Глава 9. праздничное слово люблю

 

          Что может быть прекраснее, чем воздух любви, Пауло? Этим волшебным  воздухом дышат миллионы влюблённых во всём мире. И едва ли кто-то из них задумывается о том, что такое любовь. И уж, конечно, никто не пытается делить её на какие-то составляющие. Но все, кто хоть раз испил этого чудесного эликсира, знают: любить значит жить…

          Ещё неделю назад это казалось невероятным, но всё же оно случилось! Марина и Серёжа разыскали друг друга в огромной толпе большого города. Чудо этой встречи наложило на них зримый отпечаток. Серёжа, который буквально на каждой репетиции приводил в отчаянье комсорга Риту своим унылым видом и кислым выражением лица, вдруг ожил. Глаза его искрились радостью. Гитара звучала бодро и уверенно, голос приобрёл новые интонации.

- Господи! Ну, наконец-то ты запел! Вот теперь я узнаю Сергея Серова… Что случилось-то? Сегодня ты совсем другой! – недоумевала Рита.
- Я теперь всегда буду такой, - заверил Серёжа и таинственно улыбнулся.

          Никто ещё не знал о том, что произошло. И только Марина, скромно сидевшая в самом углу на последнем ряду, понимала причину этой перемены.

          Вечером полил дождь. Послышались мягкие, несмелые раскаты первого весеннего грома. Марина, утомлённая ежедневными выступлениями агитбригады, свернулась калачиком на кровати в общежитии и вдруг уснула под аккомпанемент дождя. Когда она проснулась, то увидела, что на неё смотрит Мила и улыбается.
- Немедленно признавайся, - потребовала подруга, - почему, пока ты спала, дважды приходил Серов и тебя спрашивал?
- Не знаю, - соврала Марина и погрустнела.

          В голове промелькнула мысль: вдруг он больше не придёт? И он, действительно, не пришёл в тот вечер, что позволило Миле продолжить допрос. Она пытала Марину до тех пор, пока не вырвала у неё признание, вылившееся вместе с потоком совершенно неожиданных слёз. Марина рыдала и сама не понимала, почему.
- Господи! Как я за тебя рада! – Говорила Мила, обхватив её за плечи, - Глупая! Чего ревёшь? Радоваться надо!

          На следующий день после занятий Серёжа вновь зашёл за Мариной, и они пошли гулять по городу, взявшись за руки. Едва отойдя от общежития пару десятков метров, Серёжа удивил Марину неожиданной просьбой.
- А можно я тебя на руках поношу? – Спросил он и, не дожидаясь ответа, подхватил ошеломлённую Марину на руки и зашагал по аллее с совершенно счастливым лицом.

          Это был волшебный вечер, их первая совместная прогулка. И в этот вечер она окончательно поняла и поверила, что они будут вместе всю жизнь. Серёжа не скрывал своего восхищения Мариной и радости от общения с нею. Казалось, он не мог поверить, что, наконец, нашёл её, такую, о которой мечтал и уже разуверился, что встретит. Чувства переполняли его. Он неожиданно останавливался, брал Марину за руки и целовал её тёплые ладони.

          В последующие несколько дней своей импульсивностью он совершенно спутал все представления Марины о приличиях. Ему постоянно хотелось целовать её, и он целовал, причём, в совершенно неподходящих для этого местах: на улице, в булочной, в читальном зале, не обращая внимания на окружающих. Марина сначала смущалась, потом удивлялась, затем сердилась и к концу недели так привыкла к этому сумасшедшему Серёжке, что проводив его до остановки трамвая в пятницу (он уезжал домой на выходные), она с удивлением обнаружила, что не может без него жить. Трамвай увозил Серёжу на вокзал, а Марина стояла на остановке, совершенно раздавленная нахлынувшим на неё ощущением одиночества. Она стояла и не могла сделать шага по этой огромной земле, вмиг опустевшей без любимого человека. Удивлённая и ошеломлённая этим открытием, Марина поняла, что она не просто не хочет шагать по улицам без Сергея, но и жить, и дышать без него она уже не сможет.

          Скоро все на факультете и в институте заметили вновь сформировавшуюся пару. Их трудно было не заметить! Широкоплечий Серёжа с чёрными кудрями до плеч в неизменном полосатом пиджаке и тоненькая, стройная, светловолосая Марина в короткой (короче не бывает) юбке. Они излучали счастье и удовольствие, словно находились в каком-то благодатном облаке. Однажды старушка, сидевшая напротив них в электричке, сказала показавшуюся вначале странной фразу:
- Дети! Вокруг вас рои летают!
- Какие рои, бабушка? – переглянулись недоумённо Марина с Серёжей.
- Рои ангелов, милые, ангелов…

          В институте относились к влюблённым по-разному. Серёжины друзья радовались за него, всегда приятно видеть друга счастливым. Марину они прозвали Графиней Вишенкой за тонкую фигурку и белый воротничок с рюшами. Нередко, отлучившись из читального зала в кафетерий, она по возвращении находила между листками конспекта плитку шоколада и, оглянувшись, видела хитрые, улыбающиеся физиономии ребят из Серёжиной группы. Они с удовольствием приняли её в свою компанию, и теперь Марина почти всё своё свободное время проводила с Сергеем в кругу его друзей, славившихся в институте своей музыкальностью, остроумием, весёлым и добродушным нравом.

          Но не все были в таком же восторге от этой пары. Обыватели недоумевали, что может серьёзного получиться из двух мечтателей в «розовых очках», далёких от практической стороны жизни. И какая же это будет семья, если «он такой и она такая». Но, невзирая на эти пессимистические разговоры, Марина и Серёжа продолжали дышать чудесным воздухом любви, вырывая у заполненной учёбой жизни пленительные мгновения.

          Незаметно и плавно зрелая весна начинала превращаться в раннее лето. В древнем городе цвели каштаны и акации. Нежной зеленью оделись парки и скверы. Стояла то волшебная пора, когда всё живое так радуется своему существованию на этой благословенной земле. Ранним утром в начале июня, когда ещё не были слышны звуки трамваев и шарканье метлы дворника по асфальту, Сергей бесшумно пробрался в девчоночью комнату общежития (дверь вечером не заперла Марина по предварительной с ним договорённости).

          На пяти одинаковых кроватях крепким сном спали девчонки в смешных разноцветных бигудях. На цыпочках подойдя к Марининой кровати, Сергей наклонился и кончиками пальцев пощекотал ей пятку. Марина открыла глаза, кивнула ему, и через несколько минут они уже спускались по лестнице, держась за руки. В вестибюле общежития стояли два велосипеда, принадлежавших кому-то из живших здесь же преподавателей. Они-то и были предметом «преступного» замысла Серёжи, его друга Лёшки и Марины. Потихоньку вытащив их на безлюдную улицу, весёлая компания отправилась кататься по пустынному городу в надежде подслушать где-нибудь пение соловья.               

          Прохладный утренний воздух играл Серёжиными кудрями. Марина крепко держалась за его талию. Лёшка, нацепивший на себя, шутки ради, диксилендовский костюм (полосатые узкие брюки и низкую соломенную шляпу с полями), вызывал дружные приступы смеха. Ребятами овладел безудержный восторг. На большой скорости они проносились по сонным улицам, любуясь древней крепостной стеной, спускавшейся к реке, силуэтами церквей и памятников, наслаждаясь утренней свежестью и тонким ароматом цветущих белых акаций, в ветвях которых заливался восторженными трелями соловей. Весь город принадлежал им! Как и весь этот мир, благоухающий и зелёный.

          Отныне жизнь Марины наполнилась особым смыслом. Она изменилась, стала увереннее в себе. С удивлением прислушиваясь к своему новому внутреннему «я», она осознавала, что всё, происходившее с ней ранее, было лишь подготовкой к этой чудесной встрече. И предыдущая несчастная любовь нужна была для того, чтобы она смогла до конца понять и оценить Серёжу. Марина чувствовала, как внутри неё рождалось что-то большое и настоящее, ошеломляя своей глубиной. Порой она пугалась этого нового чувства, захватывавшего её всё больше и больше. Она пыталась выразить его человеческим языком, найти подходящие слова, но их не хватало. Она писала Серёже письма, когда они расставались, и он с радостью перечитывал их, оставаясь один. Ведь ему никто и никогда не писал раньше таких писем.
                Из письма Марины к Сергею:
«…Сейчас двадцать минут первого. Глубокая ночь. Пламя свечи дрожит и колеблется. А я больше всего на свете боюсь, что свеча догорит, и я не успею сказать тебе чего-то важного. Хотя… это важное нельзя сказать вот так вдруг. Я смогу сказать его только всей своею жизнью… Ты много знаешь обо мне. Но ты даже приблизительно не знаешь, что значишь для меня. И самое страшное для меня, что я не могу тебе этого сказать сейчас. Это можно сказать только целой жизнью. А я чувствую, что мне надо сказать это сейчас, в эту минуту, когда догорает свеча, колышется пламя…Сейчас, иначе я буду глубоко несчастна. Миг и вечность… Ты далеко, а мне вдруг так плохо, так до самого донышка души пусто. Одна в целом мире, в холодной комнате, и только свеча… и я. Это не настроение минуты, нет! Это от бессилия и от силы, от слабости и от мужества, от холода комнаты и от тепла свечи, от явного ощущения звука твоего голоса и от твоего отсутствия. Это от того, что ты не чувствуешь, что я сейчас не сплю, что мне жутко плохо, что свеча догорает, а ты ещё так и не узнал от меня главного…и так и не узнаешь. Главного, для которого мало даже этого праздничного слова «люблю»…