - Мяу, а когда он меня облапошивал, то я звал его Х-х-х-х… то есть тигром.
   Мужчины громко заржали. Дамы выразили свой протест энергичным помахиванием веера, хотя здесь, и так было ветрено.  Прохладный ветерок носился по палубе, трепал завитые локоны дам, пытался снять шляпки, взмахивал подолом, ворошил кружева декольте, и пытался вырвать веера, чтобы унести их с собой.
Компания продолжала мило беседовать, шутить и смеяться. Со стороны казалось, что  здесь собрались давние друзья. Но эта идиллия тут же разрушилась, как только дотоле молчавшая Калашникова не спросила:
- А, как там Юрочка поживает? Не помер ещё родимый?
На несколько минут, казалось  все приуныли. Лишь Лилия, смотревшая на всех изучающим взглядом, насмешливо улыбнулась. Мирон несколько раздражённый вопросом старушки, всё же сдержал раздражение и шутливо предложил:
- А, вы Анна  Архиповна сходите к нему и проведайте. Вдруг, к нему опять  тот убивец заявился, вот Вы его, радость моя, и спасёте своей спицей, как шпагой.
- А, кто его убивать будет, если  все здесь? – с самым простым и невинным лицом, вздохнула Калашникова.
И оставшееся веселье мгновенно куда-то пропало. Все замолчали и приуныли.
Алексей Платонович поднялся и пошёл проведать Юрия, и кое-кто решил, что он пошёл убивать Юрия – именно у профессора был ключ от его каюты. И теперь, он может в любой момент придушить подушкой сыщика. 
В каюте пахло лекарством и табаком. Байда не спал, лежал без подушки, вытянувшись во весь рост, сложив руки на груди, и криво улыбался в потолок. Подушка валялась  на полу, вдали от кровати около стола. Алексей Платонович поднял подушку с влажной смятой наволочкой, подложил её под голову безучастного больного, и поинтересовался его здоровьем. Юрий вступил в разговор, но как и прежде был вялым, малоразговорчивым, смотрел на профессора тусклым отстранённым  взором, а под конец разговора, и вовсе отвернулся к стене.
Алексей Платонович  насильно напоил его холодным чаем с мёдом, гофманскими каплями, и ещё пятью видами неизвестных капель выданных ему Екатериной и старушкой Калашниковой, и тихо ушёл. По дороге на палубу, профессор подумал, что удар убийцы был довольно силён. Слишком уж долго Байда приходит в себя. Значит, это был мужчина. Вряд ли какая женщина, так отоварит по голове. Хотя, ему встречались и такие дамы, что лошадь убьют на скаку.   

После ухода профессора компания немного оживилась и вновь начала весёлый разговор. Человек смотрел на всю эту разношёрстную компании, сквозь полуприкрытые  дрожащие веки и люто всех ненавидел. И ненависть эта была так сильна, что ненавистник готов был вскочить сейчас же  и убить всех разом наповал. Но пистолета в руках не было, монте-кристо был сломан, кинжал в каюте деревянным, кок Ерофей сторожил свои острые ножи, как цепной пёс - и ему оставалось только со всей силы сжимать кулаки и дрожать. Дрожать от переполнявшей его ненависти и злобы. Княгиня Милорадова заметила эту дрожь, склонилась и участливо, еле слышно спросила:
- Вам плохо? Принести лекарство?
Человек помотал головой и плотно закрыл глаза, чтобы она не увидела, в его глазах лютую ненависть. Женщина исчезла, но от неё почему-то остался тонкий аромат ландышей. И скоро, он возненавидел эти  хрупкие непритязательные ландыши, заполнявшие весь лес белыми крохотными колокольчиками. Скоро эти колокольчики стали звенеть в его голове – нудно, протяжно, как натянутся стальная струна и доводить его до безумия…   

23 глава.

В полдень «Ермак» начал входить  в порт Нагасаки. Не только японские берега, но и японский порт выглядел почти безлюдным. По широким водам не сновали взад-вперёд пароходы, лишь вдоль берега  скользили  редкие караульные лодки   с двумя-тремя полуголыми гребцами.
     Клипер бросил якорь при входе в бухту, вдали от рейда. Одна караульная лодка с солдатами осторожно и боязливо приблизилась к борту. В лодке  сидело четверо японцев: двое одетые, и  двое полунагие. Нагие были загорелые дочерна, и худощавые до того, что их рёбра можно было пересчитать. Головы у всех четырёх японцев были бритые, волосы с затылка  подняты кверху и зачёсаны в тоненькую короткую косичку. За поясом  самого старого одетого японца были заткнуты две сабли, одна короче другой.
Голова нагих солдат была перевязана белой тоненькой повязкой. Но и одетые караульные выглядели довольно бедно: на них была синяя верхняя кофта с широкими рукавами из дешёвой тонкой ткани и чёрный халат, перевязанный белым поясом. На ногах виднелись короткие синие чулки, застёгнутых вверху пуговкой. Между двумя пальцами ног шла чёрная тесёмка, прикрепляющая к ноге тонкую соломенную подошву.      
Старший японец с саблями, встал в лодке, и подал капитану на конце длинной палки листок желтоватой бумаги. Капитан по привычке прочитал запись. В этой бумаге, японское правительство сообщало  на французском, английском и голландском языке:  «Остановиться у Ковальских ворот на первом рейде. Японцев не обижать. На берег не съезжать, во избежание больших неприятностей».
   Христофор Фёдорович по привычке поморщился, тяжело вздохнул и пошёл отдавать приказание… Клипер пошёл к Ковальским воротам. Но уже через двадцать минут,  другая  караульная лодка  привезла сообщение губернатора Нагасаки остановиться на втором рейде.
   Капитан ещё больше раздосадовался, но с японцами не поспоришь, иначе вообще выгонят - оставят без провизии и клипер  стал переходить на второй рейд к горе Папенберг.
«Ермак» остановился на втором рейде. И Горский, восторженно подняв руки вверх, весело сообщил:
- На якорь будем вставать. Канат велено доставать.
Тут же послышался грохот доставаемого из трюма каната, и Татьяна сквозь этот грохот, спросила:
- А, якорь не оборвётся, если начнётся шторм?
Иван  со всезнающим видом бывалого моряка, сообщил:
- Мадам, канат это цепь, на которую можно привязать тысячу лошадей, не сорвутся. А, в этой бухте нам никакой шторм не страшен.

Сходить на берег никому было нельзя, и во избежание больших неприятностей, и пассажиры разглядывали Нагасаки через подзорную трубу.  Эту трубу,  Иван взял на время у дяди, и сейчас она переходила из рук в руки, как боевое знамя.
    Перед зрителями открывалась восхитительная безлюдная панорама Нагасаки. Посередине залива возвышались две горы, покрытые лесом - Папенберг и Каменосима. Издали, горы были похожи на две головы с взъерошенными зелёными волосами. Рейд был усеян множеством широких японских лодок, похожих на русские розвальни.  Никакого города не было видно.
Екатерина опустила трубу и повернулась к мужу:
- А где же город? Где прекрасные дворцы, и храмы, которые описал  Кемпфер?
- Не могу сказать, сударыня. Я с Кемпфером не плавал. Но думаю,  что Нагасаки скрывается за тем мысом, - показал он рукой налево.
Татьяна попросила подзорную трубу, посмотрела в неё  и восторженно воскликнула:
- Какая красота эти японские горы. Сама себе не верю, что я в Японии!
Валентина смотревшая в театральный бинокль, закричала:
- Валера смотри! Вон там плывёт японская лодка, а в ней голый японец. С этого дня я буду всем говорить, что побывала в Японии и видела голых японцев.
   Мирон расхохотался, и все  стали обмениваться впечатлениями от увиденного - хотя смотреть было не на что и обмениваться нечем.  Неожиданно, среди обмена мнениями послышался задумчивый  голос Анны Архиповны:
- А, бедненький Киприян так и не увидит Японию. А, он так хотел посмотреть  весь мир. Это он мне как-то ночью говорил. Мы с ним вместе луной любовались. Бедный, бедный Киприян. Царство тебе небесное.
Александр вспыхнул, и не сдержался:
- Уважаемая сударыня, если вы всё время горюете о Колесникове - это не значит, что все мы должны посыпать голову пеплом. Я например, не горюю о нём и горевать не собираюсь. Я  видел этого господина  четыре раза, и четыре раза поздоровался с ним издали. Поэтому, горюйте о нём молча и наедине!
   После этого грубого замечания,  Анна Архиповна коротко всхлипнула, и вытерла набежавшие слёзы. А в компании наступило неловкое тягостное молчание, Теперь, все любовались японским портом молча.    

Японцы опять заставили капитана переместиться и перейти на середину рейда… После передвижения,  открылась другая картина. Море спряталось, зато открылся весь залив с островами Кагена и Каменосима. В трёх верстах от берега виднелись высокие холмы  с  обработанными террасами. Террасы, плод человеческого труда смотрелись, как исполинская зелёная лестница, идущая по всей горе от моря до небес.
    У подножия холмов виднелась тесная кучка невзрачных одноэтажных домов с белыми известковыми стенами и деревянными крышами. За ними стояла разбитая старинная батарея. Это и был небольшой городок Нагасаки, лежащий на берегу полукруглой бухты. От бухты шёл широкий пролив с зелёным холмистыми берегами, усеянными хижинами, батареями, деревнями, кедровником и нивами.
    Солнце поднялось высоко, и палящие лучи накрыли «Ермак». Настала  полдневная жара. В домишках  были распахнуты широкие двери и окна без рам. Людей опять же практически не было видно. Впрочем, если они и были, то возможно просто сливались с окружающим пейзажем. Слишком далеко от берега стояли дома.

Смотреть было не на что. Всё, что можно было, уже рассмотрели. Уходить в жаркие, скучные каюты никому не хотелось, и компания продолжила беседовать под тентом.
Валентина покраснела от жары, сняла шляпку, помахала ею как веером и улыбнулась:
- Вот смешно, столько времени ждали Японии, а ничего не видим. Алексей Платонович расскажите нам что-нибудь об этой загадочной стране. А то, так и не узнаем - где были.
Профессор потёр рукой бородку:
- Я, сударыня,  Японией специально никогда не занимался. Когда-то  давно читал Кемпфера, и ещё читал роман нашего  Гончарова «Фрегат «Паллада». Честно говоря,  у меня остались от этого давнишнего чтения какие-то обрывочные воспоминания.
- Расскажите нам обрывки. Лучше обрывки, чем ничего, - рассмеялась Валентина. 
- Хм-м-м… Японцы очень похожи на китайцев,  в их языке есть некоторое сходство с китайским. Многие считают, что японский язык – это смешение древнекитайского первобытного языка и языка  малайцев живущих на Сингапуре и Яве.
   Сами японцы не любят китайцев – оттого, что часто с ними воевали, и вести свой род от китайцев не желают. Они считают, что произошли от небесных духов. Кемпфер выводит японцев от вавилонского столпотворения. Он ведёт их толпой из-за Каспийского моря, через всю Азию в Китай, а оттуда в Японию.
   Простой японский народ больше походит на малайцев, а высшая знать, старшие чиновники, и их свита - больше похожи на китайцев. И они не смешиваются, так как в Японии, как и в Индии строго соблюдается нетерпимость к смешению социальных слоёв.
   Ещё одна общность. В Японии и в Китае одна и та же религия Синто, и ещё буддизм. И культура у них имеет много общего.
    Япония страна очень бедная, и невероятно закрытая. Она разделена на уделы, которые зависят от узурпаторов сёгунов. Удельные князья платят дань сёгуну, и содержат войско.
   Японский государь  называется микадо. По верованиям японцев микадо прямой потомок неба и брат луны. У него двенадцать жён и множество подруг. Микадо сочиняет стихи, играет на лютне и каждый день ест на новой посуде. Страной правит сёгун, а сам микадо имеет чисто номинальную функцию. Он сын божества на земле. Если микадо будет непослушен, то сёгун ему не выдаст чистую посуду. А микадо обязан каждый день есть на новой - такова японская традиция.
- А, как зовут их микадо? – поинтересовался Иван.
- У японцев имя государя  тайна. После его смерти, ему дают другое имя. Вообще, у японцев принято в течении жизни менять имена. Например, имя могут сменить при женитьбе, смене службы, или тяжёлой болезни. Считается, тогда злые духи не найдут человека и отстанут. Дома у японцев одноэтажные, окна из бумаги. В домах нет стен, стены им заменяют ширмы.
Валентина взмахнула шляпкой:
- Я обожаю ширмы. Когда я въеду в свой дом, обязательно куплю себе самую шикозную японскую ширму. Самую-самую настоящую японскую с японскими домиками и аистами.
Мирон со знающим видом улыбнулся:
- Самые-самые настоящие японские ширмы делают на Арбате в подвале у Мазуркевича.
- Вы и в Москве были? – поразилась мадам Реус.
- Был и в Москве. Я везде был.
Иван с завистью вздохнул:
- Когда я стану доктором, я тоже везде буду.
Алексей Платонович слегка улыбнулся и пробасил:
- Продолжим дальше. Хм-м-м… Как я уже говорил - Япония очень закрытая страна. Практически никого дальше порта не пускают. Кажется совсем недавно, японцы называли европейские правительства дерзкими только за то, что те смели писать к ним письма – просить о торговле. Торговать здесь могут только голландцы, но и им запрещено под страхом смерти учить японский язык.  Для этого здесь есть невероятное количество японских переводчиков, знающих в основном голландский. английский или китайский языки.
Иван, думая о своём, невежливо перебил:
- А может, нас всё-таки куда-нибудь впустят?
Мирон покачал головой:
- Не пустят. Если ты сойдёшь на берег, тебя арестуют и посадят в тюрьму. Оттуда ты уже не выйдешь никогда. Это тебе не Сахалин, где срок отмотал и проваливай куда хочешь.
- А, я хотел втихаря сойти на берег и посмотреть  Нагасаки. Всё равно дядя мне сказал, что мы здесь будем стоять долго. Японцы ничего не хотят продавать, всего боятся, и на каждый запрос капитана отправляют бумажку  губернатору, потом губернатор отправляет её сёгуну,  а сёгун со своим советом долго решает продать чужеземцам продукты или нет. И всё это  может длиться месяц. Дядюшка говорит, японцам на каждый «чих» нужна бумажка. Тут по сотне чиновников на корабль приезжают. Все высматривают, вынюхивают и записывают.
- Я не хочу тут сидеть целый месяц! – яростно возмутилась Лилия.
- Хотите не хотите, а сидеть будете, - хмыкнула Екатерина.
Мирон недовольно вздохнул:
- Я тоже не хочу сидеть, а придётся. Время проходит бес толку. Никакой прибыли – одна убыль от этих японцев.
Татьяна повернулась к Ивану:
- А что ваш дядя ещё рассказывал о Японии?
- Ничего не рассказывал. Он Японию не знает, и знать не желает. Дядюшка на них обиделся – японцы всё долго решают, и тормозят плавание. Один раз, они всю хорошую погоду продержали «Ермак» в порту, потом они попали в цунами, и  чудом спаслись.
Горский посмотрел на Мирошниченко хитрым лукавым взглядом:
-  А может, все-таки попробовать сойти на берег? Поздним вечером, когда стемнеет. Хотя бы посмотрим  Нагасаки при свете звёзд. Издали.
Мирон нахмурился, покачал головой, и поглаживая светлую бороду, твёрдо сказал:
- Я не пойду. Я не хочу сидеть в тюрьме из-за вида Нагасаки.   
- За что нас посадят? За разглядывание города? Мы так пройдём, что нас не увидят, – пылко воскликнул юный анархист.
Купец вновь отрицательно покачал головой, и Горский вспыхнув, повернулся к профессору:
 - Алексей Платонович, а вы пойдёте со мной?
- Нет, не пойду. Я не хочу прохлаждаться  в японской тюрьме.  Здесь  даже японских рыбаков, спасённых иностранным кораблём, не принимают назад домой. Рыбакам объявляют, чтобы они вернулись туда, откуда пришли, и выгоняют из страны. А между тем, единственная вина этих людей только в том, что их  подобрал иностранный корабль.
Валентина возмутилась:
- А почему японцы так жестоко обращаются со своими рыбаками?
Профессор бесстрастно пробасил:
-  Они боятся шпионов,  проникновения другой веры и захвата страны. Ведь у японцев нет никаких кораблей. Есть только   лодки с парусами из циновок. У лодок, как вы сами видите, открытая корма, высокие волны попадают в неё, оттого они ходят только рядом с  берегом.
- А почему, они не построят наши русские лодки? Они же видят их на Сахалине. В Александровске есть японское посольство и во Владике тоже, – поинтересовался Валерий.
- Когда-то, давным-давно один их сёгун запретил строить суда иначе. С тех пор, опять же под страхом смерти, никто не строит суда по-другому.
- Неужели,  японцам нравится такой закон? – по-детски возмутился Иван.
- Наверно, многим  японцам это не нравится. Особенно молодым, но против закона не попрёшь. Здесь ослушание  карается смертью.
Алексей Платонович замолчал, и Татьяна вновь поинтересовалась:
- А, ещё что интересного  вы помните из книги? 
- Хм-м-м…  Если японский чиновник  не выполнит приказание, он обязан распороть себе живот. Это называется харакири. Молодых людей из знати даже обучают этом мастерству. Гончаров писал:  был случай,  когда губернатор  Нагасаки сделал себе харакири, потому что английский капитан не принял подарков от японского двора. 
Иван поразился этой несправедливости и рубанул рукой по воздуху:
- Я бы никогда не выполнил этот глупый указ.
- Если японец отказывается сделать себе харакири, тогда его казнят публично, на его семью падает несмываемый позор, и всё его семейство лишается имения.
 Валерий  покачал головой: 
-  Если бы у нас в России было такое харакири - чиновников бы не осталось.
Майор веско с растяжкой отрезал:
- Если бы у нас было такое харакири, то чиновники бы  выполняли указания, а не творили дела по своему усмотрению. У нас любой чин – мнит себя царём. Их бы в армию, быстро бы научились Родину любить!
Валерий степенно изрёк:
- А, зачем нам это харакири? Некоторые указания сверху идиотские, и почему я их должен выполнять? Вот помню, к нам в пожарное Холмское ведомство   прислали приказ: «Кто подать за дом не заплатил, тому пожар не тушить». А я, эту бумажку положил под сукно.
А, через месяц пришёл новый указ - не выполнять тот глупый приказ и тушить все дома без разбору. Ведь это же надо, придумать такую глупость. Начался пожар, дом горит, потом ещё двадцать сгорят, а пожарники  должны сначала в другое ведомство заехать и узнать, платил домовую подать человек или нет. А, если пожар ночью? А контора ночью не работает. Вот, в другом ведомстве этот указ выполняли, и полгородка сожгли. Там, сгорели дома и тех, кто платил подать, и тех кто не платил. Огонь же про налоги не спрашивает – жжёт всех без разбору. А представьте себе, господа, что было бы, если я этот приказ выполнил? Может быть, и Холмска бы не было – сгорел весь дочиста.
Лилия охнула. Ей представилось, что её домик уже сгорел. Валентина тоже приуныла. В её мыслях, московский дом уже полыхал в огромном костре. Наступило молчание, как будто все задумались.
Скоро несколько парочек вышли из-под тента и разбрелись по клиперу. Иван расстроился, после ухода Татьяны с Мироном, по привычке расчесал свои кудри пятернёй, и решил переключиться на дам японок.
Он попросил подзорную трубу у Ольги, подошёл к перилам и принялся искать среди полуголых гребцов, полуголых дам. Косы и кофты мужчин  часто вводили его в  заблуждение. И когда гребец поворачивался лицом к  нему - вместо лица прекрасной японки, он видел мужчину. Потом, Горский вспомнил: купец говорил: японки – страшные, и  с печальным лицом отдал подзорную трубу профессору, хотя тот и не просил её.

С  берега к клиперу направилась большая неуклюжая  лодка, завешанная синими, белыми и красными тканями. С лодки слышался однообразный звук японского барабана.
     На палубу вышел боцман Круглов. Он  широко расставил кривые ноги, убрал руки за спину и с улыбкой посмотрел на приближающуюся лодку. Иван  обрадовался, увидев родное лицо, и чуть не вприпрыжку побежал к дяде. Они остановились невдалеке, говорили  громко, и пассажиры невольно слышали их разговор.
Боцман надвинул бескозырку почти на глаза и пояснил племяннику:
- Сейчас приедут опер-баниосы морочить нам голову. Они в городе самые главные, после губернатора. Будут два часа ходить вокруг да около. Попросишь  дрова и свежую воду, отправят этот запрос сёгуну, и жди потом месяц ответа, как соловей лета. Эх, не хочу опять эту бандуру  слушать, а придётся. Капитан отчего-то слёг, и так некстати.
- А, что у него? Холера? – всполошился Иван.
- Типун тебе на язык, какая холера. У него после вчерашнего смертоубийства Колесникова сердечное расстройство случилось. Он клипер поставил на привязь, а теперь может спокойно болеть.
- Может у Христофора Фёдоровича сердце заболело?
- У него всё заболело. Спину неожиданно скрутило, подняться с постели не может, и от этого и сердце болит, - боцман уставился прищуренным взглядом на японскую лодку, и нахмурившись, задумчиво протянул, - интересно, какие «презервы» они  нам в этот раз продадут? Не люблю я эти презервы.  Закупорят в жестянки, чёрт знает что, а потом окажется, что в банке вместо свинины – рыба, вместо говядины – капуста, а бывает и вообще всю эту презервическую  дрянь есть невозможно.  И проверить её нельзя. Не станешь же  вскрывать каждый залитый свинцом ящик. Нет, не умеют голландцы делать презервы.  Французы  делают лучше - у них написано -  говядина, значит в презерве отличная говядина.

 Лодка с барабаном повернула налево и проплыла мимо клипера.  Следом за ней к борту подплыла две лодки, украшенные разноцветными флажками, гербами и пиками – атрибутами военных лодок. Боцман вздохнул, поправил фуражку и снова привычно улыбнулся японцам. Те тоже любили улыбаться… Пассажиры переместились к трапу. Всем было интересно увидеть японцев вблизи.
   На клипер взошли четверо  переводчиков со шпагами. Переводчики  встали в ровный ряд. Следом взошли, два чиновника опер-баниоса, или как их называют по-японски – гокейнс. Опер-баниосы  выглядели намного наряднее и богаче всех остальных.
   Все японцы были  в соломенных сандалиях. Из-за косичек некоторые мужчины походили на красивых девушек, другие на  старых бабушек. Переводчики, встречая опер-баниосов, положили руки на колени и склонились до земли. За опер-баниосами вошли двадцать человек свиты. Опер-баниосы были довольно молоды. Хотя возможно, им было и под сорок. Японцы выглядят в сорок на двадцать.
   Более молодой опер-баниос был  низенький, щупленький с приятным лицом и большими выдающимися вперёд зубами. Другой, выглядевший чуть постарше: был  чуть выше, чуть толще и коса его была чуть длиннее. Одеты они были в чёрную кофту, синий шёлковый халат, поверх халата цветные шёлковые юбки, с разрезами на боках и шёлковыми кистями.
   Японцы прошли на ют, куда матросы заранее принесли столик и стулья. Опер-баниосы  сели за стол, и положили руки на колени, что у них означало поклон гостям. Свита осталась стоять, низко склонив головы.  Молодой матрос Матвей, из камчадалов принёс на серебряном подносе  французское вино в серебряном кавказском кувшине, китайские фарфоровые расписные чашки с горячим чаем, большую хрустальную  вазу с конфетами, и тарелку со сладкими пирожками. Пирожки были с всевозможными начинками. 
   Опер-баниосы неторопливо выпили вина,  попили чай с конфетами и пирожками,  и оба полезли за пазуху, которая служила им складом всевозможных вещей. Скоро из-за пазухи появились длинная трубка, шкатулка со слабым японским табаком, кожаный чёрный бумажник, складная коробка чернильница с кистью, и стопка проклеенной, очень крепкой бумаги.
    Опер-баниосы разложили всё нас толе, оторвали от проклеенной стопки одну бумажку, завернули в них конфеты, пирожки и положили их за пазуху. Иван тихо пояснил на ухо профессору, что у японцев так принято. Они берут угощения детям.
Ветер совсем стих, на палубе стало слишком жарко. Один из опер-баниосов оторвал  бумажку от стопки, вытер струившийся пот со лба, скомкал листок и выбросил  в море.  На встречу с опер-баниосами пришла Мурка. Она расположилась у стола и стала наблюдать за японцами. Когда-то, точно так присёл её муж Ермак, и пропал с концами. Теперь, она решила смотреть за ними в оба глаза.
 Когда, боцман спросил опер-баниосов: «Зачем они приехали?» самый старый переводчик, встал на колени перед опер-баниосами, низко наклонился, и не поднимая головы передал  вопрос боцмана по-японски.
    Старший опер-баниос нагнулся к переводчику и  начал что-то еле слышно говорить. Мурка,  словно бы прислушалась к разговору. Переводчик тоже чрезвычайно внимательно слушал опер-баниоса, без конца повторяя:
-  Хи, хи, хи…
Ольга тихо сказала Александру:
- А, почему он хихикает? Это неприлично.
Майор промолчал и Алексей Платонович еле слышно пояснил:
- У японцев «хи» - это значит – да, слушаю.
Переводчик «похи-хи-хикал», выслушал опер-баниоса, выпрямился, улыбнулся и перевёл боцману, с десяток вопросов на голландском языке.
-  Куда вы едете? Откуда? Зачем? Сколько у вас матросов и пассажиров? Какие у них имена и должности? Есть ли у вас оружие и какое? Как вы относитесь к Японии? Как Вы относитесь к Китаю? Где вы родились? Что вы везёте? Куда везёте? Зачем?
   Три часа опер-баниосы закидывали боцмана вопросами,  совершенно не имеющие отношения к тому, что клипер зашёл в порт взять  провизию. Другие переводчики слушали главного переводчика, вытянув шеи, и Мирон тихо пояснил пассажирам:
- Здесь все переводчики шпионят друг за другом, проверяют, правильно главный переводчик переводит. Не дай Бог, кто-нибудь случайно не так переведёт, сразу ему башку отделят от головы.
Валерий как будто обрадовался этому, и хлопнув рукой по колену весело сказал:
- Вот у японцев - настоящий перевод! А, у нас кто как желает, так и переводит. Я как-то прочитал две книжки, переведённые разными переводчиками, и представьте себе господа, как будто читал две разные книжки. Автор – один, название книги тоже одно, а содержание разное. И это у нас перевод называется?
Калашникова пробурчала:
- Так переводчиков не напасёшься. Тогда каждого можно на рее повесить.
- Японских же не перевешали, - хмыкнул Валерий.
- Японцев много, а нас мало, - заявила Анна Архиповна.
 
Боцман на вопросы опер-баниосов отвечал вяло, лениво, часто привирал, изредка перемежал свою голландскую речь русскими матами.
 Переводчик все переводил,  не моргнув глазом. И даже русские маты переводил, хотя именно их - он со всех сил пытался облагородить. И что удивительно, это ему каким-то чудом удавалось.
Опер-баниосы записывали все ответы и любезно улыбались.  На вопрос японцев, есть ли на клипере умершие в пути, боцман, не моргнув глазом, сказал:
- Все живы и здоровы. Хм-м-м… Хотя, один от нас уплыл.
- Куда уплыл? – последовал подозрительный вопрос.
- Домой…в Россию, - помедлил Круглов.
Наконец, долгий опрос закончился. Переводчик почему-то попрощался по -французски:
- «Адью».
Круглов простился по-русски, причём первую часть он сказал громко, а вторую еле слышно, себе под нос:
- До свидания, до свидания. Всё равно скоро опять притащитесь.
Японцы неспешно, с достоинством удалились.
   Пассажиры  разошлись по каютам, и они уже не видели, что за первыми опер-баниосами, приехали вторые, потом третьи, четвёртые и все с переводчиками, и все задавали одни и те же вопросы, словно потом они их будут сверять.
К вечеру, когда у боцмана раскалывалась голова,  в висках пульсировала острая ножевая боль, а сердце то бешено билось, то еле пульсировало - губернатор Нагасаки прислал подарок –  расписную лакированную шкатулку диковинных японских конфет. Это были сушёные засахаренные кусочки моркови, и боцман отдал их на ужин пассажирам, чтобы они попробовали японские сладости. На клипере морковные конфеты никто не любил.
   На ужин пришли не все: супруги Милорадовы, супруги Реус, Анна Архиповна и Тихон Одинцов. Остальные, пожелали трапезничать в своих каютах.
   Японские морковные конфеты никому не понравились. Все съели по одной, для пробы, и закрыли японский ларец. Екатерине японская морковь тоже не понравилась, но она съела пять конфет, и посоветовала всем есть их побольше. Ведь, японские конфеты -  самые полезные конфеты в мире. От них не портятся зубы, улучшается цвет лица, а самое главное, эти морковные сладости вырабатывают в истощённом организме исполинское здоровье.
Никто не хотел  признавать себя истощённым, и даже Тихон, истощённый какой-то болезнью, от самых полезных конфет в мире - отказался. И японский ларец остался стоять на столе в ожидании завтрака.

  Перед закатом стояла великолепная праздничная погода, и пассажиры вновь дружно всыпали на палубу. Не вышел, только Юрий – он продолжал болеть.
Воздух был необыкновенно прозрачен. Надводные камни в бухте от сильной рефракции, казались приподнятыми над водой, и как будто висели в призрачном воздухе. Через полчаса, на небе вспыхнул чудесный закат. Оранжевые, розовые и золотистые полосы накрыли небо над холмами.      Жара спала, наступила приятная вечерняя прохлада.   Кто-то бродил парами. Кто-то гулял в гордом одиночестве. Анна Архиповна  сидела под тентом с ярким зеленым клубком, но не вязала, а просто отдыхала. Рядом с ней за компанию сидели супруги Милорадовы и Лилия.
Закат, так же быстро, как загорелся - исчез. Последние тусклые бледно-розовые лучи заката, ещё освещали край неба, но и они готовились вот-вот исчезнуть за холмами. И тем не менее, даже эти затухающие краски были восхитительны.
     Профессор любовался закатом. На его душе  от такой красоты было спокойно и радостно. В воздухе становилось всё прохладнее. Он сходил за альмавивой, прихватил плащ Катеньке – её каюта была приоткрыта, вновь сел под тент, и садясь покинул взгляд в её декольте. Ручка дамского пистолета была чуть видна, и он успокоился.
Алексей Платонович вытянул ноги, пошевелил пальцами рук, немевшими от долгого писания, взглянул на золотистое небо, мерцающее море и тихо задумчиво пробормотал:
- Лепота!
Екатерина тихо поддержала его:
- Красота!
Лилия  не поддержала их настрой:
- Жуть. Опять наступает тьма. Я боюсь темноты. Ночь – это жуть и мрак.
Княгиня, раздосадованная этим жутким замечанием,  передёрнула  плечами:
- Для тьмы, милая Лилия, есть свет - свечка или лучина.
   Актриса раздосадовалась от этого замечания,  передёрнула плечами  и покинула шезлонг с гордо поднятой головой. Екатерина проводила её взглядом, многозначительно посмотрела на мужа и вздохнула. Муж смотрел мимо неё, на закат.
Закат, словно по мановению волшебной палочки погас. Небо накинуло чёрный мерцающий плащ звездочёта, и всё вокруг погрузилось во тьму. По небу заскользила яркая красная комета и упала во тьму. «Ермак»  окружили караульные лодки, ярко освещённые разноцветными  большими крашеными фонарями из рыбьей кожи. Караульные  закружились вокруг клипера, выкрикивая, через определённые промежутки времени:
- Оссильян, оссильян!

Мирон устроитель всяких увеселений, придумал звёздную обсерваторию и гадание по звёздам. Все  смотрели на звёзды и планеты через подзорную капитанскую трубу. Юпитер и Венера мерцали, словно большие свечки. У Сатурна хорошо было видно кольцо. У Юпитера было видно три спутника. Четвёртый не был виден.

   Слышался шум прибоя. По холмам загорелись загадочные огни. Пассажиры собрались под тентом, освещённым масляным фонарём  и стали гадать, что это за огни.
Огни были загадочны. Они опоясали все вершины холмов,  полукруглое побережье, и беспрестанно двигались: то опускались, то поднимались по склонам холмов. Всё это выглядело, как  волшебная иллюминация, созданная специально для русского корабля.
   Всезнающий Мирон куда-то исчез. И Горский  сбегал к дяде, чтобы узнать об этой загадочной феерии. Скоро он возвратился с ответом. Оказалось, что это японцы страшась чужеземного клипера, ходят туда-сюда с фонарями в руках. 
   Пассажиры вдоволь наговорились, и стали любоваться движущимися огнями молча. Неожиданно  под днищем корвета раздалось тяжёлое, громкое, продолжительное дыхание. В ночной тишине, это дыхание слышалось отчётливо и ясно. Дамы испуганно замерли и стали оглядываться, выискивая источник. Мужчины не зная, отчего это происходит, тоже невольно замерли и прислушались Дыхание продолжалось. Казалось, какой-то могучий исполин притаился под днищем клипером. Этот шум тревожил и настораживал.
Первой нарушила тишину Валентина. Она испуганно посмотрела на мужа и дрожащим голосом спросила:
- Валера, что это?
- Не знаю. Я в Японии первый раз.
Анна Архиповна уверенно сказала, кутаясь в зимнее пальто:
- Это морской водяной чёрт. Слышите, как дышит - так только черти дышат. Я сразу вам сказала, прицепится чёрт – не отстанет, пока с собой  не утянет.
Лилия взвилась и даже чуть подскочила:
- Анна Архиповна, хватит нас пугать и на всякую жуть намекать. Вы хотите сказать, что мы утонем?
- Я хочу сказать, что к нам чёрт прицепился. Вы сами слышите, что он с нами плывёт, и даже дышит.
- А,  как Вы слышите Анна Архиповна? Вы же глухая, - прищурив глаза, спросила актриса.
- Я не глухая. Я просто плохо слышу. А, вы так кричите, что и глухой услышит. И чёрт дышит громко.
- Мне надоело вас слушать. У вас везде черти, - воскликнула Лилия.
- Так они везде и бродят.
- А, я не хочу про это слушать, - и Чёрная  демонстративно закрыла уши руками.
Калашникова заморгала глазами, и кажется задумалась: ругаться с актрисой или нет. Лилия казалось, с каким-то удовольствием, ожидала нападения.
Екатерина заметила намечающуюся ссору, вздохнула и миролюбиво предложила:
- Милые дамы, не надо ругаться. Всё будет хорошо. Кругом такая красота, надо ценить такие минуты. Пусть он дышит, раз ему хочется дышать. Давайте лучше гадать: кто притаился под нашим клипером?
- А, может это море дышит? - предположила Татьяна.
- Это японцы дышат. Они наверно, устроили засаду под нашим клипером, – пошутил майор, зажигая спичкой сигарету.
- Это неизвестный науке японский зверь, который живёт в бухте Нагасаки, - предположил Иван.
Анна Архиповна снова встряла:
- А, может, это Киприян дышит?
Лилия вновь вскочила и гневно выкрикнула:
- Нет, это невозможно!
- А, почему невозможно? Может, он стал водяным, и решил всё-таки доплыть с нами до Севастополя, - пожала плечами старушка.
- Это невозможно слушать. Прекратите нас пугать и..и…и идите Вы к чёрту! – она плюхнулась в шезлонг и неожиданно заплакала.
Екатерина вновь вмешалась:
- Лилия, душенька, не надо переживать. Анна Архиповна старая женщина, и её надо прощать.
- Я тоже старая! У неё везде черти! Мне уже самой кажется, что там под клипером  дышит чёрт - лучший друг Калашниковой. Недаром он к нам прицепился, – отрезала актриса и достала из рукава платочек, чтобы вытереть слёзы.
Анна Архиповна обиделась и поджала тонкие сухие губы. Наступила тишина. Мирон почесал ухо и прислушался к дыханию:
- Я  не знаю, кто дышит. Первый раз такое слышу. Надо спросить боцмана, а то все наши голубушки из-за этого дыхания переругаются. Ванюша, голубчик, сбегай, спроси эту отгадку.
Иван вскочил и побежал, но через несколько шагов опомнился и пошёл неторопливым степенным шагом. Ему не хотелось выглядеть перед дамами мальчишкой.
Екатерина заинтересованно обратилась к мужу:
- Алексей Платонович, а, по-вашему, кто это дышит?
- Не знаю. Но думаю - это какое-то известное морское животное.
- А, я думаю, это японские переводчики затаились под нами. Они тайно изучают русский язык, - рассмеялся Валерий.
Скоро прибежал Иван и радостно сообщил - это дышит кит. И Анна Архиповна всполошилась. Ей показалось, что этот чёртов кит сейчас перевернёт клипер. Иван вновь убежал,  прибежал и ещё радостнее сообщил, глядя на Татьяну, что кит не сможет перевернуть «Ермак». «Ермак» здоровее кита.
Пассажиры разошлись по каютам, и супруги Милорадовы остались одни. Они слушали треск кузнечиков, доносившихся с  берега; смотрели на игру фосфорических искр в воде, на дальние отражения береговых огней в зеркале залива, и на лица японских караульных, которые иногда подплывали так близко к борту, словно вот-вот собирались идти на абордаж.
Но никто захватывать корабль не собирался, и профессор подумал, что солдатам скучно, и они подплывают так близко, чтобы посмотреть   на заморских людей.
Екатерина неожиданно начала дремать, и чтобы не уснуть на палубе, побрела в каюту. Алексей Платонович поднялся вместе с ней, без слов проводил её до каюты и вернулся под тент. Ему не хотелось спать, хотелось  посидеть в одиночестве. После полуночи, звёзды неожиданно спрятались.  Где-то  вдали над холмами заполыхали  молнии. Голубоватый свет молний вспыхивал и освещал нестерпимым блеском залив и горы, потом появлялся отдалённый грохот грома. 
Гроза быстро приближалась. В бухту залетел порывистый влажный ветер: сразу стало холодно и сыро. Вспышки молний были всё ближе и ближе.  Алексей Платонович замёрз, плотнее закутался в сырую альмавиву и пошёл в каюту.
Как только, он лёг в постель и потушил свечу, гроза набросилась на Нагасаки. По морю и суше понёсся оглушающий грохот.  Он был такой силы, словно где-то рядом рушились горы, и ломался клипер. Грохот удалялся,  слабел, становился всё тише, профессор положил руку под подушку и  крепко заснул. Во сне, он плыл на ките с парусами, и кит шумно – по-человечески храпел, как будто бы в подушку…


«Ермак» стоял в Нагасаки два дня, и это, по словам боцмана, была его самая краткая остановка в этом порту. Два дня, японцы без конца и края приезжали, что-то согласовывали, отправляли бесконечные доклады губернатору, и вдруг, на утро третьего дня в бухте началось какое-то странное столпотворение. Множество лодок окружило клипер. Загремели оглушительные  звуки барабанов. На борт поднялись несколько опер-баниосов с множеством переводчиков, и ещё большим количеством солдат.
  На это раз, встретил их капитан. Старший переводчик сообщил, что пропал японский солдат, и они должны поискать его на корабле. 
Христофор Фёдорович поскрипел зубами, и твёрдо  сообщил, что у него на клипере нет японского солдата, и делать обыск на русском корабле он не позволит. Капитан громко приказал заряжать пушки. Переводчики перевели его приказ.  Опер-баниосы и их свита быстро удалились, и ещё быстро понеслись к берегу.
   Караульные лодки продолжали окружать клипер и бить в барабаны. Через два часа, на клипер привезли провизию: несколько ящиков презервов, визжащую свинью, бочки с водой, мешки с китайской с капустой, с местной зеленью, твёрдыми грушами и недозрелыми какофигами.
Капитан расплатился  за провизию. Вручил деньги старшему опер-баниосу и  довольно улыбнулся. Христофор Фёдорович был почти счастлив. За полчаса было загружено то, что обычно, ожидали в Нагасаки и полмесяца, и месяц. Словно бы, он просил у японцев не провизию, а их любимую гору Фудзияму.
Два опер-баниоса несколько раз пересчитали деньги, что-то записали в свою книгу, и самый старший опер-баниос -  грозным тоном, приказал русскому капитану срочно  покинуть Нагасаки. Иначе, они пожалеют о том, что ворвались в Японию без приглашения.
     Капитан с весёлым видом, чуть не вприпрыжку, пошёл отдавать приказ поднимать паруса. Послышался топот матросов и шумная грохочущая укладка якоря. Скоро, клипер  нёсся на всех парусах в открытое море.

24 глава.

Прошло несколько ничем не примечательных три  дня.  Клипер шёл посреди огромного океана, любоваться было не на что, а сверкающие волны уже всем надоели.
   На рассвете и на закате, майор, если позволяла погода рыбачил. Мужчины играли в карты в кают-компании с обеда до самого вечера. Женщины изредка присоединялись к мужчинам, но они не были любительницы карточной игры, и большую часть времени, к радости кавалеров, кают-компания принадлежала только им.
  Алексей Платонович  большую часть времени  писал, и несколько раз в день гулял по клиперу. Вечерами, он по часу играл в бильярд или в шахматы с майором. Иногда,  к игре в бильярд присоединялся Иван. Он очень хотел научиться аристократической игре, но пока, никаких успехов  не достиг. Игра доставляла ему только расстройство.
    В этот вечер, профессор уже погулял вдоль клипера, сыграл с Иваном в бильярд, а с майором в шахматы. В бильярд выиграл он, в шахматах  победил майор. Но Алексей Платонович не унывал. Он надеялся завтра отыграться. У них с майором шла попеременная борьба - один день выигрывал Милорадов, на другой Лоскутов. 
   Алексей Платонович сидел под тентом с дамами, наслаждался вечерним воздухом и нежарким солнцем. Анна Архиповна вязала рядом с ним голубые носки, и часто он слышал её невнятное бормотание.  Дамы щебетали  обо всём подряд, но их весёлое щебетание, прекрасно вписывалось в его мироощущение – спокойствия и блаженства.
    Молчала здесь, только служанка Дарья. Она сидела в стороне, и старалась смотреть куда угодно, только не на дам. Словно бы её  не было, и она находилась не здесь, а где-то на другом конце океана.   
   Профессор сидел  без жилета, в одной батистовой рубашке, потому что давно плюнул на все аристократические приличия. Эти законы действовали на Севере, а здесь в южных широтах, где солнце палило, как в раскалённом горне, приходилось подстраиваться под  палящие условия.  Да и дамы, давно уже забросили свои шляпки, перчатки, а тёплые тяжёлые платья сменили на лёгкие шелковые и муслиновые, лишь  зонтики от солнца – омбрельки, ещё пользовались их благосклонностью. И тем не менее, их бледные лица уже приобрели оттенок лёгкой смуглости.
     Особенно, это было заметно у Лилии, хотя именно она выходила гулять только под вечер в сумеречный свет. Как подозревал профессор, красавица  избегала яркое освещение, пытаясь скрыть  от общества признаки надвигающей старости. В сумеречном свете, актриса выглядела более выигрышно. Юрий продолжал болеть, и теперь её чичисбеем, кавалером для прогулок был Иван.
      Вот и сейчас, актриса ещё сидела в кают-компании. Оттуда  слышалась мелодия её любимого  Чайковского. Еще, Лилия любила спокойные мелодии Моцарта и Шопена, и Алексей Платонович каждый раз удивлялся, почему при её экспрессивности и раздражительности, актрису  больше увлекает тихая спокойная музыка. Впрочем, вполне возможно именно эти нежные  умиротворяющие мелодии приносили ей успокоение. Или она играла перед ними какую-то роль. Но зачем?
   Звучала мелодия. Вечернее солнце гладило тёплой нежной рукой его лицо. Вечерний  ветерок обвевал нежным прохладным дыханием моря. Воздух отчего-то издавал аромат цветущего сада, и профессор решил, что это аромат тропиков принесённых ветром с близ лежащей земли. Он пошевелил пальцами ног, одетых в лёгкие бежевые плетёные туфли, ветерок прошёл вдоль ступней, и он почувствовал ещё большее блаженство.
   Из этого блаженство, его вывел громкий радостный голос Татьяны:
- Сударь, наконец-то вы выздоровели! Мы так рады, что вы вышли!
Её слова были подхвачены дамами, понеслись недружные крики «Гип, гип, ура», дружеские приветствия и поздравления выздоровевшему Юрию. 
  Алексей Платонович открыл глаза. Байда стоял, картинно подбоченившись,  и смотрел на дам недружелюбно, словно на сумасшедших. Крики радости замолкли. В полной тишине, Юрий осмотрел всех через запотевшие туманные очки, и недовольно сказал:
- И не стыдно вам тут сидеть?
Дамы округлили глаза, и на их лицах нарисовалось полное недоумение. Байда снял  очки, протёр их белоснежным платочком,  и пошёл дальше, низко склонив голову.
    Татьяна вскочила с места, посмотрела - куда он направился, подождала, когда  удалится, и удивлённо протянула, прикрывшись китайским шёлковым веером:
- Ничего не понимаю. Что это  с ним?
- Может, он не совсем ещё выздоровел, - предположила Екатерина.
- Он сошёл с ума! - слегка помедлив,  как заговорщик прошептала Ольга и более громко продолжила, - я утром видела, как  он пытался помогать матросам драить палубу.
Валентина охнула  и живо поддержала её:
- А, Валера мне сказал, утром он заглядывал в нашу каюту через иллюминатор. Валера  позвал его в каюту, а он убежал. Какой конфуз! Какой позор!
- А, если он, и правда сошёл с ума! Как мы будем жить с сумасшедшим на корабле? – озадачилась Екатерина и помахала веером из павлиньих перьев.
- Может, его закрыть в камору? – деловито посоветовала Анна Архиповна, и профессору показалось: и её серые глаза, и стальные спицы радостно блеснули.
Ольга насмешливо улыбнулась и элегантно взмахнула лебяжьим веером:
- Будет очень смешно, если его  посадят туда, куда он пытается посадить хоть кого-нибудь, хоть кошку Мурку, чтобы сказать нам – он хороший сыщик.
 - А мне кажется, он всё это делает для блезиру (*удовольствия), - хмыкнула подошедшая Лилия.
- А, я думаю - он выкомуривает, -  уверенно крикнула Калашникова.
- Что делает? – прищурилась Валентина.
- Вы что не знаете слова выкомуривает?
- Не знаю. Это французское слово? - расстроилась мадам Реус.
- Это  русское,  значит хитрит или лукавит, - пояснила старушка.
- И где вы эти слова берёте? – улыбнулась  Ольга и сложила веер.
- Бабка моя так говорила,  и я так говорю, -  вздохнула Анна Архиповна, и, отложив вязание, посмотрела на море. На горизонте появился фрегат, но скоро он опять исчез.   
Ольга обратилась к  служанке:
- Дарья, а ты о чём задумалась? Как ты думаешь, кто убил киприяна? Знаете, у меня не служанка, а Василиса Премудрая, и она говорит очень мудрые речи.
Дамы обратились в слух, и даже склонились к Дарье, чтобы услышать, что изречёт страшная Василиса Премудрая. Но та открыла рот, презрительно хмыкнула и закрыла рот, плотно сжав потрескавшиеся губы. На верхней палубе забила рында, созывающая на ужин, и дамы обо всём забыв, радостно вспорхнули с шезлонгов.
    В столовой Юрий вёл себя еще более странно. Он почти ничего не ел, а большую часть времени посматривал подозрительным взглядом на собравшуюся компанию, и говорил какие-то странные непонятные фразы так, словно каждому намекал на что-то. Глядя на Валерия, он произнёс бессмысленную фразу о железном человеке. Но  Реус спокойно съел это, вместе с бутербродом с красной икрой.
    Потом, Байда пристал к Анне Архиповне, и несколько раз  повторил:
- Гофманские капли… Гофманские капли…
Калашникова почему-то расстроилась из-за этих капель, и посмотрела на Юрия так, словно хотела убить его. Она не только посмотрела, но и несколько раз провела пальцем по тупому столовому ножу, как бы пробуя его остриё. 
    Юрий поморщился,поёжился,  но продолжил свои бессмысленные намёки. Следующим, до кого он докопался - был Тихон. Ему Байда намекнул, о какой-то несчастной фортунке. (* вид рулетки). И Тихон, испуганно вздрогнув, вышел из столовой.
   Байда готовился напасть на следующего, и осматривался,  выбирая жертву. В столовой стояла напряжённая тишина, прерываемая скрипом стульев, и стуком  вилок. За столом сгущались тучи, лица всё больше мрачнели, ели всё быстрее, но никто не спешил уходить, словно их уход мог вызвать всеобщее подозрение.
    Следующей жертвой  стал профессор, который был уверен, что его-то следователь уж точно обойдёт, и он останется чистым, как слеза. Но Юрий намекнул ему о какой-то французской даме с деревянной ногой, и Алексей Платонович невольно стал вспоминать, всех своих французских дам.  Хотя, он точно мог сказать – деревянных ног у его француженок  не было. Впрочем, у русских тоже.
   Между тем, ревнивая Екатерина была вне себя. Она тоже стала вспоминать всех знакомых французских дам, возможно, скрывающих свою деревянную ногу под кринолином. И если бы она  нашла эту французскую ногу, то тогда  бы уж точно узнала, что эта дама – любовница мужа.
   Актриса сидела рядом с профессором, но не стала дожидаться, когда писарь доберётся до неё. Она отшвырнула  тарелку с рисовой запеканкой, и гордо ушла, громко хлопнув дверью.
Юрий улыбнулся, повернулся к майору, и намекнул ему с многозначительным видом - о каких-то звёздных пасторалях.
Александр все эти инсинуации тоже терпеть не стал. Он прищурившись посмотрел на Юрия, положил на стол крепко сжатые кулаки, и угрожающе  отрезал:
- Сударь, я не знаю, о каких вы звёздных пасторалях говорите, но если бы у меня сейчас был пистолет, я бы, вас вызвал  на дуэль.
Байда  поднял невинные глаза к потолку и задумчиво пробормотал:
- Звёздная пастораль… даль, галь, жаль…
Майор неожиданно вспылил и вскочил из-за стола:
- Сударь, за то, что вы намекаете мне на всякие гадости - я вам сейчас морду набью! А, ну выходите на палубу, я сейчас вам быстро сделаю звёздную пастораль. И полетят из вашей башки тысячи звёзд. Потом уляжетесь на свою койку, и больше не встанете.
Лоскутов попытался выбраться из-за стола, но Ольга повисла на его руке, всем телом и заторопилась:
- Сашенька, не надо драться. Ты его убьёшь, и сядешь в острог. Прости ему, его неразумные речи! Ты же видишь - он  сумасшедший, говорит всякие глупости.
- А, я сейчас набью ему морду, и он сразу выздоровеет, - 
   Лоскутов оторвал от себя руку мадам Кузнецовой, выбрался из-за стола, уронив по дороге стул, и пошёл к Байде с однозначным намерением показать ему звёздную пастораль.
    В  столовой на миг настала гнетущая тишина. Лишь скрип чьего-то стула нарушал липкую тишину. Дамы испуганно округлили глаза и замерли в испуге. Иван побледнел, и прижался  к спинке стула. Мирон  радостно улыбнулся, и так же радостно расстегнул верхнюю пуговицу красного жилета, словно и сам собирался  принять участие в избиении Юрия. 
     Но Байда не стал дожидаться ни звёздной пасторали, ни кровавой битвы. Он неожиданно быстро, вскочил и вылетел из кают-компании.
После его ухода, все повесели и оставшуюся часть ужина, доказывали друг другу, что Юрий сошёл с ума.
   
После ужина на небе запылал багряный закат. Мужчины остались в кают-компании, чтобы  продолжить играть в  бостон. Дамы уселись под шезлонгом. Байда  в одиночестве бродил по клиперу, недобро на всех поглядывая; не скрываясь, заглядывал в иллюминаторы – не заглядывал он только в каюту к майору. Видно, несмотря на сумасшествие, Юрий не хотел, чтобы из его глаз посыпались звёзды.
   Затем, он отобрал у Анны Архиповны спицы, и она безропотно отдала их, помня о каморе в которую он совсем недавно хотел её посадить.  Пытался он примазаться и к поднятию парусов, но боцман отчего-то разъярился и прогнал помощника  прочь.   
Утром было всё-то же самое  - Юрий опять вёл себя странно, но теперь уже пассажиры обходили Байду стороной. Дамы завидев его: или прятались, или закрывали лицо веером, словно за веером он не мог опознать их.
Профессор всего этого не видел – он писал, а в перерывах, пил чай с мёдом. Екатерина несколько заглядывала в его каюту, и многозначительным тоном  сообщала, что Юрий сошёл с ума. На пятый раз, прерывания его работы и остановки потока мыслей, он вздохнул и сдержанно сообщил жене, что он профессор истории, а не профессор  психиатрии. И с психиатрическими историями, пусть обращается к профессору Кащенко.
Но Кащенко был далеко - в Санкт-Петербурге. Поэтому, княгиня громко фыркнула и так громко хлопнула дверью, что в шкафу свалилась вешалка.

В полдень, перед обедом в каюту вошли рассерженные Екатерина и Валентина. Княгиня прошла к столу, наклонилась к мужу, писавшему очередную мысль, и возмущённо сообщила:
- Алёша!  Байда посадил в камору Татьяну.
- Почему посадил? – пробормотал он, отлаживая перо.
- А, я откуда знаю! Байда совсем сошёл с ума. Скоро мы все в каморе побываем. Боюсь, что следующим будешь ты!
- Почему я? – удивился профессор.
- Потому, что он уже намекнул  тебе о французской даме с деревянной ногой. Это мадам Мари Люмпен? Это у неё деревянная нога? Я помню, она немного хромала. Признавайся!
- У мадам Люмпен нормальные ноги.
- Ах, ты фификус! Вот ты и признался! Откуда ты знаешь, что у неё нормальные ноги, если у неё ноги закрыты юбкой?
- Хм-м-м… э-э-э, - растерялся Алексей Платонович, но скоро продолжил, - я догадался об этом, следуя дедуктивному методу.
- Знаю, я эти дедуктивные методы.  Ты… ты… ты, непорядочный человек! Я не хочу больше с тобой разговаривать. Мы расстаёмся навсегда!
Екатерина двинулась к выходу и Валентина, округлив глаза, растерянно спросила:
- А, Татьяна? Кто её спасать будет?
- А, спасать её будет профессор. Если уж он позарился на эту «горизонталку», продажную даму Люмпен с деревянной ногой, то я не желаю с ним иметь никаких дел.
Валентина взмолилась, и прижала руки к груди:
- Катенька! Сейчас, ты должна забыть о всех деревянных ногах. Бедная Танюша сидит в тёмной каморе, с мышами и грязными тряпками, и мы должны спасти её. Не забывай, Юрий сошёл с ума, и скоро он нас всех туда отправит. Тогда, кто нас будет спасать?
- Ты права. Скоро, он и нас отправит в камору. Хорошо, сейчас я забуду про эту французскую деревянную ногу. Но я вспомню о ней в Санкт-Петербурге! Сударь, будьте любезны, оторваться от своего писания,  соблаговолите сходить к этому сумасшедшему следователю, и добейтесь от него, чтобы он выпустил бедную несчастную женщину на свободу.
    Профессор почесал бороду, вздохнул, посмотрел с печальным видом на недописанный листок, закрыл чернильницу, встал из-за стола и отправился к Юрию. Дамы отправились вслед за ним, но он закрыл дверь каюты  перед их носом. Алексей Платонович решил, что дамы всё испортят, и спасение Татьяны не состоится.
   
Юрий лежал на кровати, задумчиво смотрел в потолок, и гладил Мурку лежавшую у него на груди. Профессор прошёл к столу, сел, и пристально посмотрел на следователя. Тот продолжал, глядя в потолок: гладить урчащую Мурку,  и морщить лоб. Алексей Платонович молчал некоторое время, ожидая, что Байда всё же обратит на него внимание. Но время шло, ничего не менялось, и он бесстрастно спросил:
- Сударь, я бы хотел у вас узнать, почему Вы отправили в  камору мадам Булавину?
- Потому, что так надо, - глядя в потолок, бесстрастно сообщил Юрий.
- Хм-м-м…  А, можно узнать кому надо?
- Киприяну.
- Это он вам сообщил, что его убила  Татьяна?
- Да сообщил!
- И когда, он это вам сообщил?
- Сегодня ночью.
- Понятно, значит, это было во сне. А, может мы, сударь, поговорим серьёзно. Я всё равно узнаю, по каким причинам вы её посадили.  Давайте, голубчик не будем время зря терять. Будьте любезны,  сообщите мне, что вас подвигло отправить бедную вдову на галеры.
     Юрий продолжал молчать, и профессор, вздохнув, пробасил:
- Сударь, будьте любезны, подать  мне  ключ от каморы. Будьте любезны, подняться.
    Байда молчал, гладил Мурку, морщил лоб, и профессор отправился к капитану, в надежде получить этот ключ у него. Дамы слышали весь разговор в приоткрытую дверь, и отправились за ним. На их лицах была видна тревога. Им явно казалось, что все его передвижения закончатся ничем. На полдороге, Алексею Платоновичу пришла другая мысль, и он попросил Екатерину сначала отвести его к Татьяне. 
   Княгиня оторопела, и возмутилась. Она считала: сначала надо взять ключ, открыть эту камору, и освободить Татьяну. Приходить  к ней в тюрьму – верх неприличия. Но профессор был непреклонен, и княгиня, фыркнув от неудовольствия, повела его в камору.
    Камора находилась на нижней палубе, там, где жили матросы. Они спустились по тёмной, крутой, идеально чистой лестнице вниз. В тёмном углу, чернела узкая дверь с маленьким окошком вверху двери. Окошко было без стекла, но настолько маленькое, что оттуда могла выбраться только Мурка.
    Алексей Платонович тихо постучал в дверь, и в окошко выглянула заплаканная  Татьяна. Она сразу же стала жаловаться:
- И почему, я такая несчастная!  А, как дура радовалась, что Байда встал с кровати, а он меня посадил. Да лучше бы он до Севастополя в постели лежал. Алексей Платонович спасите меня, этот гад посадил меня  по злому навету злодея.
- И кто этот злодей? – спросил профессор, прищурив глаза.
- Боцман Круглов, дядя Горского. Чтоб этим родственничкам  пусто было. А, этот негодяй Иван, ещё пытался ухаживать за мной. Злодеи! Змеи окаянные! Выпустите меня на свободу – не виновата я.
- Сударыня, у меня пока нет ключа. Я сейчас, пойду просить его у капитана, но прежде, я хочу узнать, какой навет выдумал боцман?
- В первый день… или нет, в третий… Мне так неудобно говорить. Не  судите меня…. Я…я…я хотела познакомиться  с Киприяном. Вижу, он человек свободный, импозантный, неженатый, кольца нет, и я вежливо подошла к нему.  Не помню, что я говорила… кажется,  спросила сколько вёрст до Севастополя… или нет, я спросила сколько морей и океанов мы проплывём. В общем, я спросила что-то географическое, а этот нахал, как бешеный закричал на меня… Я забыла, что он накричал…э-э-э… кажется он кричал:  «Отстаньте от меня», или «Я не знаю,  сколько вёрст», а может, что-то другое сказал. Я от обиды плохо слышала, и плохо помню. Меня, как по голове ударили. Я никогда еще таких кавалеров не встречала… в общем, я ушла и больше к нему не подходила. А потом узнала, что передо мной к Киприяну подходила мадам Кузнецова. Она вроде тоже спрашивала, сколько дней плыть до Севастополя или сколько морей…
   А, боцман всё это слышал, и рассказал Юрию, что мы знакомы с Колесниковым  и он меня отгонял от себя.  Теперь, я не знаю, как оправдаться. Неужели, меня отправят на каторгу за то, что я спросила: сколько вёрст до Севастополя. И зачем, я спрашивала…
Татьяна разрыдалась, и сквозь рыдания обрывочно пролепетала:
- Профессор, миленький, спасите меня… Боцман змей подколодный…
Дамы бросились утешать её, подали платочек.
     Алексей Платонович торопливо пошёл вверх по лестнице к свету, а вернее к капитану. Он не хотел, чтобы дамы ходили  за ним. С ними будет один разговор, а без них другой.
   Христофор Фёдорович был занят. Он стоял у штурвала, хмурился, курил трубку, а увидев профессора, нахмурился ещё больше. Профессор оглядел рубку, вежливо попросил ключ от каморы, и капитан, кашлянув сквозь зубы, отправил профессора к боцману. Ключ был у него.
   Круглов сидел на юте, на длинной чёрной лавке с потухшей трубкой, и наблюдал, как молоденький белобрысый смешливый матрос, распутывал спутанный канат. Боцман был в самом благодушном и весёлом настроении духа. Он только что рассказал молодому матросу смешную морскую байку, и они ещё улыбались над ней.
Профессор плюхнулся  на другой конец лавки, посмотрел на спутанный канат, провёл рукой по  бородке, и тихо спросил:
- Сударь, я был сейчас у Булавиной. Будьте любезны, расскажите мне, что вы видели и слышали.
- Я всё рассказал этому полицейскому. Что видел, слышал, то ему и сказал.
- А, что вы видели?
- Хм-м-м…
- Всё равно, вам в полиции придётся ещё раз всё рассказать.
- Я был на верхней палубе. Я их видел – они меня нет. Мадам Булавина подошла к Колесникову, и стала ему что-то тихо говорить. Услышать её слова было трудно, мешал шум ветра в парусах. Мужчина был недоволен, и даже зол. Потом, он очень громко сказал: «Отстаньте от меня, мадам. Я вас не знаю, и знать не хочу» 
- Вы сейчас пересказали мне слово в слово?
- Откуда я помню слово в слово. Но я понял по их виду, что они давно знакомы, и он отгоняет её от себя.
- А, почему вы решили, что они давно знакомы?
- Не знаю, решил и всё. Вот, вы увидели что-то и в голове своей сложили, так и я сложил, - хмуро ответил Круглов, подбирая каждое слово.
- А, почему, вы раньше это не рассказали? Ведь Колесникова убили не вчера, - допытывался профессор.
- Раньше, я этого не помнил… забыл.  А потом, раз… и вдруг вспомнил.
- И всё же, сударь, мне кажется надо мадам Булавину отпустить. Вдруг, у вас в голове что-то неправильно сложилось. Если мужчина гонит женщину, не обязательно это говорит о том, что он давно её знает. Вполне возможно,  в этот момент мужчина чем-то раздражён, ему помешали думать о своём, или дама ему жутко не нравится, вот он и вспылил. Будьте любезны, отдайте ключ от каморы.
   Круглов поднялся с угрожающим лицом, расставил пошире кривые ноги, сложил руки на груди, и твёрдо, даже слишком твердо, отрезал:
- Не! Я не дам вам ключ! Мне полицейский сказал никому его не давать. А тот, кто будет его просить  – это  убийца Колесникова.
    Профессор встал и несколько удивлённо посмотрел на боцмана сверху вниз – тот был намного ниже его. Круглов продолжал бычиться, и Алексей Платонович миролюбиво протянул:
- Это, что же у Юрия  получается - убийц  двое – я и Татьяна? А если скоро ещё две дамы придут просить ключ, то получится четыре преступника?
– Не знаю сколько их. Может, вы все сговорились убить Колесникова. Вы все тут с каторжного острова. Одного пассажира  убили, и баста болтать. Хватит мне тут всякую учёную разлюли малину разводить!
   Боцман повернулся к матросу и зло закричал, сжав волосатые кулаки:
- Баста, Вадим! Баста!  Хватит, крутить не в ту сторону, ты ещё больше запутаешь! Болван! Чурка тульская!
Круглов  бросился показывать матросу, как надо распутывать канат, стал слишком поспешно  тянуть его в одну сторону, что еще больше запутывало узел. Вверх поднялись клубы пыли, пенькового мусора и высохшей морской соли.
   Туляк матрос невольно  отшатнулся от пыльного облака, чихнул и стряхнул мелкий мусор с белобрысой нечёсаной шевелюры.
Боцман разошёлся не на шутку и перешёл на морской ругательный жаргон…

Профессор увернулся от спешащих к нему дам, вернулся в каюту другим путём, сел за стол и уставился в приоткрытый иллюминатор. Оттуда дул свежий прохладный ветерок, и жёлтые шторы шевелились, словно живые. Юрий заглянул в иллюминатор, быстрым взглядом окинул каюту  и исчез. Алексей Платонович взял в руки перо и замер. Писать не хотелось. Надо было что-то делать, но ничего умного в голову не приходило.
   Скоро, он пришёл к мысли, что  к ночи, что-нибудь придумает. А, что он ещё мог сделать сейчас? Не станет же он драться с боцманом, и открыть камору не сможет - Круглов позовёт на помощь матросов. Нет, драка ни к чему не приведёт. После драки с боцманом и матросами,  придётся драться с капитаном. А это полная глупость.
   Скоро, у него мелькнула мысль, что дамы тем или иным способом вытащат ключ у боцмана. Он слишком хорошо знал княгиню. Она была горазда, на всякие выдумки и всякие спасательные операции. Особенно, если эти спасательные операции, выдуманные ею, совершал он. 

Екатерина вплыла в каюту, словно гордая каравелла и насмешливо поинтересовалась:
- Алексей Платонович, вы взяли ключ от каморы?
- Нет, - хмыкнул он.
- Почему?
- Боцман отказался отдать его. Ему запретил отдавать Юрий.
- Но он же сошёл с ума!
- Кто? Круглов или Байда.
- Они оба.
- Идите, скажите это капитану.
- Я это уже ему сказала. А, он ничего мне не сказал. Алёша, надо что-то срочно делать!
- Что делать?
- Э-э-э… взломать камору и спасти Татьяну.
- Рядом с каморой матросские кубрики. А, я не умею взламывать тихо. Придётся драться с матросами. Но и это не поможет. После спасения, Юрий опять отведёт Булавину в камору.
- А, что же тогда делать?
- Не знаю. Надо подумать.
- Пока ты будешь думать, Танюша умрёт там от горя.
Екатерина развернулась и ушла, хлопнув дверью. Впрочем, возможно хлопнул дверью сквозняк.

Княгиня вернулась под тент. Там её дожидались Валентина, Лилия и Анна Архиповна, которая в этот раз ничего не вязала, потому что Юрий отобрал у неё спицы, и оттого выглядела самой несчастной. Глаза у неё были покрасневшие от слёз, а руки  привыкшие вязать, комкали синий платочек. 
    Старушка сразу крикнула подходившей Екатерине, чтобы та говорила громко, иначе она ничего не услышит. Милорадова с такой силой плюхнулась в шезлонг, что ножки сломались, разъехались в стороны,  и она плюхнулась на пол, успев задрать ноги вверх. Дамы невольно засмеялись, но тут же прикусили накрашенные губы. Смеяться над падающим было неприлично. Екатерина быстро поднялась, улыбнулась вспомнив своё падение, отряхнула невидимую пыль и разочарованно сказала:
- Алёша не смог забрать ключ. А, если он этого не смог сделать, значит, никто не сможет. Ключ у боцмана, и он не отдаёт, потому что Юрий запретил выпускать Татьяну.
Лилия протянула:
- Юрий знает, что делает. Он нашёл преступницу.
 Актриса демонстративно отвернулась и посмотрела в море. Несколько чёрных акул сопровождали клипер то ли в ожидании поживы с кухни, то ли им было по пути с «Ермаком».
Анна Архиповна поправила на голове старинный кружевной капот и воскликнула:
- Надо что-то делать. Байда сошёл с ума. Давайте посадим его вместо Танечки в камору.
- За что посадим? – строго спросила Лилия.
- За то, что он мои спицы украл. Вошёл в мою каюту – и все мои спицы украл! Брандахлыст!
- Негодяй! – поддержала её Валентина.
 Екатерина задумчиво протянула:
- Девочки, надо срочно что-то придумать. Думайте!
Наступила тишина с криками чаек. Дамы задумались и их лица почему-то приняли мечтательное выражение. Первой из девочек откликнулась старушка Калашникова:
- Я предлагаю поймать боцмана, скрутить его, обыскать и забрать ключ. Вместе, мы с ним справимся. А, потом надо скрутить Юрия, и заставить его отдать мои спицы.
Княгиня накрутила на палец каштановый локон с виска, хмыкнула и не согласилась:
- Это не подойдёт. Мы с ними не справимся, а потом  в эту камору посадят и нас.
Вновь настала тишина. Валентина посмотрела на небо, опустила голову и медленно, запинаясь, предложила:
- А, если… мы… сами взломаем… камору?
- Не выйдет. Камора рядом с матросскими кубриками и потом нам придётся сражаться с матросами, - отклонила предложение Екатерина.
- А, мы позовём с собой мужчин, - пояснила мадам Реус.
- Нет, мужчин не надо привлекать. Нам простят всё – мы дамы, а их могут  по морским законам выбросить за борт.
- За что? – возмутилась Валентина.
- За порчу морского имущества. За порчу каморы.
Екатерина повернулась к Лилии и прищурилась:
- А, вы мадам, что скажете? Вы сходите к Юрию, чтобы помочь Татьяне?
- Я ещё раз скажу: если Юрий посадил, значит, Татьяна убийца.
Валентина всплеснула руками:
- Подождите,  мадам Чёрная, скоро и вас посадят в камору, потому что вы  тоже разговаривали с Киприяном, и он тоже был недоволен вами. И никто вас не придёт спасать. Все будут рады вашему заточению!
Лилия вспыхнула, вскочила так, что шезлонг упал, и ушла быстрым шагом.
Екатерина проводила её глазами и предложила шёпотом:
- А, если мы нападём на Юрия, но так, чтобы он нас не увидел. Он подумает, что на него напал настоящий убийца и выпустит  Татьяну.
Анна Архиповна раздражающе громко спросила:
- Что ты, милочка говоришь?
 Екатерина прокричала ей в ухо:
- Я говорю секретные вещи, и орать их на весь клипер не буду.
Калашникова отшатнулась и стала тереть ухо ладошкой. Милорадова оглушила её. Княгиня  продолжила обычным голосом:
- Сейчас мы разойдёмся и  подумаем. Как все сделать так, чтобы комар носа не подточил. А, через час приходите все ко мне в каюту.
Екатерина  посмотрела на сломанный шезлонг, и пошла в свою каюту. В её голове уже мелькали фантазии, как напасть на Байду.

Через час, к Милорадову вошёл Лоскутов с мадам Кузнецовой. Майор оглядел каюту и бесстрастно сообщил: на Юрия опять напали, и он просит зайти к нему на минутку. Алексей Платонович с некоторой радостью отложил перо и отправился в каюту напротив.
   Юрий лежал на кровати, и снова смотрел в потолок. Лицо его было необычайно бледно, голова  обмотана бинтами, одеяло аккуратно расправлено. Седые сосульками волосы, усы и бородка были усыпаны нюхательным табаком так, словно он посыпал себя пеплом, вернее табаком.
 Алексей Платонович сел около него и тихо спросил:
- Вы видели, кто на вас напал?
- Нет, - еле слышно ответил Байда и медленно повернул голову к нему. В его глазах застыла боль и какая-то детская обида. Словно, он удивлялся, кто мог так подло поступить с ним.
- А, где всё это произошло? – поинтересовался профессор.
- В каюте. Я лежал, спал, и вдруг, кто-то меня огрел бронзовым подносом. Он ещё что-то сказал мне, кажется «Я тебя убью Юра»… но точно его слов не помню… в голове, как в иерихонской трубе гудит. Поднос лежит на столе, осмотрите его, может найдёте там какие-нибудь преступные следы… И комнату тоже осмотрите… у меня там, в столе есть лупа… Вспомнил…Мне кажется, от убийцы сильно пахло какими-то цветами... Есть такой одеколон, не помню как он называется… Может, это был одеколон Киприяна? Он тоже любил  заливать себя духами… или одеколоном.
- А чем пах одеколон? Лавровым листом, пихтой, розой, лилиями, мускусом? Вспомните. Это очень важно, можно по запаху найти преступника. Возможно, этим одеколоном пользуется только один человек на «Ермаке».
- Хм-м-м… кажется пахло обычными цветами, не помню какими… или у меня в голове пахло? Или  с моря несло? Хм-м-м… Вспомнил! Пахло этими цветочками, которые в лесу растут, такие беленькие маленькие колокольчики на одной ножке стоят. Забыл, как они называются. Ох, чуть не убил душегуб проклятый. Всю мне память мне отшиб, варнак проклятый. А, ведь в гимназии я был первым учеником!
Профессор потёр свои пшеничные усы, стряхнул табак с головы и бороды Юрия, поднялся и заметил:
- Вы зря голубчик, не закрываетесь на ключ. Сейчас, вы ведёте расследование, и убийца захочет вас утопить.
- Пока, он захотел меня только ударить… Я забыл закрыться… В голове туман… Болит всё…ничего не соображаю… ищите его быстрее, пока он ещё кого-нибудь не убил, - слабо махнул рукой Байда в сторону стола и неловко достал из-под подушки табакерку. Табак всегда помогал ему выздоравливать.
    Профессор прошёл к столу. В центре  стоял бронзовый, довольно внушительный поднос. Он взял его в руки, взвесил на руке и убедился – таким подносом можно и убить. В принципе, он уже понял, кто огрел подносом Юрия – это была Екатерина. Только она сильно душится маленькими, беленькими колокольчиками на одной ножке. И всё равно, по старой привычке,  он решил  провести исследование места ударения подносом - до конца.
    Алексей Платонович внимательно осмотрел поднос, но на ровной, начищенной до блеска поверхности, нечего было искать, тем более, если это была дама – у них на руках были перчатки. Он отложил поднос и полез в ящик стола за лупой. Заодно,  прихватил в столе несколько листочков чистой бумаги.         
    Профессор прошёл к кровати,  опустился на колени и стал обследовать пол и край постели. Именно здесь, стоял преступник или преступница. Всё, найденное на полу и кровати, он слаживал в свёрнутую бумагу.   Юрий перевернулся на бок, и молча, кривясь от боли, наблюдал за его действиями. 
   Лупа была отличной. В том районе, где предположительно стоял убийца, профессор нашёл: большое количество крошек нюхательного табака; белые  хлебные крошки; кусочек печенья; чёрные, белые и рыжие короткие волоски; седые короткие волосы; шерстинки с шотландского покрывала; подсушенные красные икринки кеты; крупинки соли и сахара; красные, зелёные и жёлтые ворсинки с какой-то шерстяной ткани и длинный чёрный волос.
    Когда всё, что можно было, он поднял  и завернул в листы, настало время обследовать всё это. Профессор уселся за стол, разложил весь свой урожай, развернул листочки, и принялся вслух обговаривать результаты своего расследования:
- Вот, что я нашёл около вашей кровати: это нюхательный табак. Так-с, проверим вашу табакерку. Дайте-ка мне её… Да, этот табак – с вашей табакерки. Табак с папирос, те, что у майора в портсигаре совсем другой. Далее, я нашёл: хлебные крошки, красную икру, шерстинки с вашего покрывала, соль, сахар, печенье,  длинный чёрный волос – предположительно это волос Лилии Чёрной – только у неё такие чёрные волосы. Следующие  волоски – короткие и очень тонкие: чёрные, белые, рыжие – один к одному, как по размеру… Волоски очень короткие… Это мужчина? Или трое мужчин? Хм-м-м...
- У нас нет мужчин с такими короткими  волосами, да ещё и разноцветными, - слабо подал голос Юрий.
- Может это был матрос?
- Разноцветный матрос? Нет таких матросов на клипере! И рыжих нет!
- Эврика! А, я думаю, у нас есть такая разношерстная дама – это кошка Мурка – у неё пятна белые, чёрные и рыжие. Потом я её поймаю и проверю, а пока пойдём дальше. Вот эти  седые волосы кажется ваши, проверим… Подошло! Чудесно. Теперь, какие-то короткие шерстинки предположительно с дамского  шерстяного платья – красные, зелёные, голубые и жёлтые. Хм-м-м…
- Здесь никто не носит пёстрые платья, все однотонные.
- А может, к вам сегодня заходили несколько дам в разных платьях? Одна в жёлтом, другая в зелёном и так далее.
- Нет, сейчас меня никто не посещает. Дамы меня стали бояться. Они убегают от меня. Неужели, я дожил до этого страшного дня! Ох-хо-хо… А, может, кто-то из дам заходил раньше, когда я болел, и ничего не видел?
- В каюте каждый день убираются, значит, эти разноцветные шерстинки попали сюда именно сегодня. Пойду-ка, я узнаю, кто сегодня из дам или мужчин ходит или ходил в таком странном пёстром одеянии.
- Никто не ходил. Я всех дам сегодня видел. В каютах жара - они в шелках и муслине.
- Может, это был Мирон? Он любит яркое.
- Мирон с утра ходит в синей в жёлтый цветочек александрийской рубахе и жёлтых, почти золотых  брюках.
- Значит, это не он. Здесь нет золотой парчовой нитки. А, может убийца перед преступлением переоделся в какую-нибудь цветную хламиду-монаду?
- Не знаю… Идите и ищите этого душегуба попугая.
Алексей Платонович завернул в бумагу  разноцветные шерстинки, положил в карман лупу и пошёл к выходу. У дверей он остановился и добродушно пробасил:
- Сударь, вам надо выпустить мадам Булавину. У неё теперь алиби.
Юрий скривился от боли, достал табакерку, понюхал, чихнул  и  недовольно протянул:
-  Эх… Ох…Э-э-э…Ладно, скажите боцману пусть выпустит её. Иначе меня за неё точно пришибут.

Профессор зашёл к княгине. Она лежала на кровати, смотрела в иллюминатор на облачко, и как будто мечтала. На её лице скользила лёгкая загадочная улыбка, и кажется, она была счастлива… или задумала, что-то нехорошее. Он слишком хорошо знал её.
   Алексей Платонович  быстрыми шагами прошёл к кровати, склонился над ней, и сдерживая раздражение,  бросил:
- Мадам, вы, что совсем очумели? Вы же могли убить Юрия. Этим подносом и быка можно завалить. А, Байда - человек преклонного возраста.
Екатерина вздрогнула, вскочила, села на постели,  округлила оленьи глаза, и непонимающе уставилась на мужа:
- Алёшенька, я ничего не понимаю. Кого убили ? Юрия? Ужас! Опять убили! Я боюсь!
Она села на кровати, и со страхом  уставилась на мужа.
Он удивлённо приподнял кустистые брови, успокоился  и спросил:
- Вы били Юрия подносом по голове?
- Вы, что очумели, Алексей Платонович? Никого я  подносом не била, и к Юрию не заходила. Я не хожу к мужчинам в каюты! – рассердилась она.
- Интересно. Хм-м-м… Вы давали кому-нибудь свои духи «Серебристый ландыш»
- Духи? Ничего не понимаю. Что значит - поднос и духи?
- Не увиливайте, сударыня, отвечайте! Вы давали сегодня свои духи  душиться кому-нибудь?
- Нет, не давала! Объясни мне, зачем ты спрашиваешь про мои духи?
- А, где они у тебя стоят? – деловито спросил он.
- Ты хочешь подушиться дамскими духами?
- Я хочу посмотреть, где они стоят.
- Они закончились. Вчера, я вылила последние.
- Слава Богу!
- Я осталась без духов, а ты радуешься. Как же ты меня ненавидишь!
- Сударыня, не говорите глупости.
- Значит, ты меня ещё любишь? – обрадовалась Екатерина.
     Алексей Платонович не ответил, опустил глаза ниже декольте, и внимательно посмотрел на шёлковое платье жены. Оно было разноцветное в мелкий цветочек. Цвета были:  красные, жёлтые, зеленые и голубые. Он достал лупу, приставил линзу к подолу платья и стал осматривать.
Екатерина вскочила с кровати, отбежала к двери и с тревогой спросила:
- Алёша, ты что, как Юрий - сошёл с ума? Зачем ты разглядываешь меня в лупу?  Может, ты ослеп? И меня так уже не видишь?
   Алексей Платонович вновь ничего не ответил, и застегнул на голубой ситцевой рубашке расстегнувшуюся пуговицу. Найденные шерстинки, никак не подходили к шёлковому платью жены.
   Муж ушёл, и княгиня осталась в расстройстве. Она была уверена - это какое-то тропическое сумасшествие. Сначала сошёл с ума Байда, теперь Алёша… Где-то она читала, есть такая тропическая болезнь. Человек ни с того, ни с сего сходит с ума. И вылечить его невозможно. И, что она теперь будет делать с сумасшедшим мужем? Хотя, может когда он совсем потеряет ум,  то всё забудет, и простит её…
     Скоро, княгиня решила, что не бросит Алёшу, даже сумасшедшего. А он обязательно простит её, потому что станет сумасшедшим…   
   Профессор обошёл всех пассажиров и задавал им самые невинные вопросы. Он искал одежду, к которой подходили эти ворсинки. Ни один пассажир в шерстяной цветной одежде не ходил.
   Посетив пятого пассажира, он остановился в коридоре и задумался. Скоро, в его голове сверкнула замечательная мысль, и он ринулся к Калашниковой. Анна Архиповна сидела на кровати и разматывала зелёный клубок шерсти, спутанный Муркой. Мурка лежала рядом и спала. Она выполнила свою миссию, и теперь могла спокойно спать.
   Профессор поздоровался,  подошёл к Анне Архиповне, достал лупу и стал изучать её чёрное шерстяное платье. Калашникова с интересом наблюдала за его странными действиями. 
      Алексей Платонович удовлетворённо вздохнул. Весь подол старушки был обсыпан жёлтыми, красными, голубыми и зелёными ворсинками, оставшимися от шерстяных клубков. Ведь обычно, ежали на её подоле. Кроме того, от неё пахло ландышами. Не так сильно, как от жены, поэтому в ванильной столовой и под тентом, где обдувал ветерок, он этого никогда не замечал, но у Юрия - после удара по голове, могло многократно усилиться обоняние.
    Старушка смотрела на его склонённую голову,  затем вдруг  замерла, схватилась за сердце, и вытаращила испуганные глаза. Она решила: профессор, как и Юрий  сошёл с ума, и теперь, после рассматривания её через лупу,  начнёт убивать. Но убить её, ему не удастся, она убьёт его спицей, которая лежит под подушкой.  Анна Архиповна протянула руку  под подушку, схватилась за деревянный кончик спицы, но доставать её не стала – пока не стала. Достать она всегда успеет…
    Но испуганные мысли продолжали кружить в голове. Если, Байда и Милорадов оба сошли с ума, то скоро  все пассажиры тоже сойдут с ума. Она слышала, есть такая тропическая болезнь. Люди толпами сходят с ума и бегают по улицам. Пока их не убьют. Если болезнь так заразна, то в Севастополь приплывут одни сумасшедшие. Но в глубине души, Калашникова была уверена, все сойдут – а она нет! Ведь она такое пережила, что не каждый выдержит!
   Алексей Платонович выпрямился, удовлетворённо хмыкнул, сунул лупу в карман и повысил голос:
- Анна Архиповна, признавайтесь! Это вы ударили Юрия подносом по голове.
Калашникова вздрогнула, захлопала глазами, испуганно улыбнулась и всплеснула руками, в одной из которых была спица:
- Нет, это не я ударила. Это на меня злые люди наговорили. Наверно, это боцман опять наговорил, злыдень - не верьте ему!
- Хм-м-м…, - профессор решил слукавить, ради пользы дела, - а вас голубушка, видели - вы входили в каюту Юрия с бронзовым подносом.
- Вот, лгуны! Этот поднос у него на столе лежал! – вспыхнула она и прижала руки с спицей к груди.
- Вот, вы уже признались! Зачем вы его ударили?
Калашникова сбросила с подола на пол спутанный клубок, спицу сунула под подушку, и взмолилась:
- Я тебе голубчик, всё расскажу, а ты Юрочке ничего не говори. А, то он меня в камору посадит. Не расскажешь? Тогда я скажу.
- Хм-м-м… Хорошо, я ничего ему не скажу. А, теперь рассказывайте.
- Я зашла к Юрочке, чтобы попросить его отдать мои спицы. Он спал, как младенец – и совсем не сумасшедшим выглядел. Я стояла около него, стояла, стояла и вдруг вспомнила: Ваша жена сказала, надо на него напасть, ударить, он подумает, что Танюша не убийца и отпустит её. Тогда, я взяла поднос со стола и треснула  по его дурной башке. Я ударила чуть-чуть, маленько, слабенько. Я даже сказала ему: «Отдай гад, мои спицы». А потом бросила поднос и убежала. Вот и всё. Юрий ведь жив, а я поступила по наущению вашей жены. Это она меня подговорила. Княгиня  всем дамам предлагала напасть на Юрия. А, если вы это  расскажете – я буду отпираться. Скажу, что вы это всё выдумали.
- А, в тот раз, когда Юрий был в моей каюте, это вы его ударили?
- Нет, конечно. Я по чужим каютам не хожу. Это Юрий сам себе по башке ударил, а потом всем сказал, что его ударили.
- Почему, вы так думаете?
- А, потому что он один в вашей каюте был. Я видела, как он к вам вошёл, когда вас не было.
- А, зачем он сам себя ударил?
- Это вы у него спросите. Хотя, зачем у него спрашивать – он весь ум потерял. Я это сразу поняла, когда он меня в камору хотел отправить. А потом, когда спицы отобрал, совсем уверилась.   
     Алексей Платонович по её лицу и глазам понял – старушка в прошлый  раз на Юрия не нападала, махнул рукой и ушёл.
     Он вернулся к Байде и объявил, что убийца найден, но ударил он его подносом случайно. Этот человек просто выронил поднос из рук. И кто этот человек – он не скажет, потому что дал обещание.
    Юрий вроде бы удовлетворился этим ответом. У него так сильно болела голова, что ему было всё равно, кто случайно уронил на него поднос. Самое главное - он остался жив.
 
 25 глава.

На следующее утро небо нахмурилось: серые свинцовые облака, казалось опустились на паруса «Ермака», пошёл сильный порывистый ветер. Матросы с боцманом кинулись готовить клипер к буре: торопливо, с тревожными, беспокойными криками, полными страха, спустили верхние паруса, наглухо задраили все иллюминаторы и полупортики, пушки закрепили талями, чтобы не давили своей тяжестью на борта.
     Ветер  постоянно усиливался, и скоро погнал высокие пенистые волны,  раскачивающие клипер. Алексей Платонович вышел на палубу, чтобы посмотреть на предгрозовое море, но ходить по палубе было невозможно. Он сделал шаг, и мокрая палуба опасно накренилась вниз, словно хотела скинуть его в пучину. Он успел крепко схватиться за канат натянутый вдоль стены,  широко расставил ноги, и прижался к мокрой  стене. Профессор  решил посмотреть на бушующее море, хоть в  сердце замирал смертельный страх.
   Море грозно, по-звериному ревело: то опускалось под днище, будто скрывалось под клипером, и тогда  палуба резко наклонялась; то скрывалась палуба, и вместо неё, перед ним стояла высокая стена пенистой воды. Эта стена, как будто грозилась напасть на него, поливала пеной одежду, заливала лицо, но тут же спадала вниз под днище клипера. И снова море нападало. Всё это было грозно, опасно, страшно, но необыкновенно прекрасно и величественно. Оттого, вместе со страхом, в душе поднималось какое-то восхитительное радостно-тревожное бурлящее чувство, похожее на то, которое испытываешь, стоя на вершине высокой горы. 
    Откуда-то сверху, на него дико закричал боцман, и  тревожный голос еле-еле прорывался сквозь рёв моря.  И хоть, крики Круглова практически невозможно было разобрать, Алексей Платонович и без слов понял - его загоняют в каюту.
    Уходить - хотелось и не хотелось. Сердце билось в груди, словно пойманная птица. Профессор выбрал тот момент, когда палуба более-менее стояла ровно, распахнул дверь, заскочил на лестницу, закрыл дверь на засов, и только сейчас почувствовал, что его тело под мокрой одеждой заледенело и занемело так, словно он превратился в ледяную колоду.   
    Лестница под ним накренялась: то в одну сторону, то в другую.  Алексей Платонович схватился за перила, и осторожно пошёл  на негнущихся ногах вниз. Ступени под ним шатались, и разъезжались. Он чувствовал себя  деревянным истуканом, с льдинкой вместо сердца. А перед его глазами, до сих пор стояло грозовое море… 
 
Ветер всё больше крепчал, и  клипер стало швырять, как щепку. Примерно через час,  налетел мощный девятый вал, и началась буря.  Пол каюты ходил ходуном: накреняясь то вправо, то влево под крутым углом. Завтрак заказанный в каюту, и всё, что было на столе, в столе, в шкафу  вывалилось и каталось по полу: тарелка с кашей, стакан чая, хлеб,  стул, расчёска, чернильница с закручивающейся крышкой, исписанные  и чистые листы, одежда, вешалки, саквояжи и чемоданы... 
     В каюту вошёл седой хмурый матрос, и привантовал верёвками мебель. Стул привязал к прибитому  столу, а сундук - к крючку, вбитому в стену.
   Матрос ушёл. Профессор  собрал разбросанное по полу, забросил всё в шкаф, закрыл его на ключ и лёг на кровать, в надежде, что на ней он переждёт бурю. Но и там надо было держаться и упираться в спинку, чтобы не свалиться на пол.   
    Несколько раз, он всё же свалился с кровати: поставил на лбу шишку и подвернул правое запястье. Свирепая качка и болтанка не давала ничего делать, да и делать ничего не хотелось: ни читать, ни писать, ни есть, ни ходить. Оставалось только ждать окончания бури и преживать, как там Катенька. Но идти к ней всё равно не хотелось. Та гривуазная картина, до сих пор затмевала все мысли о примирении…
    Екатерина вцепилась в кровать, молилась, и между молитвами испуганно повторяла:
- Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Господи, когда же это всё кончится?…
     Когда, буря всё же закончилась, Иван с улыбкой выслушал ужасные воспоминания дам, и с видом знатока, сообщил, что это была всего лишь маленькая буря – бывают намного сильнее, и не дай Бог, попасть в неё. После этого весёлого замечания, мадам Реус неожиданно стало плохо, и её долго оживляли всем пассажирским составом.

26 глава.

«Ермак» подходил к  Сингапуру. Багряный рассвет, приносивший хоть какую-то прохладу,  испарился прямо на глазах, и на чистом лазурном небосводе запылало ослепительное белое солнце.
Чтобы первыми увидеть Сингапур, под тентом собралась немногочисленная компания: супруги Милорадовы,  Мирон, Иван, Тихон и Анна Архиповна. Было всего шесть часов утра и большинство пассажиров ещё спали.
Екатерина встала с шезлонга, прошлась по палубе, глубоко вдохнула тропический воздух, и он показался её неприятным. Воздух был невероятно влажным,  тропические леса наполняли его сильным пряным ароматом, и аромат этот, для жителей Севера, был даже неприятным. Княгине показалось, что вокруг клипера стоит застоявшееся  гнилое болото, и в него залили десять бочек духов. 
Солнце жарило всё сильней и сильней. Скоро, даже под тентом стало невыносимо жарко, но уходить не хотелось. Все желали увидеть Сингапур прямо сейчас. Екатерина первая не выдержала жары. Она сняла белую шляпку, белые перчатки, порадовалась, что надела самое лёгкое персиковое муслиновое платье, и  тоном учительницы географии сообщила, усиленно махая белым веером:
- На Сахалине зима, а в Сингапуре - настоящее пекло. Какая же тут зима?
Алексей Платонович бесстрастно добавил:
- Здесь вечное лето.
Иван обрадовался:
- Здорово - жить в вечном лете! Когда я стану доктором, я буду жить в Сингапуре.
Анна Архиповна перестала вязать фиолетовые носки и проворчала:
- А, я уже хочу  зиму. Тут такая жара, что сваришься. У нас зимой хорошо.
Мирон с усмешкой сказал:
- Хорошо так, что нос отмерзает. Тут жить, надо привычку иметь. Хоть, торговать здесь прибыльно, но я, честно говоря, тут жить не хочу. У меня от этой проклятой жары, кровь закипает и слабость нападает. 
    Жара становилась ещё сильнее, хотя казалось – сильнее уже некуда. Несмотря на пекло, принарядившаяся княгиня  продолжала жариться  в четырёх юбках, под белой шляпкой, и в белых перчатках. У неё уже устала рука махать белым лебяжьим веером, который мало помогал. Ветер производимый «лебедем» был жаркий, влажный и духовитый. Но ей хотелось выйти в Сингапур при полном параде, и она брезгливо стряхнула с белого лифа большого бронзового жука, залетевшего неизвестно откуда.
     Профессор тоже ожидал выхода в Сингапур, но скоро не выдержал такой жары и стал раздеваться: снял  бежевый полушерстяной сюртук, влажный атласный жилет, повесил их на спинку пустого шезлонга, и заправил в брюки выбившуюся из-под жёлтого лайкового ремня белую тонкую батистовую рубашку. Следом за ним, скинули  сюртуки и жилеты Иван и Мирон. Тихон продолжал сидеть с побагровевшим лицом в чёрном шерстяном сюртуке. Под жилетом у него была только белая штопаная манишка, и он не мог показать это обществу. Анна Архиповна быстро вязала, и печально вздыхала, парясь в фиолетовом шерстяном платье и фиолетовой бархатной шляпке. 
Княгиня поднялась, взяла с шезлонга раскалившуюся от жары,  подзорную трубу, посмотрела в неё и задорно крикнула:
- Земля! Ой, пролив!....Ура, мы пришли в Сингапур! 
    Скоро, и без подзорной трубы было всё видно. Сингапурский пролив был  плотно заполнен торговыми кораблями со всех концов света. Голые мачты без парусов, напоминали лес, через который еле проглядывал город. За городом виднелась  белая гора из песчаника, освещённая ослепительными лучами, у высокого подножия горы зеленел  тропический лес. 
    Профессор оторвал взгляд от белой горы и спросил Мирона:
- А сколько здесь жителей?
- Кажется, около семидесяти тысяч. Большинство жителей китайцы, потом  индийцы, меньше всего малайцев.
- А, это большая земля? – поинтересовалась, замершая Анна Архиповна.
Екатерина решила высказать свои познания об этой земле:
- Насколько я помню, Сингапур островок  у экватора, в несколько миль величиной. Один султан продал его англичанам, и теперь это  колония англичан.
Под тентом появились Александр с Ольгой. Через минуту пришла заспанная, но нарядно одетая, в голубом платье Булавина.
Ольга мило поздоровалась, села рядом с Татьяной на свободный шезлонг и печально протянула:
- Мирон говорил, что здесь ткани очень дешёвые. А у меня денег, только на четыре платья.
Татьяна фыркнула. Майор поспешил заверить:
- У меня есть деньги, мадам.
- Нет, я не возьму. Обойдусь своими деньгами. Не люблю занимать, - печально улыбнулась Кузнецова.
Татьяна ещё более яростно фыркнула, вскочила и пошла смотреть Сингапур с другого места. Один вид Ольги, доводил её до бешенства.
Калашникова вздохнула, медленно встала, отложила клубок с вязанием, и махнула рукой:
- Нет, я этого пекла не выдержу. Пойду-ка, я  в свою пещеру. Иначе здесь сжарюсь, как карась.
Княгиня повернулась к мужу:
- Алексей Платонович, будьте любезны, узнайте у капитана: мы можем сейчас же посмотреть Сингапур? Или нас опять не пустят на берег?
Мирон радостно пояснил:
- Посмотреть Сингапур можно, это не Япония. Я сам тут не раз бывал, и всё вам покажу.
- А, когда мы можем сойти на берег? Через пять минут или через час?
- Это надо узнать у капитана, - пожал плечами Мирон.

Профессор поднялся с шезлонга, ещё раз бросил взгляд на чёрные мачты кораблей, и пошёл к капитану. Он нашёл Христофора Фёдоровича в капитанской каюте. Сегодня капитан бы в самом веселом расположении духа. Он уже переоделся в парадную одежду, и выглядел так, что хоть сейчас можно было идти к адмиралу.   
Алексей Платонович любезно поздоровался и поинтересовался:
- Будьте любезны, сообщите, когда нам можно будет выйти в город?
- Любезно сообщаю: в полдень всех, кто пожелает выйти в город - шлюпка отвезёт на берег, - улыбчиво ответил Калачихин. И поправил фуражку на голове.
Профессор с улыбкой кивнул головой и покинул капитана.

Когда,  он вернулся под тент, жизнь вокруг клипера бурлила и кипела. «Ермак» подошёл близко к рейду, и стало видно, как между кораблями снуют многочисленные ярко-раскрашенные китайские джонки. Джонки перевозили грузы с берега на суда и обратно. В лодках виднелась всякая всячина: мешки, бочонки, ящики, и фрукты, насыпанные горой, как у русских картошка на телеге.
Мирон стоял, облокотившись на перила,  и задумчиво смотрел на мачтовый лес. Одна из джонок остановилась прямо по борту, и стало хорошо видно внутренность китайской лодки.  Мирошниченко очнулся, и  позвал собравшуюся компанию, посмотреть на это китайское  морское чудо. Пассажиры  подтянулись к нему.
Джонка напоминала многоэтажный курятник. Корма и нос джонки  невероятно высоко поднимались над водой. Всё здесь было слеплено из жёрдочек, дощечек, циновок. И паруса были из циновок. На джонке дымилась железная печка. Сверху было видно, как полуголый молодой китаец с длинной косой жарил на раскалённом масле оладьи. Лодка была завалена красным и сандаловым деревом, на корме виднелась кумирня с китайскими божествами, и худой согбенный старик зажигал около деревянного божества тонкую сандаловую свечку.
Когда, все с любопытством осмотрели джонку, купец сообщил, что на таких непрочных судах, китайцы бороздят море. Джонки прекрасно ходят в штиль, и когда их подгоняет муссон тоже, но в шторм  гибнут  в невероятном количестве. 
После этого сообщения, княгине стало плохо. Ей представилось, что эти люди, которых она сейчас видит, завтра же попадут в шторм и погибнут. Голова её закружилась, и она стала медленно оседать на палубу. Профессор успел подхватить её…
   Клипер ещё не встал на рейд, а к нему уже спешили местные торговцы. Первой  подплыла  джонка, раскрашенная под  диковинную птицу с огромными чёрными глазами и пёстрым чёрно-красным оперением.     Скоро, десятки джонок облепили борта, и несколько десятков полуголых торговцев: китайцев, индийцев, малайцев  с товаром за плечами поднялись на борт.
 Торговцы разложили товар и фрукты прямо на палубе, и стали на ломаном английском зазывно кричать, предлагая свой  товар. Некоторые торговцы, что понаглее, пошли ломиться в каюты.
   Екатерина прошлась вдоль импровизированного ряда медленным шагом. Ей всё еще было плохо, но сидеть в каюте не хотелось. Перед ней  было всё, что росло и производилось в Сингапуре: шелковые разноцветные ткани, резные шкатулки, чай, ракушки, ананасы, кокосы, помидоры, огурцы…  Здесь лежали обычные овощи и необычные, странные, никогда не виденные русскими людьми.
Княгиню заинтересовал мангустан, и она остановилась, чтобы разглядеть его.  Это был красный фрукт, величиной с яблоко. Торговец китаец вручил его прямо в руки, и она купила его, вместе с большой корзиной ананасов.
В каюте, она разрезала плод: под красной мякотью скрывалась белая кисло-сладкая сердцевина. Мангустан был ароматный, сладкий, но с кислинкой. Вкус довольно приятный, но непривычный, и Екатерина решила, что больше этот фрукт не купит. Яблоки были вкуснее. 
Она опять пошла на палубу, чтобы купить ещё что-нибудь. Там она встретила Татьяну, и они вместе принялись бродить вдоль рядов, разглядывая торговцев. Им было интересно наблюдать, как ведут себя торговцы разных народов, и как они выглядят.
Стройные индийцы с тёмной шоколадной кожей, были развязные в мимике. Во всех их движениях видна была какая-то природная важность и ленивая грация. Двигались они медленно, неторопливо, гордо держа голову. Верхняя часть их туловища была обнажена, и обмазана кокосовым маслом от  солнца, и оттого блестела. На бёдрах висела красная, синяя или зелёная юбка. В ушах висели объёмистые золотые или серебряные серьги, у одного молодого индийца в правой ноздре золотилась серёжка. Лишь один старик индиец был одет в белую юбку и белую чалму.
   Полуголые меднокожие невысокие малайцы  чем-то напоминали японцев. Вели они себя более сдержанно и скромно. Малайцы беспрестанно улыбались.
У торговцев китайцев была более светлая, чем у остальных  кожа. Голова обрита наголо, сзади  свисали длинные  косы. В отличие от японцев, у которых косы коротки, у китайцев коса  была до пят. Вели себя китайцы, совсем, как русские коробейники – весело, шумно, нагловато, без всякой скромности.

Хэйхэ и Нэхэ  - оба молодые, вёрткие, безголовые, но с длинными косами, неспешно обходили русский клипер, чтобы узнать, много ли на нём вооружения и можно ли напасть на него. Выглядели они, как обычные китайские торговцы, и в этот раз изображали из себя торговцев чаем. В руках у них болтались объёмные плетёные корзины, наполненные резными шкатулками из красного дерева. В  шкатулках лежал самый дорогой китайский  чай. Эти чайные шкатулки, были с голландского корабля. Теперь, этого корабля нет – он пущен на дно вместе с мёртвой командой, а их товар вновь продаётся  в лавках Сингапура. Пригодился этот товар и для русского клипера.
Сегодня, Хэйхэ и Нэхэ старались выполнить свою задачу, как можно лучше. В последний  раз, они немного преуменьшили вооружение испанского корабля «Барселона». В итоге, «Барселона» отбилась  – пираты потеряли на три человека больше, чем обычно, и главарь Фушунь предупредил их, чтобы в этот раз они  пересчитали всё вооружение тютелька в тютельку. Иначе, в следующий раз, им самим придётся отправиться - не в свою далёкую забытую богом, глухую деревеньку, а на самое дно.
Конечно, если бы Хэйхе и Нэхэ были простыми пиратами, их бы и с первого раза отправили на дно,  без всякого предупреждения. Их спасло только то, что  Хэйхэ был племянником Фушуня, а Нэхэ - сыном  старого друга, когда-то спасшего его от смерти.
Поэтому парни прекрасно знали: Фушунь – это пиратская кличка. Главарь был родом из городу Фушунь. Но настоящее имя пирата, нельзя было произносить даже под страхом смерти,  потому что он был одним из самых богатых и уважаемых купцов  Сингапура.
И оба парня мечтали, что скоро - лет через пять-десять, будут такими же богатыми и уважаемыми – если конечно повезёт, и они проживут эти десять лет. Как все молодые и рьяные, Хэйхэ и Нэхэ были твёрдо уверены, что именно они проживут до ста лет. Им не дано было знать, что их век закончится очень скоро… и даже слишком скоро.
Впрочем, Фушунь не будет о них переживать. Набор в пираты никогда не оскудевал. Слишком много молодых и смелых, желают стать богатыми и уважаемыми. Не всем конечно, удастся дойти до горы богатства, на вершине которой покоится уважение – но это пиратская доля…   
А пока, у Хэйхэ и Нэхэ было весёлое приподнятое настроение. Они шутили, смеялись, неторопливо обходили клипер, предлагали бледнолицей команде и пассажирам  чудесный китайский чай, и пересчитывали всё вооружение, что есть на корабле. Скоро, они убедились, что русский клипер прекрасно вооружён, команда большая, сразу видно, здесь не экономили на матросах, как англичане.
Но это их не волновало – их задача была только вызнать про вооружение и число команды, а решение о нападении или ненападении будет принимать мудрый всезнающий Фушунь.
Возле весёлых Хэйхэ и Нэхе остановились две высоченные северные женщины: одна кареглазая с каштановыми волосами в белом шёлковом платье, другая золотоволосая с голубыми глазами в голубом. Женщины купили у них по шкатулке с чаем; с улыбкой посмотрели  на их длинные мужские косы, которыми парни очень гордились, и  пошли дальше обходить торговцев.
Хэйхэ и Нэхе ещё больше развеселились и принялись насмехаться над  смешными западными людьми. Всё у них было странно, глупо и непривычно. Женщины у них были толстые, страшенные и  великанского роста.  И глаза у этих великанских дам были неприятно большие: у кого - совиные; у кого,  тигриные;  у третьих - голубые, как у  обезьян.
И одевались, дамы смешно: в самое пекло надевали на себя множество одежд, на платьях пришивали широченные затратные юбки, зато грудь, которую все порядочные, и даже непорядочные  женщины скрывают – они выставляли напоказ. И кожа у них была смешная – белая и никчёмная - от слабого солнца сразу краснела, и облазила, как кожура земляничника.
Их мужчины выглядели ещё смешнее:  они не обривали голову наголо, у них не было красивых длинных кос, глаза у них были совиные, носы  длинные орлиные, а под носом и на бороде  росли заросли, как у обезьяны, которые назывались у них – бо-ро-да - у-са.
 Скоро, Хэйхэ и Нэхэ так развеселились, что принялись исподтишка щипать друг друга, чтобы не выглядеть среди торговцев слишком  заметными. Но от этих скрытных щипков – им стало ещё веселее. 
  Впрочем,  на них никто не обращал внимания. Палуба стала заметно пустеть. Все, кто хотел что-то купить – уже купили, кто не хотел покупать – скрылись в каютах, и торговцы  торопливо собирали свой товар. А многие из них, уже мчались  на джонках к другому кораблю, только что вставшему на сингапурский рейд.
Хэйхэ и Нэхе дождались приезда пустой джонки, спустились в неё, и помчались на новенький американский корабль… После посещения американского «купца», Хэйхэ почему-то захотелось, чтобы Фушунь напал именно на «Сан Франциско», а Нэхэ отдавал предпочтение русскому «купцу».
Но  мудрый Фушунь конечно решит всё сам. И не будет спрашивать у них, на кого надо напасть: на русских или американцев. Он  даже не посоветуется с ними, и от этого Хэйхэ погрустнел…
 Парень сглотнул слюну в пересохшем горле, перекинул косу на голую загорелую грудь и печально вздохнул, опустив глаза. На американском корабле он увидел  то, что уже захотел взять себе…
Но, что это - он никому не скажет. Иначе, глупый  Нэхэ будет  насмехаться над ним. Если бы он получил эту двухколёсную машину с красивыми изогнутыми железным ручками, то можно было бы на этих колёсах хорошо заработать. Можно было бы бросить пиратство и возить одного пассажира. Эта машина, не будет просить овса, и гадить на дорогах - она тоже не будет…

27 глава.
   
Клипер совсем опустел. Торговцы исчезли, оставив после себя гору растительного, быстро загнивающего на жаре  мусора. Зато каюты были завалены всевозможными покупками. Больше всего пассажиры и команда набрали фруктов. Горы  ананасов, кокосов, мандаринов, апельсинов, огурцов и всяких других  тропических фруктов лежали валом в углах  кают, и кубриков.
   В узкой маленькой каюте Екатерины стояла невыносимая влажная  жара, пропитанная благоуханными ароматами  фруктов. Весь пол был усыпан мандаринами, ананасами, лимонами и кокосами. Лишь узкий проход  вёл  к кровати, и к туалету.
   Она сидела на кровати, ела ананас и рассуждала, как выгодно, их здесь купила. В России – этот ананас стоил семь рублей серебром, а тут всего два пенса. Да ещё найди, этот экзотический фрукт в магазине. В рязанских магазинах, их точно днём с огнём не найдёшь.
    Кислота ананаса быстро разъела губы. Она облизнула их, положила недоеденную дольку ананаса  на поднос, достала из шкафа оранжевую губную помаду, и накрасила губы перед зеркалом.
   Делать было совершенно нечего. Придётся ждать, когда их повезут в город, а до этой минуты, надо как-то убить время. Екатерина съела два мандарина и решила пойти к Булавиной, чтобы посмеяться над теми двумя парнями. Они были такие смешные: юные,  лысые,  с длинными женскими косами и в женских юбках.
     Екатерина встала с кровати, сделала шаг и  застыла на месте. 
   В каюту вошла Татьяна с заплаканными глазами и размазанной губной помадой. Она посмотрела на хозяйку несчастными глазами и трагическим тоном  сообщила:
- И почему, я такая несчастная?
- Что опять случилось? – всполошилась княгиня.
- У меня пропали деньги! – зарыдала вдова.
- Ужас! Много? – воскликнула Екатерина.
- Почти все! Осталась только то, что лежало в декольте. Я взяла только часть денег, чтобы накупить фруктов. И почему, я не положила в декольте  все! 
Булавина посмотрела на стул, но проход к нему был завален мандаринами, ананасами и Милорадова торопливо предложила:
- Садись на кровать. Или лучше ложись. Плакать лучше лёжа.
Милорадова села на кровать. Татьяна плюхнулась рядом, и вновь принялась плакать. Княгиня погладила её по плечу, и утешительно пробормотала:
- Не переживай сильно, Танюша. Еда у тебя до Севастополя оплачена, а деньги я тебе займу… Даже не займу, а дам безвозмездно. Хотя у меня их нет – я все потратила, деньги есть у Алёши, и он обязательно их даст. Он всегда даёт мне деньги.
- Не надо, я не возьму. Еда у меня до России оплачена, а в Севастополе меня встретит сестра, - сквозь рыдания пролепетала она.
- Тогда почему плачешь? Плюнь на них, береги здоровье.
- Мне просто обидно: и почему я такая несчастная? Почему украли только у меня. Я даже знаю, кто их украл. Это те двое лысых с косами. Они всё время бродили по клиперу и смеялись - смотрели на меня и ехидно смеялись. Наверно им было смешно, что меня ограбили!
 - Нет, мне кажется это не они. Они совсем дети, и лица у них такие честные и хорошие. Наверно, это другие торговцы. Они бегали тут, как будто  по своему двору, чуть на кровать не забегали. Представляешь, я лежу на кровати, читаю Карамзина, и вдруг слышу незнакомый мужской голос, поднимаю голову, а около меня стоит голый индиец в красной юбке и протягивает мне мешок мандарин. Я со страху их купила, а его выгнала. А, ты, когда уходила дверь закрыла?
- Не помню. Я побежала посмотреть на Сингапур, увидела красивый попугаистый веер, потом прибежала за деньгами и убежала.
- Значит, не закрыла, - уверенно заявила княгиня и ласковым тоном продолжила, -  успокойся, самое главное - тебя не украли, не убили, ты жива, а деньги дело…
Договорить, она не успела. В каюту заглянула радостная сияющая Валентина и позвала их к трапу. Сейчас, шлюпка повезёт их в Сингапур. У трапа Екатерина тихо  объявила, что у Татьяны пропали деньги.
Казалось, вся компания была жутко раздосадована. Особенно, Лилия. Она нахмурилась, быстро замахала красным веером, и посмотрела на обкраденную Татьяну, так, словно та сама стащила свои деньги, чтобы испортить им поездку в Сингапур. И Булавина, от её взгляда, вновь зарыдала. Мирон бросился утешать даму, и в шлюпке, она уже улыбалась. 

Пассажиры вышли на берег, и их сразу же обступили индийцы, предлагая взять именно их фиакр, за один доллар.  Двухместные фиакры, были запряжёны малорослыми лошадьми, на каких в России ездят дети. Компания не торгуясь, взяла несколько фиакров.  Выглядели они, для русского глаза, довольно странно. Внутри фиакры были обиты циновками, на циновках лежали разноцветные подушки - можно было ехать лёжа. И  некоторые пассажиры легли в фиакры.
   Ещё удивительнее было то, что для кучера здесь места не было. Он бежал рядом, держа лошадь под уздцы. Дороги в Сингапуре были засыпаны песком, и при быстрой езде, клубы мелкой пыли покрывали и пассажиров, и бегущего кучера.
  Пассажиры крутили головами то направо, то налево. Всё было интересно, всё удивляло. Улица состояла из богато украшенных каменных домов в основном английской архитектуры.  Рядом с берегом, английская яхта грациозно описывала круг, ложась то на левый, то на правый галс.
   Справа, виднелась торговая биржа. Там толпились китайские, армянские, персидские, немецкие,  английские и бог весть какие купцы.
За биржей стояли многочисленные угольные сараи и пакгаузы для хранения товаров. Несколько сотен китайцев  брали  кули в три-четыре пуда, ловко забрасывали их на плечо, и мчались к джонкам, кторые повезут их на пароходы. Другие, наоборот заносили привезённый товар в пакгаузы, проглатывающие миллионы. Несмотря на страшную жару, тела грузчиков было обнажены, бритая голова открыта.
    За пакгаузами по улице протянулась похоронная китайская процессия, из толпы слышались  странные звуки: однообразные, печальные, тянущие за нервы. Впереди несли на носилках покойника, закрытого куском белой ткани.  За покойником шли жрецы. Старую женщину, прикрытую с головы до ног белым кисейным покрывалом,  вели под руки две   старика. Полуголые музыканты били в гонги. В конце процессии шли какие-то оборванцы, и горестно кричали.

Фиакр остановился у торговых рядов, и пассажиры сошли. Дальше пошли  пешком, улочка была узкой, и никакой фиакр здесь не мог проехать. Скоро компания,  ведомая Мироном, вошла в настоящий лабиринт, и купец  сразу предупредил их, чтобы они  строго держались за ним - ни на шаг не отставали. Если же отстанут, пусть просят довести их до «Ермака». Все торговцы немного знают английский. Но при этой помощи, всегда есть шанс никогда не дойти до родины. Изредка, в этом городишке - европейцы бесследно исчезают. Впрочем, местные исчезают ещё чаще.
Улицы, больше похожие на коридоры, тянулись по всем направлениям.  Дома были двухэтажные, с жильём наверху,  лавками внизу. Навесы крыш с обоих сторон, почти касались друг друга, оттого тут всегда стоял полумрак, и Алексей Платонович несколько раз задумчиво повторил:
- Лабиринт Минотавра… Вавилон… Настоящий Вавилон.
В этом лабиринте сновала огромная кричащая толпа,  которая словно прилив, то заполняла узкий коридор, так что невозможно было протолкнуться, то спадала, оставляя после себя редких прохожих и полусонных продавцов.
Но и в прилив,  здесь умудрялись пробираться носильщики, с самой громоздкой ношей: с ящиками чая,  тюками шёлка, с охапкой хлопковой бумаги, похожей на стог сена. И все они бежали, кричали, толкались, чтобы люди  давали им проход.
Купцы - продавцы  большей частью китайцы, были одеты в белую хлопчатобумажную кофту  похожую на женскую ночную сорочку, чёрные или синие шаровары, с головы свисала коса до пят, иногда коса была искусственной. У одного молодого китайца, была  даже приплетена белокурая коса, и это рассмешило дам.       
Купцы сидели в открытых настежь дверях, отмахивались от жары и мух разноцветным веером, вскакивали при приближении покупателей,  перегораживали дорогу, и приставали, чтобы купили товар именно у них. 
В лавочках виднелись горы самых разнообразных товаров. Прямо на глиняном полу в тазах лежала рыба: солёная, сушёная, вяленая, маринованная и свежая. Впрочем. здесь всё было навалено горами:  тюки разнообразной яркой ткани, фрукты и овощи всех цветов радуги, свежее и вяленое мясо, шляпы всех народов, бамбуковое трости, яркие веера, европейские платья и китайский фарфор… Здесь было всё, что продавалось и покупалось:  и на Елисейских полях, и на Невском проспекте,  и в Америке и в Пекине.

Екатерина с интересом оглядывала торговые ряды. Её толкали, налетали на неё, перегораживали проход, но она продолжала идти  за спиной профессора, боясь потеряться в чужеземном городе. В один из моментов, когда она отстала, и очутилась в окружении кричащих торговцев – её охватил настоящий ужас.
Она было выше толпы - на голову, но впереди - никого из пассажиров «Ермака»  не видела. Казалось, пассажиры исчезли навсегда в этом хаотичном разветвлении шумных узких улочек. Продавцы продолжали кричать, хватать её за руки, не давая пройти, и она неожиданно для себя расплакалась. Казалось, все её  бросили. Рыдания сдавливали горло…
Через  несколько минут, из близлежащей лавки вышел Алексей Платонович. Он повертел головой во все стороны, как будто кого-то искал, увидел княгиню, вытащил её за руку из торгового хаоса, и она улыбнулась ему сквозь слёзы благодарной улыбкой. В этот момент, она была, по-настоящему счастлива. Её – не совсем забыли…
Теперь, Алексей Платонович   держал её крепко за руку, хотя пройти здесь вдвоём было трудно. Жизнь торговых улочек  продолжала кипеть и пениться… Мимо них  пробежал кули с письмом в руках; следом прошёл китаец с корзиной полной живыми квохчущими курами, и одна наглая курица больно клюнула её в бок. Потом  прошла рыжая мычащая корова и пастух с корзиной полной живых фазанов. Следом пробежал полуголый молодой яванец с тюками хлопковой александрийской ткани. На голове яванца была смешная  шляпа - огромная половинка черепахового панциря.
На углу улочки сидел на корточках старый китаец с рыжёй смешной обезьянкой - предсказательницей. Старик держал её за верёвочку, как собачку. Обезьянка с умильными ужимками  доставала из деревянного резного ларца  свёрнутые в виде палочек бумажки, и китаец читал предсказания очередному прохожему. Алексей Платонович  взял у обезьяны две палочки судьбы, заплатил за них, но старик прочитал эти бумажки на китайском языке, ближайшие торговцы английского не знали. Поэтому, они так и не узнали, что ждёт их на пути судьбы, а их бумажки опять вернулись в бездонный ларец фортуны.
Наконец, компания вышла на тихую, почти безлюдную улочку, и Мирон предложил всем, кто пожелает что-то купить, покупать именно здесь. Тут товары намного дешевле. Пассажиры стали бродить по лавкам, выбирая товар или просто разглядывая его. Здесь было много европейского товара и очень дёшевого, хотя торговцы всё же пытались повысить цену. Но Мирон их строго обрывал на ломаном китайском. 
Екатерина решила побаловать себя покупками, и попросила Алексея Платоновича занять ей деньги, и побольше. Профессор занял, с трудом сдерживая улыбку. Затем, княгиня насильно всучила деньги Татьяне для покупки чего-нибудь, и пошла гулять по лавкам.  Профессор побрёл за ней.
Княгиня накупила десятки метров  воздушной шёлковой ткани – самых ярких расцветок, какие не купишь на Невском проспекте; шерстяной и бархатной ткани на костюмы для мужа;  четыре необычных веера – из перьев - райских птиц и попугаев; две французские шляпки, и две английские шляпы для профессора; сине-белый китайский сервиз,  и девять бутылочек-духов  с ароматическими маслами. Здесь же она увидела, на рулоне льняного холста русское клеймо. « Фабрика А. Перлова», долго трогала его и отчего-то прослезилась. Но лён покупать не стала – в окрестных рязанских деревнях этот лён стоит намного дешевле.

Алексей Платонович купил для себя бамбуковую трость, два блокнота с отрывными листами, и шкатулку из красного дерева для жены. На ней был вырезан китайский сад и вырезан он был с такой микроскопической точностью, что просто уму было непостижимо. Даже перья крохотной птички были разделены на пёрышки. Между тем, профессор продолжал не разговаривать с женой. А, шкатулку он купил по привычке.
В следующей лавке, куда забрела княгиня, он приобрёл чёрный шапокляк. Ему всегда нравились  эти слаживающиеся цилиндры. Шапокляк был удобен в поездке: сложил его, положил в чемодан, и не надо никакой шляпной громоздкой коробки, которая постоянно теряется или мнётся в дороге.
Мирон бродил за Милорадовыми, ничего не покупал - зато всё пояснял, помогал выбрать товар подешевле, ругался с торговцами и заодно весело сообщал  интересные сведения о торговле. Таким образом, Милорадовы узнали, что обычно в Сингапуре товар  продаётся оптом. Товары возят кораблями из Китая в Европу, или выписывают из Европы в Китай. Европейцы занимаются перевозкой, а вся местная торговля в руках китайцев.
Юрий тоже внимательно слушал Мирошниченко, и нахлобучивал на голову полотняный шлем Дон-Кихота. Такие шляпы любят носить английские шкипера, и он тоже пожелал поносить этот английский шлем. Хотя у себя дома, всегда смеялся над ними. Но дома, не было такого яркого обжигающего солнца.
   Когда все накупили, всё что могли, Мирон здесь же нанял носильщиков для доставки товаров на «Ермак», и Юрий всполошился:
- А преступность тут какова? А, полиция добросовестная? Не пропадёт товар?
Мирошниченко с улыбкой успокоил:
- Товар доставят обязательно, а преступность такая, как и во всех  торговых городах. У нас на Сенном рынке – преступность не лучше. В общем: кому, как повезёт. Но я надеюсь – нам повезёт, и наш товар доплывёт до «Ермака»! А теперь, господа и дамы идём в европейскую часть города. Именно там мы увидим красоты Сингапура.
  Держитесь за мной, ни на шаг не отходите. Здесь самая опасная часть китайского пути. А, Вы, Анна Архиповна пойдёте с нами? А, то я погляжу, вы покраснели, как рак. У вас не будет удар сердца от долгого жаркого пути?
 - Не будет! Мне тоже охота посмотреть Сингапур. Когда я еще попаду  сюда,  - оптимистично сообщила, пылавшая багровым цветом Калашникова. 
   Посмотрел на старушку долгим  оценивающим взглядом,  решил, что она залезет на гору,  хмыкнул и быстро пошёл вперёд, размахивая руками.

Компания прошла каменные ряды  деревянных лавок, выглядевших намного беднее, чем виденные прежде. Здесь была нищета, грязь, вонь. Дома были выстроены из чего попало, и часто напоминали двухэтажные хижины. По кривым улочкам бегали голые ребятишки. Пахло сандалом, мускусом, протухшей рыбой, чесноком, жареным мясом и прогорклым маслом. Китайцы в одних юбках, или шароварах, а иные только в набедренных повязках, сидя  на пороге, чесали друг другу длинные косы. В цирюльне:  брили голову и бороды. Некоторые клали голову на столик, а цирюльник, обрив посетителей,  прилежно колотил их по спине деревянными палочками. И Мирон пояснил спутникам, что это настоящий  китайский массаж - кейф.
   Торговцы едой,  прямо на улице, на жаровне - варили суп с лапшой  или жарили рыбу. В крохотной лавке с фруктами, среди разноцветного живописного развала, сидел  старый высохший китаец в очках, грязной набедренной повязке,  и курил трубку с опиумом. Сразу за этой лавкой, находилась курильня опиума. На белом листке чернела надпись красиво написанная тушью на английском языке: «Дозволенная продажа опия», и мирон шутливо предложил побывать там.
Компания ради интереса вошла. В полутёмном помещении, на грязном глиняном полу, сидел старый измождённый китаец с трубкой. Глаза его были закрыты, у  босых грязных ног лежала дохлая зелёная ящерица. И дамы торопливо покинули помещение. 

Они вышли из лабиринта, и очутились на узкой зелёной тенистой  улице, застроенной каменными  домами. Дома были скрыты развесистыми кронами мускатных или фруктовых деревьев, кокосовыми пальмами, и высокими каменными стенами. Даже крыш не было видно. Среди домов  расположился буддийский храм с загнутыми углами деревянной крыши, и компания направилась осматривать местную достопримечательность.
Храм был  ярким, разрисованный разноцветными минеральными красками: красными, жёлтыми, зелёными и белыми. Прочные деревянные ворота были наглухо закрыты,  решетчатый забор  обвит плющом с тёмно-зелёными глянцевыми листьями и мелкими белыми ароматными цветами.
Мирон громко постучался в ворота. Калитку отпёр молодой прислужник  в синей длинной рубахе.
  Они вошли в чистый, вымощенный белыми камнями двор, обсаженный мускатными, перечными и фруктовыми деревьями. Между деревьями росли множество ярких цветов. Во дворе был  колодец, в углу открытая кухня, и дым огня поднимался чёрной струйкой к небу. На жаровне варились и жарились различные яства, рядом  суетились трое китайцев. Немного поодаль от кухни, несколько молодых монахов - бонз  шили китайские рубахи из красного полотна.
    Около пустой стены храма, находился  жертвенник с деревянными божествами, выкрашенными золотистой краской, курились благовонные свечи.  Рядом старый монах ударял палочкой в маленький круглый барабан и читал нараспев по книге молитву.
   Посередине двора стоял сам  храм Будды. Открытое со всех сторон здание, поддерживалось гранитными резными колоннами в виде мифических животных.   В храме везде: и на стенах, и на перилах: позолоченная  резьба, украшенная  фальшивыми драгоценными камнями, разноцветной мишурой, и линялыми златоткаными тканями.
    В самом храме, в нише  сидел каменный, искусно вырезанный гранитный Будда. По краям от него расположились множество статуэток - его  прислужников,  со страшными перекошенными лицами или головой слона. Перед ними курились длинные благовонные восковые и деревянные свечи.
   Здесь же была эмблема настоящего, прошлого и будущего, но как ей пользоваться никто не знал, даже Мирон, и они покинули  чужеземный храм, так и не узнав будущего.
   Затем, купец повёл их в Индийский храм к поклонники Брамы. Вход  в этот двор проходил сквозь высокую  башню, из грубо отёсанных камней. Просторный двор браминов,  был вымощен красными плитами, обсажен фруктовыми  деревьями и цветами. Некоторые из них удивляли глаз северных людей и формой, и красотой и благоуханием. 
В углу двора, тоже дымилась жаровня. Два старых индийца- монаха готовили овощной суп. На столике лежали нарезанные овощи и пучки лука.
  В храм вела крытая деревянная галерея, состоявшая из резных колонн.  У входа в галерею их жестом остановил молодой красивый индиец, читавший нараспев книгу. Он прервал чтение,  и бесстрастно указал на обувь, предлагая снять её, или остановиться здесь.
    По деревянному  полу  проползла, извиваясь длинная коричнево-жёлтая  змея и скользнула в тёмный угол. После этого большинство отказалось снимать обувь и идти в храм.
Алексей Платонович снял обувь и прошёл, но ничего нового не увидел. Те же три ниши с позолоченными божествами, что и в буддистком храме, но без всякой пестроты. Брама был украшен пёстрыми живыми гирляндами.
В галерее, вне храма, стоял деревянный конь, в натуральную величину. Конь был ярко расписан, украшен многочисленными украшениями, и предназначался, как пояснил Мирон, для богослужебных торжественных процессий.   
   Недалеко от индийского храма, стояла небольшая каменная малайская мечеть с большим просторным двором, так же обсаженная  фруктовыми деревьями и цветами. В бедно украшенной мечети, никого кроме старого седобородого муллы индийца не было. Он тихо и монотонно читал суры. И когда, компания вышла из мечети, майор уверенно сказал, что эту же самую мечеть, он видел в Казани. Валерий заспорил. Он видел довольно красивую мечеть в Николаевске.
 
Они перешли по старому деревянному, не раз ремонтированному мосту через  мутную, узкую,  но многоводную  речушку Сингапур, и перешли в европейскую часть города. Этот район расположился на холме, у подножия невысокой горы. Улицы здесь были широкие,  зелёные и тенистые.  На жаре тропические деревья источали море благоуханного слишком терпкого и сильного аромата, и казалось, по дорогам разлили бочки одеколона.
Мирон показывал на дома, построенные в викторианской или классической архитектуре, и пояснял, что в основном здесь живут консулы  всех мореходных стран. И русский консул здесь тоже живёт. Если, граф Нарышкин никуда не уехал, то они зайдут к нему. У Мирона с ним хорошие отношения.
   Двухэтажные консульские дома закрывались высокими шпалерами, обвитыми цветущими вьющимися растениями.  В отдалении друг от друга, на небольшой площади возвышались:  две церкви протестантская и католическая. Обе церкви, как и местные храмы, были обнесены высоким каменным забором.
Они зашли в обе английские церкви. Просторные церковные дворы были обсажены фиговыми, мускатными и гвоздичными  деревьями. Множество цветников и беседки, увитых плющом, украшали чистый вымощенный камнем двор.
    За площадью, расположился Английский клуб, за ним стояло несколько давно некрашеных,  обшарпанных домов. На воротах были прибиты белые куски ткани, где было написано по-английски: «Сдаются внаём». Екатерина удивилась, увидев эти надписи, и Алексей Платонович пояснил ей и другим, что после того, как построили Гонконг, Сингапур потерял свою былую значимость. Многие европейцы туда перевели свою деятельность.
Графа Нарышкина дома не было. Старый седой слуга в красной ливрее улыбнулся Мирону, и сообщил, что граф уехал по делам в Шанхай. Купец откровенно расстроился, было видно, что он   рассчитывал в своих делах на помощь консула.

Дома закончились, начался парк, идущий вверх. Компания неспешно   двинулась к губернаторскому дому по великолепной  аллее, обсаженной  померанцевыми розовыми кустами и мускатными деревьями. Здесь было прохладно, морской ветерок свободно гулял между деревьями. Войдя в тень мускусного дерева, Екатерина нечаянно  коснулась  закрытым зонтиком травы «не тронь меня». Трава моментально сжалась, и она радостно вскрикнула:
- Смотрите, живая трава. Она сжимается, когда к ней прикасаешься.
Многих заинтересовала эта странная трава, и они, как дети касались зелёных живых листков.
    За парком, на вершине холма стоял белый губернаторский дом с большой площадкой для гольфа, и аллеями  кокосовых пальм.
    С холма открывался чудесный вид: огромное небо, сверкающее море, рейд, заставленный кораблями и соседний остров, состоящий из гор и зелёной массы деревьев.
Дамы принялись восторгаться видами Сингапура, махая веерами и зонтиками. Мужчины тоже развеселились. Когда радость немного утихла, Иван громко спросил Мирона:
- А, почему здесь нигде не видно женщин? Я видел только одну: вдову в похоронной процессии. Хотя, и её лица я не видел под покрывалом.
Горский отчего-то вздохнул, и купец улыбнулся:
 - Ванюша, здесь женщин мало, и все сидят по домам. Из семидесяти тысяч жителей Сингапура - семьсот женщин. Свободно гуляют только крестьянки в своих деревнях. А, европейских дам здесь  единицы – по пальцам можно пересчитать. Европейки белокожие, и боятся  тропического солнца. От него быстро краснеет и облезает кожа на лице, да и стареют от этого солнца, слишком рано. Поэтому, дамы сидят дома или в тени беседок, а с пяти до семи катаются в закрытых экипажах. Если совсем не выходить из дома, так  сойдёшь с ума. Кстати, здесь нередко, европейцы сходят с ума. Видимо, им тропическое солнце вредно. Оно напекает им голову.
Ольга живо поддержала Мирона:
- Да, я слышала такое. В тропиках солнце может спокойно сварить мозги.
- У меня тоже уже начинают закипать, - фыркнув, сообщила Татьяна.
Лилия насмешливо заметила:
- Я смотрю, тут китайские  мозги не закипают.
Татьяна, как будто обидевшись, воскликнула:
- А, у них может в голове, какой-то внутренний лёд.
Валентина задорно рассмеялась:
- Это что же получается, у нас варятся мозги, а у них замерзают?
Юрий поднял руки вверх:
- Дамы, хватит ссориться. Эта жара не для нас. Мы рождены во льдах, они в тропиках. Мы сгорим, как свечка  у них, они замёрзнут в сосульку у нас.
Екатерина взмахнула веером и вздохнула:
- Господа, пойдёмте быстрее в тень. Мне кажется,  я уже жарюсь, как олень на вертеле. Скорее, быстрее - к воде, к «Ермаку».
Анна Архиповна привалилась спиной к кокосовой пальме и вздохнула:
- Скорей бы до Иркутска добраться. У нас хорошо – холодно, там такой жары нет.
Сверху слетел кокос, упал к ногам Калашниковой и раскололся на две части. Она испуганно отскочила от пальмы и продолжила:
- Чуть этот кокос меня не убил, наши шишки не убивают. Они только фингал могут поставить.
Екатерина помахала веером:
- Я тоже сейчас мечтаю очутиться в Санкт-Петербурге или в своём снежном Милорадове. Даже не верится, что у нас  уже лежит снег - белый пушистый, холодный,  сверкающий. Он светится даже ночью.
Профессор вытер белым платком пот со лба и отметил:
 - Ваше, воспоминание мадам, в этом пекле - согрело мне душу. Вернее приятно охладило.
Майор посмотрел вдаль и шутливо заметил:
- А мне господа нравится жара, особенно, когда она на русской печке. Хочу на  печку, и чтобы вьюга за окном.
Валерий посмотрел вниз, на аллею уходившую в тень деревьев:
- А, я господа хочу  съесть куриную ножку, и желательно в тенёчке ресторана. Сейчас, мне кажется, я бы быка съел.
Валентина поддержала мужа:
- Я тоже умираю от голода. Кажется, съела бы поросёнка в яблоках и хрене, можно с жареной картошечкой.
Иван простонал:
- Господа, не мучьте меня. Я хочу есть, лежать и пить, пить, пить.
 Валерий шутливо нахмурился:
- Молодой человек, пить водку на жаре вредно.
Мирон махнул рукой:
- Здесь англичане пьют в доску и ничего, не умирают.
Иван смущённо улыбнулся:
- Я хочу пить воды.
Калашникова простонала:
 - Я тоже. Мне плохо, быстрее на клипер, быстрее воды.
Она еле слышно договорила, и как сноп рухнула на лужайку. Все, кроме молчаливого Тихона, кинулись к ней на помощь. Особенно усердствовал в помощи Иван. Он уже представлял себя доктором, и всем давал ценные медицинские указания, почерпнутые им у его матушки, которые она приобрела у своей бабушки.
Старушку на удивление быстро оживили, и Александр командирским тоном приказал:
- Мирон, веди нас быстрее к ближайшему водопою, а то скоро, мы все уляжемся в эту горячую китайскую землю.
Купец радостно предложил:
- Будет сделано! Я сейчас вас отведу в отель «Букингемский дворец». Он сразу за парком. Это самый лучший отель! – затем он, видимо  что-то вспомнил и безрадостно продолжил, - впрочем, пардон, господа - это единственный отель в этой части города, других нет. Конечно, по английским и русским меркам отель бедноват, да и живут там не аристократы – купцы, шкипера и отставшие от корабля матросы, но кормят там отлично. 

Ещё стояла невыносимая жара, но день уже клонился  к вечеру. Отель «Букингемский дворец» находился  на возвышенности, окружённый с трёх сторон огромными раскидистыми деревьями. Третья сторона отеля  с балконами выходила на море. 
  Фасад трёхэтажного невзрачного желто-серого  «дворца», выглядел непрезентабельно, но голодные и уставшие люди, были рады и этому.   
   У открытых настежь дверей, их  встретил улыбчивый китаец-швейцар. Он провёл компанию на второй этаж, открыл резную дверь из палисандрового дерева, и они вышли на длинный крытый пальмовыми листьями балкон, с которого открывался чудесный вид на зелёный берег, синее море и разноцветный порт.
    В ресторане стоял один-единственный  длинный, не покрытый скатертью стол. Около стола стояли длинные лавки и несколько стульев. С первого взгляда было видно, что эти стулья и лавки не раз побывали  ресторанных  битвах. По обе стороны балкона стояли два дивана, обитых вытертым коричневым бархатом. Под потолком висел огромный веер, сделанный из яркого жёлто- голубого куска ткани, отороченного золотистой бахромой.
    За столом уже сидели двое пожилых мужчин европейцев. Около них стояли тарелки с едой и  две бутылки джина. Они  мельком  взглянули на новеньких и продолжили есть-пить.  Один из них, бородатый шатен, по виду английский шкипер: отставил тарелку, выпил полстакана джина,  раскурил трубку, и стал тоскливо разглядывать порт. Изредка, он бросал прищуренный  взгляд на дам, и тут же смотрел на порт.

Компания уселась за стол. Прибежал шустрый мальчик-китаец восьми - десяти лет, схватил за тесёмки матерчатый веер, начал усиленно махать им, и его чёрная длинная косичка, болталась из стороны в стороны вместе с бахромой огромного веера.
По крытому балкону пошёл прохладный ветерок, и люди облегчённо вздохнули. Стало легче дышать и жить. За мальчишкой, пришли два  китайца официанта с бронзовыми подносами, уставленными множеством тарелок. Через несколько минут,   на столе стояло около два десятка различных блюд и галерея бутылок.
Обед в «Букингемском дворце» был по английскому обычаю – каждый брал себе то, что хотел. Блюда были вкусные,  большей частью европейские. Среди блюд были: уха, жареная свинина, бифштекс, варёный рис – очень крупный золотистого цвета. Рыба всяких сортов и приготовлений - жареная, пареная, маринованная, солёная, рыба – попугай и рыба-сабля.
На большом блюде источали пар маленькие шарики из теста, заполненные рыбным фаршем. Несколько видов очень острых разноцветных соусов красовалось в белых фарфоровых вазочках. Некоторые соусы по вкусу  напоминали дамские духи. Много зелени и фруктов – некоторые из них едоки видели впервые в жизни, и с удовольствием попробовали. Несколько бутылок для пития:  содовая, лимонад,  портвейн, эль и простая тёплая вода, несколько мутноватого цвета, но Мирон успокоил – эта вода кипячёная.
    Все с  удовольствием накинулись на еду. К концу обеда принесли горячее турецкое кофе и китайский чай в белых фарфоровых чайниках. Травяной китайский чай напоминал питерскую микстуру от всех болезней. Впрочем,  и турецкое кофе мало походило на турецкое – в него тоже, как будто бы были добавлены мускатные духи и анисовые капли от кашля.
После еды, к ним за стол подсел  тоскующий шкипер. Он уже был пьян в стельку, и ему хотелось с кем-то поговорить – желательно по-английски. Эту компанию он сразу принял за земляков,  но их речь, он не слышал из-за шума свистящего веера.
На его удивление за столом по-английски говорили только двое мужчин оба светлобородых: один пониже, и помоложе, ярко и модно одетый, другой лет пятидесяти, импозантный, благообразный, в светлом костюме. Чуть позже, к разговору подключилась  тридцатилетняя шатенка с большими карими глазами, звали её Катерина.
Шкипер узнал откуда они, удивился, что они из России, и сообщил, что он и его друг - американские шкиперы, сидят здесь уже две недели  и умирают от тоски.
Шкипер был словоохотлив, и как все пьяные люди откровенен. Ему сорок лет,  всю жизнь странствует. Сейчас загрузит корабль и повезёт товар в Англию, потом в Рио-Де-Жанейро, а затем опять вернётся сюда. В Сингапур он ходит уже девятнадцать лет, и ненавидит его из-за жары. Ему больше нравится английская погода.
Скоро, шкипер стал засыпать прямо за столом. Он поднялся и побрёл, пошатываясь, в номер.
Второй американец допил бутылку виски, закурил трубку, закинул ноги на стол, и принялся разглядывать море.
Татьяна искоса посмотрела на него, и осуждающим тоном прошептала:
- Это неприлично! Моветон!
Мирон улыбнулся:
- Это у  нас моветон, у американцев - это хороший тон.
- Тут же люди едят. Нет, я этого американского тона не понимаю, - возмутилась Ольга.
- Они тоже нас не понимают,- пожал плечами Мирошниченко.
Валентина допила бокал английского пива эля, и пожаловалась:
- А, я думаю - никто не понимает друг друга. Я вот не понимаю Валеру, а он меня.
Лилия уронила, как бы невзначай:
- А, мне казалось, вы живёте как два голубка.
- Мы живём как два голубка, но…
Валерий нахмурился, и торопливо перебил жену:
- Голубки ведь не умеют разговаривать, поэтому и не понимают друг друга.
На горизонте разлился нежно-розовый закат, и Екатерина воскликнула:
- Смотрите, какая красота – розовые облака и розовые паруса.
Уходить из-за стола никому не хотелось. Компания разделилась на несколько кружков, и продолжили разговаривать, каждый на свою тему.
В ресторан вошли два европейца и заказали много выпивки. Говорили они по-немецки. После первого же бокала, они начали поглядывать на дам, и мужчины засобирались на клипер, чтобы не начинать драку. А то, что им придётся драться, было видно по развязному поведению немцев.   
У дверей «Букингемского дворца» их уже ждали несколько фиакров. Пьяненькие пассажиры  улёглись на шёлковые подушки, и Мирон оставшийся стоять у дверей, с улыбкой сообщил, что  вернётся на клипер завтра утром. У него ещё есть здесь дела.
 
Когда компания добралась до причала, освещённого китайскими бумажными фонарями, закат уже догорел. На чёрном бархатном небе сияла огромная пятнистая луна, мерцала Большая Медведица,  Млечный Путь рассыпался на мелкий звёздный песок.
Индийцы перевозчики кинулись к пассажирам с фиакра, но шлюпка с клипера уже дожидалась  у причала, и они шумно, весело, с радостными криками загрузились в шлюпку, чуть не перевернув её.
После сингапурского пекла, возвращение по морю доставляло истинное удовольствие. Было свежо и прохладно. Ночь стояла тихая и ясная.  На горизонте выделялись пики гор и лесов. Над вершинами гор, ярко блистали зарницы, частое украшение этих широт.
Китайский квартал сиял разноцветными фонарями, развешенными у лавок, по рейду мелькали корабельные огни. Всё это отражалось в серебристом зеркале воды, и после каждого удара веслом с них стекала серебряные нити. Про кражу денег у Татьяны все уже забыли, да и она сама забыла.

28 глава.

Мирон заявился на «Ермак» к обеду, весёлый  и  довольный. Он привёз много товара, и грузчики индийцы споро загружали его на клипер. На обеде в кают-компании, он объявил всем, что  в «Букингемском дворце» встретил знакомого русского купца Иванова. Тот сейчас ведёт дела с самым богатым в Сингапуре китайским купцом Хуайхуа. И Мирон через Иванова напросился со своей  русской компанией  в гости к этому китайскому купцу, потому что и сам желает увидеть  угодья, о которых много говорят в Сингапуре.
Иванов, увлёк  Хуайхуа тем,  что в их компании  есть самый учёный человек в мире – русский  профессор и писатель Милорадов. И этот писатель, обязательно напишет о Хуайхуа книгу в России.
Профессор было вскинулся, что он не желает писать книгу о современном Хуайхуа – его интересует только древние китайцы, но купец быстро успокоил Алексея Платоновича. Писать книгу не надо, всё равно Хуайхуа по-русски не умеет читать, но для общего учёного развития учёному человеку важно увидеть современную китайскую жизнь.
Кстати, сам Хуайхуа по словам Иванова, с удовольствием согласился принять их. Он хочет посмотреть на самого учёного человека в мире, поэтому профессор не должен посрамить Россию. А должен проявить самую учёную учёность  в мире. Алексей Платонович недовольно хмыкнул и посмотрел на жену. Она уже радостно хлопала в ладоши. Ей хотелось посмотреть, как живут китайцы, и какие у них поместья.

После обеда, Мирон сбегал к капитану и боцману, уговаривал их поехать с ними, но они вежливо отказались.  Впрочем, боцман отказался невежливо.
   
После обеда компания наняла фиакры и отправилась к китайскому купцу. Поезд из фиакров выехал за город. Ехали три версты мимо плантаций, фруктовых деревьев и болотистых полей. Вокруг летали, пели и щебетали множество ярких птиц и бабочек. Через дорогу часто  переползали большие и маленькие змеи, зелёные ящерицы и вараны.    
   С дороги виднелись непроходимые леса, и Мирон весело сообщил, что в этих лесах водятся обезьяны, рыси и громадные тигры. Бывает, они нападают на людей, а бывает нападают на людей обезьяны. И дамы стали испуганно оглядывать непроходимые заросли, выискивая там обезьян и тигров.
Профессор неодобрительно посмотрел на Мирона, который сознательно, из шутки - напугал дам, и купец, чтобы успокоить их,  начал расхваливать прекрасный китайский сад, который они скоро увидят. И он увидит тоже.
Валентина выслушала восхваления, и высказала своё мнение:
- А, я слышала, что у китайцев нет хорошего вкуса. Они устраивают в своём саду ужасные виды: набросают камней по лужайкам, насадят уродливых кривых деревьев и это называется у них красота.
Екатерина всплеснула руками:
- А, я слышала, что китайские царские сады богдыхана очень красивые. Алексей Платонович подтвердите!
Профессор пожал плечами, и скинул с плеча упавшего на него с высокого дерева  золотистого рогатого жука:
- Я китайские сады не видел, но один мой знакомый, священник Илларион, проживший 20 лет в Пекине говорил, что сады их царя -богдыхана очень красивые. Они своеобразные, и на наши совсем не похожи.
Вдоль дороги протянулась небольшая малайская деревенька, состоявшая из хижин, похожих на сквозные плетёные бамбуковые клетки, с крышей из кокосовых листьев. За деревней потянулся кокосовые пальмы с тёмно-зелёными острыми длинными листьями. Несколько мужчин собирали созревшие кокосы и улаживали их в большие плетёные корзины.
Валентина посмотрела на малайцев и сообщила, что  кокос ей не понравился. Мирон с жаром принялся хвалить сей орех:
- Это вы мадам, не привыкшие. А, здесь кокос – главный продукт.  Этот орех едят люди и животные. Кокосовое молоко очень жирное и приторное, и часто его пьют с чаем, как замену сливок. Я первое время тоже его не любил, а сейчас пью с удовольствием.
Ещё из ядра кокоса делают масло – это главная статья китайской торговли. Из дерева строят дома, крыши покрывают кокосовыми листьями,  из кокосовых половинок делают посуду.
Сразу после кокосового разговора, Юрий неожиданно завёл разговор о пиратах:
- Я тут сегодня утром с боцманом разговаривал, так он мне сказал, что тут в Сингапурских водах полно пиратов. Вы никогда не встречались с ними?
Мирон натянуто рассмеялся:
- Если бы я встретил их, мы бы с вами не разговаривали.
Екатерина живо подхватила разговор о пиратах:
- Я как то одну книгу о пиратах читала – очень интересная книга.    Там описывалась одна история. Однажды  три пирата явились на голландское судно с ананасами  пропитанными ядом. Они отравили весь экипаж, потом нагрянули всей ватагой, закрыли оставшихся людей в каютах и вывели судно в море. Людей, как обычно, продали в рабство, а судно утопили.
Купец покачал головой:
- Это сказка.
Байда не согласился:
- Это правда. Мне это  капитан Зимин во Владике рассказывал. Эта история была несколько лет назад в Шанхае.
Ольга всплеснула руками:
- А на нас могут пираты напасть?
Мирошниченко засмеялся:
- На «Ермак» не нападут. У него слишком много пушек и всякого другого оружия, потому я на нём и плаваю.
Екатерина заинтересовалась:
- Вы здесь часто бываете. Мироша, расскажите нам что-нибудь о пиратах.
 - Хм-м-м…  Сингапур приют для китайских и малайских пиратов. Они занимаются своим грабежом на лёгких быстрых лодках проа. Часто нападают ночью, когда люди спят. Каждый месяц, два три корабля пропадают. Но обычно пропадают небольшие торговые суда. Большого «купца»  тяжелее захватить. Там  вооружения до зубов и команда большая.
Юрий строго сказал:
- А, где китайская полиция?  Почему  правительство Сингапура с ними не борется? Если бы захотели, давно с ними расправились. У нас же во Владике нет пиратов.
- У нас некого захватывать: судов мало, и укрыться в наших бухтах тяжело, да и зимой -  пираты сами вымерзнут. А здесь им раздолье – круглый год лето, вокруг большое количество безлюдных заросших  островов с узкими, прикрытыми лесом, бухтами.  Пираты устраивают в этих  бухтах  хорошо укреплённые посёлки, и могут  отбиваться от любого нападения.
 А бороться с ними бесполезно. Большие, хорошо вооруженные суда не могут пройти в эти узкие бухты, а маленькие суда - пираты быстро  перебьют – у них на этих пиратских стоянках и пушки есть, и вооружения полные амбары.  А самое главное, надо ещё найти эти тайные пиратские поселения. Можно годами плавать мимо и не увидеть их – заросли, как стеной прикрывают и посёлок, и бухту.

Пока шёл пиратский разговор, фиакры проехали  китайскую и индийскую слободу с ремесленными мастерскими, расположенными на открытом воздухе под пальмовыми крышами. Китайский посёлок состоял из глиняных мазанок или хижин. Но были здесь и хорошие дома  в два этажа с лавками на первом. Индийская слобода полностью повторяла китайскую: мазанки, хижины, ремесленные мастерские и несколько  добротных купеческих дома.
  За индийской слободой путники проехали по узкому деревянному мосту через узенькую, мутную речку Сингапур. В реке пили  воду буйволы и два слона – мать и её ребёнок. Несколько индийцев в набедренных повязках обедали на берегу, расстелив яркий платок. За речкой  пошли редкие рисовые поля. Но намного больше встречались  болотистые низменности  и леса.
За болотом показался зелёный холм. У подножия холма расположилась небольшая китайская деревенька, на холме в гуще деревьев стоял дом Хуайхуа.   

29 глава.
 
Хуайхуа стоял у окна второго этажа и смотрел на дорогу в английскую подзорную трубу. Отсюда дорога была видна, как на ладони. В кармане его английского светлого костюма громко тикали швейцарские золотые часы.
Хуайхуа хмурился, глаза сощурились в узкие щелки, губы сжались в жёсткую линию, а тяжкие думы крутились в голове, как тяжёлые жернова. Но эти жернова, крутились так, что многие годы приносили ему огромную прибыль. А на этом трудном пути, уже не один сложил свою буйную голову. Его же голова пока цела, но могла слететь в любую минуту. Слишком многие зарились на его место. 
Русские с «Ермака» приближались, а он так и не решил, что с ними делать. Вчера вечером, он получил зашифрованную весточку от безголовых Хэйхэ и Нэхэ  о вновь прибывших «купцах». Среди них были  заслуживающие внимание судна: «Ермак», «Персидская роза», «Сан - Франциско», «Чикаго» и «Дрезденская Матильда». Все эти суда можно было захватить, но надо было выбрать самый малозатратный вариант.
Не хотелось бы, потерять всех пиратов разом. Конечно, всегда можно  набрать новых головорезов, но новые - всегда хуже старых и многоопытных. Некоторые главари, так и потеряли своё прибыльное дело, раз за разом теряя всё новые и новые команды. А, земля слухом полнится, и скоро они уже не могли никого нанять. Все считали их проклятыми, несущими смерть, оттого их головы скоро слетели. Ведь всегда найдётся тот, кто захочет отомстить человеку несущему смерть.
   Купец отложил подзорную трубу и открыл золотую табакерку, наполненную американским табаком. Американский нюхательный табак ему нравился больше, чем китайский…
    А, путники подбирались к его дому всё ближе и ближе. И в голове Хуайхуа сверкнула мысль. А, что если отравить их за обедом? Отравить так, чтобы они начали умирать через день. Но, он тут же откинул эту мысль. Если бы здесь были капитан и боцман, стоило бы рискнуть, а так нет никакого смысла. Пассажиры русского клипера – это обычный груз, только живой, и его потеря не принесёт ему никакой прибыли.
    «Ермак» хорошо вооружён, у него большая команда,  но это ещё ничего не значит. В прошлом году его банда захватила ещё более грозное немецкое судно. Дело было ночью, под самое утро, вахтённый заснул, капитан задремал - и тогда, он отлично поживился.
   Фиакры подъехали к воротам и Хуайхуа, поспешил вниз. У него ещё есть время, что принять решение. Возможно, поближе познакомившись с ними, в его мудрую голову придёт замечательная прибыльная мысль. А этот самый учёный в мире профессор его совсем не интересовал. Самые учёные в мире - живут в Китае.
     Впрочем, и эти китайские учёные его не интересовали. Потому что толку от этих умников никакого нет. Вот сам Хуайхуа, книг никаких не читал, а богаче самого-самого учёного в мире. А вот, отправь этих учёных захватить корабль, и тогда они поймут свою учёную бестолковость…

Пассажиры вышли из фиакра, и старый прислужник китаец мгновенно распахнул перед ними высокую  резную калитку. Проходя мимо неё, гости на какое-то мгновение останавливались, потому что это было настоящее произведение искусства. Кропотливо вырезанные листья, цветы и бабочки создавали причудливый орнамент.
    Хозяин встретил их у дверей дома. Это был невысокий полный улыбчивый человек с брюшком, обритый наголо, с длинной накладной косой, довольно приятного вида, одет по-европейски в светлый костюм, из кармана выглядывала золотая цепочка от часов. Ему было пятьдесят два года, но выглядел он, как и все китайцы, на тридцать и гости решили, что ему столько лет и есть.
Гости окинули взглядом  двухэтажный деревянный дом с крытыми галереями, опоясывающими всё здание по периметру. От дома во все стороны шли узкие аллеи, обсаженные всевозможными  деревьями, кустами и цветами.  Многие деревья и кустарники  цвели. 
Хуайхуа дал им время осмотреть дом снаружи, и повёл  показывать свой  сад, которым вправе гордился. Его сад был ничуть не хуже, чем у богдыхана, только поменьше. 
По ходу движения он рассказывал на английском языке о каждом дереве, кустарнике и цветке. Екатерина переводила его речь, и про себя отметила, что ***ха (так она поняла его имя) всё растущее в своём саду  любит, как родных детей, и даже гордится ими. Словно, все эти деревья и цветы создал именно он.
Впрочем, она тоже гордилась своим садиком в Милорадове. Её сад был намного хуже, чем царский в Петергофе, но намного лучше, чем у соседки Глафиры, у которой совсем не было вкуса.
   В саду было много  гвоздичных деревьев, и аромат гвоздики витал по всему саду. Здесь росло всё, что производили Индия и Китай: гвоздичные и перцовые деревья, кокосовые пальмы, саговая пальма, терновые яблоки, хлопчатобумажные кусты и многое другое, что перечислить и запомнить невозможно, в виду того, что многое из этого русские люди видели в первый и в последний раз.
   Листья деревьев были разных оттенков от бело-зелёного до багрово-вишнёвого, и расположены они были так, чтобы всё это разноцветье: контрастировало, оттеняло и дополняло другу друга. В зарослях цветущих ветвей пели, щебетали и летали разноцветные птицы. Несколько ленивцев спали на ветвях вишнёвого дерева. Вдоль дорожек были расставлены китайские масляные фонари из разноцветного шёлка. Они загорались, когда наступала ночь.
 Деревья росли группами, и каждый раз перед гостями неожиданно открывалась полянка с красиво расположенными цветниками всех цветов радуги. Иногда эти полянки были только с сиреневыми цветами, или только с жёлтыми. Среди всего этого буйства красок виднелись миниатюрные горы, водопады и ажурные беседки с китайскими фонариками, чтобы можно было  любоваться  райским цветением и ночью.
  В центре сада, куда сходились все тропинки, было искусственное озеро с хрустальной водой. Через озеро перекинут ажурный мостик. В  зеркальной воде росли исполинские водные нежно-розовые лилии. В центре хрустального озера, возвышалась большая керамическая ваза, из вазы рос  громадный древовидный плющ с тёмно-зелёными резными листьями.
Плющ был искусно подрезан в виде огромного зонтика, и Хуайхэ пояснил,  что если плющ не обрезать, он заполнит весь сад своими зелёными щупальцами. На ветвях огромного зонтика висели китайские фонарики: жёлтые, красные, зелёные, голубые, и княгиня подумала, что ночной порой, когда зажгутся эти фонари,  озеро выглядит ещё прекрасней. Вокруг вазы, в тенистой воде  лениво плавали золотые и красные рыбки. Гости взошли на мостик, и некоторое время молча любовались  этой красотой. 
Потом хозяин провёл их в свой зоопарк, расположившийся среди деревьев и цветущих клумб. На вершине решётчатых башенок – были жилища голубей. Голуби были меньше русских, но пестрее и красивее.
За деревянным решётчатым забором гуляли фазаны, павлины, цапли, венценосные журавли, страусы и казуары.
В отдельных загонах, по небольшим лужайкам с одиночными кустарниками  гуляли дикие козы, и маленькие светло-коричневые олени.
  После посещения сада Хуайхэ  повёл гостей в дом. Из просторных сеней они поднялись по лестнице устланной циновками на второй этаж, и прошли анфиладу комнат. Во всех комнатах  стояло много цветов, и каждый букет был произведением искусства.
   Мебели в доме было немного,  но вся  резная, инкрустированная нефритом, яшмой, заморским янтарём и другими поделочными минералами, составленными так, чтобы их разноцветье составляло пейзаж или орнамент.
Везде по дому стояли златотканые ширмы, вазы, бронзовые и фарфоровые статуэтки. На стенах висели пейзажи в резных рамах. Под потолком колыхались  китайские масляные фонари с абажурами из яркого цветного шёлка.
Хуайхэ провел гостей в библиотеку и подарил профессору книгу в чёрном кожаном переплёте. Это были сочинения Конфуция. Профессор принял книгу, поблагодарил, и смутился от того, что не догадался привезти хозяину какую-нибудь хорошую книгу. Если у него такая обширная библиотека, значит, он образованный человек, и любит читать.
Пока гости ходили по дому, ни один человек им не встретился, но некоторые мелочи, говорили о том, что здесь живёт семья. На столике, около вазы цветов, лежали забытые впопыхах бронзовое зеркальце и французская помада. Под столом стояла маленькая бамбуковая корзинка с пяльцами и цветными нитками для вышивания. На плетёном ротанговом стуле сидела  тряпичная кукла в красном китайском халате.
 Гости осмотрели дом, и хозяин пригласил их в просторную гостиную, где был накрыт круглый стол. Окна гостиной выходили на море и  береговую линию. Отсюда был виден порт.
На столе  стояли всевозможные  яства, вина и фрукты. От некоторых блюд ещё шёл пар. Теперь, уже хозяин дома выспрашивал у русских об их северной стране. Его всегда интересовала Россия, познания о которой у него были весьма скудные. Первое знание, в России всегда во льдах. Второе, в России живут белые огромные медведи. Третье, в этой стране живут волосатые люди,  рождаются они в шкуре-шубе, и одежда им не нужна. Возможно, эти русские скрывают свою шкуру под одеждой, а руки и лбы бреют.
    Обед прошёл превосходно, и как обобщил Мирон, выходя за калитку:
- Застолье прошло в дружественной китайской обстановке.
  Когда они подошли к своим фиакрам, там уже стояли  плетёные корзинки наполненные экзотическими фруктами, и экзотическими  цветами – подарок Хуайхуа. Одна из корзин предназначалась капитану, и белый листок с его именем на английском языке оповещал об этом.

Пришёл слуга убирать со стола, и Хуайхуа пересел к окну. Он чувствовал себя, как выжатый лимон. Усталость сковывала всё тело, казалось, это был не обед, а таскание камней в гору.
Гости удалялись от поместья, и даже издали было видно – им чрезвычайно весело, а Хуайхуа опять впал в меланхолию. Перед ним снова встала сложная дилемма: нападать на русский клипер или нет? Или лучше напасть на немецкую «Матильду»? Или на «Персидскую розу»? Или на «Чикаго»? Или на «Сан-Франциско»? Если бы у него было какое-то личное неприятие  к какой-то определённой нации, он бы без раздумья напал на «купца» этой страны. Но ему было  всё равно. Для него - Китай был центром Земли.
А, все эти чужеземные маленькие страны были так далеко, на краю земли, приезжали сюда, чтобы привезти и увезти товары, и оттого выбирать надо было исходя из других критерий: какое судно легче было  захватить…
Хуайхуа задумался, склонил голову и печально вздохнул. Годы берут своё. Раньше, он решал задачу намного быстрее и не боялся рисковать. Теперь, было иначе. Слишком многое было за его спиной: дом, жена, четыре наложницы, дети, лавки, рисовые поля, кокосовая плантация…
Сзади к нему подкралась юная наложница красавица Ци, и обхватила тонкими душистыми холодными руками его толстую шею. Холодное прикосновение доставило ему удовольствие. Он неспешно повернулся к ней и радостно улыбнулся. Карие глаза Ци, почему-то напомнили ему глаза оленёнка.
 И в тот же миг, в его голове  сверкнула мудрая мысль - он  решил на кого нападут завтра его храбрые пираты. Принятое  решение ещё больше обрадовало его. Теперь, не надо забивать себе голову всякими ненужными мыслями.

30 глава.

Когда компания  добралась до клипера, день уже клонился к вечеру и яркий южный закат терял последние золотисто-оранжевые краски. В воздухе стало свежее, но не намного. Душные испарения тропических лесов, болот и моря обволакивали тело, словно липкая ткань. У Екатерины, ещё в шлюпке: то ли от жары, то ли  от выпитого вина заболела голова, и тупая пульсирующая боль разламывала виски. Скоро, она решила, что это от долгой жары. В китайском поместье, она выпила всего один  бокал мараскина. Вишнёвое вино было превосходно, и плохо от него быть не могло.
     Княгиня, еле волоча ноги,  вошла в свою каюту, источающую аромат мандаринов, и с радостью оглядела родные безликие стены, и пол, усыпанный тропическими фруктами. В сумерках,  рассыпанные фрукты  выглядели, как разноцветный диковинный ковёр.
   Она засмотрелась на ковёр и улыбнулась. В первый раз, Милорадова почувствовала себя здесь, как дома. А, ведь раньше,  люто ненавидела каюту. Наверно, чтобы что-то полюбить, надо это покинуть, хотя бы на время.
   Екатерина поставила обе корзинки, подарки китайца на стол, и  начала расстёгивать корсет. Избавившись от него, она с огромным облегчением вздохнула, и вытащила из маленькой корзинки белую фарфоровую вазу с алыми и белыми цветами. Гостеприимный хозяин даже вазы с водой предусмотрел, чтобы цветы в дороге не повяли.
    Один лепесток с белого цветка упал с букета на стол. Княгиня взяла в руки нежный влажный лепесток и понюхала его. На её удивление, он издавал аромат ландыша, только этот тропический аромат был намного сильнее северного.
   Некоторое время, она стояла, любовалась цветами – и головная боль куда-то отступила. Теперь, в её голове, мелькали самые запоминающиеся моменты сегодняшнего дня.  Поездка в китайское поместье принесла ей истинное удовольствие. Но вскоре, боль вернулась, и она опять почувствовала себя уставшей и поникшей, как этот оборванный увядающий лепесток.
      Екатерина приготовилась ко сну, легла в постель,  свернулась в калачик, и подложила руку под щёку. Хотелось спать, но сон не приходил: в каюте было душно,  а цветы всё больше и больше заполняли  маленькое пространство одуряющими сладким ароматом.
    Некоторое время, она пыталась уснуть, вдыхая удушающий аромат цветов, но скоро не выдержала, вскочила, накинула домашнее синее платье, вытащила букет  из вазы, и выбросила его в море. 
    Красно-белый букет упал в чёрную маслянистую воду и заколыхался на буром островке плавающих водорослей. Напротив «Ермака» стоял клипер «Чикаго». На его палубе под скрипку пели и танцевали пьяные матросы, и её вдруг заинтересовало, а чем занимаются  наши матросы?
    Их почему-то, не было видно и  слышно, хотя она сама видела, как они принаряженные и весёлые отправлялись на берег.
Она прошлась вдоль клипера, и скоро увидела на корме - пьяненькие расхристанные,  недавно очень нарядные матросы, поднимали на палубу, спелёнатого верёвками, пьяного в стельку боцмана.
    Круглов не хотел подниматься в этом импровизированном гамаке: брыкался, махал руками, ругался, и вырывался, словно пытался свалиться в воду. Но ему это не удалось.
    Матросы благополучно подняли его до перил, и свалили, как пойманную крупную рыбу на палубу. Один из матросов – самый пьяный, ткнул боцмана под дых, чтобы он утих, и не ругался, и  только потом – четыре, еле стоящих на ногах матроса, схватили его за руки, за ноги, и дико смеясь, понесли  в каюту. По дороге, они все вместе упали, и захохотали ещё громче.   
   
Княгиня невольно рассмеялась с ними – матросы смеялись так заразительно, и пошла гулять дальше. Возвращаться в душную каюту не хотелось.
    Татьяна беседовала под тентом с Мироном, увидела её, и помахала рукой, приглашая посидеть с ними. Екатерина на несколько секунд задумалась: ей хотелось гулять, а не сидеть, но неожиданно она передумала и подсела к ним. 
   Княгиня села в шезлонг, откинулась на спинку, расправила  подол, из- под которого  нескромно выглядывали щиколотки, и  бесстрастно спросила:
- Танюша, у тебя от этих цветов голова не болит?
- Не знаю. Я только поставила цветы на стол, даже не успела выставить их из корзины, и Мирон позвал меня прохладиться на палубе, - весело ответила Булавина. Видно было, что ухаживание весёлого кавалера доставляет ей удовольствие.
Мирошниченко повернулся к Милорадовой и галантно улыбнулся:
- Ну и как, княгиня, вам понравилась поездка к Хуайхуа?
Она благодарно улыбнулась:
- Спасибо, сударь. Вы доставили всем нам истинное наслаждение. Я буду вспоминать эту поездку до конца жизни.
Татьяна радостно воскликнула:
- Мироша, это было чудесно! Шарман! Бьютифул! Мы все побывали в китайском райском саду, а хозяин какой приветливый. Сразу видно - он очень хороший человек.
Купец, неизвестно почему, поморщился, но заметила это только Екатерина.  С «Чикаго» продолжали звучать весёлые звуки скрипки, и княгиня прислушавшись к ним, уже не слышала беседу Булавиной и Мирошниченко.

В небе резко стемнело. Разноцветные огни китайских фонариков украсили лавки, протянувшиеся вдоль береговой линии. Палубы судов осветились масляными фонарями. На палубу вышел профессор. Он прошёл мимо тента, остановился у перил и стал любоваться ночным освещением Сингапура. Алексей Платонович был в белой рубашке, его спина смутно белела в темноте, и княгиня уставилась на это белое пятно, немигающим задумчивым взглядом.
    Мимо тента прошли Александр с Ольгой, и остановились невдалеке от профессора. Через несколько минут, к тенту подошёл Юрий. Он плюхнулся в шезлонг, рядом с Екатериной,  повернулся к весело болтавшей Татьяне и осведомился тусклым голосом:
- Мадам Булавина, у вас много денег украли?
- А, почему вас это интересует? - прищурившись спросила она, и в её голосе прозвучали неодобрительно-подозрительные нотки.
- Меня это  интересует в интересах дела. Я попытаюсь разыскать ваши деньги, хотя по моей просьбе днём уже обыскали все каюты. Но вашего кошелька  не нашли.
Мирон сузил глаза, выпрямился и возмутился:
- А, по какому праву, вы шаритесь в наших каютах?
- По полицейскому праву! Если произошло воровство – обыск первое дело, - буркнул Байда.
- Может, это местные торговцы украли деньги? – более спокойно предположил купец.
- Я узнал у капитана - они не воруют в каютах. Иначе их перестанут пускать на судно, и тогда прощай  торговля. А это их единственный источник заработка. Поэтому торговцы, сами удавят того воришку, чтобы другим не повадно было. Значит, это были люди с нашего клипера.
Мирон недовольно пожал плечами, посмотрел на шумное «Чикаго» и отстранённо сказал:
- А, вы сударь, слишком быстро вышли из сумасшествия. Это была артистическая игра?
- Это было временное помрачение рассудка, - ледяным голосом отозвался Юрий.
Он повернулся к Булавиной и вновь спросил:
- Сколько денег у вас украли, мадам?
Татьяне было весело. Китайское вино и приятный собеседник, кружили ей голову. Она  рассмеялась и воскликнула:
-  Мало! У меня почти не было денег. Этих денег хватило бы только набрать всем родственникам недорогие подарки, и купить  ткани на два платья. Так, что не переживайте, сударь, и не ищите мои горы золота.  Я уже успокоилась, и вы плывите спокойно. Всё равно их уже не найдёшь. А, если Вы и найдёте деньги, как вы узнаете, что это мои, а не чужие. На них же не написано моё имя.
Она повернулась к Мирону и капризно, но мило попросила:
– Голубчик, принесите мне воды. Пить охота, после этого вина.
    Мирон вскочил, словно был рад этой просьбе и быстро ушёл. Следом за ним, положив руки в карманы, неторопливо ушёл Байда. К Татьяне  подсел  Валерий и стал рассказывать ей старые анекдоты.
    Сегодня, всё смешило её, настроение было возбуждённо - приподнятое, и Булавина закатывалась от смеха. Скоро, явился Мирон с Валентиной, и  Валерий принялся ухаживать за женой, которая определённо была не в духе. Она больше молчала, а если отвечала мужу, то сквозь зубы и немногосложно. Купец преподнёс вдове бутылку лимонада так, словно это была амброзия – напиток богов, и Татьяна вновь закатилась от смеха.
   
Профессор смотрел на береговые разноцветные огни, и слушал заводные звуки скрипки. Играли шотландскую мелодию. Александр и Ольга стояли недалеко от него, тихо смеялись и воровато целовались, прикрываясь веером. Из-под тента слышался громкий разговор Мирона, Юрия и Татьяны. Байда, интересовался пропавшими деньгами…
   Потом наступила тишина: и на «Чикаго», и под тентом. Издали, с какого-то дальнего «купца» послышалась нестройная многоголосая песня пьяных мужчин, и он прислушался. Пели на итальянском языке.  Алексей Платонович оглянулся назад – на палубе уже никого не было. Он прошёлся по пустынному, словно вымершему клиперу – не спали только полусонный вахтённый и капитан, куривший трубку. Профессор остановился у тента, долгим взглядом посмотрел на звёздное небо, и отправился спать.

    На следующий день, к шести часам вечера, клипер был загружен под завязку: товарами, провизией, питьевой водой,  углём, и Христофор Фёдорович помолившись и перекрестившись, встал за штурвал, до блеска натёртый его руками.
    Клипер стал медленно, с опаской, постоянно лавируя, отходить от рейда. Слишком много судов скопилось в одном месте. Под утро, между «Чикаго» и «Ермаком» втиснулось небольшое голландское судно «Дама Амстердама» и лавирование клипером сильно затруднилось. Была большая опасность задеть бортом соседнее судно, и повредить обшивку. Оттого, лицо капитана было невероятно хмуро,  руки дрожали от напряжения, а правая нога выбивала нервную чечётку.
   Клипер «Чикаго» неожиданно, без предупреждения, тоже стал отходить от рейда. Американский «купец» нагло и быстро рванулся вперёд, перекрыя путь «Ермаку», и его стальной борт мимоходом  скользнул  по острому носу  «Ермака».
   Сердце Христофора Фёдоровича замерло от нестерпимой досады, а руки вцепились в штурвал ещё сильнее, так что пальцы посинели. Если нос «Ермака» повреждён, предстоит долгая остановка в Сингапуре. А, задержка судна – повредит и его репутации, и прибыли. Купцы любят быстрые суда. А те капитаны, кто подолгу стоит в разных портах, и попадают в неприятности - быстро  теряют: и уважение, и деньги.
 Христофор Фёдорович стал перестраивать курс «Ермака», чтобы встать на другой рейд, и из его уст полились всякие ругательные слова…
      Нос клипера оказался цел, но для проверки этого ушло время, и «Ермак» вышел из Сингапурского пролива намного позже, чем полагал капитан.
   Чтобы совсем уж не рисковать,  Калачихин сразу направил клипер в открытое море, хотя обычно эту часть начального пути шёл вдоль берега. Там, во время  шторма можно было укрыться в бухтах. 
   Но сегодня, что-то подсказывало ему: плохое начало пути может навлечь ещё более худшее – нападение пиратов, а в открытом море,  лёгкие пиратские проа не догонят «Ермак». Тем более, клипер подхватил  попутный ветер, и словно летел по блистающим волнам. Теперь,  никакие пиратские лодки не догонят его. Можно было радоваться, но  какая-то подспудная тревога продолжала сидеть в сердце капитана, как заноза. Казалось, скоро случится что-то ужасно нехорошее… И его предчувствие скоро оправдалось…   

 Екатерине надоело лежать с «Вероломным королём и прекрасной пастушкой», и она выглянула в открытый иллюминатор.  «Ермак» быстро отдалялся от берега, но ещё виднелся  Сингапур, с крохотными домишками, ещё виднелись зелёные бархатные холмы, и маленькие пики гор. Она решила, что самое время прогуляться, пока они не очутились среди открытого океана, где всё зрелище – это голубой океан и голубое небо. И часто было непонятно, где их водораздел: океан на горизонте переходил в небо, а небо, казалось перетекало океан.
    Княгиня заложила бумажную закладку в книгу, громко захлопнула её, встала с кровати, и  пошла звать Татьяну на прогулку. Сегодня, она  ещё не видела её. Булавина не была на обеде, не прохлаждалась под тентом, не гуляла по клиперу, а её кавалер Мирон, последние два часа бродил по клиперу с Чёрной Лилией. И кажется, им было весело. Это княгиня заметила, когда наблюдала за ними через иллюминатор. Конечно, она не подглядывала за ними, просто, несколько раз задержалась у окна.
   Екатерина постучалась в каюту Булавиной: раз, другой, третий – никто не отзывался, и она пошла на палубу. Под тентом Татьяны не было, по клиперу она не гуляла, в гостях у Калашниковой, Кузнецовой и Реус не сидела. И княгиня вернулась к её каюте.
     Мадам Милорадова оглянулась, коридор был пуст, и она толкнула дверь со всей силы. Дверь легко распахнулась. Каюта Татьяны  была пуста: постель была расправлена и смята – значит, она ночью лежала в постели; на стуле висело  платье, в котором она была весь вчерашний день, на столе стоял букет розовых цветов – подарок китайского купца,  около вазы зеленела пустая бутылка лимонада. Возможно, именно этот лимонад принёс Татьяне Мирон.
    Екатерина позвала подругу, никто не ответил, и она неспешно прошла в ванную. В ванной тоже никого не было, и какое-то тревожное предчувствие всколыхнулось в душе. Сегодня, она видела всех - кроме Булавиной. А ведь именно, Татьяна посещала её утром, днём, вечером – во всякое время и довольно часто. Но весь день, княгиня не переживала, потому что у неё болела голова, и она подумала, что у Татьяне тоже, после вчерашнего - нездоровится.
   Екатерина вышла и ещё раз прошлась по клиперу, но искала Татьяну уже более тщательно. Она посетила всех пассажиров: и мужчин, и женщин; навестила страдавшего от жестокого похмелья боцмана; посоветовалась с коком Ерофеем о выпечке булочек; заглянула к матросам, под предлогом посмотреть, как они живут; и когда уже навещать и посещать было некого - быстрым шагом отправилась к  капитану и с широко открытыми глазами, и с обеспокоенным голосом, сообщила ему об исчезновении мадам Булавиной.   
    Христофор Фёдорович как будто ожидал этого. Дотоле хмурый и нервный, он словно успокоился: застегнул верхнюю пуговицу кителя, поправил фуражку, и  отправил несколько наиболее шустрых матросов обыскивать клипер. Словно, она могла куда-то спрятаться.
    Матросы вернулись с плохими известиями - Татьяны нигде не было. Она, как будто провалилась сквозь землю. Вернее, в воду. 
   
Княгиня остановилась у своей каюты и задумалась, к кому ещё она не заходила? Была только одна каюта, куда она намеренно не заглядывала – это была каюта мужа. Но Екатерина была твёрдо уверена: у Алёши, Таня быть не могла.
     Но после некоторого раздумья, она вошла в его незапертую дверь, и остановилась у порога. Алексей Платонович сидел за столом, заваленном листами и тетрадками: одной рукой писал, другой зачерпывал ложкой мёд. И вазочка с мёдом, и чернильница стояли рядом. Она видела его  склонённый профиль, нахмуренное лицо, но он, как обычно, так увлёкся своей историей, что совсем не замечал её.
Екатерина прошла к столу, и трагическим тоном сообщила:
 – Татьяна пропала. Её нигде нет!   
   Алексей Платонович услышал голос жены, и по старой привычке  отодвинул вазочку с мёдом, подальше от чернильницы. Профессор не любил, когда ему сообщали, что его мозги скоро засахарятся.
  Он повернулся к жене и переспросил:
- Что вы говорите, сударыня?
- Татьяна исчезла, пропала бесследно, - вздохнула она.
- Пропала? Она же вечером, вернулась вместе с нами.
- Я знаю, а сейчас её нигде нет.
- Может, она где-то тоскует в одиночестве?
- Где? В каморе? Я проверила весь клипер, все каюты, даже с капитаном и матросами поговорила. Они Татьяну тоже не видели. Кстати, капитан послал матросов проверить клипер. Матросы тоже её не нашли.
- А, может, Татьяна решила остаться в Сингапуре? Она тебе ничего не говорила?
- Какая чушь! Как она останется в Сингапуре без денег и вещей? Её платье висит на стуле. И хотя, я шкаф не проверяла, точно скажу, что она забрала бы это платье.
- Может её украли? Я вчера заметил, как Хуайхуа с интересом поглядывал на неё. Мне кажется, ему понравилась золотоволосая дама.
- Может ему, она и понравилась, но я сомневаюсь, что он ей понравился. Нет, про ***-ха забудь.
Профессор поморщился от грубости:
- Его зовут Ху-ай-хуа.
- Это не имеет значения, как его зовут. Я точно знаю, что ей, ***-ху  не понравился. Хм-м-м… А, может, ты и прав, а вдруг её украли? Говорят, в этих краях это обычное дело. Тем более, если на семьдесят тысяч мужчин – семьсот женщин. Надо срочно что-то делать. Может, остановить клипер и вернуться в Сингапур? Вдруг, она сидит в поместье этого…
Профессор перебил её, и не дал договорить имя:
-  Сударыня, давайте без китайских имён.
- А, как мне ещё его называть? Купец? Тогда, я буду путать его с Мироношниченко.
 - Хм-м-м… Пусть, он будет Фушунь.
- Почему Фушунь? – удивилась Екатерина.
- Есть такой китайский город. Как-то я читал, о нём записки английского путешественника.
- Алексей Платонович! Пропала Татьяна, а вы морочите мне голову какими-то китайскими именами, которые я тут же забуду.  Какая разница, как его зовут: Фунь или Шунь? Лучше думайте, что будем делать?
-Хм-м-м…, -  задумался профессор и съел ложку мёда.
- Алёша, пока ты мычишь и ешь вредный мёд, «Ермак» уходит всё дальше и дальше от берега. Надо  что-то быстро делать. Что? – рассердилась она и отодвинула вазочку с мёдом подальше от него.
- Надо идти к Христофору Фёдоровичу. Он в этих краях не раз бывал, и знает все подводные течения.
- Зачем, нам подводные течения? Ты думаешь, она утонула?
- Я думаю, надо идти к капитану.
Профессор решительно поднялся из-за стола, и Екатерина отступив назад, освободила ему дорогу, но муж успел сделать только шаг. В каюту друг за другом вошли  Юрий, Александр и Ольга. Все трое были явно встревожены.
Кузнецова схватилась за сердце, и  заторопилась:
- У меня пропала Дарья! Юрий уже узнал, что ночью, где-то половина первого, она наняла джонку, и никого не предупредив, уплыла в неизвестном направлении. Её отплытие видел Иван. Он в тот момент, гулял по клиперу.
      Я уже проверила её и свои вещи. Эта негодяйка  прихватила и мои вещи, хорошо, что не все. Иначе бы я осталась голой. Кстати, и мои деньги она тоже прихватила, но  не все. Хорошо, что я часть денег отложила в корсаж.
- Татьяна тоже пропала! –  сообщила княгиня.
- Татьяна!? – поразилась Ольга и продолжила, - а может, они вместе сбежали. Ничего не понимаю… Надо спросить у Ивана, может он и Татьяну видел в джонке. Может,  они сбежали вдвоём? Но они же не знаю друг друга.
Юрий набросился на мадам Кузнецову:
- Дарья пропала ночью, а вы сообщили об этом только сейчас? Почему? Это выглядит очень подозрительно. Вы наверно хотели, чтобы её хватились, как можно позже? Отвечайте!
- Я…я… я не была в своей каюте, - смутилась Ольга и посмотрела на профессора.
- А, где вы были?
- Я..я.. я…э-э-э…, - мадам Кузнецова печально вздохнула и потупилась.
Шрам майора задёргался в нервном тике, и он ответил за неё:
- Мадам была в моей каюте. Мы всю ночь играли в шахматы.
Екатерина прыснула, прикусила язык, и опустила голову, чтобы скрыть улыбку.
Юрий вспыхнул, и ожесточённо махнул рукой:
- Очень смешно!  Две дамы пропали, а вам мадам Милорадова смешно.
- Меня насмешили шахматы, -  с ноткой извинения, пробормотала княгиня.
- Ничего смешного в этом не вижу. Может, люди действительно всю ночь играли в шахматы, - после каждой фразы, Байда энергично кивал головой, словно подчёркивая её.
- Тогда - это ужасно, - печально отметила она.
Майор усмехнулся:
- Игра в шахматы была такой, какой должна быть.
Юрий отмахнулся от лишних рассуждений, и нахмурился:
- Забудьте про эти шахматы, вы бы ещё карты вспомнили. Где же она? А, вы профессор, что думаете?
- Пока я ничего не думаю, сначала надо осмотреть каюту Татьяны. Но хочу отметить, что она ушла с палубы около одиннадцати часов. Я ушёл с палубы последний, а когда вошёл в каюту, как обычно  посмотрел на время. Было одиннадцать часов пятнадцать минут. Кстати, по дороге в свою каюту,  слышал голос Булавиной из приоткрытых дверей. Она с кем-то разговаривала, но с кем именно, я не слышал, да и не прислушивался. Но  у неё точно, кто-то был.
- Скорее всего, это был Мирон. Она ушла вместе  с ним. Он пошёл её провожать,  - подсказала Екатерина.
- Значит, надо узнать: Мирон был у неё или нет. Мадам Милорадова, будьте добры позовите Мирошниченко ко мне. Пойдёмте, господа в её каюту делать обыск. Идёмте, - решительно сказал Байда, и двинулся к выходу.
Майор покачал головой и в его голосе зазвучали металлические нотки:
- Я не пойду. Всё равно,  ничего не понимаю в обыске. И потом, с детства не люблю копаться в чужих вещах. Вы, уж сами там ищите, обыскивайте. Вам привычнее.
Юрий враждебно посмотрел на Лоскутова, тот на него, и профессору показалось, что между ними пробежала  какая-то кошка. Взаимная неприязнь была несомненной.
   Юрий вышел, и со всей силы, хлопнул дверью. Ольга и Александр вышли неслышно. Алексей Платонович пошёл в каюту Татьяны, и Екатерина поспешила за ним.

Байда и Милорадов осматривали вещи  Татьяны; вещей  у неё, было намного больше, чем у Киприяна, и это затрудняло обыск. Екатерина села на стул, и молча наблюдала за мужчинами. Юрия это раздражало, но он терпел. Поругаться ещё и с профессором, ему не хотелось… 
    Алексей Платонович торопливо доставал из  сундука платья Булавиной.  Платья его не интересовали, он искал между ними, какие-либо письма, или вещи, способные сказать, куда исчезла Булавина.
    Но, чтобы найти что-то, надо было сначала вытащить их, и повесить на стул. Платья были влажными, пропитанными сырыми испарениями тропиков. В сундуке лежало два холщовых мешочка с гвоздикой, и все вещи издавали  сильный гвоздичный аромат. 
   Осматривать чужие вещи, тем более женские было неприятно, поэтому Алексей Платонович не судил майора за то, что тот отказался участвовать в этом обыске.
   Но именно обыск, мог пролить какой-то свет на исчезновение Булавиной. На дне сундука, в китайской резной шкатулке лежал  её паспорт и  письмо, без конверта.
    Татьяна действительно была вдовой офицера. Письмо было от её сестры  Людмилы. Людмила утешала Татьяну после смерти мужа, предвещала ей новый прекрасный брак, и приглашала  переехать к ней. В письме белой ниткой проходила одна мысль: в Севастополе полно холостых капитанов и богатых купцов, и такая красавица, как Татьяна быстро найдёт себе нового мужа.
      В каюту вошёл Мирон. Купец беглым взглядом оглядел комнату, словно выискивал здесь что-то. Юрий отложил на спинку стула ночную сорочку Булавиной, и ледяным голосом протянул:
- Сударь, признавайтесь – это вы утопили Татьяну.
Мирон явно растерялся, и слегка помедлив, попытался защищаться:
-  Это клевета!  Я проводил Татьяну до каюты, и ушёл.
- Так, я вам и поверил. Чтобы - Вы, да ушли, - многозначительно усмехнулся Байда.
- Хм-м-м… Честно сказать, я предлагал мадам Булавиной поиграть в бильярд, или зайти на минутку ко мне в гости, но она отказалась, - точно так же, многозначительно, усмехнулся Мирошниченко.
- Почему отказалась? – удивился Юрий.
- Это, вы у неё спросите.
- Спросим, когда найдём, - откашлялся Байда. 
- Кстати, спешу сообщить нашей доблестной полиции: после меня, К Татьяне стучался Иван. Он хотел попросить у неё ножик, чтобы разрезать ананас.
- Она дала? – напружинился писарь.
- Татьяна сказала ему, что у неё нет ножа, сказала это из-за дверей.
- А, между тем нож у неё был, - Юрий приподнял розовую атласную шляпку со стола, под ней лежал кинжал с чеканной ручкой, рядом  лежали ножны из чёрной грубой кожи. Таким кинжалом  обычно  пользовались военные.
- Нож был? Может, она не хотела давать, - пожал плечами купец.
 - Не хотела давать нож… Или у неё в каюте кто-то был, и она не желала, чтобы его увидели, - задумчиво пробормотал Юрий.
Мирон ещё раз оглядел каюту и несколько нервно процедил:
 - Всё? Подозрения с меня сняты? Я могу уходить?
- Можете, если сказали правду.
Купец облегчённо вздохнул, и двинулся к выходу, но Байда остановил его:
- Подождите! У вас есть какие-нибудь мысли, куда пропала мадам Булавина?
- Никаких мыслей нет. Если бы были, я бы вам первому сказал. Татьяна  вчера, после китайского сада, была так весела, что трудно поверить в её смерть. Поэтому, я думаю, она сбежала.
- Куда? – вскинулся Юрий.
- Откуда я знаю, может в садик к Хуайхуа. Он на неё вчера, очень даже поглядывал.
Екатерина возмутилась:
- Не говорите глупости!
Лицо Мирона стало жёстким:
- Я, мадам, говорю умности. Я слышал от Иванова, в том году  у Хуайхуа была европейская наложница - молоденькая англичанка. Дело в том, что у китайцев кроме жены могут быть четыре наложницы, так сказать другие жёны. Вдруг, он решил завести ещё одну европейку.
   Купец развернулся и ушёл, хлопнув дверью.
 Екатерина посмотрела на мужа и жалобно спросила:
- А, если Таню действительно украли?
- Сомневаюсь. Если она не открыла дверь Ивану, то почему она открыла Хуайхуа?  - пояснил профессор.
- Может он её как-то обманул, и она открыла дверь? 
- Хуайхуа вышел из того возраста, когда воруют женщин - это человек другого ранга. Он скорее пошлёт выкрасть женщину своих слуг. Хотя, и в этом я сомневаюсь. Китайцам нравятся китаянки, и смотрел он не на Булавину, а на её волосы. Золотистые  косы в этих местах, дорого стоят, - настаивал Алексей Платонович.
- Может, её украли из-за косы? – вскинулась Екатерина.
- Что-то мне не верится, что Хуайхуа будет воровать даму из-за косы. Он не того ранга, - пробурчал Юрий и чихнул от пыльной пелерины.
- Скорее всего, купец смотрел на косу, и подсчитывал - сколько она будет стоить в его лавке, - отозвался Алексей Платонович.      
    Княгиня подошла к столу, провела рукой по розовому гладкому атласу шляпки и заплакала. Эта была любимая шляпка Татьяны. Профессор отложил в сторону потрёпанный женский бульварный роман, и попросил жену внимательно посмотреть, что из одежды Булавиной пропало.
   Екатерина вытерла слёзы,  и стала внимательно осматривать вещи. Довольно скоро, она сообщила:
- Пропал розовый бархатный халат Танечки. Остальное всё на месте, вот висит то платье, в котором она вчера была у Хуху.
- Хуайхуа, - по привычке напомнил Алексей Платонович.
- Пардон, профессор, но я не могу выговорить и запомнить это сложное имя. Хотя… Я ещё помню, что его зовут Фунь, по названию города.
Юрий  наморщил лоб и переспросил:
- А, откуда взялся второй китаец? Там же был один.
- Ниоткуда. Это профессор, решил дать Х-х-х… другое лёгкое имя, - хмыкнула княгиня.
Байда вздохнул, понюхал табак, чихнул и осведомился:
- Сударыня, Вы точно знаете, все платья Мадам Булавиной? Вы уверены, что пропал только розовый халат?
- Уверена. У Тани всего три платья для лета, для жары. Все здесь. Шерстяное платье, она бы в жару не надела. А, вчера была ужасная жара. 
   Профессор внимательно оглядел каюту. Его взгляд зацепился за пустую бутылку лимонада, и он попросил:
- Мадам, сходите пожалуйста на камбуз к Ерофею, узнайте, когда ей принесли этот лимонад.
   Княгиня торопливо пояснила:
- Этот лимонад ей вечером принёс Мирон. Татьяна при мне попросила его принести воды.
- И всё равно узнайте. Вдруг, она потом, ещё взяла у Ерофея лимонад. Например, это было в три часа ночи, тогда мы будем точно знать в какое-время она исчезла.
Екатерина кивнула головой, выпорхнула, через десять  минут вернулась, прошла к иллюминатору,  и еле слышно сообщила:
- Говорю тихо, потому что в коридоре стоят Мирон с Лилией. Они на меня так странно посмотрели, как заговорщики. Я узнала у Ерофея - Татьяна не заказывала лимонад. Как я и сказала, этот лимонад  брал Мирон.
Профессор почесал переносицу:
- Значит, она принесла его  в каюту,  выпила перед сном, и легла в кровать - кровать расстелена.
Юрий закрыл напрасно осмотренный шкаф – там ничего интересного не было, сел на кровать забросанную вещами, и развёл руками:
- Я ничего подозрительного не нашёл, и всё же у меня такое подозрение, что мадам Булавину убили.
    Княгиня тихо заплакала. Она сама думала так же, но сказанное вслух другим человеком, как будто потрясло её, и не оставило шанс.
- У меня тоже, такое ощущение, после осмотра её каюты. Если бы Татьяну украли, то это похищение произошло в ночной сорочке. Если же она перед открытием двери накинула халат - это был хорошо знакомый человек, – согласился Алексей Платонович, и усталым голосом, дополнил, - я думаю, дело происходило так. Татьяна  вернулась в каюту, выпила лимонад, и легла спать… или собиралась лечь, но кто-то к ней пришёл - именно этот разговор я и слышал.
Хм-м-м… Потом её вызвали на палубу на минутку. Было поздно, все разошлись, она накинула халат, и вышла на палубу. Там её ударили, и скинули за борт. Несомненно, это было ночью, и   никто ничего не видел. Если бы кто-то видел  убийство, мы бы уже знали.
Екатерина вытерла слёзы сиреневым платочком, и отметила:
- Вчера все были пьяны: и пассажиры, и матросы, и боцман. Подозреваю, что капитан тоже.
- Христофор Фёдорович был трезв, как стёклышко. Я его видел, - возразил Алексей Платонович.
Байда достал табакерку, и предположил:
- А, если она сама вышла гулять по собственному почину, а её там, на палубе убили?
- Вряд, ли Булавина пошла, гулять в халате. Это моветон, а женщины не любят дурного тона. Она вышла именно на минутку, поэтому-то накинула халат. Если бы её позвал кавалер гулять при луне, Татьяна бы нарядилась, даже если ночь была безлунной, и стоял полный мрак,  - бесстрастно пояснил профессор.
- А, я видел, как она в розовом халате ходила к вашей жене, - заметил Юрий.
- Одно дело, перебежать из каюты в каюту –  каюты дам напротив. Другое дело, ходить по  клиперу в халате перед матросами. Нет, Булавина выбежала в халате на минутку, потому что была уверена - все  спят, и она вернётся через минуту.  Кстати, я сам перед сном обошёл весь клипер,  никого  не встретил, и все иллюминаторы были темны. Свет горел только у Ивана. Почти все пассажиры уже спали, и это неудивительно. Все выпили  у Хуайхуа, и устали в дороге. Я сам уснул, как только лёг в кровать.
- Я тоже,  уснул, как убитый.  Теперь, подведём итог нашему дознанию. Я думаю, убийца -  Дарья. Она обокрала Булавину, убила её, и смылась.
- Я тоже склоняюсь к этой версии. Предположительно убийство произошло от одиннадцати тридцати до половины первого. Именно, в это время уплыла  Дарья.
- Вспомнил! Когда убили Колесникова Киприяна, Ольга послала Дарью принести плащ. Именно тогда, она его и убила! – прищурившись, воскликнул Байда.
- Есть еще одна версия. Дарья выходила их каюты последней. Она
 вполне могла, убить его спицей. Ведь, Кузнецова и Булавина прикрывали её своими широкими юбками, пышными  рукавами, и широкополыми шляпками. А, они сами,  могли не видеть, что творится за их спинами. Дамы смотрели на майора, и даже успели поругаться.
-  Убийца  –  Дарья. И Булавина, и Колесников - её рук дело. Я сразу, как её увидел, подумал – прожжённая каторжанка. Может, она беглая?
- Киприян говорил о беглом, значит это мужчина.
- Я знаю больше вас. Сбежали двое – мужчина и женщина. Вроде бы, они из разных мест, и друг с другом не знакомы, но всё может быть. Возможно, те двое беглых и знакомы, но полиция Сахалина не знает об этом.
- И всё же я думаю, что Дарья - не беглая. Каторжанин сбежал на Сахалине, а она села с Ольгой во Владивостоке.
- Это сан-фасон, запросто. Она наняла контрабандистов и переплыла во Владик.  Если у беглого есть деньги, то его возьмёт, каждый второй. А, на Сахалине, каждый второй - контрабандист. Там запрещено торговать спиртным, а они возят спирт с материка бочками. Всё ясно, как белый день! Дарья - беглая!
- А, как они познакомились с мадам Кузнецовой?
- Мадам наняла её в гостинице, в которой ожидала «Ермак».
- Хм-м-м…  И тем не менее, меня всё время волнует одна странность. Деньги у Булавиной пропали, в тот день, когда мы только, что встали на рейд, и к на приезжали торговцы. А, Татьяну убили, только на второй день. Почему, Дарья продолжала сидеть на «Ермаке». Почему? Она могла  сбежать, когда мы бродили по Сингапуру. В  том китайском лабиринте, можно было сто раз исчезнуть без следа.
    На другой день,  Дарья не ездила с нами к Хуайхуа, и тоже  могла спокойно уплыть. Все каюты пусты, хозяйки нет. Но, она оставалась на корабле, и по моим воспоминаниям,  была вполне довольна своей жизнью. Никакой нервозности я за ней не замечал. Что же случилось вчера в полночь, что заставило её сбежать?
- Может Булавина узнала, что Дарья украла деньги, вызвала её на палубу, там они поругались, и Дарья скинула Татьяну в море.
Екатерина вытерла слёзы и предположила:
- А, может Татьяна сбежала с Дарьей? Может, Дарья  заставила её сбежать с ней?
- Ты думаешь, Булавина сбежала в халате? Она бы выглядела странно, если  ходила в халате по Сингапуру. Это всё равно, что ходить в ночной сорочке. Китайцы бы её не поняли,   – поморщился профессор.
Байда добавил:
- Иван видел, как уплывала одна Дарья. Не может быть, чтобы Татьяна поплыла за джонкой.
Княгиня вздохнула:
- Вы не оставляете мне надежду. Я сама понимаю, что это нонсенс, что это сказка. Но мне так хочется думать, что Таня жива.
Юрий встал, оглядел каюту и деловито завершил разговор:
- Больше тут нечего делать. Я закрою каюту, и отдам ключ капитану. А, вещи в Севастополе заберёт сестра. И ещё, дайте мне паспорт Булавиной. Я его отнесу капитану. Он должен будет отчитаться, куда у него делся пассажир. Вернее, два пассажира.
- Вам надо опросить всех пассажиров. Вдруг, кто-то что-то знает, - посоветовал Алексей Платонович.
- Я это сделаю.
- Потом, мы это обсудим вечером.
- Нет, я ни с кем обсуждать не буду. Теперь, я никому не доверяю. Вы у меня тоже под подозрением. Вы дружили с Киприяном - его убили. Ваша жена дружила с Татьяной, её тоже убили.
Екатерина рассердилась, вскочила, бросила в досаде мокрый платочек на пол, и пригрозила:
- Я буду жаловаться царю! С Татьяной дружили все! А, Киприян сам пытался дружить с моим мужем.
- Жалуйтесь, хоть китайскому богдыхану.
Княгиня открыла рот, чтобы возмутиться ещё больше, но муж посмотрел на неё, каким-то насмешливым, многозначительным взором, и она закрыла рот. Губы её сжались в жёсткую линию, и она вылетела из каюты.

Княгиня влетела в свою каюту: легла на кровать, открыла книгу, через пять минут встала, съела дольку ананаса, снова легла, и снова встала, съела три мандарина, опять легла, встала, закрыла книгу и пошла на палубу. Сидеть одной  в каюте было тошно. Сейчас, она поняла, как прикипела душой к Татьяне. Ей до сих пор не верилось, что её нет, и она уже была бы рада, что подругу украли, это лучше, чем смерть.

     Сегодня на палубе было не так жарко. Белые кучевые облака то набегали на солнце, то отбегали, чтобы следующее облако вновь прикрыло солнце. Море тоже  меняло свой наряд: то темнело, становясь серо-синим и тревожным, то блистало в лучах солнца.
   Под тентом Татьяны не было, и княгиня печально вздохнула. В шезлонгах  прохлаждались  Валерий, Валентина, Иван, Лилия, Анна Архиповна и Мурка.
    Калашникова, как всегда вязала, и на её подоле крутился чёрный клубок. Мурка сидела напротив, и зорко сторожила, когда чёрная круглая мышка упадёт с подола на пол.
   До прихода Милорадовой, пассажиры лениво обсуждали пропажу Татьяны, и почти уже закончили обсуждение, но пришла Екатерина, и всё возобновилось вновь.
Валентина  выпрямилась и  воскликнула:
- Катюша, нашли Татьяну?
- Нет, - печально ответила она, плюхнулась в шезлонг, и продолжила, - мы решили, что убийца Дарья. Это она убила Таню и Киприяна.
- Слава Богу! – облегчённо вздохнула Валентина, и как будто обрадовалась: голубые глаза вспыхнули, а на губах промелькнула радостная улыбка.
Екатерина  удивлённо и внимательно посмотрела на  мадам Реус. Та смутилась, и поспешила оправдаться:
- Я это сказала, в том смысле,  что на клипере больше нет  убийцы. Мне самой до слёз жалко Танечку. Валера подтвердит - я час плакала.
Валерий серьёзно кивнул головой. Лилия, как обычно язвительно заявила:
- Мадам Реус, Вы рано похоронили Булавину, а вдруг она жива?
Валерий спросил актрису так, словно рассуждал вполголоса:
- Мадам Чёрная, Вы думаете, что Татьяна сбежала? Может, это она и есть беглая каторжанка?
Княгиня вскинулась и отмела все подозрения:
- Татьяна – не каторжанка. Она вдова офицера. Мы нашли её паспорт. И сбежать  она не могла – Танюша исчезла в розовом халате.
Екатерина повернулась к Ивану и поинтересовалась:
- Сударь, будьте любезны, расскажите подробнее, как сбежала Дарья?
    Иван, как будто обрадовался, что его о чём-то спросили. До этого, он битый час сидел, молча – все как будто забыли о нём, и от этого пренебрежения, Горский чувствовал себя маленьким и несчастным. Когда, княгиня Милорадова обратилась к нему, как взрослому сударю, он расцвёл, и почувствовал себя равным с другими. От этого чувства, Иван глубоко вздохнул морской ветерок, и  начал торопливо рассказывать:
- Я не мог уснуть. От китайского вина, у меня заболела голова, и я решил сходить к дяде. Его каюта была закрыта, найти я его не смог, и стал бродить по палубе. Но бродил я недолго, мне стало немного лучше, и я пошёл спать. По дороге, я  увидел, как Дарья с двумя узлами через плечо спускается в джонку. Я ещё удивился, куда это она пошла ночью и  с узлами. Но подходить к ней не стал. Мы ведь с ней незнакомы, а мне матушка говорила, что подходить к незнакомым дамам неприлично.
- А, кто был в джонке? – поинтересовалась Екатерина.
- Какой-то китаец… или индиец… или малаец, я их не различаю. К тому же темно было.
- Ты этого китайца, индийца, малайца когда-нибудь раньше видел?
- Нет, не видел.
- Э-э-э… А, в чём был одет кормщик джонки?
- В юбке и всё. Ещё у него весло было, а может и два весла. Но я видел только одно.
- У него была коса?
- Была. Он был лысый с косой.
- Значит, это китаец. Ты его видел раньше?
- У меня нет знакомых  китайцев.
- Может, он приходил  к нам, как торговец товаром.
- Может и приходил. Мне все китайцы – на одно лицо. Я их не различаю, и сам не пойму, как же они друг друга отличают.
- Я тоже не различаю, но это на наш взгляд – все китайцы на одно лицо. А на их взгляд – мы все на одно лицо, - вздохнула Екатерина и Иван пылко возразил:
- Мы все разные!
- Это тебе так кажется. Мне один китаец говорил, что ему все европейцы на одно лицо. Только волосы у нас разные.
- Неужели, мы так все похожи? – спросил Валерий.
- Наверно похожи, раз так видится с китайской стороны, - княгиня на некоторое время задумалась, затем отстранённо, словно саму себя, спросила, -  почему Дарья убила Киприяна и Таню? Почему?
Лилия рассердилась, и яростно крикнула:
- Брысь!
Екатерина удивлённо посмотрела на неё:
- Это вы мне сказали?
- Это я сказала Мурке! – фыркнула актриса.
- Уже и на кошек бросается. Скоро, начнёт собак кусать, - не поднимая головы, проворчала Анна Архиповна.
- Это вы мне сказали? – с холодным, еле сдерживаемым  раздражением, спросила актриса.
- Это я сказала Мурке, – улыбнулась Калашникова и продолжила, - кис, кис, кис, иди ко мне моя Мурка. Я тебя поглажу. Жалко, что Мурка ничего на мне может рассказать, а ведь она была там, когда Киприяна убили.
Лилия вскочила, и отрезала:
- Хватит говорить об убийствах! Надоело! Дарья убийца, она сбежала, и забудем про неё. У нас морское путешествие, или морская каторга? Всё забудьте, и больше не трепите нам нервы этими убийствами. У меня и так, нервов уже нет!
     Иван вздрогнул. Екатерина поёжилась, и изучающее посмотрела на актрису.  Валерий встал и ушёл, насвистывая модную весёлую песенку. Валентина хотела было пойти за ним, но встала, вздохнула, и опять села, словно идти куда-то у неё не было сил. Анна Архиповна положила вязание на подол,  с трудом повернулась к актрисе, и громко отчётливо сказала:
- А, я думаю, убийца всё ещё плывёт на «Ермаке»!   
Лилия театрально схватилась за голову:
- Опять, вы,  Калашникова изображаете театр! Опять у вас трагедия «Убийца из Сингапура». Не люблю театр в жизни.
- Где театр? – прищурившись, спросила Анна Архиповна, и хитро посмотрела в океан.
- Это у вас театр! Вы всё время хотите нас напугать. Хотите, чтобы мы в каютах тряслись от страха.
- Я не хочу вас пугать. Только Дарья, сразу после убийства Киприяна,  на нервах сказала мне, что следующую убьют её. Значит, она видела, кто убил Киприяна, - сообщила Калашникова, поглаживая урчащую Мурку.
Валентина испуганно приложила веер к груди и поинтересовалась:
- А, она намекнула  вам – кто убийца?
- Нет, не намекнула. Если бы она намекнула, я бы давно  это жандарму Юрию рассказала – тогда бы, он мои спицы не воровал и в камору не сажал.
Валерий вернулся, плюхнулся в шезлонг и спросил:
- Милые дамы, Вы уже успокоились?
- Ещё нет, - хмыкнула Лилия и продолжила, - теперь, наша старушка утверждает, что Дарья видела, как убивали Киприяна.
- Неужели видела? Видела и молчала? Ну вы необыкновенная старушка, – шутливо поразился Валерий.
- Анна Архиповна, Вам надо было это сразу после убийства рассказать, а не ждать, когда Татьяну убьют! - возмутилась княгиня, и от гнева, ударила рукой по подлокотнику.
- Я не могла. Тогда же, Дарья мне призналась: она только что вышла с каторги, сидела за убийство купца в Доме Терпимости, и сейчас не желает опять связываться с полицией. Всё равно ей никто не поверит, и  опять посадят.  Я, конечно пыталась тихо вызнать у неё, кто убийца, но Дарья пыхнула, как бешеная, и сказала: если я буду приставать к ней, она меня выкинет в море. И вообще, всё это, она выдумала. Мол, она в Жёлтом Доме лежала: у неё в мозгах кисель, кисель разговаривает с ней, и иногда ей кажется то, что никому не кажется. А, теперь, скажите мне княгиня, как я могла это рассказать? Дарья возьмёт, от всего отопрётся, скажет всем, что это я сумасшедшая - лежала в Жёлтом доме, что у меня в мозгах кисель, который разговаривает, а потом она меня тихо утопит.
Валерий не к месту, задумчиво и насмешливо протянул:
- И в каком это Доме Терпимости служат такие Дарьи? Она же вылитая лошадь. Хотел бы я посмотреть на этот желтый Дом Терпимости.
- Валера!!! – Валентина вскочила, швырнула  попугаистый веер в мужа, и убежала.
Валерий смутился, извинился перед дамами, и неспешно пошёл догонять  жену. Всё равно, она прибежит в каюту.
Лилия отчего-то улыбнулась и громко спросила:
- Анна Архиповна, и где этот Дом Терпимости, где жила Дарья?
- В Саранске, - машинально ответила Анна Архиповна.
- Вы даже это знаете?- удивилась актриса.
- А, Дарья мне  случайно проговорилась. С ней ведь никто кроме меня не разговаривал, даже Ольга. Мадам Кузнецова всё время с майором амуры крутит – ей некогда разговаривать. Поэтому,  Дарья разговаривала со мной. Охота же человеку иногда поговорить. Она мне ещё рассказала, что убила купца в Самаре – ради денег. Хотела с его деньгами сбежать из борделя,  купить домик и выйти замуж. Но не получилось. А, купца звали Киприян. Хорошее имя – моего мужа тоже звали Киприян – это значит, человек с Кипра. Хотя мой человек на Кипре никогда не бывал, а я вот мимо Кипра проплыву, и помашу ему рукой.
- Кому помашете? Вашему мужу? – Иван удивлённо взглянул на старушку.
- Кипру помашу! Остров есть такой, а может и город. Киприяну я могу помахать и сейчас, - старушка посмотрела в небо и с улыбкой помахала  рукой.
- Опять начинаете, намекать нам на Киприяна, - слабо и измученно возмутилась Лилия.
- Я намекаю на своего мужа, бедненький мой Киприянчик, - смахнула слезу Калашникова.
- Вашего Киприяна тоже  убили? – спросил Иван.
- Ты что глупости городишь. Мой Киприян умер в пути: замёрз, когда с трактира шёл. Перепил маленько. 
    Екатерина наклонилась к старушке и почти прошептала:
- А, как Дарья попала в служанки к Ольге?
Анна Архиповна, на удивление услышала и прошептала в ответ:
- Кузнецова её наняла в портовой гостинице Владивостока. Вернее, это хозяин трактира, бывший каторжанин, посоветовал мадам нанять в дорогу хорошую служанку, и Ольга взяла эту Дарью без всякой протекции. Дело в том, что служанка Ольги отказалась ехать с ней в Севастополь. У неё матушка и батюшка в том же Хабаровске, где Ольга жила. Вот и вся история.
   Екатерина некоторое время смотрела на море, думала, какой бы ещё вопрос задать старушке. Ничего не придумала, поднялась, и пошла сообщать все услышанные здесь сведения мужу и сыщику Байде.

Байда  внимательно выслушал княгиню и сказал, что Калашникова выжила из ума, и верить ей нельзя.  Алексей Платонович вполуха выслушал жену, и посоветовал ей:  гулять только с дамами, и всё время сидеть в каюте, пока не поймают убийцу. После этого совета, Екатерина посоветовала ему: никогда не ходить в дома, где живут лошади, и ушла с гордо поднятой головой.
   После этого, профессор задумался. Жена сказала очень странные слова... А, может, у неё началось после исчезновения Татьяны помрачение сознания?  Дом, где живут лошади? Что это такое? Конюшня? Или это какое-то зашифрованное понятие из китайской философии?...

Екатерина опять пошла под тент. Там сидела одна Анна Архиповна с вязанием. Стальные спицы так и мелькали в её руках. Милорадова остановилась, и загляделась на мелькание спиц. Старушка остановила вязание, посмотрела на неё и  словоохотливо продолжила:
- Вы ушли и все сбежали. И Мурка сбежала. Наверно, все боятся со мной сидеть. Никто не желает правду слушать. Я им сказала, что скоро будет новый труп, и всех, как корова языком слизала.
- И кто будет  следующим? –  несколько недоверчиво, спросила Екатерина. 
- Следующим будет Тихон, - спокойно сообщила она.
- А почему Тихон?
- Сильно уж заболел, не встаёт с кровати, и я точно вам скажу – он скоро умрёт. До Севастополя не доплывёт. 
- Может, доживёт, - неуверенно протянула Екатерина.
- Я человек старый, многих похоронила, поверьте мне – до земли не дотянет. Садись, голубушка, что стоишь?
- Э-э-э… Я пойду спать, у меня голова заболела.
- Вот и ты испугалась.
- Я не испугалась… Вернее, я испугалась, потому что убийца ещё на клипере.
- А, он тебя не убьёт.
- Почему? – удивилась княгиня и плюхнулась в шезлонг.
- Потому, что у тебя пистолет видно в декольте. А даму с пистолетом – все боятся. Вот у меня спицы есть, и теперь меня боятся. Только толпой ко мне подходят. По одиночке, мимо пробегают, - улыбнулась Калашникова и взялась за вязание.
   Анна Архиповна продолжила что-то монотонно говорить, Екатерина слушала её, смотрела вдаль, на синий сверкающий горизонт, и неожиданно заснула…

Хуайхуа стоял на ажурном мостике, облокотившись на перила, и кормил золотых рыбок. На его круглом лице, лоснящемся от масла и жары,  сияла радостная улыбка.
   Пираты перепутали суда, вместо «Ермака» напали на «Чикаго», и всё равно это принесло ему отличную прибыль. А своих пиратов, он не  собирался  журить и наказывать. Клиперы были похожи, как две капли воды, оба шли в Африку в Капштад, оба должны были пройти мимо безымянного, заросшего  деревьями островка, но первым достиг  сингапурской западни американский «купец». Хотя по сведениям Хуайхуа, полученным от мальчишек, американец должен был выйти из порта намного позже русского.
  На толстую шею купца сел комар, больно укусил, и Хуайхуа прихлопнул его. После укуса, он перестал улыбаться, но в его голове неспешно проплыла мудрая мысль: иногда, чтобы остаться живым, надо плыть последним. Возможно, это кто-то сказал до него, например Конфуций, но  купец был уверен – эту мудрость придумал, именно он.
   Корм закончился, но рыбки продолжали кружить вокруг мостика, поблёскивая  золотой  чешуёй.  Хуайхуа с улыбкой наблюдал за их плавным неторопливым кружением. «Чикаго» лежит на дне, американский товар уже движется к его лавкам, и от того на сердце пирата-купца  царило  радость.
     Рыбки надоели. Хуайхуа выпрямился, и прищуренным взглядом оглядел свой прекрасный сад: хрустальное озеро, изумрудный древовидный зонтик с шёлковыми фонариками, клумбу рубиновыми цветами, красно-зелёного попугая сидящего на ветках сакуры, и в его голове мелькнула мысль: « Как хорошо жить на свете! Особенно в моём  саду».
   Из гущи сада выплыла  его любимая наложница - юная луноликая красавица Ци. Она семенила  к нему мелкими неуверенными шажками, купец любовался её походкой, и жизнь показалась ему ещё прекрасней. Хуайхуа купил её всего три месяца назад, и пока Ци  ему ещё не надоела. О том, что скоро она надоест, и он её с выгодой продаст в шанхайский бордель, Хуайхуа  старался не  думать. Впрочем, он и не старался – он не думал…
 
31 глава. 
 
«Ермак» несколько дней летел на всех парусах по искрящимся солнечным волнам Индийского океана. В понедельник, погода  резко изменилась. С самого утра, небо стало заволакивать серыми  тяжелыми  тучами, и к полудню они закрыли плотной завесой весь небосвод. Неожиданно, как будто в одну секунду, подул противный северо-восточный порывистый ветер, с беспрерывными шквалами. Пошёл крупный ледяной дождь, и его стук по палубе и железной обшивке клипера, был похож на стук дождя по крыше.
Ветер быстро усиливался, и скоро он завывал, словно голодный волк. Серые тучи потемнели, стали тёмно-фиолетовыми, и опустились ещё ниже. Среди белого дня мир превратился в мрачные фиолетовые сумерки. Фиолетовые тучи отражались в фиолетовом море, и даже пена,  вздымавшихся волн имела серо-фиолетовый оттенок.
    Надвигался жестокий шторм – слишком быстро и неумолимо. Матросы под руководством капитана торопливо заканчивали снимать паруса. На палубе  без конца раздавался громогласный, полный тревоги, крик Христофора Фёдоровича:
- На марсофалах стоять! Марсофалы отдать! Убрать рифы!
Спустить брам-реи…
Этот тревожный крик, сквозь шум града и свист ветра, влетал в каюты, и в душах людей невольно поселялся страх. Все, и верующие и неверующие - истово молились. Все ждали чего-то жуткого. От этого, все ходили в гости друг к другу - и говорили, говорили, говорили - хоть о чём, лишь бы заглушить этот ноющий, доводящий до изнеможения, смертный страх, проникающий во все клетки тела.   
    На клипере были спущены стеньги, поставлены штормовые паруса, наглухо задраены все люки, и протянуты по верхней палубе леера, за которые матросам можно было держаться во время высокой волны, падающей на палубу.
Алексей Платонович писал. Какое-то время, ему мешало скрипучее воющее скольжение по стеньге, отданного  паруса. Паруса убрали, но тише и спокойней не стало. Неожиданно клипер понесло так, словно невидимая рука исполина толкала его со всей силой вперёд.
Капитан стоял у штурвала, с побелевшим лицом и замирающим сердцем.  Ветер мог загнать клипер на острые каменистые рифы, и тогда, «Ермак» расколется на части, как пустой орех. И уже не будет иметь значение, далеко ли клипер от берега или близко. В шторм невозможно добраться до земли, высокие волны потопят и шлюпки, и людей в один миг.
    Ветер усилился ещё больше, волны стали ещё выше. Клипер швыряло и болтало. Он, то взлетал на высокую волну, то падал вниз, словно скатывался с ледяной горки.  Некоторые, особо храбрые и любопытные  пассажиры по глупости, пытались выйти на палубу, чтобы взглянуть на штормовое море, но взглянув в дверной иллюминатор, видели  палубу, полностью залитую пенящимися потоками воды, и желание выходить тот час пропадало. 
   
   Ещё в начале шторма, Алексей Платонович, чтобы отвлечься, и заглушить засевшую в сердце, как заноза тревогу, какое-то время, через силу, пытался писать. Но чернильница и листки не стояли на месте, пытались слететь на пол, и он останавливал их падение, почти ложась на них. В этот раз матрос ещё не пришёл вантовать, привязывать мебель, и стул под ним уезжал: то к стене, то к кровати. Приходилось с силой хвататься за край стола, чтобы не уехать вместе с ним. Скоро, ему надоело бороться со стулом и чернильницей. Он встал, завинтил чернильницу, собрал со стола тетради, листки, сложил всё в ящик стола, и закрыл ящик на ключ. Стул уже давно валялся у двери.
   В каюту постучались. Пол под ним шатался, стены накренялись то в одну сторону, то в другую. Алексей Платонович неуверенной походкой пошёл к двери, в полной уверенности, что это пришла Катенька. Если ту бурю, она ещё выдержала в одиночестве, то в этот шторм прибежит к нему. Что-то ему подсказывало – этот шторм будет намного страшнее того…
  За дверями стоял молоденький белобрысый матрос, мокрый с головы до ног,  с тонким канатом в дрожащих руках. Он пришёл  привантовать мебель.  Лицо его было смертельно бледным, дрожащие губы синюшными, а в серых, со стальным оттенком глазах, застыл безысходный  животный страх.  Словно, юноша уже приготовился  к смерти…
   Алексей Платонович пропустил матроса, захлопнул дверь, ещё раз взглянул в его глаза, и этот животный страх  передался ему. Клипер неожиданно встал на крутой волне, почти стоймя. Они упали на пол, и поехали  к иллюминатору, как с крутой горки.  Шкаф открылся, и всё, что было в нём, помчалось вслед за ними.
Падение было настолько стремительное, что никакие мысли не успели родиться в их голове…
«Ермак» на какое-то время, словно успокоился. Его болтало, швыряло, но всё же можно было устоять на месте. Милорадов торопливо собрал вещи, закинул их в шкаф, и закрыл на ключ. Качка и болтанка, уже стала вызывать нервную дрожь во всём теле, и чувствовал он себя всё хуже и хуже. Матрос трясущимися руками, вантовал мебель, и профессор с некоторым удовольствием помог ему. Сидеть в бездействии было невыносимо.
Матрос  закончил вантовать и посмотрел на профессора, как ребёнок,  ждущий утешения. Алексей Платонович поёжился, и смущённо, отводя влажные, с застывшим страхом глаза, тихо и неуверенно пробормотал:
- Сударь, всё будет хорошо. Молитесь, юноша, молитесь. И всё будет хорошо.
Юноша печально, словно не веря ему, улыбнулся, и ушёл. Профессор добрёл  до кровати, лёг ближе  к стене, и его застывший, полный страдания взгляд, остановился на иллюминаторе. Стекло было залито потоками пенистой воды. Он решил, что «Ермак» уже идёт ко дну. Видно не зря ему дали это имя.  Но вода неожиданно отступила, и  вновь показалось небо. Оно было грозовое, свинцово-фиолетовое и всё же это было родное небо.
«Ермак» начал вставать на дыбы – раз за разом. Небо: то появлялось, то исчезало.  Профессор крепко держался за кровать, но скоро руки  устали и ослабели. Тело: то резко наклонялось вниз, и тогда кровь  с силой приливала к голове; то опрокидывалось  назад –  он катился, словно с крутой горки вниз, вместе с постелью - кровь резко отливала от мозга. Отливы и приливы, изматывали  тело и душу, принося боль и страдание. И он,  перестал держаться. Силы пропали. 
Через какое-то время, хотя время, как единица давно исчезла для него,  профессор уже ничего не соображал. Каждая клеточка его тела: онемела, отяжелела и одеревенела. Он был уже не человеком, а  бессмысленным Ванькой- встанькой, которого без его воли переворачивали вверх-вниз.
И всё же часть сознания, изредка выплывала из глубин мучительных страданий. Иногда он слышал, но так слабо, словно все окружающие звуки доносилось до него, сквозь тяжёлую толщу воды. За иллюминатором дико выл и свистел ветер, угрожающе шумело море, Всё, что было в шкафу, сундуке и столе: шевелилось,  шумело, шуршало, бренчало. И все эти невыносимо-жуткие свистящие, шипящие, завывающие звуки, слитые воедино, казались адской какофонией.
«Ермак» в энный раз, встал на нос,  профессор перевернулся с ног на голову и потерял сознание. Со  стены свалилась, хорошо укреплённая иконка Николая Чудотворца, и ударила профессора по лбу. Он очнулся, почувствовал на груди что-то невероятно тяжёлое, нащупал рукою, с трудом в тумане сфокусировал свой взгляд  – увидел икону Николая Мирликийского, положил её за пазуху, и принялся  без конца и края повторять онемевшими губами,  самую короткую, но самую применяемую молитву:
- О, Господи, спаси и сохрани меня грешного. О, Господи спаси меня!!!..
Договорить Алексей Платонович не успел. Его потащило волоком вниз,  со всей силы ударило  о спинку кровати, и он вновь потерял сознание. Ураганный ветер вдруг сменил направление. Клипер стал ложиться то на один бок, то на другой. И когда,  Алексей Платонович очнулся, но ещё плавал в болезненном тумане, его невесомое бесчувственное  тело уже летело  с кровати к противоположной стене. Новый сильный удар, и беспомощное тело, как тряпичная кукла, покатилось к другой стене.
Профессор  ударился о кровать, очнулся, схватился за край ослабевшими руками, и  залез на постель.  А тело продолжало швырять и бросать. Внутри всё дрожало от прилива и отлива крови. Сердце  замирало, и казалось, замирало навсегда. Мысли, то исчезали, то начинали тихо неповоротливо ползти в голове…
Почему-то, сейчас его мысли зациклились на Катеньке. Как там она - совершенно одна, посреди бушующего океана, в смертной тоске и рядом никого нет. Возможно, скоро они все пойдут ко дну. Поэтому надо встать,  и помириться с ней перед смертью. Именно сейчас, в пустой гудящей и туманной голове, вся эта сахалинская диванная история казалась глупой и несерьёзной.
 Но встать он не мог. Мысли говорили – встань и иди, но тело не подчинялось  безвольным приказам. А, шторм продолжал  валить клипер на борта, заливать его горами воды,  изо всех сил пытаясь утопить «Ермака».
Мысль тихо, как тиканье часов, повторяла: «Встань и иди. Встань и иди…» В какой-то неведомый момент, Алексей Платонович на удивление, даже для самого себя, поднялся, и держась за стену, побрёл к двери… 
   
Екатерина  вцепилась в спинку кровати и пыталась удержаться, чтобы её в энный раз не швырнуло на пол. Но руки уже обессилили, тряслись мелкой дрожью,  уже не держались, и она подчинилась воле шторма.
Мучения продолжались. Её тошнило, выворачивало наизнанку, а тело болело так, словно её избили. Сердце: то замирало от смертного страха, то бешено билось, пытаясь вырваться из груди. Кровь пульсировала в висках и переполняла черепную коробку, грозясь разорвать её бедную голову на мелкие куски…
Ей было невыносимо плохо и тошно… И тем не менее, всё её думы были о муже. О, как она проклинала его! О, сколько ненавистных грозовых, штормовых слов,  мысленно посылала на его голову. Сейчас, княгиня  ненавидела его так, что ненависть казалось, перехлёстывала через край её тела точно так же, как все эти высоченные волны перехлёстывали через  борта хрупкого клипера…
Скоро:  и силы, и мысли иссякли. Остались: только боль и мучения. Клипер вставал на дыбы – раз за разом. Её кидало и швыряло: то в одну в спинку кровати, то в другую. Она ехала вниз головой, и тут же вверх…Ненависть испарилась, тело стало невесомым, мысли текли вяло и неповоротливо. 
И всё равно,  опять вспоминалась их ссора, и она опять винила его, но уже без ненависти. Винила бездумно, бесстрастно, и между тем – винила.
Какой он негодяй. Он ей не может простить, что её уронили на диван, а сам усадил на колени эту наглую распутную кухарку  каторжанку Зинаиду, и стал с ней целоваться…  Она умирает от шторма, а он её бросил одну посреди бушующего океана… Он даже не думает о ней… Он думает только о себе…  Он не приходит узнать, как она себя чувствует. Она никому не нужна…Они, скоро пойдут все ко дну, а этот поросёнок –  спокойно пишет свою книгу, которая сгниёт и заплесневеет на дне мрачной океанской бездны.
   Ей было плохо, и казалось, хуже уже не будет. Но это только казалось! Неожиданно, в мгновение ока, на море настал настоящий ад. По небу пронёсся страшный рокочущий грохот, вселявший смертный ужас в каждого, кто его слышал.  Клипер швырнуло со всей силой, словно об стену, и он упал на бок. Одновременно с ним, Екатерина слетела с кровати, и её протащило по полу, как по крутой горке, к противоположной стене. Удар был такой силы, что она распласталось на стене, как кусок теста. Во всём теле сверкающей молнией протянулась страшная полыхающая боль, и разум померк…
Когда, она очнулась и открыла тяжёлые, неподъёмные  веки: в каюте стояла мерцающая искрами полутьма, а прямо перед её затуманенными глазами,  чернел  иллюминатор закрытый  мрачной пенящейся водой. И всё же откуда –то ещё шёл  слабый, почти призрачный свет.
Екатерина решила  – они идут ко дну, только начали опускаться, поэтому небесный свет ещё проходит сквозь толщу воды. Она простонала от ужаса и прошептала оледеневшими губами:
- О, Господи, спаси и сохрани меня грешную. О, господи спаси меня…
Губы сомкнулись, а  в голове медленно протянулась мысль, что  спасать её грешное тело уже поздно… Умирать ужасно не хотелось. Смертный ужас сковал тело, сердце затрепетало, а мысли продолжали ползти медленно и бесстрастно.
Всё! Конец! Финита ля комедия! Бедный «Ермак» второй раз идёт ко дну, но теперь уже не в реке, а в открытом океане. О, как права была Лилия, когда предрекала им ужасный конец. Бедная, бедная Лилия, теперь она вместе с нами падает на дно. И Калашникова падает со спицами и  разноцветными клубками шерсти. И влюблённые,  Валерий с Валентиной, никогда не увидят свой прекрасный московский дом. И храбрый майор Лоскутов, выживший на войне, потонет, путешествуя в мирное время. И очаровательная Ольга, пленяющая взгляды мужчин, упадёт на дно и кавалеры тут же забудут о ней. И мудрый дознаватель Юрий потонет вместе со своей табакеркой и черепаховыми очками. И купец Мирон исчезнет, вместе со своим товаром. Наверно сейчас, в эту минуту, он страдает, что товар вымокнет, и никакой прибыли ему не принесёт. И умирающий Тихон, умрёт не в Крыму, а  в океане.  И, юный смешной Иван никогда не станет доктором. И,  Алёша падает на дно, вместе  со своей исторической, теперь никому не нужной книгой. Ведь рыбы читать не умеют...
Клипер неожиданно перевернулся, и упал на другой бок. И снова удар тела об другую стену, а в иллюминаторе продолжала пениться  вода. Теперь она знала, когда корабль идёт на дно – он переворачивается, но рассказать об этом, она уже никому не сможет: ни Марфе, ни Глафире,  ни Гордиславе, ни Милане, ни Ярославе…никому …
Боль от удара медленно проходила - смертный страх оставался. Она медленно приподнялась, и со слезами на глазах поползла к Алёше. Ей захотелось упасть на дно вместе с ним – рядом с ним…

 Алексей Платонович несколько раз пытался встать, дойти до двери, но клипер падал то на одну сторону, то на другую, и его швыряло от одной стены к другой. Он уже ничего не соображал – в глазах потемнело, в голове гудело, как в трубе, и даже страшный оглушающий грохот,  прокатившийся над морем, доносился до него, как сквозь вату.
В одно из падений, перед ним открылась страшная бездна – в иллюминаторе пенилась чёрная-пречёрная  вода. Небо больше не показывалось – оно совсем исчезло, и сердце сжалось от ужаса.
Всё! Финита ля комедия! Моменто море! Они с Катенькой падают на дно, и надо успеть добрести до неё. Тогда, ей будет не так страшно умирать. 
«Ермак» опускаясь на дно, то и дело переворачивался. Профессор
 продолжал вставать, идти и падать. А, мысли продолжали медленно ползти. Какая несправедливость! Он не успел дописать книгу.  А, книга была бы замечательной. Жаль книгу! И эта жалость, кольнула его сердце сильнее, чем не проходящий смертный страх.
Вода в иллюминаторе пенилась и пенилась. Он вспоминал дочерей Гордиславу, Ярославу и Милану, своих прелестных внуков, хороших друзей, и даже нехороших врагов: сварливого историка Власова, который обещался написать книгу лучше, чем он. И теперь, ему это удастся. О, Господи! И что напишет этот самоуверенный глупый болван!
   Профессор продолжал идти к двери, которую часто даже не видел, и падал: то на шкаф, то в кровать, то бился лбом в дверь ванной. И всё же он добрался до выхода, поднялся, схватился за ручку, и из последних сил потянул на себя. Дверь не открывалась - её заклинило насмерть. Клипер швыряло и переворачивало, но он продолжал крепко держать ручку. Слишком долго он добирался до неё.
Ему казалось страшнее уже не может быть, но в какой-то миг, страшный удар потряс клипер. «Ермак»  затрещал от удара, и завибрировал жутким трескучим звуком, словно клипер разламывался на части. Профессор ещё сильнее вцепился в дверную ручку, опять потянул на себя, и в голове протянулась долгая тягучая мысль. Значит, он не успеет дойти до Катюши. Они упадут на дно не в клипере. Его разломает на части, и их раскидает по дну моря в разные стороны… 
     Раздался ещё один страшный удар: с воем и треском разламывающегося клипера. «Ермак» перевернулся и тело со страшной силой потянуло вниз к иллюминатору. Алексей Платонович из последних сил старался удержаться за ручку: под его тяжестью, дверь  распахнулась, на него налетело, что-то тяжёлое, матерчатое, пахнущее мандаринами, и он вместе с этим матерчатым мандариновым - стремительно понёсся вниз… 
Профессор открыл тяжёлые веки. Тело невыносимо болело. Голову пронзала острая боль.  Он осмотрелся и увидел, что лежит на  иллюминаторе. Рядом с ним лежала, потерявшая сознание Катенька. Она медленно открыла глаза. В каюте стояла мерцающая искрами полутьма: её лицо белело и искрилось в туманной темноте, словно меловой круг, а оленьи глаза выглядели такими чёрными и бездонными, словно через них виднелась  индийское морское дно…
Профессор открыл рот, чтобы сказать ей какие-нибудь утешительные слова, вроде тех, что она обычно говорила себе и всем: «Не унывай. Всё будет хорошо», но в горле пересохло, язык не повиновался, и вместо слов из его губ вышло тихое прерывистое хрипение.
Екатерина медленно повернулась к нему, сквозь слёзы, простонала от боли, и заторможено, еле внятно протянула:
- Алёша,  мы вот-вот утонем…  Давай, помиримся перед смертью. Ты прости меня. Поверь мне… я  не виновата… Я не хотела… Я не вино…
Договорить она не успела. Алексей Платонович дотянулся до её губ, и закрыл её слова своими губами. Губы Катеньки были влажные и солёные, солёные, как морская вода. Раздался новый оглушительный удар, и они оба  полетели в угол потолка.
Лёжа на потолке, княгиня задыхаясь от ужаса, испуганно просипела:
- Алёша, это мы уже упали на дно?
-  Нет,  мы ещё не упали на дно. Мы идёт в высоту – мы лежим на потолке, - печально и хрипло пробормотал он. 
Екатерина слабо, измученно, скорее, по старой привычке  улыбнулась. Где-то в глубине мозга, протянулось, что это смешно лежать на потолке, но смешно ей не было – ужас сковал всё тело, сердце замерло от смертного страха. За стеной  вновь  прокатился жуткий вибрирующий треск разламывающегося «Ермака», новый страшный удар - они скатились, свалились по стене вниз, и их вновь потащило  на дно…

Тихон лежал у стены: разбитый, обессиленный, почти бездыханный и всё равно мысленно молился о спасении. А в иллюминаторе уже пенилась вода… О, сколько раз, он хотел умереть, чтобы прекратить эти предсмертные страдания и мучения. А, сейчас, когда наступает этот счастливый смертный миг, и они  все идут ко дну – он мучительно ХОТЕЛ  ЖИТЬ. Ещё больше он хотел, чтобы все эти весёлые, пышущие здоровьем господа, ушли на дно! Все сдохли - а он остался...
Клипер потряс новый оглушительный удар, пол перевернулся,  Одинцов ударился о потолок, сознание померкло,  и он полетел в чёрную бездну. Но, Тихон ещё ощущал этот полёт – падение: у-у-у… ветер  свистел в ушах, и обвевал невесомое эфемерное тело ледяным дыханием… 

Немного раньше… В капитанской каюте стояла полутьма.  Христофор Фёдорович с ноющим, тоскующим  сердцем,  достал из сундука новое чистое бельё,  белый парадный мундир и стал переодеваться. Переодевался, он долго. Несколько раз, его откидывало от сундука: то в одну стену, то в другую. Но он вставал и продолжал  трясущимися руками переодеваться… Бельё было влажным,  прилипало к телу,  морозило все члены могильным холодом, пуговицы не застёгивались, но предстать перед Всевышним надо было в чистом одеянии и застёгнутым на все пуговицы...
  Сокрушительный удар потряс клипер. Калачихин со всей силой упал на зеркало, и оно треснуло, образую веерообразный рисунок. Осколки остались держаться в деревянной раме. В голове стоял туман, в душе протянулся  ноющий, мучительный смертный страх. И всё же, он должен был осмотреть себя, через эти зеркальные опасные трещины. Пока ещё, ему надо было предстать не перед Богом, а перед корабельной командой. И там, его вид тоже должен быть безупречным – капитан обязан вселять надежду, даже тогда, когда надежды уже нет.
    В полутёмном, треснувшем зеркале отразилось его лицо, и Калачихин простонал от боли и тоски. Он понял - вселять надежду с таким лицом, как у него - будет трудно: кожа мертвенно бледная, с серым отливом, глаза глубоко запали, а в расширенных зрачках застыла полная безнадёга…
    Но, он должен был идти к матросам. Всё равно, от капитанского штурвала  сейчас никого толку. «Ермак» летит по волнам, как лёгкая щепка, попавшая в смертельный водоворот, и никто уже не сможет помочь ему. Только, Господь Бог, сможет помочь и спасти их, но видимо, Всевышний решил: «Ермак»  должен пойти на дно…
    По небу  прокатился оглушающий, наводящий смертный ужас грохот, и клипер швырнуло на бок. Удар тела и бессознательная тьма. Капитан очнулся у кровати, кое-как в тумане, держась за стены, добрёл до двери, распахнул её, новый удар клипера, и его тело, скованное болью, потащило вдоль коридора к лестнице, откуда струился слабый тусклый свет…
   Матросы давно уже переоделись в чистое бельё. Они сидели на койках, поставленные в три этажа, вдыхали застоявшийся запах помещения, где живут только мужчины,  страдали и истово молились: кто бормотал вслух, кто молился про себя. В глазах, каждого застыл смертный ужас - все приготовилось к смерти… Здесь было невыносимо жарко, хотя чугунная печурка, облитая жиром, давно не топилась. Казалось, смертный ужас раскалял это полутёмное сумрачное помещение больше, чем пылающее солнце…
   В тёмном проёме, словно призрачная тень появился Христофор Фёдорович –  подтянутый, спокойный, уверенный, и в глазах у некоторых  появились слабые искристые проблески надежды. По крайней мере, два молоденьких матроса, уверовали в тот миг, что клипер устоит и выплывет. Ведь, Христофор Фёдорович так уверенно идёт к ним. Он не раз попадал в такие шторма, и до сих пор жив. Значит, выживут и они… Ведь, они так молоды, и так хотят жить …

32 глава.

Двое  суток  «Ермак» выдерживал жестокий шторм.  Положение было ужасное. Долгие часы, ураган  с диким воем пытался сломать мачты и снасти. Громадные  волны с бешеной силой падали на палубу, пытаясь перевернуть клипер, разломать  и утащить это добро на дно.
Лишь, к вечеру третьих суток ураган несколько поутих, штормовой ветер хоть и продолжался –  намного ослабел, и все радостно вздохнули, ясно понимая, как они были близки к смерти.  Только в следующем порту, они узнают, что в этот шторм погибли десятки кораблей, сотни шхун и неимоверное число хлипких рыбацких   лодчонок…
    На их счастье, отлично построенный «Ермак», во время ураганной трёпки не особенно пострадал. В двух местах волны проломали борт; капитанский вельбот утащило с боканцев в океан, но это была такая малая потеря, что о ней не стоило и переживать.
   Несмотря на то, что буря поутихла, капитан практически не спавший  три дня,  не сходил с мостика, тревожно оглядывая  чёрный мрак. Ни одна небесная искра не мерцала во мраке. Не было видно ни берега, ни моря, ничего  – вокруг только чёрная бездна! Лишь, слабые масляные фонари тускло освещали палубу, и всем казалось, во всём чёрном мире есть только один крохотный островок, заселённый людьми - это «Ермак».
Христофор Фёдорович  давно уже  приказал поставить  зарифлённые марселя, бизань, форс-стеньга-стаксель, чтобы клипер стоял на месте.  Он  не знал точно места, где они находятся. В течении трёх суток  не было солнца, поэтому нельзя было определить широту и долготу места. Не было видно луны и звёзд, и по ним  невозможно было определить местонахождение клипера.
Капитан продолжал тревожиться, нервно ходить по мостику и бесконечно курить. Часто ему казалось, что он скоро задохнётся от дыма, упадёт в дымном табачном облаке прямо тут на мостике, но вновь заправлял трубку крепким африканским табаком и курил, курил, курил...
Самые страшные мысли кружились в его голове. Вполне возможно, шторм и течение отнесли клипер к берегам Африки. Там  было множество рифов и подводных камней, которые могли отправить «Ермак» на дно в считанные минуты. 
      Клипер сильно покачивался. В каждую минуту, если ветер усилится, он мог сорваться с места. Христофор Фёдорович остановился на капитанском мостике, поёжился от ледяного холода, чиркнул спичкой и стал подкуривать трубку. Вахтённый офицер, то и дело грозовым басом кричал часовым на баке:
- Вперёд смотреть! На марсах фалах стоять!
Часовые на баке и вахтённые матросы тот час сердито отвечали:
- Есть, смотрим. Есть, стоим!..

Ветер намного ослабел, но качка на корабле продолжалась: ни ходить, ни сидеть, ни лежать было невозможно.  Жестокий шторм, так измотал людей, что все надолго впали в  болезненную полусонную хандру.
     Никто не собирался в кают-компании, не ходил в гости. Пассажиры забились в свои каюты-норки, ожидая, когда же весь этот кошмар закончится. Но все были уверены - самое страшное позади…

 Настало седьмое серенькое безрадостное утро, ветер ещё больше приутих, но продолжал гнать крутые волны. На клипере продолжалась привычная качка, но люди, как будто привыкли к ней и стали понемногу оживать. Как будто им казалось, что против шторма, эта болтанка – не такая уж страшная.
     Алексей Платонович с утра сел за свою книгу. Вазу с мёдом, он поставил в угол стола, и закрыл её историческим книгами. Екатерина пошла в гости к Анне Архиповне, но скоро вернулась, хлопнула дверью, прошуршала юбками, и наклонилась над столом:
- Алёша,  хватит писать - Тихон вот-вот помрёт. Он лежит при  последнем издыхании.
- Все мы умрём, - философски заметил профессор, не отрываясь от писания.
- Мы тоже умрём, но не сейчас. Мы, вообще с Анной Архиповной, удивлены, что он пережил шторм. Какая сила духа! – протянула она, трогая синюю шишку на лбу.
- Жить всем хочется, - вздохнул он, и поставил кляксу.
- Бедный, бедный Тихон. Когда, он нас увидел, так мило радостно нам улыбнулся, что я заплакала. Он пожелал нам с Калашниковой, долгой жизни и отличного здоровья. Мне кажется, его слова пророческие. Ты тоже так думаешь? – прищурив глаза, выпытывала княгиня.
- Ага, - бездумно пробормотал Алексей Платонович, и охнул от боли в сломанном ребре.
- Алёша, оторвись от книги! Я сейчас, тебе расскажу ещё более страшную новость - Юрий исчез. Никто его не видел с первого дня шторма. Но вроде бы, он сказал Валерию, что пойдёт на палубу, посмотреть шторм. Байда собрался держаться за леера. Так же, как и ты в ту, прошлую бурю.
   Сегодня, Валерий пошёл к нему в гости, стучался, стучался, не достучался и пошёл к капитану. Каюту открыли, а его нет. Матросы  осмотрели весь клипер, но Юрочку нигде не нашли. Ужас! Наверно, он утонул. И ещё, за мной подглядывает один матрос… Или два матроса. Ты должен разобраться с ними.
- Мне подраться с ними или вызывать на дуэль? -  добродушно улыбнулся профессор.
- Драться не надо, и дуэль не нужна. Они не умеют стрелять, а у тебя нет пистолета. Ты должен сказать, ему или им, что нельзя поглядывать за дамой. У меня уже всякие мысли крутятся.
- У них тоже крутятся, - пробурчал профессор.
- Что? Я не поняла.
- Пусть смотрят. Может они смотрят на чайку, а ты стоишь на её фоне.
- Может, ты и прав, я не подумала. Хотя мне всё же кажется, они…
- Это тебе кажется.
    Алексей Платонович оторвался от своей писанины, и задумчиво посмотрел в иллюминатор. За стеклом серело свинцовое небо. Исчезновение Юрия встревожило его…
- Алёша, я возьму у тебя три книги:  Валерию, Валентине и Ванюше. Они хотят почитать историю, - она взяла три книги, и возмущённо продолжила, - Опять мёд!  Алёша! Нельзя есть много мёда – сахар разрушает мозги, и твоя книга останется недописанной.
- Это сказала мадам Шаманская из дамского журнала? – поморщился он.
- Это сказал профессор Пирогов!
- Он сам любит мёд. Я ему подарил три бочонка нашего мёда.
- Наверно, он взял их для больных.
- Пирогов ест мёд, - устало возразил профессор, постукивая пером по тетрадке.
- Значит, он скоро помрёт! - уверенно сообщила княгиня.
   Екатерина печально посмотрела на него, вздохнула, съела ложку мёда, положила в корзинку: мёд, мандарины, ананасы, бананы и мангустаны. Затем сообщила, что всё это она отнесёт  для Тихона, и вновь исчезла.
    Алексей Платонович наклонился, достал из стола другую вазу с мёдом, съел десертную ложку таёжного мёда, запил холодным чаем, поставил вазу обратно и закрыл стол на ключ. Ключ положил в карман брюк. Только там, его не могла найти Катенька.
Писать расхотелось. Исчезновение Юрия, ошарашило его. Ведь, он подозревал именно его.

И всё же хорошая погода наступила. В одно прекрасное утро, яркое солнце вспыхнуло на горизонте, и море успокоилось. «Ермак» всё ближе подходил к Африке. Часто были видны голые каменистые острова и острые рифы, которые капитан старательно обходил.
      Дни были удивительно хороши. Стояла жара, но не такая палящая, как в Сингапуре, намного мягче. Из-за близости берега,  вокруг клипера появились огромные шумные стаи альбатросов, чаек и морских ласточек, летавших так низко, что задевали острыми крылами паруса.
    Екатерине надоело читать, и смотреть, как муж пишет или думает, глядя в иллюминатор. Она отложила книгу,  вышла на палубу и поразилась  – море вокруг клипера кишело багровыми растекающимися пятнами, и  масса птиц низко кружилась над багровыми волнами, шумной крикливой стаей.
   Княгиня подошла к перилам, посмотрела вниз и пригляделась - это была багровая икра, оставшаяся от  прохода огромных косяков рыбы. Одна из чаек, чуть не села к ней на шляпку. Княгиня вовремя отшатнулась, отмахнулась от наглой птицы и прошла под тент, где сидела одна Анна Архиповна. 
    Калашникова вязала серо-буро-малиновые носки – в прямом смысле слова. Шерстяная нитка, связанная из обрывков всевозможных цветов,  была настолько пёстрой, что определить цвет носков было невозможно.
   Княгиня уже давно знала: старушка вяжет носки и шарфики для своих многочисленных внуков и правнуков, которых у неё было около сорока. Калашникова и сама путалась в их числе и именах. Но и сейчас для, Екатерины  до сих пор оставалась загадкой: зачем Анна Архиповна плывёт в Севастополь, если она едет в Иркутск, и как старушка жила раньше на Сахалине.  Калашникова  старательно обходила эту тему, а если этим интересовались любопытные пассажирки,  сразу  становилась глухой. 
   Анна Архиповна считала петли, поэтому не могла разговаривать. Екатерина наслаждалась солнечным покоем и наблюдала за птицами. Сейчас, ей даже не верилось, что совсем недавно, она готовилась уйти на дно.    
   Мимо тента прошли супруги Реус. Валерий что-то весело рассказывал жене. Она задорно смеялась и смотрела на мужа влюблёнными глазами. Супруги на секунду оторвались друг от  друга, поздоровались и пошли дальше.
Анна Архиповна перестала считать, мельком взглянула на них, и печально вздохнув, пробормотала:
- Гляжу я на этих голубков, и сердце радуется. Есть же любовь на свете.
Помню, лет сто назад, и у меня такая любовь была с Киприяном. Я смотрю, и ты с мужем помирилась. Это хорошо… А, ты, голубушка к Тихону заходила?
- Заходила. Всё так же плохо. Ложку каши с трудом съел. Я напоила его горячим чаем, и он опять заснул. Может, доплывёт до Севастополя?
- Нет, не доплывёт, - уверенно заявила Калашникова и спустила петли со спицы.
Мимо  прошла Лилия во всём  чёрном, с гордо поднятой головой, словно не видела их, и Анна Архиповна пояснила:
- Это она в траур по Юрию наделась. Совсем дамочка загоревала, ни с кем не разговаривает, всех чурается. Словно, это мы утопили её Юрия.
- Может, она успела полюбить его. Я тоже по Танюше горюю. Всё время её вспоминаю.
- Не верю я, что Лилия полюбила. Она не умеет любить, она умеет только ненавидеть. Эта актриса нам театр устраивает, соскучилась бедная по сцене.
Следом за Лилией прошёл Мирон. Он весело поздоровался с дамами, и быстро скрылся, словно догонял кого-то. Анна Архиповна улыбнулась и многозначительно сказала:
- Пошёл за Лилией присударить. Что время зря терять. Татьяны-то теперь нет.
Мимо прошёл хмурый майор Лоскутов с удочкой и ведром. Он кивнул им головой в английской шлеме, и старушка по привычке  прокомментировала:
- Грустный, ничего не поймал. Наверно птички помешали, всю рыбку распугали.
     К дамам подошёл Иван, с печальным лицом, синяком под глазом, и разбитой губой.  Он плюхнулся в шезлонг, посмотрел в море и вздохнул. Словно, вид солнечного моря, ему не понравился.
Старушка шутливо спросила:
- Понравился тебе Ванюша шторм? Ты же так мечтал его посмотреть.
Горский провёл пятернёй по кудрям, и потрогал разбитую губу:
- Я чуть не умер в этот шторм,  у меня даже сердце сто раз останавливалось от прилива крови. До сих пор, он мне он снится, как кошмарный сон.
- Зато, теперь будешь больше уважать нашу землю-матушку.
Иван согласно качнул головой и дополнил:
- Я теперь, после шторма,  стал больше дядюшку  уважать. Он этих штормов сотни пережил,  и всё равно плавает. А, я уже по морю никогда не поплыву. Сыт, по горло этим ужасом.
Анна Архиповна, не отрываясь от вязания, согласно кивнула головой:
- И правильно сделаешь. Я тоже больше никогда не поплыву. Сама чуть не померла в этот шторм! Все кости себе отбила. А твоему дяде, надо Георгиевский крест дать - за храбрость.
- Мой дядя – настоящий морской волк! –  горделиво подтвердил Горский, кивнув кудрями.
- Твой дядюшка, точно морской волк. Когда этот шторм вовсю разошёлся, он с Юрием вместе пошли на палубу. Я увидела,  так у меня прямо сердце облилось кровью, и не боятся же люди выходить в эту жуть.
- Не может быть! Мой дядюшка не мог идти с Юрием. Они с капитаном были всё время вместе. Это вам привиделось! -  вскочил с шезлонга Иван. На его лице пылала явная обида за дядю, и ненависть к Калашниковой.
Старушка вздохнула, отложила вязание, воткнула спицы в клубок, сложила руки на  груди,  и  театрально виновато пробормотала:
- Ты, Ванюша не злись на меня. Наверно, мне это привиделось. Я  столько раз лбом в стенку ударялось, что наверно все мозги отбила.
- А, зачем тогда на людей наговариваете? Вы… Вы… Вы злая дама.
Иван побежал к лестнице, скрылся, но через несколько минут прибежал и выкрикнул:
- На палубе есть леера, это верёвки за которые можно держаться в шторм.  Юрий ушёл один, смотреть шторм, как профессор.
- Хорошо, хорошо, не плачь Иванушка. Юрий ушёл, и ушёл. Я же не против, гуляния в шторм. Сама бы погуляла, но выйти никак не могла. Меня: то в стену швырнёт, то на потолок закинет.
 Горский красноречиво махнул на Калашникову рукой, и быстро пошёл к дядюшке. Иван решил рассказать дяде, какая злыдня эта старуха.

Екатерина проводила его глазами, и стараясь казаться спокойнее, чем была, таинственно прошептала:
- Вы видели, как Круглов с Байдой выходили в шторм на палубу?
- Видела. В начале шторма, когда ещё волны не такие большие были. Вернее, я видела как Юрий шёл с кем-то похожим на  боцмана к выходу. Я видела только спину, его одежду, но уверена – это был боцман. Жаль,  до конца досмотреть их уход не успела, я полетела к иллюминатору.
- Анна Архиповна, зря вы это рассказали Ивану, а вдруг вас за это убьют?
- А, я ничего не боюсь. А, за что меня убивать? Я уже двоим это рассказала. А, сейчас пойду и ещё трём расскажу. А, потом убивай - не убивай, всё равно все знают. Только, я уверена – Юрия убили.
- Вы видели только спину боцмана, а если это кто-то другой - надел его одежду?
- Э-э-э… может быть. Там плохо было видно… 
Калашникова принялась за вязание. Милорадова задумалась, сняла шляпку и подставила волосы шаловливому прохладному ветерку. Каштановые кудри затрепетали. Волосы, освещённые  солнцем загорелись оранжевым огнём.
   Наступило долгое молчание. Кричали птицы, шумело море, трепетали паруса, супруги Реус смеялись где-то недалеко от них.
    Неожиданно, Екатерина вскочила, подбежала к перилам и радостно, словно Христофор Колумб  закричала:
- Земля! Я вижу землю!
- Какую землю? Россию? Наконец-то, – крикнула Анна Архиповна, прищурив глаза от солнца.
- Я вижу Африку!
- Уже Африка. Как быстро летит время, уже и до Африки добрались, - обрадовалась Калашникова.
  Иван выскочил из-за тента, подбежал к Екатерине, и тоже радостно, как мальчишка, крикнул в синюю даль:
- Африка!  Мы подходим к Африке!
- Пойду, Алёше скажу, что мы подходим. Пусть выйдет, посмотрит, а то уже записался со своей книгой.
  Княгиня летящей походкой полетела в каюту. Она подлетела к столу и таинственно прошептала, ему в ухо:
- Алёша, тебе надо поговорить с Анной Архиповной, пока её не убили.
Она мне сказала, что видела, как боцман уводил Юрия в шторм. Ещё она уверена - Байду убили!
- Почему, она так думает? – отложил перо профессор.
- Не знаю. Это ты должен узнать у неё. Калашникова многое знает.
Мне кажется, она как бабушки на лавочке в деревне: всё видит и слышит, - договорила жена, и умчалась разглядывать Африку.
   Алексей Платонович поднялся, закрыл чернильницу, и неспешно пошёл на палубу. Ему тоже хотелось увидеть приближение Африки. Кроме того, на воздухе лучше думалось… об истории «Ермака» и  исчезновении Юрия…

Клипер быстро приближался  к берегу. Море здесь изменилось, из голубого превратилось в коричневато-зелёное от множества морских водорослей, и мелких  морских животных, обитающих на поверхности воды.  Южный берег Африки представлял собой чёрные исполинские скалы, похожие на зубцы чёрной крепости. Это был опасный район: здесь был вечный прибой, и вечные бури, за что моряки и не любили мыс Доброй Надежды.
Алексей Платонович  вышел на палубу, встал около жены, расправил уставшие от писания плечи, и стал с интересом рассматривать африканское побережье.  Берег был усыпан, самыми разнообразными по форме, скалами.  На вершине одной из скал застыло белое овальное облако, и оттого она выглядела, как исполинский гриб. Другая скала, смотрелась, как скульптура замершей в воздухе исполинской волны, и её подножие далеко выходило в море. Вершина волны  нависала над серединой скалы, рисованной загогулиной.   
«Ермак»  медленно, осторожно, с  опаской  входил в узкую бухту Саймонсбей, усыпанной выступающими из воды Римскими камнями, но со стороны вход клипера выглядел так, словно он идет тараном на скалу. Гранитная «волна» всё больше надвигалась на клипер, и увеличивалась прямо на глазах. Зрелище было потрясающе и величественно – огромная скала и маленький клипер.   
   Ермак  вошёл в бухту, приблизился к берегу, и откуда-то сверху послышался невидимый радостный голос.
- Отдать якорь!
Следом, послышался грохочущий звук рванувшейся на дно цепи. Клипер  вздрогнул, качнулся и остановился. Пассажиры собрались под тентом, и принялись с любопытством разглядывать берег. Среди толпы, послышался вздох разочарования.  Африка не была похожа на Африку. На ту Африку, которую они знали по книгам и картинкам. 
  Берег состоял из рыжего, сверкающего под солнцем, песка. У подножия высокой горы расположилось около пятидесяти домов английской постройки, две церкви: протестантская и католическая, у адмиралтейства стоял на часах английский солдат. В заливе Саймонсбей качалась на волнах английская эскадра.
   По обыкновению к клиперу на узких лодчонках поспешили торговцы.  Всё было, как в Сингапуре, только в более  маленьком количестве, и вместо китайцев, индийцев, малайцев – к клиперу  спешили негры и малайцы.
     Пассажиры  приникли к перилам, пристально разглядывая берег. Торговцы с корзинами  с криками поднимались на клипер. Майор Лоскутов рассматривал Африку, занимаясь делом. Он уже успел закинуть удочку, и сразу же поймал большую пятнистую рыбу без чешуи, с жёлтым брюхом.
 Торговец апельсинами - высокий молодой красивый негр, немного знакомый с английским языком,  увидев эту рыбу, словами и жестами предупредил белого человека, что она ядовитая - от неё умирают через пять минут. Совсем недавно, девять моряков с немецкого судна отравились ею насмерть. 
Лоскутов  молча выслушал негра, оставил пятнистую рыбу в ведре, и снова закинул удочку. Алексей Платонович находившийся невдалеке и слышавший речь торговца, подошёл к Александру и перевёл речь торговца. Майор хмуро с сожалением посмотрел на необычную рыбу, снова закинул удочку и хмыкнул:
- Пусть пока полежит, красавица. Рассмотрю её получше, а потом выкину.

Торговцы уплыли, и дамы дружно решили ехать смотреть Африку сейчас же, не отлаживая ни минуты. Мирон уже пояснил им,  что до ближайшего  тридцатитысячного городка Капштад (Кейптаун) 24 мили или 36 вёрст,  придётся ехать на экипажах, и компания быстро собравшись в дорогу, поспешила на берег. 
На берегу, они наняли три старых, недавно покрашенных яркими красками, английских экипажа, и молодые кучера негры неторопливо погнали низкорослых вороных вдоль берега. Лошади медленно пошли, увязая широкими копытами в чистом белом песке, сплошь усыпанному обломками и целыми раковинами.   
 Эта медленная езда успокаивала, и давала возможность хорошо рассмотреть всё, что встречалось им по пути.  С одной стороны экипажа можно было наблюдать за всякой морской мелочью, живущей между камнями, в который яростно бил прибой. В чистой воде виднелись: яркие раковины, моллюски, красочные морские ежи усеянные иглами и крупные раки.
С правой стороны, протянулся небольшой английский посёлок с домами  в викторианском стиле, небольшой гостиницей и трактиром. За английским поселением  растянулось негритянское  предместье. В основном это были хижины  из пальмовых листьев, но несколько домов были построены из костей, выброшенных на берег китов.
Жизнь африканской деревушки, полностью напоминала русскую деревню. По улицам  бегали чёрнокожие и шоколадные мальчишки. Молодка - негритянка несла  вёдра с водой.  Около хижин, в ярких платках, юбках и широких рубахах  сидели шоколадные сплетницы. Так же, как и их русские соплеменницы, они явно заинтересовались новыми приезжими, и с любопытством, вытянув шею,  разглядывали их.
Группа полуголых мужчин малайцев в соломенных шляпах сидела на берегу кружком, и что-то обсуждала. Несколько шоколадных негров вытаскивали из моря сети, а в кузне без стен, под пальмовой крышей чернокожий кузнец что-то ковал. Около кузни стоял привязанный к столбу понурый вороной низкорослый конь.
Тем не менее, всё здесь было другое, странное, непривычное, и пассажиры,  увидев какую-либо диковинку, громко обменивались мнениями. Но большей частью, удивлялись дамы. Мужчины удивлялись мысленно, про себя.
  - Смотрите, смотрите - плетень из кактуса. А этот плетень из алоэ – воскликнула Калашникова и показала рукой на кактусовый забор.
- А, у нас алоэ на окнах, как украшение растёт, - улыбнулась княгиня.
- Я себе обязательно посажу в новом доме алоэ – он лечит от всех болезней, - деловито сообщила Валентина.
- И трава здесь не как у нас, и деревья не такие. А, вон летит наш воробей. Наш воробей! - воскликнул изумлённый Иван.
- Не похож на воробья. Этот красивее нашего – уточнила Лилия.
- Это заморский  воробей, а заморское всегда краше, - засмеялся Мирон.
- Смотри, какой франт воробей, - засмеялась  Ольга.
- Франти, не франти, а всё равно воробей, - усмехнулась Лилия.
- А вон свинья, совсем как наша – грязная и жирная, - обрадовалась мадам Кузнецова.
- А,  собака лает не по-нашему. Видимо, у заморских собак свой иностранный лай, - с видом знатока, пояснил Валерий.
- Смотрите, наша Мурка сидит у хижины! Может, это наша кошка? – вскинулась Валентина, и даже привстала, чтобы лучше видеть.
- Наша Мурка, сидит у боцмана. Это видно, папа Мурки по пути  сюда забегал, - снова засмеялся Мирон.
- Валера, мне очень нравится  Мурка. Я тоже такую хочу, - капризно надула губы Валентина.
- Если хочешь - найдём такую, - сразу согласился муж.
Иван, как будто что-то задумал, взлохматил волосы и спросил купца:
- Мироша, а можно здесь купить где-нибудь африканскую чёрную кошку?
- А, зачем покупать кошку? Зачем зря деньги тратить. В столице по улицам полно бегает африканских  кошек – каждая вторая чёрная, чисто негритяночка. Бери бесплатно. Хотя, я могу и купить тебе чёрную русскую,  - улыбнулся Мирошниченко.
- А мне хочется настоящую африканскую – чёрную и кудрявую.
- Хм-м- м… Кудрявую? Я таких не видел. Профессор, где живут кудрявые кошки? – спросил Мирон.
- Кудрявых кошек не бывает, - пробасил Алексей Платонович.
- А, жаль. Если бы они были, да были редкие, на них здорово можно было заработать, - искренне опечалился купец.

  За разговором компания проехала мимо домов, хижин, садов, миновала крепость и выехала за город.  Дорога продолжала идти вдоль побережья, но теперь дорога вилась: то  по подошве гранитных утёсов, то спускалась в береговые пески, то взбиралась на высоту по рёбрам скал. Зелени почти не было. Над головой теснились мрачные голые утёсы, с редкими кустарниками. Сбоку, виднелось грозно шумевшее море, налетающее с львиным рыком на глыбы гранита.
   Берега были безлюдны, лишь изредка,  высоко в горах виднелись пасущие чёрно-белые коровы, но они были так далеко, что были  похожи на божьих коровок.

Задолго до въезда в Капштат показались странной конфигурации горы. Одна из них, длинная, отлогая с углублением посередине, и возвышенностями по концам. Другая  высокая, одинаково широкая всей длине походила на стол. Третья была, вся в рытвинах,  словно дырявый сыр, заросший зеленью. Кучер показывал хлыстом на каменный стол, и на ломаном английском пояснил, что первая гора - это Столовая; с углублением посередине -  Чёртов пик, а гора «дырявый сыр» – Львиная.
    Три горы выглядели грандиозно, словно три чудовища обступившие город. Пока, компания рассматривала горы, экипаж въехал в Капштат. По шоссе  мимо них понеслись быстрые экипажи, и  всадники на низкорослых лошадях. Чёрные  быки, еле волоча ноги,  с трудом тянули тяжёлые длинные телеги - фуры нагруженные мешками с мукой, или иным товаром. Иногда, на фурах восседало человек пятнадцать местных. Мимо пролетело несколько экипажей с пьяными английскими матросами, распевающими во всё горло песни.
Посреди улицы, как и в Лондоне стояли наёмные экипажи: кареты, коляски, кабриолеты. Экипажи были самые модные, но в отличие от английских, выкрашенные самой яркой  краской. На козлах восседали чернокудрые кучера, но в отличие от Сингапурских, они не кричали и не зазывали вас к себе. Держались гордо и независимо.
Вдоль главного шоссе потянулись каменные одноэтажные дома. Это был вылитый английский город, перенесённый на юг Африки. Те же узкие, высокие двух-трёх этажные дома, как в Лондоне,  приставленные другу к другу сплошной стеной. Единственная уступка африканской природе, были широкие балконы во всю длину дома, чтобы отдыхать от жары нагретого камня и наслаждаться прохладой. Среди английских домов, стояло несколько зданий голландской архитектуры:  узкие, с тяжёлым фронтоном, и маленькими окнами, состоявшими из мелких квадратных стёкол, закреплённых в деревянный переплет.
Все дома были построены из местного жёлтого песчаника, и сейчас, залитые солнцем, казались позолоченными. Часто вдоль домов тянулись шпалеры с виноградниками. На первых этажах зданий находились: магазины, трактиры, парикмахерские, портняжные и обувные мастерские.
Мирон, не раз бывавший здесь, пояснил, что в Капштате богатый выбор сукна, ткани, часов, шляп, и  всего что продаётся в Санкт-Петербурге, Париже и Лондоне. Так же, как в Сингапуре.

  Скоро пошло ремесленное предместье, где было множество маленьких фабрик и заводов: шляпных, стеклянных, бумажных, сталеплавильных и других. Многие фабрички были с тремя стенами, и пальмовой крышей. По улицам носились толпы мальчишек и девчонок. На фуры рабочие нагружали местный фабричный товар.
 Екатерина ещё раз оглядела предместье и спросила купца:
- Я вижу, в Капштате очень мало европейцев или мне так показалось?
- Вы правы, княгиня. Здесь почти нет европейцев, а среди рабочих тем более.  Англичане здесь баре. Они  в конторе,  в магазине, на бирже, на пристани, или плантаторы. А все  рабочие и крестьяне - негры. И голландцы здесь тоже есть, но они чаще фермами владеют, и там живут. А вообще, здесь очень прибыльно иметь торговлю. Эх, жаль, что это не моя колония, а английская, - шутливо и печально протянул купец,  и все рассмеялись.
На перекрёстке улиц, Мирон приказал кучеру повернуть направо, и скоро перед путешественниками открылась квадратная площадь, заполненная маленькими магазинами, расположенными на первых этажах. В центре площади шумел базар. Чернокожие и шоколадные торговки в ярких одеждах, а некоторые и полуголые, в одних кротких пальмовых юбках разложили товар прямо на земле
 Пассажиры вышли из экипажей, и пошли бродить по магазинам. Алексей Платонович сторожил Калашникову. Он старался не отставать от старушки, а когда ему уже надоело бродить за ней, он галантно подхватил её за ручку, и повёл за собой туда, куда было нужно ему.
Профессора заинтересовал магазин редкостей и он вошёл с женой и Анной Архиповной внутрь тесного полутёмного пыльного помещения.  Стены и полки ломились от африканских диковин. Здесь  были львиные, тигровые шкуры, шкуры зебры, слоновьи бивни, высушенные змеи, африканские маски и множество клеток. В клетках  сидели шумные крикливые попугаи, молчаливые канарейки, и две печальные обезьянки. Вид этих обезьянок привёл Анну Архиповну в умиление. Екатерина, как и обезьянки впала в печаль, и  спешно увела мужа на улицу.
Рядом находился книжный магазин «Шекспир», и компания поспешила туда. Выбор был огромен: книги, журналы, газеты, альманахи, стихи, проза и карты на всевозможных языках. Встречались здесь книги и на русском. По стенам были развешаны гравюры с видами Капштата, отпечатанные в ремесленно слободе.   
    Алексей Платонович решил купить несколько исторических книг на английском языке: Смита и Сазерленда, и гравюру с видом Капштата. При оплате товаров, его взгляд задержался на оригинальной искусно выточенной чернильнице. Чернильница была из чёрного стекловидного минерала  вулканической породы.  Точёная, стройная негритянка держала на голове кувшин. У её ног расположилась грациозная пантера и чернильница, в виде  пузатого кувшина.
Профессор вдруг пожелал купить её. Княгиня не пожелала, и поджала губы. Ей жутко не понравилась эта стройная… пантера. Но Алексей Платонович всё равно купил чернильницу,  и тут же подарил её жене. Всё равно, эта чернильница  скоро перекочует в его кабинет. Катюша писала лишь письма, и то редко. Ей больше нравилось  посещать  своих подруг и родственников, а не писать им радостные, ни о чём не говорящие письма.
Путешественники накупили всяких нужных и ненужных вещёй, арбузов, винограда, апельсинов, африканских пряностей, сели в экипажи и отправились дальше. Дальше расположилась Готтентотская площадь, усаженная высокими елями, наклоненными в противоположную сторону от Столовой горы. Кучер пояснил, что обычно на этой площади учатся английские войска, но сейчас они усмиряют бунт кафров, а бунты здесь устраивают довольно часто: то одно племя, то другое.
На окраине Готтентотской площади стояла Биржа – небольшое ничем не примечательное здание голландской постройки. Ради интереса все сошли с экипажа, и зашли на Биржу. В  большой пустынной комнате  все стены были увешаны тысячами печатных уведомлений о продаже и покупке различных товаров. Затем осмотрели  английскую и  католическую церковь, и крохотную мечеть, помещавшуюся в обычном доме.
Куда бы они не ехали, где бы не останавливались, везде взгляд упирался в горы: Столовую, Львиную и Чёртов пик. Город словно был зажат и окружён ими, как забором.
По тенистой аллее экипажи проследовали в бесплатный Ботанический сад. По размерам, сад был небольшой, но  замечательный и хорошо устроен. Устроители высадили здесь  все деревья, кустарники и цветы, растущие в этом районе - на Капе, и в во всей Южной Африке.
В начале сада зеленели и цвели всевозможные  деревья: померанцевые, фиговые, миртовые, кипарисные, фруктовые; дубы, ели, кедры, персики, гранаты, бананы. В центре сада росло  огромное фиговое дерево, под которым могли поместиться сто человек. За фиговым деревом росло семейство кактусов, за кактусами  огромные грушевые деревья, чьи плоды были размером с голову.
Профессора заинтересовало камфарное дерево. Оно было похоже на нашу осину, только листья толстые и восковые. Он сорвал один маленький листочек, растёр его между пальцами и духовитый аромат камфары окутал его. Анна Архиповна воровито оглянулась по сторонам, сорвала с десяток листков,  и положила их за пазуху шнурованного платья. Эти листы, ей нужны были для лечения. Говорят, свежая камфора более полезна.
Следующее чудное дерево заинтересовало всю компанию, и они обступили его со всех сторон. Оно называлась по-английски, но в переводе звучало, как  метла. Дерево было без листьев, а ветви – тонкие, зелёные и кудрявые свисали до земли, словно ветки метлы.
Осмотрев Ботанический сад, они вышли на аллею, и пошли в горы. Извилистая тропинка вела через сады, рощи и виллы.  Когда, путешественники добрались до первой террасы,  весь город открылся, как на ладони.  За городом зеленели фермы и виллы, но зелень была только  у ферм. Большая часть земли была голая и безжизненная, покрытая группами беспорядочно стоявших гор.  Да, и что здесь могло вырасти: палящее солнце и неистовые ветра с моря и гор, не давали зелени покрыть землю.
У подножия невысокой горы неторопливо шла, постоянно оглядываясь назад, тигрица с двумя тигрятами. Отсюда, она выглядела, как кошка с котятами. Между гор виднелся лазурный  Атлантический океан.
Путешественники замолчали, разглядывая окружающий пейзаж. Но скоро послышались реплики. Профессор невольно вымолвил:
- Лепота!
Екатерина поддержала: 
- Красота!  Африканская красота!
Лилия восхитилась:
- Настоящие декорации. Вот бы здесь спектакль поставить, на фоне этих гор.
Мирон засмеялся:
- Опера «Борис Годунов»  на фоне Африки и тигров.
Александр хмыкнул и закурил папиросу:
- На Кавказе лучше вид.
Ольга бурно запротестовала, и отмахнулась от дыма, зелёным веером:
- Саша, это африканский Кавказ. У него другой вид – африканский.
Анна Архиповна с красным лицом, села на камень, и недовольно вздохнула:
- Красиво тут. Но жить тут опасно. Вон тигры гуляют, как по бульвару. А, если они к нам придут и съедят нас?
Валентина  протянула:
- Красивый вид, но я не хотела бы здесь иметь дом.
Валерий улыбнулся:
- Если бы дали нам дом тут, привыкла бы. Живут же здесь люди.
- А, в Москве лучше живут. Там голые, не ходят, все одеты, -  возразила мадам Реус.
- В Африке все ходят голые – здесь такая мода, - смущённо сообщил Иван, вспоминая голых чёрных дам в коротких юбках на базаре. Это было самое запоминающее впечатление за всё его путешествие.
Мирон предложил пройти на другую террасу, повыше. Оттуда тоже потрясающий вид. Калашников отказалась идти дальше. Она уже помирает и подождёт их здесь. Путешественники поднялись повыше.
С этой террасы  виднелись черные арестанты строящие дорогу, и английские солдаты, охраняющие их, с ружьями на взводе; тянулся берег покрытый белоснежным песком; темнела пристань кишащая народом; насыпная коса с рельсами, по которым везли тяжести до лодок и кораблей, и другая группа гор, рассыпанных среди голой земли.
Майор долго смотрел на чёрных арестантов, а потом выдохнул:
- Всё, как и у нас на Сахалине: дорога, каторжники, солдаты. Наверно, на всей земле дороги стоят арестанты.

Компания спустилась с горы, и пошла обратно в город.
На окраине, Мирон распрощался со всеми до завтра, и ушёл по своим делам. Мужчины наняли экипажи, и поехали назад в Саймонстоун. Назад  ехать было намного скучнее и утомительней. Все устали, замечательные виды - безжизненные голые скалы и море - надоели, и каждому мечталось, чтобы лошади шли быстрее. Но лошади никуда не торопились. И кучера тоже. 

На клипер вернулись к закату. Необыкновенно оранжевый закат захватил полнеба, вторая половина темнела фиолетовой полосой. На фиолетовом пространстве  мерцали едва проступавшие звёзды, и тускло серебрился остроносый месяц.
   Шлюпка уже ждала их у пристани, и на усталых,  пыльных лицах путешественников появилась явно видимая  радость.
    Алексей Платонович вошёл в шлюпку, галантно помог войти уставшей, запылённой жене  и побледневшей Анне Архиповне, сел, вытянул занемевшие  ноги, упёрся о мокрый борт шлюпки, и покачиваясь в такт прибою,  задумчиво посмотрел на закат. Несмотря на прекрасное зрелище, в душе застыла неимоверная усталость и опустошение. Долгая дорога, тряска в экипаже и множество впечатлений довели его до изнеможения. Теперь хотелось лечь в кровать и лежать три дня.
   А, природа полыхала яркими красками. Край огромной скалы-волны, выглядел позолоченным. Над оранжевым клипером, залитым  светом заката, мелькали оранжевые чайки. На капитанском мостике стоял  Христофор Фёдорович с позолоченной подзорной трубой. К юту пробежал  сгорбившийся  матрос, и его смутно мелькнувшее лицо показалось профессору сильно знакомым. Возможно, он ошибся, но проверить это надо обязательно.
   У трапа пассажиров встречали  два загорелых дочерна матроса, и кошка Мурка. Она пересчитала всех немигающим взглядом и неторопливо, с чувством выполненного долга, пошла на камбуз на вторым  ужин. Два обеда и два завтрака, у неё уже сегодня  было.

33 глава.

Утомлённые долгой дорогой, и новыми впечатлениями пассажиры разошлись отдыхать по каютам. Алексей Платонович переоделся в белый льняной костюм, пропитанный ароматом корицы: жена положила в его чемодан двадцать мешочков корицы, выпил стакан холодного чая с мёдом, велел жене закрыться, никого не впускать, и отправился  в гости к Калашниковой.
Профессор тихо постучался и оглянулся. В коридоре никого не было. Анна Архиповна приоткрыла дверь и тоже оглядела пустынный коридор. Из каюты полетел удушливый аромат камфары. Старушка была без чепца,  расплетённая тонкая седая косица болталась на груди, как тонкая белая тесёмка. Из-под распущенного корсажа выглядывала мятая льняная сорочка и мятый листик камфорного дерева.
Алексей Платонович нагнулся к старушке и шёпотом попросил:
- Впустите меня, сударыня, нам надо поговорить.
      - Не пущу, - нахмурилась она.
- Я вижу, вы стали хорошо слышать.
- А, я на этом убийственном клипере вылечилась. Тут, будешь плохо слышать, быстро тебя за борт выкинут.
- Анна Архиповна, голубушка впустите меня. Нам надо поговорить, - взмолился он.
- Не пущу! А, вдруг, вы меня убить хотите, - прошептала она, и посмотрела на него прищуренным подозрительным взглядом.
      - Я не хочу вас убивать, я хочу поговорить  с вами. Срочно!
- Завтра приходите.
- А, если завтра,  вас уже не будет? Если убийца придёт к вам ночью?
- А,  я ничего не знаю. Зачем меня убивать?
- А, он думает, что вы знаете.
- А, вы откуда это знаете? – прищурилась хитро старушка.
- От верблюда, – разозлился профессор. Он вздохнул, почесал бороду и угрожающим тоном  добавил, - сударыня, срочно впустите меня, душегуб уже идёт к вам.
Калашникова испуганно охнула, захлопнула дверь, закрылась на ключ, и из-за двери крикнула:
- Зря пришёл душегуб проклятый. Я не открою. Иди дальше.
Алексей Платонович глубоко вздохнул и мысленно обругал себя. Надо было говорить по-другому. Но как по-другому? Теперь, она прижукнется в своей каюте, или будет бегать от него, как заяц…
Он несколько раз  прошёлся взад – вперёд около её дверей, расстегнул жилет,  вернулся в свою каюту, позвал с собой Екатерину и они  вернулся к каюте Калашниковой.
Анна Архиповна после долгих уговоров впустила их, но всё же села подальше с прямой спиной, настороженным взором и спицами в руках. Алексей Платонович сел, откинулся на скрипучую спинку стула, закинул ногу, на ногу и пробасил:
- Анна Архиповна, вы действительно во время шторма видели, как Юрий уходил с боцманом Кругловым?
- Видела. Вот как тебя сейчас вижу, – перекрестилась старушка.
- А, лицо боцмана видели?
- Я видела его со спины.
- А, как вы узнали, что это Круглов?
- А,  у него китель был боцманский, на лысине фуражка морская, и ноги были кривые. 
- Ноги кривые… хм-м-м… В коридоре была темень. Как вы это увидели?
- А, у меня от удара об косяк сверкнуло в глазах, и всё осветилось, - вполне серьёзно пояснила Калашникова.
- Хм-м-м…понятно…всё осветилось. В руках боцмана был фонарь. И на какой-то момент, он осветил тело. А, теперь, скажите-ка мне сударыня, кто из наших пассажиров мог знать Киприяна или Татьяну до их восхождения на клипер. Я уже давно знаю, что вы хорошо слышите, и часто подслушиваете чужие разговоры. Ведь, люди думают, что вы глуха, как…как…
- Пробка, - быстро подсказала старушка.
- Пусть будет пробка, - добродушно согласился профессор и продолжил, - рассказывайте всё сударыня - от этого зависит ваша жизнь. Вы же хотите дожить до восьмидесяти.
- Я ничего не знаю. И никто мне не говорил, что он знает Таню или Киприяна. Я даже сама  по своему почину, вызнавала, выпытывала у всех – откуда они, и куда, и зачем, и почему. Но ничего не узнала.  Я бы, миленький касатик, всё тебе с большим удовольствием рассказала, чтобы живой остаться, но правда ничего не знаю.
- Хм-м-м… Хорошо, расскажите мне подробно всё, что узнали. И если можно, выскажите свои подозрения насчёт каторжного прошлого пассажиров. Конечно, если вы их заметили, а я уверен вы их заметили. Ведь вы сударыня сама  с каторги. И не надо отпираться. Я никому не скажу…
- Я тоже никому не скажу, - вмешалась поражённая Екатерина. Именно, старушка была  у неё вне всяких подозрений.
Калашникова  побледнела и дрожащим голоском протянула:
- А, вы откуда сударь знаете?
- Вы никогда не говорили о своей прежней жизни на Сахалине.
Сразу притворялись глухой. Значит, вам есть что скрывать. Но я    думаю, вы не беглая, и отбыли свой срок?
- Отбыла. Весь срок отбыла, - печально вздохнула Калашникова.
Екатерина открыла было рот, чтобы спросить, за что она сидела, но муж взглянул на неё строгим взглядом, и она тут же передумала спрашивать, мешать следствию.
-А, где вы сидели? – деловито спросил он.
- В Корсакове,  откуда  и сам Киприян, но я его не знала. Меня отправили на поселение в глухую таёжную  деревушку. Вы же знаете,  женской тюрьме на Сахалине нет, поэтому меня приписали к одной семье. Семья была хорошая - девять душ детей, я у них бабушкой была. Своей бабки у них не было.
Анна Архиповна вздохнула, вспоминая ту дружную семью. Хоть оба родителя и были бывшие каторжники, но люди были хорошие. И она продолжила:
 - я знаю то же. Что и вы. Юрий, Мирон, Ольга и Дарья из Владивостока. Мне кажется, они другу друга не знали раньше, и все они свободные люди. Юрий тоже вроде бы похож на полицейского, Мирон – это точно купец, но возможно когда-то сидел на каторге.  Ольга – точно жена купца. Я сама бывшая купчиха, поэтому знаю, они оба и Ольга, и Мирон в купеческом деле – доки. Сама Кузнецова из Хабаровска, и наняла Дарью в служанки во Владивостоке, по протекции хозяина гостиницы – бывшего каторжанина, а ныне контрабандиста.  А, то, что Дарья каторжанка – я это сразу поняла. У неё взгляд беглый.
- Может, она беглая?
- Нет, во Владивостоке полиция всех осматривала. Если бы была беглая, мигом бы вернули назад. Э-э-э… Значит так, Татьяна Булавина из Александровска – она действительно офицерская вдова. Майор Лоскутов  мне кажется, настоящий майор из Дуэ. Они оба из военного сословия, но кажется  другу друга раньше не знали - от Александровска до Дуэ ведь сто вёрст… э-э-…Хотя, иногда мне  казалось, Булавина побаивается его. Почему – не знаю. Иванушка тоже из Александровска, но он: ни майора, ни Татьяну, ни Киприяна раньше не знал. Он больше у маминой юбки сидел, да в солдатики играл. 
Лилия  ездила в Дуэ к своему зазнобушке, каторжанину Леониду. Он   умер незадолго до её приезда. Это  я знаю от Тихона. Он  сам сидел в Поронайске, а его друг в Дуэ. Лилия приезжала в Дуэ.
- А, за что кавалер Лилии сидел?
- За ограбление Московского Банка.
- Понятно. Ограбление Банка…
- Мне тоже всё понятно. Она видно приехала забрать собой ухажёра, с его награбленным золотом и деньгами, которое так и не нашли. Переживала, чтобы его по пути назад, не захватила другая дама, но приехала напрасно. Амурный друг, унёс свою тайну в сахалинскую могилу.
Калашникова замолчала, задумалась, и опустила спицы. Милорадов вслух отметил:
- Майор Лоскутов из Дуэ. Лилия приезжала в Дуэ. У Тихона друг в Дуэ. Хм-м-м…
- На Тихона напрасно  думаете. Он не убивал. Когда Одинцов в шторм умирал, и был уверен, что приходят его последние минуты - он мне исповедовался во всех грехах.  Киприяна и Татьяну он не трогал, и кто их убил не знает. А, про кого я ещё не сказала?
- Про супругов Реус.
- Они с Холмска. Валерий  бывший каторжанин, а Валентина нет. Скорее всего, когда его на Сахалин затартали (отправили), он её вызвал с материка. На Сахалине есть правило, если муж вызовет жену, или жена мужа, и они приедут, тогда каторжан из тюрьмы выпускают, и отправляют на поселение. Часто приписывают к какой-нибудь семье, потому что лишних домов нет, а построить дом тяжело. Не каждый сможет, ведь деревья на себе таскать надо.
Реусы жили у какой-то семейной старой пары на поселении. Старуха  была настоящая Баба-Яга. Мне Валя как-то ненароком рассказала о ней. Хотя о том, что её Валера сидел, она хранит тайну. Они мне кажется, тут никого не знают… Э-э-э… Я, кажется всё рассказала. 
Алексей Платонович некоторое время задумчиво смотрел в оранжевый иллюминатор, потом повернулся к жене:
- А какое звание у умершего мужа Татьяны.
Екатерина пожала плечами, и похлопала глазами. Татьяна никогда не говорила звание мужа, а она и не спрашивала, считая это ненужным.
Калашникова  вздохнула, и ответила вместо неё:
- Муж Булавиной был штабс-капитан.
Алексей Платонович поднялся, и посоветовал Калашниковой:
- Сударыня, спасибо за рассказ, спокойной ночи, никому не открывайте,  лежите тихо и молчите. Молчание удлинит вашу долгую жизнь.
- Спасибо, касатик. Я буду тихо-тихо лежать, -  согласно покачала головой Анна Архиповна, и супруги Милорадовы вышли.

Алексей Платонович прошёлся по периметру «Ермака», и тот, кто видел его, мог сразу сказать - он кого-то разыскивает. Но он ничего не нашёл, или не очень уж искал. Профессор остановился около майора застывшего с удочкой, и некоторое время смотрел на чёрный поплавок, подрагивающий от прилива волны.
     Александр долгое время делала вид, что  не замечает профессора, но вскоре не выдержал, бросил  недружелюбный  взгляд  и вновь демонстративно отвернулся.
Алексей Платонович решил начать разговор и тихо спросил:
 -Вы знали штабс-капитана Булавина?
- Первый раз о таком слышу, - повернулся он.
- Хоть Вы из Дуэ, но вы должны знать офицеров своего штаба в Александровске.
- Я знаю всех штабс-капитанов в Александровске, но штабс-капитана Булавина не знаю. Я  понимаю, профессор,  что вы решили вместо Байды искать убийцу, и хотите обвинить в убийстве меня, но вы пошли не в том направлении, - на его щеке задёргался крестообразный шрам, затрепетал и поплавок.
Он рванул на себя удочку, но  рыбка, сверкнув золотистой чешуёй, сорвалась с крючка. Лоскутов досадливо поморщился, и вновь закинул удочку.  К рыбаку направлялась мадам Кузнецова, но увидев около него профессора, круто изменила направление прогулки.
Алексей Платонович продолжил:
- А, мадам Булавину вы раньше знали?
- Не знал. Вернее, я узнал её только на клипере. А потом, как вы сами знаете, наши пути разошлись.
- Хм-м-м.. Тогда, сударь, не сочтите за назойливость, будьте любезны перечислить мне имена всех, кто служил в вашем штабе.
- Хм-м-м… Это военная тайна, - внезапно набычился Лоскутов.
- Хорошо, раз это секретные сведения,  у меня к вам будет другой вопрос. Лилия Чёрная приезжала к своему знакомому каторжанину в Дуэ. Но он умер незадолго до её приезда. Вы что-нибудь знаете об этом.
- Впервые слышу. Дуэ всё же не деревня. У нас семьсот человек жителей: и каторжан,  и поселенцев. Я не могу всех, знать. К тому же в последнее время мы строили с  солдатами и каторжанами дорогу в Поронайск, и в Дуэ я почти не бывал. И чтобы сразу, отсеять ваши последующие вопросы, сообщаю Вам – я всех пассажиров увидел на клипере впервые.  А, клипер «Ермак», его капитана, боцмана и некоторых матросов я видел до этого. «Ермак» изредка заходит в Дуэ за углём. Но знакомство моё с командой шапочное. Как-то раз, они завозили к нам каторжан, а я их переписывал. Но это было всего один раз. «Ермак» - больше торговое  судно, и  в каютах чаще возит товары, чем пассажиров.
- Хм-м-м… Я удовлетворён вашими ответами. А, теперь, забудем мои вопросы, и останемся друзьями
Майор удовлетворённо хмыкнул, рванул удочку, и в воздухе затрепетала  большая  чёрная рыбина с синим отливом . Алексей Платонович дождался, когда Лоскутов отцепит рыбу от крючка, бросит её в ведро,  и продолжил спрашивать:
- Сударь, я тут надумал написать книгу о Сахалине, и так сказать собираю материал. Будьте добры, расскажите мне какие-нибудь интересные случаи из сахалинской жизни. Надеюсь – это не военная тайна, - он достал из кармана остро отточенный огрызок карандаша и небольшой  китайский блокнот с отрывными листами, купленный в Сингапуре.
- Хм-м-м… интересные случаи? Не помню таких. У нас все интересные случаи - это шторм, цунами, гибель рыбаков и приход нового этапа. Но наверно  для вашей книги это не подойдёт. Вам надо что-нибудь древне-историческое, а я историей Сахалина не интересовался.
- Так ведь это вы и  делаете историю Сахалина. Это вы строите дороги, дома, казармы, маяки, порты, а значит, строите  города.
- Так точно. Я как-то никогда об этом не задумывался. Кандальники строят дорогу, и мы с солдатами, трудимся там же, как эти каторжники. В это лето, двух солдат и фельдфебеля Журавлёва на строительстве дороги лесиной задавило. А, сколько  солдат там погибло  от лихорадки,  трудно сосчитать. А, может вам рассказать интересные случаи при строительстве дороги до Поронайского поста?
- Расскажите, с удовольствием послушаю.
- Дело было в то лето. Фельдъегерь Мишка Медведев  пошёл малину собирать, и медведь  малину собирал. И так получилось, Мишка нагнул куст малины, а за ним медведь стоит, тоже  малину ест. Увидели они друг друга и оторопели. Но, фельдъегерь Мишка Медведев раньше мишки очнулся, и с диким  криком, забыв о ружье,  побежал к лагерю.
   Мы этот крик в лагере услышали, и все в ружьё встали. А, крик был такой  страшный, что сразил медведя наповал. Мы его через час нашли у малины. Умер старый больной Потапыч от удара сердца. Потом мы целый год, Мишке это звериное убийство вспоминали. Эта история  вам подойдёт? – улыбнулся майор.
 - Подойдёт, для истории - все истории важны. Я для книги ещё  на Сахалине начал материал собирать, но некоторые моменты упустил. Будьте любезны,   расскажите о побегах каторжников. Можно привести несколько случаев из жизни. 
- О побегах? А что там рассказывать? Надоело каторжнику сидеть в тюрьме, вот он весной и бежит на волю, а осенью, если его до этого не поймают, и он жив в тайге останется, назад  возвращается. Наш Сахалин - это не Африка. Медведи, и то зимой в спячку впадают, иначе вымрут. А, в нашем Дуэ редко кто убегает. Большинство к тачке прикованы – никуда не убежишь. А, вот нас строительстве дороги, такие проказы бывают. В это лето, двое сбежали, но мы их быстро поймали и вернули.     А, вообще,  у нас побег – случай редкий. Охрана, тоже не спит, караулит добросовестно. Не укараулишь, потом самому придётся бегать по тайге сквозь завалы, да буераки – семь потов сойдёт при поимке, и комары всю кровь выпьют. Как говорил, наш полковник Пономаренко: «Сахалинские комары – самые кровавые кровопийцы в мире». Смотрите, сколько акул. Целая эскадра плывёт.
   Впереди показалось огромная стая акул, и их парусообразные плавники разрезали воду, словно ножом.
Майор вытащил удочку, и недовольно пробурчал:
- Всё рыбалка закончена, сейчас, они всю рыбу распугают.
Профессор предложил:
- Если вас сударь, не затруднит, пойдёмте под тент, и вы мне ещё что-нибудь для истории расскажете.
Майор первым двинулся вперёд. Под тентом никого не было, хотя обычно здесь кто-нибудь да сидел. Видно, прогулка по африке усыпила всех пассажиров.
   Александр плюхнулся в шезлонг и от души потянулся в длину. Только сейчас, он понял, как стояние с удочкой утомило его. Алексей Платонович полулёг в шезлонг, посмотрел на море и продолжил разговор:
- А, вы что-нибудь знаете о том беглом каторжнике, которого искала полиция перед нашим отъездом.
- Опять – двадцать пять. Опять беглый.  Ничего я не знаю. Я это уже сто раз Юрию говорил, - нахмурился Александр.
- Байда мне ничего не говорил. Всё держал в секрете.
- Вы поймите, профессор, я жил в Дуэ - это за сто вёрст от Александровска. Бывал я там - раз или два в году.
- Но может, вы что-то слышали от знакомых офицеров? Кто он беглый - старик, молодой, белый, рыжий? Женщина или мужчина. Говорят их было двое. Вы же скорей всего приехали в Александровск заранее, ждали прихода клипера, у кого-то остановились, разговаривали со своими знакомыми офицерами.
- Вас это удивит, но я приехал за день до отправления. Я собирался отправиться  на «Байкале» до Николаевска, а потом на перекладных, от одной станции к другой до Ростова-на-Дону. Остановился я, у знакомого майора Слюсарева. Тот мне, и сообщил о том, что завтра утром уходит «Ермак». Места на нём есть. И мне сразу загорелось, мир посмотреть. Ведь, больше такой случай не представится. Я не долго думая, бегом в порт, билет купил, а потом мы со Слюсаревым до утра пили, да вспоминали минувшие дни.  О каторжанах, конечно же не говорили, они нам, и так до чёртиков надоели. А, утром, был такой туман, что никто мне по дороге не встретился. В этом тумане, даже морду лошади не было видно, только её хвост.
- Туман, туман... Значит, продолжим вспоминать сахалинские истории. Что еще  интересного  происходило в это лето?
- Хм-м-м… Интересного? Было два цунами, четыре шторма. Утонуло восемнадцать рыбаков, два клипера и пять шхун. Английский клипер  выбросило на берег в Дуэ. Разбился в дребезги, в живых никого не осталось.  Хм-м-м… медведь задрал старика охотника, бывшего каторжника-медвежатника… что ещё… что же ещё?  Недавно застрелился штабс-капитан Борис Булаван.
- Булаван?  Вы его знали?
-  Знакомство было шапочное. Он служил на Сахалине недавно, чуть больше года. Раз  в год я приезжал  в штаб. Кажется,  раза два, мы встречались с ним в офицерском клубе за картами, но дружить никогда не дружили. Он  шишка в штабе, а я простой майор на окраине Сахалина. К тому же, Булаван был педантом и снобом, а я не очень люблю этот тип людей.
- А, его жену вы встречали?
- Не приходилось. Я  в их дом не был вхож. А, в офицерском клубе, сами знаете,  только мужчины собираются. 
- А, на офицерских балах вы её не встречали?
- Я уже давно вышел из того возраста, когда за сто вёрст несутся на бал, чтобы посмотреть на гарнизонных дам. Я их за свою службу насмотрелся. У меня была своя дама в Дуэ. Ну, вы меня понимаете.
- Понимаю.
   Наступило молчание. Не тягостное, а спокойное и отрешённое.
Каждый задумался о своём. Александр закинул руки за голову и уставился на стаю чаек. Профессор устремил свой взгляд затухающий оранжевый закат, но скоро снова спросил:
- А почему застрелился штабс-капитан Булаван? Он растратил казённые деньги?
- Нет,  Борис был чрезвычайно  порядочным человеком. Вот этого у него не отнимешь. Знаете, профессор, там тёмная история, и мне неохота говорить на эту тему.   
-  Мне кажется эта фамилия кажется знакомой. Я когда-то знал генерала Булавана. Может, это был его сын?
- Насколько я слышал, у Булавана отец был генералом. Но он уже давно умер.
- Значит, Борис Булаван – сын Владимира. Вот как бывает. На другом конце земли, встретить своего знакомого. Я ведь  его детей не раз видел, но имена забыл. У него было полно сыновей, наверно, это кто-то из них.
- Я тоже встретил на Сахалине своего троюродного брата. Только, он пришёл по этапу в Дуэ, - усмехнулся майор.
- А, почему штабс-капитан Булаван застрелился? Он сошёл с ума? Проверял оружие и случайно выстрелил? Получил нагоняй от начальства? Или была какая-то некрасивая история? 
Майор  демонстративно молчал, шрам задёргался в нервном тике, кулаки сжались и разжались, глаза прищурились.
- Вы не хотите говорить? – бросил профессор.
- Я не могу сказать почему, он стрелялся. Булаван меня, на своё самоубийство не позвал, и мне пред смертью не исповедовался.
- И, тем не менее, какие-то слухи об его смерти  должны были ходить. Не верится, чтобы смерть офицера прошла не замеченной в вашем кругу. Всегда найдутся люди, которые пожелают это обсудить.
- Хм-м-м… Были слухи, но это только слухи. Никто точно ничего не знает. Записку штабс-капитан не оставил.
- Расскажите, сударь слухи. Я не отстану, буду ходить за вами по пятам.  Кроме того, я думаю, это прольёт свет на убийство Киприяна и Татьяны.
 - Мне трудно понять, почему это самоубийство прольёт свет на убийства.
- Мне, пока тоже не понять. И всё же, я хочу узнать все подробности. Возможно, они мне пригодятся.
- Хм-м-м… По слухам, штабс-капитан узнал, что его жена крутит амуры с другим мужчиной.
- С кем?
- Это мне неизвестно. Я сообщаю только то, что слышал от Слюсарева. Булаван узнал об измене жены и  застрелился.   
- Знаете, майор у меня есть подозрения, что мадам Булавина - на самом деле – мадам Булаван.
- Чушь! Она мне говорила, что её муж фельдфебель. А этих фельдфебелей, на Сахалине хоть пруд пруди, - высокомерно отозвался майор. Он давно уже не любил фельдфебелей. Особенно, после того, как по молодости одного фельдфебеля пристрелил на дуэли. Этот фендрик, сам напросился, и никаких угрызений совести Лоскутов не чувствовал. Если, они когда-то и были, эти муки совести, то на войне, он все свои грехи давно искупил. Так ему сказал батюшка Фёдор.
Александр сделал вид, что уже забыл о Милорадове, но тот упрямо продолжил:
- Татьяна Булавина сообщила  Калашниковой, что её муж был штабс-капитаном.
- Да!?  Хм-м-м… Но ведь эта Татьяна - Булавина, а не Булаван.
- Возможно, она переправила свой паспорт - Булаван на Булавину… Я это скоро проверю, кода посмотрю её паспорт под лупой. А, теперь, мне надо выяснить, кто был её любовником. Слюсарев хоть что-то вам сказал? Хоть словечко о нём?
- Нет. Рассказал про самоубийство Булавана, и всё. Потом, мы уже о своём говорили. Дело в том, что эта история с адъюльтером, встречается в гарнизонах часто. Обычная история. У нас на Сахалине офицеров часто гоняют:  то в дальние гарнизоны, то на сенокос, то на заготовку дров, то отвезти  секретный, никому не нужный пакет, в самую дальнюю таёжную дыру, чтобы изобразить какую-нибудь секретную деятельность. А, жёны от скуки начинают с ума сходить. Извините, но ничем помочь не могу. Не знаю, и не интересовался.
- И на Сахалин уже не вернёшься, - печально вздохнул Алексей Платонович.
Майор усмехнулся:
- Если бы вернулись, и прошли в гарнизон, то через пять минут узнали: имя любовника, его судьбу, места встречи любовников, время их проведения и ещё много чего интересного.
- Это я сам знаю, но вернуться туда невозможно. И тем не менее, я думаю любовником Булаван Татьяны был Киприян Колесников. Поэтому-то,  боцман и видел тот момент, когда он отгонял её от себя. 
- Киприян из Корсакова, а это слишком далеко, чтобы заводить в Александровске амурные дела. Дороги до Корсакова ещё нет, надо плыть по морю, а бывает - ждать погоды у моря приходится и месяц, и два. Уверяю вас, многие жители Корсакова никогда не были в Александровске, а жители Александровска не видели Корсаков.
 А, потом, Татьяна не могла убить Киприяна. Когда, она выходила из кают-компании - была первой в троице дам. Я её прекрасно видел. С палубы она никуда не уходила, и вернулась в каюту самой последней. Помните, она чуть не упала за борт, и осталась  на палубе с Иваном. 
-  Я это знаю, и её, в убийстве Колесникова не подозреваю.  Я подозреваю, что здесь есть человек, которому была выгодна смерть и Татьяны, и Киприяна. Поэтому, помогите мне. Вы долго жили на Сахалине, знаете некоторые вещи, которые мне недоступны. Мог ли Киприян, простой чиновник Земельного ведомства приехать в Александровск по делам. Или начальство из Александровска само туда приезжает.
- Раз в году летом, начальник Земельной конторы Корсакова приезжает с бумагами в Александровск, а Киприян был простым писарем. Такие на месте сидят в конторе.
- Хм-м-м…А если начальник заболел, кто его заменяет?
- Наверно, тогда посылают подчинённых. Хотя, я точно сказать не могу. Земельные дела, не моя епархия.
Алексей Платонович задумчиво посмотрел на последние лучи солнца. Теперь, только узкая золотистая бледная полоска украшала небо. Он продолжил рассуждать вслух:
- Значит,  Киприян мог приехать в Александровск, если его начальник заболел. Была плохая погода, и он остановился на долгое время в Александровске… Скорее всего, Булавана в это же время куда-то отправили далеко-далеко. Начался амур, и по приезде, Булаван узнаёт об измене жены.
- Вам бы истории сочинять, - улыбнулся майор.
 - А, я их и так сочиняю. По обрывкам исторических сведений, создаю целое полотно.
- Мне сказали, что Татьяна вас побаивалась. Не знаете почему?
- Первый раз, об этом слышу. По-моему, она совсем меня не боялась, была весела, и все время меня просила рассказать ей о моей службе.
- Наверно, она выясняла, знали ли Вы о самоубийстве Булавана.
- Хм-м-м.. Возможно… Вспомнил, она действительно спрашивала меня о Булаване. Но я ничего не знал, и сказал ей, что в Александровске почти не бываю, и впервые об этом слышу.
Алексей Платонович поднялся:
- Спасибо.  Пойду дальше. Может, ещё что-то найду.
- Ищите, Бог в помощь.
Алексей Платонович согласно кивнул головой и направился в каюту к Ивану Горскому широким шагом. Ему хотелось, как можно быстрее закончить поиск убийцы и опять усесться за свою книгу.

Иван сидел за столом, подпёрши рукой квадратный подбородок, и лёгкая радостная улыбка,  застыла на его губах.  Горский  мечтал. Мечты и планы его были  самые наполеоновские. Совсем скоро, когда он станет доктором, все дамы будут ходить за ним гурьбой, а старики, снимать картуз, при встрече.
    На этом пути имелось только одно препятствие: его могли обвинить в убийствах, и тогда прощай великое светлое  будущее. При этих мыслях, лицо его стало серьёзным и даже жестоким. Казалось сейчас, он чувствовал в себе несметные силы сокрушить вех, кто встанет на его пути. Ведь, сегодня в Капштате под деревом метла - одна прекрасная мадам, сообщила ему, что профессор подозревает именно его.
    Что всё это значит? Неужели все поняли, что он влюбился в мадам Булавину, и хотел ей отомстить, потому что она бросила его ради купца? И, вообще, что хотела от него эта прекрасная мадам, когда сообщила ему об этом? Чтобы, он опасался профессора? Или, чтобы он его у-у-у…
   Из его горла невольно вырвался тонкий щенячий вой, и в этот момент в каюту требовательно постучали. За дверями послышался густой бас профессора. Юноша вздрогнул, глаза его заметались с двери на иллюминатор, словно он хотел, как и прежде, при детской проказе, выпрыгнуть в окно. Но это окно было слишком маленьким, и убежать с клипера  невозможно. Слева океан с акулами, справа Африка со львами, и тут  его сразу поймают - если не местная полиция, то львы. Да и денег у него нет, чтобы добраться до России на другом клипере. А устроиться матросом на чужой корабль опасное занятие. Так можно провести на чужом корабле несколько лет, или вовсе не добраться до дома. 
   Милорадов продолжал стучаться, и просить впустить его, чтобы поговорить. Иван продолжать сидеть, с застывшим выражением лица, словно он уже простился с жизнью. Юноша проклинал себя, что ушёл из компании, во время убийства Колесникова на глазах у всех. Вот супруги Реус смылись незаметно, и почти никто  не заметил этого. И сходил он к дяде напрасно. Его нигде не было. Дядюшка, как сквозь землю провалился. Зря ходил.
   Очнулся Горский лишь после того, как профессор пообещал открыть его каюту ключом капитана. Делать было нечего, он обречённо вздохнул, и волоча ноги, пошёл открывать дверь.
    Алексей Платонович вошёл, поздоровался, прошёл к стулу,  плюхнулся, закинул ногу на ногу, положил руку на стол и отдёрнул. На скатерти была разлита бутылка с Ситро, и эта бутылка сейчас валялась на полу. Рукав оказался мокрым, было неприятно ощущать это, и Алексей Платонович недовольно  посмотрел на юношу.
    Ивана продолжал стоять у двери, и долгий, какой-то странный взгляд профессора встревожил его до сердцебиения. Милорадов бесстрастно посоветовал:
- Любезнейший, садитесь хоть на кровать, в ногах правды нет.
Побледневший Иван покачал головой и тихо буркнул:
- Не хочу сидеть. Много сидеть – вредно.
- Ну, хорошо, не хотите много сидеть – стойте долго. Я хочу с вами поговорить сударь. Будьте любезны, расскажите мне всё, что вы знаете о самоубийстве штабс-капитана Булаван.
Горский крайне удивился, и как будто обрадовался:
- Я ничего не знаю! Я Булаван не знаю.
- Не может быть. Я уверен ваша матушка, хоть что-то об этом говорила. Женщины любят обсуждать такие самоубийственные истории. К тому же, ваш городок, не такой уж большой, чтобы там каждый день кончали жизнь самоубийством. Это в Столице, в Санкт-Петербурге – обычное явление – особенно среди студентов. Они не любят, когда вмешиваются в их наполеоновские планы.
Иван заторопился:
- А, я маму не слушаю. Маман целыми днями что-то говорит, говорит, говорит… Поэтому, я  уже давно делаю вид, что слушаю, а сам не слушаю. Будет вернее сказать,  начинаю мамашу слушать, а она так часто рассказывает одно и тоже, что я нечаянно улетаю.
- Куда улетаете? В облака?  Или куда-то ещё? – впился подозрительным  взглядом Алексей Платонович, так как один его бывший студент Гудков, уверял всех, что он летает на метле, над царским дворцом и видит с высоты царицу. Царица даже манила его к себе, но метла не спускалась вниз, и он улетал обратно в свою каморку. Гудков так часто это утверждал, что скоро попал в Жёлтый дом.
- Вы думаете,  я сумасшедший, и по мне плачет Жёлтый дом? – засмеялся Иван и торопливо продолжил, - это я со своими мыслями улетаю. Просто думаю о своём, потому что слушать одно и тоже, сто раз на дню неинтересно. Я думаю о хорошем, а маман всё о плохом рассказывает. Думать же о хорошем не запретишь? 
- А, кто вам запрещает? Думайте себе на здоровье. Я в ваши годы, тоже думал только о хорошем, а теперь – о разном, - профессор невольно вздохнул, и проведя рукой по мокрому рукаву, продолжил,-  вернёмся к делу. Если вы не слушали свою маман, скажите мне, ваш дядя перед отъездом к маме, то есть к своей сестре забегал?
- Забегал! Он целый  день у нас сидел, пока клипер разгружали и загружали, и пил с батей горилку. Три литра выпили! Ох, вспомнил! Вы у дядюшки спросите о Булаван.  Его сын, Кирилл в нашем гарнизонном  штабе три года  служил, он этого штабс-капитана Булаван должен хорошо знать. А, потом  дядя помог Кириллу во Владивосток перебраться. Там, Кирюха может в любой момент домой забежать к батьке.
- А, давно его перевели? – заинтересовался Алексей Платонович.
- Кого перевели?
- Кирилла Круглова, сына боцмана.
- Хм-м-м… Примерно месяц назад.
- А точнее? Какого числа?
- Сегодня, какое число? А, то я после шторма, счёт дням потерял. Я уже даже понять не могу: где лето, где зима. На Сахалине зима начинается, а здесь одно лето.
- Сегодня пятница, тринадцатое.
- Значит, месяц назад тринадцатого  Кирюха, и отправился во Владивосток. А может, и четырнадцатого, а может пятнадцатого. Вы лучше это у дядюшки спросите. Он точно знает.  Он   и с матушкой моей всё время разговаривает.
Алексей Платонович улыбнулся:
- Надеюсь, ваш дядюшка не делает вид, что слушает  сестру, а сам улетает в облака. 
- Он слушает, всё слушает. А, что ему ещё делать, если мамаша от него не отходит, и в ухо целый день бубнит.
- Благодарю, сударь. Вы мне очень помогли.
- Помог? Да я же ничего не знаю, - искренне удивился Горский.
- Вы мне назвали человека, который – Знает!
Профессор поднялся, пошёл к двери, но на пороге остановился и с добродушной улыбкой спросил:
- Это Вы, сударь выли под дверью моей жены и Лилии, после убийства Киприяна?
- Нет, не я!  Это…это…это…
- Вы, сударь, лукавите. Нехорошо лгать,  будущему доктору. Нехорошо, - укоризненно покачал головой Милорадов.
- Э-э-это  я-я-я.
- А, почему вы выли?
- Я выл не под вашими дверями, и не у мадам Лилии, я выл под дверями Татьяны, - потупившись, вздохнул Иван.
- Почему под её дверями?
Иван опустил голову, прочертил носком башмака кривую линию на полу, и профессор с улыбкой пробормотал:
 - Впрочем, я всё понял. Но больше, сударь никогда  не войте, под дверями дамы, к которой у вас имеется расположение, а она ушла к другому. Так, вы можете запугать её до смерти. Лучше дарите цветы, или пойте серенады под окном.
- Здесь нет окна, здесь иллюминаторы, - смутился Иван.
- Значит, пойте серенады под иллюминатором.
- Тогда, дядюшка мне все уши оборвёт, - хмыкнул он.
- Зато, дама приласкает.
  Профессор ушел, и будущий студент от радостного облегчения подпрыгнул, пробежался по каюте туда, обратно, потом сел и опять задумался.

Алексей Платонович нашёл боцмана на капитанском мостике. Круглов разглядывал через подзорную трубу военный английский корабль, широко расставив кривые ноги. Чужеземный корабль застыл на фоне скалы-волны, позолоченной в лучах заката, и часть этой небесной позолоты отражалась на его белых бортах.  Чайки и альбатросы с криками курсировали от русского клипера к английскому кораблю – между ними кружился маленький косяк рыбы и птицы высматривали в волнах свою добычу.   
   Милорадов подошёл к Круглову, встал рядом, застегнул сюртук  и тихо поздоровался. Боцман испуганно вздрогнул, опустил трубу, отпрянул на три шага назад  и недовольно сказал:
- Вот смотрю и думаю, когда наши такой корабль построят. Думаете, построят?
- Построят, - предположил профессор.
- Скоро? Вы же профессор, всё там в столице знаете, уже строят или ещё думают?
- Ещё думают.
- Хватит думают, пора делать, - отрезал боцман и энергично встряхнул трубой.
- Я, сударь пришёл к вам по делу. Вы знаете о самоубийстве штабс-капитана Булавана?
- Знаю. Ну и что?
- Кто это вам рассказал?
- Моя сестрица, Галина, мать Ивана.
- Сударь, будьте любезны, расскажите мне всё, что она вам рассказала. Все подробности.
- Мне сейчас некогда. У меня дел полно, - нахмурился Круглов и посмотрел на английский корабль так, словно его туда пригласили на званый ужин.
- Дела ваши подождут. На море полный штиль, бури не предвидится,  мы стоим в  бухте отрезанной от океана,  хорошо защищённой, поэтому Вам торопиться некуда. Давайте любезный присядем, и не надо противиться полицейскому дознанию, иначе потом, в Севастополе - это  будут рассматривать, как ваше участие в подозрительных убийственных делах.
- Никакого моего участия в этом нет. Мы перевозим каторжан отбывших свой срок по закону, и в этом всё моё участие, - внешне бесстрастно ответил боцман, но руки его задрожали.
- Вернёмся, любезнейший к делу, расскажите о штабс-капитане Булаван.
- А почему вас интересует самоубийство штабс-капитана? – почесал затылок Круглов и сдвинул фуражку на бок. 
- Я думаю,  убийство Киприяна Колесникова  напрямую связано с самоубийством штабс-капитана Булаван .
- Я ничего не понимаю: Колесников и Булаван. Да они наверно никогда не встречались. Один военный штабист в Александровске - другой каторжанин, бывший брачный аферист.
- О-о-о!  Вы даже знаете, что Киприян брачный аферист, - приподнял брови профессор.
- Это мне Байда рассказал до шторма, не знаю,  как он это раскопал.
- Перейдём к делу, любезнейший, расскажите мне всё, что вам рассказала о самоубийстве Булавана ваша сестра Галина Горская.
- Галочка рассказала мне, что Булаван застрелился из-за того, что его жена изменила ему с каким-то хлыщём. Это всё, что я знаю.
- А, имя любовника она называла?
- Не помню. Меня не интересуют всякие любовники офицерских дам. У них там в гарнизонах, каждый год какая-нибудь любовная трагедия со стрельбой и дуэлями.
- А, ваш племянник, сообщил, что его мама говорит очень много, поэтому я не верю, что её рассказ был таким коротким.
- Хм-м-м… Галка действительно, много говорит – ни минуты остановки. Поэтому, я её  путём  не слушаю.  Мы пьём с Олегом и болтаем о своём,  а она около нас, как птичка щебечет. А, кто слушает щебет птиц?
- Неужели, вы совсем не разговариваете с сестрой?
- А, я что болтать туда приезжаю? Я приезжаю пить, отмечать встречу родных, - размышлял он, недобро поглядывая.
- Опять увиливаете, сударь. Ладно, если вы не разговариваете с сестрой, но с сыном-то вы должны говорить. Ваш сын Кирилл служил вместе с Булаваном?
- Служил, но он мне, то же самое рассказал. Булаван застрелился из-за жены. Она ему изменила. Про это весь Александровск знает.
- А имя жены он называл?
- Не помню… Может, называл, а может нет. Я не интересуюсь другими бабами. У меня  своя бабка Марья её. Хотя, я от неё с удовольствием на год  в море-океан уплываю. Долго, выдержать мою Марусю никто не сможет. Такая же болтушка, как Галка, и тоже всё ругается, что я немного выпиваю. А, я пью редко, но метко.
- А, имя любовника ваш сын  называл?
- Хм-м-м…кажется называл, но я забыл. Сами знаете, когда вам назовут незнакомое имя, оно тут же забывается.
- Я не забываю.
- Вы профессор, а я боцман. Вот если мне назовут имя боцмана, какого-нибудь морского корыта - я его запомню, потому что мне это понадобится… Хотя,  если хорошо выпью, то не запомню.
- Значит, перейдём, к следующему вопросу. Когда ваш сын перевёлся во Владивосток? Сразу после самоубийства Булаван? Или до этого?
Боцман вспыхнул, и стиснув зубы, отрезал:
- Мой сын, к Булаван не имеет никакого отношения. Его перевод обговаривался за полгода до этого. Кирюха три месяца  ждал, когда ему на замену с материка пришлют какого-нибудь офицера. А, там свои заморочки: этот в отставку подал, другой заболел, третий переговорил  с начальством, чтобы его на Сахалин не оправляли. Кому ж охота, на край света ехать служить. Сахалин - это вам не Санкт- Петербург.
- Но хоть что-то вспомните! Где служил этот любовник? Он был военный? Цивильный?  Капитан? Писарь? Кучер?
Боцман облегчённо вздохнул:
- Нет, не военный и не кучер, он был цивильный, гражданский. Булаван военного бы на дуэль вызвал и убил. Хм-м-м… Вспомнил! Этот любовник служил писарем в Земельном ведомстве. Я это запомнил, потому что мой сын Кирилл, с одним писарем из того ведомства стрелялся. А эти писаря все каторжане - бывшие, или нынешние. 
- Если он был чиновником Земельного ведомства, возможно это Киприян. А, теперь поговорим о беглом каторжнике. Что вы сударь, знаете о нём? Или их было двое?
- Ничего не знаю, и капитан не знает. Вы сами видели, как жандарм из Александровска и городовой из Корсакова,  осматривали всех, кто входит наш «Ермак». Наше дело маленькое. Они ищут каторжан, а мы перевозим свободных. Я это и Байде сказал.
- Городовой из Корсакова? Значит, беглый был из Корсакова.
- Так точно, из Корсакова.
- Неужели, полицейские  ничего не говорили о беглом. Вспомните, может кто-то  сказал  реплику.
- Реплику? Они о  Реплику не говорили.
- Реплика - это короткое замечание.
- Никаких замечаний, полицейские мне не говорили. Кто они такие? Они земные червяки, и в морском деле ничего не понимают.  У меня всё сделано, как надо. Комар носа не подточит, - заволновался боцман.
- Скажите, сударь, жандармы о беглом, хоть какое-то слово или полслова сказали?
- Может, говорили, но я их не слушал. У меня после горячей встречи  с родными была не голова, а пустой казан. Казан с горючей горилкой.
-  Сударь, это странно. Я ничего у вас не могу  узнать. Вы ничего не знаете, и не слышите. У меня нет слов, - сдерживая раздражение, пробурчал профессор.
- У меня тоже нет слов. Все слова, что знал,  сказал. Меня и Байда мучал - пытал, всё равно ничего не узнал.
- Хм-м-м… А, у вас есть на клипере матросы из Александровска, Корсакова или близлежащих к ним посёлков?
-  У меня все из Владика. Я это и Байде говорил.
- А, если вы у матросов поспрашиваете? Может, вы не знаете, а они это ведают. Вдруг, кто-то из матросов жил в Корсакове или Александровске, а на «Ермак» попал к вам  с Владивостока или другого порта.
- Сейчас, схожу, узнаю. Хотя я и так, всё знаю. Нет такого матроса! Все с Владика.
Боцман осторожно положил подзорную трубу прямо на палубу, и заторопился к лестнице, ведущей в матросские кубрики. Профессор крикнул ему в спину:
- И Байду, ведите сюда. Он ведь у вас сидит, в матроса переоделся.
Хотя, я и без его матросского переодевания,  давно догадался, что он где-то прячется. Какой дурак, пойдёт в шторм на палубу – смотреть  двадцатиметровые волны. Только самоубийца, а Юрию вроде бы не с чего убивать себя.
Круглов обернулся, и с удивлением, посмотрел на профессора:
- Так точно, он сидит у меня, вернее в каморе. Это он  сам напросился, чтобы найти этого душегуба. Матросу легче за пассажирами следить и подслушивать. На них никто внимания не обращает. Байда сядет спиной к ним, и никто его не узнаёт.
-  А, за кем он именно следил?
- Кажется за всеми, а особенно за вами и вашей женой. Булавина ведь с вашей женой дружила. А, вдруг, княгиня вдову приревновала и убила. У нас был такой случай на клипере. Некоторые пассажиры, после шторма или от смертной тоски в каюте –  с ума сходят. Бывает даже, перед вторым штормом заранее в море бросаются. Первый-то легче проходит - ты его ещё не видел, не знаешь каков он, а вот во второй, уже знаешь, что тебя ждёт. Хотя, больше с ума сходят от скуки. Каждый день видеть море, и одни и те же морды - не каждый выдержит. Тем более, после каторги. Ваша княгиня ещё с ума не сошла? – поинтересовался боцман.
- Моя жена не умеет скучать. Она везде найдёт себе веселые или страшные приключения, - под нос себе пробурчал профессор и громко добавил, -  ещё одно дельце: Юрию, скажите, чтобы с собой паспорт Булавиной Татьяны прихватил.
    Боцман убежал, и скоро привёл пожилого матроса с кривым, сбитым набок носом. Давыдов был невысокий, слишком худой, лысый человек самого невзрачного, и  неприятного вида. Маленькие бесцветные глазки его беспрестанно бегали по сторонам, словно он боялся посмотреть  в глаза.
Матрос остановился подальше от боцмана, и прищурившись, посмотрел на английский корабль.
- Это Андрей Давыдов  из Корсакова. Он  к нам во Владике,  напросился до дома доехать. А, с Сахалина к нам приплыл вместе с контрабандистами. Они его по дружбе, бесплатно на материк перевезли.  Давыдов бывший каторжанин: но я его документы ещё во Владике проверял, у него всё в порядке, свой срок отбыл. В Корсакове кучером был, а кучера всё знают. Пассажиры едут, обо всём болтают, на кучера внимания не обращают. 
   Вот видишь, как ты мне, Давыдов сегодня пригодился. А, я, профессор,  взял-то его скрепя сердце, у нас и так матросов полно. Но лишний человек  всегда пригодится, особливо, когда пираты нападут.
- А, пираты на «Ермак» нападали? – с живостью заинтересовался Алексей Платонович.
- Один раз пытались, мы быстро отбились. На «Ермак» редко кому захочется напасть. У нас пушек, и оружия полно. Без этого «купцу» никуда. Каждый желает чужим добром воспользоваться.

На палубу с какой-то опаской вышел Байда, осмотрелся по сторонам, и луч заходящего оранжевого солнца блеснул в его черепаховых очках. Юрий уже переоделся в светлый французский костюм.  Костюм его был помят, и он осмотрел его в лучах солнца с некоторой брезгливостью. Он любил, чтобы одежда была без единого изъяна, а этого достигнуть в тесной каморе было невозможно. Невольно он улыбнулся. Сколько раз, он хотел кого-либо туда посадить, и даже посадил, а потом, сел туда сам. По собственной воле. 

Круглов, Милорадов и Байда окружили Давыдова, и он вжал голову в плечи, словно ожидал от них удара. Боцман передвинулся за спину  матроса, словно бы боялся, что он убежит, и повернулся к профессору:
- Спрашивайте, мусье Байда. Если, Андрей будет юлить, я ему быстро по его дурной башке дам.
   Юрий стоял с таким видом, словно его всё это забавляло. Словно он уже знал, кто убийца, и допрос Давыдова уже ничего не значил. Байда молчал, не спрашивал, и профессор нехотя начал дознание: 
 - Вы сударь, из Корсакова?
- Да, - хмуро буркнул матрос.
- Вы  слышали о Киприяне Колесникове – чиновнике из Земельного ведомства?
- Нет, - опустил глаза Давыдов, и прикусил потрескавшуюся губу.
 Боцман вспыхнул, перешёл вперёд, и погрозил жилистым волосатым кулаком Давыдову:
- Будешь увиливать, высадим тебя где-нибудь на необитаемом острове. На таком, как этот.
Он  показал рукой  на огромный плоский мокрый камень-островок, принадлежавший гряде Римских камней. Давыдов посмотрел на безжизненный мокрый островок, отполированный прибоем,  и передёрнул плечами:
-  Нечего мне грозить – я свободный человек. Что изволите спросить?
 - Вы Киприяна Колесникова знали? – спросил Милорадов.
- Нет. Но слышал о нём, от пассажирок. Бабы любят болтать в дороге.
- Что они говорили?
- Колесников завёл себе любовницу в Корсакове. Её муж был капитаном в штабе Александровского гарнизона. Муж  куда-то уехал по военным делам, потом приехал, гарнизонные дамы  сообщили ему о распутном поведении его жены,  и капитан застрелился. Говорили, капитан был очень щепетильный и высокомерный. Ая думаю, дурак. Стал бы я из-за бабы стреляться. Я бы её убил.
- Что ещё знаете?
- Хм-м-м…Бабёнки много чего болтали, я всё не помню. Я  думаю, они больше половины  придумывали.
- А, как писарь земельного ведомства очутился в Александровске? Это ведь далеко, - поинтересовался профессор.
-  Колесникова прислали в Корсаков, как образованного человека, в писари. У начальника этого ведомства Нефёдова была дочка Альбина, вдова с пятью детьми. Ну, они там… эти – Альбина и Киприян быстро  шуры-муры развели, и стал Колесников правой рукой   Нефёдова.  Начальник старенький, ему около семидесяти лет, ездить по делам ему уже трудно, тем более морем, у него от качки сердце останавливается, и он этого писаря, хахаля своей дочки, всё время отправлял в Александровск с бумагами. Вот так они с женой того военного и стакнулись.
- А, как звали жену штабс-капитана Булаван?
- Хм-м-м, кажется Ганна… или Анна? Не помню.
Боцман поднёс кулак к носу Давыдова и показал на острый треугольный гребень камня, похожего на акулий плавник, выглядывавший из воды. Прибой непрерывно омывал каменный гребень,  вода пенилась вокруг него, создавая видимое движение:
- Видишь, акулий плавник. Сейчас посажу тебя с матросами в шлюпку, и кинут тебя  к акулам, потом быстро вспомнишь всё, что знаешь, но будет уже поздно.
В глазах Давыдова сверкнула ярость, но он тут же отвёл глаза, и пробурчал, глядя себе под ноги:
- Хм-м-м… Вспомнил, Татиана!
- А, за что сидел Колесников?
- На воле, он был брачным аферистом. Искал богатых вдовушек, втирался к ним в душу, а потом грабил их, и исчезал. Но дамы говорили, что этот Колесников  из хорошей семьи. Отец его,  вроде бы был предводителем дворянства.
- А, теперь поговорим о беглом каторжнике из Корсакова. Вспомните, что ваши седоки,  говорили о нём.
- Хм-м-м.. не знаю, что говорили. Я не слушал, - наморщил лоб и прикусил губу Давыдов.
Боцман разъярился:
- Я тебя сейчас скину за борт, и уши промою. Ещё под водой подержу, чтобы лучше уши промылись. А, вон и акула ждёт тебя. Хочешь с ней познакомиться поближе? Она точно хочет, сразу видно  сегодня ещё не обедала – стоит на месте, караулит добычу – наверно тебя ждёт. Говори быстро, кто беглый?
Давыдов посмотрел на каменный плавник, и  пенистые буруны кружившие вокруг него, печально вздохнул и явно недовольно продолжил:
- Это беглая каторжанка Агафья Агафонова. Она  у начальника Земельного ведомства Нефёдова кухаркой служила, а сама она бывшая купчиха. Агафья своего старого мужа отравила, чтобы со своим молодым полюбовником жить спокойно. Ну, её и отправили на Сахалин.
- Значит, Киприян её хорошо знал.
Давыдов нехотя продолжил, подбирая каждое слово:
- Конечно, знал, ведь у них тоже шуры-муры были с кухаркой. Ну, так дамочки говорили. Потом Альбина об этом узнала, за косы Агафью оттаскала, и хотела отправить её в самую дальнюю деревню к самому завалящему поселенцу. Но, за Агафью   начальник Земельного Ведомства Александровска похлопотал, и её  к нему в кухарки перевели. А, она взяла и сбежала от него. Тот начальник, тоже старый пень был. Наверно поэтому, она и сбежала от него. Так бабы говорили.
 -  Ну а теперь рассказывайте, кто из наших пассажирок Агафья Агафонова, - прищурившись, спросил профессор.
- Не знаю! Не знаю! - с ослиным упрямством, твердил Давыдов.
- Знаете! Если бы вы её здесь не видели, не стали бы сразу же в начале беседы скрывать её настоящее имя, - не поверил профессор.
Матрос молчал, и весь напружинился. Боцман замахнулся кулаком, и Милорадов остановил его жестом:
- Вы знаете, сударь Давыдов, что Киприян Колесников плыл на нашем клипере, и его убили?
- Я ничего не знаю. Мне сказал Пашка, что пассажира убили, а кого убили, я не интересовался. Я не привык интересоваться, на каторге отучили.
Юрий  перестал отстранённо стоять, и рьяно вмешался:
- Если будете скрывать, кто беглая преступница - вы пособник убийцы, и вас опять ждёт каторга.
Давыдов печально вздохнул:
- Какой я пособник? Я, её издали видел и всё. Я к Агафье даже не подходил,  да и она меня не знает. Я для неё один из кучеров – она на меня, никогда  не обращала внимания.
- Кто она! – заорал боцман, и сцепив зубы протянул, - сейчас высажу тебя в Африке, а потом годами добирайся до дома, если ещё доберёшься. На чужеземном корабле, не побалуешься, как у нас. Семь шкур сдерут.
На Давыдова страшно было смотреть. В нём боролись  три чувства. Агафья ему дико нравилась, и даже можно сказать, когда-то он сходил из-за неё с ума. Второе: ему не хотелось предавать  каторжанку из-за неписаного закона  каторжного братства. А, самое главное, ему хотелось помучить боцмана, которого он  в последнее время круто невзлюбил. Круглов  постоянно кричал на него, и даже раз дал в зубы. Вот и сейчас, боцман демонстративно поднёс к его хлипкому, не раз перебитому носу, огромный кулак. И Давыдов, нехотя, простонав трусливо сдался:
- Она с мужем здесь ходит.
- Валентина!  Я так и думал. Они единственные, кто ушли тогда во тьму! - воскликнул Юрий. И он так радостно потряс в воздухе кулаками, что его очки свалились на кончик носа. Снова надев очки, он смущённо продолжил:
- Хотя, я ещё Калашникову подозревал – странная старушка. И вас подозревал, вы пришли в каюту первыми и могли убить Киприяна. И Тихона подозревал, и Мирона. Ну, подтверждай, Давыдов мои подозрения. Это Валентина?
- Нет, - облизнул пересохшие губы  Давыдов, и едва уловимо усмехнулся, - сейчас её  зовут мадам Кузнецова. А, может Колесникова, не она убила, а другая мадам или какой-нибудь  мосье?
Юрий энергично кивнул:
- Всё может быть! Кузнецова… тьфу, Агафонова задурила майору голову, и он из-за неё убил  Киприяна и Татьяну. Всё ясно, как дважды два.
- А, мне кажется, Киприяна убила сама Ольга, то есть Агафья. И Татьяну тоже убила она, - предположил Алексей Платонович.
- А, зачем ей убивать бывшую любовницу уже убитого любовника? Ведь у неё появился майор. Кстати, Лоскутов бросил Татьяну ради Ольги, и это скорее Булавиной надо было бы убивать Кузнецову. Нет, убийца - это майор, или он, зная кто убийца, покрывает мадам Ольгу. Надо идти и арестовывать Ольгу-Агафью и майора Лоскутова. А, может он тоже не майор, а бывший каторжник? Хм-м-м… Всё равно, пусть сидят до Севастополя в каморе, а там разберёмся.
Боцман нахмурился:
- А, может пусть  плывут  в своих каютах? Всё равно никуда не убегут - кругом море-океан. Нам нужна каморка,  негде  вёдра и тряпки хранить.
- А, если эти голубки сбегут от нас в Африку?
- Ладно, делайте, что хотите, садите всех, хоть в камору, хоть в мою каюту! - красноречивым жестом отмахнулся Круглов и грозно приказал Давыдову:
- Иди на камбуз картошку чистить. 
Андрей попятился назад, как будто ожидая удара в спину. В глазах боцмана появилась презрительная усмешка – этот Давыдов надоел ему хуже горькой редьки.  Он был никчёмный, трусоватый лодырь, и толку от него не было никакого. И хоть, взял его Круглов исключительно  для возможного боя с пиратами - там каждый человек пригодится. Он скоро,  понял, что и от боя за свою жизнь  Давыдов отлынит, как от любой работы, и пойдёт вместе с ними на дно, забившись в какой-нибудь угол. Но теперь ничего не исправишь, и от бестолкового матроса никак не избавишься – не выкинешь же его в Африке. Придётся, из чувства русского братства  везти родного каторжанина  до Севастополя.

Разъярённый боцман, и разъярённый матрос ушли. Юрий проводил их глазами, окаймлёнными красными веками,  и задумчиво пробормотал:
- Ольгу, тьфу, Агафью легко посадить, а как будем садить майора? Он ведь нас пристрелит   или зарубит деревянной шашкой. Скорее, всего пристрелит. Я у него в каюте пистолет нашёл. Спрятал он его хорошо, но от меня ничего не спрячешь.
- Я думаю, надо пока подождать с арестом. Лучше ещё раз поговорить с ним.
- Зачем говорить, и так всё ясно. Развели тут оперу «Любовь и Душегубство». Я не пойду с ним разговаривать. Всё равно, Лоскутов будет изворачиваться, и всё отрицать. Ещё и драться полезет. Знаю, я этих военных. Они, без мордобития жить не могут. Один раз, помню…хм-м-м…
- Давайте сударь, сделаем так: Вы пока идите в мою каюту и ждите меня там. А я схожу к майору, поговорю,  а потом мы решим, что делать дальше.
- Я сначала в свою каюту схожу, и переоденусь. В этой каморе мышами пахнет - задохнёшься, хотя  тут есть кошка. С такой Муркой,  мышки-пираты весь клипер изгрызут, и без пиратского нападения прямо на дно отправят.
-  Не отправят. Ещё ни один корабль не ушёл на дно от мышей.
- Всё равно, надо ещё Ваську завести. Вдруг, в Африке есть мыши, которые железо прогрызают, - назидательно сказал Байда и продолжил, - а зачем, вы попросили меня принести паспорт Булавиной?
- Я думаю, в нём исправлена фамилия – Булаван на Булавина. 
Юрий ещё раз недовольно оглядел свой помятый костюм, и неспешно пошёл к лестнице. Он был рад вернуться в свою каюту, а ещё больше рад тому, что всё закончилось, и  убийцы найдены. От чувства выполненного долга, Байда стал насвистывать популярную матросскую песенку: про моря-океаны, пиратов и коварную изменщицу Анюту, которая бросила влюблённого  моряка на съедение акулам. 
   Огромное количество чаек, альбатросов и гусей мельтешило над бухтой. Алексей Платонович с трудом наклонился к палубе, и взял забытую боцманом подзорную трубу. Медная труба была отполированной многими руками, нагретой от солнца, и оттого приятной на ощупь. Профессор навёл окуляр на английский корабль, задумчиво осмотрел его, потом  взглянул  скалу-волну, и следом  перевёл подзорную трубу на золотистых птиц, освещённых последними лучами.
    Смотреть на них было интереснее и завлекательнее. Корабль стоял на месте, скала тоже не менялась, а чайки и альбатросы  стремительно опускались вниз – почти в воду, хватали цепкими чёрными клювами чёрно-серебристую рыбку, взмывали вверх и глотали её на лету. Честно говоря, и чайки ему скоро надоели, но идти снова к майору не хотелось – хотелось сначала подумать, и составить вопросы, на которые Александр должен был ответить. Но что-то подсказывало ему, что майор на эти вопросы не пожелает отвечать. Кажется, он слишком увлёкся Ольгой. Это было видно и без подзорной трубы - невооружённым взглядом…
   На капитанском мостике английского корабля стали волноваться. Капитан Холливуд был уверен, что так долго рассматривать его  модернизованный военный корабль могут, только  русские шпионы, и когда чаша его терпения переполнилась (а, чаша его терпения была маленькой, с кофейную чашечку), он отправил мичмана с запечатанным сургучом письмом в Адмиралтейство.
    В маленьком Адмиралтействе, конечно же,  уже давно никого не было. Все ушли домой, но дома  были рядом с Адмиралтейством, и Холливуд прекрасно видел в модернизированную подзорную трубу, как сэр  Дублин пьёт чай на балконе с толстой желеобразной женой и  хорошенькой рыжей дочерью Элис.
   Капитан Холливуд задержал взгляд подзорной трубы на  Элис. Девица задорно рассмеялась, какой-то шутке  отца, и Холливуд мечтательно улыбнулся. Миссис Элис была  очень очаровательна, но и он был собой недурён, а что если…
    Пока, Холливуд мечтал, сэр Дублин получил от мичмана секретное письмо, в котором говорилось, что русский  клипер переполнен шпионами, и его  надо срочно выдворить из Саймонстоуна.   
    Капитан Холливуд перевёл подзорную трубу на высокого бородатого светловолосого  русского шпиона, и нахмурился. Выражение лица этого мужчины было очень свирепым – чисто русским, и  он продолжал водить своей подзорной трубой от модернизированного днища корабля до его высоких модернизированных мачт, выискивая самые слабые места.
   К русскому свирепому шпиону подошла прекрасная леди в белом платье и белой шляпке. Она забрала у мужчины подзорную трубу и навела его на корабль. И капитан Холливуд задумался, а что если эта леди в белом - тоже шпионка, но хорошо замаскированная. К первой леди, подошла вторая леди в сером платье, без шляпки и её каштаново-рыжие волосы, на фоне заката загорелись огнём. Рыжая леди взяла подзорную тубу и навела её на английского капитана. Потом, она отняла трубу от глаз, и очаровательно улыбнулась ему.   
    Холливуд, подумал, что эта рыжая леди намного лучше рыжей миссис Элис. Но к рыжей русской леди подошёл  мужчина с крестообразным хищным шрамом на  щеке, и рыжая леди очаровательно улыбнулась ему. И холливуд, стиснув зубы, перевёл взгляд на Элис.

34 глава.

Капитан Христофор Фёдорович приказал ставить паруса. Он был крайне раздосадован и даже зол, хотя сдерживался, зато боцман ругался на чём свет стоит. Англичане, с какого-то перепугу или перепоя, приказали им срочно покинуть бухту Саймонстоун, хотя обычно, их клипер мог здесь стоять сколько угодно. 
К тому же, «Ермак» не мог отправиться в путь без купца Мирошниченко, собиравшегося  вернуться на клипер только  завтра к  обеду. И, весь его товар был на клипере. Недолго думая, капитан решил перейти в ближайшую бухту, которая находилась довольно далеко от Саймонстауна, и там ждать купца.
А, Мирону оставить записку в Адмиралтействе об их передвижении. Но на его, и своё счастье, Мирошниченко неожиданно появился на клипере -  хмурый, недовольный и злой, словно у него сорвалась самая выгодная сделка. Хмурость на лице обычно весёлого купца была настолько непривычна, что капитан, стоя на капитанском мостике, выронил зажжённую трубку в море. Впрочем, Христофор Фёдорович  не стал расстраиваться – трубок у него было много.  Они стоили в южных портах сущие копейки. 

Супруги Милорадовы вошли в свою каюту. В каюте было невыносимо жарко и влажно. Екатерина оставила дверь приоткрытой, чтобы морской ветерок продувал помещение. Юрия ещё не было. Он где-то задержался. Профессор прошёл к столу,  сел, обмакнул перо в чернильницу и продолжил, часто задумываясь, писать. В голове  у него роились беспорядочные мысли, и мысли эти были совсем не исторические.
Екатерина сняла белую шляпку, бросила её на кровать, поставила на край стола бутылку напитка Лампопо и с удовольствием выпила два стакана. Она любила эту смесь разных  напитков. Особенно ей нравился в Лампопо кисловатый вкус лимонного сока.
В каюте продолжала стоять жара, ветерок из дверей был слишком слабым и тёплым. Княгиня вспотела и открыла иллюминатор настежь. Теперь, морской ветер вовсю гулял по каюте, стало лишь немного прохладней, но шумнее. Чайки раскричались так, как будто все перессорились, и этот шум очень скоро стал мешать. 
Но приходилось выбирать: или жара, или шум. Шумная прохлада оказалась предпочтительнее, и она оставила окно приоткрытым. Екатерина посмотрела на мужа. Он грустно смотрел в иллюминатор с пером в руках. Ей стало скучно. Она посмотрела на недочитанную книгу в оранжевой обложке, вспомнила об апельсинах купленных в Капштате, и неторопливо пошла в свою каюту. 
Скоро, она вернулась с небольшой  корзиной апельсинов, села на кровать, и стала чистить твёрдую кожуру. По пальцам потёк оранжевый сладкий сок, и капнул на оранжевый подол. По помещению пошёл духовитый апельсиновый аромат. Княгиня подала очищенный апельсин мужу, и стала чистить новый для себя. Пальцы были мокрые и липкие…
В каюту неспешно вошёл Юрий. В дверях, он остановился, оглядел коридор,  закрыл дверь и громко провернул ключ. Алексей Платонович отложил перо,  повернулся к гостю, и пригласил его садиться на свободный стул.   
Байда переоделся в светло-серый костюм из лёгкой шелковистой ткани. Теперь он выглядел безукоризненно, что, несомненно доставляло ему великое удовольствие, и это было написано на его сияющем лице.  Юрий  стремительно прошёл к столу, сел на стул, и с невероятно деловитым видом, осторожно достал из внутреннего кармана сложенный пополам паспорт Булавиной и лупу.
Он аккуратно положил паспорт на стол, внимательно рассмотрел  его через лупу, довольно хмыкнул, и  предложил профессору посмотреть самому. Алексей Платонович склонился с лупой над пожелтевшей бумагой. При увеличении сразу стали видны исправления. Первая буква «а» была аккуратно подтёрта острым ножом и превратилась в «и», а буква «а» на конце фамилии была явно вписана позже, более светлыми чернилами, и другой рукой.
Последняя буква  была намного мельче, и с другим наклоном,  чем эта же буква в третьем слоге. Отличить дописку было несложно. Писари в полицейском управлении славились каллиграфическим почерком, а тут исправлял фамилию человек с другим почерком,  писавший довольно редко. Его рука даже дрогнула, оставив в конце ненужную закорючку.
Екатерина подкралась к мужу с очищенным апельсином, выглянула из-за спины, посмотрела на паспорт Татьяны, и её глаза заблестели от набежавших слёз. Она вспомнила, что её подруги уже нет, а паспорт - какая-то ненужная тленная бумажка, продолжает жить.
Алексей Платонович отложил лупу на стол, и Юрий, многозначительно подняв палец, заявил:
- Паспорт, несомненно исправлен.
- Я тоже так думаю. Значит, теперь мы уверены, что это паспорт Татьяны Булаван, жены штабс-капитана Бориса Булавана. 
- А, зачем она исправила свой паспорт, если Киприян и так знает её фамилию? – задумчиво протянул Юрий, и постучал кончиками пальцев по паспорту.
Профессор задумчиво вздохнул и предположил:
- Для меня это тоже загадка. Хотя…Я думаю, она уже собралась убить его, и ей надо было, чтобы никто не привязал Татьяну Булавину, к любовнице Киприяна - Татьяне Булаван. Скорее всего, она исправила паспорт  только на «Ермаке». Именно из-за этого исправления, Татьяна первое время  побаивалась майора Лоскутова – это отметила старушка Калашникова. Татьяна назвалась майору, вдовой фельдфебеля Булавина.
Булавина скоро выяснила у самого майора, что он такого фельдфебеля не знает, а её никогда не видел. Ведь, Лоскутов  из Дуэ и оттуда выезжал редко. Ещё не надо забывать, что семья Булаван жила на Сахалине чуть больше года, и многие, офицеры сторожилы  ещё их не знали. Я сам некоторое время жил на Сахалине и заметил, что там военных, чуть поменьше, чем каторжников, поэтом не мудрено в этом скопище многих не знать.
- Хм-м-м…Вы думаете - это Татьяна убила Киприяна? А, может это Калашникова? Я узнал, она бывшая каторжанка и жила в Корсакове, - сообщил Юрий.
- Я думаю Калашникова не убивала… Я пока многого не знаю. Но если учесть ваши познания, и те знания, что есть у меня  - я склоняюсь к другому виновнику.
- Тихон? Это он?
- Нет. Тихон Одинцов в шторм исповедовался  Калашниковой в том, что он не убивал Киприяна. Анне Архиповне убивать Колесникова и Булаван вроде бы нет никакого смысла, Киприян – дамский угодник, а нашей старушке восемьдесят лет.
Екатерина перебила мужа:
- Анне Архиповне ещё нет восьмидесяти лет, ей семьдесят девять с половиной. 
Юрий хмыкнул и улыбнулся:
- Несравненная Екатерина, Киприяна вряд ли заинтересовала семидесятидевятилетняя нищая старушка. Вот, если бы она была богатая, тогда бы он воспылал к ней страстной вечной любовью. Прошу продолжайте, профессор.
- Хм-м-м… О чём, это я говорил? – наморщив лоб, спросил он.
- О Калашниковой, -  подсказала жена.
- Значит, Калашникову отодвинем - она жила в глухой деревушке под Корсаковым на поселении в няньках. Супруги Реус ушедшие помиловаться во тьму, Киприяна тоже не знали. Они из Холмска, а я сомневаюсь, что каторжанин-поселенец Киприян заезжал в Холмск прогуляться. Да и ведут,  себя Реус так, словно никакой измены у них и в помине не было. А, вот у Агафьи и Татьяны есть сильнейший мотив – месть за поруганную любовь. Ведь, Киприян  бросил их обоих, и помчался в Санкт-Петербург к мадам Любовь Рублёвой.
Княгиня спросила, обмахнувшись павлиньим веером:
- Ничего не понимаю. Почему Ольга – это Агафья?
- Потому, что мы узнали у Давыдова: Ольга – это беглая каторжанка Агафья Агафонова, - бесстрастно ответил Алексей Платонович и посмотрел в иллюминатор.
- Значит, это она убила Киприяна и Татьяну! Её надо срочно арестовать! - командирским тоном заявила Екатерина, и помахала веером перед лицом мужа и Юрия, потому что их лица блестели от пота.
   Веерный ветер принёс немного облегчения. Алексей Платонович попросил  у жены веер, и стал говорить, обмахиваясь им:
- Мне, пока ничего не ясно. Давайте, мы пока порассуждаем – сначала я, потом вы, и после беседы выясним основную линию убийства. Вернёмся к тому вечеру, когда убили Колесникова. Те, кто вроде бы мог убить Киприяна - вне подозрения. С палубы, после морского свечения, именно  мы вернулись первыми,  к Киприяну не подходили, и его не убивали. 
    Остаётся,  то время и те люди, которые выходили из кают-компании последними. Это были Дарья, Ольга, и Татьяна. Итак, дамы втроём выходят друг за другом, по довольно узкому проходу – мимо Киприяна и красного клубка со спицами. Ольга убивает бывшего любовника, а  майор по какой-то причине не видит этого. Возможно, Ольгу прикрывает Татьяна своими огромными рукавами фонарями, широченной юбкой и взмахами большого веера.
Сама Татьяна убийства не видела, но его видела Дарья, бывшая каторжанка, идущая сразу после Ольги. Кстати, сразу после убийства, она намекает об этом старушке Калашниковой. Потом, служанка спокойно без всякого волнения спокойно плывет на клипере. И только, после исчезновения Татьяны,  Дарья быстро собрала чужие вещички и сбежала. Видимо, служанка поняла, что третьей жертвой будет она.
- Значит, Дарья видела и убийство Киприяна, и убийство Татьяны. Иначе, она бы плыла спокойно дальше, - задумчиво повторил Юрий и попросил веер у профессора. Милорадов отдал веер Байде, и жена принесла мужу другой   веер - «попугай».
Муж стал обмахиваться «попугаем». Гость «павлином». Прохладный ветерок пробежал по каюте. Екатерина отложила надкушенный апельсин и вмешалась в расследование:
- Мне кажется, Татьяна знала, что Киприяна убила Ольга. Она всё время боялась, что её убьют. Таня всё время повторяла мне, что следующей убитой будет она. А, я ей не верила, думал она просто трусиха. Я уверена, Таня невинная жертва, этой душегубки-каторжанки Агафьи. 
Профессор недоверчиво покачал головой и веером:
- А, я думаю, Татьяна и Ольга-Агафья сговорились убить Киприяна ещё на «Сахалине». Именно поэтому, они скрывали то, что знают друг друга, и усиленно изображали ненависть друг к другу. Хм-м-м.. И ещё один довод: откуда у беглой каторжанки Агафоновой столько денег. Сначала Ольга-Агафья нанимает контрабандистов спирта, чтобы добраться до Владивостока, потом она нанимает служанку, и берёт дорогой билет на «Ермак».  Если у неё были деньги, почему она не сбежала с каторги-кухни раньше? А, сбежала именно в тот момент, когда «Ермак» должен был увезти её любовника Киприяна в Санкт- Петербург.
- А, зачем Ольга наняла служанку? Я из-за этой служанки, никогда не подозревал её.
- Именно поэтому, она и наняла её. Умная дама.  Дарья должна была служить ей для алиби. Если бы убийство Киприяна произошло, когда рядом с ним находились мадам Кузнецова и служанка, все бы подумали, что они невиновны. А, тут их было трое. И все подозрения, от дам сразу отметаются.
Юрий снял затуманившиеся от жары очки, и согласно кивнул:
- Именно поэтому, Ольга изобразила, что её пытались выкинуть за борт. Вы же помните профессор, справа и слева люди, и к ней могла подобраться  только обезьяна. А между тем, обезьян на клипере нет.
- А, почему Ольга убила Татьяну? Киприян ведь убит, уже нечего делить, - прищурившись, поинтересовалась Екатерина.
С палубы послышался громкий смех Ольги и бубнящий голос Александра. Все замерли и посмотрели в открытый настежь иллюминатор. Первой очнулась княгиня. Она вскочила, подбежала к иллюминатору, обозрела пространство за ним, захлопнула его и успокоила:
- Ольга ничего не слышала. Они стоят чуть дальше. Над палубой кричат чайки. А, майор ей что-то рассказывает смешное. Кстати, мы уже на всех парусах выходим из бухты. Надо потом узнать у капитана, почему стоянка такая коротка. Мы должны были стоять тут три дня. Алёша рассказывай дальше. Почему Ольга убила Татьяну?
- Видимо, Татьяна должна была заплатить ей деньги за убийство где-нибудь в Марселе или  в Севастополе. Но, после того, как Булавину-Булаван ограбили, она со смехом говорит нам под тентом, что у неё было мало денег в кошельке – только на подарки родным.
  Невдалеке от меня, в тени стояли Александр и Ольга. Ольга услышала это, и поняла, что  Татьяна её обманула, и ни копейки ей не заплатит. Оплаченное путешествие и служанка – это всё, что она получит.
- Значит, Татьяна посулила ей большой барыш, раз она разозлилась так, что убила её, - уточнила Екатерина, обвеваясь веером «лебедь».
- Когда денег нет, можно сулить и золотые горы. Всё равно, не отдашь. – заметил профессор и неторопливо продолжил, - пойдём дальше. Я думаю, во втором убийстве, дело было так. Когда все уснули, после посещения поместья Хуайхуа,  Ольга-Агафья вызвала Татьяну  на палубу, и убила её.
    Возможно, перед этим они сильно поругались. Дарья каким-то манером увидела убийство, собрала вещички хозяйки, и сбежала в Сингапур, чтобы её не обвинили в убийстве. А, Ольга скорее всего, чтобы выйти сухой из воды, обязательно бы ночью подложила свинью-улики, своей служанке, чтобы утром её обвинить  в убийстве Киприяна и Татьяны.
- Всё равно, я никак не могу понять, зачем убивать Киприяна спицей. Ольга  могла не убить его, а только ранить – а это опасность для неё,  - спросила Екатерина.
Юрий возразил и скинул сюртук на спинку стула:
- Видимо Агафья – в душе атаманша. Прыг на коня, шашку наголо и в смертный бой, а голова в этот момент отключается. Недаром, она оказалась на каторге. Агафья убила своего старого мужа купца бочкой.
- Бочкой!? - поразилась княгиня, и «лебедь» замер в её руках.
- Я вначале думал, что она отравила мужа, а пять минут назад, случайно выяснил – Агафья столкнула бочку с солёной рыбой на мужа, когда он наклонился посмотреть колесо у телеги. Если бы один работник случайно не увидел это, она бы была чиста, как агнец. Но почему, она  Киприяну не подготовила «бочку-убийцу» - это загадка. 
Профессор пояснил:
- Помните Киприян в кают-компании начал намекать о каком-то беглом каторжанине?
- Помню… Вернее, я совсем забыл, - пробормотал Байда.
- Именно поэтому, Агафье надо было срочно убить Колесникова. Он мог разоблачить её, и она бы опять очутилась на каторге. Я думаю, если бы Анна Архиповна случайно не оставила стальные спицы, его бы всё равно в ближайший час, пока он не проснулся и все были на палубе – убили. Хоть спицей, хоть табуреткой, хоть сломанным монте-кристо.  А не убили его раньше только потому, что застать где-нибудь Киприяна  было сложно. Он большую часть времени проводил в каюте, гулял редко, и только ночью,  видимо, чтобы не встречаться с  бывшими любовницами.
Колесников не хотел скандала, тем боле на клипере. А возможно, он сам побаивался того, что дамы расскажут всем об его каторжном прошлом. А, ночью к нему на прогулке присоединялась Калашникова страдавшая бессонницей. Кстати, сейчас я вспомнил, как перед смертью, когда к нему подошла Татьяна, Киприян мне сказал в ухо одну странную фразу: «Я чувствую, эти дамочки испортят мне всё путешествие». Почему именно дамочки, а не эта дама – подошедшая к нему Татьяна?
Княгиня  воскликнула:
- Я тоже вспомнила одно интересное событие. В тот вечер убийства Киприяна, когда майор отошёл к оружию, Колесников подсел к Ольге и сказал: «Давайте выпьем. Вы же, мадам, любите шампанское». Она возмутилась: «Откуда вы знаете, что я люблю шампанское. Я вас первый раз вижу». И показала ему веером: «Я вас не хочу видеть». Значит, она знала его и показала ему, что видеть его не желает. Понимаете меня? Киприян знал, что она любит шампанское, а Ольга, то есть Агафья, показала ему веером - Пойди вон. Не хочу тебя видеть.
Теперь я понимаю! Татьяна была с Ольгой заодно! Помните, как Булавина на палубе чуть не упала в море. Потом, она нам пояснила, что её потащила в море какая-то неведомая сила. Это бесы её тащили воду, потому что именно она задумала это убийство! Всё теперь ясно! Хотя, есть ещё одна неясность, а кто украл у Татьяны деньги?  Дарья или Ольга?
- Я думаю Дарья, - помедлив, ответил Юрий. Он отложил веер и достал табакерку.
- Мне кажется, это была Ольга-Агафья, - пробасил профессор и продолжил, - ведь, вы Юрий усиленно разыскивали убийцу. Ольге было безопаснее украсть деньги у Булаван – видимо Татьяна не отдавала плату за Киприяна, и сбежать  в ближайшем заморском порту. Наверно, это должен был быть Сингапур, потому что в Нагасаки сбежать было невозможно. Потом, Ольга бы исчезла в узких улочках  Сингапура, купила в порту билет в любой конец света, а потом ищи свищи ветра в поле.
В чужой стране, наша полиция никогда не найдёт беглого. Поэтому, я всё время ждал побега  одного нашего пассажира. Тогда бы я мог точно сказать – кто убийца. Но никто не сбегал, и это было странно. Теперь, я понимаю почему. Без копейки денег сбежать трудно – билет не на что купить, остаётся только дорога в портовый бордель.
И богатого мужа,  она не могла завести в Сингапуре. Там европеек мало, по пальцам можно пересчитать, об этом нам говорил Мирон. Он же говорил, что в Сингапуре есть русский консул, и её бы сразу поймали.   
А здесь на клипере, у Ольги-Агафьи был рядом  богатый холостой влюблённый майор, и она решила остаться. Ведь, Дарья сбежала после исчезновения Татьяны, и все решили, что убийца Киприяна и Татьяны именно она. Хм-м-м… Мне пришла ещё одна интересная мысль, а что если это именно Ольга предложила Дарье сбежать? После её побега, можно было спокойно плыть дальше.
    - Алёша, ты гений! Ты прав. Ольга хотела сбежать в Сингапуре! Помнишь, когда мы подходили к рейду, под тент пришла Ольга с Александром, а следом за ними, через несколько секунд появилась Татьяна. Кузнецова  села рядом с Булавиной и сказала как будто майору:
- Мирон говорил, что здесь ткани очень дешёвые. А, у меня денег, только на четыре платья.
Александр  сказал, что даст ей денег, но Ольга демонстративно отказалась. Теперь, я понимаю, это она говорила специально для Татьяны. Намекала ей, чтобы та отдала ей деньги за убийство. Булавина разозлилась, фыркнула и убежала. Ведь денег у неё уже не было. 
Видимо, она все деньги  потратила на то, чтобы Агафья сбежала с каторги, и появилась на клипере под видом дамы. Потом, Агафья в то время, когда бродят сингапурские торговцы, ворует у Татьяны деньги. Денег оказалось мало, а вечером на палубе Ольга слышит, как Булавина смеётся и говорит нам, что денег у неё было копейки.   
Видимо, Кузнецова - Агафонова сильно разозлилась. Мечтала  исчезнуть, и больше не нервироваться на этом клипере. Ведь, Юрий в любой момент мог арестовать её. Возможно, даже вы Юрочка, случайно, не думая, как-то высказали своё подозрение, насчёт неё.
- Хм-м-м… Да, было дело. Я подходил ко всем и намекал, что скоро,  найду убийцу. Я мол, нашёл вещь принадлежавшую убийце.
- Вы с ума сошли, вас же могли убить! – простонала Екатерина.
- Ну, не убили же. Меня так просто не задушишь, не убьёшь, - насмешливо отозвался Байда, и вновь открыл табакерку.
- Но вас же ударили по голове в каюте Алексея Платоновича! Вы потом еле-еле отошли, даже с ума маленько сошли. Всё понятно.
Значит, это была Ольга! Она вас ударила! Именно, поэтому Вы остались живы. Видно, у неё силы не хватило ударить вас насмерть. Ведь, у  неё в руках не было бочки. Хм-м-м…А, почему Вы к нам не подходили и не намекали на найденную вещь? 
- Хм-м-м… Не буду же я намекать предполагаемым убийцам, что скоро посажу их в тюрьму.
- Юра, вы бессовестный! Вы… вы… вы… Как вы могли подумать на нас такое! А вот, я была уверена, что вы не убийца, - рассердилась Екатерина, и легко стукнула его закрытым веером  по плечу.
- Все люди ошибаются, - буркнул Байда, и чихнул в белый платок.
- Вы сейчас пойдёте арестовывать Ольгу-Агафью? Я пойду  с вами, - заявила княгиня и пошла, почти полетела к двери.
Юрий нахмурился, кашлянул и взглянул на профессора:
- А если с Ольгой будет майор? И ему не понравится, что мы её арестовываем? Знаю, я этих военных, чуть что стреляют.
Байда невольно вздрогнул,  вспомнив неприятный инцидент с офицером Толубаевым. Тот чуть не пристрелил его, из-за одной прекрасной дамы. Самое обидное было в том, что дама была совсем не прекрасной, но Юрий  увидел это, лишь после того, как купил очки. 
Екатерина остановилась у дверей, на несколько мгновений задумалась, и предложила:
- А давайте, я  заманю Агафью к нам в каюту. Заманю без майора. Ждите меня. Я скоро приду, вернее мы придём вдвоём.

Екатерина требовательно постучалась в каюту Ольги, и тут же испуганно отпрянула. Ей было страшно взглянуть в глаза душегуба… или душегубки? И заманивать было страшно, а вдруг, Ольга догадается и успеет задушить её?  Сердце заколотилось, и было слышно это испуганное биение.
Княгиня провела рукой по корсажу. Пистолет был на месте, и она немного успокоилась.  Но не совсем. Екатерина ещё раз постучала - никто не ответил, и она продолжая страшиться встречи с Ольгой-Агафьей, пошла на палубу.
Милорадова обошла клипер, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Но Ольги нигде не было. Не было и майора. Проходя мимо лестницы, ей показалось: за тентом, что-то промелькнуло. И она осторожно пошла к нему,  останавливаясь каждые три шага, внимательно прислушиваясь, и зорко осматриваясь  по сторонам.
Палуба была пустынной. Екатерина дошла до тента и осторожно заглянула туда. Под тентом стояли пустые шезлонги. Один из них, именно тот, на котором она обычно сидела, валялся на боку. На другом шезлонге лежал жёлтый клубок, без спиц. 
Княгиня недовольно нахмурила брови, прошла под тент, поставила свой шезлонг на место, и так же осторожно – озираясь и прислушиваясь, вновь пошла к каюте Агафьи – Ольги Кузнецовой – Агафоновой.
Екатерина остановилась у  каюты, оглянулась вокруг и  приложила ухо и щёку к двери. Ни звука, ни малейшего признака жизни не слышалось оттуда. Дверь была гладкой, приятно-тёплой, и едва уловимо пахла олифой и камфорой. Видимо, Ольга тоже сорвала в Ботаническом саду листы камфоры. 
Княгиня продолжала внимательно слушать. Она никуда не спешила. Времени у неё было предостаточно, пусть мужчины поволнуются. Конечно, поволнуются не за Агафью, а за неё. В каюте Ольги продолжала стоять тишина. Вдруг, где-то за стеной, совсем рядом, глухо раскатисто рассмеялись. Княгиня испуганно вздрогнула, отпрянула от двери, прижала руку к ещё более сильно забившемуся сердцу, и прислушалась. Смеялись в каюте супругов Реус. Наверно,  это смеялась Валентина.
     Екатерина вновь наклонилась и прильнула глазом к замочной скважине. Через скважину  был виден угол стола, накрытого зелёной атласной скатертью, бутылка Лимпопо и больше ничего. Валентина перестала смеяться.  Настала глубокая липкая  тишина…
       Милорадова выпрямилась,  осторожно шагая по скрипучим полам, переместилась к двери майора, прижалась ухом к его двери и замерла. За дверями Лоскутова стояла глубокая мёртвая тишина. Княгиня продолжала слушать. Она никуда не торопилась. Не могла же она вернуться без убийцы. Тем более, ей заманить Ольгу было легче, чем полицейскому Юрию и её мужу, который все знают, тоже искал убийцу. И Ольга-Агафья знает, она сама ей это рассказала.
   Екатерина продолжала слушать, потому  что стучаться  к майору – это моветон, дурной тон. А, если  это увидит муж, то она вновь рассорится с мужем. В каюте Лоскутова стояла тишина, и в её голове сверкнула мысль, а вдруг Агафья убила его? Или он убил её?
    В голове княгини зароились испуганные  искрящиеся мысли. А, если Ольга сейчас выйдет? Что ей сказать? Как позвать её к себе? Ведь, они практически не дружили, потому что княгиня дружила с Татьяной. А, если выйдет Александр? Что ему сказать? Ведь, она ещё ничего не придумала. Надо срочно что-то придумать. Срочно! И мадам Милорадова задумалась, нахмурив брови. Спина уже заныла, от долгого стояния в наклоне…
      За спиной княгини раздался тихий, простуженный  голос Анны Архиповны:
- Ты, Катюша уже решила за майором присударить? Тебе, касаточка, уже профессор не нужен?
Екатерина вздрогнула, широко открыла глаза, отпрянула от двери, и  принялась  смущённо-испуганно оправдываться:
- Мне нужна Ольга. Нужна срочно, срочно. Я думала, может  она у Александра.
- А, зачем она тебе нужна? – подозрительно прищурилась старушка.
- Э-э-э…  Я хотела позвать её к себе, посоветоваться какое платье мне сшить из той яркой ткани, что купила в Сингапуре, - торопливо и всё так же смущённо  зачастила княгиня.
- Она тебе уже не посоветует. Никогда! –  трагическим тоном протянула Калашникова, и смахнула слезу синим платочком.
- Почему?  Её убили? Она убила? – схватилась за сердце побледневшая Екатерина, и привалилась к двери майора. Ноги её ослабли, стало тяжело дышать.
- Ольга сбежала! – со вздохом объявила Калашникова и улыбнулась так, словно побег Ольги принёс ей удовольствие.
- Сбежала?  С майором? – воскликнула почти в отчаянии Екатерина.
- Не переживай, голубушка за Ольгу. Пойдём, голубушка ко мне, я сейчас всё тебе расскажу. Всё, всё подробно расскажу, что мне рассказал Иванушка. Хороший мальчик, похож на моего девятнадцатого внука Антона. Вот смотрю на него – вылитый мой Антошка. Такой же наивный дурачок…
Старушка медленно повернулась, и неторопливо пошла к своей открытой настежь  двери. Княгиня пошла за ней с печальным видом, словно загипнотизированная. Она очень расстроилась, что Агафья сбежала…

Екатерина распахнула дверь каюты № 13, и прямо с порога, расстроенным голосом, сообщила:
- Они сбежали!
- Майор с Ольгой? – вскочил со стула Юрий.
      - Матрос Давыдов с Агафьей. Они поплыли в сторону Африки, в  Саймонсбей. Это мне Калашникова сообщила, ей сказал об этом Иван, а Ивану сказал дядя. Ничего не понимаю. Почему она сбежала с матросом,  а не с майором? И как она уговорила матроса сбежать? Неужели, Ольга за пять минут успела очаровать его. Я просто, поражаюсь её умению «пленировать» мужчин, - расстроилась Екатерина и махнула рукой так, словно отгоняла всех мужчин от себя.
   Милорадова посмотрела на мужа, тот был спокоен, как удав. Она немного рассердилась на него, за это, прошла к столу, схватила апельсин, плюхнулась на кровать, и продолжила есть, часто вздыхая,  как будто печалясь.
   Байда нервно прошёлся по каюте, достал табакерку, стал открывать её, уронил  на пол, табак рассыпался по полу, и он принялся с еле слышным ворчанием  собирать его.
    Алексей Платонович с облегчением вздохнул. Ему почему-то не хотелось арестовывать Ольгу. Он зачем-то взял в руки перо, осмотрел его словно в первый раз видел, и рассудил вполголоса:
- Видно, Давыдов пошёл к Агафье, сообщил ей, что мы разоблачили её, и предложил  вместе сбежать. У Агафьи не было выхода. А, Давыдов напрасно мечтает, что она останется с ним. Агафонова его скоро бросит.
    Юрий бросил собирать табак, выпрямился, громко захлопнул табакерку, и после короткого раздумья заторопился:
- Надо было Давыдова сразу запереть в камору. Извиняюсь, не предусмотрел.  Это надо же, кучер-каторжанин  помог кухарке-каторжанке сбежать с клипера. Возможно, Агафья ему очень понравилась. Помните, он никак не хотел про неё рассказывать. Хм-м-м…Нам надо срочно вернуться  в Саймонсбей и арестовать их. Или догнать в океане, клипер быстро их догонит. Пойду к капитану, буду требовать их возвращения.
   Байда отчего-то с решительным видом схватил веер княгини, замахал им, создавая вокруг себя ветер, и ушёл. В каюте настала тишина. Даже чайки куда-то исчезли, и княгиня подумала, что птицы вернулись в Африку.  Ведь, «Ермак» всё больше удалялся от берега.
     Милорадовы ждали Юрия. Профессор задумчиво смотрел в иллюминатор, и стучал пером по листку бумаги. Княгиня тоже смотрела в иллюминатор, переворачивая в ладонях апельсин. Оба думали об Ольге.
   Байда распахнул дверь каюты №13, и замер в дверях. Он был явно расстроен, бил сложенным  веером, по ладони так, словно вбивал им гвозди.  Юрий откашлялся и  обречённо махнул сложенным «павлином»: 
- Господа, на нас идёт буря, матросы снимают паруса.  Капитан сказал, возвращаться он не будет. Всё равно, Давыдов с Кузнецовой до берега не доплывут. Их шлюпка при штормовом ветре потонет. Давыдов никогда не был матросом, и взял самую завалящую шлюпку. Она сильно пострадала в том шторме, и её хотели  ремонтировать. Но даже если бы он взял хорошую шлюпку, один шанс из ста тысяч, что в бурю, они доплывут до берега… Хм-м-м… опять идёт буря…опять… буря… - с унылым лицом повторял Юрий, и даже его черепаховые очки, казалось приуныли.
Екатерина вскочила, бросила апельсин на пол, и с великим отчаянием посмотрела на мужа:
- Опять буря! Алёша,  я больше этого не выдержу! Я сойду с ума! Опять идёт буря! И зачем, я тебя уговорила плыть на корабле! О, Господи,  я не выдержу! Я помру! О, господи спаси нас! 
Екатерина жалобно причитала и смотрела в небо- потолок. Алексей Платонович  обречённо пробасил:
- Всё будет хорошо. Команда «Ермака»: капитан и матросы сотни бурь выдерживают, и мы  выдержим.
Юрий, как будто был не в себе. Надвигающаяся буря и его ввела в расстройство. Он бездумно посмотрел на веер, словно только что его увидел, потом шумно раскрыл его, и махая «павлином», ушёл.
Через три секунды, как он вышел, в каюту вошла, шаркая домашними туфлями, Анна Архиповна. На неё страшно было смотреть: лицо необыкновенно бледное, глаза остекленевшие, почти безжизненные, движения неуверенные, качающиеся. Калашникова прислонилась спиной к дверному косяку, и без всякого выражения,  пробормотала.
- Сказали, опять буря. Я не выдержу. Помру.
Екатерина бросилась к ней с утешительными словами:
- Голубушка, милая. Не волнуйтесь, вы не помрёте. Вы выживете. Всё будет хорошо. Команда «Ермака» сто штормов выдержала, и мы ещё одну выдержим. Обязательно выдержим. Всё будет хорошо!
Последние слова, она сказала с таким героическим жизнеутверждающим пафосом, что Калашникова немного воспрянула -  улыбнулась уголками бледных губ и заморгала глазами, чтобы снять набежавшие слёзы. Профессор тоже воспрянул, и добродушно улыбнулся. Со стороны, Катенька напоминала революционерку на баррикадах Парижа, только в отличие от французских революционеров, она  кричала не: «Свободу. Равенство. Братство», а «Всё будет хорошо»…
В каюту влетела взволнованная, расстроенная Валентина в полурасстёгнутом корсете и в деревянных бигудях на голове:
- Господа, опять идёт буря-шторм. Нет, я этого не выдержу! Я помру.
Мадам Реус ещё взволнованно испуганно тараторила, когда в каюту неторопливо и степенно вошла трёхцветная Мурка. Княгиня схватила кошку на руки, прижала её к себе, и принялась утешать Валентину:
- Не волнуйтесь, голубушка, всё будет хорошо! Мы выплывем! Команда сто раз выдерживала..
Княгиня продолжала утешать мадам Реус, нервно поглаживая, мягкую шелковистую, тёплую шерсть пахнущую апельсинами. Мурка довольно заурчала, и закрыла изумрудные глаза. Екатерина успокоилась от её монотонного урчания, и сама поверила своим утешениям. Мурка была спокойна, как всегда, ведь она твёрдо была уверена: «Всё будет хорошо, пока на камбузе есть рыба»…

На горизонте появилось маленькое серенькое пятнышко, которое росло, увеличивалось и неслось прямо на «Ермак» с катастрофической быстротой. Скоро огромная грозовая туча застлала всё небо. Матросы убрали  паруса, чтобы встретить тропический шквал с оголёнными мачтами, предоставляя грозовому ветру наименьшую площадь сопротивления.
Страшный порыв ветра с грозовым свистом повалил «Ермак» набок, грозясь утянуть его в океанскую бездну.
Страшный порыв перевернул шлюпку кверху дном, и накрыл людей, словно крышкой.
Высокая волна с рёвом накрыла клипер, прокатилась по нему, словно через маленький камешек, и шумно побежала дальше.      
Перевёрнутую шлюпку  накрыла  высокая волна. Огромные рокочущие пенящиеся массы воды, прокатились по крохотной перевёрнутой  скорлупке, вдавливая её глубоко под воду, и понеслись дальше к мысу Доброй Надежды.
Волна понеслась к берегам Африки, и ветер неожиданно утихомирился. Несгибаемый «Ермак» гордо выпрямился.  Проливной ливень с грохотом застучал по палубе. Шквал так же быстро, как, и появился,  исчез. Тучи на глазах  испарились. В лазурном небе вспыхнуло ослепительное солнце,  лишь мокрая палуба, с которой поднимался тёплый пар, напоминал об этом быстротечном шквале…   
Скоро «Ермак» вновь расправил паруса и побежал, подгоняемый ровным пассатом к славному граду Севастополю. На многие мили вокруг него был  безбрежный  сверкающий мириадами звёзд Атлантический океан. Ни один корабль, и ни одна шлюпка не нарушала это солнечное атлантическое спокойствие.

***
    «Ермак» всё же утонул, но через двадцать шесть лет после этого плавания. Дарье очень понравилось в Сингапуре. Она прибилась к старому китайцу лавочнику, и он, каждое утро называл её: «Моя прекрасная леди». Дарью  ещё никто так не называл, и она была по-настоящему счастлива. Но называли её прекрасной леди, не очень долго. Через полгода, она умерла от холеры, которая очень часто свирепствовала в  тропическом портовом городе.   
    Тихон умер сразу после отхода из Капштата, в тот грозовой шквал. И перед смертью, он впервые за долгие годы, был счастлив – ненависть, гнездившаяся в его сердце всю жизнь, и загнавшая его на каторгу – улетела в небо, и ему стало легко и свободно. Словно, с его  души свалилась огромная  гранитная глыба.
    Супруги Реус добрались до своего дома в Москве, и завели тринадцать детей. Валентина всю  свою жизнь посвятила детям, и благоукрашению СВОЕГО ДОМА.  Жили Валерий и Валентина  долго и счастливо - иногда несчастливо, как и бывает в нашей жизни. Этот дом,  до сих пор стоит в Москве на Покровке, и тот, кто желает,  найдёт его. Вы его сразу узнаете, потому что он похож на дом Вашей Мечты. И даже мечта Валерия иметь дом в столице сбылась, правда через тридцать лет после его смерти. Москва вновь стала столицей России.
     Иван Горский  стал врачом, и вернулся на Сахалин, испытывая невероятную гордость и великие помыслы о будущем. Он знал: на весь огромный остров всего шесть врачей - он будет седьмым, а если учесть, что  все доктора достигли древнего возраста, (им было за сорок), то  очень скоро, он будет третьим, а возможно, и Первым.
    Мирон Мирошниченко  стал первым купцом Владивостока, перебрался в столицу, там быстро разорился, и с великой радостью вернулся в свои торговые пенаты, чтобы начать всё заново. Его правнуки до сих пор живут во Владивостоке.
     Юрий Байда сделался любителем сыщиком, и говорят – очень успешным. Но то, первое дело на «Ермаке», он вспоминал всю свою жизнь. Оно было самым интересным и запоминающим.
    Лилия Чёрная доживала свои дни одна - без друзей и подруг, зарабатывая себе на хлеб обучением детей музыки. Все её ученики были:  лоботрясы, остолопы, и глухие негодяи. По крайней мере, это она так считала. Их родители были уверены в обратном. Эти же дети для них были: гениальные, музыкальные,  трудолюбивые ангелочки.
    Анна Архиповна  доплыла до Севастополя,  повидала там своего самого любимого и самого буйного - младшего сына, осуждённого за терроризм, и вернулась в свой родной  Иркутск. Последние годы, она доживала среди внуков и правнуков, рассказывая им о своём кругосветном путешествии, об убийствах, нападении пиратов и летающих рыбах. Все считали, что старушка сочиняет про  летающих рыб, а вот в нападение пиратов почему-то верили.   
     Сын Калашниковой, революционер Калашников  осуждённый на  Сахалинскую каторгу, умер от чахотки в сырой и тёмной тюрьме Севастополя, а те родственники старушки, которые революционной деятельностью не занимались,  дожили до наших дней. Одного из них вы знаете, он живёт на вашей  улице.
   Майор Александр Лоскутов вернулся домой в Ростов-на-Дону, получил наследство, но не женился на той прекрасной невесте, которую нашла ему строгая маман. Он женился на другой, и эта невеста почему-то очень походила на мадам Кузнецову. И даже звали её также - Ольга.
   Супруги Милорадовы вернулись в своё поместье, но скоро профессора опять оторвали от его исторической книги. Оторвала его, как обычно  Екатерина. Она влетела в кабинет со слезами на глазах и трагическим, срывающимся от слёз голосом, сообщила  об убийстве своего самого любимого дядюшки  - восьмидесятилетнего князя Х…
   Душегуба  надо было найти, как можно быстрее, и Алексей Платонович, семь раз печально вздохнув, отправился в путь, прихватив собой шапокляк купленный в Сингапуре, завинчивающуюся чернильницу, стопку тетрадей и стальное перо. Всё это, он десять раз перепроверил, чтобы не забыть взять в дорогу. Жену и кота Василия, он попытался забыть дома, но ему это, как всегда не удалось…
    Это новое расследование профессора Милорадова читайте в моём следующем детективе. Как он будет называться, не знаю, возможно «Преступление душегуба и его наказание», или «Война с убийцей и мир с сыщиком». Или «Дама с кошкой». Впрочем, это неважно, ведь убийство князя Х. уже произошло…
июнь 2012.