СС - Сказки Скорой

Павел Торубаров
«Светофоры, дайте визу! Едет «Скорая» на вызов!» - пел в свое время Розенбаум. Собственно, так обычно, и бывает. Мчится бригада «03» куда-то, где человеку плохо… Или хорошо… Или очень хорошо… Или скучно – поговорить не с кем. Набирает он тогда заветные цифры номера и слышит: «Скорая помощь, ждите ответа»…
Будучи еще студентом, на практике довелось мне покататься на красно-белых машинках. Истории, которые я буду вспоминать, происходили не только со мной, но и с моими друзьями. И с докторами, что на «Скорой» трудятся. Для гладкости повествования, буду рассказывать их от первого лица. Так что, если кто себя узнает, не обижайтесь и в плагиате не обвиняйте. Еще хочу добавить, что некоторые вещи тут преувеличены, некоторые – гипертрофированы, а некоторые – кастрированы.
«Передоза…»
- Сорок вторая, на выезд. Удальцова два. Передозировка. – так, кажется, прокаркал матюгальник на стене, срывая нас с насиженных кресел.
Для тех, кто не знает или телевизор не смотрит: «передоза» - это когда мальчики-наркоманчики хотят словить много кайфа сразу и ширяют себе в вену невесть что в слоновьих дозах. И от кайфа этого забывают, как дышать надо. Некоторые, потом, вспоминают,  конечно… Но не все. В основном – насовсем забывают. И лежат, потом, такие синенькие, страшненькие и холодненькие, как плохо побритые курочки на прилавках магазинов в СССР.
Словом, схватили мы свои пожитки, запихнулись в «Газельку» и полетели на вызов. Как положено полетели: с криком, матом, мигалкой и сиреной. Ну, конечно, где можно – по встречке. Потому что опоздаем, и придется с трупом возиться. А это мороки… Словом, проще приехать и спасти эту никому ненужную жизнь, чем потом тело списывать.
Прилетаем на адрес. Опаньки! Картина маслом!
Тихий теплый вечер. Подъезд. Перед подъездом лавочка, облепленная тополиным пухом и бабушками в платочках. Бабушки сидят чинно в ряд и клюют семечки. Голуби трутся под ногами бабушек и клюют шелуху, что бабушки сплевывают. Идиллия!
Завидя нас, бабушки оживают – развлекуха подкатила. Лучше, чем в телевизоре. Это они в «03» позвонили, проявив сердоболие и здоровое любопытство. Ну, в самом-то деле, «Скорой» же больше делать нечего, кроме как водку на дежурстве трескать и спать под мелодичный вой сирен. Пусть поработают. Пусть этого Васю-наркомана, который всему дому уже три года житья не дает, на носилочки положат и в больничку отвезут – лечиться. А Вася, пока ехать будет, пусть машину заблюет по самую крышу. И до одного места Васе и бабушкам, что потом в этой машине, какого-нибудь достойного человека везти придется. Ему плохо – его мутит. И им плохо – их от вида Васи с души воротит.
Да и не интересно это бабулькам. Им интересно посмотреть, как Васю сластают и внутрь машины задвинут. А потом, как эта машина с ревом улетит, распугивая котов и алкашей. Потому что надо быстро! Отсюда увозить надо еще быстрее, чем сюда ехать! Потому что помрет Вася в машине… Это ж писанины еще больше будет, чем если бригада просто подъехать не успеет!
Словом, работаем быстро! Берем Васю… Ну и где, мать вашу, старушки, эта самая передоза, которая вот-вот преставиться должна?!
А вот, она, милки! И бабушки слаженно показывают пальчиком куда-то в палисадник. И смотрят, что же дальше-то будет. Самые прошаренные старушки глядят на номер бригады, что на борту «Газельки» написан. Это, значит, если что, чтоб жалобу потом накатать: мол, врачи-убийцы не хотят спасать невинные души.
Смотрим мы в направлении, что указующие персты нам обозначили, и видим Васю. И понимаем, что Васе хорошо. Так хорошо, что даже нам завидно.
Стоит себе Вася – тот, который по всем правилам приличия сейчас от передозы возноситься уже должен – возле палисадника. Да как стоит! Ни один гимнаст-чемпион так не встанет! В положении «полуприсев» Вася стоит. И, при этом, умудряется раскачиваться с пятки на носок и обратно. Хорошо Васе! Вася в нирване или еще подальше! А еще Вася держит в руке, манерно отставив пальчик, самокруточку с чем-то очень пахучим. Таким пахучим, что даже нас на «хи-хи» уже тянет.
В общем, картина ясная: Вася чем-то ширнулся и в палисадничке отъехал в мир грез. Бабушки у подъезда опытные – в милицию (да, давно дело было) не позвонили. Потому что знали: Вася в околотке личность известная, и никто к нему оттуда на помощь не придет – нафиг он там никому не уперся. Но тело-то лежит, пускает розовые слюни и видит такие же розовые сны. И вообще – траву в палисадничке мнет. Неэстетично! Вывод? Правильно: звоним в «03». Там люди сердобольные, всех муд… э-э-э… хворых подбирают.
Ну, пока мы ехали, Вася из мира грез вернулся и на ножки еще неокрепшие встал. Но не совсем. Остановился в этой странной акробатической позе. И сигаретку ароматную закурил.
Доктор у меня мужик был опытный и ситуацию оценил сразу. Васю надо забирать – без вариантов. Иначе старушки, особливо та – в синем платочке, что номер бригады разглядывала, накатают жалобу. И не потому что Вася достал, а потому, что на «Скорой» одни сволочи работают (об этом – потом).
В общем, забираем Васю.
Но Вася, как это ни прискорбно, забираться вовсе не хочет. Он знает эти красно-белые машины. И фиг он туда добровольно полезет. Положат, привяжут, капельничку поставят и весь кайф обломают. Нафиг-нафиг! Словом: хрен вам, доктора, а не Вася-в-машине!
Вася, на секунду вынырнув из конопляного угара, огляделся и резко стартовал. Не меняя позы. То есть – как был:  в положении полуприсев, с манерно откляченной рукой, из которой сигарету так и не бросил. 
И так же побежал. Не меняя позы и не выпуская сигареты.
И главное, сволочь, так он шустро побежал, что мы за ним угнаться не могли! Ноги Васи описывали круги, похлеще, чем лопасти подвесного мотора на лодке. Так вот задрюченный муж в майке-алкоголичке с остервененьем крутит ручку мясорубки. Такое я только в мультфильмах про Бегуна и Койота видел.
Вася ловко увернулся от  многоопытного доктора, совсем зеленого меня и практичного шофера с монтировкой. После чего Вася, срывая подошвы по асфальту, под веселое улюлюканье собравшейся поглазеть толпы, все так же не меняя позы, понесся в сторону пустыря.
Это-то его и сгубило, в итоге. Будь Вася пособразительней, он бы побежал куда-нибудь в подворотню, где мы его и ловить бы не стали. И отписались бы: нет на месте умирающей «передозы». Нет, и все тут! А вот хрен его знает, где она! Под кусты, наверное, уползла…
Но Вася побежал в сторону пустыря. А на пустыре, как вы сами догадываетесь, могут попадаться отдельно стоящие препятствия типа «дерево большое и твердое». Словом, Вася встретился с могучим тополем (или вязом – я не сильно разбирался). От души так встретился. Со смачным шлепком и грохотом. Даже бабушки на лавочки ойкнули, когда Вася от дерева отвалился.
Посмотрели мы на Васю, оценили синяк на лбу и качество рауш-наркоза, а потом загрузили дряблое тельце в машину. И с мигалкой и серенной повезли в скорбный дом, послав, предварительно, всех старушек… Нет, не так… Послав всем старушкам прощальный воздушный поцелуй.
Развлекайтесь, старые перечницы, пока можете. Мы ведь и к вам, как-нибудь, приедем…
Следует отметить, что и после столкновения с тем дикорастущем поленом Вася самокрутку из рук не выпустил – держал насмерть. Не вырвать…
«Сбежавшая кома…»
Кома, кто не в курсе, - это такое состояние организма, когда  сам организм уже ничего не хочет. И не может, соответственно. Как говорил один из моих учителей в институте – психиатр, между прочим, - «он лежит и еле дышит, ручкой-ножкой не колышет». В общем, кома, это когда организм собирается отойти в мир иной, но оставляет себе немножко времени, чтобы еще тут побыть. Сознания, естественно, в организме – ноль целых, хрен десятых, да и некоторые функции (дыхание, например) он – организм – самостоятельно выполнять уже не может. Плохо, словом, организму. Совсем плохо.
Есть еще такое понятие – «кома неясного генеза». Это значит, что организм в коме, а вот причина этой комы… Пойди-ка угадай…
В милиции (тогда еще) служат люди опытные. Патрульные за свою жизнь видят столько ком и неком, истинно сумасшедших и ловко придуривающихся, что очень быстро учатся отличать одних от других. Зачастую, это у них получается получше, чем у врачей.
А теперь представьте…
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Нет, не так…
Лето. Теплынь. Вечер. Пятница. Трудовой народ празднует наступивший холидей. Это у них там – викэнд. А у нас тут – выходные. Работяги берут поллитру, сухое и пару пива. Это – в одно рыло. И плавленый сырок «Дружба» - закусь на всех. И отмечают всероссийский праздник «конец рабочей недели». Или, как теперь модно говорить, «пятницо».
Отмечают культурно – соображают на троих где-нибудь возле лесочка. Ну, наверное, там воздух чище и к природе ближе. Опять же – кустики там, цветочки. Хорошо быть кошкою, хорошо собакою: где хочу  - пописаю, где хочу – покакаю! Природа, одним словом.
И, опять-таки, лето, теплынь. Тут и поспать можно, если земля манит, а ноги уже не идут.
Словом, засыпают, родимые. Но не все, а только самые уставшие или слабосильные. Засыпают, радостно пуская слюни, сопли и мочу. А те, кто предварительно плотно покушал, пускают еще блевотину, газы и стул разной степени оформленности.
А еще, вечером в пятницу (уже ближе к ночи), разные некоторые граждане любят выгуливать собачек. Выгуливать, конечно, лучше в лесочке. Там, где народ только что культурно отдохнул и бросил павших в неравной борьбе с зеленым змием.
Собачники, как правило, люди сердобольные, и стремятся помочь бездыханному телу, думая, что тому плохо. Ни разу не угадали! Хорошо ему! Хорошо! Оставьте его в покое, оно проспится и поползет домой. Или – к ларьку. Тут уж как фишка ляжет…
Но нет! Зуд собачника требует крови! Увидев тело, лежащее под кустом в позе морской звезды, собачник хочет помочь ему. Но вот возиться с обосранным телом не хочет. И, кстати, вдруг он уже мертвый совсем?! Поэтому, что собачник делает? Правильно, звонят в «02» и довольным голосом сообщают, что обнаружили труп.
Не буду вдаваться в подробности, как там и что происходит дальше. Остановлюсь на главном. Приезжает наряд из ближайшей ментовки и видит до боли в печени знакомого ханыгу. И опытные патрульные, понимая, что совсем не мертвое, а упитое в лоскуты, тело надо куда-то сплавить, вызывает «03». И говорят диспетчеру сакраментальную фразу «кома неясного генеза».
И опять, как в прошлый раз, матюгальник каркает, бригад срывается и летит. Потому что… Вдруг, на этот раз, по делу вызвали. Хотя, вряд ли… Пятница, то-сё… А вдруг… Крик-мат-мигалка…
Прилетаем… Довольный патруль стоит на почтительном расстоянии от «комы» и машет нам руками – забирайте! И порывается скрыться с места происшествия на своем «Бобике», пока «кома» не очнулась.
Но на «Скрой» ребята тоже не лыком шиты. Доктор мой машет ребятам обратно – подождите, господа. Давайте-ка бумажки оформим. Чтоб все чин-чинарем: опись, прОтокол, отпечатки пальцев.
Деваться некуда. Ребята грустно вылезают из «Бобика». Оформляем, значит.
Доктор мой делает строгое лицо и, следуя клятве (не, не Гиппократа, тому и в страшном сне это не привиделось бы), идет осматривать тело. В «03» люди привычные ко всему, поэтому доктор мой даже не морщится.
Осмотрел. Вывод: тело обосранное, пьяное вдугарину. Не в коме…
Как не в коме?! Патруль возмущается. В коме! Еще в какой коме! Комее не бывает! Забирайте!
Доктор мой делает теперь уже умное лицо и произносит одно слово: «кордиамин». Патрульные моментально мрачнеют, понимая, что за этим последует. Они, как-никак, тоже ребята опытные. Не в первый раз… И сбежали бы они, но уже никак. Раньше надо было ноги делать. Теперь – все. Ждите, чем эксперимент закончится.
 «Это не для развлеченья!
Эффективней нет леченья,
Чем ее послойное введение!
После десяти кубов,
Если ты не стал здоров,
Значит, это – недоразумение!»
Розембаум так поет только про магнезию. Но суть ухвачена верно: в укладке «03» есть много волшебных примочек и притираний, которые надо верно использовать, если хочешь добиться нужного результата.
Ох, не зря на врача в институте шесть лет учат. Ох, не зря!
Кордиамин, если его правильно употребить, много пользы принести может. А уж алкаша из алкогольного дурмана поднять – это как два пальца.
Берется два куба кордиамина, набирается в шприц. Думаете – колется пьянице  мягкое место? Не, не угадали! Я же говорю – правильно употребить. А в попу – неправильно.
Итак, берется кордиамин. И в нос алкашу. Не, не колется – мы ж не садисты какие! Аккуратненько впрыскивается из шприца по кубу этого зелья в каждую носопырку.
Минуты через полторы-две любая алкогольная кома вскакивает как ошпаренная и бежит, чихая так, что только легкие наружу не вылетают. В лес бежит. В тот самый, возле которого тело культурно отдыхало. Бежит, сшибая ветки и матерясь между чихами. Бежит шустро – не догнать.
После этого доктор произносит коронную фразу: «Вон ваша кома побежала, ловите скорее». И с гордым видом брига отбывает.
А что тут еще сделать: убежала кома, нет ее на месте. Ложный вызов…
Кстати, о правильном применении.
Есть такой тип девушек – истероидный. Формируется он, не всегда конечно, в силу национальных особенностей воспитания. То есть, чуть что – девочка падает в обморок и лежит в нем долго и нудно. А вокруг бегают родственники и причитают. И от этого девочка уходит в обморок еще глубже. Уходит… И возвращаться не хочет, как ее ни уговаривают родители, братья, сестры, тети, дяди, бабушки и дедушки. И чем больше рядом родственников, тем глубже и талантливее обморок.
Прилетает бригада. Оценивает ситуацию. Оценивает родственников. Оценивает девушку…
Профессионалу отличить обморок от симуляции – раз плюнуть. Достаточно веки девушке приподнять и заглянуть в карие очи. «Плавают» зрачки… «Плавают». А девочка, соответственно, истерит. Отличили…
Отличить – это полдела. А вот доказать родственникам… Это, скажу вам, потруднее будет, чем Карибский кризис мирным путем разрешить. Тут нужна высокая, если не сказать – высочайшая, дипломатия. Или – опыт.
Ну, в самом деле – не бить же ее по щекам. Не поймут родственники. Ой, не поймут! Да и девушка, если талантливая конечно, на пощечины не отреагирует.
В стародавние времена, когда юные леди еще не были испорчены сексуальной революцией, когда понятие «девичья честь» воспринималась всерьез, и оголить коленки на публике считалось делом постыдным, доктора вопрос решали просто. Он черноволосой красавице юбку на пупок задирал, являя миру и родственникам кружевное белье обморочной принцессы. Как бы глубоко до этого девочка в обмороке ни лежала, юбку на место она возвращала сразу.
Но это – тогда.  Сейчас – не канает.  Сейчас на это реагируют только те девушки, что в заповедниках выросли. Вывод: за такое самоуправство доктор и по рогам схлопотать может. А не хочется! Тем не менее, с обмороком надо что-то делать.
Напоминаю: в укладке много примочек и притираний. Кордиамин оставим – он для совсем конченных алкашей. В арсенале есть другое средство. Лазикс оно называется. Для непосвященных – шикарное мочегонное.
Ну, вы уже, наверное, догадались?
Колется сорок миллиграммов этого волшебного средства девочке в вену. После чего доктор, игнорируя квохтания и стенания родственников, садится на стул и ждет, что будет.
Это «будет» наступает минут через пятнадцать – двадцать.  Девушка начинает беспокойно ерзать. Но из обморока не выходит. А нам не к спеху, мы подождем. Тем более, что глядя на это шевеление, и родственники завороженно затихают.
Самые терпеливые девушки выдерживают полчаса. Не больше. Потом, когда мочевой пузырь уже начинает давить на глаза, те сами собой открываются и выпучиваются на лоб. Хозяйка глаз вскакивает и, взмахнув черной как смоль гривкой, опрометью бежит в клозет. Родственники, неосмотрительно вставшие у нее на пути, разлетаются в стороны как кегли.
А доктор, довольно потирая руки, отбывает восвояси.
Еще одна спасенная жизнь в копилке…
«Русская рулетка…»
Как-то приехали мы на вызов.
Вечер. Ноябрь. Москва… Погода соответствующая: хмарь, слякоть, снег с дождем. Мерзко, одним словом.
Приехали и видим: стоит милицейский (да-да, это все еще из тех времен) «Бобик». И фары его высвечивают овальное пятно перед подъездом. И по этому пятну, не вылезая за его границы, строго против часовой стрелки ползает тело.
А рядом с пятном стоит патруль и на этого ползуна глядит. Вот такая вот мизансцена.
Шофер наш был мужик неглупый. Да и водитель был неплохой. Словом, поставил он «Газельку» под прямым углом к «Бобику» и фарами подсветил овал. Причем, попал светом очень точно – границы пятна почти не разошлись.
Тело в пятне икнуло, порадовавшись дополнительному освещению, и принялось ползать с удвоенной силой. Не иначе, вообразило себя в цирке на манеже.
Ну, флаг ему в руки, как говориться. А нам-то что делать?
Доктор мой переглядывается с патрульным. Оба они профессионалы и прекрасно понимают, что забирать, как ни крути, придется. Не им, так нам. Не нам, так им. Вопрос ребром – кому? И как решить этот вопрос, идей, пока, нет.
Ну, в самом деле, не жребий же тянуть! О, а это, между прочим, мысль! Пусть тело само решит, кто его заберет!
Идея настолько захватила профи, что тут же родились правила игры. Моментально! Значит так! Берем тело, объясняем ему ситуацию и направляем точно между машин. Куда поползет, та бригада его и увозит.
Для чистоты эксперимента водители отключили люстры-мигалки, оставив только фары.
Патрульный, чувствуя, что находится в выигрышном положении, объяснил условия игры телу. 
- Значит так, мужик! – радостно начал он, понимая, что ни один алкаш добровольно в ментовку не поедет. – Вот там стоят две машины. Какая-то из них тебя заберет обязательно. Вот, к какой ты поползешь, та и заберет.
Соблюдая чистоту эксперимента, агукающее тело направили точно между машинами – благо, их расположение позволяло. После чего патрульный сказал «ползи» и подтолкнул тело ногой для скорости.
Тело подняло голову и оценило обстановку. Слева «Газелька», возле которой  стоит с недобрым взглядом бригада «03». Справа – «Бобик», возле которого с не менее злым настроением собрался наряд милиции. И все ждут решения.
Тело посмотрело налево, потом направо… Задумалось… Опять посмотрело… Решилось… И, на разъезжающихся руках, шустро поползло к «Бобику».
Сказать, что патруль был удивлен, это все равно, что промолчать. Патруль был в абсолютном ауте! А тело, с полным осознанием правильности своего поступка, продолжило путь к «Бобику».
- Эй, мужик, погоди! – нарушил условия игры патрульный. – Ты куда пополз?! «Скорая» там!
- Не! – очень серьезно ответило тело, не останавливаясь по пути. – Туда я не пойду. У них есть большие синие баллоны.
Тут надо пояснить. Синие баллоны – это кислородные. Небольшие, двухлитровые, они используются для питания разных хитрых приспособлений типа дыхательного аппарата. Баллон длиной сантиметров пятьдесят и весит килограмма три. А еще у него есть штуцер, по размеру прекрасно умещающийся в кулак среднестатистического сотрудника «03».
Словом, баллон со штуцером – прекрасное приспособление для утихомиривания особо буйных и надоедливых клиентов. Увесистая и ухватистая конструкция. Очень удобная…
Наверное, мужик уже на «Скорой» с такими баллонами катался…
«Кто к нам с мечом…»
Есть такое правило на «Скорой»: из общественных мест обязаны забирать, что бы в том месте не валялось. Бомж – не бомж, алкаш – не алкаш… Забираем и везем. Общественное место – это, например, автобусная остановка. Спит на лавочке тело, а пассажирам рядом с ним стоять вонюче. Вот и вызывают «03», потому что «02» все равно не приедет.
И обязаны бедные бригады «03» грузить этих граждан в чистенькие машинки и везти в уютненькие больнички. То, что машина потом часов на много на санобработку встанет – это сердобольным гражданам до одного места. Главное – сейчас не пахнет. А что бригада из графика выпадет – да пофиг.
Бомжи, надо сказать, относятся к «03» с пиететом. Ну, в самом деле: отвезут в тепленькое, там отмоют, накормят, обогреют. Не жизнь, а санаторий ЦК партии: и харч и жилье.
Словом, любят бомжи «Скорую». Но попадаются и такие, с которыми только крепкие профессионалы справиться могут.
Как-то приезжаем… Ранняя весна, слякоть, хмарь. Утро тоже раннее. Часов пять, наверное. Какая-то старушка, холера ей в бок, углядела на скамейке тело. И позвонила.
Злая, замученная, невыспавшаяся бригада, у которой до конца смены осталось чуть-чуть, вываливается  из машины и понимает, что встряла она по самые гланды. Потому что: забрать- довезти- оформить – приехать – отмыться… Надолго, словом. И никакого тебе отдыха, пока все не сделаешь.  Бригаде бы покемарить после вызова, а тут надо эту пьяную сволочь куда-то везти.
Да и везти-то тоже не с чем. Травм нет, угрожающего жизни состояния нет. Ничего нет, что могло бы послужить причиной экстренной госпитализации. Есть только вши. Но с этим нигде не примут, а еще и пошлют на три буквы. В санпропускник, в смысле.
Ладно, делать нечего… Общественное место, все-таки! Грузим. В смысле – пытаемся. Надели перчатки, растолкали тело, взялись за воротник. А тот возьми, и оторвись с корнем. Жаль, конечно, но что поделать. Грузим…
Пока мы грузили, тело поняло, что его имущество попорчено. И начало возмущаться. Мол, свлочи-говнюки, куда тащите? А мы грузим. А оно не грузится. Оно, как тот Жихарка из сказки, ручки-ножки растопырило и в машину не лезет. Упирается, сволочь! Мы его и так и эдак. Никак! Ну, не хочет!
А доктор мой, не прекращая пихания тела ногой в машину, еще пытается решить вопрос – с чем везти и куда. Ну, нет диагноза, хоть ты тресни! Да залезай же ты, падла, твоюмать*****!
Словом, мы, конечно, тело впихнули. А то! И не таких запихивали! Сами загрузились и двери закрыли. Надо ехать. Куда?
Именно это и спросил водитель, повернувшись в салон. А доктор мой еще не решил. Некогда ему. Он с телом, которое руки распускать начало, справиться пытается.
Водитель – куда? Доктор – да подожди ты! И сам пытается бомжацкие руки от себя подальше отодвинуть. А тот раздухарился, и на доктора с кулаками полез.
Водитель – ну чо?
И вот тут я увидел настоящего профессионала в действие.
Доктор мой, одной рукой отмахиваясь от бомжа, другой рукой полез себе за спину. Не глядя так полез. Вслепую... В этом жесте чувствовалась многократная практика, отработанность и ювелирная точность. За спиной у доктора на стене был укреплен держатель для растворов. В том держателе стояли четырехсотграммовые стеклянные бутылки... С растворами… Ну, глюкозка, там, физрастворчик… Понимаете, наверное.
Доктор мой, не оборачиваясь, не шаря по стене рукой, точно хватает бутылку за горлышко, вырывает ее из держателя и отоваривает нахальное вонючее тело по голове.
- Черепномозговая! Витек, поехали!
Вот и повод для госпитализации нашелся…
Когда мы приехали в больницу, крестник наш уже пришел в себя настолько, что стал немножко понимать в окружающем. Завозим каталку в приемник – приемное отделение. Встречает нас невыспавшийся, задрюченный, уставший и обалдевший от трудовых будней нейрохирург. Ему уже все по-барабану. Ему надо доработать смену и свалить из этого Богом забытого места домой. А тут мы…
- Куда его? – спрашивает мой доктор, имея в виду номер кабинета, в который следует задвинуть стукнутого по голове.
- Кати в пятую печь. – равнодушно отвечает нейрохирург и громогласно зевает. Пошутил он так.
И мы покатили.
Но бомж на каталке был не глухой. И слова про печь воспринял всерьез… Поэтому с криками «В печь!? Я не хочу в печь!!!» ловко спрыгнул с каталки и побежал в сторону выхода. Думал, балда, что его отсюда выпустят.
Хрен тебе, дорогой! Раньше бежать надо было. А теперь ты уже в больнице. Отсюда просто так не уходят. Потому что если ты сбежишь из приемника, то доктор-врач поимеет геморрой на всю голову с оформлением бумажек. Ему проще тебя оприходовать и тут же похоронить, чем вот такого беглеца списывать.
Бегун добрался ровно до дверей… А вот нефиг на докторов с кулаками лезть!
Словом, диагноз, который мы поставили, подтвердился…
«Есть те, кто желает странного…»
Психиатрия – это наука о душе. А что там в душе делается, не знают и сами психиатры. Поэтому они, как правило, люди со странностями, но веселые. Жизнь у них такая – заставляет.
К сведению. Человека можно без его на то согласия упаковать в «дурку» только в двух случаях. Первое – он социально опасен. То есть – с ножом кидается на соседей. Второе – опасен для себя. То есть – пытается совершить непотребство в виде суицида. Или, хотя бы, четко выражает свои мысли по этому поводу. Таких грузят без разговоров.
Дважды я катался с психиатрической бригадой. И оба раза – удачно.
Вызов первый. Дядечка, начитавшись Малахова, подвинулся на уринотерапии. Увлекся так, что про водку и думать забыл. Что вы! Только моча! Она – альфа и омега лечения! И хлебал он ее, родимую, и обливался ей, и компрессы с ней делал. Когда же достиг определенного уровня постижения, то построил себе аппарат, в котором жидкость упаривал, чтобы, значит, она мощнее действовала. Пока речь шла только о зловонии, вызванном упаренной уриной, психиатров это не касалось. Ну, пахнет, что ж теперь? Это вам, соседи, в СЭС или ЖЭК надо. А никак не в «03».
А вот когда дядечка, перепив лекарства, начал стены ломать и мебель из окна швырять, тут уже и традиционная медицина подключилась.
Приезжаем на адрес. Дверь квартиры трясется, и доносится из-за нее рев измученного уриной индивидуума. И, периодически, слышится свист улетающей в окно мебели. Точно, видели мы гору поленьев под окном, когда подъезжали. Наш клиент! Забираем!
Дверь открыть для профессионала – не проблема. Проблема в другом – при штурме самому не пострадать.
Мизансцена.
Дверь. Перед дверью стоит психиатр – невысокий коренастый мужичок. Очень опытный, оттого и пофигист. За ним, возвышаясь на две головы, стою я. Любопытный, потому и смелый. А рядом стоят санитары, которым вообще все не интересно. У них работа сдельная.
Открываем дверь.
Психиатр – опытный мужик – тут же ныряет влево. Я, сохранивший реакцию после нескольких лет занятий спортом, ныряю вправо.
И правильно, между прочим, делаю. Иначе, я  бы приобщился к таинству уринотерапии и поехал бы в институт, куда без вступительных экзаменов принимают. В Склифосовского, кто не понял.
А все почему? Потому что у клиента нашего урины много, а мозгов мало. И последние свои мозги он той уриной уже успешно закушал. Вот и решил поделиться избытком продукта. Прямо в трехлитровой банке и поделился. Хорошо, что в голову мне не попал. А то бы я познал на себе, как это, когда моча в голову ударяет…
Выезд второй. У девочки, что в квартире с матушкой живет, случилось горе: инопланетяне на соседней крыше высадились. И, сволочи, облучают ее какими-то лучами.
Бывает. Дело поправимое.
Приезжаем. Девочка сидит в комнате, и дверь открывать нам не хочет. Она инопланетян боится. И нас считает их посланцами.
Беда: забирать-то не с чем. Убиваться об стену она не собирается, и с табуреткой на мамашу не кидается.
А мамаша, преисполненная олимпийского спокойствия, гоняет на кухне чаи. С вареньем.
Мы к родительнице. Уважаемая мама, а давно ли ваша дочка инопланетян видит? Давно – невозмутимо отвечает мамаша и прихлебывает чаек. – Как прилетели, так и видит. – и опять чаем бульк.
Доктор мой сделал стойку и осторожненько так интересуется: - А вы их тоже?.. Того?..
Мамаша глядит на нас ясным взглядом, прихлебывает чаек и отвечает: - Конечно, того! А вы что, не того? Не видите?
В общем, вызвали мы вторую бригаду и упаковали всю семейку.
Потому что черт их знает, что им обеим-двум на ум взбредет…
С психиатрами вообще надо быть осторожным. И слов лишних не говорить. А то были прецеденты.
В одной больничке лежал дядечка. В хирургии он лежал с какой-то хирургической болезнью. Это к делу относится, как говориться, постольку-поскольку. А еще у него болели ноги. Обе. Задние. Сильно болели. Поэтому, лечащий хирург позвал к нему на консультацию специально обученного доктора, который хорошо в болезнях задних ног разбирался.
Доктор посмотрел, и решил: а лапы-то, болят! И спросил у пациента: «сильно?». А тот, сдуру, ответил: «так сильно, что готов в окно выпрыгнуть!» Он, понимаете ли, был журналистом и имел склонность к метафорам и художественному приукрашиванию.
Доктор пошел к хирургу, за которым пациент числился, и разговор ему передал. А у хирурга сразу мысли поползли о возможном суициде его пациента.
А суицид в больнице, это я вам скажу!.. За «птичку» – пациента, из окна сиганувшего от душевных переживаний, – полагается врачу большой такой бэмс от начальства. А еще причитается ему, в качестве приза, огромный ворох бумаг, которые заполнить надо. Ну и, как бонус, - задушевные разговоры с прокурором.
Хирургу, естественно, ничего из этого меню не хотелось. Поэтому он поступил как всякий разумный врач: прикрыл свою задницу коллегой. Он психиатра на консультацию позвал. Пусть, мол, душевный доктор напишет, что пациент здоров. Тогда и мы его лечить будем.
Психиатр пришел. Психиатр спросил. А пациент тот, журналист-писатель, ответил. Сказал, что вот прям сейчас из окна сиганет, потому что ноги болят. Ну, любил он гиперболы, что тут сделать?
Психиатр многозначительно сказал «угу» и пошел в ординаторскую, где взял историю болезни этого бедолаги. И недрогнувшей рукой, размашисто-непоняным врачебным почерком, русским по белому написал: «суицидальные намеренья»!
А дальше все закрутилось! Пациента сластали и отправили в реанимацию. Там и уход получше будет, и догляд построже… Да и этаж второй – не сильно расшибется, если что. Журналист, естественно, возмутился. Как так – в реанимацию?! И все свои эмоции вылил в лицо дежурному реаниматологу с говорящей фамилией Коршун…
Мужик был глуп, хоть и журналист. Глуп, потому что беседа с психиатром не научила его, что докторам говорить можно, а что категорически возброняется. Журналист сказал, что он журналист, и про всех сволочей-докторов напишет во все газеты. И как ваша фамилия будет, доктор? И вообще, отвяжите от кровати!
Доктор Коршун не стал пререкаться с психическим. Он просто вкатил ему такую дозу зелья, что журналист отъехал в мир грез. И вот, пока он пускал слюни и пытался что-то гугукнуть, прошло какое-то время. Зелье из организма журналиста улетучилось, и он смог вернуться в реальность.
Первое, что он увидел по пришествии, так это доброе лицо  доктора Коршуна, вновь заступившего на смену. Журналист опять возбудился, начал скандалить и кричать, что он напишет про всех. И вообще, отвяжите его от кровати!
Доктор Коршун не стал пререкаться с психическим… Словом, журналист опять отъехал в страну Оз.
Когда он из нее вернулся… Доктор Коршун опять был на дежурстве… Он в отпуск собирался, вот и дежурил через сутки… И по-доброму, даже как-то по-свойски, смотрел на журналиста…
Время, проведенное за просмотром мультиков, не прошла для журналиста даром. Он молчал. Как партизан на допросе молчал. И ни на что больше не жаловался и не капризничал. Он чинно смотрел в потолок и считал капельки, что в вену по трубочке с иголочкой капали. Когда пришел психиатр – освидетельствовать его на предмет возвращения в родные пенаты, журналист улыбался и говорил, что у него все хорошо и уже ничего не болит… Только, ради Бога, отправьте его обратно в хирургию!
Психиатры люди хорошие, умные. Учатся долго. И первое, чему они учатся, так это описывать жалобы пациента. Жалобы, к слову сказать, надо описывать именно теми терминами, коими пациент их сообщает. То есть, говорит пациент, что видит на спинке кровати крякозябр, а доктор именно так и запишет: «крякозябры на спинке кровати играют в очко». Но сам, предварительно, проверит, а точно их нет?
Потому что были прецеденты…
Одной темной ночью, в одном отделении терапии случилось ЧП: вся палата – шесть человек – разом так поехала умом.
Часа эдак в два ночи один из постояльцев упомянутой нехорошей палаты пришел к дежурному доктору. Разбудил его и сказал, что по палате ползают змеи. Воооот такие! – развел пациент руки.
Доктор хотел спать, поэтому позвал психиатра. Тот тоже хотел спать, поэтому, уточнив у пациента размеры змей, шустренько отправил его в реанимацию, от греха подальше. А что? Галлюцинации есть, причем, не абы какие, а змеи, что само по себе неблагоприятно… Пусть реаниматологи за бедолагой посмотрят – им все равно спать не положено.
И направился психиатр восвояси. Дежурный терапевт завернулся в одеяло и заснул.
Минут через двадцать его растолкал уже второй пациент. И тоже пожаловался, что от змеюг в палате спасу нет. Что еще чуть-чуть, и все остальные жильцы превратятся в скульптурную группу «Лаокоон и его дети, удушаемые змеями».
Доктор, немного подивившись такой заразной галлюцинации, повернулся на другой бок, протянул руку к телефону и позвал психиатра.
Тому долго объяснять не пришлось. Про индуцированный бред (это когда один сумасшедший так смачно расписывает свои галлюцинации, что и второй их видеть начинает) он слышал. И, недолго думая, пришел и приговорил второго бедолагу к поездке в реанимацию. Потом он поручкался с терапевтом и отбыл восвояси.
Терапевт повернулся на бок, накрылся одеялом… Но сон к нем не пришел. Окончательно разбудили эти сволочи сумасшедшие терапевта. Прям, беда с этими придурками!
Терапевт крякнул, поднялся, зажег свет и принялся пить чай.  Толи на запах… чая, толи на свет лампы, но в ординаторскую вскоре прилетел третий страдалец. Доктор стаканом подавился, когда прилетевший сказал, что проклятые ползучие гады выгнали его – пациента – из койки и свили гнездо под одеялом.
Доктор засомневался – чегой-то много сумасшедших на единицу площади объявилось. И, вроде, Луна не полная… Но психиатра он, все-таки, позвал. Вдвоем же сподручней буйных утихомиривать.
Психиатр пришел. Психиатр спросил. Психиатр уточнил.
Потом он взял ручку и уже начал выписывать третью путевку в реанимацию стоящему тут же рядом притесняемому змеями…  В ординаторскую влетел очередной пациент и сообщил тому, который одной ногой в реанимации, что змеи ушили из его кровати, и можно возвращаться.
Психиатр удивленно приподнял бровь, поняв, что тут, пожалуй, одной путевкой не обойтись… Но что-то человеческое – любопытство, наверное, - проснулось в его душе.  Он решил посмотреть на злополучную палату, где люди сходят с ума один за другим…
Какая лихая сила занесла того ужа в палату, не знает никто. Но шороху эта змейка навела будь здоров!
Сами посудите: два с половиной человека в реанимации ни за что очутились!..
«Белая горячка…»
На заре своей врачебной карьеры довелось мне потрудиться на ниве лечения печени и поджелудочной железы.
Названия органов у всех на слуху, понятное дело. И все знают, что органы эти болеют, зачастую, у весьма специфического контингента. У хрони всякой алкогольной они болеют. Причем у той хрони, что пьет политуру и алкогольные коктейли из жестяных банок.
Как-то раз, под конец рабочего дня грузят мне в палату дядечку с панкреатитом. С воспалением, значит, той самой поджелудочной железы, которая измучена сивухой.
Ну, грузят и пусть грузят. Первый раз, что ли? Но что-то мне в дядечке не понравилось…
Ага! Глаза мне не понравились! Бегают глазки, подозрительно блестят и всем своим видом наводят на нехорошие мысли.
А еще дядечка жалится, что пузо у него болит. И описывает классическую – хоть в учебник вставляй – картину панкреатита.
Дядечка, интересуюсь я, а ты водку пьешь? Пью, говорит. Часто? Часто. Последний раз когда пил? Да вот, как из запоя вышел, так больше и не пью…
Опаньки! Из запоя, значит! Все веселее и веселее.
И долго, спрашиваю, в запое был? Ну… тут дядечка задумался. Потом сообразил: родственники, говорит, утверждают, что месяц не просыхал, а я думаю, что неделю…
Ага! Еще лучше.
А чего, говорю так между делом, ты из запоя-то вернулся? Дык, говорит, живот заболел! Давно? А дня три уже как…
Приплыли! Месячный запой и третий день без зелья. Начнет, ох начнет, он у меня чертей гонять по отделению! Как пить дать начнет!
Словом, оставил я его под наблюдения дежурного хирурга и поехал домой.
Утром приезжаю… Вся моя палата, за исключением того дядечки – Виталика, - стоит в коридоре по стойке «смирно» и в обратно заходить стесняется.
Я спрашиваю: чего, мол?.. А они и отвечают: сбрендил, доктор, новенький! Марсиан видит и из-под кровати их достать пытается. А когда те выходить не захотели, он за ножницы схватился. Тут-то его к коечке и привязали простынями, чтобы он еще чего не начудил.
Ага! Так, значит! А что же мне дежурный хирург в истории болезни по этому поводу пишет?
А пишет он вот что: возбужден пациент, будем лечить. Психиатра, дежурного по больнице, тогда не было, приходилось справляться самим. Итак, десять вечера: возбужден – реланиум два куба внутрипопочно. Двенадцать ночи: возбужден – два реланиума! Два часа ночи: возбужден – два реланиума!!! Между прочим, такое количество реланиума, распыленное в воздухе отделения, обеспечит глубокий и здоровый сон всему отделению.
Но, Вталику этот наш реланиум на один зуб. К нему марсиане пришли, а тут доктора со шприцами. Словом, к трем ночи Виталик возбудился и повел себя неправильно – за ножницы схватился. Поэтому пришла охрана и Виталика прикрутила к кровати, чтобы тот не безобразничал.
Все ясно. Пойду, посмотрю на это чудо природы. Захожу в палату. Лежит мой Виталик, распятый на койке, сверкает глазами, меня узнавать отказывается и громко требует жену, компот и милицию из 37 отделения. И все подайте ему прямо сейчас, но в перечисленной последовательности.
Пока я на Виталика смотрел, он умудрился одну руку освободить. Я быстренько побежал на пост медсестры, с тем, чтобы она срочно охрану звала – вязать хулигана.
Пока пришла охрана, Виталик отвязал вторую руку и сел на кровати. Хмурый дядька охранник, тот, что ночью приходил, вошел в палату. Вот его-то Виталик узнал. Да еще как узнал! С кулаками полез на охранника! А тот, от всей своей широкой охраннецкой души, закатал Виталику под левый глаз, что бы, значит, руки свои не распускал.
Захожу я опять в палату и вижу: лежит мой Виталик на кровати. Молчит. И не шевелится. Но, слава Богу, еще дышит. А над кроватью нависает здоровенный охранник и, матеря на чем свет Виталика, привязывает его к койке.
Пока Виталик был в нокауте, мы ему еще аминазина укололи, чтобы, значит, Виталик не буйствовал.
Когда приехала городская «03»-бригада психиатров – Виталика в дурку везти, - Виталику уже ничего не хотелось: ни марсиан, ни компота, ни жены. Про милицию он вообще думать забыл. Виталик грустно сидел на каталке и, пуская аминазиновые слюни, плакался психиатру в синюю скоропомощную жилетку. Он жаловался, что его тут бьют, и просил поскорее увезти его из этого проклятого места. А психиатр, нежно гладя Виталика по голове, обещал, что увезет его далеко-далеко.
Так они и остались у меня в памяти: жалующийся на жизнь Виталик и психиатр с очень добрыми глазами…
И еще немного о психиатрах и их профессионализме.
Отрабатывая практику по медсестринскому делу, довелось мне потрудиться в институте Склифосовского. Как-то среди ночи некий организм, которого надо было срочно оперировать, сошел с ума. Прямо вот в оперблоке и сошел. Спрыгнул с операционного стола и выскочил в коридор. Ну, бывает такое у некоторых организмов…
В организме пудов восемь когда-то мышц. Организм стоит в коридоре в абсолютном неглиже и смущает мужскими признаками в общем-то ко всему привычных медсестер. А еще у организма в руках стойка капельницы, которой он успешно отмахивается от надоедливого персонала. А персонал, как это ни странно, к организму приближаться не хочет. Стесняется, наверное…
В общем, дело ясное. Надо звать специально обученного доктора, который умеет с такими клиентами разговаривать на понятном для них языке.
Вызвали.
Приходит психиатр. И разыгрывается библейская сцена: Давид и Голиаф.
В роли Голиафа – голое тело. В роли Давида – психиатр. Сам психиатр –плюгавенький лысый мужичонка в солидных годах. Он пришел в оперблок как есть: в застиранном насмерть халате, надетом поверх свитера, и в каких-то засаленных портках. И шаркал он по коридору оперблока ботами «прощай молодость». Колоритный такой психиатр, только уж очень щуплый, по сравнению с Голиафом.
Мы все затаили дыхания, и гадали: Голиаф Давида в бараний рог скрутит или просто раздавит, случайно сев сверху.
Но Давид, совершенно не обращая внимания на стойку капельницы, двинулся к Голиафу. И шел он с такой свинцовой уверенностью в своих безграничных возможностях, что многим стало страшно. Как танк он шел. Как асфальтовый каток. Голиаф от такой наглости несколько обалдел и даже опустил оружие, вытаращив глаза на самоубийцу.
Самые пессимистично настроенные зрители уже собрались звонить травматологам и разворачивать еще одну операционную: Давида как пазл собирать.
А Давид, приблизившись на расстояние эффективного броска, как-то очень ловко повел правым плечом и выбросил вперед руку. А в руке у него оказался шприц с каким-то волшебным коктейлем собственного изобретения, секрет которого, наверное, теперь утерян.
Шприц воткнулся в бедро Голиафа, раствор мгновенно перекочевал в мышцу, и Давид так же молниеносно отпрыгнул, уворачиваясь от взметнувшейся голиафовой длани.
Голиаф простоял на ногах минуты две, не больше. После чего покачнулся и рухнул на кафельный пол как подкошенное деревце.
Психиатр, оценив эффективность проведенной атаки, развернулся и, насвистывая какой-то незатейливый мотивчик, ушел к себе в берлогу.
А мы, потом, всей собравшейся зрительской массой, грузили Голиафа на стол. Тяжелый он, сволочь, оказался…
«Зоопарк в голове…»
На «Скорой» работают ребята веселые. Иногда так развеселят, что прям плакать хочется от веселья.
В два часа ночи звонит мне в ординаторскую дежурный сосудистый хирург (тот, что артерии и вены оперирует) и зовет меня вниз, в приемник. Ну, была у нас такая договоренность – парами в приемник ходить, чтобы с бумагами быстрее разбираться.
Едем мы, значит, в лифте, зеваем и пытаемся угадать, что же «Скорая» нам ночью привезла, и надо ли это оперировать вот прям сейчас. Или, можно до утра подождать. Словом – не даем себе заскучать.
Приезжаем на первый этаж. Двери лифта распахиваются, и в нос нам ударяет чудовищный по своей силе и выдержанности запах дорогущего сыра с плесенью. Запах настолько крепок, что мы понимаем – на такой дорогой сыр никакой хирургической зарплаты не хватит. Цена этого сыра – с таким-то запахом – находится где-то за облаками, куда смертным хода нет. Даже если мы всю больницу вместе со всей наркотой загоним по спекулятивной цене, сыра этого нам не укупить.
Словом, сыр дорогой и вонючий.
Я это к чему… Так – дорогущим сыром – пахнет хорошо выдержанный бомж. И мы понимаем, что эдак повезти может только нам. 
Мы осторожно выглядываем из лифтового тамбура и видим холл, что посреди приемного отделения. В том холле стоят в кружок все дежурные сотрудники приемного отделения и смотрят куда-то в центр этого импровизированного манежа.
Продираясь сквозь запах дорого сыра мы приближаемся к кругу… И даже слова не успеваем сказать, потому что круг расступается сам, пропуская нас.
В кругу, возле сидячей каталки, стоит потрясающей красоты молоденька девушка-фельдшер со «Скорой». Вся она высокая, стройная, фигуристая, черноволосая и кареглазая. Про такую в известной книге Ильфа и Петрова секретарь суда сказал стихами: «К поцелуям зовущая, вся такая воздушная».  И форма-то на ней с иголочки, отглаженная и отстиранная. И макияж у нее аккуратный.  И носик у нее славненький… морщится от запаха. И улыбка у нее белозубая… но грустная. Наверное, она на «Скорой» недавно работает…
Когда мы смогли оторвать взгляд от девушки, то поняли, почему этот ротик так грустно улыбаются, глазки так печально смотрят на мир, а носик кокетливо кривится.
На каталке возле феи сидит классический бомж. Махровый такой бомжара. Одет он как лук – в сто одежек. Рожа лица у него черная, борода растрепанная, волосы длинные, а на макушку по самые уши натянута шапка вязаная типа «горшок». Такую шапку в просторечье называют неполиткорректно «пидорка».
Словом, вот вам, хирурги, сыр. Кушайте на здоровье…
Девушка смотрит на нас и понимает, что мы ее видеть не рады. Нет, ее-то, как раз рады, но вот ее компанию… И умоляющий взгляд ее просит: заберите, Христи ради!
Сосудистый хирург, глядит на девушку, оттаивает и спрашивает: что, мол, сударыня, вы нам привезли? А сударыня, хлопнув ресницами, отвечает: аортоартериит.
Весь приемник упал на пол и встать не смог. Потому что: два часа ночи и «Скорая», которая привезла бомжа с направляющим диагнозом «аортоартериит» - это что-то из области научной фантастики. Ну, это как если бы правоверный мусульманин и ортодоксальный еврей побратались над ими же недоеденной свиньей.
Диагноз этот ни разу не для «Скорой». Поставить его в полевых условиях сложно, да и не нужно, потому что не является он поводом для экстренной госпитализации.  Обычно «Скорая» привозит что-то попроще в плане диагноза, но посерьезней в плане ближайших последствий. Это всем понятно, это просто и давно отработанно.
А тут… Фея…
В любом случае, принять бомжа или отказать в госпитализации мы можем только после осмотра.
Ага! Осмотра! Как его осмотришь, если к нему подойти невозможно – глаза режет? И это он еще в одежде! А что там под ней?! Подумать страшно!
Короче, санитары, катите бомжа в печь. В смысле – в санпропускник. И мойте его, трите и стригите… Да, и ногти отполировать не забудьте!
Каталку задвинули в санпропускник. Санитар подошел к бомжу. Бомж напрягся и вжался в спинку каталки.  Санитар посмотрел на бомжа недобрым взглядом и велел снять шапку. Бомж буркнул что-то типа «не сниму» и еще плотнее натянул шапку на уши.
Снимай- не сниму!
Снимай – не сниму!
Наверное, она ему как память дорога была.
Снимай – не сниму!
Снимай – не сниму!
Санитару эта игра надоела, и он сам, своей рукой сдернул эту злополучную шапку с головы. Да как сдернул: лихо, как казак шашкой махнул!
Я много к тому времени уже повидал: вшей, блох, опарышей на трупе и глистов в кале. Я видел, чтобы ползали, я видел, чтобы прыгали. Я даже видел, чтобы скакали…
 Но чтоб вот так – фррррр – и роем разлетелись!..
Санитар отпрыгнул, стряхивая с себя налетевших иждивенцев. Бомж вытер нос рукавом и насупился. Я заржал. Честно  - от души расхохотался.
Потом санитар принялся за санобработку – делать-то надо, никуда не деться! Он взял в обе руки по баллону с отравой для тараканов, встряхнул их эдак по-ковбойски, и большими пальцами лихо отщелкнул крышки. Потом, со словами «не вздумай вдохнуть, зараза» направился к бомжу и погрузил того в облако тумана.
Вовку – так представился звшивленный товарищ – отмыли, обрили, смели с него насекомых и доставили в отделение. А мы тут ему ногу-то и оттяпали.
Потому что права оказалась фея со «Скорой». Аортоартериит… А на фоне него – гангрена… 
 «Бабушки, бабушки, мы вас уважаем…»
На каждой подстанции скрой помощи есть особенно любимый контингент больных. Это, можно сказать, постоянные клиенты. Их знают по именам и тихо ненавидят.
Это – бабушки. Как правило – одинокие старушки, которым в жизни развлечений не хватает. Они вызывают «03» почти ежедневно и лечатся.
Чаще всего, лечатся от гипертонии. Ну, в самом деле, чего там? Приедет врач, сделает укольчик. Все веселее жить на свете.
Нет, болезнь, конечно, у бабушки есть. Правда есть. Гипертоническая. Кризового течения. То есть, каждый божий день у старушки после просмотра очередного сериала давление становится как у «Камаза» в гидравлической системе.
Бабушке, по-хорошему, нужна грамотно расписанное лечение таблеточками и регулярные визиты участкового терапевта. Ей надо аккуратно глотать колесики: красненькие, желтенькие и беленькие. Иногда – синенькие. И всем будет счастье: и бабушке и «Скорой». Терапевту вот только счастья не будет – таскаться ко всем старушкам. Но отечественная медицина об этом предусмотрительно позаботилась: создала терапевту такие условия для работы, что он при всем своем желании обойти свою плантацию бабушек не успеет. Физически не успеет.
Поэтому бабушки, не дожидаясь визита доктора из поликлиники, нагло закидывают давление в заоблачный плес и вызывают «03». Приезжает бригада, матерится про себя, меряет бабушке давление, колет укольчик, дает таблеточку, целует в лобик и быстро сваливает.
После этого у бабушки давление падает ниже плинтуса, и старушка опять вызывает «03». Приезжает бригада. Тихо материт бабушку, чуть громче – коллег, которые старушку не добили, лечит бабушке давление и уезжает.
Старушка радостно включает телевизор и от переживаний за героев телесериала опять задирает давление. Круг замкнулся.
Ну, этих божьих одуванчиков еще простить можно. Они, по крайней мере, не симулируют от скуки, а честно болеют.
А есть и такие, которые по слабости ума и крепости остального здоровья «Скорую» вызывают от серости повседневной жизни. Таких только врачебным уходом лечить можно. Причем, чем дальше врач уйдет, тем лучше. Против них придумано много средств. Все секреты раскрывать не буду, конечно, но вот некоторые…
Не помню, кто из великих врачей прошлого сказал: «не важно, какое будет лекарство, главное, чтобы оно помогало». Помогает. Много что помогает старушкам, выжившим из ума.
Например помогает кусок обычного школьного ластика. Дается такой кусок старушке с напутствием: соси, только, смотри, не глотай. И сосут! И, что самое интересное, помогает! Отлично помогает! Главное, чтобы старушка верила! Дня на два бабушка из жизни «Скорой» выпадает, занятая рассасыванием ластика.
Дня через два ластик пропадает. Куда его старушки девают – только им известно. Но, не глотают, это точно. Может, в самом деле рассасывают? В общем, ластик заканчивается, и бабушка вызывает «03». Приезжает другая бригада, не та, что ластиком лечила. И бабушка врачу честно объясняет: приезжали, дали какую-то таблетку. И начинает описывать, что это за таблетка была.
Так, кстати, многие пациенты делают. Они на вопрос «что принимаете» отвечают: «ну, такие маленькие беленькие таблетки». И преданно смотрят в глаза доктора, надеясь на его телепатические способности. Слушайте, никто не просит запоминать названия препаратов! Но записать-то их можно!? Хорошо, если таблетки имеют специфическую форму, размер и цвет. Их все доктора наизусть знают. Все десять препаратов. А остальные  десять тысяч?! С ними что делать?
Исследование бабушкиных фармацефтических запасов, зачастую, результата не приносит. Хорошо, если коробочка сохранилась. Еще лучше, если той коробочке лет пятьдесят, а старушка упорно говорит, что вот буквально вчера из нее последнюю таблетку съела. В общем – клоунада мозга. Мегрэ и Холмс нервно курят в сторонке, глядя на работу бригады «03», когда та в таблетках разбирается.
Но, вернемся к ластику. Чем лечили в прошлый раз – непонятно. От чего таблетка была- от головы, от ног, или от желудка – тоже хрен ее разберет. Опытные доктора по косвенным признакам иногда догадываются, что лечили старушку ластиком. И опять ей его же и назначают. Нет ластика, можно и пуговицей полечить…
Это, конечно, хорошо, если старушка соглашается лечиться таблеткой. А если нет? Есть такие упертые бабушки, которым помогает только укольчик. С чем – пофигу. Главное, чтобы укололи. А то, что это за лечение – таблетками?! Ерунда какая-то!
И колют старушек чем-нибудь безобидным типа физраствора или воды для инъекций. Иногда – витминчиками. Иногда – магнезией, это если совсем старушка одолела.
А однажды… Приехали мы на вызов. Открывает дверь старушенция, которая еще с Лениным бревна на субботнике таскала. И, судя по всему, готова еще чего-нибудь потаскать. Энергия из нее так и прет. И куда ее приложить, старушка не знает. Поэтому она «Скорую» вызывает с завидной регулярностью.
В общем, готовим мы шприц, а старушка в это время готовит плацдарм для работы. Она ложится на диван. Она задирает полу халата. Она стягивает панталоны, обнажая огромные ягодицы. Она готовится к уколу.
А мы тихо и молча сползаем по стене. Почему молча? Потому что если мы заржем, то подставим предыдущую бригаду, которая через всю старушкину задницу зеленкой оставила нам послание: «Бабка врет!»…
И, в заключении, несколько коротких историй из жизни больниц. Без особого смысла и подтекста.
«Если поможет…»
Отделение кардиореанимации – то, куда свозят пациентов с инфарктами, жизнеугрожающими нарушениями ритма сердца и всякой лабудой, которую можно пропихнуть под маской заболевания.
Привозят старушку такую древнюю, что она, наверное, еще с батькой Махно под ручку гуляла. Бабка бьется в аритмии и пытается от этой аритмии отъехать в мир иной. Так, еще не совсем отъехать, но она уже на старте.
Дежурный реаниматолог решает вопрос – бить бабку током, чтобы ритм восстановить, или попытаться полечить ее капельницами. Первый путь быстрый, второй – щадящий.  И обсуждает он этот непростой вопрос со своим напарником.  Обсуждение происходит примерно так:
- Ну что, может, бабушку трахнем? – спрашивает реаниматолог у коллеги, имея в виду именно электроимпульсную терапию. Ту, что в кино показывают. Это, когда пациенту на грудь ставят два утюга и бьют током. А пациент красиво подпрыгивает.
- Ну, можем и трахнуть. – задумчиво жует губами второй реаниматолог, не отрываясь от разглядывания пленки ЭКГ.
Тут в разговор вступает бабка, лежащая тут же рядом:
- Милки, - озорно шмакает она забытой дома вставной челюстью. – Если это поможет, то трахайте…
«Обозналась…»
Те же и там же.
Захожу в гости к кардиореаниматологам. Один, хитро подмигивая карим глазом, говорит, дескать, пойдем – покажу чего.
Идем. Заходим в отдельную палату, куда складируют совсем блатных, совсем безумных или почти умерших пациентов. Лежит на коечке старушка. Она уже не тут. Она уже там. И видимо, общается по прямой связи с Ним.
Реаниматолог – тот, что меня привел, - нагибается к старушке, сверкает лысиной и говорит: - Бабка, ау!
Старушка открывает глаза, кричит: «Господи!» и тянется руками к шейке реаниматолога с явным намерением придушить. Или – сломать, на худой конец.
- Вот, - говорит реаниматолог, - так она только на меня реагирует…
«Валюта из СССР…»
Место прежнее, герои те же.
Лежит старушка на каталке. Бабушку только что привезли. Бабушку надо принять, осмотреть, записать и полечить. Но, до этого, надо снять ЭКГ.
А там холодно, и старушку, соответственно, трясет мелкой дрожью. А от этого на ЭКГ, иногда, случается беда – зубчики получаются толстые и неровные. И тогда уже сам черт не разберет, что же аппарат выдал. Это называется «наводка».
Стоят реаниматологи и ждут, пока медсестра снимет ЭКГ. И пока она облепливает старушку электродами, обсуждают: даст эта старушка наводку или не даст.
- Ну что, - говорит один. – Как думаешь: наводку даст?
- Посмотрим. – отвечает второй.
А старушка, выросшая в СССР и помнящая твердую валюту «поллитру», воспринимает этот разговор по-своему и спешит реаниматологов заверить:
- Дам на водку, дам! Вы только помогите!..
«На измене…»
Кто помнит, не так давно прошла череда скандалов по телевидению. Ну, когда у здоровых людей почки воровали. И страшное слово «нефрэктомия» - удаление почки – было у всех на слуху.
Это профессионалу понятно, что все рассказанное по зомбоящику – чистейшей воды бред. А простой обыватель привык телевизору верить.
Словом, лежит на каталке в предоперационной довольно молодое, не совсем трезвое тело с переломанной лодыжкой. Лежит, и ждет травматологов, чтобы они собрали ту лодыжку на проволоку, спицы, аппарат Илизарова, пластину, серкляж, штифты, винты или что они там еще придумать могут…. Лежит и по сторонам глазами лупает.
 А тут медсестра вносит в предоперационную огромный прямоугольный плотно упакованный бумажный пакет-сверток. Это – хирургический набор, только что из стерилизации доставленный. И храниться он должен, на всякий экстренный случай, в операционной. И на наборе огромными буквами – чтоб не перепутать в запарке – написано: «НЕФРЭКТОМИЯ».
Пациент - тот, что с травмой – как увидел это, так вскочил и на сломанной лодыжке ломанулся из операционной. Еле поймали…
«Пророк…»
Есть такая профессия – почки пересаживать. От здоровых, но мертвых к больным, но еще живым. Как вы сами понимаете, вопрос донорства стоит остро. Донор должен быть здоров, а умирать, желательно, от какой-нибудь мозговой болезни. Причем, не очень долго умирать должен.
Словом – товар ходовой и не залеживающийся. В больницах, где есть отделения трансплантации, доктора-трансплантологи имеют обыкновение утром обходить реанимации в поисках потенциальных клиентов на запчасти.
Лежит в реанимации старушка. Старушке хорошо. Так хорошо, что она вот-вот поедет в свое родное отделение. Только доктор-реаниматолог запись в истории болезни оставит, дескать, лежала старушка, лечилась, вылечилась, переезжает обратно. И санитары с каталкой уже копытом бьют – старушку, значит, в родные пенаты транспортировать.
И тут в реанимацию заглядывает трансплантолог. Он оглядывает реанимационный зал ясным взглядом. Он понимает, что ловить ему тут нечего. Он отбывает восвояси.
Инцидент исчерпан?
Хренушки! Старушка, конечно, больная. Но она же не слепая! Она видит этого доктора, похожего на малость раскормленного артиста Филиппенко Александра Георгиевича (он, кто не в курсе, неоднократно без грима играл Кащея Бессмертного). Она говорит, глядя на него: «О, смерть моя пришла!» И она, без предупреждения, минут через пять отбывает в мир иной.
Доктор - тот, что писал в истории болезни - плюется, материт трансплантологов, нехорошим словом вспоминает прозорливую бабку и переправляет заглавие записи в истории болезни со слов «переводной эпикриз» на слова «посмертный эпикриз»…
«Наша служба и опасна и трудна…»
Пациенты, особливо те, что любят пить водку, после наркоза, зачастую, начинают чудить. Что-то им видится и мерещится. У некоторых, с особым складом ума и характера, бред носит направленность сугубо профессиональную.
Как-то лежал в реанимации после тяжеленной операции крепенький синеносый старичок - дипкурьер в отставке. На этом, в общем-то, можно заканчивать…
Дипкурьер, проснувшись, понял, что его схватили враги. И не просто так схватили, а вместе с мешком, который он, проявив полную профнепригодность, не успел уничтожить. И теперь враги будут его – дипкурьера – допрашивать. И принимает он железобетонное решение: «Фиг я вам чего скажу, ребята!»
Словом, профессиональная деформация личности вкупе с хроническим алкоголизмом наложились на  только что проведенный наркоз и образовали гремучую смесь.
Утренний обход в реанимации. Заведующий наклоняется к дипкурьеру. Дежурный доктор докладывает: так мол и так, все здорово, чувствует себя пациент хорошо, вот только головой немного того…
Заведующий глядит в напряженно-испуганные глаза дипкурьера и понимает: действительно «того».
- Ну, как мы себя чувствуем? – проявляет заведующий отеческую заботу о пациенте.
- Не скажу. – цедит тот через плотно сжатые зубу.
- Что-что? – не расслышав, заведующий наклоняется еще больше.
- Ничего не скажу! – опять шепчет дипкурьер.
- Что? Не слышу! – заведующий поворачивается к больному ухом и этим ухом наклоняется еще ниже к пациенту.
Перебор… Дипкурьер, мгновенно выбросив руку из-под одеяла, со всей дури бьет врага в ухо. Заведующий¬– немалых габаритов мужик – отлетает к соседней стене и тихо по ней сползает. А дипкурьер прячется под одеяло и сверкает оттуда глазками: «попробуй, подойди!»…
Рассказывать можно еще много и долго, но я на этом остановлюсь. Надеюсь, что я смог вас немного развеселить и не прослыть циником. Если так, то спасибо. Если нет, то не обессудьте.
В заключении я хочу попросить только об одном: если судьба ваша сложится так, что потребуется помощь «03», не звоните просто так. Задумайтесь, а действительно ли есть нужда в вызове бригады? Может, пусть эта бригада поедет в другое место, где потребность в ней больше?